Одна женщина, один мужчина (сборник) Михалкова Елена
Кипела студенческая жизнь, подруги рассказывали о вечеринках, о том, кто куда съездил, кто, где, когда и с кем, и что про это потом сказали. Кто-то пошел работать, кто-то организовал свою группу и пел в клубах, кто-то учил второй-третий язык, кто-то бегал по лесам с толкинистами. А я торчала в загородном доме с маленьким Степкой: проснулись-поорали-покормились-погуляли-поорали-покормились-поспали.
Леха мог прийти в ночи пьяным или остаться в городской квартире, мне же переезжать туда запретил – «ребенку полезен свежий воздух». Иногда навещали мама или Светик, но не часто, потому что без машины добираться до нас было долго и муторно.
Светик рассказала, что ты уехал на стажировку в Штаты. На год, если получится – на два. Все говорят, что тебе светит блестящая карьера. Я промолчала. Когда бьют по твоим воротам, надо хотя бы держать лицо, ведь неизвестно, удастся ли выиграть.
3:1
Понемногу все как-то устаканивалось. Степка рос, я подружилась с такими же мамашками из «нашей деревни» – по этому своеобразному коду отличали «своих», тех, кто жил в нашем поселке, состоявшем из домов, которые язык не поворачивался назвать коттеджами. Этих мамочек Леха разрешил приглашать в гости, и мы очень неплохо проводили время за трепом ни о чем, пока дети носились вокруг. Ездили отдыхать, прочесали всю Европу, а турецкие отели Степка, кажется, стал считать чем-то вроде дачи.
Когда Степка пошел в школу, все немного изменилось – он очень уставал от ежедневной дороги, и решено было хотя бы на первый год перебраться в город. К этому времени Леха купил хорошую квартиру в центре и сделал там ремонт.
У него теперь был офис, какие-то фирмы, но о работе он по-прежнему рассказывал мало и неохотно, а наводящие вопросы, не поработать ли мне в какой-нибудь из его фирм, просто игнорировал. Степка мог оставаться с няней, и мои родители иногда брали его к себе, так что вечерами мы с Лехой опять стали выбираться в рестораны или я встречалась с подругами. Девчонки с курса и Светка уже работали, так что днем пересекаться все равно не получалось.
Они-то мне и рассказали, что ты пробыл в Америке два года, вернулся, устроился в какую-то весьма приличную контору и уверенно карабкаешься по карьерной лестнице. И женился. На какой-то девочке, с которой познакомился в ночном клубе. Собственно, речь о тебе зашла, потому что наша группа скидывалась на подарок к рождению твоего сына. Я, конечно, денег дала, но поздравлять вместе со всеми не поехала – жаль, но как раз в это время мы с мужем будем в Париже, вот собрались на недельку, весна все-таки, надо отметить. Привет от меня передавайте!
4:1
Когда Степка заканчивал первый класс, Леху убили. Застрелили вечером во дворе нашего дома, когда он выходил из машины. Его и одного из двух его телохранителей. Следователь повел меня на опознание тела. После я сидела, как оглушенная, и ни на что не реагировала. Потом начала плакать. Светка попеременно наливала мне валерьянку, валокордин и коньяк, пока я не отключилась.
Похоронами занимались Лехины друзья, все делалось как-то само собой, помимо меня. Светка вернулась на работу. Степа жил у дедушки с бабушкой. Я сидела в пустой квартире и пыталась понять, что же дальше.
Долго думать о жизни мне, правда, не пришлось. Через пару дней после похорон ко мне пришли какие-то люди и оказалось, что ни к Лехиным фирмам, ни к дому, ни к квартире мы со Степой не имеем никакого отношения. Правда, городская квартира и две машины были зарегистрированы на меня, но мне объяснили, что всем будет гораздо проще, если я об этом обстоятельстве забуду. Я позвонила друзьям, которые организовывали Лехины похороны. Кто-то сказал, что не может мне ничем помочь, кто-то просто не стал разговаривать. Как ни странно, после этого я сразу смогла взять себя в руки. У меня был Степка, были мама с папой, а у них была я, и у меня было много дел.
Мы со Степкой переехали в бабушкину квартиру – как же хорошо, что мы ее не продали и поддерживали в приличном состоянии! Я пошла работать секретарем и восстановилась в университете, уже на вечернем. Зарплата была мизерной, денег катастрофически не хватало. Степа пару раз пытался скандалить, упирая на «а вот когда был папа…».
