Тень горы Робертс Грегори
Но сейчас что-то насторожило меня в его взгляде: там было нечто большее, чем просто желание урвать мзду. Он расстегнул кобуру и сжал пальцы на рукоятке револьвера.
Я слез с мотоцикла, и моя рука медленно потянулась к ножам, спрятанным сзади под рубашкой навыпуск. В те годы бомбейские копы не только брали взятки – при случае они могли и пристрелить какого-нибудь гангстера, другим для острастки.
Спокойный, глубокий голос прозвучал у меня за спиной:
– На твоем месте я не стал бы рыпаться.
Я обернулся и увидел троих мужчин, стоявших почти вплотную ко мне. Четвертый сидел за рулем машины, припаркованной тут же.
– Возможно, – сказал я, не снимая руки с ножа под рубашкой, – ты и не стал бы, будь ты на моем месте.
Говоривший мужчина посмотрел мимо меня и кивнул копу. Тот отсалютовал в ответ, взобрался на свой байк и укатил прочь.
– Ловкий трюк, – сказал я. – Надо будет запомнить его на тот случай, если когда-нибудь вляпаюсь в дерьмо.
– Ты уже сейчас в дерьме по самые уши, гора, – сказал тощий человек с усами ниточкой и продемонстрировал лезвие ножа, который он прятал в рукаве.
Я заглянул ему в глаза и прочел там очень короткую историю, в которой были только страх и ненависть. Повторно читать ее мне не хотелось. Их главарь нетерпеливо поднял руку, прерывая диалог. Это был крепко сбитый мужчина лет под сорок, и говорил он тихим ровным голосом.
– Если ты откажешься садиться в машину, – сказал он, – я прострелю тебе колено.
– А что ты мне прострелишь, если я соглашусь сесть в машину?
– Возможны варианты, – ответил он, невозмутимо меня разглядывая.
Одет он был как на картинке из журнала мод: сшитая по заказу шелковая рубашка, просторные брюки из серого сержа, ремень «данхилл» и мягкие кожаные туфли от Гуччи. Золотой перстень на среднем пальце был копией «Ролекса» на его запястье.
Его спутники внимательно следили за проезжавшим транспортом и пешеходами, двигавшимися вдоль придорожной сточной канавы. Молчание затягивалось, и в конце концов я решил его прервать:
– А от чего зависят эти варианты?
– От того, будешь ты делать, что тебе скажут, или нет.
– Я не люблю, когда мной командуют.
– Никто этого не любит, – спокойно сказал он. – Но сила – вполне убедительный аргумент.
– Да ты у нас философ, – сказал я. – Тебе бы книжки сочинять.
Сердце мое бешено билось. Я испугался не на шутку. Буквально желудок свело от страха. Это были враги, и я оказался в их власти. При таком раскладе меня уже сейчас можно было причислить к мертвецам.
– Давай в машину, – сказал он, позволив себе легкий смешок.
– Давай решим все здесь.
– Лезь в машину!
– Ну уж нет. Так я еще успею забрать с собой и тебя, а в вашей тачке отправлюсь на тот свет один. По мне, так уж лучше вдвоем, элементарная арифметика.
– Да хрен с ним! – выхаркнул Усы Ниточкой. – Пришьем ублюдка прямо здесь, и дело с концом.
Крепыш-главарь задумался. И думал довольно долго. Я не снимал руку с ножа за поясом.
– Ты ведь умеешь мыслить логически, – сказал он. – Говорят, ты даже вел философские споры с Кадербхаем.
– Никто не смел спорить с Кадербхаем.
– Пусть так, но ты все же понимаешь, что твоя позиция нерациональна. Я ничего не потеряю, прикончив тебя здесь. А вот ты можешь кое-что приобрести, оставаясь в живых еще какое-то время: хотя бы узнаешь, чего я от тебя хочу.
– Ты упустил одну деталь: собственную смерть в обмен на мою. А мне эта деталь кажется существенной.
