Как бы не так Полякова Татьяна

– Наташа, узнай, не справлялся ли кто о нем…

Наташка потянулась к телефону, а я пошла в двенадцатую палату, взглянуть на послеоперационного больного.

Когда я вернулась, Наталья все еще сидела за столом и названивала по телефону.

– Никто твоим дядькой не интересуется, – заявила она. – Я менту позвонила, что сюда приходил. Говорю, надо бы родственников отыскать. А он: «Вот сами и ищите, раз ваш дядька без документов. Может, он приезжий или одинокий». Тут я сострить решила и говорю: «А может, он у вас в розыске?»

– И он к нам бросился? – догадалась я.

– Как же, жди. Говорит, а хоть бы и в розыске, далеко все равно не убежит.

– Оптимист, – усмехнулась я. – Могу ему такого порассказать…

– Никто твоего дядьку не ищет, – сказала Наташка. – А Вовка прав, не стоит нам лезть не в свое дело. Он мудрую мысль родил: а ну как им заинтересуются те самые типы, что его не дострелили? И сюда заявятся. Не знаю, как ты, а у меня ни малейшего желания присутствовать при их свидании.

Я села в кресло, разглядывая стену напротив.

– Чего как неживая? – вздохнула Наташка.

– Пытаюсь сообразить. Куда ж нам его теперь?

– Ты что, спятила? – вытаращила она глаза.

– Еще нет. Но откровенно тебе скажу: не для того я его из кусков сшивала, чтобы какой-то придурок взял его и убил.

– Ладно пугать-то… Это ж просто Вовкины домыслы, ты знаешь, он к концу смены на многое способен.

– Домыслы или нет, а ты баба глазастая, так что по сторонам поглядывай и к разговорам прислушивайся.

– Заметано. Бдительность и еще раз бдительность. Довольна?

– Не очень. Маетно мне.

– Это оттого, что ты голову себе разной чепухой забиваешь. Человек бредит, и только… – Наташка помолчала и добавила виновато: – Правда, перед этим его пытались убить…

Под утро прибежала Ася.

– Марина Сергеевна, дядечка из первой вас зовет.

– Меня? – переспросила я несколько растерянно.

– Ага, волнуется и вас просит.

Я торопливо зашагала к первой палате. Он и вправду волновался, а это как раз то, что ему сейчас никак нельзя. Увидел меня, попытался приподняться и захрипел:

– Дочка, убьют меня здесь…

– Успокойтесь, – с порога начала я. – Вы в безопасности.

– Убьют… – повторил он.

– Вы хотите, чтобы я вызвала милицию? Хотите дать показания? – спросила я, взяв его за руку. Он вроде бы усмехнулся. – Вы назвали свое имя, адрес? Мы сообщим родственникам.

– Никаких показаний… Найди человека, очень прошу… Цыганский поселок знаешь? Спроси Алену… он там… Скажешь, от Старика привет.

– Хорошо, я сообщу в милицию, они его разыщут…

Могу поклясться, он засмеялся.

– Послушайте, – попыталась я еще раз. – Этот человек, кто бы он ни был, вам не поможет. Вы перенесли тяжелую операцию и должны находиться здесь… – Тут мне пришлось заткнуться: он уже не слышал, впав в беспамятство.

Я же была в твердой памяти и здравом рассудке, по крайней мере, я так думала. А потому мне надлежало срочно решить, что делать. Может, я чересчур серьезно отношусь к его словам, но подобного бреда у больных мне раньше слышать не приходилось.

Конечно, разыскивать неизвестно кого в Цыганском поселке, куда даже днем порядочные люди старались не попадать, я не собиралась. Перевозить его сейчас просто нельзя. Мужик он живучий, но категория эта относительная и имеет свои пределы.

– Визитная карточка у тебя? – спросила я, отыскав Наташку.

– Ты имеешь в виду того типа из милиции?

– Его.

– Что – опять?

– Человек опасается за свою жизнь. Утверждает, что его здесь убьют. Я должна что-то сделать.

