Заповедник, где обитает смерть Островская Екатерина

– Тир есть и стрельбище тоже, но…

– Мы заплатим, – сказал Волошин.

Брюнетка пообещала поговорить с тренером, который вряд ли откажет, потому что тоже очень любит текилу, и не только ее одну. Светловолосая, которой, судя по всему, не понравилось упоминание о пристрастиях тренера, сказала тихо:

– Не откажет, он очень хороший человек.

И тут заиграла ламбада.

– Моя любимая песня, – заявил Иван, – мне ее пела мама, когда я еще в колыбели лежал.

– А кто у вас мама? – спросила доверчивая брюнетка.

– Рабыня Изаура, – ответил за друга Алексей.

Спортсменки непонимающе переглянулись, и тогда Волошин объяснил:

– Первый бразильский сериал на нашем телевидении. Вас тогда, пожалуй, и на свете не было. Вот такой у меня друг старый.

Иван не обиделся, снова откинулся на спинку стула и произнес с тоской:

– Эх, девушки. Если бы вы только знали, как хорошо сейчас в Бразилии! А в Рио скоро карнавал начнется… Давайте махнем туда вместе!

– У нас соревнования, – ответила светленькая и посмотрела на Алексея.

Волошин улыбнулся ей, давая понять, что его друг шутит. Иван и в самом деле никогда не был в Бразилии и до сего момента не собирался.

Брюнетка заметила улыбку, предназначенную не ей, и закусила губу.

Подружек звали одинаково – Надя.

Утром повалил снег. Алексей смотрел на крупные белые хлопья, медленно пролетающие мимо окна. Брезжил рассвет, а рядом лежала олимпийская надежда. На плече у девушки была цветная татуировка – бабочка «мертвая голова». Алексей наклонился и поцеловал крылышко.

– Это наклейка, – не открывая глаз, прошептала Надя. – Если хочешь, сниму.

– Не надо, – шепнул Волошин. – Тебе очень идет.

Вторая спортсменка провела ночь в гостиной, а Вампира еще до полуночи отнесли во вторую спальню, потому что он норовил залезть в камин. По пути наверх он сопротивлялся, но в постель укладывали уже бесчувственное тело. Храпеть Иван начал только под утро. Правда, очень громко.

За завтраком девушки нервничали, говорили, что их точно попрут со сборов и исключат из состава сборной России. Алексей пообещал, что все уладит.

– Мы уладим, – подтвердил голос Филатова.

Он появился на пороге кухни в одних трусах, подошел к столу и выпил стакан апельсинового сока, который хозяин дома налил для Нади.

– Текилы не хочешь? – предложил Волошин.

– Нет, у нас сухой закон!

Девушек сопроводили до спортивной базы вдвоем и, конечно, столкнулись с тренером.

– Что здесь делают посторонние? – сурово спросил пожилой человек и, не делая паузы, обратился к девушкам: – А вы собирайте вещи и уматывайте. Нарушения режима я не прощаю никому.

– Альберт Ринатович, – обратился к тренеру Волошин, – никакого нарушения режима не было. Девушки не курили и спиртного не употребляли. А утром поднялись вовремя и даже работали на тренажерах…

Насчет тренажеров Волошин соврал: в доме их не было. Но соврал, кажется, убедительно. Старик кивнул головой.

И Алексей продолжил:

– И потом, мы просили девушек помочь нам со стрелковой подготовкой. За аренду стрельбища готовы платить. И отдельно – за израсходованные патроны.

Обе олимпийские надежды отошли в сторонку, сделав вид, что не замечают, как Алексей договаривается с тренером.

– Хорошо, – согласился бывший чемпион, – приходите оба. Пойдете по дистанции. Дистанция десять километров с двумя огневыми рубежами: на первом стрельба из положения лежа, на втором стоя.

– Как я пойду? – удивился Иван. – Там снегу по пояс, поди.

– Снаряжение я выдам, – сказал тренер, – скажите ваш размер обуви.

– То есть? – не понял Филатов. – Я еще на лыжах должен бегать? Нет, меня это не устраивает, меня только стрелять надо научить.

– Ты же похудеть хотел, – напомнил ему Алексей.

– Похудеть. Но не умереть.

– Вот и хорошо, – сказал тренер. – Можете прямо сейчас и приступать.