– Мне тоже, – улыбнулся он. – Но ты же видел, сколько лишней возни нам потребовалось только для того, чтобы завязать этот разговор. Если бы я просто хотел тебя убить, я снес и раздавил бы твой байк еще на трассе.
– Вот только мой байк оставьте в покое!
– Он будет в сохранности, йаар. – Главарь усмехнулся и кивнул тощему с усами ниточкой. – На нем поедет Данда. А ты садись в машину.
Он был прав. По здравом рассуждении, ничего другого мне не оставалось. Я убрал руку из-за спины. Главарь кивнул. Данда тотчас оседлал мой байк, завел двигатель и начал яростно газовать на холостых: ему не терпелось ехать.
– Будешь мучить движок, я тебе… – Закончить угрозу я не успел, так как он включил первую скорость и мотоцикл с надрывно-протестующим ревом втиснулся в транспортный поток.
– Боюсь, у Данды плоховато с чувством юмора, – сказал главарь, наблюдая за тем, как тот, виляя, резко дергаясь и тормозя, продирается между ползущими машинами.
– Черт, если он повредит мой байк, ему будет совсем не до шуток.
Главарь рассмеялся и посмотрел мне прямо в глаза:
– Как ты мог беседовать о философии с человеком вроде Кадербхая?
– А почему бы и нет?
– Я о том, что Кадербхай был безумцем.
– Безумный или нет, но скучным он не бывал никогда.
– Все, что угодно, может в конечном счете наскучить, разве нет? – сказал он, залезая в машину.
– В том числе и чувство юмора? – предположил я, садясь с ним рядом.
Они взяли меня в оборот, и это было сродни тюрьме: здесь, как и там, я не мог ничего изменить. Главарь снова рассмеялся и кивнул водителю, чьи глаза маячили в закругленном прямоугольнике зеркала.
– Прокати нас с ветерком, – сказал он тому на хинди, при этом следя за каждым моим движением. – Это всегда приятно в жаркий день.
Глава 10
Водила гнал агрессивно, подрезая и распугивая других участников движения, в этот час весьма плотного. Таким манером он всего за несколько минут доехал до промышленной зоны и затормозил перед пакгаузом, стоявшим на приличном удалении от других зданий. Данда был уже там. Мой мотоцикл стоял на гравийной дорожке перед входом.
Водитель припарковал машину. Подъемные ворота склада открылись примерно до середины. Нагибаясь под ними, мы вошли внутрь; загремела цепь, и створка ворот опустилась до пола.
У меня тут же возникли две большие причины для беспокойства. Первая заключалась в том, что они не завязали мне глаза, позволяя запомнить местоположение пакгауза и разглядеть лица восьмерых находившихся внутри мужчин, – похоже, их это не волновало. Второй причиной оказался набор инструментов, разложенных на скамьях вдоль одной из стен: электродрели, бензопилы, паяльные лампы, кувалды, молотки и т. п.
Изо всех сил стараясь не смотреть в ту сторону, я вместо этого сфокусировал внимание на приземистом кресле с длинной спинкой, установленном на свободном пятачке у задней стены пакгауза. Собственно говоря, это был обыкновенный пляжный шезлонг с сиденьем из искусственного ротанга в ядовито-зеленую и желтую полоску. На полу под креслом расплылось большое темное пятно.
Данда, человек с тонкими усиками и короткой историей в глазах, тщательно меня обыскал и вручил изъятые ножи своему главарю, который после беглого осмотра положил их на длинную скамью рядом с инструментами.
– Сядь, – приказал он, повернувшись ко мне.
Я не двинулся с места, и тогда он, скрестив на груди руки, кивнул высоченному бугаю, ранее ехавшему с нами в машине. Тот двинулся на меня.
«Бей первым, и бей жестко» – так учил меня старый зэк в австралийской тюрьме.
И когда бугай нанес удар открытой ладонью, метя над моим правым ухом, я увернулся и ответил резким, коротким апперкотом ему в челюсть. Хорошо вложился и попал удачно.