Я не выдерживала, орала на него, потом мы плакали вместе. Иногда нас подкармливали родители, хотя им самим приходилось туго. Светка и Мила отдавали мне ставшие ненужными тряпки, а я про себя жалела, что среди знакомых нет кого-нибудь с ребенком постарше Степы, чтобы и ему одежда доставалась даром. Осваивали секонд-хенды и сажали картошку на даче. Степка научился выносить мусор, разогревать себе еду и самостоятельно делать уроки, потому что я уходила спозаранку, возвращалась поздно вечером, а еще надо было готовить, убирать и готовиться к занятиям. К подругам в гости заглядывала, но на ежегодных встречах нашей группы старалась не появляться. Как-то жили. Страдать и скучать, во всяком случае, было некогда.
5:2
Со временем стало полегче. Я получила диплом, и сразу – повышение, потом еще одно, а через год меня переманили в другую контору на очень хорошие условия. Работала я допоздна, но хотя бы появились деньги, и выходные я могла посвятить Степке, повести его в кино или на аттракционы. Летом у меня даже получилось отправить Степу и родителей к морю, чему они страшно радовались, а я страшно гордилась.
Как-то осенью, в воскресенье, мы со Степой шли по парку, решая, чем бы заняться дальше. Степка упоенно вгрызся в любимое шоколадное мороженое, а я загляделась на него, и мы нос к носу столкнулись с тобой. Заметь я тебя раньше, наверное, попыталась бы удрать, но просто не успела. Твоя жена вела за руку мальчишку, а ты катил коляску.
Мы поздоровались, ты познакомил меня с женой, Степа и твой сын побежали бросать палки в пруд. Мы мило болтали: «сколько лет, сколько зим», «а сколько вашему?..», «да, мой тоже такой бандит…». Ты нежно обнимал жену за плечи и как бы невзначай упоминал, какие у вас квартира, машина, куда вы ездили отдыхать, как тебя ценят на работе… Квартира и машина меня не слишком интересовали, но вот это «мы» и выходные вместе, совместные планы и рука на плече – господи, как же мне этого не хватало! И дочка. Ты гордо посматривал на меня и говорил про «полный комплект», а у меня щемило сердце. Я очень люблю Степку, но, видит бог, как же мне хотелось дочку! Чтобы покупать все эти крохотные платьица, и глаза как у меня, и «ты моя помощница», и «а у меня есть старший брат, вот он вам покажет»… Но сначала второго не хотелось, потом вроде собирались, но откладывали. Зачем откладывали?! Хотя двоих я бы, наверное, и не вытянула…
Девочка в коляске зашевелилась и загулила. Твоя жена взяла ее на руки, покачала, назвала всеми ласкательными прозвищами, а потом – по имени. Я тоже сказала что-то милое и мамское… А тебя, наверное, вдруг страшно заинтересовали деревья на том берегу пруда, потому что ты пристально глядел в ту сторону.
У твоей дочери было мое имя.
На следующую встречу группы я пришла. Тебя там не было, но через некоторое время ты появился у меня в «аське», и мы стали переписываться.
5:3
Еще через год я перешла работать в одну из компаний холдинга, на благо которого ты трудился уже довольно давно. В параллельную структуру, но со схожими обязанностями – все-таки профессия у нас с тобой одинаковая. Корпоративная пьянка по случаю Нового года была одна на всех, и на двух этажах ресторана маялись чужие друг другу люди. Мы столкнулись случайно, я совсем потеряла своих, и ты пригласил меня танцевать, а потом познакомил с ребятами из своего отдела. Кого-то я немного знала заочно – переписывались и перезванивались по работе, так что вечер прошел приятно. Кажется, ты был не прочь проводить меня домой, но твой начальник оказался проворнее.
Геннадий был старше меня лет на шесть, ухожен, вальяжен и похож на ленивого сытого кота. Позже я узнала, что сравнение с котом более чем уместно – в деловой обстановке с Геннадия слетала вся ленца, глаз был зоркий и когти острые. Думаю, как начальник он был далеко не сахар.
Но для меня-то он начальником не был, так что никаких неудобств я не испытывала. Мы прекрасно проводили время, ходили на выставки, презентации и в театры, ездили в рестораны и за город. Гена умел красиво ухаживать, придумывать развлечения и был потрясающим любовником. Впервые за очень долгое время я почувствовала себя желанной и беззаботной. Ни ему, ни мне не надо было большего, чем нечастые встречи в уютной обстановке, это было так ценно, что совершенно не хотелось менять на какие-то там обязательства по отношению друг к другу. В моей жизни обязательств и без того хватало. В его, думаю, тоже.
Ты как-то отловил меня во время обеда и взволнованно говорил, что я буду несчастна, и так нельзя, и Геннадий меня бросит, и все это меня недостойно. Я с удовольствием ответила, что давно уже не вспоминала манеру разговора моей бабушки, и спасибо, что ты напомнил мне про покойницу – очень я ее любила. Ты надулся и надолго прекратил писать мне в «аську».