– Конечно, – развела руками Наташка.

Солдатова Евгения Петровича, который наведывался к нам, застать не удалось. Трубку поднял мужчина, представившийся Олегом Эдуардовичем. С максимальной убедительностью я поведала ему свою историю, особо указав на то, что страх за свою жизнь не способствует скорейшему выздоровлению больного и меня, как врача, это беспокоит. В отличие от своего коллеги Олег Эдуардович оказался более любознательным.

– Он назвал свое имя?

Я немного растерялась: может, и назвал, только я не догадалась спросить об этом у Аси.

– Сейчас я разыщу сестру и узнаю, – виновато ответила я.

– Я подъеду через час, – заверил он и записал приметы моего пациента.

Приехал он через три часа, когда я уже перестала ждать и начала подбирать слова и выражения для очередного телефонного разговора. Олег Эдуардович, оказавшийся тридцатилетним жгучим брюнетом с карими глазами и ресницами до подбородка, вошел в ординаторскую и, предъявив удостоверение, спросил:

– Можно с ним поговорить?

– Попробуйте, – кивнула я, испытывая легкое удовлетворение от того, что кто-то проявил должный интерес к моему «крестнику».

В палате Олег Эдуардович пробыл полминуты – больной спал, и беспокоить его я не позволила. Он посмотрел на бледное лицо, скользнул взглядом по наколке и кивнул.

– Вы его знаете? – не удержавшись, спросила я уже в коридоре.

– Еще бы, – вроде бы усмехнулся он. – Человек он у нас известный. И, честно вам скажу, избери вы в субботу другую дорогу, многим бы услугу оказали.

– Вы имеете в виду тех, кто его хотел убить? – сурово нахмурилась я.

Олег Эдуардович тяжело вздохнул.

– Человек этот – стойкий противник законов и почти все успел нарушить. В общем, ценным членом общества его никак не назовешь. Сейчас в городе неспокойно, думаю, в результате очередной бандитской разборки он и заполучил пули. И если бы не вы… – В голосе его звучала печаль и горькая обида. На меня это произвело впечатление.

– И что теперь? – как можно ласковее спросила я.

– Ничего, – пожал он плечами. – Лечите. Такие обычно живучие.

– Он боится, что его убьют, – напомнила я.

– В больнице? Это вряд ли… дождутся, когда выйдет, вот тогда, может быть…

Я добавила в голос ласковости:

– Вы меня не поняли. Человек боится за свою жизнь, и у него для этого есть основания. Что вы собираетесь делать?

– Я? – искренне удивился он.

– Разумеется. Насколько мне известно, именно милиция оберегает жизнь сограждан от всяческих посягательств. Или я что-то пропустила и издали новый закон?

– Мне непонятна ваша ирония, – вздохнул Олег Эдуардович.

– А мне непонятна ваша позиция, – ответила я. – Я врач и лечу людей, не спрашивая, кто они и что затеяли сотворить завтра: ограбить ребенка или взорвать весь этот мир к чертям собачьим. Я просто выполняю свой долг. У вас же есть свой. Думаю, вы обязаны его выполнять. Обязаны?

– Обязан, – неохотно согласился он. – И как, по-вашему, я должен его выполнить?

– Охранять этого человека от возможных убийц.

– Да он сам убийца, – все-таки сорвался Олег Эдуардович – нервы у него были так себе.

– Тогда посадите его в тюрьму, – кивнула я. – А если не имеете такой возможности, потому что он умнее и удачливее вас, выполняйте свой долг.

Он лучисто мне улыбнулся.

– Такая красивая женщина и такой характер, – попробовал схитрить Олег Эдуардович.

– Прекратите, – сурово отрезала я. Он убрал улыбку. Тут в коридоре появилась Ася.

– Марина Сергеевна, дядечка ваш… этот… вас зовет.

– Теперь я могу с ним поговорить? – вежливо спросил Олег Эдуардович.

– Можете, – кивнула я. – Только должна вам напомнить, что допрашивать раненых и больных, находящихся под действием наркотических средств, вы не имеете права. Все, что он вам сейчас скажет, в суде недействительно.

– Марина Сергеевна, – вздохнул он, – вашу бы энергию да в другое русло… – Он пошел в палату, а я стала ждать, что из этого выйдет.

Появился он где-то через полчаса.

– Что он вам сказал? – вежливо поинтересовалась я.

– А ничего, – усмехнулся Олег Эдуардович с некоторым злорадством. – Темно было, никого не видел, ничего не слышал и знать не знает, за что в него могли стрелять. Обычная история: они всегда молчат.

– Послушайте, но ведь он мне сказал… – начала я.

– Да? А мне он ничего не сказал. Всего доброго, Марина Сергеевна. – Он проникновенно улыбнулся на прощание и зашагал к выходу. Поразмышляв, я решила навестить завотделением. С утра он пребывал в благодушном настроении и меня встретил милостиво. Я начала с места в карьер:

– Павел Степанович, просто не знаю, что делать. Больной из первой палаты, Стариков, заявил, что его хотят убить. Я позвонила в милицию, пришел их сотрудник, поговорил с больным и ушел. Вроде бы их все это не касается. А если Стариков прав и его действительно здесь у нас убьют? Нужен нам труп в отделении?

Трупы мы не жаловали в принципе, а попасть в газету в раздел «Криминальная хроника» и вовсе было делом неприятным. Непременно копать начнут, лезть во все щели и задавать вопросы, например, почему сотрудников на данное время оказалось вдвое меньше, чем положено… Эти мысли отчетливо читались на высоком челе моего шефа.

– Они совершенно не желают понять, что у нас здесь больница и мы несем ответственность за людей… Даже теоретическая опасность… – зашлась я от негодования, а потом вожделенно поглядела на бутылку боржоми. Шеф торопливо налил мне целый стакан и уверенно заявил:

– Я сейчас же этим займусь. Не волнуйтесь, Марина Сергеевна, работайте спокойно, а этим деятелям придется несладко.

Слово шефа дорогого стоило: к концу моего дежурства возле двери первой палаты сидел милиционер в штатском, слегка расхлябанный и скучающий. Но это все же лучше, чем ничего.

Так совершенно незаметно спасение жизни незнакомого человека стало для меня личным делом. Хотя у него и имелись имя и фамилия, с легкой Наташкиной руки все в отделении называли его «твой дядька», и я сама, забываясь, говорила «мой», испытывая за него некоторую гордость: он уверенно и быстро шел на поправку. Одно было плохо: «мой дядька» никак не желал поверить, что находится в безопасности.

Я пыталась навести справки о его родных. Олег Эдуардович, к которому я обратилась вновь, несколько раздраженно заявил, что знает только одного близкого родственника моего пациента: зовут его серый волк и обитает он в тамбовских лесах. Я не стала сердиться на человека.

Собственные мои попытки отыскать его родственников к успеху не привели.

– Не слишком ли далеко ты заходишь? – недоумевала Наташка.

– А я никогда не разделяла твоей страсти к полумерам. Берешься за дело, так делай по максимуму.

В четверг Стариков окончательно пришел в сознание, и сразу же наметилось ухудшение. Больной волновался и звал меня.

– Ты съездила? – спросил он, как только я вошла в палату. – Нашла его?

– Послушайте, – начала я, – возле вашей двери дежурит милиционер, здесь вы в безопасности…

– Дурочка, – зло засмеялся он и тут же протянул ко мне руку. – Прости, дочка. Мне надо уходить отсюда.

– Вы не понимаете… вам нельзя. Еще минимум две недели… И даже после этого вы должны находиться под наблюдением врача.

– Они быстро узнают, – заметался он. – Я здесь как заяц в силке… Дочка, отыщи моего парня, только скажи ему, а он найдет выход…

– Хорошо, давайте я позвоню ему. Телефон есть?

