Век-волкодав Валентинов Андрей

4.

…– Налицо также момент небритости и неопрятности. Борода, товарищи бойцы, должна быть подстрижена и ухожена, а не иметь подобие дворницкой метлы. Ежели к вечеру кого увижу с мочалой на подбородке – лично поброю, причем без мыла.

Красный командир Кречетов был суров. Ощетинившийся бородами строй замер, один лишь Кибалка, с бритвой еще незнакомый, позволил себе глумливую усмешку. Иван Кузьмич, однако, заметил.

– А у отдельных товарищей, которые на левом фланге, бляха не чищена и ремень не затянут. Опять же, к вечеру лично проверю. Если два мои пальца под ремень войдут, затягивать будем целым отделением в течение часа…

Красноармеец Кибалкин, сглотнув, попытался принять молодецкий вид.

– Мы, товарищи, представляем здесь не только наш Сайхот, но можно сказать всю Мировую Коммуну. А у Коммуны должно быть лицо, а не рожа небритая, да к тому же похмельная. А чтобы мысль моя до каждого дошла, после завтрака личный состав займется строевой подготовкой, причем с песнями…

Строй негромко взвыл, но Кречетов лишь нахмурил брови.

– Повторяю: с песнями. Товарища Мехлиса прошу проследить за репертуаром, чтоб похабщину не орали. А то знаю я вас!.. Потом – на политзанятие опять же к товарищу Мехлису.

Представитель ЦК, стоявший чуть в стороне, многообещающе кивнул. Бородачи приуныли.

– Вот в таком, значит, разрезе, – удовлетворенно подытожил Иван Кузьмич. – А то рассобачились, кавалеры егорьевские!.. Перед местными товарищами стыдно.

Местные товарищи присутствовали тут же, скромно разместившись на скамеечке у ворот. Пришли как раз вовремя, к началу построения, чем и вдохновили Кречетова на столь яркую речь.

Гостей было двое – желтый бритоголовый монах и невысокий парень в светлой шинели при ремнях, но без знаков различия. Китайское зимнее кепи, кобура при поясе, офицерская сумка на боку. Лицом желт, чисто выбрит, стрижен коротко, но аккуратно. Сразу видно – начальник, пусть и не из главных.

– Р-разойдись!..

Во двор уже спускался монах-переводчик из свиты господина Ринпоче. Кречетов удовлетворенно кивнул. Вовремя! Сейчас познакомимся.

Чутью своему Иван Кузьмич привык верить, особенно в вопросах кадровых. В Обороне пришлого люда было немало, приходилось беседовать с каждым, приглядываться, выводы делать. Людей распознавал почти без ошибок, особенно если врать пытались. Кое для кого вранье закончилась ближайшей стенкой или, за неимением таковой, стволом вековой лиственницы.

– …Воевал в отряде товарища Тян Юнсана, в Приморье. А язык выучил еще в детстве, наша семья жила во Владивостоке, а потом мы переехали в Харбин, там тоже много русских.

Гость глядел весело. Иван Кузьмич, кивал, усмехался в ответ.

– Здесь я уже два года, отвечаю за встречу гостей и их безопасность. Прибыл для личного знакомства.

Кречетов удовлетворенно кивнул. Значит, не ошибся, с первого взгляда срисовал. Местная ВЧК пожаловала.

Гости числились по посольскому ведомству. Желтый монах оказался главным по организации приемов и прочих необходимых церемоний. Русского языка не знал, зато хорошо понимал тибетское наречие хакка, посему Иван Кузьмич с легким сердцем отправил его к господину Ринпоче. Пусть на своем хакка договариваются на предмет поклонов и здравиц. «Чекиста» же взял на себя. И не таких улыбчивых видали!

Гостя звали Ляо Цзяожэнь, однако «чекист» сразу же предложил называть его товарищем Ляо. Кречетов, естественно не возражал.

Прошли в комнаты, выбрались на широкий деревянный балкон, в кресла сели. Китаец положил на стол папиросную пачку с изображением круторогого буйвола. Закурили, помолчали немного.

– Как вам Лаин Хуа? – товарищ Ляо беззаботно улыбнулся. – Впечатлило?

Кречетов моргнул, не понимая, и гость поспешил перевести.

– Синее… Да, правильно, Синее Пламя. Вчера полыхнуло как-то по особенному, такого уже несколько лет не бывало.

Иван Кузьмич понимающе кивнул. Все-то мы знаем, за всем следим. Чекисты везде одинаковы.

– Сильно, – согласился он. – Стало быть, пятый этаж, зал не слишком маленький, прикидываю, шагов этак на сто в длину.

Товарищ Ляо глубоко затянулся, поглядел в холодное зимнее небо.

– Больше, значительно больше. Зал квадратный, выходит прямо под крышу. Его перестроили лет тридцать назад, во время большого ремонта дворца. Мой уважаемый покойный отец был среди тех, кто зал украшал. Вы все увидите, Хатхи Ке Бачи обязательно показывают гостям, ведь это одна из величайших реликвий.

Кречетов поглядел непонимающе, и гость поспешил пояснить.

– Хатхи Ке Бачи – священный камень, одна из двух Скрытых святынь Калачакры. Название можно перевести с хинди, – товарищ Ляо на миг задумался. – Ну, конечно, маленький слон, Слоненок! Если по-китайски, то Хья Хианг.

Иван Кузьмич мысленно похвалил разведку. «Хианг», только «хиао» – маленький». Слоненок и есть.

– Вам о нем расскажут много красивых легенд, но это уже вне моей компетенции.

Гость вновь улыбнулся, показав крепкие желтоватые зубы, и красный командир почувствовал себя не слишком уютно. Всезнающий «товарищ Ляо» не пришелся ему по сердцу с первых же слов. В то, что китаец жил в России, а потом партизанил в Приморье, вполне можно поверить. Только почему он там оказался? По зову революционного сердца – или по иной надобности? Батюшка его вроде бы придворный мастер. Каким же ветром семью занесло в русский Владивосток?

– Легенды – это лишнее, – Кречетов согласно кивнул. – Я в них тоже не слишком силен. Но вы, товарищ Ляо, реликвии Скрытыми назвали. А если они Скрытые, значит, уже целиком, можно сказать, по вашей части.

Гость, нисколько не смутившись, кивнул.

– Отчасти и по моей. Точнее, ими занимались мои предшественники. Когда два века назад началось возрождение Калачакры, ее приверженцы принялись за розыск пропавших и спрятанных святынь. Наиболее ценными считались два огромных камня-самоцвета, когда-то украшавшие дворец правителя Шамбалы. Их и назвали Скрытыми святынями. Стоимость камней поистине неимоверна, поэтому спрятаны они были очень надежно. Но, представьте себе, нашли.

Папироса товарища Ляо погасла, пришлось вновь щелкать зажигалкой.

– Увлекся, – китаец с удовольствием затянулся. – История и вправду потрясающая. К сожалению, отчет о поисках прочли немногие. Я видел его, это три больших свитка, исписанные с двух сторон тибетской скорописью «умэ». Власти в Лхасе предпочли объявить об очередном чуде, вероятно, надеясь эти реликвии получить. Но просчитались. Слоненка верные люди привезли в Пачанг. Само собой, без небесного вмешательства не обошлось и в этом случае.

«Чекист» негромко хмыкнул.

– Не считайте меня циником, товарищ Кречетов, но, как говорят у вас на родине, нельзя путать грешное с праведным. Реликвия, как вы понимаете, это и авторитет, и тысячи паломников, и предмет для торга. Теперь Хатхи Ке Бачи – главная наша гордость, даже Черное Зеркало вспоминают не так часто. Так что все вам покажут, правда, обычно гостей приводят к Слоненку днем.

– Ага, – понял Иван Кузьмич, – чтобы, значит, не посинели.

Товарищ Ляо безмятежно кивнул.

– Именно из этих соображений. Лаин Хуа – Синее Пламя в принципе неопасно, но стоит ли рисковать здоровьем уважаемых гостей? Товарищ Кречетов, кажется, мы уже отдали дань принятой в этих местах вежливости. Поэтому позвольте задать вам вопрос…

Красный командир, ничего иного не ожидавший, спокойно кивнул. В Сайхоте тоже так принято: сперва про слонят, потом про снаряды к трехдюймовкам.

– Приезду посольства из Хим-Белдыра здешние власти очень рады. Не выдам особой тайны, если скажу, что вам охотно пойдут навстречу. Вопрос о взаимном признании, можно сказать, решен…

Кречетов удовлетворенно огладил колкую, только что подстриженную бороду. Сначала СССР, теперь Пачанг, а там, глядишь, и остальные подтянутся. Не зря, значит, объявляли Сайхотскую Аратскую!

– Есть весьма интересные предложения по сотрудничеству, но об этом с вами поговорят в свое время. Нас же интересует иное. В состав посольства включен Лев Захарович Мехлис. Могу я осведомиться о его здоровье?

Красный командир поспешил заверить, что здоровье Льва Захаровича отменное. Про сломанные ребра решил не распространяться, помня еще по Сайхоту, что больной человек – слабый человек.

– Насколько нам известно, он не только высокопоставленный деятель РКП(б), но и человек, близкий к Сталину, одному из руководителей СССР. Как понимать его приезд? Уполномочен ли он вести переговоры от имени Союза Социалистических Советских республик?

Иван Кузьмич глубокомысленно прокашлялся. Как ответить? Про письмо в стальном футляре говорить пока рано, о своих же полномочиях пламенный большевик никому не докладывал. Но тайна невелика. Нужен был бы при посольстве комиссар, прислали бы кого попроще, а не члена ЦК.

– С товарищем Мехлисом на любые темы говорить можно, – рассудил, наконец, он. – Так что пусть ваше начальство в полной надежде будет.

«Чекист» поджал губы, немного помолчал. Взглянул прямо в глаза.

– Вчера похоронили Троцкого.

Кречетов, резко выдохнув, попытался поймать губами ускользающий воздух.

– Похоронили, значит…

Больше слов не нашлось. Даже боли не было, только холод и пустота, словно в зимней тайге, когда гаснет костер.

– Соболезную, – негромко проговорил «чекист». – Следовало сообщить вам раньше, но это не мое решение. Похоже, наше руководство само хотело разобраться. Новости мы получаем по радио, их требуется обязательно перепроверить, особенно такие важные. Официальные телеграммы вам доставят. После приема посольства во дворце будет проведена траурная церемония. Кончина такого человека поистине сотрясла мир.

Теперь оба молчали. Иван Кузьмич, отогнав тяжелые мысли, попытался сообразить, как смерть Председателя Реввоенсовета может сказаться на посольстве. Им не зря ничего не сообщали. В Синем Дворце желали сперва узнать, что и как переменилось в Красной Столице. Но если «товарищ Ляо» спросил о Мехлисе, значит, здешние власти решили все-таки начать переговоры с СССР.

Китаец достал новую папиросу, закусил крепкими зубами мундштук.

– Не хотелось бы в столь горький час говорить о бренном, но в нашем мире все тесно связано. Когда мы узнали о нападении на посольство, то вначале подумали об очередной банде, их сейчас немало крутится возле Такла-Макана. Но в наш госпиталь попал пленник, и очень непростой пленник.

Иван Кузьмич только вздохнул. Вот и до Блюмкина очередь дошла.

– Человек, руководивший Гилянской республикой, убийца посла Мирбаха, личный порученец Троцкого, можно сказать, острие его копья. Что он делал в Такла-Макане? Я не спрашиваю вас, товарищ Кречетов, просто размышляю. Какими были отношения между Троцким и Сталиным – не тайна. В последние месяцы Сталин почти утратил власть, его исчезновение из политики казалось совершенно очевидным. И вот на посольство из Сайхота, с которым едет представитель Сталина, нападают не разбойники, а люди Троцкого. Неудивительно, что наши власти не спешили вас приглашать. Гадания никак не могли подсказать благоприятный день, такая вот незадача. Но теперь все изменилось. Великого человека больше нет, Сталин же вероятнее всего получит его наследство. Поэтому гадания дали нужный результат, и меня прислали к вам…

– Чтобы узнать о здоровье товарище Мехлиса, – подытожил Кречетов. – Все в мире связано, это вы верно сказали, товарищ Ляо. Вот, например, ваши священные камни. Про Слоненка вы мне рассказали, а что со вторым? Его вроде тоже нашли?

Скрытые святыни Калачакры Ивана Кузьмича не слишком интересовали. Но всё та же восточная вежливость предписывала завершать разговор, переведя его на нечто не слишком актуальное. Священные камни вполне для этого подходили.

– Нашли, – ответил «чекист» неожиданное серьезно. – Слоненок, камень Пачанга синий, второй же – красный, похожий на рубин. По-китайски его имя звучит очень длинно – Гай Тхо Дай Cан, на хинди чуть короче – Хатхи Ха Се. Его я не видел, и, думаю, увижу не скоро. Он сейчас в монастыре Шекар-Гомп, в западном Тибете. Вы, может, удивитесь, но Блюмкин, доставивший вам столько неприятностей, знает об этом камне ничуть не меньше, чем здешние монахи. Не исключаю, что он даже имел счастье лицезреть красную святыню. Все в мире связано… Если власти Сайхота заинтересованы в том, чтобы узнать о Хатхи Ха Се побольше, мы охотно объединим наши усилия.

– Хатхи Ха Се, – не слишком уверенно повторил Кречетов. – А по-русски как будет?

– Голова Слона.

5.

Траурный митинг, горячая речь товарища Мехлиса, не слишком складные, но искренние слова бойцов. Нашлась даже фотография – товарищ Троцкий на трибуне, правая рука вздернута вверх, торчком бородка. Фото прикрепили в большой гостевой комнате, возложив к нему наскоро изготовленный венок. «Серебряные» надели траурные повязки из купленного на местном базаре китайского крепа. Один из ревсомольцев принялся писать поэму, посвященную подвигам почившего Льва.

Пухлую стопку радиограмм, принятых здешним «гиперболоидом», доставили к вечеру. Текст был на самых разных языках, кроме русского. Лев Захарович, не растерявшись, отобрал французский вариант и сел за перевод. Справился быстро, но ясности внести не смог. Официальная извещение, медицинский бюллетень, назначение нового Председателя Реввоенсовета, сообщение о похоронах… Зато телеграммы иностранных агентств оказались щедры на предсказания. Общим было мнение, что вместе с Троцким похоронили и Мировую революцию. Новая власть (чаще всего называли «тройку» Каменев, Ким и Сталин) едина в том, что внутренние проблемы СССР куда важнее, чем погоня за изрядно поблекшим фантомом. Ситуацию могло бы изменить возвращение к власти Вождя, но в такую возможность никто всерьез не верил.

О Сайхоте не упоминалось, зато о Китае говорили немало. Троцкого считали сторонником союза с республиканцами-южанами, что неизбежно втягивало СССР в китайскую междоусобицу. Теперь же верх могли взять умеренные, сторонники мира с северными «реакционерами», что позволяло обезопасить советские границы и вернуть КВЖД. Наиболее же дальновидные считали, что СССР в любом случае будет поддерживать местных сепаратистов и стравливать центральные китайские власти, чтобы избежать восстановления Срединной державы.

– Значит, меня считают человеком Сталина? – товарищ Мехлис тряхнул черной шевелюрой. – Че-ло-ве-ком! Как в трактире на Подоле: человек, еще пива! Для меньшевика Горького это звучит гордо. Феодальный подход к политике! Здешние бонзы до сих пор живут в Средневековье, в эпоху династии Мин. Ибо коммунист верен не личностям, но великой идее!

Указательный палец на этот раз не взлетел к потолку – представитель ЦК пытался свернуть самокрутку. Предложенные Кречетовым китайские папиросы отверг, не иначе из чистого упрямства.

– Но пусть считают, если это поможет делу. Будем говорить уверенно, жестко и конкретно. Феодальные мракобесы надеются вбить клин в позицию советского руководство по китайскому вопросу. Напрасно!

Закусил самокрутку зубами, зажигалкой щелкнул, поморщился.

– Гадость какая!.. Да, они зря надеются! РКП(б) в минуту скорби сплотилась в единое целое…

– В несколько единых целых, – мягко поправил Кречетов, – Сами же говорили. И курить бы вам, Лев Захарович, поменьше. А вдруг ребра легкое царапнули?

Пламенный коммунист вынул изо рта «козью ногу», поглядел нерешительно.

– Потому и папиросы не покупаю – чтобы удовольствия не получать. Стыдно! А я еще своим разведчикам курить запрещал…

– В разведке – никак нельзя – согласился красный командир. – Попадется среди вражин некурящий, враз учует. Значит, разведкой командовали?

Мехлис, кивнув, улыбнулся неуверенно.

– Песня у моих ребят, Иван Кузьмич, была:

– Ух ты! – восхитился Кречетов. – Твердый, вижу, народ. Кибалка мой, паршивец, все в разведку просился. Молодежь у нас, можно сказать, героическая… А курить все же не надо, вот ребра срастутся, тогда уж…

Для разговора уединились на втором этаже постоялого двора, в маленьком комнатушке, которую занимал представитель ЦК. Пачка радиограмм лежала на столе, наиболее важные – отдельно, каждая с нацарапанным на обратной стороне переводом. Иван Кузьмич заметил, что Мехлис, несмотря на привычное громыхание с обязательным поминанием «ибо», не слишком расстроен и даже не особо удивлен. Видать, крепкая закалка у мужика! Сам же Кречетов, поразмыслив, рассудил, что дела и в самом деле не так уж плохи. Во всяком случае, Блюмкину в Пачанге ничего не светит.

Красный командир вспомнил комполка Волкова и мрачно усмехнулся. И у этого предателя не выгорело! Жаль, что три года назад в монгольской степи товарищ Венцлав встретился с ним, с Кречетовым, а не с бароном. Своя своих бы познаша!

– А с этими вашими камнями… – товарищ Мехлис поморщился. – Не туда смотрите, Иван Кузьмич. Красный, синий, да хоть ультрафиолетовый. Поповские реликвии политики не делают. Это погремушки для слабых разумом и волей! Господин контрразведчик сознательно пытался отвлечь вас, пусть по ложному следу. Ибо!..

На этот раз указующий перст, не оплошав, ввинтился в воздух чуть ли не со свистом, указуя прямиком в давно не метенный потолок. Но товарищу Кречетову так и не довелось познать комиссарскую мудрость – помешал громкий стук в дверь. Удар, затем еще, еще…

Мужчины переглянулись.

– Пожар, что ли? – Кречетов встал, оправил застиранную добела гимнастерку. – Если и пожар, зачем молотить-то? А насчет погремушек, я вам Лев Захарович, позже расскажу. Имеется тут такая, Лаин Хуа зовется.

За дверью пожара не было, зато присутствовал барон Унгерн, на помине легок.

– Разрешите войти, господин красный командующий?

Пахнуло дешевым одеколоном, в пол ударили вычищенные до блеска желтые сапоги. Халат-курма тщательно выглажен, кожаная плеть пристроилась при широком поясе, фуражка надвинута на самый нос, один ус вздернут к уху, второй, как и полагается, смотрит вниз.

…Погоны – когда-то золотые, ныне вытертые почти до самых ниток. Маленький белый крестик на груди.

– Здравия желаю, господа!

«Господа» вновь переглянулись.

– Вечер добрый, Роман Федорович, – невозмутимо кивнул Кречетов. – Проходите, не стойте у порога.

Представитель ЦК, поморщившись, принялся глядеть в темное окно. Гостя, впрочем, это ничуть не смутило.

– Господин красный командующий! Прошу дозволения в вашем присутствии обратиться к господину Мехлису!

На этот раз Иван Кузьмич промедлил с ответом. Прежде барон отнюдь не обременял себя китайскими церемониям.

– Обращайтесь, – наконец, разрешил он. – Только кричать не надо, а то караульные тревогу поднимут.

Бароновы усы шевельнулись. Плотоядная усмешка, горящий злой радостью взгляд…

– Господин ко-мис-сар!..

– Лучше «гражданин начальник», – не оборачиваясь, бросил Мехлис. – Такое обращение принято в местах заключения на территории СССР. Привыкайте, пригодится.

– Господин комиссар, гражданин начальник, – барон резко выдохнул. – Ввиду изменившихся обстоятельств считаю возможным ознакомить вас с приговором, мною вынесенным. Сразу уточню, что он окончательный и ни-ка-кому обжалованию отнюдь не подлежит.

Лев Захарович неспешно встал и, взяв из лежащей на столе пачки папиросу, щелкнул зажигалкой.

– Может, лучше фельдшеру зайдете? Бром у него еще остался.

– Вавилонский масон, член большевицкой «цеки» Мехлис Лев Захарович приговаривается к квалифицированной казни – разрубанию на части посредством мясницкого топора, начиная с пяток…

Унгерн, задохнувшись воздухом, яростно дернул себя за ус.

– Казнь будет производиться под духовой оркестр. Репертуар: русские народные мелодии, начиная с «Комарицкой». Время исполнения: не менее шести часов, после чего комиссарский фарш надлежит скормить собакам, голову же обработать должным образом и поместить на казацкой пике в людном месте ради воспитательного момента!..

Мехлис, глубоко затянувшись, выдохнул синеватое колечко папиросного дыма. Иван Кузьмич же горестно констатировал, что за фельдшером идти придется. А еще понадобится пара веревок и ведро с водой.

– Однако!!!

Стены комнаты дрогнули, зазвенели стекла.

– Исходя из нынешних обстоятельств казнь временно… Вы слышите, граж-да-нин на-чаль-ник? Временно откладывается. Господину Мехлису присваивается звание полковника, он назначается моим специальным представителем в России. Задача: проведение переговоров с руководителями СССР. К исполнению обязанностей приказываю приступить немедленно!.. Вы меня поняли, господин Мехлис?

Кречетов шагнул к двери, дабы привести фельдшера, а заодно пару бойцов покрепче, но был остановлен негромкими словами пламенного большевика.

– А вам не кажется, гражданин Унгерн, что вы опоздали на три года?

– Хмм…

Барон грузно опустился на стул, бросил на колени фуражку.

– Господин Мехлис! Три года назад я не имел нужных сведений о составе большевицкого синклита. Откуда? Степь, дикость, тарбаганы бегают… Про масонов в составе вашего «цека» мне, понятно, доложили, но о здоровом, так сказать, элементе, я и не слыхивал. Потом, уже в плену, довелось почитать вашу прессу, да и поговорить кое с кем. На допросе я изложил господину Щетинкину некоторые соображения по поводу военных действий русской армии в Китае и на Тибете. Не из надежды на помилование, а исключительно ради пользы дела.

Кречетов невольно почесал затылок. А ведь действительно! Щетинкин как-то при встрече обмолвился, что план похода из Монголии в Тибет давно проработан, причем план отменный, прямо как из Генерального штаба.

– За час до расстрела из Столицы пришла телеграмма, с господином Ярославским, государственным обвинителем, даже истерика случилась. А потом от меня потребовали все изложить в письменном виде, предоставили не только карты местности, но и разведывательные донесения…

– Допустим, – все так же невозмутимо откликнулся новоиспеченный полковник. – Но внешней политикой в СССР руководит Политбюро, а вооруженными силами – Революционный Военный совет. Ваша инициатива, гражданин Унгерн, избыточна.

Барон, привстав, уперся руками в стол, ухмыльнулся злорадно:

– Об этом предоставьте судить мне, господин специальный представитель. Ваше дело – доложить и выслушать ответ. Решение по Тибету давно принято, однако ему противостояла воля господина Бронштейна. Сей иудеомасон не хотел ссориться с республиканским правительством в Кантоне. Ныне же, когда помянутый отправился прямиком в котел к господину Карлу Марксу, время настало.

– Так это же большая война выйдет! – не утерпел Кречетов. – На весь Китай война, а то и на всю Азию. А какая сейчас война, если от РККА едва десятая часть осталась!

Именно об этом толковал ему Щетинкин, объясняя отказ Столицы от размещения частей Красной армии в Сайхоте. Даже с цифрами познакомил. Была когда-то непобедимая Рабоче-Крестьянская, теперь же один скелет место обозначает.

Унгерн дернул плечом под истертым погоном.

– Господин командующий Обороной Сайхота! Нужный приказ будет доведен до вас в должное время. И не думайте, что я не знаком с обстановкой. В западном Китае правительственных войск очень мало. России нет необходимости вступать в войну. На помощь восставшему Тибету придут армии Монголии, Сайхота, а также подразделения добровольцев из Маньчжурии. Но это уже детали.

Барон встал, гордо вскинул подбородок:

– Итак, господа, можете считать, что операция уже началась. Честь имею!

Ответа ждать не стал – прогрохотал сапогами. Громко хлопнула дверь.

– Может, все-таки свяжем и брому дадим? – задумчиво молвил добрая душа Иван Кузьмич. – Или караул приставим?

Унгерн бежал в ту же ночь, перед рассветом. Оплошавшие часовые только руками развели, однако вскоре все разъяснилось. В толстом глиняном заборе, окружавшем постоялый двор, как раз за отхожим местом чернела сквозная дыра. Кусок покрытой побелкой мешковины лежал рядом, еще один обнаружился снаружи. Беглецу не понадобилось проходить сквозь камень.

На улице, возле пролома, прямо на свежем, недавно выпавшем снегу лежала большая черная собака. Ее пытались прогнать, незваная гостья огрызалась, выла, кидалась на людей. Наконец, ушла, но не слишком далеко, к соседнему забору. Улеглась в снег, блеснула желтыми глазами…

Глава 4. Париж, Париж…