Бугай покачнулся и отступил на шаг. Двое из присутствующих выхватили пушки. То были старинные револьверы армейского образца, ровесники давно забытых войн.
Главарь вздохнул и кивком отдал новый приказ. Ко мне бросились сразу четверо. Они впихнули меня в желто-зеленый шезлонг и привязали руки к задним ножкам веревками из кокосового волокна. Затем связали ноги, пропустив веревку под сиденьем.
Их вожак разомкнул скрещенные руки и приблизился ко мне.
– Ты знаешь, кто я такой? – спросил он.
– Литературный критик? – предположил я, стараясь не выдать голосом свой страх.
Он нахмурился, оглядывая меня с ног до головы.
– Ладно, – сказал я. – Догадаться нетрудно, кто ты такой. Сразу видно одного из «скорпионов».
Главарь кивнул.
– Меня зовут Вишну, – сказал он.
Тот самый Вишну, которого пощадил Санджай и который затем вернулся в наш район с бандой головорезов, прозванных «скорпионами».
– Интересно, почему многие гангстеры присваивают себе имена богов?
– А как насчет имени Труп, которое я сейчас присвою тебе, ублюдок? – свирепо прошипел Данда.
– Хотя, если пораскинуть мозгами, – сказал я задумчиво, – Данда – это не бог. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но Данда – это всего лишь полубог или недобог. Верно? Что-то типа мелкого божка на побегушках?
– Закрой пасть!
– Спокойно, Данда, – сказал Вишну. – Он просто пытается уйти от темы разговора. Не поддавайся на его уловки.
– Совсем мелкий божок-болванчик, – продолжил я. – Ты хоть раз пытался прикинуть, как часто тебя оболванивают, Данда?
– Заткнись!
– А знаешь что? – сказал Вишну, подавляя зевок. – Отвесь-ка гаду по полной, Данда. Вколоти его улыбочку в самые гланды, если хочешь.
Данда кинулся на меня, размахивая кулаками. Но даже в связанном виде я довольно успешно увертывался, резко наклоняя голову в разные стороны, так что лишь треть его ударов достигали цели. Внезапно он остановился. Когда я перестал дергать головой и взглянул вверх, оказалось, что Данду оттащил в сторону бугай, перед тем получивший от меня в челюсть.
Заняв место Данды, бугай примерился и врезал мне по лицу. На его среднем пальце был медный перстень, который глубоко впечатался в мою щеку. Этот парень знал свое дело. Он умел делать очень больно, при этом не ломая костей. Чуть погодя он сменил тактику и стал наносить удары по голове слева и справа открытыми ладонями.
Если долго бить человека кулаками, ты или разобьешь собственные костяшки, или забьешь этого человека насмерть, или то и другое вместе. Но есть иной вариант: расквасить ему физиономию кулаками до такой степени, что каждый крепкий шлепок по ней будет отдаваться сильнейшей болью; и после того ты сможешь хоть весь день напролет жестоко истязать его банальными оплеухами.
Пытки. Долгое, тяжелое, отупляющее действо. С каждой минутой оно как бы уплотняется, стягиваясь к эпицентру боли, и эта мощная центростремительная тяга не позволяет даже лучику надежды вырваться из беспросветного мрака.
Но одну вещь из прошлого опыта я усвоил четко: когда тебя избивают, надо держать рот на замке. Ничего не говори ни в коем случае. Держи рот на замке до самого конца. Постарайся также обойтись без воплей и стонов, насколько хватит терпения.
– О’кей, – сказал Вишну через две минуты, показавшиеся мне длиной в целый месяц.
Бугай отошел в сторону, принял от Данды полотенце и вытер свою потную рожу. Затем услужливый Данда начал массировать его плечевые мышцы.
– Расскажи мне о Пакистане, – потребовал Вишну, поднося к моим губам сигарету.
Я втянул дым вместе с каплями крови и выдохнул. Мне было невдомек, к чему он клонит.
– Расскажи о Пакистане.
Я уставился на него непонимающим взглядом.
