Ануш для искушения Вир Виталий

Интервью с Виталием Виром

Дата рождения: 24.01.70

Что подвигло к занятию творчеством?

– Желание отдохнуть от рутины. Я бизнесмен и в творчестве описывал то, что я видел и за чем наблюдал. Так родились автобиографические рассказы и очерки. По этой же причине появились стихи и песни.

Почему вы написали эту книгу?

– Каждый, кто создает качественно новые материальные ценности, априори создает духовные. В какой-то момент этого «материала» накапливается много, но он разбросан в виде отдельных дел и мыслей. Вот тут-то и приходишь к необходимости создания единого пространства, в котором умещается все субъективное понимание происходящего с тобой и вокруг тебя. Это превращается в историю и становится либо книгой для взрослых, либо сказкой для детей.

Вас не останавливало то, что уже создано много книг?

– Нет! По одной простой причине: каждый автор из одной и той же исходной ситуации вынесет свой результат. И еще это сильно увлекает!

Чем так увлекает занятие творчеством в отличие от бизнеса?

– Конечным результатом, где моя личность придает продуктам творчества дополнительную ценность, что в меньшей степени заметно в продуктах производства.

Кто вы по профессии?

– Юрист. Стал им «благодаря» учебе в военном училище. Не в прямом, конечно, смысле. После окончания школы я поступил в Омское танковое высшее инженерное училище. Кстати, таких военных училищ в СССР было всего два: в Омске и в Киеве. Скорее всего, и поступал из-за престижа, да близости к родному дому Но во время учебы я по-настоящему понял, что значит для меня дух свободы. А, как вы понимаете, с этим в армию ну никак нельзя. Также я понял, что с этим вообще нигде нельзя во взрослой жизни. Но, чтобы получить хотя бы относительную независимость, по прошествии двух лет учебы в военном училище я поступил в Омский государственный университет. Ведь профессия адвоката – это независимый профессиональный советник по правовым вопросам.

Достижения, титулы.

– В литературе к наградам не стремился, на премии не номинировался. У меня из титулов – только оформленные мною титульные листы всевозможных документов.

Чем занимаетесь, когда не пишете?

– Сплю.

Что любите больше всего, о чем хотелось бы говорить?

– Более всего о трех дочерях.

Ваш звездный час настал?

– Час, думаю, нет. Но, как и у каждого, были звездные минуты и секунды!

Запомнившийся провал.

– Не скажу! По одной простой причине – не помню. Потому как не запоминал и не буду запоминать. Зачем?

Что более всего ненавистно?

– Мысли о том, что занятия спортом отнимают время.

Хобби, увлечения.

– Нерегулярный, к сожалению, спорт. И страсть как люблю путешествовать и фотографировать.

Ваши планы на ближайшее время.

– Издание еще двух романов. Также я включился в работу по иллюстрации моих двенадцати сказок в стихах и одной сказки в прозе: эти произведения тоже ожидают выхода в свет.

Официальный сайт Виталия Вира – www.vitwir.com

От автора, или несколько слов читателям

Эта книга – история о молодой девушке. Одной из тех, кто начинает любить задолго до того, как находит объект желания, потому что еще при рождении у всех девочек заложен смысл жизни – быть влюблённой. Она вырастает и уже стоит на пороге взрослой жизни, где готова стать известной, удачливой, устремиться в будущее и стать профессионалом – единственным в своем роде, способным открыть таинственные стороны прошлых империй.

Но что ожидает ее в будущем? Каким оно будет? Это ли то, чему стоит посвятить всю себя? Именно в этот переходный момент меж юной и взрослой жизнью она в наши дни становится невольным свидетелем дня завтрашнего. Это способствует созданию у неё целостной картины современной жизни, которая не укладывается в ее прежнее детское представление о мире. Обстоятельства вынуждают ее взглянуть на жизнь по-новому и оценить роль в современном мире отдельного человека, у которого не остается другого выбора, как полностью перевоплотиться, буквально до неузнаваемости, и все только ради того, чтобы выжить, не более…

И когда перед героиней встает выбор, она примет единственно правильное и очевидное для нее решение без колебаний, руководствуясь заложенным в нее смыслом жизни – быть влюбленной.

От издателя

Рукопись этой книги была, найдена, издателем в почтовом ящике. Она обратила на себя внимание необычным видом страниц – цвета слоновой кости, крепких, потертых. Как потом выяснилось, это был пергамент. И еще необычным было то, что рукопись написана от руки. Кто сейчас пишет от руки? Словом, все это было довольно странно. И, как это бывает, глаз, зацепившись за необычное, находит его даже в мелочах. Например, страницы были пронумерованы лишь те, с которых начинались главы. Но при попытке сделать сквозную нумерацию страниц рукописи, чтобы, убедиться в ее полноте, выяснилось, что нумерация не совпадает. Мы, не нашли объяснения такому расхождению, и поэтому на всякий случай даем в начале каждой главы их нумерацию согласно рукописи – вдруг это что-нибудь да значит.

Пролог

2010

«Блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни…»

Иак 1:12

Менее года назад я успешно окончила школу и переступила порог, за которым меня, как и всех моих сверстников, подстерегала Взрослая Жизнь. Ежегодно она охотится за каждым из нас, чтобы подвергнуть Искушению. Взрослая Жизнь не случайно выбирает именно этот момент. В то время мы молоды, беспечно расположены ко всему новому и нам от чистого сердца хочется наслаждаться прелестями Взрослой Жизни.