Вечером Волошин сидел в сауне спортивной базы вместе с тренером. Тот не мог поверить, что Волошин не спортсмен.

– Признайся, что ты занимался биатлоном, – настаивал старик.

– Нет, – смеялся в ответ Алексей.

– Ни в жизнь не поверю, – злился недоверчивый собеседник. – Сколько тебе, говоришь, тридцать три? И по этой трассе не ходил никогда? Что-то мне не верится: пройти ее быстрее, чем за двадцать восемь минут, не сделав ни одного промаха, на несмазанных лыжах, да еще в твоей экипировке…

– Альберт Ринатович, – попросил Волошин, – девочек отпустите до утра.

– Ради бога, – махнул рукой старик. – Только ни капли алкоголя и никаких сигарет. А все остальное пожалуйста, и как можно больше. У девушек после этого результаты только улучшаются. Немецкие тренеры давно уже это практикуют, а мы, как говорится, только на свой страх и риск. Наша мужская сборная сюда только после праздников приедет, а девчонкам всего три дня осталось. Так что давайте, ребята, помогите спорту.

В бане, впрочем, они были вдвоем. Филатов после прохождения трассы еле дотащился до здания базы, где со стоном рухнул на потертый кожаный диван в вестибюле. Тренер не сказал ни слова. А что говорить? Ваня пришел к финишу на одной лыже, проваливаясь в снег ногой в ботинке, вторую лыжину он нес, держа двумя руками, перед собой, вместе с винтовкой. Палки бросил на трассе – потом их принесли девушки.

– Крепление сломалось, – объяснил Филатов.

Посмотрел со злостью на тренера и спросил:

– А нельзя просто в тире стрелять?

Старик кивнул, а Волошину потом сказал:

– Пусть уж лучше в тире. А то он мне за один раз всю трассу перепахал, после второго надо будет сборы закрывать.

Иван с трудом доплелся до дому. Но вечером с усердием спаивал брюнетку, которую сам же и окрестил Надей номер два. Та не обиделась, сказала, что Надя номер один в сборной уже есть, и показала на подружку, которая не сводила глаз с Алексея.

Напоить спортсменку Филатову не удалось, и его опять под руки проводили до кровати. В постель он лечь отказался, сказав, что спать не хочет, а потом указал Наде номер два на кресло.

– Присаживайтесь, нам надо поговорить о Бразилии и наметить кое-какие планы…

Как ни странно, девушка осталась в его комнате.

Ночью, целуя бабочку, Алексей вдруг подумал, что никакой игры в «Горцев» нет и не может быть. Просто какие-то мошенники организовали классический отъем денежных средств у богатеньких дурачков. Захотели толстосумы встряхнуться и пострелять друг в друга, а бежать-то и некуда и незачем – лыжня-то перепахана. Поймут, конечно, что их обманули, а что делать?

Придется терпеть. И жаловаться никто не будет. Во-первых, десять тысяч баксов для богатеньких не такие уж большие деньги, а во-вторых, и это главное, кто из них побежит с заявлением в полицию: мол, хотел в киллеров поиграть, застрелить пару десятков человек, а мне не дали? Нет, никто, конечно, жаловаться не станет.

Стонала олимпийская надежда, а Волошину стало вдруг весело: как все здорово придумано кем-то. Но тут же он посчитал в уме: десять тысяч долларов на десять тысяч человек – это сто миллионов долларов, а это уже не смешно. Головастые люди придумали все это. Да пускай, главное – будем жить!

– Ты меня любишь? – спросила притихшая Надя.

– Обожаю, – ответил Леша и поцеловал бабочку.

Пусть все будет как будет, ничего не надо менять. Впереди – прекрасные дни, Новый год, праздник, елка в доме, аромат ванили и мандаринов, шампанское и конфетти, танцы при свечах – девушки обещали задержаться на пару дней, чтобы встретить праздник вместе. Новый год придет как начало новой жизни, в которой ничего не надо бояться. Новогодняя ночь закончится. А потом, уже утром, Волошин обязательно расскажет все Ивану, объяснит, что не надо ничего бояться; нет никакой страшной игры, можно жить спокойно и долго.