– Мы знаем, что ты ездил в Гоа, – медленно произнес Вишну. – Мы знаем, что ты привез оттуда несколько стволов. А теперь я спрашиваю еще раз. Расскажи мне о Пакистане.
Стволы, Гоа, Санджай: все это вновь возвращалось ко мне с поворотом колеса кармы. Но я знал, что в глубине моего страха всегда таится некий голос, который рано или поздно произнесет: «Пора с этим кончать».
– Многие люди считают, что столицей Пакистана является Карачи, – произнес я, с трудом двигая распухшими губами. – Но это заблуждение.
Вишну коротко хохотнул:
– Расскажи мне о Пакистане.
– Там вкусная еда и приятная музыка, – сообщил я.
Вишну посмотрел на кончик своей сигареты, а затем перевел взгляд на бугая.
И все пошло по новому кругу. Казалось, я мучительно шагаю по вязкой глубокой грязи и каждый шаг – каждый хлесткий удар по лицу – приближает меня к стене густого тумана впереди.
Когда бугай сделал паузу, положив усталые руки на бедра, Данда перехватил инициативу и принялся полосовать меня тонкой бамбуковой палкой. Потекла кровь, смешиваясь с соленым потом, но как раз это вернуло меня в сознание.
– Что, уже не шутишь, ублюдок? – проорал Данда, наклоняясь так низко ко мне, что я учуял запах горчичного масла и трусливо-потную вонь его подмышек.
И я громко захохотал, что порой случается с людьми во время пыток.
Вишну взмахнул рукой.
Внезапная тишина, наступившая после этого жеста, была настолько пронзительной, что мне показалось, будто весь мир на какое-то мгновение застыл в неподвижности.
Вишну что-то говорил, судя по движению губ. Но я его не слышал. Постепенно я понял, что тишина звенит только в моих ушах, не распространяясь на окружающих. Вишну взирал на меня с каким-то озадаченным выражением, словно наткнулся на бродячую собаку и теперь не мог решить, то ли погладить ее, то ли дать ей пинка ботинком от Гуччи.
Один из гангстеров вытер мое окровавленное лицо грязной, провонявшей бензином ветошью. Я сплюнул кровью и желчью. Слух начал возвращаться.
– Как самочувствие? – рассеянно поинтересовался Вишну.
Я помнил правило выживания: молчать, не произносить ни слова. Но так уж я устроен – если в голове назойливо вертятся какие-то слова, я просто не могу не высказаться, письменно или вслух.
– Исламабад, – сказал я. – Это столица Пакистана. А не Карачи.
Он шагнул ко мне, доставая из кармана компактный полуавтоматический пистолет. В его глазах я видел отражение собственного черепа, уже расколотого пулей.
В этот миг открылась входная дверь пакгауза и вместе с солнечным светом внутрь проник мальчишка-разносчик с парой плетеных корзинок – в одной были шесть стаканов чая, а в другой шесть стаканов воды.
– О, чай! – сказал Вишну с неожиданной широкой улыбкой, стершей с его лица морщинки гнева.
Он спрятал пистолет и вернулся на прежнее место рядом со скамьей. Разносчик начал обходить присутствующих. Взгляд уличного сорванца скользнул по мне, но на его лице не отразилось никаких эмоций. Возможно, он видел такое не впервой: человека в крови, привязанного к желто-зеленому шезлонгу.
Гангстер, ранее вытиравший мое лицо, освободил меня от пут, взял у мальчишки стакан с чаем и протянул его мне. Я с трудом удержал стакан двумя руками, онемевшими от веревок.
Остальные бандиты, после церемонии вежливых отказов в пользу друг друга, поделили чай, отлив по половине в другие стаканы, из которых пришлось выплеснуть воду. Сцена вышла по-своему даже трогательной. В иное время мы с ними вполне могли бы стать друзьями и всей компанией гонять чаи на набережной у мыса Нариман-Пойнт, любуясь заходящим солнцем.
Между тем разносчик обследовал помещение и собрал пустые стаканы, оставленные здесь во время его предыдущего визита. Одного он недосчитался.