Менее года назад я охотно погрузилась в нее. Я искренне верила в соблазнительные перспективы свободы, где уже никогда не будет места строгим правилам моих родителей.

По стечению обстоятельств – как моих внутренних желаний, так и удачно складывающихся для этого условий – за неполный год, прошедший с момента окончания школы, я успела познать, пожалуй, самое главное – чувство глубокой, до самоотвержения, привязанности к другому человеку. Мне удалось вкусить подобное ощущение сполна. Я смогла понять это, потому как неукоснительно последовала за искушающими меня чувствами.

В то время об Искушении я не думала. Я просто жила. И уж тем более не воспринимала Искушение как испытание моей веры в светлые и темные проявления нашей жизни (о чем мне всегда говорил отец). Да и в моей речи всего-то пару-тройку раз и прозвучало это слово – Искушение.

Ныне, на сороковой день после моей смерти, перед тем как отправиться на Небесный Суд к Господу, я задаюсь вопросом: «В последнюю минуту жизни – могли искушать меня смертью Светлые силы сродни черному соблазну со стороны темных духов?» Я не знаю. Но теперь, уже после нее – после моей смерти – я осознала цену обольщениям темными проявлениями жизни.

То, как я поступила, безвозвратно перечеркнуло для меня все, чем я жила. Но я не жалею о последнем шаге. Без колебаний я еще раз поступила бы так же.

Глава первая (стр. 8)

Первый день новопреставленной

Чувства чрезвычайно остры после смерти, они не ослаблены, наоборот – укреплены, потому как душа продолжает жить. Я помню все, что было раньше: и дела, и мысли, и слова – и ничего не могу забыть. Надежда, радость, страх, скорбь – все это я чувствую так же, как и при жизни. Нет, скорее, чувства обострились.

Мне захотелось многое забыть, чтобы Господь ненароком не прочитал мои мысли, но это оказалось невозможным.

Несмотря на произошедшее со мной, я впервые чувствовала себя хорошо, как никогда в жизни. Человеческий язык не в состоянии передать ощущение свободы, легкости и умиротворения, переживаемое мной сейчас. Непонятно, откуда оно взялось во мне, но я понимала, что нахожусь в Обители Вечного Блаженства.

Я воспринимала себя, как если бы живой стояла во весь рост. Сквозь белесую полупрозрачную дымку я посмотрела на свое тело. Освещаемое позолоченным вечерним светом, оно лежало на спине посреди холла в центре индийского ковра ручной работы, окруженное врачами.

Специалисты «скорой помощи» продолжали предпринимать одну попытку за другой, чтобы вернуть жизнь моему телу.

Никчемная, по-моему, суета, царившая там, отсюда никак не воспринималась. Скорее, оно находилось весьма далеко от меня, в каком-то другом измерении, где-то параллельно со мной и настоящей именно тут.

До этого момента я никогда не видела себя со стороны. Отражение в зеркале не дает возможности рассмотреть себя как кого-то другого. И все же теперь я не спешила бросить взгляд на лицо.

Взор перемещался с черных лакированных туфель на летний брючный костюм и обратно. Невысокие каблучки отлично гармонировали с легкой тканью черного цвета… Я никак не могла решиться и поднять глаза выше.

Интересно, а что может сказать обо мне мое тело? Мне казалось, что оно обычное. Если, конечно, не говорить о талии как о чем-то сверхъестественном. И все же, на что укажет мое тело (немногим выше среднего роста)? Допустим, укажет ли на мою принадлежность родилась восемнадцать лет назад именно в такой семье и до обучения в университетском колледже для чего-то усердно воспитывалась в вере к Господу.

Взгляд скользнул наконец на лицо. Ожидала ли я увидеть что-то новое? Лицо у меня овальное и слегка загорелое. Из всех частей тела оно наиболее привычно для меня. Но теперь я не вижу глаз. Они не смотрят на меня, как ранее в зеркале. Мне стало интересно разглядывать черты лица при сомкнутых веках. У меня среднестатистическая внешность. Вопреки широко распространенному мнению об этой внешности, я всегда считала её красивой. В одном из журналов «Нейчер» ещё в 1878 году провели эксперимент – взяли несколько различных фотографий и наложили их Друг на друга. К своему удивлению, исследователи обнаружили – полученное среднестатистическое лицо оказалось более привлекательным, нежели исходные фотографии, а значит, оно являлось красивым.

Я шатенка с волнистыми волосами; у меня прямой, еле вздернутый носик, а губы – чуть пухлые; шея – стройная; выражение лица – усталое. Глаза – довольно большие. Я всегда любила их и когда-то видела карими.

– Покой тебе, Душа моя! – раздался чей-то мягкий голос за моей спиной.

Я обернулась. Невдалеке кто-то опускался сверху ко мне в холл. В эту секунду я почему-то узнала в нем моего Ангела-Хранителя. Глаза его смотрели на меня с любовью, и он умиротворенно улыбался. Длинные белоснежные волосы легли на плечи, когда он окончательно спустился. Происходящее мне напомнило одну из картин, где изображен ангел. Странно, но именно такую картину я уже когда-то видела при жизни. А может, он являлся ко мне во сне?