В тире Филатов отрабатывал стрельбу из положения лежа. Тир Ивану тоже не понравился. Почему-то ему казалось, что это должно быть небольшое помещение, не более пяти шагов в длину, где установлены фанерные мишени в виде зайчиков, мишек, волков и уток. А оказалось – длинный неотапливаемый ангар, в конце которого стоят щиты с бумажными мишенями. Теперь Филатов лежал на разодранном гимнастическом мате, долго выцеливал, пытаясь разглядеть мушку на качающемся стволе, а потом стрелял. Альберт Ринатович сидел за столом, смотрел в оптическую трубу и корректировал стрельбу Ивана.

– Молоко… Молоко… Двойка на три часа. Единица на семь. Молоко.

Алексей закончил, сделав пять быстрых выстрелов.

– Сорок девять, – сказал Альберт Ринатович, оторвавшись от трубы, – четвертый выстрел – девятка на двенадцать. Короткую паузу сделал…

И вздохнул.

Больше Волошин не пробовал. Посмотрел, как отстрелялись обе Нади. А потом стал любоваться распластанным на мате Ванькой.

Щелкали выстрелы мелкокалиберной винтовки, и голос тренера повторял одно и то же, не меняя интонации, как автоответчик.

– Молоко… молоко… молоко..

Алексей стоял с Надей у выхода и дожидался, когда Ивану надоест стрелять. А тот все надеялся попасть в черный кружок.

Надя держала Волошина под руку и молчала. Наконец поняла, что старый тренер не собирается глядеть в их сторону, привстала на носках, прижалась к Алексею, хотела, видно, поцеловать, но не решилась.

Шепнула только:

– Спасибо тебе.

Что она хотела сказать, Волошин не понял. Даже не успел подумать, потому что голос тренера прозвучал уже с иной интонацией:

– Девятка на полшестого.

– Йес! – крикнул Филатов и начал подниматься.

Иван сам пошел к мишеням, припадая на затекшую ногу. Снял бумажку со щита и спешил обратно, все так же прихрамывая. Подошел Алексей и помахал мишенью.

– Все! Научился! Еще денек, и вообще снайпером стану.

На следующий день он выбил две восьмерки, хотя расстрелял две коробки патронов.

– Ну, как? – спросил он Альберта Ринатовича, выдавая оговоренную тысячу рублей. – Прогресс налицо?

– Конечно, – согласился старик. – Если каждый день тренироваться будешь, летом белке в глаз попасть сможешь.

– Летом белок не промышляют, – уточнила присутствующая при этом Надя номер один.

– Вот я и говорю, – продолжил тренер, – летом он у меня еще на роллерах побегает, а я, глядишь, к будущей зиме машину поменяю.

– Я вам к лету машину подарю, – пообещал Иван, – если, конечно, все у нас удачно сложится.

Филатов посмотрел на Алексея и вздохнул.

– Все нормально будет, – успокоил друга Волошин.

Дни пролетали быстро, спокойные и радостные. Филатов продолжал нервничать, и рука в тире у него дрожала. Алексей ежедневно по два раза пробегал вместе с девушками десятикилометровку, на финише их встречал тренер, который смотрел на секундомер и вздыхал.

Нади сообщили тренеру о своем намерении пожить три дня в доме Волошина, чтобы отдохнуть от нагрузок и встретить Новый год. Альберт Ринатович согласился, разрешив по одному бокалу шампанского в день. Девочки радостно закивали, обещая вообще не пить. После чего Надя обернулась и помахала Алексею ладошкой в красной вязаной перчатке. Волошин в ответ подмигнул.

Когда старик провожал девушек с базы, уже простился с ними, но в последний момент схватил Волошина за рукав:

– У нас скоро квалификационные соревнования под Ижевском… это в Удмуртии. По сути, отбор в сборную на кубок мира. Давай попробуем заявить тебя на пятнашке: бегаешь ты средненько, зато стреляешь метко, при определенной лыжной подготовке за место в сборной можно побороться. Тебе только технику конькового хода подправить надо… И все же признайся, у кого биатлоном занимался?

Волошин покачал головой.

– Так я тебя вношу в заявку? – спросил Альберт Ринатович.

– Спасибо, – ответил Алексей. – Но уже, пожалуй, поздно.

