После заката (сборник) Кинг Стивен

Stephen King

JUST AFTER SUNSET

© Stephen King, 2008

© Школа перевода В. Баканова, 2010

© Перевод. В. Вебер, 2010

© Перевод. Т. Перцева, 2010

© Перевод. С. Самуйлов, 2015

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

Предисловие

Как-то раз в 1972 году я вернулся домой с работы и застал жену за кухонным столом. Перед ней лежали садовые ножницы. Она улыбалась – значит, действительно серьезные неприятности мне не грозили. Но она попросила мой бумажник, а это уже не сулило ничего хорошего.

Так или иначе, я подчинился. Вытащив кредитную карточку топливной компании «Texaco» – в те годы их рассылали почти всем молодым парам, – Тэбби разрезала ее на три части. В ответ на мои возражения – мол, кредитка штука удобная, а нам пока удается выплачивать в конце месяца минимальный взнос (иногда и превышая его) – она лишь покачала головой и сказала, что процентов набегает больше, чем по силам выдержать нашему хрупкому семейному бюджету.

– Лучше не искушать себя, – добавила она. – Свою я уже разрезала.

Так и вышло. Следующие два года мы оба обходились без кредитных карточек.

Тэбби поступила правильно, более того – грамотно, потому что нам тогда едва перевалило за двадцать и надо было чем-то кормить двоих детей; в финансовом плане мы едва сводили концы с концами. Я преподавал в старших классах английский язык, а в каникулы подрабатывал в прачечной, где стирал простыни из мотелей и время от времени развозил чистое белье заказчикам. Тэбби в дневное время сидела с детьми и писала стихи, пока они спали, а когда я возвращался из школы, уходила отрабатывать полную смену в «Dunkin’ Donuts». Наших совокупных доходов хватало на оплату жилья, питание и подгузники для маленького сына, но вот телефон мы содержать уже не могли, и в итоге его постигла судьба кредитных карточек. Слишком велик был соблазн звонить родным в другие города. У нас оставалось достаточно на книги – без них мы оба не представляли жизни – и мои вредные привычки (пиво и сигареты), но не более того. Так что вряд ли нам пристало выкладывать денежки за привилегию носить в кармане полезный, но в конечном счете коварный кусочек пластика.

Остатки средств обычно уходили на вещи вроде ремонта машины, врачебных услуг и того, что мы с Тэбби называли «детской дребеденью»: игрушки, манеж, эти невыносимые книжки Ричарда Скэрри… Здесь нас часто выручали рассказы, которые мне удавалось сбыть в мужские журналы – «Cavalier», «Dude», «Adam» и так далее. В те годы меня не занимало, творю ли я настоящую литературу, а разговоры о том, уготована ли моим произведениям «долгая жизнь», казались не меньшей роскошью, чем кредитки от «Texaco». В этих рассказах – когда их получалось продать, а так выходило не всегда – я видел прежде всего дополнительный источник дохода. Для меня каждый из них был как пиньята[2], только колотил я по ним не палкой, а своей фантазией. Иногда они разбивались, и мне перепадало несколько сотен баксов. Бывало и наоборот.

К счастью – а поверьте, тогда я вел необычайно счастливую жизнь, во многом лучше теперешней, – эта работа еще и приносила мне радость. Большинство рассказов я создал в припадке вдохновения, получая нешуточное удовольствие от процесса. Они выпрыгивали на бумагу один за другим, как рок-хиты из жерла радиостанции, которая всегда играла в прачечной, превратившейся для меня в рабочий кабинет.

Я работал быстро, без передышки, редко занимаясь правкой после завершения второго наброска, и мне даже в голову не приходило задуматься, откуда берутся сюжеты или чем структура хорошего рассказа отличается от структуры романа, или как учесть динамику развития персонажей, предысторию и временные рамки. Я бил наугад, полагаясь исключительно на свою интуицию и мальчишескую самоуверенность. Поток не иссякал, а остальное меня не волновало. Других поводов для волнения и не было. Естественно, у меня и мысли не возникало, что создание рассказов – хрупкий навык, который без постоянного применения выветривается. Тогда эта хрупкость не заявляла о себе, и каждая история была для меня сродни бульдозеру.

В Америке большинство популярных романистов рассказов не пишут. Вряд ли дело в деньгах: коммерчески успешным авторам о таких вещах задумываться не надо. Скорее причина в том, что у мастеров крупной формы начинается своего рода клаустрофобия, когда у них нет и семидесяти тысяч слов на разгон. Или, быть может, искусство миниатюризации теряется само собой. В жизни много вещей вроде езды на велосипеде, но создание рассказов не из их числа. Забыть, как это делается, легче легкого.

В конце восьмидесятых и в девяностые я писал все меньше и меньше рассказов, а те, что все-таки писал, становились все длиннее и длиннее (парочка таких вошла и в эту книгу). Это еще ничего. Но были рассказы, за которые я не садился, потому что надо было заканчивать очередной роман, а это уже совсем не радовало – прописавшись на задворках моего сознания, заброшенные идеи просто умоляли, чтобы их перенесли на бумагу. Некоторым в конце концов повезло; другие, увы, сгинули без следа, будто пыль на ветру.

Что хуже всего, были и третьи – я совершенно не представлял, с какой стороны к ним подступиться, и это угнетало. Несомненно, мне не составило бы труда написать их в той прачечной или на миниатюрной «Оливетти» жены, однако теперь, когда я немолод, отточил мастерство и разжился куда более дорогими инструментами – вроде «Макинтоша», на котором пишу эти строки, – эти истории никак не давались мне. Помню, запоров одну из них, я представил стареющего оружейника, который с тоской смотрит на изящный толедский клинок и думает: «А ведь я тоже умел такие делать».

И вот три или четыре года назад мне пришло письмо от Катрины Кенисон, координатора серии «Лучшие рассказы Америки» (позже ее сменила на этом посту Хайди Питлор, которой посвящается эта книга). Миссис Кенисон интересовало, как я отношусь к тому, чтобы выступить редактором антологии 2006 года. Мне не понадобилось откладывать решение на следующий день, даже на послеобеденную прогулку. Я сразу же ответил согласием – по многим причинам, в том числе альтруистическим, и все же я буду последним лгуном, если не признаю, что мной руководили и корыстные мотивы. Размышлял я примерно так: если начитаться побольше рассказов, с головой погрузиться в лучшие образцы малой прозы, публикуемые в американских литературных журналах, то, может быть, мне удастся хотя бы частично вернуть ускользающее чувство легкости. И не в том дело, что без журнальных гонораров – скромных, но очень своевременных, когда только-только начинаешь новый роман – я не смог бы купить новый глушитель на автомобиль или подарок для жены. Просто бумажник, набитый кредитками, не казался мне достойной компенсацией за утраченную способность писать рассказы.

За год редакторской работы я прочел несколько сотен рассказов, но здесь распространяться о них не буду; если вам интересно, купите книгу и ознакомьтесь с предисловием (заодно вам перепадет два десятка первоклассных историй, а это не абы что). Важнее, что я снова вошел в азарт и стал писать рассказы как прежде. Мне хотелось на это надеяться, но по-настоящему поверить в такую возможность я даже не осмеливался. Первой из «новых» историй стала «Уилла»; она и открывает этот сборник.

Можно ли назвать эти рассказы удачными? Надеюсь. Помогут ли они вам скоротать утомительный перелет (если вы читаете) или долгую автомобильную поездку (если слушаете аудиокнигу)? Очень надеюсь, потому что в таких случаях приходит в действие своего рода магия.

Я писал их с наслаждением, это факт. И надеюсь, вам понравится их читать. Надеюсь, они увлекут вас. И пока я буду помнить, как это делается, будут появляться новые истории.

Ах да, вот еще что. Знаю, некоторым читателям интересно, как и для чего появился на свет тот или иной рассказ. Если вы принадлежите к их числу, то мои «заметки на полях» ждут вас в конце книги. Если заберетесь туда раньше, чем прочтете сами рассказы, стыд вам и позор.

Ну а теперь не буду вам мешать. Но прежде чем удалиться, я хотел бы поблагодарить вас за то, что пришли. Занимался бы я тем, чем занимаюсь, если бы не было вас? Да, несомненно. Я чувствую себя счастливым, когда слова складываются в картинки, а выдуманные люди делают вещи, которые доставляют мне удовольствие. Но с тобой все-таки лучше, Постоянный Читатель.

С тобой всегда лучше.

Сарасота, штат Флорида 25 февраля 2008 года

Уилла

Ты не видишь дальше собственного носа, сказала она. И слегка перегнула палку. Может, во многом он заслуживал ее насмешек, но кое-что все-таки видел. И вот теперь, когда небо над хребтом Уинд-Ривер подернулось померанцевой рыжиной, Дэвид окинул станцию взглядом и понял – Уиллы здесь нет. Да откуда мне знать, одернул он себя, однако так думала только его голова – у занывшего вдруг желудка имелось другое мнение.

Он пошел искать Лэндера, который относился к Уилле с симпатией. Когда она проворчала, что «Амтрак», из-за которого они торчат в этом захолустье, не лучше кучи дерьма, старик сказал: языкастая девка. Большинству было на нее плевать, чем бы там ни провинился «Амтрак».

– Тут несет черствыми крекерами! – крикнула Хелен Палмер, когда Дэвид поравнялся с ней.

Она снова пробралась к излюбленной скамейке в углу. Сейчас за ней присматривала женщина по фамилии Райнхарт, дав ее мужу небольшую передышку. Она улыбнулась Дэвиду.

– Вы не видели Уиллу? – спросил Дэвид.

Миссис Райнхарт с прежней улыбкой покачала головой.

– А на ужин у нас рыба! – прогремела Хелен Палмер. Во впадинке у нее на виске пульсировал клубок голубых жилок. Люди стали оборачиваться. – Час от ч-часу не легче!

– Тише, Хелен! – шикнула миссис Райнхарт. Ее могли бы звать Салли, хотя такое имя Дэвид точно запомнил бы – Салли в последнее время попадаются нечасто. Теперь над миром властвуют всевозможные Эмбер, Эшли и Тиффани. Уилла – еще один вымирающий вид. При этой мысли у него опять похолодело в желудке.

– Крекерами! – бушевала Хелен. – Старыми вонючими крекерами!

Генри Лэндер сидел на скамейке под часами, обняв жену за талию. Взглянув на Дэвида, он покачал головой.

– Ее здесь нет. Такие дела. Если ушла в город, тебе еще повезло. Могла и слинять потихоньку. – И он многозначительно поднял большой палец.

Вряд ли невеста Дэвида подалась бы на запад без него, в такое он верить отказывался. А вот в то, что ее здесь не было… Он почуял ее отсутствие, даже не успев всех пересчитать. В памяти всплыла строчка из какого-то старого рассказа или стихотворения о зиме: «И пустоты крик, в сердце гулкий крик»[3].

Станция представляла собой узкую дощатую горловину. По всей ее длине под флуоресцентными лампами прохаживались люди. Другие с опущенными плечами сидели на скамейках – такую позу можно встретить только в подобных местах, где пассажирам приходится терпеливо ждать, пока возникшие невесть откуда проблемы кто-нибудь устранит и можно будет продолжить путешествие. По собственной воле в городки вроде Кроухарт-Спрингс, штат Вайоминг, наведываются немногие.

– Не вздумай ее искать, Дэвид, – сказала Рут Лэндер. – Уже темнеет, а здесь полно всякой живности. И я не про койотов. Тот хромой книготорговец сказал, что видел на той стороне полотна, возле пакгауза, парочку волков.

– Биггерс, – уточнил Генри. – Его зовут Биггерс.

– Да мне-то что, хоть Джек Потрошитель, – буркнула Рут. – Я это к чему: ты уже не в Канзасе, Дэвид.

– Но если она…

– Она ушла еще до заката, – перебил его Генри Лэндер.

Будто при свете дня волк (или медведь) не станет нападать на беззащитную женщину. Хотя как знать. Дэвид был банковским служащим, а не специалистом по дикой природе. И он был молод.

– Если придет аварийный состав, а ее здесь не будет, она останется здесь.

У него никак не получалось довести до их сознания эту простую мысль. «Не контачило», как выражались ребята из чикагского офиса.

Генри поднял брови:

– Хочешь сказать, если вы оба опоздаете на поезд, будет чем-то лучше?

Если они оба опоздают, то либо поедут на автобусе, либо дождутся следующего состава. Лэндеры не могли этого не понимать. Или все-таки?.. Их усталость бросалась в глаза. Перед Дэвидом сидела пара измученных людей, временно застрявших в краю ковбойских комбинезонов. Но кого вообще заботит судьба Уиллы? Если она сгинет на просторах Высоких равнин, кто еще о ней вспомнит, кроме Дэвида Сэндерсона? Ее здесь даже недолюбливали. Эта стерва Урсула Дэвис однажды заявила ему, что если бы мать Уиллы вовремя убрала из ее имени последнюю букву, «оно подходило бы ей куда больше».

– Схожу в город, поищу ее, – решил он.

Генри вздохнул.

– Сынок, ты совершаешь большую глупость.

– Мы ведь не сможем пожениться в Сан-Франциско, если она останется в Кроухарт-Спрингс, – возразил он, надеясь обратить все в шутку.

Мимо проходил Дадли. Дэвид не знал, имя это или фамилия – знал только, что Дадли занимал должность в компании «Стейплс» и направлялся в Миссулу на какое-то региональное совещание. Обычно Дадли держался тихо, поэтому ослиное ржание, которым он огласил вечерние тени, не просто удивляло – шокировало.

– Если поезд придет и вы на него не успеете, – сказал он, – можете разыскать мирового судью и оформить брак прямо здесь. А когда вернетесь на восток, будете рассказывать друзьям, что у вас была настоящая ковбойская свадьба. Иииии-аааа, братишка!

– Лучше не надо, – вновь подал голос Генри. – Мы здесь надолго не задержимся.

– И что, мне ее тут бросить? Ересь какая-то.

Он отошел, пока Лэндер и его жена не нашлись с ответом. На соседней скамейке Джорджия Эндрисон смотрела, как ее дочь в красном дорожном платьице скачет по грязному плиточному полу. Пэмми Эндрисон словно и не знала, что такое усталость. Дэвид попытался вспомнить, видел ли ее хоть раз спящей с тех пор, как их поезд сошел с рельсов возле железнодорожного узла Уинд-Ривер и они застряли здесь как никому не нужная посылка на заброшенной почте. Кажется, один раз видел – у матери на коленях. Впрочем, это могло быть и ложное воспоминание, порожденное уверенностью, будто пятилетним детям полагается много спать.

Пэмми бесенком скакала с плитки на плитку, превратив пол станции в гигантские классики. Из-под красного подола выглядывали пухлые коленки.

– Жил-был один парень, его звали Бадом, – вывела она на тягучей высокой ноте, от которой у Дэвида заныли пломбы. – Он шел и упал, и шлепнулся задом. Жил-был один парень, его звали Дэвид. Он шел и упал, и поранил свой бэвид.

Она захихикала и показала пальчиком на Дэвида.

– Пэмми, а ну-ка прекрати! – цыкнула на нее Джорджия Эндрисон и, одарив Дэвида улыбкой, откинула с лица набежавшую прядь.

В этом жесте проглядывала невероятная усталость. Он подумал, что с такой резвуньей дорога покажется вдвое длинней, особенно если учесть отсутствие на горизонте мистера Эндрисона.

– Видели Уиллу? – спросил он.

– Вышла.

Она показала на табличку над дверью: «К ОСТАНОВКЕ РЕЙСОВЫХ АВТОБУСОВ И ТАКСИ. ЗАБЛАГОВРЕМЕННО БРОНИРУЙТЕ ГОСТИНИЧНЫЕ НОМЕРА ПО БЕСПЛАТНОМУ ТЕЛЕФОНУ».

К нему подковылял Биггерс.

– А вот я без хорошей винтовки нос бы наружу не показывал. Здесь водятся волки. Сам видел.

– Жила одна тетя, ее звали Уилла, – пропела Пэмми, – от головной боли таблеточки пила. – И она с хохотом повалилась на пол.

Биггерс – книготорговец – не стал дожидаться его ответа и захромал дальше. Его тень то вырастала, то сжималась в свете флуоресцентных ламп.

В проеме двери с табличкой скучал Фил Палмер, страховой агент на пенсии. Они с супругой направлялись в Портленд. Там им предстояло какое-то время погостить у старшего сына и его жены, однако Палмер по секрету рассказал Уилле и Дэвиду, что Хелен скорее всего уже никогда не вернется на восток. Ее одновременно подтачивали рак и болезнь Альцгеймера. Уила брякнула что-то насчет «два по цене одного». Когда Дэвид упрекнул ее в черствости, она посмотрела на него, открыла рот, но в конце концов лишь мотнула головой.

Палмер, как обычно, спросил:

– Эй, сучок, есть бычок?

На что Дэвид, как обычно, ответил:

– Я не курю, мистер Палмер.

И в ответ традиционное:

– А я на всякий случай.

Дэвид ступил на бетонированную платформу, где пассажиры дожидались автобуса до Кроухарт-Спрингс. Палмер нахмурил брови.

– Не советовал бы, мой юный друг.

С другой стороны станции, где полынь и ракитник вплотную подобрались к путям, послышался вой. Это могла быть большая собака, но не обязательно. К первому голосу присоединился второй. Слившись в единой гармонии, они стали удаляться.

– Дошло, о чем я, красавчик? – И Палмер ухмыльнулся, словно концерт был устроен по его заказу.

Дэвид повернулся и начал спускаться по ступенькам; ветер трепал на нем куртку. Он шел быстро, боясь передумать, но по-настоящему тяжело дался только первый шаг. Потом его подстегивали мысли об Уилле.

– Дэвид, – позвал Палмер уже без всякой шутливости в голосе. – Не надо.

– С какой стати? Она ведь ушла. И вообще, волки вон там. – Он показал большим пальцем через плечо. – Если это они.

– Да кто же еще, они самые. Ну допустим, они тебя и не тронут – думаю, в это время года им хватает прокорма. Вот только какая нужда вам обоим застревать в этой Богом забытой дыре только из-за того, что ей вдруг захотелось городской шумихи?

– Вы, кажется, не понимаете – она же моя девушка.

– Позволь поведать тебе одну неприятную истину, друг мой: если бы она и в самом деле считала себя твоей девушкой, то не поступила бы подобным образом. Ты так не думаешь?

Дэвид помолчал, запутавшись в собственных мыслях. Из-за того, наверное, что не видел дальше собственного носа. Так сказала Уилла. Наконец он повернулся и поднял взгляд на Фила Палмера.

– По-моему, не годится бросать невесту в такой глуши. Вот как я думаю.

Палмер вздохнул.

– Вот пускай один из этих любителей отбросов цапнет тебя за задницу. Может, поумнеешь. Малышке Уилле Стюарт ни до кого нет дела, и не замечаешь этого один ты.

– Если попадется круглосуточный магазинчик, взять вам пачку сигарет?

– А почему бы, чтоб тебя, и нет? – проворчал Палмер.

Дэвид зашагал по безлюдной стоянке, которую пересекала надпись «МАШИНЫ НЕ ПАРКОВАТЬ. МЕСТА ДЛЯ ТАКСИ». Вдруг старик крикнул:

– Дэвид!

Он обернулся.

– Автобус будет только завтра, а до города три мили. Так написано на стенке информационного киоска. Если туда и обратно, получается шесть миль. Пешком. Это как минимум два часа, а ведь тебе еще надо ее найти.

Дэвид в знак понимания поднял руку и пошел дальше. С гор дул ветер, и довольно холодный, но ему нравилось, как тот треплет его легкую куртку и взъерошивает волосы. Поначалу он выглядывал по обеим сторонам дороги волков, но вскоре мысли вернулись к Уилле. Вообще после второй или третьей их встречи его ум редко был занят чем-нибудь другим.

Ей не хватало городской шумихи, здесь Палмер попал в точку, вот только Дэвид сомневался, что Уилла думает только о себе. На самом деле ей просто надоело торчать на станции с кучкой старых пердунов, которым лишь бы побрюзжать о том, как они не успеют туда, как опоздают сюда и так далее. Скорее всего городок ничего особенного собой не представлял, но там теоретически можно было поразвлечься, и это перевесило для нее риск, что подарочек от «Амтрака» придет в ее отсутствие.

Ну и куда же ее занесло в поисках развлечений?

Конечно же, в Кроухарт-Спрингс, где железнодорожный вокзал ютится чуть ли не в сарае, который может похвастаться лишь надписью «ВАЙОМИНГ – ШТАТ РАВНОПРАВИЯ»[4] красной, белой и синей краской на зеленой стене, нет ночных клубов в полном смысле слова. Ни клубов, ни дискотек, а вот бары – другое дело. В один из них она, видимо, и заглянула. Хоть как-то разгонит скуку.

Наступила ночь, и небо от востока до запада ковром с тысячами блесток усыпали звезды. Между двумя горными пиками выглянул, да там и остался полумесяц, озарив полоску шоссе и прилегавшие пустоши больничным светом. На станции ветер лишь посвистывал в застрехах, а здесь в воздухе стоял странный гул. Дэвиду вспомнилась занудная песенка Пэмми Эндрисон.

Он шел, прислушиваясь, не приближается ли к станции поезд. Поезда не было; но когда ветер на минуту стих, послышалось отчетливое «цок-цок-цок». Обернувшись, он увидел на разделительной линии автострады 26, шагах в двадцати от себя, волка. Размерами зверь едва уступал теленку, шкура у него была свалявшаяся, как мех шапки-ушанки. В свете звезд шерсть казалась почти черной, глаза – желтыми, цвета мочи. Увидев Дэвида, волк ощерился и запыхтел, как маленький локомотив.

Времени на испуг не оставалось. Дэвид сделал шаг к волку, хлопнул в ладоши и крикнул:

– А ну пшел отсюда! Пшел, пшел!

Волк поджал хвост и дал стрекача, оставив на асфальте дымящуюся кучку. Дэвид позволил себе ухмылку, но подавил смех, чтобы не искушать понапрасну судьбу. Вместе со страхом навалилось непонятное, отрешенное. Он подумал, не сменить ли имя на «Вольф Перрипугер». Для банкира в самый раз.

На сей раз Дэвид все-таки не удержался от смеха. Он зашагал дальше, то и дело поглядывая через плечо. Волк не возвращался. Зато вернулась уверенность, что рано или поздно издалека донесется пронзительный свисток поезда; тогда вагоны с путей уберут, и заскучавшие пассажиры – Палмеры, Лэндеры, хромой Биггерс, неугомонная Пэмми и все прочие – отправятся дальше.

Ну и что с того? «Амтрак» придержит их багаж в Сан-Франциско; уж в этом на них можно положиться. А они с Уиллой поищут местный автовокзал. В «Грейхаунде» наверняка слыхали о существовании Вайоминга.

Наткнувшись на пустую банку из-под «Будвайзера», он стал пинать ее перед собой, пока вконец не смял и не зашвырнул в кусты. Пока Дэвид решал, лезть за ней или нет, до его ушей донеслась еле слышная музыка – басовые риффы и плач стил-гитары[5], при звуках которой ему всегда представлялись слезы из жидкого хрома. Даже в самых веселых песнях.

Сейчас она сидела там и слушала эту музыку. И вовсе не потому, что поблизости не нашлось других заведений – просто место было подходящее. Дэвид это чувствовал. Он оставил банку в покое и зашагал на звук стил-гитары, поднимая кроссовками клубы пыли, которую тут же уносил ветер. Вскоре послышался стук ударных, затем показалась красная неоновая стрела под вывеской с цифрами 26. Ничего удивительного. Это ведь автострада 26, так что для хонки-тонка[6] название вполне логичное.

Перед баром располагались две стоянки. Одна была заасфальтирована и до отказа забита пикапами и легковушками, в основном подержанными и американского производства. На другой, посыпанной гравием, натриевые лампы заливали белым сиянием ряды дальнобойных фур. Теперь Дэвид отчетливо различал партии соло- и ритм-гитары. На козырьке красовалась вывеска: «ТОЛЬКО СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ – «СОШЕДШИЕ С РЕЛЬСОВ»! ВХОД $5. ИЗВИНИТЕ».

«Сошедшие с рельсов», – подумал он. Да, группу она нашла подходящую.

Пятерка у него имелась, но вестибюль пустовал. За дверью виднелась деревянная танцевальная площадка, битком набитая танцующими парочками, одетыми в основном в джинсы с ковбойскими ботинками и самозабвенно тискавшими друг другу ягодицы под звуки «Столько дней, прошедших зря». Музыканты играли громко, слезливо и, насколько мог судить Дэвид Сэндерсон, исправно попадали в ноты. В ноздри ударил запах пива, пота, дешевого одеколона и духов из «Уол-Марта». Смех и гул разговоров – даже лихие выкрики с дальней стороны площадки – словно явились из снов, которые снятся каждую ночь в переломные моменты жизни: снится, что ты пришел неготовым на важный экзамен, или очутился голым посреди толпы людей, или откуда-то падаешь, или тебя занесло в какой-то странный город, и ты бежишь без оглядки навстречу своей судьбе.

Дэвид подумал, не убрать ли пятерку обратно в бумажник, но все-таки просунул голову в окошко кассы и оставил деньги на столе – пустом, если не считать пачки «Лаки-страйк» и романа Даниэлы Стил в мягкой обложке. Затем он прошел в главный зал.

«Сошедшие с рельсов» заиграли что-то веселенькое, и молодежь дружно задергалась, как панки на концерте. Слева посетители постарше выстроились в две линии по дюжине или около того человек в каждой и пустились в пляс. Оглядевшись, Дэвид сообразил, что на самом деле танцевали в один ряд. Всю дальнюю стену занимало зеркало, из-за чего площадка казалась в два раза больше.

Где-то разбился стакан.

– Братишка, а платить-то тебе! – крикнул солист.

Его слова сорвали аплодисменты. Когда в крови бурлит текила, подумал Дэвид, и не такое кажется верхом остроумия. «Сошедшие с рельсов» тем временем устроили инструментальный перерыв.

Над барной стойкой, имевшей форму подковы, висел неоновый красно-бело-синий контур хребта Уинд-Ривер; похоже, в Вайоминге к этой гамме питали особую страсть. Еще одна неоновая вывеска, переливавшаяся теми же цветами, гласила: «ТЫ В КРАЮ ГОСПОДНЕМ, БРАТИШКА». Слева от нее красовался логотип «Будвайзера», справа – «Корз». Перед стойкой в несколько рядов толпились люди. Трое барменов в белых рубашках и красных жилетах орудовали шейкерами, словно шестизарядными револьверами.

Зал был размером со здоровенный амбар – сейчас в нем гудело не меньше пяти сотен человек, – но у Дэвида не возникло сомнений, где искать Уиллу. Мой талисман всегда со мной, подумал он, проталкиваясь через толпу ковбоев и еле удерживаясь, чтобы не заплясать вместе с ними.

За баром и танцплощадкой располагалась небольшая полутемная зала с высокими кабинками. Почти во всех набилось по дружеской компании – со жбаном-другим пива для подкрепления сил; благодаря зеркалу каждая четверка удваивалась до восьмерки. И лишь в одной кабинке еще было куда пристроиться. Там в одиночестве сидела Уилла; ее закрытое платье в цветочек казалось неуместным среди «ливайсов», джинсовых юбок и рубашек с перламутровыми пуговицами. Стол перед ней пустовал – ни выпивки, ни еды.

Сначала Уилла его не увидела, заглядевшись на танцующих. Лицо ее раскраснелось, уголки рта прорезали глубокие морщинки. Здесь она выглядела совершенно чужой, но никогда Дэвид не любил ее больше, чем в эту минуту. Девушка, застывшая на грани улыбки.

– А, Дэвид, – сказала она, когда он протиснулся в кабинку. – Я надеялась, что ты придешь. Даже рассчитывала. Отличные ребята, правда? Такие шумные!

Из-за музыки ей приходилось чуть ли не кричать, но он чувствовал, что ей нравится и это. Мельком взглянув на него, она снова уставилась на танцплощадку.

– Да, ребята что надо, – согласился он. И не покривил душой. Он и сам ощущал, как что-то в нем откликается на музыку – несмотря на вернувшуюся потихоньку тревогу. Теперь, когда Уилла нашлась, у него снова был на уме только чертов поезд. – Солист прямо как Бак Оуэнс.

– Да? – Она с улыбкой посмотрела на него. – А кто такой Бак Оуэнс?

– Да не важно. Пора возвращаться на станцию. Если только ты не хочешь застрять тут еще на несколько дней.

– А что, это идея. Мне здесь нра… ух ты, смотри!

Над площадкой описал дугу стакан, блеснув на миг золотом и зеленью в лучах цветных прожекторов, и где-то вне поля видимости разлетелся вдребезги. Послышались одобрительные возгласы и даже аплодисменты. Уилла тоже захлопала в ладоши, но Дэвид заметил, что парочка накачанных парней с надписями «Охрана» и «Порядок» на футболках уже пробираются к предположительному месту запуска снаряда.

– В таких местах четыре драки за вечер это еще мало, – заметил Дэвид. – Плюс еще одна потасовка за счет заведения ближе к закрытию.

Уилла рассмеялась и пистолетиками наставила на него указательные пальцы.

– Здорово! Хочу на это посмотреть!

– А я хочу вернуться с тобой на станцию. Если тебе вздумается походить по барам в Сан-Франциско, то обязательно выберемся. Обещаю.

Она выпятила нижнюю губу, откинула со лба рыжеватые волосы.

– Это уже будет не то… Ну ты же понимаешь. В Сан-Франциско, наверное, в барах подают… ну, я не знаю… какое-нибудь вегетарианское пиво.

На сей раз расхохотался он. Вегетарианское пиво – это даже смешнее, чем банкир по имени Вольф Перрипугер. И все же тревога не отставала от него. Уж не отсюда ли и смех?

– Мы вернемся после короткого перерыва, – объявил солист, вытирая пот со лба. – А вы пейте до дна и не забывайте – с вами Тони Вильянуэва и «Сошедшие с рельсов».

– Пора надеть хрустальные туфельки и откланяться, – сказал Дэвид, взял ее за руку и стал вылезать из кабинки. Уилла не сдвинулась с места, но и руки его отпускать не стала, и Дэвид опять уселся за стол, чувствуя легкий прилив паники. Теперь ему стало понятно, как чувствует себя рыба, угодившая на крючок: вам уже не сорваться, мистер Окунь, так что добро пожаловать на берег, брюшком вверх… И снова этот взгляд – те же убийственно голубые глаза, те же морщинки в уголках рта, наметившие легкую улыбку… Уилла – девушка, читающая романы по утрам и стихи ночью… Девушка, полагающая теленовости – как она выразилась? – «слишком эфемерными».

– Гляди, – произнесла она, обратив лицо к зеркалу.

В зеркале Дэвид увидел приятную молодую пару с восточного побережья, почему-то застрявшую в Вайоминге. В своем ситцевом платье Уилла смотрелась получше его, но, кажется, так будет всегда. Вопросительно подняв брови, он перевел взгляд на оригинал.

– Нет, посмотри еще раз, – настояла она. Морщинки никуда не делись, но теперь она была серьезна – насколько позволял бушевавший вокруг разгул. – И подумай о том, что я тебе говорила.

С его губ едва не сорвалось: «Ты говорила мне о многом, и я постоянно об этом думаю», однако это был бы типичный ответ влюбленного – милый, но по сути бессмысленный. И поскольку Дэвид все-таки понял, к чему она клонит, он без лишних слов снова посмотрел в зеркало. На сей раз посмотрел по-настоящему – и не увидел никого. Перед его глазами была единственная пустая кабинка в «26». Он перевел взгляд на Уиллу, как громом пораженный… и все же, странное дело, не особенно удивленный.

– Ты хотя бы задумывался, как может привлекательная особа женского пола сидеть тут в гордом одиночестве, когда все ходит ходуном? – спросила она.

Он покачал головой. Нет, не задумывался. Он вообще о многом не задумывался – по крайней мере до этой минуты. Например, когда он в последний раз ел или пил. Или сколько сейчас времени, или когда успело зайти солнце. Он даже не знал, что именно с ними произошло. Просто «Северная стрела» сошла с рельсов, и вот теперь они сидят здесь и слушают кантри-группу, которая по какому-то совпадению называется…

– Я пинал пивную банку, – сказал он. – По дороге сюда я пинал банку.

– Да, – согласилась она, – а когда посмотрел в зеркало, сначала увидел нас. Ощущения – это еще не все, но вот если сложить их с ожиданиями… – Она подмигнула Дэвиду и поцеловала в щеку, прижавшись грудью к его плечу. Ощущения ощущениями, а это было нечто восхитительное – живое, теплое прикосновение. – Дэвид, бедняжка. Прости меня. Но ты молодчина, что пришел. Если честно, я не ожидала.

– Надо вернуться и рассказать остальным.

Она поджала губы.

– Зачем?

– Затем, что…

К их кабинке направились двое мужчин в ковбойских шляпах, ведя под руки двух хохочущих девиц в джинсах, ковбойках и с косичками. Когда они подошли поближе, на лицах у всех возникло одно и то же озадаченное – хотя и не совсем испуганное – выражение, и компания поспешила ретироваться к бару. Они чувствуют наше присутствие, подумал Дэвид. Будто дуновение сквозняка. Вот во что мы превратились.

– Затем, что так будет правильно.

Уилла рассмеялась. В голосе ее прорезалась усталость.

– Ты напоминаешь мне того старичка, что рекламировал овсянку по телевизору.

– Милая, но ведь они все еще ждут поезда!

– А может, он и вправду придет? – Внезапная свирепость Уиллы его немного огорошила. – Ну, тот, о котором поют в песнях – евангельский поезд на небеса, куда ни картежникам, ни кутежникам не пробраться…

– Сомневаюсь, что у «Амтрака» налажено сообщение с раем, – озразил он, надеясь ее рассмешить, но Уилла с угрюмым видом уставилась на свои руки. Вдруг его осенило: – Тебе известно что-то еще? Что-то, чего им лучше не говорить? Я прав?

– Не понимаю, зачем нам вообще утруждать себя, если можно просто остаться здесь, – ответила она. Не проскользнула ли в ее голосе раздраженная нотка? Кажется, да. О существовании такой Уиллы он даже и не подозревал. – Может, ты и чуточку близорук, Дэвид, но ты все-таки пришел, и за это я тебя люблю. – Она снова его поцеловала.

– А знаешь, я ведь встретил волка, – сказал он. – Я хлопнул в ладоши, и он убежал. Теперь думаю, не сменить ли имя на Вольф Перрипугер.

Какое-то мгновение она таращилась на него с отвисшей челюстью, и у Дэвида промелькнула мысль: чтобы по-настоящему удивить женщину, которую я люблю, нам обоим сначала пришлось умереть. Потом Уилла откинулась на мягкую спинку и захохотала во все горло. Проходившая мимо официантка с грохотом выронила поднос, уставленный пивными бутылками, и смачно выругалась.

– Вольф Перрипугер! – сквозь смех выговорила Уилла. – Я буду тебя так называть в постели! «О, Вольф Перрипугер, какой ты у меня большой! Какой волосатый!»

Официантка глядела на пенящееся месиво, не переставая чертыхаться, как моряк в портовой пивнушке… и держалась при этом на почтительном расстоянии от пустой кабинки.

– А думаешь, у нас теперь получится? Ну, заниматься любовью? – спросил Дэвид.

Уилла смахнула слезы:

– Ощущения плюс ожидания, не забыл? Вместе они горы могут свернуть. – Она взяла его за руку. – Я по-прежнему люблю тебя, а ты – меня. Разве нет?

– Не будь я Вольф Перрипугер! – Пока ему еще шутилось, так как мозг Дэвида не желал верить, что его хозяин мертв. Взглянув еще разок в зеркало, он увидел их обоих. Потом только себя – рука сжимала пустоту. Потом вообще ничего. И все же… он до сих пор дышал, чувствовал запах пива, виски и духов.

К официантке подбежал уборщик и принялся ей помогать.

– Точно в яму ухнула, – буркнула она.

После смерти Дэвид такого услышать не ожидал.

– Ладно, я все-таки пойду с тобой, – сказала Уилла, – но торчать на станции с этими занудами не намерена. Здесь куда лучше.

– Договорились.

– А кто такой Бак Оуэнс?

– Я тебе про него расскажу, – заверил Дэвид. – И про Роя Кларка тоже. Только сперва объясни, что еще тебе известно.

– Мне, в общем, до них и дела нет. Но Генри Лэндер славный. И его жена.

– Фил Палмер тоже неплохой человек.

Она сморщила нос.

– Фил Болтофил.

– Так что тебе известно, Уилла?

– Ты и сам поймешь, просто гляди в оба.

– А не проще было бы, если бы ты…

Видимо, нет. Вдруг она привстала и показала на сцену:

– Гляди! Музыканты возвращаются!

Когда они с Уиллой, взявшись за руки, вышли на автостраду, луна уже стояла высоко. Ума не приложить, как так получилось – они прослушали всего две песни из второй части программы, – но луна как ни в чем не бывало светила посреди черноты, подернутой блестками. Это тревожило Дэвида, но не так сильно, как еще одно обстоятельство.

– Уилла, – сказал он. – Какой сейчас год?

Она задумалась. Ветер трепал ее платье, презрев различия между живыми и мертвыми женщинами.

– Точно не помню, – ответила она наконец. – Странно, да?

– При том, что я не могу вспомнить, когда в последний раз обедал или держал в руках стакан воды? Да не очень-то. Ну а если наугад? Быстро, не задумываясь?

– Тысяча девятьсот… восемьдесят восьмой?

Дэвид кивнул. Сам он назвал бы восемьдесят седьмой.

– У одной девушки на футболке было написано «Средняя школа Кроухарт-Спрингс, выпуск 2003». И если учесть, что ей уже разрешают находиться в таких местах…

– …то 2003 год был как минимум три года назад.

– Вот и я о том же. – Он встал как вкопанный. – Уилла, но не может же сейчас быть 2006 год, правда? Двадцать первый век?