Мое внимание увлекло его одеяние, длинное, до пят, из очень тонкого виссона цвета молнии, подпоясанное золотой лентой. От полупрозрачного одеяния веяло легкостью, а под ним угадывался силуэт красивого юноши. В эту секунду я подумала, что скорее всего, как и обычно, мыслю земными мерками и по привычке, словно подсознательно, принимаю ауру Ангела за одежду.

– Я знал этот год, этот день, этот час. Он для тебя настал.

Я полностью повернулась к нему:

– Ты тот, с кем я мысленно общалась, прежде чем принимать решение?

– К моему сожалению, нет. Нам нельзя общаться с вещественным, телесным миром на земле. Но ты права, я твой Ангел-Хранитель и отныне могу говорить с тобой.

– В чьей мне суждено быть власти?

– У тебя особые отношения с личным демоном. Но он отвечает за тело тьмы. Встречать же могут Ангелы-Хранители, как ответственные за тело Света.

Толком я ничего не поняла, лишь подумала: «Что теперь?»

Ангел Божий продолжал умиротворенно улыбаться и отвечал:

– С третьего дня после смерти, возможно, ты снова будешь в его власти. Я думаю, ему уже сейчас не терпится сделать это.

– Ты знаешь обо всем, что меня ожидает?

– Ты можешь задавать вопросы.

Мне была знакома моя же манера отвечать уклончиво. Я спросила определенней:

– А эти три дня?

– Они отданы для наслаждения относительной свободой. Ты можешь находиться отведенное время у тела, а можешь посещать дорогие для тебя места на земле.

– Я смогу увидеть себя маленькой?

– Сможешь. Наблюдать за тобой маленькой – это интересно. Можешь мне поверить.

– На третий день я лишусь видения прошлого?

– До сорокового дня после смерти ты можешь пребывать в любых воспоминаниях, если они важны в твоей жизни. Воспоминания должны быть выстроены последовательно и логично приводить тебя ко дню твоему последнему на земле.

– Логично?

– Поочередно проходя важные, на твой взгляд, моменты Земного Пути в воспоминаниях, оставайся тем, кем ты была при жизни. Запомни… – тем, кем ты была при жизни. Иначе воспоминания будут прерваны, и ты будешь предана пути Мытарств.

– Сорок дней ты будешь со мной?

– Нет, скоро я покину тебя. Присматривать за тобой уже незачем.

– Мы еще встретимся?

– Ты больше ни о чем не хочешь спросить меня?

В ответ я удивленно подняла глаза. Мне было хорошо, и все казалось понятным, но Ангел-Хранитель продолжил:

– В последнее время для тебя чужд примитивизм обычного материалистичного мышления. Но я должен рассказать о твоем ближайшем сорокадневном пребывании, после которого тебе назначат место до воскресения мертвых. Собственно, за этим я здесь.

Ангел-Хранитель поведал, что если я выбираю путь Сорокадневных Воспоминаний, то это может стать опасным свидетельством против меня перед Господом. С первых минут воспоминаний душа заново и более остро зафиксирует добрые и злые мысли.

Был и второй путь. Путь Мытарств. Следуя по нему, на третий день душа проходит через легионы злых духов. Они преграждают ей путь и обвиняют в различных грехах, куда сами же и вовлекли. Пройдя одно Мытарство, тут же попадаешь в следующее. По словам Ангела, воистину ужасен третий день для души усопшего. Но если пройти успешно через Мытарства (не будучи ввергнутым на 37 дней в огненную геенну), то на протяжении оставшегося до сорокового дня срока можно посещать Небесные Обители и адские бездны. При этом никто заранее не знает, где он останется.

Оба пути сводились к одному – к рассказу о скрытых помыслах человека и тайных мотивах его поступков. А в конце сорокадневного пути на Небесном Суде назначалось дальнейшее место пребывания до воскресения мертвых – или Небесные Обители, или адские бездны.

Ангел заметил, что спустя сорок дней некоторые души оказываются в состоянии предвкушения вечной радости и блаженства, а другие – в страхе вечных мучений, которые окончательно начнутся после Небесного Суда. До этого всем новопреставленным последний раз дается возможность изменить состояние души.

Ангел-Хранитель пожелал сделать немучительный для меня выбор, попрощался на сорок дней и удалился. Я оказалась наедине со своим телом и врачами, оставившими попытки вернуть меня к жизни…

– Я забыла спросить: здесь, в доме, мне суждено умереть одной? Все же смогла или нет я это сделать? – спросила, когда опомнилась, но было слишком поздно.

С появлением Ангела-Хранителя и на протяжении общения с ним я ощущала легкость, впервые испытывая чувство полнейшего блаженства. Но теперь, осознавая не очень радужные перспективы сорокадневных хождений, я должна была выбрать один верный для меня путь из двух.

Глава вторая (стр. 13)

Ануш. «Дыхание утра»

Из-за моих долгих сборов мы уже опаздывали в аэропорт. Наконец-то я плюхнулась на заднее сиденье нашего «ретро» – авто, где смогла немного перевести дух. На миг я закрыла глаза и повернула голову, подставив лицо ясному утреннему солнцу, предалась радости первых лучей.

Сегодняшним утром я была счастлива, как никогда. Мне казалось, что словно специально для меня родная Великобритания сегодня выглядит более живописно: страну украшал свет яркого лучистого солнца, и это позволяло ей, усеянной дикими цветами, в разноцветных деталях подчеркнуть выразительность.

Отец закончил возню с моим единственным чемоданом, определив ему место в постоянно заставленном багажнике, и сел за руль раздраженным. Посетовав на маму (она долго канителилась с ремнем безопасности и до сих пор не пристегнулась), отец резко рванул с места.