– Стакан! – возмущенно завопил малец натруженным булькающим голосом и продемонстрировал корзинку с пустым гнездом. – Стакан!
Бандиты дружно кинулись на поиски недостающего стакана, переворачивая пустые коробки и расковыривая кучи всякого хлама. Стакан откопал Данда.
– Нашел! Нашел! – торжествующе завопил он, протягивая свою добычу мальчишке.
Тот сцапал стакан с таким видом, будто подозревал попытку хищения, и тотчас покинул склад. Данда быстро взглянул на главаря, и взгляд его был исполнен радостного шакальего подхалимажа: «Ты видел, босс? Это я, я! Не кто-нибудь, а я нашел стакан!»
Убедившись, что руки уже не трясутся, я поставил свой стакан на пол, так ни разу из него и не отхлебнув. Дело было не в гордости или гневе, а в расквашенных и распухших губах: не хотелось пить чай пополам с кровью.
– Подняться сможешь? – спросил Вишну, покончив со своей порцией и отставив стакан в сторону.
Я вылез из кресла, но ноги сразу подкосились, и я начал заваливаться набок. Бугай, перед тем лупивший меня по лицу, подскочил и сильными руками поддержал меня за плечи – отнюдь не грубо, даже как-то бережно. С его помощью я утвердился на ногах.
– Вали отсюда, – сказал Вишну и перевел взгляд на Данду. – Отдай ему ключи от байка.
Данда выудил ключи из своего кармана, но подошел с ними не ко мне, а к боссу.
– Еще немного, – попросил он. – Я уверен, он что-то знает. Дайте мне еще немного времени.
– Ни к чему, – сказал Вишну со снисходительной улыбкой. – Я уже выяснил все, что хотел.
Он взял ключи у Данды и швырнул их мне. Ключи угодили в грудь, и я с трудом поймал их, прижав к рубашке обеими, все еще непослушными руками. И встретился глазами с Вишну.
– Ты ведь ничего не знаешь о Пакистане, верно? – сказал он. – Ты вообще без понятия, о чем мы тут говорили, да?
Я промолчал.
– Так оно и есть, приятель. А теперь убирайся!
Еще секунду-другую я смотрел ему в глаза, а потом протянул раскрытую ладонь и сказал:
– Мои ножи.
Вишну рассмеялся и вновь скрестил руки на груди:
– Будем считать их штрафом, идет? Ножи достанутся Хануману как штраф за тот удар, который ты ему нанес. И вот тебе мой совет: сматывайся поскорее и держи место нашей встречи в секрете. Не говори о нем Санджаю или кому-нибудь еще.
– С какой стати?
– Я позволил тебе запомнить это место, чтобы ты потом мог с нами связаться. Если оставишь здесь послание, оно дойдет до меня, и очень быстро дойдет.
– Зачем мне это делать?
– Если я в тебе не ошибся – а я очень редко ошибаюсь в людях, – однажды ты можешь подумать, что у нас с тобой гораздо больше общего, чем это кажется сейчас. И тогда ты захочешь с нами поговорить. И если ты не дурак, ты никому не расскажешь об этом адресе. Оставишь его про запас, на черный день. Ну а сейчас, как говорят в таких случаях американцы, fuck off!
Я направился к боковой двери вместе с Дандой, который распахнул ее, пропуская меня. Когда я перешагнул порог, он громко прочистил горло, набрал полный рот слюны и харкнул мне на штанину, после чего дверь захлопнулась.
На земле неподалеку от своего байка я нашел обрывок бумаги и стер им слюну с джинсов. Вставил ключ в замок зажигания и уже собрался завести мотоцикл, но тут заметил в зеркале свою разбитую физиономию. Нос не был сломан, но оба глаза почти заплыли, а щеки превратились в кровавое месиво.
Я запустил двигатель и оставил его работать на холостых оборотах, не снимая мотоцикл с подножки. Потом повернул фиксатор сбоку под сиденьем. Откинулась панелька, под которой у меня был спрятан итальянский стилет. Он оказался на месте.