Волошин не врал: он не занимался биатлоном. На лыжах, правда, бегал часто. Даже очень. Детство его прошло в военном городке на Севере, где служил отец. Спортивный зал в школе отсутствовал. То есть он имелся, конечно, но чем-то всегда был завален: то дровами, то стройматериалами, то старыми списанными партами. Поэтому уроки физкультуры проходили на воздухе. А поскольку зима начиналась в сентябре, а заканчивалась в мае, то приходилось все время бегать на лыжах. Лешке нравилось. Вообще-то он был лучшим лыжником школы. Побеждал и на районных соревнованиях. А в пятнадцать лет его отправили и на «Мурманскую лыжню». Там Волошин занял третье место, уступив лишь двум членам сборной страны, которые бежали на пластиковых лыжах «Фишер» в отличие от Лешки, который привез с собой древние деревянные с разболтанными креплениями. К Волошину подходили с разговорами: предлагали место в сборной и учебу в спортивном интернате. Только интернат этот находился в Удмуртии, а ехать туда в Лешкины планы не входило. Отца к тому времени перевели в Петербург, и Лешка с матерью уже готовы были перебраться к нему.

Старому году оставалось жить еще двое суток, время было наполнено суетой и любовью. Ранним утром тридцать первого, когда вчетвером сидели на кухне и обсуждали планы на предстоящий праздничный вечер, именно в тот момент, когда девушки выбирали, что приготовить – индейку или гуся, Филатов неожиданно заявил:

– У нас сегодня тоже жеребьевка.

Лицо его помрачнело. Больше в разговоре он участия не принимал, вышел из комнаты и направился к компьютеру, но при этом так печально сутулился, словно нес на своих плечах все мироздание.

Девушки занялись приготовлением салатов и закусок. Волошин помогал им, нарезал овощи, вареную картошку и лук. Вспомнил о жеребьевке и подумал, что как раз сегодня все выяснится: в лучшем случае их поздравят с Новым годом, и на этом игра закончится. Десять тысяч потеряны, он вернется к своей обычной жизни, в свою квартиру, к бесполезным походам в опостылевший офис и к не менее бесцельным посещениям казино.

Глаза Алексея разъедало от лука, когда к нему подошел Филатов.

– Ты чего? – удивился он. – Мне, может, тоже страшно, но я держусь.

– Дурак, – ответил Алексей и протянул Ивану нож. – На, работай!

Он вышел в коридор, протирая ладонью глаза.

тихо пела на кухне Надя номер один.

Она замолчала на мгновение и еще тише продолжила:

«Не завтра», – повторил про себя Алексей.

И сердце его сжалось, потому что хотелось жить и завтра, и послезавтра. И всегда.

Филатов, уставший от борьбы с луком, вышел следом за Алексеем.

– Я у компьютера посижу, – сказал он, – вдруг пришлют важное сообщение, а мы всякой ерундой занимаемся.

Весь день по дому разносились запахи еды, к вечеру выносить этот аромат не осталось никакой возможности, но Иван стойко сидел перед монитором, словно общался с единственным живым существом в окружающем Филатова мире. Ни Алексею, ни девушкам не сказал больше ни слова. Только когда за окном стемнело, Иван вышел на кухню и поманил Волошина рукой, не говоря ни слова, подвел к компьютеру и показал рукой на экран. Там светился текст уже переведенного на русский язык информационного письма, в котором после слов приветствия и поздравления игроков с наступающим Новым годом говорилось, что жеребьевка состоялась. Общее количество участников – 16 001 человек, и потому компьютер отобрал одного, кто не участвует в подборе партнеров. Им оказался номер 9999. Результаты жеребьевки уже разосланы, каждый может посмотреть, кого из соперников ему назначил жребий. В конце письма всем пожелали успехов в игре и долгих лет жизни.

– Издеваются, – наконец выдавил из себя Иван.

И, не оборачиваясь к другу, произнес так же тихо:

– А ты счастливчик.

Только теперь Алексей понял, что номер 9999 – это он сам: действительно повезло. Поразило другое – количество игроков. Стало немного не по себе, пришлось даже сказать самому себе, не вслух, конечно: «Все это обман и мошенничество – нет никаких киллеров, призовой фонд уже растащили».

Вышли в коридор, первым Иван. И в момент, когда он шагнул в полумрак, на него прыгнула Надя номер два, схватила за плечи и одновременно громко крикнула в самое ухо Филатова:

– Бах!

Вампир дернулся, резко отшатнулся, ударился спиной о дверной косяк и побледнел.

– Ты, ты, ты… – начал он и с трудом выдавил: – Больше так не делай.

Потом поплелся в гостиную и сел в кресло возле елки. День умер, бился в агонии вечер, за окном дрожал свет ранней луны, и девушка пела с экрана:

В комнате пахло хвоей. Накануне друзья притащили из леса двухметровую пушистую елочку, густо увешанную светло-коричневыми шишками. Из магазина принесли игрушки, но совсем чуть-чуть и потому еще сделали самодельную гирлянду из стреляных гильз, повесили их на канцелярских скрепках – стоило качнуть одну веточку, как раздавался приятный мелодичный перезвон: гильз на стрельбище много.

Филатов сидел в темноте, глядя с напряженным непониманием на все происходящее на экране телевизора. Потом принесли свечи и поставили на елку, начали накрывать на стол. Ивана никто не беспокоил, думал он о чем-то своем, и только Волошин догадывался, о чем именно. Около десяти стали садиться за стол, и Алексей позвал друга:

– Хватит грустить, давай-ка лучше старый год проводим.

На что Филатов ответил абсолютно невпопад:

– Ну, вот и попали мы с тобой в заповедник.

– Куда? – не поняла Надя номер один.

– В заповедник, где зверей отстреливают.

– Охотятся в заказнике, – поправила его девушка. – А в заповеднике, наоборот, охота и всякая стрельба запрещены.

– Какая разница, – махнул рукой Вампир.

Но за стол сел и, хотя больше не произносил никому не понятных фраз, все же своим печальным видом немного смазал радость торжества. А когда открывали бутылки шампанского, каждый раз вздрагивал. В полночь, после того, как с экрана пробили кремлевские куранты, Иван вместе со всеми заорал «Ура!!», причем истошно, как будто звал на помощь. Потом устроили танцы, но танцевали недолго: вечером девушкам нужно было отправляться в аэропорт. Оттого они притихли, и радости на их лицах не было. Веселая, беззаботная жизнь нравится всем, расставаться с нею не хочется никому.

Остаток ночи оказался коротким и бессонным, под утро Алексей попытался заснуть, но почему-то не смог. Лежал, смотрел в потолок, перебирал волосы Нади, которая хоть и лежала с закрытыми глазами, но тоже не спала. У нее-то бессонница, скорее всего, от счастья и новизны ощущений, а грудь Волошина сдавила тревога, хотя покоилась на ней лишь головка олимпийской надежды и ничего больше. В доме тишина, спят поселок, лесное озерцо и звезды, только ветер над крышей раскачивает сосны, и стволы скрипят.

В аэропорт девушек Алексей повез один. Филатов сослался на недомогание и попрощался с ними в доме, даже на крыльцо не вышел провожать. Дорога была пуста, и город как будто вымер – домчались быстро: почти на два часа раньше приехали. И потому долго сидели в кафетерии и лениво болтали. Сил не было ни веселиться, ни горевать.

– В феврале опять приедем, – обещали подружки. – Будет «Кавголовская лыжня». Попробуем себя на лыжных соревнованиях. Потом прямо отсюда в Финляндию: там этап кубка Европы. Мы заявлены за сборную. Правда, до этого возможно еще этап кубка мира в Оберхофе, если, конечно, в первую сборную попадем. Вообще обещали в этом году. У нас в Германии к тому же спонсор объявился из бывших наших.

Девушки засмеялись. Расставаясь, Алексей поцеловал обеих, Надю номер один, правда, обнимал чуть дольше, а она, прижавшись к нему, что-то шепнула, но Волошин не расслышал, так как включилась трансляция, и скрипучий женский голос объявил: «У стойки номер тринадцать начинается регистрация рейса…»

– Что? – переспросил Алексей.

Но Надя только чмокнула его в щеку, подхватила свою огромную спортивную сумку и отправилась на посадку. Перед тем как скрыться за стеклянной стеной в коридорчике, ведущем на летное поле, она обернулась и помахала Волошину рукой, улыбаясь, но ему вдруг показалось, что олимпийская надежда плачет.

Поздним вечером, укладываясь в постель, еще хранившую запах женских духов, он поднял голову и увидел на стене над высокой деревянной спинкой кровати приклеенную разноцветную бабочку, над которой тонким фломастером, аккуратным, почти детским почерком было выведено: «Я люблю тебя».