Проворно выруливая, папа выбирался из узких и кривых улиц, до сих пор уцелевших в старой части города. Так было проще добраться до автострады. Мы жили на окраине этой старой части в современном здании, а далее за нашим домом начинались просторные улицы, большие площади, красивые и величественные сооружения, построенные недавно.

Хотя и весь город в целом гармонировал с окружающей природой, мне больше нравилась его старинная часть. Изначально построенная в норманнском стиле, в настоящий момент она представляла собой готику с несколькими часовнями и кафедральным собором – главной изюминкой наследия прошлого.

Мы проносились мимо строгих каменных строений, а я пыталась напоследок зацепить взглядом прекрасно оформленные старинные разномастные окна.

Я ощутила, как душа с новой силой переполняется радостью. Мне предстояло в первый раз покинуть родителей и впервые в моей жизни отправиться в самостоятельную поездку.

Я не могу сказать, что в этом случае я более радовалась предстоящему расставанию, нежели самой поездке. Но отец всегда был со мной строг, а мне вечно приходилось отзываться о нем хорошо. Будучи блистательным учителем начальных классов, он на славном счету в городе и о нем всегда говорят ладное. Мое отношение к нему сформировалось в том числе и после того, как я, взрослея, понимала, насколько он оберегает меня от любых встреч с мальчиками. Собственно, никаких встреч и не было. Отец панически боялся моего первого раннего поцелуя со сверстниками противоположного пола, предполагал, что это сразу же и неминуемо приведет меня к первому сексуальному опыту. Родительское желание оберегать меня в детстве с годами в нем только усиливалось и обрело еще одни рамки, где забота распространилась на мои отношения с мальчиками. Из-за этого были моменты, когда он буквально паниковал. Похоже, отец руководствовался в большей степени паническим страхом, когда настаивал на учебе исключительно в школах для девочек. Однако пояснял мне только о целесообразности учебы в подобных учебных заведениях. А мама… Хоть она и работала медсестрой и весьма искренне выражала сочувствие к пациентам, все же ей казалось, что особое проявление любви ко мне – это излишество. Но, как бы то ни было, я им благодарна. Правда, мне жаль, что силы во времена моего детства, подросткового периода и ранней юности они растратили в большей мере на то, чтобы я получила блестящий аттестат зрелости.

Их мечта сбылась: мне суждено было стать студенткой первого курса Кембриджского университетского колледжа. Конечно, не стану говорить, что я этого не хотела вместе с ними. Но, по-моему, не так уж правильно жить исключительно ради этого.

Хотя как раз с поступлением в университетский колледж и связана поездка, способная меня осчастливить. Поэтому я считаю, что Господь и меня не обделил искренней радостью по поводу моего зачисления на первый курс. Целый месяц я смогу пожить без ежедневной необходимости учиться, без обязательного посещения церкви по выходным и без неминуемых регулярных нравоучений родителей. И пусть не очень обижается на меня Господь, что я хочу провести некоторое время без неизменных церковных визитов по выходным.

Даже и не знаю, то ли и впрямь пути Господни неисповедимы, то ли просто действует уже привычная для нас фраза – «мысль материальна», но я всю сознательную жизнь мечтала поскорее стать самостоятельной (и непременно сразу же после получения аттестата зрелости). Мне представлялось, как я начинаю самостоятельную жизнь, выстраивая ее в соответствии с моим темпераментом, со способностью самой противостоять неприятностям, где я стану черпать уверенность исключительно в себе. И никто мне не будет говорить, что я ошибаюсь, даже если это на самом деле так.

Так сложилось, что я попала в состав археологической экспедиции. От музея археологии и антропологии Кембриджского университета уже месяц как работала экспедиция в стране майя. Один из ее участников заболел инфекционной болезнью, мононуклеозом, и вынужден был вернуться в Англию. Экспедиции же предстояло работать еще месяц, и ему понадобилась замена. В состав летней экспедиции не обязательно должны входить студенты, представляющие университетский колледж археологии и антропологии, как я. Участником мог стать любой желающий. На территории Кембриджского университета насчитывается 31 колледж; в них проходят обучение 13 ООО студентов, но предложение «экстренной замены» поступило именно мне, и я с удовольствием согласилась, чего не могу сказать о родителях. Они не разделили мой восторг да и не очень-то обрадовались моему столь самостоятельному раннему шагу.

Тем временем папа удачно справился с поставленной для себя задачей: проехал быстрее, чем планировал, по городу и набирал предельно допустимую скорость на автостраде. Благодаря его действиям стрелка спидометра замерла на 70 милях в час (около 110 километров в час), и мы устремились в аэропорт.

Подобными мыслями я, наверное, радовала нашу машину с восемнадцатилетним стажем. По сей день родители не могли, а скорее – не желали расставаться с ней. Теперь и представить тяжело, что они вообще ее когда-нибудь продадут. Пожалуй, это то же самое, что они расстались бы со мной навсегда.

Наш «Ягурчик», как я называла его ласково, является моим ровесником (день в день), если считать днем рождения машины день ее продажи первому владельцу. Папе с мамой «Ягуар» подарили их родители в честь моего долгожданного появления на свет.

Я родилась в Оксфорде в христианской семье. Руководствуясь «зовом предков», меня назвали Ануш. В переводе с армянского означает «Дыхание утра». Мои родители – выходцы из Армении, Великобритания для них – вторая родина. Отец всегда немало говорил об Армении и наших семейных корнях. С годами я стала воспринимать подобные рассказы не иначе, как назойливые. Он любил родину предков, а поделиться чувствами мог только со мной и с мамой. Так случилось, что после меня мама не могла больше иметь детей.

К моменту зачисления меня в учреждение дошкольного образования семья переехала в соседний с Оксфордом Челтенхем. После весьма успешного окончания учреждения для девочек в семь лет мы перебралась в городок на берегу пролива Ла-Манш. Найдя свое место, родители больше не переезжали.

Воспитываясь в довольно набожной семье, я постоянно ходила на службу. А наша христианская вера являлась главной причиной переездов. По словам отца, многие британские христиане давно испытывают дискриминацию из-за религиозных убеждений. Особенно в наши дни, несмотря на то что Британия – это преимущественно христианская страна: более 70 % граждан исповедуют эту религию.

Так, переезжая, мои родители пытались оградить себя от ненужных трений с соседями, знакомыми, да и просто коллегами по работе. Последний наш переезд вообще продиктован абсурдным случаем. В месте, где работала мама, отстранили от должности больничную медсестру за предложение помолиться о больном по-христиански.

Я же из-за особой набожности родителей, а отсюда – наших регулярных посещений церкви, с малых лет являлась объектом насмешек со стороны сверстниц, куда бы меня ни перевозили. Родители знали об этом, но наивно полагали, что в учебных заведениях исключительно для девочек я смогу избегать подобного. По крайней мере, так они мне отвечали, когда я спрашивала, почему я не могу учиться в смешанной школе.

Смирение в христианской вере не позволяло мне спорить с родителями, но такого рода молчание еще в детстве ввергло меня в нелюбовь к некоторым девочкам. И я бы сказала, что очень рано испытала к таким особам не что иное, как чувство ожесточения. В силу толерантного воспитания верой я вынужденно таила такое чувство в себе. Иногда это приводило к какому-то подростковому внутреннему негодованию.

Подобное же никоим образом не отражалось на учебе. В нашем последнем пристанище у пролива Ла-Манш я поступила в школу для девочек и, вероятно, в силу места моего рождения нацелилась на не менее элитный вуз – Кембридж.

Документы в университет Кембриджа я подала за год до окончания школы. По предварительным оценкам педагоги прогнозировали, что я смогу получить отличный результат на выпускных экзаменах. Вскоре меня пригласили в университет на интервью. Некоторые вопросы тогда мне показались странными. Например, по отрывку текста меня попросили описать картину, которую бы я нарисовала на этом «материале». Тогда еще мне было невдомек, что для педагогов Кембриджа важна моя способность к четкой аргументации и собственная точка зрения на любую предложенную тему. Как бы то ни было, интервью я прошла блестяще. Меня только предупредили, что если через год я получу оценки ниже заявленных, то меня ждет автоматическое отчисление. Нависала еще одна проблема – моя семья не очень богата.

На следующий год я все же получила уведомление о зачислении. Меня привлекли к учебе в Кембриджский университетский колледж как способную студентку из небогатого слоя общества по специальной программе оплаты обучения.

В аэропорту все прошло быстро. Мы повторили суету при сборах и сам отъезд из родного дома. Я не успела толком попрощаться. На регистрации меня одну и ждали. Если можно так сказать о последней минуте, когда регистрация на рейс «Лондон – Мехико» закончилась.

Наскоро расцеловавшись, я побежала по лабиринтам к самолету, оставляя за собой расстроенных родителей и воспоминания у них о себе убегающей.

По дороге в аэропорт мы так и не перекинулись ни словом. По виду родителей можно было сказать, что они переживали чуть ли не боль утраты. Для них оказалось так все быстро законченным в моем воспитании, что они не подготовились к переменам в нашей совместной семейной жизни. Они не знали, как себя вести в новой ситуации, когда я смогу вот так вот запросто сказать: «Я уезжаю туда-то потому-то», – а им при этом нечего возразить. А если бы они смогли, то не набралось бы достаточных аргументов для запрета, особенно учитывая, что пришлось бы необоснованно отказывать университету.

Глава третья (стр. 21)

Предшествие

– Привет! – не очень громко окликнула я парня, безумно стесняясь присутствующих.

Я пробиралась к нему в толпе прибывших, и мне был виден только его затылок. Он стоял с белой табличкой на палочке, где черными печатными буквами было изображено мое имя, а от руки красовалась приписка на латинском языке: «Hinc luсет etpoculasacra». Данная надпись является девизом Кембриджского университета: «От этого места мы приобретаем просвещение и драгоценное знание». В шумной суете аэропорта имени Бенито города Мехико, вероятно, молодой человек меня не услышал и продолжил стоять странным образом. Табличка в его руке «смотрела» в сторону прибывающих, а сам он стоял спиной к нам и, скорее всего, что-то читал.

Пока я продвигалась к нему, диктор закончила длинное объявление на испанском и английском языках. Как можно ближе я подошла к спине встречающего парня и спросила:

– Ты не меня ожидаешь?

– О, извини! – спохватился он. Я увидела в другой его руке книгу. Он опустил ее и спешно повернулся ко мне. – Если тебя зовут Ануш, то я тебя заждался.

Я не поверила своим глазам! Он был так похож на актера Зака Эфрона, что для меня подобное сходство казалось невообразимым! Отчего я пребывала в замешательстве.

– Э-э-э, как тебя плющит из-за моей внешности, – говоря, он скривил уголок рта и посмотрел мне в глаза, а потом добавил: – Наверное.

Я настолько поразилась такой случайности, что практически потеряла дар речи.

– Ну да, – разочарованно продолжил он, – не книга же тебя удивила в моей руке. На, кстати, держи ее! Да и транспарант с именем заодно. Я помогу тебе с чемоданом.

– Но он тяжелый, – ляпнула я какую-то ересь, почему-то мне стало неудобно пользоваться его помощью.

– Идем! – скомандовалон, ехидно усмехаясь, и протянул полушепотом: – Околдованная не моей внешностью.

С табличкой в одной руке и с книгой в другой я засеменила вслед за ним, боясь отстать и затеряться в толпе. Встретивший меня парень шагал спешно, крепко удерживая пальцами вытянутую ручку моего чемодана, давая тому катиться на колесиках.

Я посчитала, что мне необходимо продолжать общение. Решила вести себя так, как будто ничего не произошло, чтобы не выглядеть в его глаз ах такой нелепой. Мне хотелось прийти в себя, потому и отважилась на непринужденную беседу Мысленно я соизмерила предстоящую интонацию с гулом множества голосов и выкрикнула вдогонку ему:

– А у тебя есть имя?

– Зак!

В то же мгновение я замерла на месте как вкопанная.

Он, вероятно, перестал слышать стук моих каблучков, остановился и повернул голову в мою сторону.

– Да идем уже! – выразил он пожелание и, по-моему, недовольным тоном. – Это обычная моя шутка. Если хочешь – тест на степень очарованности им.

Я снова устремилась за ним. Он зашагал как прежде, но теперь продолжил общаться. Слова ему приходилось говорить громче, тогда я могла слышать за его спиной.

– Да расслабься, наконец. Я обычный студент, как и ты. Только отличаюсь от тебя годом учебы в стенах альма-матер.

– Извини, но ты так похож, – обрадовалась я, что у него нет на меня обиды.

– У тебя свежая мысль, – сказал он и замолчал уже надолго.

На улице мне не удалось поравняться с ним. Я продолжала поспевать за катившимся на колесиках чемоданом, в то же время мне еще раз хотелось взглянуть на него основательно. Пауза в общении затянулась: ему явно не хотелось продолжать разговор не о нем. Я укорила себя за столь неловкую ситуацию и решила продолжить знакомство, но уже с этим парнем: без упоминаний о сходстве. Благо, на улице не надо было напрягать голосовые связки для общения.

– Все же, как тебя зовут?

– Ллойд. Можешь называть просто Ло.

Как и прежде, мне ужасно хотелось говорить о его сходстве…

Чтобы не искушаться подобным разговором и найти новую тему для поддержания беседы, я взглянула на его книгу.

– «Pay ну пэрэт эм хэру» — зачитала я вслух название его книги. – Так увлекательна, что ты не расстаешься с ней ни при каких обстоятельствах?

– Мне так удобно. Уткнулся в книгу, и никто на меня не пялится, нет расспросов о Заке в моем лице.

– Извини.

Ллойд не ответил и продолжал шагать, увлекая меня за собой. Его раздражение от сходства было налицо. Над последним словом (конечно, не произнесенным вслух) я посмеялась про себя. Я подумала, как хорошо, что он не видит улыбку на моем лице после высказанной обиды о сходстве. Действительно, наверное, тяжко, когда тебя сразу же не воспринимают как индивидуальность. А ему через чей-то, я думаю, совершенно неважный для него образ приходится возвращать внимание к себе. И так каждый раз…

– Я пишу работу по схожей с книгой тематике, – обыденно ответил Ло.

То ли из-за засевшей во мне неловкости при знакомстве, то ли из-за сходства, а может, он просто мне понравился, но я захотела, чтобы между нами возникли приятельские отношения.

– А название уже есть у твоей работы?

– Пока рабочее – древнеегипетский погребальный культ и его духовное оформление.

– Ничего себе!

– Да, очень увлекательно.

Ло свернул на стоянку машин. Я засеменила за ним и дальше.

– Почему Египет? Коли мы на земле майя, можно было подумать, ты майянист.

– Почти все окружающее нас от, к примеру, пива до скальпеля – родилось в Египте. Поэтому Египет мне ближе. А майя – моя вторая любимая тема.

– Книга дословно переводится как «Главы о выходе к свету дня» или, как принято, «Древнеегипетская книга мертвых». Гимны Богам, обращение умершего к духам, заклинания, амулеты и обереги – это далеко не скальпель с пивом.

– А ты, как я погляжу, знакома с произведением. Значит, у нас есть как минимум одна на двоих точка соприкосновения, – Ло остановился у припаркованного пикапа, и я увидела его очаровательную улыбку. – Все, пришли. Дальше поедем.

Когда мы с Ло покатили на машине, я узнала, чем мне предстоит заниматься. Ло рассказывал, а я, наверное, неумело украдкой пыталась его разглядеть. Мне казалось, он захвачен своими пояснениями. Ло действительно излагал интересно, увлекая собеседника.

Оказалось, в том месте, где идут основные раскопки, в одном из заброшенных городов майя обнаружена каменная стена с огромным количеством значков-иероглифов и загадочных рисунков. По некоторым неплохо сохранившимся фрагментам экспертный совет археологов смог установить точное место, запечатленное на одном из каменных изображений.

Удивительно, но на рисунке красовались развалины знакомого им храма близ Мехико в том виде, в котором мы можем лицезреть руины сегодня! Еще там указано точное место захоронения человека, продавшего душу сатане. Согласно серии зловещих рисунков голова человека превращалась в саблезубый череп с рогами. В точности такие останки человека с рогатым черепом и нашла одна из экспедиций археологов 21 января 1997 года и непосредственно в том же самом месте. Найденные останки ничем не отличались от строения скелета человека, кроме головы. На его черепе застыли ужасающего вида рога, а массивная челюсть увенчана множеством саблеобразных зубов. Еще настенный рисунок украшали нарисованные амулеты вокруг изображения останков человека с рогатым черепом, а края пестрили массой иероглифов.

Потому как письмена майя до сих пор точно не расшифрованы, совет принял решение направить к развалинам небольшую группу и еще раз осмотреть место захоронения. Интересно понять, в какой мере рисунок связан с захоронением.

Ло вызвался помочь молодому, но весьма перспективному 24-летнему научному сотруднику Кембриджского университетского колледжа археологии и антропологии. Меня же по приезде решили оставить в их компании в качестве еще одного помощника.

Что до моего к этому отношения, то я была весьма заинтригована и ничуть не напугалась. Хотя Ллойд, кажется, старался нагнать на меня жути.

– Что скажешь? Не расстроена? – поинтересовался Ло, застряв в очередной для города Мехико автомобильной пробке. – Я о ближайших перспективах для тебя.

– Что я могу сказать? – тянула я с ответом, находясь на волне приподнятого настроения и мыслей о таинственных развалинах. – Если верить мексиканцам, то у них три основных символа страны: сомбреро, изумительные пляжи и, конечно, знаменитые пирамиды майя. Жаль, мы едем не на пляж и у меня нет сомбреро, а развалины – далеко не пирамиды майя, но, может быть, мне повезет и я стану первооткрывателем чего-то важного именно на развалинах?

Вместе с Ло я рассмеялась, арядом, в медленном потоке, измученные пробками автомобилисты, словно сговорившись, принялись выказывать недовольство злобными взглядами.

Мы не могли умерить наш пыл и продолжали потешаться, но теперь поводом служили недовольные физиономии.

После Ло заговорил о моем бесстрашии. Я принялась сыпать примерами из жизни, превращая рассказ в хвастовство. Ло решил проверить, правду ли я говорю, и предложил рассказать, как был освящен храм, ныне стоящий в развалинах. «Ну, слушай, раз ты не впечатлительна», – начал он. По его словам, это выглядело так. После возведения храма по его четырем углам поставили колья, на которые насадили военнопленных. Кровь, стекающую с кола, смешивали с глиной и ею обмазывали пол и землю вокруг храма. Индейцы посчитали, что подобным образом они заставят такое здание стоять вечно, потому как оно охраняется духами жертв, умерших в мучениях.

Под конец я не выдержала и сдалась. Попросила Ллойда поменять тему и рассказать о предстоящей учебе. Ло устроил мне маленький ликбез, а я получила возможность рассмотреть его лучше. Хотя внешне он для меня и так был знаком.

Когда я в первый раз увидела на обложке журнала фотографию очень молодого актера Зака Эфрона, я впервые почувствовала, что значит находиться вне себя от ощущения симпатии к противоположному полу. Его улыбка той самой стрелой амура пронзила мое сердце, после чего я увлеклась любовными романами. Читая их, я каждый раз сталкивалась со своим бессилием и неспособностью понять, что же такое настоящая любовь. Мне не было понятно, где та грань, после которой чувства сильной симпатии, страсти, безумной влюбленности перерастают в настоящую любовь. Неизменно все заканчивалось во мне множеством вопросов и желанием найти на них ответ. Так или иначе, но новое вспыхнувшее во мне чувство я с девичьей непосредственностью расценивала как проявление моей любви к нему. Наверное, иначе и не могло быть. Многие называют его новым секс-символом, но я полюбила его не за это. Он как нельзя лучше вписывался в мое представление о жизни, сформированное под воздействием глубоко верующих родителей. Помимо того, насколько Зак Эфрон симпатичен, улыбчив, он еще и положителен: не пьет, не тусуется по клубам и не употребляет наркотиков.

Конечно, мне приходилось скрывать чувства от родителей. Для них слово «любовь» – святое, а святое никак не распространялось на актеров, мнение о которых уже давно сформировано в наших головах. Лишь однажды у меня состоялся с ними разговор (если его можно так назвать) на эту тему, где меня не спрашивали, а только высказывали свое мнение. Папа увидел в моих руках журнал и обратил, вероятно, внимание на то, каким взглядом я его читала. На следующий день, после того как и они прочитали статью, родители попросили меня думать о другом, но не об интервью в журнале, где затрагивается тема секса. Мотивировка была проста – рано. В той статье Зак говорил о беседах с отцом на тему сексуальной жизни и припоминал, как обнаружил под Рождество в почтовом ящике коробку, заполненную презервативами, – их отправила его мама, когда увидела снимок в газете, где любимый сын покидает секс-шоп. Данная коробка была расценена мамой и как подарок к Рождеству, и как непосредственное проявление заботы о сыне.

Моим же родителям и в голову не пришло, чему я так умилялась: я влюбилась, и поэтому меня умиляло все, что было связано с Заком Эфроном.

Все-таки почему я сейчас думаю о Заке, посматривая на Ллойда? Я нахожусь в машине с ним, и кто в Ло мне более симпатичен? Бред какой-то! Мне захотелось перестать обо всем таком думать и я решила перебить рассказ Ллойда об учебе, излагаемый в шутливой форме:

– А как ты себя чувствовал в школе? Также с легкостью поражал знаниями?

Ллойду настолько понравилось мое обращение к нему, что его перемена в настроении была для меня неожиданна. Я не могла себе представить, что вопрос подобного рода способен заставить человека настолько преобразиться. Внешне он чуть ли не светился от счастья, а на лице наблюдалось довольство от вызванного интереса к нему.

Оказалось, Ллойд – бывший титулованный спортсмен и модель! Родившись в семье преуспевающего в нефтяном бизнесе отца, в школе Ло, по его же собственному признанию, являлся аутсайдером до тех пор, пока не занялся спортом. Ему надоело выслушивать шуточки по поводу его смазливой внешности. С приходом в спорт Ллойд рьяно принялся доказывать, на что он способен, и добился неплохих результатов. Но после травмы ему пришлось выбрать для себя другое хобби, им стал (в глубочайшей тайне от родителей) модельный бизнес для юношей. На самом деле Ллойд никогда не хотел заниматься модель-ным бизнесом, но когда его стали упорно – почти все его окружение – сравнивать с молодым актером Заком, Ло опять решил всем доказать, на что он способен как индивидуальность. И уж когда окончательно Ллойд разочаровался в модельном бизнесе, пробыв там полгода, он опять проникся учебой и сохранил это желание до сих пор.

Первый раз в жизни я слушала историю молодого человека. Ранее им неоткуда было взяться. Для меня происходящее с Ло было интересно: как он жил, о чем думал, о чем переживал. Слушая его рассказ о детстве, я поразилась, насколько мы разные с противоположным полом: в том числе мы живем разными пристрастиями. Мне было интересно слушать и сравнивать.

Как и большинство девочек, где-то до трех лет я боялась буквально всех мужчин, кроме, конечно, отца и двух моих дедушек. Когда в дом ступала нога чужого дяди, я тут же залезала под стол, и если меня пытались оттуда вытащить, то закатывала несносные скандалы. Так случилось, что сегодня я впервые встретилась с парнем наедине и немного растерялась. До этого у меня не было опыта уединенного общения с противоположным полом. Если не считать случай из детства. На празднике в доме моих родителей один из мальчиков признался мне в любви. В восемь лет, не зная, что ответить, я заявила: «Ну и что теперь?» Так и погасла первая не разделенная любовь.

И, конечно, я всегда представляла себе идеального мужчину. А однажды я встретилась с идеалом. И мало того, наши встречи стали происходить каждые выходные, но втайне от него. Он об этом не догадывался. Мы встречались с ним, когда я приходила в церковь с родителями. Не знаю, способен ли Господь рассердиться в таком случае, но мои мысли частенько во время молитв были заняты не Им.

Он женат и работает с моим папой. Иногда отец восхищался молодым перспективным учителем, сидя за столом во время ужина, и это приводило меня в трепет. Он полностью отвечал моему представлению об идеальном мужчине, но я сдерживала чувства к нему, в том числе, когда оставалась одна в комнате. Встречаясь с ним в церкви, я всегда видела его с женой, и это никогда бы мне не позволило открыть дорогу чувствам к нему. Все же, когда его сходство с моим представлением идеала вызывало во мне некую трепетную дрожь, я просто расписывалась в бессилии и любовалась им в минуты молитв.

Конечно, я не привязываюсь к деталям моего представления об идеале. И я могу встречаться с любым другим из них (ну, почти), но если в нем будут присутствовать эти черты, я просто потеряю голову. А как иначе, если он будет высокий? У него будут широкие плечи? Не перекачанные, а рельефные руки? На груди ни единого волоска (ну, он же идеал)! Он будет немного, лет на пять, старше меня и с чувством юмора, это вообще для меня самая сексуальная часть мужчины. И самым идеальным для меня станет, если он будет просто… моим.

Но какие бы у меня ни сформировались представления о мужчинах, при этом не имея опыта общения с ними, сейчас я испытывала счастье. Я давно чувствовала себя русалочкой, мечтавшей вырваться из глубины наверх, а с приездом в Мехико я поняла, что наконец-то начинаю жизнь на поверхности.

– Вот и наше прибежище, а на окраине – непосредственный приют.

По накатанной дороге мы въехали в небольшое по размерам селение. Мрачные серые дома с облупленной снаружи краской давно отслужили тем, кому были обязаны постройкой. Строения сильно устали и застыли над землей в неминуемом желании в скором времени полностью сползти вниз.

– А развалины храма далеко от этого места?

– Сейчас увидишь.

Ллойд свернул с улицы и остановился. Прямо перед собой, в отдалении, на пригорке, я отчетливо увидела часть уцелевшей стены, вокруг которой были хаотично навалены многочисленные нагромождения из камней, когда-то служивших храму наружными стенами и внутренними перекрытиями.

– Устрашающе? – поинтересовался Ло.

– Увлекательно, – ответила я, из любопытства продолжая смотреть на руины.

– А вот и наш «мозговой штурм», – сказал Ло, увидев кого-то в окне нашего приюта.

Ллойд подался из пикапа. Я тоже последовала наружу.