Я постучал в дверь пакгауза рукояткой ножа. Услышал сердитый голос по ту сторону, ругающий незваного гостя, кто бы им ни был. Голос принадлежал Данде, и это меня порадовало.
Дверь открылась, и в проеме возник Данда, изрыгая проклятия. Я схватил его за грудки, прижал спиной к дверному косяку и уткнул стилет ему под ребра. Он попытался вырваться, но я нажал сильнее, острие пронзило кожу, и капелька крови появилась на его розовой майке.
– О’кей! О’кей! О’кей! – завопил он. – Аррей, пагал хайн тум?[36]
Несколько его дружков двинулись в мою сторону. Я еще немного усилил нажим.
– Нет! Нет! – крикнул им Данда. – Не подходите, парни! Этот псих меня зарежет!
Они остановились. Не сводя глаз с лица Данды, я обратился к его боссу.
– Мои ножи, – пробормотал я, не в силах шевелить губами, окостеневшими, как ладонь каменщика. – Верните мои ножи.
Вишну не спешил реагировать. Данда обливался потом от страха. При этом чувствовалось, что неудовольствие босса страшит его даже больше, чем моя ярость.
Наконец Вишну приблизился, протягивая мои ножи. Я взял их одной рукой и засунул в чехлы на поясе, продолжая держать стилет у брюха Данды. Вишну взял его сбоку за рубашку и потянул внутрь помещения, но я не позволил ему это сделать, вновь надавив на нож. Лезвие углубилось в тело Данды на полсантиметра. Еще один сантиметр, и оно повредит внутренние органы.
– Постой! Постой! – панически взвизгнул Данда. – Из меня кровь хлещет! Он меня убьет!
– Что еще тебе нужно? – спросил Вишну.
– Расскажи мне о Пакистане, – сказал я.
Он засмеялся. Хорошо так засмеялся, от души. В другое время и в другой обстановке этот смех мог бы расположить меня к Вишну, не будь предшествующего знакомства с одним из предметов его пляжной мебели.
– Ты мне нравишься, и в то же время мне хочется тебя прикончить, – сказал он, поблескивая темными глазами. – У тебя редкий дар вызывать у людей самые противоречивые чувства.
– Расскажи мне о Пакистане, – повторил я.
– А ты и вправду совсем ничего не знаешь, так? – вздохнул Вишну, и его улыбка исчезла. – Мы видели, как ты ходил на собрание вашего совета, знаем о твоей поездке в Гоа и о других твоих делах. Потому мы и решили, что ты должен быть в курсе. Но они держат тебя в неведении, приятель. И тебе это однажды выйдет боком. Не говоря уже о том, что это… весьма унизительно, ты согласен?
– Твой человек загнется через секунду, если ты не ответишь на мой вопрос. Я хочу знать, из-за чего вся эта возня. Расскажи мне о Пакистане.
– Если я расскажу тебе все, что мне известно, ты передашь это Санджаю, – сказал он, подавляя зевок.
Над его правым глазом был тонкий, но довольно глубокий шрам. И сейчас Вишну задумчиво потирал его кончиком пальца.
– Это даст Санджаю преимущество, чего я допустить не могу. Кончай терзать Данду, садись на свой байк и уматывай. Если ты его убьешь, мне придется убить тебя. Он мой кузен, как-никак. А убивать тебя сейчас я не хочу. Я вообще не хочу никого убивать – по крайней мере, сегодня. Видишь ли, сегодня день рождения моей жены, намечается веселье, гости и все такое.
Он поднял голову и посмотрел на тяжелые тучи, которые постепенно затягивали небосвод.
– Поторопись, – сказал он. – Мы думали, ты что-то знаешь, но выяснилось, что это не так. Когда ты узнаешь больше и захочешь поговорить, ты сможешь со мной связаться. И без обид – чего не бывает в жизни. Теперь, как говорят в таких случаях американцы, ты у меня в долгу.
– За тобой должок поболее, – сказал я, отпуская Данду и пятясь в сторону своего байка.
Он снова рассмеялся:
– Тогда будем считать, что мы квиты, и начнем расчеты с нуля. Когда возникнет желание встретиться, оставь записку в этом месте, и она обязательно дойдет до меня.
Глава 11
Люди, подвергшиеся избиению, реагируют на это по-разному. В те годы моя обычная реакция заключалась в следующем: разузнать как можно больше о тех, кто меня избил, и потом ждать, когда Судьба даст мне шанс поквитаться.
При побеге из австралийской тюрьмы мы с другом проделали дыру в потолке служебного кабинета, вылезли на крышу и среди бела дня спустились со стены на ту сторону. Между прочим, кабинет, в котором мы пробили дыру, принадлежал не кому-нибудь, а старшему тюремному надзирателю – человеку, руководившему беззаконными и ничем не оправданными избиениями моего друга, меня самого и десятков других заключенных.
Я следил за ним многие месяцы. Я изучал его привычки и пристрастия. И я обнаружил, что он каждый день в одно и то же время примерно на семь минут покидает офис, оставляя дверь незапертой. Мы воспользовались его рабочим столом как подставкой, когда ломали потолок, выбираясь на волю. После нашего побега его с позором уволили, и Судьба взяла заслуженный отпуск.
Мне очень не нравится, когда меня бьют по лицу. И я хотел узнать побольше о людях, это делавших. Я хотел знать о них все.
Достигнув второго разрыва в разделительной полосе, я развернул мотоцикл и поехал обратно. Остановился в тени деревьев напротив пакгауза, по соседству с несколькими придорожными лавчонками, и заглушил двигатель. Прохожие и лавочники таращились на мое разбитое лицо, но поспешно отводили глаза, когда я поворачивался в их сторону. Через какое-то время ко мне приблизился ветошник – торговец всяким тряпьем для чистки машин и мотоциклов. Я приобрел самый длинный из имевшихся у него кусков материи, но, прежде чем рассчитаться, попросил выполнить для меня несколько поручений.
Через пять минут он вернулся с упаковкой кодеина, лейкопластырем, бутылкой водки и двумя чистыми полотенцами.
Я заплатил ему за все, включая доставку, присел на краю дренажной канавы, промыл лицо смоченной в водке материей и промокнул сочащиеся раны чистым полотенцем.
Парикмахер, обслуживавший клиентов под развесистым деревом, одолжил мне зеркало. Я подвесил его к ветке и обработал два самых серьезных рассечения на лице, после чего обмотал голову черной тряпкой, соорудив подобие афганского тюрбана.
Клиенты и приятели брадобрея, сидевшие на корточках в тени вокруг его кресла и наблюдавшие за моими действиями, кивками и покачиванием голов выражали разные степени сочувствия или неодобрения.
Я взял пустой стакан, плеснул в него добрую порцию водки и выпил залпом. Затем, держа стакан и бутылку в одной руке, надорвал зубами упаковку кодеина, вытряхнул четыре таблетки в стакан и до середины наполнил его водкой. Уровень одобрения среди зрителей заметно повысился. А когда я осушил стакан и передал им бутылку с оставшейся водкой, одобрение переросло в тихий восторг.
Я вернулся к своему мотоциклу, практически незаметному с проезжей части, и сквозь пожухлую, обожженную солнцем листву стал наблюдать за пакгаузом, на полу которого еще не высохла моя кровь.
Они появились все сразу, тесной группой, громко смеясь, хлопая по спине и поддразнивая доходягу с тонкими усиками – Данду. Потом уселись в два «амбассадора», вырулили на трассу и покатили в сторону Тардео.
Дав им фору в полминуты, я последовал за машинами, сохраняя приличную дистанцию, так чтобы меня нельзя было заметить в зеркале заднего вида.
Они проследовали через Тардео, затем миновали развязку перед оперным театром и выехали на длинный зеленый бульвар, идущий параллельно одной из главных железнодорожных линий города.
Машины остановились перед оградой особняка неподалеку от станции Чёрчгейт. Почти сразу же распахнулись высокие металлические ворота, они въехали внутрь, и ворота закрылись.
Я медленно прокатил вдоль тротуара, оглядывая фасад трехэтажного здания с высокими окнами. Деревянные ставни на всех окнах были закрыты. Запыленные кроваво-красные герани перекинулись через перила балкона второго этажа и свисали до ржавой решетки ограждения на первом этаже.
Закончив осмотр, я дал газу и влился в поток машин, двигавшийся к Чёрчгейтскому вокзалу мимо охряных, иссушенных солнцем лужаек Азад-майдана.
Теперь моя ярость и страх выплеснулись на дорогу: я ответил на вызов города сумасшедшей ездой, протискиваясь, казалось бы, в непролазные щели между машинами, провоцируя на состязание и оставляя позади каждый второй байк.
Затормозил я только перед зданием колледжа, рядом с которым находился дом Санджая. Улицу заполняли веселые, хорошо одетые, явно следящие за новинками моды студенты – именно им суждено было стать надеждой этого города, да и всего нашего мира, хотя в те дни мало кто об этом задумывался.
– Ну ты даешь! – раздался голос за моей спиной. – Самый дикий белый гонщик во всем Бомбее! Я пытаюсь тебя догнать вот уже пять…
Это был Фарид, молодой гангстер, жестоко винивший себя в том, что не был с Кадербхаем до самого его конца в снежных афганских горах. Он осекся, когда я, поворачиваясь, стянул с головы импровизированный черный тюрбан.
– Черт возьми, старик! Что с тобой приключилось?
– Ты не знаешь, Санджай сейчас дома?
– Дома. Я это знаю точно. Давай зайдем к нему.
Пока я рассказывал обо всем случившемся Санджаю, сидя за стеклянным с позолотой столиком в гостиной, с лица его не сходило спокойное, едва ли не скучающее выражение. Он попросил меня повторить имена, которыми называли друг друга эти люди, и еще раз описать лица, которые я запомнил.
– Я этого ожидал, – сказал он.
– Ожидал? – изумился я.
– Тогда почему ты не предупредил Лина? – сердито спросил Фарид. – Или меня, чтобы я его подстраховал?
Ничего не ответив, Санджай встал и прошелся по комнате. На его красивом лице были заметны признаки преждевременного старения. Под глазами темнели впадины с резко очерченными краями. От уголков налитых кровью глаз веером разбегались морщины, теряясь в седине, которая уже покрыла виски и отдельными прядями пробивалась в глянцево-черной шевелюре.
Он чересчур много пил и предавался другим излишествам. Этот еще молодой человек, в одночасье вставший во главе криминальной империи, теперь быстро сжигал свою молодость.
– Как по-твоему, что им в действительности было нужно? – спросил он меня после долгой паузы.
– Откуда мне знать, если ты держишь меня в неведении? И что там за дела с Пакистаном? О чем еще ты не сказал мне перед поездкой в Гоа?
– Я сказал то, что тебе следовало знать! – отрезал Санджай.
– Но кое-что мне явно не помешало бы знать заранее, – возразил я. – Это ведь я, а не ты очутился в том пыточном кресле, Санджай.
– Вот именно, черт побери! – поддержал меня Фарид.
Санджай перевел взгляд на свои руки, лежавшие на стеклянной столешнице. Самым большим – и вполне обоснованным – из мучивших его кошмаров была кровавая бойня между двумя группировками, целиком уничтожающая одну из них и катастрофически ослабляющая другую. Любой вариант, кроме всеобщей бойни, он считал приемлемым. И это было единственное, в чем я полностью с ним соглашался, два последних года работая под его руководством.
– В этой игре на кон поставлены вещи, о которых вы не имеете представления и которые вы просто не поймете, – заявил он. – Я возглавляю эту Компанию. Я говорю вам обоим то, что вам нужно знать, и ничего больше. А на твое личное мнение мне плевать, Лин. Как и на твое, Фарид.
Читать бесплатно другие книги:
