Ануш для искушения Вир Виталий

Он шагнул ко мне и нежно заключил в объятия. Так мы простояли довольно долго.

Кто смог бы осудить нас? В жизни есть моменты, отнесенные к исключительной Воле Господа, где судить – явное Его предназначение, а значит, сейчас и самые красноречивые слова обернутся глухонемым звуком для души.

Главное отличие Кембриджа от так называемых краснокирпичных университетов в Англии – это существующая система личных наставников, персонально прикрепленных к студенту. Такого рода знак английского характера, пополнивший историю культуры Британии, как нельзя лучше подошел ко мне. Мы с Джэем решили, что я тоже стану приверженцем индивидуальных занятий.

Конечно, он не вызвался делать это официально. Иначе это стоило бы мне целого состояния. Просто участники семинара воспринимали наше общение как мое желание продолжить углубленное познание цивилизации майя. Что было логично после нашей совместной экспедиции. Надо отметить, с этого самого момента я стала лидером в познаниях цивилизации майя среди сверстников. И только мы с Джэем знали о другом.

После обретения подобного «статуса» наших встреч, мы могли не обрекать себя на долгую разлуку и видеться хоть каждый день, что с удовольствием делали.

Между нами ничего не происходило в физическом плане. Абсолютно. Ровным счетом ничего. Мы не встречались тайно и не держались под столом за руки. Мы с достоинством ни на минуту не забывали о браке, но все же душой нам хотелось быть вместе.

Правда, иногда чувства брали свое, и мы готовы были сорваться на поцелуй, но в последнюю минуту разум возвышался над нами и наши стыдливые начинания не находили продолжения.

В отношениях наступал тот период, когда в жизни нам давалась возможность обрести новое лицо. Если угодно, то новый смысл. Судьба уготовила для нас жизненный этап, где рано или поздно, после всех без исключения сравнений, нам необходимо будет сделать вывод. Неизбежно он должен быть единственно правильным и в конечном итоге отражать нашу сущность.

Если в этой связи уместно упомянуть о человеческой личности, то неминуемо мне хочется сделать сравнение. Так как человек сотворен по образу и подобию Бога, то Он, как никто другой среди нас, способен понять глубину и неповторимость личности. А следовательно я могла надеяться на снисхождение с Его стороны в силу моего индивидуального, отдельно взятого случая. Восточная православная церковь воспевает о Господе Иисусе Христе, говоря: «Он сугуб естеством, но не ипостасью». Именно поэтому я рассчитывала, что Он скажет: «Виновна, но заслуживает снисхождения».

Что происходило в голове у Джэя, я не могу сказать. Во время встреч мы больше не откровенничали о чувствах. Нам достаточно было находиться рядом. К тому же мы прекрасно понимали, что, оттягивая время, мы не породим скоропалительных решений.

Я же еще и радовалась, что он не гонит меня от себя. Мало того, если учесть то обстоятельство, о чем когда-то говорил мне Джэй, что приверженцы индуизма ревностно относятся к проникновению в их семьи иноверцев, и несмотря на это, я до сих пор с ним, то я понимала, насколько у него серьезны чувства ко мне. И, естественно, я не призывала его ни к чему. Кто сможет расстаться с женой, воплотившей в себе твоего первенца? Если об этом спросить у меня, то подобный поступок – сродни безумию того же оголтелого, слепого во всем маньяка, что совершает чудовищные преступления у нас в городе… Кем могла оказаться и я…

Начиная со следующей ночи, как я побывала с Джэем на берегу Кэм, мне перестал сниться один и тот же сон. И вместе с этим в городе вот уже неделю ничего не происходило. Мне оставалось гадать: связаны ли меж собой оба факта или они происходят своим чередом, а «затишье» во снах не более чем случайность?

Рассказывать обо всем Джэю я так и не решилась. Настолько уже много всего произошло со мной, что я не знала, с чего начинать рассказывать. Да и признания не были бы полными, умолчи я о трех жутких однотипных снах. Мне тяжело представить: Джэй, и без того стоя перед дилеммой, еще и сталкивается с моим откровением. А уж когда он смотрел на меня с любовью, я гнала от себя любые желания признаться, боясь его испугать или, что хуже, оттолкнуть от себя.

«Ануш, извини, сегодня на семинаре мы не сможем встретиться, 00:00 A.M.»

Только что я отключила в сотовом телефоне будильник и прочитала смс от Джэя, полученную в 00:00 часов, когда уже спала.

Накануне, лежа в постели, перед сном, как только я ни представляла наступивший день, в мыслях перебирая варианты, чтобы продлить нашу встречу после семинара. Сегодня последний день учебы на этой неделе, и я строила планы. Ничто не должно было помешать, ну хотя бы повторной прогулке на берегу Кэм, и, что служило пределом мечтаний для меня, после – совместного ужина, как случилось неделю назад, но только теперь без Айи.

Солнечный луч, упиваясь ароматом желтой радости, тем временем добрался до моего окна, скользнул к щеке и обогрел меня теплом. Я зажмурила глаз, будучи ослепленной с одной стороны. Закрывая оба века, улыбаясь, я подставила солнечному свету лицо, поднимая подбородок.

Я просидела так пару минут, что, на удивление, ободрило меня. Новый день только зарождался и, собственно, ровным счетом еще ничего не было известно. Семинар – это не весь вечер и далеко не весь следующий за этим выходной день. Так что грустить пока рано. Имея номер сотового телефона, я всегда могу позвонить Джэю. С тех пор как мы обменялись номерами, прошедшей ночью Джэй впервые этим воспользовался, значит, и мой повод еще настанет.

Обнимая себя этой мыслью, я «запорхала» по комнате, готовя необходимое к учебе, да безмерно радовалась жизни, по сравнению с которой смс так мало значила.

В середине дня во время большой паузы я плюнула на ожидание «подходящего повода» и набрала его номер. На затяжной вызов Джэй так и не ответил.

Спустя примерно пару часов я получила от него сообщение:

«Ануш, извини, Я нахожусь в одном из графств Кембриджа. С раннего утра принимаю участие в очень важной для меня встрече. Только по окончании смогу пользоваться телефоном в полном объеме. Но я тут подумал, в общем, не могла бы ты мне помочь? Судя по настроению Айи, она недолго пробудет у мамы. Я бы хотел подготовить ей подарок-украсить детскую спальню. Ты не представляешь, как она переживает и волнуется: первенец, а тут еще и такие чудовищные события. Если не сможешь помочь мне, в любом случае я тебе признателен. Спасибо. Джэй».

«Проглатывая» строчки, в конце я не обнаружила в себе однозначной реакции на сообщение. Точнее, я не знала, как на такое реагировать. Медленно я перечитала еще. Затем еще и еще. Прочитав четыре раза, я запомнила сообщение дословно и не более того – это никак не породило во мне однозначную реакцию.

Выдаваемый на семинаре материал для усвоения буквально отскакивал от последних, присланных эсэмэской, слов Джэя, засевших в голове. Я пыталась осмыслить серединную часть его, на мой взгляд, тривиального предложения. В какой-то мере оно мне даже показалось особо пошлым. Эту часть сообщения можно было трактовать по-разному. Возможно, он хочет встретиться со мной недвусмысленно наедине и не знает, как это сделать? А другие предложения могут выглядеть как непристойные и прямо станут указывать на это. А так – предлог вполне благовидный. И когда мы окажемся бок о бок, чем-то занимаясь, соприкасаясь друг с другом, всякое между нами может произойти. Мое воображение зацепилось за рассуждения, и я почувствовала легкое возбуждение. У меня слегка закружилась голова: наедине с мужчиной и не с кем-нибудь, а с любимым…

Когда мне представился наш первый поцелуй, у меня нашлась охлаждающая мысль. Я предположила, что Джэй таким образом, тоже недвусмысленно, во время встречи даст мне понять, кто для него более важен. И когда он начнет об этом говорить, я, должно быть, буду полностью готова вполне разобраться во всем.

С той минуты я задалась вопросом: способна ли я понимать Джэя? Как тут же во мне проснулась озлобленность к Айе, что очень быстро переросло в ненависть к ней. Столь кардинальное и однозначное отношение наяву я впервые испытала только что. До этого таковое со мной происходило, когда я пребывала вне тела: в древнем городе Чичен-Ица или в однотипных снах. Теперь же, в настоящий момент, наяву, мне не были чужды те ощущения ожесточенности, которыми я упивалась во сне. Сейчас мой приступ недовольства возбуждался тем, что из-за Айи я лишилась фантазий близости с Джэем. Пребывая в таком состоянии, я снова подумала, что если б не ее ожидание ребенка, Джэй давно бы стал моим!

Спешно я предприняла попытку взять себя в руки. Иначе, и я это чувствовала, моя озлобленность будет способна вылиться сейчас же наяву в непредсказуемую ярость и в равной степени, как это происходило со мной в недавних снах, где я вольна была делать то, что захочу. Незаметно для присутствующих я сделала глубокий вдох и проделала долгий выдох. Повторив так несколько раз, параллельно слушая и вникая в то, о чем говорили в аудитории, я более или менее пришла в нормальное состояние и со временем смогла избавиться от злобы.

Под конец семинара меня окутала усталость. Пережив озлобленное состояние, я отрешенно подумала: во время встречи возможно все, что угодно, мне не следовало столь рьяно предаваться фантазиям и настолько сильно будоражить в себе… Меня как осенило! А собственно, благодаря произошедшему я хотя бы смогла определенно понять – вот он момент, когда во мне говорило тело тьмы. Оно впервые проявило себя не во сне!

Семинар закончился, и я с нетерпением вытащила из рюкзака телефон. В ту же секунду сработала подсветка дисплея, указывая на только что принятое сообщение. Я быстро разблокировала телефон и нажала кнопку «читать».

«Извини, ты так и не ответила. Если надумала, мы можем ускорить момент нашей встречи. Подъезжай на поезде, с моих слов ты знаешь, где я живу, В течение часа освобожусь и через пятнадцать-двадцать минут мы встретимся у дома».

Не скрывая чувств, я широко улыбнулась. Тут же спохватилась и глянула на присутствующих. Мое настроение для них осталось без внимания.

На этот раз я нажала на «ответить» и коротко написала:

«Хорошо».

Через двадцать пять минут после того, как ушло сообщение, я сидела в поезде. Сознание радостно воспринимало последние слова Джэя: «Мы встретимся у дома». Я пребывала в каком-то озарении – у меня было весело на душе, я была молода, до беспамятства влюблена, а погода стояла самая хорошая, какая только может быть в распрекрасном весеннем месяце.

Со станции мне надо было идти по ближайшей улице вдоль железнодорожных путей до крайнего к полю дома. Что я и делала: улица петляла, пару раз, не замечая знака, я заходила в тупик и, возвращаясь к прежнему тротуару, с радостным настроением продолжала идти к дому Джэя.

Проходя мимо двориков, я всматривалась и провожала каждый участок, любуясь живописным колоритом, представленным всеми цветами. Все радовало глаз: от цветения лужаек до садов, усыпанных тюльпанами.

И совсем уж неожиданно для моего настроения поднялся ветер, и набежали тучи. Начало быстро темнеть. По мере того, как тучи заволакивали небо, до этого чистое и ясное, света становилось меньше.

Поначалу я подумала, что при всей прелести погоды в Англии не стоит забывать про элементарный зонтик. Дождь вполне может начаться неожиданно и пролить весь день. Хотя в это время года такое случается не так уж и часто. Мало того, я оделась легко, зная, что холодов в этот период практически не бывает. Тем более некоторые местные жители, к удивлению туристов, уже ходили в шортах, что скорее можно отнести к местному колориту, нежели к погоде, но их вид вселил в меня уверенность, и я поехала, надев летний брючный костюм черного цвета.

Набежавший ветер принес с собой нешуточный холод. Меня кинуло в дрожь и я прибавила шаг.

Теперь мне не думалось о превратностях английской погоды. Я вспомнила обсуждения сокурсников перед началом семинара. Первая полоса утренней газеты «The Times» отводилась зародившемуся в атлантическом океане урагану, отличное время которым – вторая половина лета и осень. Отныне же многое не походило на прежние годы, да и весь прошлый век вместе взятый. В статье отмечалось, что активность ураганов продиктована и глобальным потеплением, и повышением температуры океанов, и влажностью, и силой горизонтальных ветров, и атмосферной циркуляцией, и черт знает еще чем, только бы опустошать нашу землю.

Урагану присвоили имя – «Трепет». Он стремился к северным берегам Франции, должен был перекатиться всей мощью через Англию и готовился потревожить Данию.

По значительной части Великобритании разослали предупреждения о возможных ливнях к выходным с последующим наводнением как следствием атлантического шторма. Угроза нависла над графствами Саффолк, Бедфорд, Эссекс, Бэкингем и Кембридж. Даже северный Йоркшир оповестили о возможном наводнении и, в частности, прибрежную деревню Сендсенд. В целях принятия мер подняли и уровень дамбы на Темзе, чтобы этим снизить риск подтоплений западного пригорода Лондона. А жителей города Абердинш, около ста домов, эвакуировали из-за опасной угрозы оползней. Серьезное опасение до проливных дождей вызывала сила ветра – 80 миль в час.

Все говорили о том, что в точности такое жители Англии уже пережили, но нынешний сценарий будет более плачевным, а тогда происходила «репетиция» перед катастрофой, надвигающейся на Англию в сегодняшние дни. Я же во время обсуждений думала о своем и не столь внимательно отнеслась к серьезной информации.

Мне пришлось перейти на бег, этому способствовал поднявшийся ветер, который подгонял меня в спину.

Небо все больше затягивалось мрачными ухабистыми облаками, непрерывно менявшими форму. Под действием устрашающего вида облаков я ссутулилась. Происходившее воспринималось мной как верный признак беды, непосредственно связанный со мной.

Я выбежала к дому, за которым далее простиралось поле. Машины Джэя нигде не было. В одиночестве я стояла у невысоких ворот во дворик, еле удерживаясь на ногах из-за сильного ветра, и никак не могла сообразить, что же делать дальше. Лихорадочно я стала давить на кнопку домофона. На звонок никто не среагировал: как и прежде, в окнах не горел свет, впрочем, как и нигде ранее в домах.

Над полем начали быстро и низко скучиваться серо-черного цвета ухабистые облака причудливо-страшных форм. Раскрыв рот, я приковала взгляд к происходящему на небе. Ветер поднялся еще большей силы. Мне пришлось одной рукой удерживаться за столб от ворот, а другой придерживать волосы. Шум ветра заглушал всю округу. Мне казалось, вот-вот меня сорвет с места и понесет в сторону поля. В воцарившем кошмаре я понятия не имела, как поступить дальше.

На небе в бешеном вращении отделилась от туч серо-черная кучевая масса и, создавая вид изогнутого столба в виде смерча, устремилась к земле. Ударившись о землю, масса бесследно пропала, но на месте удара образовался огненный столб. Огонь приобретал большую вертикальную завихренность, и вскоре сформировался полноценный огненный вихрь. Это явление стало проходить повсеместно на поле. Подобный феномен я никогда раньше не видела. Каждые новые вихри огня достигали разных размеров, и весь этот сатанинский огонь с самым большим среди них в высоту 20-этажного дома пускался в пляс, то сближаясь Друг с другом, то отталкиваясь.

Начиная паниковать, я оторвалась от танцующего огня и посмотрела в сторону дома. В окне второго этажа зажгли свечу. Свет от пламени мягко проявил очертания беременной Айи. Со свечой в руке она отошла от окна и пропала за глухими стенами дома, уводя за собой свет. Оставив попытки придерживать волосы, трясясь от холода и страха, я снова накинулась на кнопку входного звонка: давила и лихорадочно меняла пальцы, пока не поняла, что, наверное, во всем городке нет электричества.

Звать Айю не представлялось возможным. Она плохо слышала, да и шум ветра невозможно было перекричать. Я схватилась за ручку, и ворота во дворик без труда открылись. Вмиг преодолев расстояние до входной двери и не встретив сопротивление следующего замка, мне удалось с ходу ворваться в дом, тут же закрыв за собой дверь. Я повернулась и прильнула к окошку входной двери. От вихревого огня на поле не осталось ни следа.

За дверью бушевал «Трепет», а внутри дома царила тихая домашняя обстановка. Приятно пахло ужином, а несуетливость происходящего разбавлялась размеренным голосом хозяйки, что пела какую-то колыбельную песню на втором этаже.

Спиной прислоняясь к двери, я сползла вниз, на край пухлого ковра в полутемном холле средних размеров.

Стараясь успокоиться, не нашла ничего другого, как ладонью погладить плотный, приятный на ощупь ковер. Он был явно ручной работы и, судя по всему, из Индии. Оставаясь недвижимой, я разглядывала холл. Помимо красивого ковра, справа висело большое зеркало, а слева от меня располагалась лестница вдоль стен. Она заканчивалась на втором этаже, а перила уходили вправо, огородив смотровую площадку.

То, что произошло за дверью, ярко наполняло мои воспоминания прошлого. Мне же предстояло подумать, как поступать в будущем, чтобы оно не окрасилось в не менее яркие впечатления. Мне следовало хотя бы попытаться внятно пояснить Айе мое неожиданное вечернее появление в предполагаемое ее отсутствие. По всей видимости, она приехала сегодня и неожиданно.

Айя продолжала тихо напевать колыбельную, чем-то занималась и не спускалась вниз. Звук захлопнутой входной двери она явно не услышала.

Я подумала об Айе. Она является типичной индианкой. Мне хватило одного вечера общения, чтобы понять это. Однажды я не удержалась и вместо учебной литературы взяла в библиотеке книгу с описанием женщин из Индии. Из всех нас на Земле им наиболее присуща естественность. Они настолько прочно замыкают кольцо своего духовного мира вокруг мужа, его бытия, его увлечений, что после свадьбы для них перестают существовать другие мужчины. Если они и одеваются красиво, то исключительно для мужа. Если они и надевают украшения, убирают волосы, красят пробор в волосах красной краской, сурьмят веки и холят кожу, то тоже только для мужа. А если они учатся петь и танцевать то это связано с тем, чтобы посвящать мужу.

Перед тем, как вспомнить следующее из прочитанного об индианках, я не на шутку обозлилась на нее. У них, если муж жив и здоров, если он предан семье, а там писалось, что в их семьях это как правило, исключения из которого очень редки, женщина счастлива и она ничего больше не желает.

С трудом контролируя себя, в появившемся потоке ненависти мысленно я процитировала их торжественную клятву, запомнившуюся тем, что она не отличалась от нашей, но в устах женщин из Индии клятва наполнялась смыслом: «Клянемся быть вместе и в горе, и в счастье – до того дня, когда смерть не разлучит нас…»

Я вскочила с места. Начала расхаживать по холлу, описывая рваные траектории, будучи исполнена ненавистью к Айе: и как к сопернице, и как к человеку, непосредственно помешавшему хотя бы сегодняшнему счастью. Я думала о том, зачем она приперлась этим вечером?

В своих снах я постоянно вынашивала план расправы с ней и ничего другого во сне не хотела, но Айя никак не попадалась, и мне приходилось квитаться с другими. С жесточайшей ненавистью мелькавшие мысли произносились в голове совершенно точно (в таком состоянии) не принадлежавшим мне голосом: он был другим, по тембру очень низким.

– Как все оказалось просто, – в холле послышался знакомый мне низкий негромкий голос, схожий с тем, что звучал во мне. – Тремя грехами мы взяли весь мир: кому богатство, кому блуд, кому пьянство, а кому и все это вместе. Либо же, что меня более забавляет, сочетание всего двух из трех вариантов. Отказываясь хотя бы от одного, каждый мнит из себя морально устойчивого.

Я огляделась по сторонам. Никого не было. С верхнего этажа по-прежнему доносился голос Айи. Для себя и, по всей видимости, для малыша она мелодично напевала какую-то индийскую песню.

– Ненависть же – это выражение преданности нам. Жесточайшая злоба – проявление уважения.

Голос повторялся: низкий, негромкий, весьма спокойный, но жесткий. Я снова покрутилась вокруг себя.

– Ты не ошиблась, и тебе не причудилось.

– Почему я не вижу тебя? – спросила я с воинственным настроем к невидимке.

– Всему свое время.

Пришедшая мне мысль побудила насторожиться и испугаться. В происходившем со мной события могли развиваться по любому сценарию: вплоть до самого невероятного. Я подумала, что голос может принадлежать и Джэю. Я не знала, как он разговаривает, когда серьезен и строг.

Мысль пронзила меня с новой силой, и я ужаснулась от догадки. Джэй вполне мог не справиться с чувствами и начал вымещать злобу таким кровавым способом, расправляясь с ненавистными ему беременными женщинами, а мой сон – не более чем подобие «сопереживания» к тому, кто полнится злобой и ненавистью. Тем более если это так и есть, то чудовищные преступления имеют ко мне непосредственное отношение. Само состояние Айи в ожидании ребенка не давало Джэю объективно сделать выбор между мной и женой.

Мы никогда до конца не знаем, что может вызвать в нас приступы ожесточения и куда они нас заведут! Тем более что убийства начались после его возвращением из Мексики. Там – полугодичное время для обдумывания. Затем, при встрече с Айей, – понимание того, что так и нет окончательного решения! И…

– Ты же не забыла? Чувство Сгущенной Вражды вышло наружу. Теперь оно питает все больше и больше людей. Благодаря тебе ее накопилось столь много, что вскоре сила тьмы даст о себе знать абсолютным большинством, подчиняя себе всех.

Это вполне мог быть Джэй. За долгое время пребывания в общине он мог не выдержать внутреннего напряжения или, общаясь с местным населением, мог возомнить из себя кого-либо. Теперь же он увязывал кровавые действия с моим рассказом о погребальной камере. Тогда к чему это понадобилось сейчас? Подстроив все – к чему он подводил? Убить меня и этим заглушить в себе Чувство Сгущенной Вражды?

А может… это звучит голос сатаны, такой спокойный, уверенный в себе и, затащив меня и Айю в одно и то же место, наедине, он хочет от меня одного – чтобы теперь наяву я совершила убийство своими руками?

Теряясь в догадках, я осмелилась процитировать и спросить:

– «Вскоре сила тьмы даст о себе знать» – не началось ли это только что?

– Пока нет.

С большей вероятностью точную дату мог знать сам сатана, и я не унималась:

– Почему нельзя произнести точно?

– С 30 апреля на 1 мая, когда отмечается главный шабаш ведьм, Вальпургиева ночь.

– Почему собирающиеся в эту ночь вокруг тебя, их повелителя, справляют шабаш под именем святой Вальпургии?

До этого получая сиюсекундный ответ, на сей раз, не последовало реакции: голос медлил. Неужели вопрос мог поставить в затруднительное положение? Конечно, если голос принадлежал ему. Мне же о Вальпургиевой ночи известно, как и многим: название произошло от совпадения с празднованием первого мая памяти святой Вальпургии, уимбурнской монахини из Англии, приехавшей в Германию в 748 году, чтобы основать монастырь, страшно знаменитой в то время.

– Существует принцип умения держать в тайне учения, – высокомерно наконец-то ответил голос и хмыкнул.

– Также умело подстроена безвыходная ситуация там, в погребальной камере?

– Разве тебя кто-то неволил? Насколько помню я, выбор оставался за тобой.

– Там далеко не все походило на реальность. Выглядело как мистика. Там многое…

Продолжать я не решилась, к тому же поняла, что бессмысленно, и в продолжение пожестикулировала руками.

– Хорошо. Понимаю. Там трудно сделать другой выбор. Тогда зачем ты продолжаешь уводить Джэя за собой? Ты же знаешь – это один из сильных грехов. Почему ты не остановилась в любви к нему? Даже узнав обо всем, что он женат, и они ждут ребёнка, тебе не хотелось остановиться. Равно, как и не последовало хотя бы попытки. Потому я могу сказать: любые твои проявления и в будущем не будут во имя Христа. И ты не отдашь за Него жизнь, как в прямом, так и в переносном смысле. Так что, как ничем не остановить процессы во Вселенной, так и ничем не обуздать твою однобокую в делах волю. Кроме…

– Кроме – что? – грубо перебила я, вопросом отрезав начатую фразу: мне не хотелось и далее слушать его нравоучения в подобном тоне.

– Кроме как прямо и открыто сказать об этом. Перестать оправдывать себя, пряча поступки под удобную одной тебе правду. Степень вины существует на Земле. Там же будут судить очевидным мерилом – либо ты с Ним, либо с другим… У тебя же сейчас есть шанс ни больше ни меньше, как встать во главе абсолютного большинства темных сил.

Пение Айи зазвучало по-другому. Она перешла в душ, и, перебивая голос Айи, со второго этажа донесся звук интенсивно льющейся воды, наполнявшей ванну.

Голос же в холле не унимался. Он аргументировал. Мне предлагалось до Планетарного Галактического Восхождения окончательно создать Высочайшее Обличие Демонстрирования злого духа в себе, а, открыто воплотив естественный образ в жизнь, возглавить абсолютную армию тьмы. Своим решением я порождаю то редкостное, чего силы тьмы никогда не имели, – выход из глубин Земли во Вселенную.

Процесс Планетарного Восхождения Земли для людей исключительно в теле тьмы уже являлся обеспеченным. Необходимую «критическую массу» в скором будущем полностью наберет Чувство Сгущенной Вражды. Численность абсолютного большинства людей в теле тьмы и так будет достигнута. Теперь же сатане нужен выход во Вселенную, что приведет, в свою очередь, к созданию палитры бесчисленных оттенков для армии тьмы, за которыми откроются непредсказуемые возможности. Перед силами тьмы предстанет неизвестный ранее путь в иную октаву измерений. Впервые удивительное галактическое представление пополнится армией тьмы вселенского масштаба. И тогда в мгновение Земля из ничем не примечательной небольшой планеты, спрятанной на краю Галактики в рукаве Млечного Пути, превратится во Вселенскую Гиперзвезду!

Голос оборвался, вероятно, смакуя перспективу.

Я не раздумывала (прозвучавшие слова возымели во мне обратный эффект), отрезвев от ненависти, я сказала:

– Может, начатые процессы и не остановить мне, но «переход» в теле тьмы я буду искоренять до конца своих дней.

Раздался гомерический смех. Я была уверена, что от такого неудержимого громового смеха выбежит Айя. Наверху же, кроме не менее громкого журчания воды и размеренного пения, ничего не происходило.

– Ну, все, хватит! – жестко отсек голос, на этот раз раздавшийся где-то рядом.

Я покрутилась на месте. Сделала попытку углядеть хоть что-нибудь необычное в темном холле. Оставив поиски, я остановилась напротив большого, в мой рост, зеркала. Помимо моего отражения, за спиной по левую сторону из темного дальнего угла холла в зеркале проявился силуэт в человеческий рост. Он шагнул ближе к тускловатому вечернему свету, проникавшему через окно. Я обомлела. Теперь он объявился, стоя позади меня. Я совершенно точно узнала голос, который слышала в погребальной камере. Только там из-за уникального звукового эффекта он воспринимался по-другому.

– Дивлена?

Страхом загнанная в тупик, не шевелясь, я зачем-то пожала плечами.

– Давно наблюдаю за тобой, – деловито сказал он. – Я стал уже профи в этом деле.

Его отражение в зеркале отобразило зловещую ухмылку.

– Ло, – осторожничала я, – это ты совершал преступления?

– Что?! Преступления?! Я их спас от таких, как ты. Впрочем, как и спас вновь образованную пару. У их мужей та же ситуация, что и у тебя с Джэем.

– Как ты мог превратиться в чудовище? – тихо спросила я; у меня защемило сердце.

Зеркало угодливо отображало все: мои глаза наполнились слезами, капельками они побежали по щекам.

– А ты? Ты же сама зашла далеко. Признаюсь, не ожидал! И в Мексике, и в колледже я непрерывно присматриваю за тобой. Вообще-то я безобидно ждал подходящего момента. Хотел сделать еще одну попытку подойти к тебе. А вместо этого, не видя твоей беременности, я взял решение вопроса в свои руки.

Боясь его, я шепнула:

– Мне сделали аборт.

– Не ври! – резко выкрикнул Ллойд; теперь он завелся и заговорил громко. – В отличие от тебя мне известен каждый твой шаг. Ты уже раз обманула меня. Все, хватит! И не смей меня обвинять! Лучше присмотрись к себе, а то моему терпению придет конец… Когда я увидел вас троих в окне паба, я пришел в неописуемое бешенство… После библиотеки я видел ваши обнимушки на берегу Кэм! – он понизил голос до еле слышного. – Как ты могла сидеть рядом с его женой?

– Тебе совсем неизвестны обстоятельства, – робко попыталась я оправдаться.

– Они и не нужны! – категорично оборвал меня Ллойд. – Я чудовище. А ты?! Чем ты отличаешься от меня? Я даже могу сказать, что я лучше тебя. Я признаю все, что я делаю, и честно отдаю отчет, зачем я это делаю. Пусть, может, и заблуждаюсь, но честно! А ты? Постоянно ищешь оправдания своим действиям по отношению к Джэю, к Айе. Что юлить-то? Признай все, как есть! У него жена беременна, а ты ведешь-то себя как? Что, я не прав?!

– Ты прав, прав, – подтвердила я дрожавшим от волнения голосом; в сдерживаемых попытках не разрыдаться я давилась подступившим к горлу комом и слезами.

– Не говори так, лишь бы просто соглашаться! Твое лицемерие сподвигло меня на дальнейший шаг. Тем более «он» помогал мне в этом.

– Ты о чем?

С последовавшей паузой какие только предположения не пронеслись в голове.

– О манускрипте.

– Так, а… А как это? А зачем тогда…

– Что? Надо было убеждать тебя в обратном и принять героическую смерть? Мне, знаешь ли, предпочтительней быть в лидерах и навечно разделить с тобой главенство над силами тьмы. Да и представь только: после нашей мучительной смерти в погребальной камере Господь находит в наших многочисленных поступках неуважение к Себе и нас с тобой спроваживает к нему вниз. То-то он отыграется на нас. Признайся, что грешила и до погребальной камеры. В мыслях, но грешила!

Я промолчала. Глаза привыкли к отражению в зеркале полумрачного холла, и я смогла внимательней посмотреть на Ллойда.

– Да, да! Не смотри на меня так!

– О, Господи, Ло.

– Не смей, поминать всуе имя Господа. Вспомнила она!

– Ллойд, там, когда читал манускрипт, ты говорил сам и сказанное – правда? Или…

– А ты как считаешь?

Он не нуждался в ответе и сразу же продолжил:

– Я вижу, ты не умеешь прислушиваться. Надо было спросить: о ком? Ты же спросила, о чем, когда я сказал, что «он» помогал мне… Иначе бы Джэй не обронил свой телефон вчера вечером, когда садился в машину и, ничего не заметив, он уехал в одно из графств Кембриджа.

– Так он…

– Джэй уехал вчера вечером. Там переночевал. Участники дискуссии собирались накануне, чтобы сегодня с утра приступить к дебатам. Вот-вот он должен вернуться, и ему неизвестно, что Айя дома. Так что, если он покажется на дороге, нам надо будет поспешить. Я присматриваю через окно. Не беспокойся.

– Ты просто скотина, Ло, – сказала я том, о чем подумала, но, как и прежде, робея перед ним.

– Ух ты! Ты еще не знаешь, кем я задумал украсить детскую – мертвой Айей.

Я резко повернулась и шагнула в его сторону. Ло наставил на меня пистолет. Я замерла на месте.

– Не увлекайся очередной глупостью. Ты не сможешь меня остановить, я в «его» власти. И поэтому я доведу задуманное до конца. Я хочу, чтобы Джэй нашел ее в детской спальне и, может быть, с ребеночком, если она вдруг не выдержит переживаний и родит.

Он заржал как обезумевший дикарь.

– Я смотрю, тебе грустно? Ты плачешь? Что так?! Совсем не сложно вполне открыто взять и довериться «ему». Возьми пример с меня. Мы и так уже давно в «его» власти. Но примитивно научились не замечать этого, для удобства. Даже про Айю я узнал весьма пикантную подробность. Тебе неизвестно, при каких обстоятельствах она потеряла слух? Вот! Просто не надо встречаться с другим, когда у тебя парень восточных кровей. И Джэю она вместе с вдовой-мамочкой представила все благовидно, и это теперь даже вызывает к ней жалость со стороны всех.

Перед тем как продолжить говорить, Ллойд почему-то изрядно занервничал:

– Все врут! Я вот решил так жить, как мой отец. То, что для моего отца норма, вечно прикрытая благоверными помыслами, для меня правильней – обман! Еще в детстве он что-то там пытался объяснить мне, когда я случайно застукал его в спальне с весьма молоденькой прислугой. А ночью он вполне обыденно лег с мамой в туже постель, спать! В то время как мама находилась на седьмом месяце беременности моей сестрой. И я думаю, он там высыпался. Потому что привык. Вот только зря он объяснял мне тогда! Я и сам все видел. Как и обычно, прячась в случае нежданного появления строгого, видите ли, отца, я вынужденно простоял за шторой от начала и до конца воздыхательного акта. Сладострастное траханье приходилось на тот момент, когда мама отлучилась к гинекологу на очередной плановый осмотр! И дальнейшее мое детство я вынужден был слушать от мамы, что нашего папу уважают в мире, потому что он всегда справедлив! Представляешь, она его ставила мне в пример! Бедная, наивная мама.

Невероятно, но его глаза заблестели от слез. Мне искренне стало жаль его:

– О, Ллойд.

– Не надо меня жалеть! – он грубо смахнул рукавом слезу. – Я сам разберусь в себе. В отличие от вас всех я честно признался сам себе. Я давно понимаю, что вынужден жить, как тот же самый мой отец, банальным лицемером. Поэтому при первом же удобном случае я сразу открыто доверился «ему», и «он» принялся мне помогать. Он снова помог мне, когда жена вчера вечером названивала Джэю. Во время какой-то из ее попыток я нажал на кнопку. Она говорила: «Если ты меня слышишь, то я приеду завтра вечером». Посетовав на связь, она отключилась. Быстро сообразив, что это знак для меня, я отправил тебе первую CMC. И я видел, с каким видом на следующий день ты начинала звонить Джэю, и с каким сожалением тебе пришлось выключить телефон. В то время как телефонная трубка дрожала в моем кармане.

В дальнейшем Ллойд поделился со мной планами. По его задумке, я должна зайти в ванну, коль скоро Айя там, и выстрелить в нее. Этим я открыто признаю, какое тело во мне доминирует. По замыслу Ллойда, подозрения падут на Джэя, который должен приехать с минуты на минуту.

А мое с Джэем общение должно будет обстоять для полиции так: в Мексике я подружилась с Джэем, затем познакомилась с его очаровательной милой женой и теперь просто общаюсь с ними, умиляясь, насколько они любят друг друга и с трепетом ждут ребенка. Как Джэй и обещал, посредством CMC мы встретились у дома. Уже внутри я поняла, что на этот раз Джэй пригласил меня для другого. Оказывается, он давно в меня влюблен и, стараясь скрыть от всех, злится, что у сложившейся ситуации нет решения. И всему виной – незапланированная беременность Айи. Когда между мной и Джэем разгорелся нешуточный скандал, мы услышали, как в ванной комнате с Айей начинается истерика. Встав перед фактом, что жена, оказывается, не у мамы, а вернулась домой и все слышала, Джэй, доведенный до отчаянья, убивает ее. Мне оставалось именно так рассказать полиции.

Ллойд же станет главным свидетелем. По заранее обговоренной моей просьбе к нему немного позже он подъедет забрать меня из-за позднего вечера. Но, услышав выстрел, Ллойд не станет дожидаться в машине. Вовремя придя мне на помощь, он обезвредит Джэя: воспользовавшись его же пистолетом, обороняясь, он выстрелит в него!

– Соглашайся. И с этого вечера прекратится серия убийств, я обещаю. Потому что обнаруженный у Джэя пистолет будет тем самым, из которого застрелили предыдущих жертв. Все будет выглядеть так, как если бы его голова лишилась гармонии.

Я вспомнила суждения Энлигтенета о гармоничном развитии и улыбнулась.

– Я знал, что тебе понравится, – обрадовался Ллойд. – И конечно! Алиби стопроцентное: кто его знал, станут судачить, как он смотрел на тебя, а ты, молодая да глупенькая, ничего не понимала. Мы же снова будем вместе, как тогда – в погребальной камере. Нам уже никто не станет мешать. А впереди, ты не представляешь, какие у нас с тобой откроются возможности. Последнее время я это вижу во сне, как наяву. Ануш, – его глаза загорелись от счастья, – манускрипт и амулет у меня! Манускрипт я весь изучил, амулет же проверил на деле и он – помогает. Когда в погребальной камере ты с моей помощью преодолела путь по копью, а затем старательно прочно закреплялась в зиявшей дыре тоннеля «невест сатаны», я все сложил в рюкзак и взял с собой. Согласись, пережитое в пирамиде доказывает, что мы идеальная пара!

Его вид заблагоухал. Он взял меня за локоть, и мы направились к лестнице.

Зомбированная, я поднималась наверх первой. Как и в тоннеле «невест сатаны», Ллойд подстраховывал меня сзади, только теперь каждый из нас до конца осознавал происходящее, и в отличие от меня Ллойд держал в руке пистолет.

Дверь в ванну была открыта. Айя лежала головой к нам. Она продолжала напевать, мирно пребывая под шапкой белоснежной пузырчатой пены, не обращая внимания на разбушевавшийся за окном ураган «Трепет».

Я услышала, как внизу врывается ветер, захлопнулась входная дверь и ветер стих. Я обернулась. Ллойд стоял в шаге от меня, у перил, и смотрел вниз.

– Жаль, ты не успела, – разочарованно сказал Ллойд. Хватаясь за мое плечо, он резко отодвинул меня в сторону и нацелил пистолет…

– Айя! – закричала я, что есть сил, и кинулась к Ллойду. Прозвучал оглушительный выстрел. До этого с силой налетая на Ллойда, я снесла его с места, и мы, теряя равновесие, перевалились через перила, срываясь книзу. В этот миг я почувствовала в груди нестерпимую боль, расползавшуюся по телу.

«Ануш, Ануш, Ануш».

Не ориентируясь в непонятном для меня пространстве, я только и могла, что слышать, как кто-то надрывно, но за несколько миль от меня, повторяет мое имя. Нет, скорее это походило на то, как если бы меня звали к себе. От такой монотонной, еле слышной надоедливости я чувствовала, мне надо будет вернуться. Я не знала, куда именно надо возвращаться, но совершенно точно понимала, что если захочу, то обязательно смогу вернуться. Оставалось только изъявить желание. Мне же этого сильно не хотелось, и все-таки я сжалилась над зовущим меня.

Во рту что-то непривычно плотное и вязкое мешало мне пошевелить языком, не давая возможности заговорить. Я разжала губы.

– Ануш, – услышала я над собой, и это заставило меня поднять отяжелевшие веки. Я увидела склонившегося надо мной Джэя. Он не сводил с меня глаз и плакал. Плакал и пытался изобразить для меня улыбку. Вместо этого плотно сжатые губы сильно дрожали. Джэй держал меня точно также, как тогда в Чичен-Ице, где я потеряла сознание. Только теперь он легонько покачивал меня, прижимая одной рукой к себе, а другой рукой ладонью он придавливал что-то мягкое к середине моей груди, стараясь удерживать как можно плотней. Я хотела прижаться к нему, но не смогла и поморщилась от боли.

– Тихо, тихо, тихо, – прошептал Джэй. – Не надо шевелиться.

Все мое тело казалось чужим.

– Что со мной? – выговорила я.

– Потерпи. Я уже позвонил, и они вот-вот должны подъехать, – он смотрел на меня, и с каждым его словом в глазах появлялось еще больше слез. – Я прошу тебя. Я не знаю, что мне надо еще сделать, но, пожалуйста, Ануш, не умирай. Я не хочу только вспоминать о тебе. Мне надо тебя слышать, видеть твои глаза, смотреть, как ты улыбаешься. Я не представляю себе, как это, если нельзя прикоснуться к тебе.

– Ты можешь меня поцеловать? Я никогда этого не делала.

Он наклонился ко мне, и его губы плотно прижались к моим губам. Я хотела ими пошевелить, но у меня ничего не вышло.

– У тебя капельки крови на губах, – сказала я, когда он поднял голову.

Он плотнее сжал губы, чтобы не было возможности видеть кровь.

– Я так и не узнала, что значит быть с любимым наедине, но я рада, что ты сохранил себя в глазах Айи, что у нас ничего не произошло, кроме этого поцелуя… Я никогда не хотела чем-то расстроить тебя. Если что и способно было сильно огорчить меня, так это видеть, как тебе больно… Помнишь, тогда, в Чичен-Ице, мы стояли у священного колодца, и ты мне сказал: в принципе все это… предназначалось, прежде всего, для церемоний жертвоприношения… И еще ты говорил мне, что народы Мезоамерики верили, жизнь и Солнце существуют благодаря жертве, – мне было тяжело говорить и я помедлила, чтобы набраться сил. – В Айе живет частичка тебя. Наверное, и наше с тобой знакомство, в принципе, предназначалось, прежде всего, для жер… – он не дал мне договорить, поцеловав меня в губы; когда он снова поднял голову, я почувствовала на губах его соленые слезы. – Я собиралась стать ученым, потратить всю жизнь на то, чтобы познать истину. Ведь у каждого человека есть потребность понять смысл жизни, познать внутренние состояния. Это от рождения. Но с тобой я поняла самое главное – надо задавать честные вопросы себе, и тогда честные ответы неизбежно приведут к нашему Творцу.

Последний раз я оглядела лицо Джэя; и перед тем, как закрыть глаза, сказала на прощание:

– Я люблю тебя… Мое в тебе счастье тоже не было бесплодно.

Ко мне снова спустился Ангел-Хранитель. Мы стояли в пространстве густого насыщенного молочного цвета.

– Я пришел, чтобы тебя направить к Нему на Суд. Ты готова?

– Если б не мои слова, заставившие Ллойда совершать тот ужас, было бы спокойней.

– Помнишь: «На то они и другие, чтобы нам быть разными». Каждый сам за себя в ответе и каждый сам решает, где лежит нормальный плод желаний. А за всю жизнь мы многое слышим. И не стоит тебе сильно беспокоиться. Ты смогла победить. Перед тем как тебя взять за руку и полететь к Творцу, я хочу, чтобы ты это знала: иди и ничего не бойся, ибо нет ничего дороже, как отдать свою жизнь за другого.