– Какой телефон… – Он засмеялся и покачал головой. – Найди его, слышишь, Алена должна знать… – Он так разволновался, что ему пришлось сделать укол. Я пребывала в смятении. Может, действительно стоит съездить в этот Цыганский поселок? Искать там неведомую Алену и спрашивать о каком-то парне, которого «дядька» даже не удосужился назвать по имени? Нет, все это здорово отдавало дрянным детективом, к тому же ехать туда одна я просто боюсь, а желающие составить мне компанию вряд ли отыщутся.

Около двенадцати меня разыскала Ася.

– Марина Сергеевна, – с видом профессионального заговорщика зашептала она, – сейчас звонили по поводу вашего…

– Хорошо, – пожала я плечами. – Должно быть, родственники нашлись.

Ася кашлянула и заметила виновато:

– Голос такой противный, спрашивал, пришел ли в себя…

Я насторожилась. Асины сомнения вдруг передались и мне.

– А ты что сказала?

– А я сказала, что по телефону справок не даем, и трубку бросила. А он опять звонит. Я ему: обратитесь к лечащему врачу.

– Правильно, – кивнула я, Ася улыбнулась.

– Боязно, Марина Сергеевна, – через минуту сказала она. – А эти, что у палаты должны дежурить, на посту сидят с медсестрами. А то курить уйдут, и на целый час…

– Указывать, где им сидеть, мы с тобой, пожалуй, не можем…

– Да уж… целый день языками чешут, а такие крутые, куда деваться…

– Ты повнимательнее будь, если что-то не так, сразу ко мне.

Беспокойство тугим клубком залегло где-то в левой стороне груди и больше не отпускало. В три часа в ординаторскую постучали. Я крикнула:

– Да.

Дверь открылась, заглянула Ася и сказала:

– Марина Сергеевна, тут родственник больного, спрашивает о состоянии…

– Проходите, – кивнула я, и он вошел.

– Здравствуйте.

Его глаза впились в мое лицо и проглотили его вместе с белой шапочкой на голове.

– Садитесь, пожалуйста, – сказала я и стала перекладывать на столе бумаги. Мне требовалась как минимум минута, чтобы унять сердцебиение и прийти в себя. Тип, что сидел напротив, вызывал в моей душе смятение. Узкое лицо, узкие глаза, узкий рот. Хищный, как ястреб. Мне стало ясно: он именно тот, кого смертельно боялся мой подопечный.

Закончив с бумагами, я сложила руки, довольная тем, что они не дрожат, ободряюще улыбнулась и сказала:

– Я вас слушаю.

– Меня интересует Стариков Юрий Петрович.

Я подняла брови.

– Стариков… ах, да, первая палата. Он поступил без документов и лежал, так сказать, безымянный. Нам пришлось обратиться в милицию. Одну минуту… – Я стала вновь перекладывать бумаги. Он пристально наблюдал за мной. Не взгляд, а луч лазера. – Вы родственник? – спросила я.

– Да.

– Близкий?

– Ближе у него нет.

– Что ж… буду с вами откровенна… – Я прочитала десятиминутную лекцию, обильно снабдив ее латинскими терминами.

Он мог понять одно слово из двадцати, если, конечно, не был врачом. Врачом он не был, он был убийцей, я это кожей чувствовала. Внимательно слушал, надеясь, что я подавлюсь очередным труднопроизносимым словом и скончаюсь от удушья. Подобные слова – мое хобби, от них я не умру, так же как от его взгляда, как бы он ни старался просверлить во мне основательную дыру. Для моей кончины требовалось кое-что посущественнее.

Я обратила внимание на карман его пиджака. Он заметно оттопыривался и наводил на невеселые мысли. Я произнесла последнюю фразу, с сочувствием вздохнула и закрыла рот.

– Как он, доктор, выкарабкается? – разлепил узкие губы этот тип.

– Делаем все возможное, – пожала я плечами. – Но вы должны понять: врачи не боги. Он до сих пор не пришел в себя, и его состояние особого оптимизма не внушает.

– Но шанс есть?

Я опять пожала плечами.

– Шанс есть всегда. Более или менее значительный… В этом случае скорее менее… В общем, ничего обещать вам, к сожалению, не могу.

– Но надеяться-то можно? – не унимался тип.

Я пожала плечами в третий раз.

– Чудеса еще случаются…

– А взглянуть на него я могу? – хищно спросил тип.

– Он в реанимации, доступ туда закрыт, но вы можете увидеть его в окно. Идемте, – сказала я и повела его к первой палате. Он торопливо заглянул в окошко. Стариков Юрий Петрович лежал неподвижно, с голубоватой бледностью в лице и плотно сомкнутыми веками. Гостю он, должно быть, понравился.

– Он неплохо выглядит, – заверила я.

– Да уж… – как-то туманно ответил он, и мы пошли к выходу.

– А почему он к вам попал? – спросил тип. – Мы через «Скорую помощь» искали.

– Его доставила не «Скорая помощь», а какой-то водитель на своей машине. Обнаружил на лесной дороге.

– Адрес оставил? – жестко осведомился тип и поспешно добавил: – Надо бы отблагодарить человека.

«Уж как-нибудь без вашей благодарности», – подумала я, а вслух сказала:

– К сожалению, нет. Он не представился, а нам и вовсе не до расспросов было, требовалась срочная операция. Попробуйте дать объявление в газету, может, откликнется.

Идея ему не особенно понравилась, и правильно, откликаться на его объявление я точно не стану.

Заботливый родственник сказал «до свидания» и удалился, так и не поинтересовавшись, что же случилось с близким человеком: авария или внезапный приступ аппендицита. Да и зачем, он не хуже меня знал, что аппендицитом здесь не пахнет. Может, те пули, что я извлекала с таким старанием, именно он и послал в цель?

Я вернулась к первой палате. Охрана в образе мордастого парня лет тридцати тосковала на стуле.

– Вы уже сообщили своему начальству? – ласково спросила я.

– О чем? – удивился он.

– О том, что Стариковым интересовался очень подозрительный тип. Ася ведь вас предупредила?

– Ну… предупредила, – отозвался он. – А почему сразу «подозрительный»? Пришел человек о здоровье справиться… Детективы надо меньше смотреть.

Мне очень хотелось свернуть ему шею, думаю, у меня неплохо бы получилось. Я и помыслить не могла, что всего через несколько часов я приложу немало усилий, чтобы вернуть к жизни этого сукиного сына, сидящего передо мной в ленивой позе.

Посовещавшись с Наташкой, я решила, что интерес к моему «крестнику» на некоторое время должен поутихнуть. Как выяснилось, мы жестоко заблуждались.

Около восьми в отделении появился посетитель. Я спешила по делам. А он шел по коридору мне навстречу. Поначалу я не обратила на него внимания, идет себе человек в белом халате, как видно, навестить родственника… И вдруг натолкнулась на его взгляд. Тот «дневной» тип рядом с ним выглядел невинным младенцем. Сердце подскочило и забилось где-то в горле.

Я быстро огляделась: слишком много людей вокруг, чтобы он мог вести себя особенно нагло. Даже типы с такими сумасшедшими глазами не открывают без причины стрельбу.

Я проводила его взглядом, он уверенно шел к первой палате. Мне хорошо был виден коридор и пустой стул, на котором должен был восседать охранник.

– Молодой человек, вы куда? – окликнула я. – Там реанимация, посторонним вход запрещен.

В этот момент из третьей палаты появился медбрат с капельницей, преграждая ему путь. Тип притормозил, мазнул глазами вокруг и, не отвечая, пошел к выходу. Я предусмотрительно шарахнулась в сторону, съежившись под его взглядом до размеров булавочной головки. Мне расхотелось спрашивать, что он здесь делает. Впрочем, мудрость не свойственна одиноким женщинам, рожденным в год Свиньи, теперь мне это доподлинно известно.

Я бросилась искать охранника. Он шел из туалета, я подскочила к нему и машинально схватила за локоть.

– Только что в отделении был убийца…

– Серьезно? А вы откуда знаете?

– Вы бы видели его глаза…

– Вы бы видели глаза моей жены, когда я ей зарплату приношу…

– По крайней мере, не отходите от палаты.

– Что ж теперь, и в туалет нельзя?

Я покачала головой и пошла в ординаторскую. Наташки там не было. Я постояла немного, разглядывая линолеум, порванный в двух местах, и вернулась в коридор. Этот визит навел меня на мысль, что «крестник» мой до утра не доживет. Если я, конечно, не вмешаюсь.

Лестничная клетка отделяла хирургию от терапевтического отделения. Я направилась туда. Дверь терапии запиралась на крючок, я слегка ее подергала, и она открылась: фокус, известный всем в обоих отделениях. Лампы в этом крыле выключены, значит, палаты пустуют. Ближайшая ко мне «платная» с телевизором и душем была заперта, но ключ торчал в замке.

Я открыла дверь и вошла. На пару часов лучшего убежища не найти. Я торопливо вернулась в свое отделение. Наташка сидела в ординаторской.

– Ты чего дерганая какая-то? – спросила она.

– К нему приходили. Убийца.

– Что, так и представился?

– Без надобности. По глазам видела. Сначала один – днем, а сейчас еще один со звериным взглядом. Если мы дядьку не вывезем, он труп.

– Спятила, – растерялась Наташка. – Что значит вывезем? Его место в больнице. И куда мы его перевезем, к тебе на квартиру? Можно, конечно, ко мне, да соседи на стенку полезут, скажут, опять мужика притащила.

– Он мне адрес дал… Подменишь меня, я мигом…

– Маринка, это не наше дело… В конце концов, ты можешь ошибаться.

– Точно, только проверять, так ли это, охоты нет никакой. Если мы его вывезем, у него появится шанс.

– Мы его не вывезем, – серьезно возразила она. – Некуда, это во-первых, во-вторых, если ты права, то они наверняка следят за больницей. Нас засекут и убьют вместе с ним.

– Точно. Поэтому мы спрячем его здесь, в больнице, в терапии, в платной палате. Ночью туда никто не сунется, свет можно не включать, а ключ возьмем с собой.

– А если ему станет хуже?

– Рискнем.

– Ты понимаешь, что это подсудное дело?

– Жизнь человеку спасти?

– Маринка, менты говорят, он бандит.

– Ага. Мы будем сидеть и ждать, когда его убьют.

– Позвони в милицию.

– Да им плевать… Ладно, не суйся. Помоги мне переложить его на каталку, а дальше я сама.

– Дура, мать твою… – рявкнула Наташка и шагнула к двери.

Вся процедура заняла минут двадцать. Работы слаженнее мне в жизни наблюдать не приходилось. Наташка работала как швейцарские часы: уверенно и с максимальной точностью, а про меня и говорить нечего.

Нам повезло, к этому времени пациенты уже заняли свои места ближе к телевизору, и мы беспрепятственно перевезли «крестника» в соседнее отделение, ни в коридоре, ни на лестничной клетке не встретив ни души.

– Оставим его на каталке? – заговорщицки прошептала Наташка уже в палате.

– Конечно. Одна здесь справишься?

– Справлюсь. А ты?

– Меня этот тип беспокоит, как бы он не вернулся.

– И что ты сделаешь? – ехидно спросила она.

– Откуда мне знать? Встану грудью. Между прочим, у нас больные…

– Да знаю я, знаю… А душа тоскует… Не делом мы занялись.

Дослушивать я не стала, выскользнула из палаты и вернулась в отделение. Стул возле первой палаты по-прежнему пустовал. Я прошла по коридору. Дверь на лестничную клетку была открыта. Спустилась на первый этаж. Возле подъезда на скамейке сидели две молодые женщины и курили. Пришлось напомнить им о режиме. Очень неохотно они отправились в палату. Я заперла дверь на засов, впервые согласившись с начальством, что дисциплина в больнице заметно упала.

Поднялась в отделение, заперла дверь на ключ и даже несколько раз толкнула ее плечом. Не будут же они брать отделение штурмом? Или будут?