Расстались мы с Геной спокойно, без напряжения и выяснения отношений – просто встречи как-то незаметно прекратились. Теперь мы только иногда выходили во время рабочего дня попить кофе и поболтать в кафе по соседству, и это тоже было очень приятно.
5:4
Когда наш с Геной роман подошел к концу, меня внезапно перевели из «дочки» в головную структуру холдинга. Повлиял ли он на это каким-то образом, сказать не могу. По статусу я теперь оказалась почти равной Гене, он же получил источник неформальной информации в непосредственной близости к начальству.
Ты совсем прекратил со мной общаться, кроме как сугубо по рабочим моментам. Сплетничали, что на мою должность ты целился сам.
6:5
На новом месте я познакомилась с Валерой, и наш роман продлился несколько лет. Мы даже некоторое время жили вместе, и Степа отчаянно меня ревновал. Я работала, Степа учился, родителей я вполне могла поддержать, и жизнь казалась привлекательной, как никогда.
Вскоре после моего повышения ты ушел в компанию поменьше, на должность замдиректора по чему-то там. Якобы тебя пригласили знакомые, они же владельцы компании, чтобы через полгодика убрать генерального и поставить тебя на его место.
6:6
Через несколько лет я поднялась до должности советника при хозяине – известном владельце «заводов, газет, пароходов», вхожем к президенту; теперь таких называют «олигархами». Работать с ним тяжело, пахать приходится как негру на плантации, риски большие – но и платит он щедро. За Степку и родителей я теперь могу быть спокойна – пока я здесь, одеваться в секонд-хенде и сажать картошку им не придется.
Ты по-прежнему работаешь у знакомых. Повысили тебя или нет, «и если да – какою ценой, а если нет – почему», я не узнавала. Некогда, честно говоря, дел слишком много.
6:7
Сейчас в городе жара, и если бы не кондиционер, я бы предпочла умереть, но не работать. Отец с мамой на даче, они там теперь живут круглый год, благо дом мы построили капитальный, а им очень нравится «на воздухе». Степка повез свою девушку в Хорватию: они сдали сессию и решили месяц провести на берегу моря. У меня там квартира, давно купила, все-таки цены на тамошнюю недвижимость с московскими несравнимы. Пусть развлекаются, я не стала возражать.
А меня ждет вечер с холодным пивом и очередным матчем чемпионата мира. Жить, как говорится, хорошо!
Не успела включить телевизор, как позвонила Милка – она у нас активистка, еще с первого курса. Всех организует, собирает, а мы, такие солидные и расслабленные, посмеиваемся над ее энтузиазмом. На самом деле она молодец, думаю, во многом благодаря ее усилиям мы до сих пор и держимся вместе – знаем, кто из группы женился-развелся, кто кого родил, кто где работает. И встречаемся тоже благодаря ей.
Она сказала, что ты умер. Деловито сообщила, когда и во сколько похороны, попросила денег – а дальше из трубки полилось такое, чего я никак не ожидала услышать.
Твоя бывшая жена отказалась тебя хоронить, но, к счастью, дала Милкин телефон твоему соседу.
Инсульт. Ты свалился в коридоре и лежал, пока сосед не зашел узнать, почему входная дверь нараспашку. Жена с тобой развелась и увезла детей, когда ты стал слишком много пить. Пьешь ты давно, просто раньше держал это в рамках. Поэтому тебя не продвигали по службе, поэтому ты остался только замом. Собственно, ты и на последней работе держался только потому, что владельцы тебя жалели, но потом ты спьяну то ли кому-то набил морду, то ли где-то не там упал, так что и их сочувствию пришел конец. После этого все покатилось очень быстро – новой работы ты не нашел, семья развалилась. Пил дома, потихоньку продавая то, что не забрала жена. Если бы протянул дольше, скорее всего, опустился бы окончательно – сосед рассказал Милке, что тебя видели с окрестными алкоголиками, и он уже переживал, что квартира скоро превратится в притон. Наверное, инсульт можно считать благословением божьим – и для тебя, и для соседа.
Я сказала, что дам столько, сколько надо.
Похороны и поминки организовала Милка, оплачивали мы с ребятами из группы. Твои жена и дети так и не появились – а мне очень хотелось еще раз увидеть твою дочку.
Завтра – девять дней. Точнее, уже сегодня: после совещания я вышла из кабинета в полдвенадцатого, на то, чтобы закончить дела, собраться и доехать до дома, потребовалось явно больше получаса. Я сижу в своей весьма неплохой машине, около хорошего дома в престижном районе. У меня завидная работа, есть сын и родители. Я люблю их, а они любят меня. А ты лежишь там, где тебя оставили. Оставили мы, а твои родные даже не пришли тебя проводить. Потому что еще при жизни ты убил все хорошее, что было в тебе, около тебя и в воспоминаниях о тебе.
Я вспоминала все это, но еще одно очко к счету никак не прибавлялось. Все же повод настолько глобален, что неизвестно, сколько прибавлять – одно очко или сразу сотню. Или нисколько, ведь ты уже выбыл из борьбы.
И тут мне пришло в голову – а может быть, борьбы на самом деле не было? Нам незачем было подсчитывать очки, незачем радоваться чужим промахам и придавать этот гнилостный привкус своим удачам. Просто у каждого из нас была своя жизнь, мы случайно пересеклись в ее начале и пошли каждый своим путем. Судьи не было, борьбы не было, и нечего было считать.
Хотя нет, борьба все-таки была. И ты, и я знали, что она была; и ты, и я вели счет и не гнушались болевыми приемами. И радость приносила не столько своя удача, сколько чужой проигрыш.
Но если борьба была, значит, ее могло и не быть… Можно было не пытаться заработать лишние очки, не пытаться скрыть злость и обиду от проигрыша, не бояться проиграть, в конце концов. На старте мне не пришлось бы натужно придумывать сказку о семейном счастье, в финале тебе не пришлось бы прятаться в бутылку от того, как «удалась» твоя жизнь. Не вести счет. Можно было бы без борьбы. Раньше. А теперь уже нельзя. Потому что борьба была, и я выиграла – по очкам. И это так больно, ведь мир уже не предложишь.
Наталья Ким
Морс
Жила-была Одна Разведенная Женщина (ОЖ) не первой молодости с тремя детьми, которая зимним вечером отправилась на романтическое, как она полагала, свидание к нестарому сочному мужчине с бычьей шеей и ростом под два метра, с каковым училась когда-то в школе. Только он был ее помладше лет на пять (как и ее бывший второй муж) и звали его милым редким именем (как ее бывшего первого мужа). Прелюдией к поездке была двухмесячная волнующая переписка и телефонные разговоры, киндерсюрпризы младшим детям, навороченные наушники для старшей дочери, полутораметровые розы без шипов и тэдэ.
Надо сказать, что ОЖ после второго развода приходила в себя довольно долго и порядком подзапустила свои прелести весом в центнер, но тут уж начала готовиться дней за несколько, сдалась специально обученным тётенькам, которые, охая от жалости и впав в азартное вдохновение, приводили ее телеса в состояние, достойное применения.
Стоит ли поминать полупрозрачную блузку размером хахахаэль, приобретенную на половину заработанных честным редакторским фрилансом средств, изначально предназначенных на покупку новых лыж средней дочери и робота-трансформера сыну?..
В пургу, в метель стояла ОЖ у подъезда, подпрыгивая на обычно ненадеваемых каблуках (ноги отекают), и тщетно жала кнопку вызова. Через некоторое время из дома вышел дедушка прогуливать паучкоподобного пёсика, и пожилая многодетная скользнула внутрь.
Сердце у ОЖ колотилось, маникюр был черничным с серебром, что плохо смотрелось на красно-мороженых руках, но она жаждала любви и трезвонила в дверь. Одновременно зачирикал мобильник, откуда донесся расстроенный голос бычешеего: он страшно виноват, но у его девушки заболел ребенок, а ей надо экстренно ехать в командировку… Он обязательно приедет всех навестить перед Новым годом, как раз купил потрясающий диск с блюзами («Какие на хуй блюзы», – чуть не сказала вслух ОЖ, не успевшая даже сфокусироваться на девушке с ребенком, доселе не фигурировавшей в разговорах.)
Не отходя от квартиры, подпрыгивая от сквозняка, ОЖ давала советы бывалой матери, лечившей своих детей ото всего, что только можно придумать в течение их разновозрастных жизней.
Пока шла к метро – руководила действиями неопытного сошкольника по накладыванию масляного компресса. Спустившись в подземку, перешла на эс– эмэски, в которых максимально доступно излагала все преимущества клюквенного морса перед вишневым киселем…
Потом кончились деньги на мобильнике, она зашла в кафе и выпила глинтвейна, думая о том, что нет в мире совершенства, разве только в плане наличия совершеннейших мудаков… Затем она пошла домой к детям, сразу сварила морс и с некоторым облегчением подумала, что у нее все хорошо, а как же иначе!
Трагикомедия обстоятельств
Жила-была Одна Простая Женщина (ОЖ), которая после школы нигде не училась, довольно рано вышла замуж и родила дочку. Муж трудился в автомастерской, ОЖ нянчилась и хозяйничала, планируя в скором будущем сдать малышку в ясельки и встать вновь за прилавок магазина «Досуг». Как-то раз ОЖ мыла полы и внезапно отключилась.
Очнувшись, она обнаружила себя в больничной палате, всю в проводах и датчиках, а под одеялом – совершенно недвусмысленный собственный живот. Когда врачи разрешили ей вести беседы, потрясенная ОЖ выяснила: по так и не установленным причинам она впала в кому, будучи беременной двумя-тремя неделями, о чём и не подозревала, собираясь делать влажную уборку.
Больше полугода пролежала она в отключке, а внутри нее рос новый человек. «Беременность пролетела на диво быстро», – любила пошутить она потом.
Родился крепкий мальчишка, их еще довольно долго мурыжили в клинике, желая удостовериться в жизнеспособности младенца, а заодно в адекватности и психическом здоровье ОЖ. В конце концов выпустили, и зажили все четверо плюс старенькая мама ОЖ в их небольшой двушке.
Вскоре в эту самую двушку явились какие-то люди, вызвали мужа ОЖ на улицу, он вымыл руки, сказал: «Я скоренько!», вышел и пропал. ОЖ подала заявление в милицию, у нее совершенно ехала крыша, она абсолютно не понимала, куда мог подеваться ее добрый миролюбивый муж-автомеханик, у которого отродясь не было ни врагов, ни собутыльников. Но время шло, никаких известий не поступало, а надо было жить, кормить детей, выбивать пособия по непонятно какой утере какого кормильца, возиться с мамой, перенесшей инсульт…
ОЖ изнемогала от забот и горестей, однако стойко тянула весь этот свой немалый груз. Дети росли дружными и спокойными, дочка пошла в первый класс, сын существовал на пятидневке, за мамой смотрела соседка, а ОЖ летала в Турцию за дублом и кожей, открывала палатки на рынках, нанимала для подпольного пошивочного цеха поденщиц и умела засыпать в припаркованной собственной машине на пятнадцать-двадцать минут, как Штирлиц.
Через семь лет она развелась с мужем как с пропавшим без вести и вышла за такого же челнока-воротилу, родила от него двойню, схоронила маму, продала квартиру и перебралась в Подмосковье на свежий воздух – близнецы много болели, а у ее старшего сына обнаружилась астматическая компонента.
Прошло десять лет.
Как-то раз в гостях у друзей речь зашла о том, как «на диво быстро пролетела беременность» ОЖ, и один из присутствовавших, партнер партнерыч по бизнесу кого-то из хозяев дома, человек пожилой, расхохотался:
– А я похожую историю слышал от своего шофера, тот еще сказал, что не смог бы жить спокойно, если бы с ним приключилась такое, все бы думал, не трахали ли какие-нибудь медбратья или студенты-медики его жену, пока она в коме была – ведь срок в ее состоянии тогдашнем посчитать было сложно.
ОЖ напряглась и спросила, сколько лет шоферу?
– Да пёс его знает, – сказал пожилой бизнесмен. – Щас я его позову, спросим.
И позвонил по сотовому, вызвал своего водителя СанСаныча.
ОЖ, узнала имя, вышла в другую комнату и, стоя за дверью, слушала давно забытый глуховатый басок, который слово в слово повторял всё то, что она столько раз рассказывала со смехом своим друзьям и знакомым, близким и неблизким, словно защищаясь от чего-то этой легкостью и веселостью фразы «беременность пролетела на диво быстро…»
Пропавший без вести и одновременно живой и здоровый отец старших детей ОЖ, возвращаясь в машину, ломал голову, зачем его вызывали веселить публику и спрашивали про возраст?
Когда они вернулись домой, ОЖ достала из коробки из-под горнолыжных ботинок пачку бумаги – это были копии запросов в милицию и прокуратуру. Муж ОЖ взял у нее из дрожащих рук эту пачку, устроил в камине небольшой пожар и налил жене водки. Они молча выпили и пошли спать, а с тем седым бизнесменом у них не так уж было много общих интересов, чтобы продолжать знакомство. И засыпали они, уверенные, что все уже на самом деле хорошо, а как же иначе…
Семейная реликвия
Жила-была Одна Симпатичная Женщина (ОЖ), и всё у нее было хорошо. Единственное, что немножко тревожило, – это отсутствие личной жизни «с продолжением»: свидание – раз, ночь вдвоем – два, и всё – субъект испарялся.
ОЖ пребывала в недоумении, потому что ничем-то ее судьба не обделила – ни внешностью, ни обаянием, ни квартирой, ни кулинарными талантами, ну была она несколько прямолинейна в оценках, но на фоне основных ттх это же сущие пустяки.
Однако все едва начавшиеся романы заканчивались словно под копирку – кино, кофе с коньяком, постель, «я позвоню» и – тишина. ОЖ грустила и спрашивала подруг, что с ней не так. Те мялись и блеяли, с радостью переводя разговор на будущее – «просто не нашелся еще Тот Человек, который тебя оценит!»
ОЖ такие ответы не устраивали, да и вообще к подругам она относилась со снисходительностью. И решила она пойти по беспроигрышному пути – искать любви в Интернете. Скрупулезно заполнила длинную анкету, тщательно указала свои увлечения (любимый фильм – «Поющие в терновнике», любимый цвет – «бэж», любимый певец – Стас Михайлов и т. д.) и вывесила свои фотографии – в бикини на фоне пальмы, за рабочим столом и на новогодней вечеринке в костюме феечки Винкс.
В графе «Я ищу» она написала: «чистоплотного душой и телом мужа, который оценит мои внутренние качества». Отправила и стала ждать. Прошло две недели, она даже рискнула и опубликовала свой номер телефона, однако телефон сдержанно молчал. ОЖ совсем уже было приуныла, как вдруг субботним вечером раздался звонок.
Приятный мужской голос сообщил, что прочел ее анкету и хотел бы встретиться с такой интересной девушкой. ОЖ обрадовалась, договорилась о времени и месте (22.00, кинотеатр «5 звезд» на Павелецкой), записалась на маникюр-педикюр, сеанс массажа лица, пилинг и купила новые чулки модного цвета «нежный лосось».
Свидание прошло прекрасно, обладатель приятного голоса был галантен и мило шутил, когда же кинокомедия была посмотрена и мороженое съедено, то как-то само собой опять получилось, что были и кофе с коньяком, и танцы под Стаса Михайлова, и новенькие еще нестираные икейские простыни в звездочку на икейском же добротном диване…
Когда следующим ранним утром ОЖ подавала субъекту кофе (уже без коньяка), он прикидывал, получится ли развести барышню еще на один сексуальный сеанс, но тут ОЖ, выложив на тарелочку свежеиспеченные вафли, сообщила, что у нее есть для него сюрприз.
Серьезный мужчина не любил сюрпризов, особенно от малознакомых женщин, и засобирался, в то время как ОЖ, мягко улыбаясь, вынесла небольшую коробочку и вынула из нее старое обручальное кольцо красного золота, с полустершейся надписью на внутренней стороне.
– Это наше, фамильное, принадлежало моему прадеду, примерь…
Кольцо оказалось великовато.
– Ну ничего, у меня есть знакомый ювелир, он сможет его уменьшить, – размышляла ОЖ вслух.
Тем временем достойный мужчина спешно обувался в коридоре.
– Я тебе позвоню! – крикнул он, сбегая по ступенькам, выбросив окончательно из головы этот эпизод на третьем этаже из восьми.
ОЖ задумчиво допивала кофе за приятным мужчиной и размышляла. Странно, быть может, им всем не нравится, что кольцо такое старое? Все так неадекватно реагируют… Но ведь сейчас это так модно, это же тренд, это же винтаж, семейная реликвия…
Так думала ОЖ час, и другой, и еще несколько дней. И вновь зазвонил телефон – и очередной приятный мужской голос признался, что ему очень понравились фотографии на сайте, и он был бы рад встретиться безотлагательно.
ОЖ удовлетворенно вздохнула, конечно же согласилась, купила чулки цвета чайной розы, свежую банку кофе и муку для вафель… И надо полагать, что в общем и целом у нее всё и дальше будет хорошо, а как же иначе?
Тёща на блины
Жила-была Одна Решительная Молодая Женщина (ОЖ), которая теплым весенним вечером на Масленой неделе ехала в город Химки для судьбоносного разговора с давним и регулярным любовником. Он должен был, по ее разумению, «прямщас» развестись и жениться на ней.
Собственно, она ехала для разговора не столько с ним, сколько с его тупицей-женой: в конце концов, думала ОЖ, нельзя же быть такой эгоцентричкой, ведь если не можешь удержать мужика от выгула на стороне, значит, нечем, сейчас мы это быстренько все решим, и ситуация наконец сдвинется с мертвой точки.
ОЖ выбрала именно этот вечер, потому что накануне ее давний и регулярный предупредил: пыпочка моя, не смогу завтра, принимаем дома тещу, сама понимаешь, надо эйн-цвей-дрей, яволь мамахен – все построились. «Вот заодно и тещу поглядим, – размышляла весело ОЖ. – Небось такая же корова волоокая, как дочка».
Легко найдя дом (пару раз он привозил ее к себе, пока официальная жена проводила время на садовом участке кверху попой в огороде), ОЖ дождалась, когда к подъезду направилась пожилая хорошо одетая дама, намереваясь пристроиться за ней.
И уже почти вошла, как вдруг почувствовала, что у нее «кишки опустились» (так образно определял состояние ужаса ее бывший сокурсник, будущий врач-гастроэнтеролог).
На руке дамы, нажимавшей кнопки домофона, она увидела едва заметный след от выведенной татуировки вроде солнышка и буквы «М». Такая татуировка в сочетании с цифрами на домофоне и старинным перстнем с мертвым опалом на заскорузлом пальце означали только одно: тещей регулярного оказалась непосредственная начальница ОЖ, любимая, уважаемая Марина Александровна, зав. отделением гнойной хирургии, в каковом ОЖ не первый год трудилась медсестрой.
И отступать уже было некуда – добрейшая М.А. уже обнаружила за своей спиной ОЖ, которая так ловко ставит капельницы и летает между реанимацией и отделением как ласточка.
– Кирочка, какая неожиданная радость встретить вас здесь, вы же, кажется, живете в Бирюлеве? А я вот иду к своим, теща идет на блины, представляете, не они ко мне, а я к ним… Послушайте, если вы не торопитесь, давайте зайдем вместе? Признаться, мой зять – тот еще пенёк с ушами, не самое приятное знакомство для такой интересной девушки, как вы, только моя дочь-тупица могла на такое купиться, ха-ха, это стихи, ну хоть блинов поедим, а?
ОЖ как могла вежливо отказалась: «Я тут по маминым делам, срочно бегу обратно, спасибо-спасибо, в другой раз» и, утратив всю свою решительность, отправилась ждать маршрутку до «Войковской».
«А ведь М.А. права абсолютно – пенёк и есть, – думала уныло ОЖ. – И вот почему некоторым идиотам везет – у них такие тёщи!»
И рассказывает теперь ОЖ эту нелепую историю подругам с досадой и завистью, хотя, если представить все возможные варианты развития событий (скажем, М.А. вошла бы в разгар расстановок точек над «i»), всё кончилось хорошо, а никак не иначе.
Зеленые трусы
Жила-была Одна Женщина (ОЖ), но тут не столько про нее речь, сколько про Одного Мужчину (ОМ), с которым она училась на журфаке в начале девяностых. Это был всем прекрасный молодой человек, поступивший в универ после армии и рабфака.
Он приехал из маленького городка Нижняя Салда, был штампованно красив – высок, синеглаз, густо– бров, белозуб и очень располагал к общению. Добрый, открытый, отзывчивый, обаятельный, и – как бы это внятней выразить – сразу было понятно, как он девственно чист и неопытен.
И запала на эту нетронутость центровая раскрасавица курса, и ОМ тоже влюбился по уши.
ОЖ и ОМ не то чтобы дружили, поэтому когда ОЖ сказали, что ОМ внезапно отчислился и пропал из поля зрения всех, кто с ним общался, она удивилась, но быстро забыла об этой информации – ей было не до того, она мучилась токсикозом, собираясь стать матерью-одиночкой, искала работу, переводилась на вечернее и т. д.
Прошло ровно десять лет, и раз в коридорах одного информационного агентства ОЖ и ОМ столкнулись нос к носу, принужденно засмеялись и пошли в кафе. ОМ за это время заматерел, забрутальнел, глаза его из синих превратились в свинцовые, он больше отмалчивался и неприятно кривился на щебетание ОЖ об общих знакомых.
Разговор не получался, и тогда ОЖ почувствовала, что он прям вот сидит и ждет вопроса о том, что же тогда-то случилось с ним, зачем он ушел из университета?
И ОМ рассказал.
Майским вечером возлюбленная девица внезапно пригласила ОМ домой, сказала: «Пойдем ко мне, моих нет дома». ОМ оробел страшно, но пошел. И случился с ним натуральный стресс сразу от всего – зеркального лифта, профессорской квартиры, гигантской библиотеки, высоких потолков, абрикосового унитаза и туалетной бумаги в тон… «Что я видел там, в своей Нижней Салде, ты понимаешь? Нет, куда тебе, «Маскваааа», ты ж тоже… столичная бэйба, белая кость, малиновая кровь!..»
(Воспоминания давались ОМ нелегко, ОЖ было приготовилась обижаться, но поняла, что он того даже не заметит, и продолжала слушать.)
Опытная барышня сразу взяла кавалера за живое и недвусмысленно подтолкнула к ванной. ОМ подчинился, стал лихорадочно сдирать с себя всё и вдруг оторопел, потому что на нем, как оказалось, в тот день были «зелёные семейные трусы до колен. Сатиновые. Бабушка мне пошила, я в них армию прошел».
ОМ понял, что он не может выйти к ней, столичной этуали, красавице и отличнице, «в этих кошмарных обносках». ОМ не нашел ничего лучшего, как запереться в ванной и не отвечать на вопросы, стуки, просьбы и угрозы барышни. Бедняга просидел в этой фисташковой ванной пять (!!!) часов.
«Когда она перестала умолять, стращать милицией и плакать, я услышал, как хлопнула дверь. Пулей вылетел из квартиры, это было уже под утро. Когда доехал до общаги, меня вырвало. Я заснул, а потом пил несколько дней».
Оскорбленная дева постаралась от души – ославила синеглазого нижнесалдинца с одной стороны насильником, с другой – импотентом, он не вынес пошлых вопросов сокурсников и забрал документы, пошел работать, так и не получив высшего образования…
ОМ еще выпил, ОЖ молчала.
Она хотела, конечно, спросить его, что мешало ему, ну, там, обернуться полотенцем или не оборачиваться, а просто выйти? Но потом подумала, что никогда не сможет представить себя на месте девственника, нечеловечески комплексующего от своей провинциальности перед уверенной столичной красоткой.
Говорить больше было не о чем, они не обменялись телефонами, попрощались и разошлись каждый в свою жизнь. ОЖ в общем пожалела ОМ, такого вот кислотно-озлобленного, но при этом не могла отделаться от мысли о том, что же та девушка передумала за эти пять часов, чего только ни вообразила, как боялась, как ругала себя, наверное, причем точно не зная, за что.
ОЖ пришла к выводу, что сколько бы причин такого поведения она ни придумала, среди них точно не было зеленых трусов. И никто бы никогда не додумался.
С тех пор ОЖ, пытаясь объяснить кому-либо бессмысленность додумывания за других и анализирования причин чьих бы то ни было поступков, рассказывает эту историю про зеленые трусы, которая могла закончиться только так, как закончилась, и никак иначе.
Красота в глазах смотрящего
Жила-была Одна Малопривлекательная Женщина (ОЖ), и не было у нее никакой личной жизни, ну совсем никакой и никогда.
Росла ОЖ при матери-одиночке, не блещущей красотой и обаянием. Она выучила дочь печатать на машинке и верить, что ей, такой вот богом обиженной (баскетбольно-гренадерский рост, неприличный для девушки огромный размер ступней и кистей рук, близко поставленные светлые глаза, смешной при таких габаритах едва второй размер лифчика, несерьезно крохотный на широкой физиономии носик на сторону и пони-хвостный причесон), имеет смысл принять как данность – мужа не будет. А если кто и позарится, то не верить и пресекать, и в жизни ни на кого не полагаться, кроме как на себя.
Мать вообще была строга и последовательна, и когда случились у нее первые признаки бескомпромиссно тяжелой болезни, приняла дозу снотворного и категорически запретила вызывать «скорую», аккуратно выложив на видное место записку с «прошу никого не винить». ОЖ горевала, но очень тускло и глубоко – в сущности, ей не с кем было обсудить маму, ее болезнь, свое чувство вины.
Она отмеряла год за годом, исправно навещая могилу единственного родного человека. Вот на кладбище-то и настигла ОЖ судьба в виде человека по имени Юсуф. Был он наполовину турком, специалистом по прокладке труб, и пришел с экскурсией: по этому старому кладбищу часто водили желающих поглядеть на могилы знаменитых артистов и писателей.
Юсуф был потрясен, увидав ОЖ – такую статную, рослую, широченную в лодыжках и кистях даму, утирающую уголки маленьких глаз клетчатым носовым платком. Он подошел и, глядя сильно снизу вверх, сказал от всей души:
– Ты такой красивый госпожа!..
ОЖ от неожиданности переступила гигантскими ногами в мужских ботинках сорок пятого размера и отдавила Юсуфу плюсны. Он мужественно сдержал вопль и продолжал смотреть на ОЖ с искренним восторгом. Затем попросил товарища, который лучше говорил по-русски, взять у «госпожи» телефон.
Чтобы долго не томить, ибо сказке конец, скажу, что ОЖ проживает теперь в Турции, недалеко от моря и далеко от известных туристических маршрутов. У нее есть домик, такой зефирно-розовый, с садиком и белым креслом-качалкой, где она сидит летом и что-нибудь вышивает. Муж ее обожает до обморока и покупает лукум только развесной, а не в упаковках. Особенно она любит шоколадный. И каждый день Юсуф говорит ей:
– Спасибо твоей маме, мир праху ее, иначе бы я никогда тебя не встретил, моя госпожа.
ОЖ иногда украдкой глядит в зеркало и исполняется гордости: ее, вот такую вот, любят и нежат, а так бывает только в сказках, где все заканчивается хорошо, а как же иначе.
Читать бесплатно другие книги:
