Кто косит травы по ночам Артемьева Галина
На даче чаи готовятся особенные. Тут в стеклянных банках хранятся сушеные травки и фрукты, вишневый и смородиновый лист, ромашка, мята.
Надя кидает по щепотке всего в ополоснутый кипятком чайник, добавляет для бодрости любимого зеленого чайку, заливает кипящей водой.
Запах идет неописуемый!
Теперь – закусочки: колбаска, сырок (икру, извините, не захватила), малиновое варенье из необъятных бабушкиных запасов, пряники мятные, мармелад «лимонные дольки». Ну, вот, вроде можно и порадоваться, передохнуть, насладиться.
Жаль только, угостить некого.
Настала пора приниматься за порядком надоевшую журнальную работу.
За свои трудовые годы она, благодаря своим читательницам, узнала столько жгучих женских тайн, столько печальных и неразрешимых коллизий, что казалось, если и есть в мире человек, у которого все идет по-нормальному, то это она сама.
Во всяком случае, до недавнего времени Надя так и думала и даже чуть-чуть завидовала тем, с кем происходит нечто «из ряда вон».
Хотя обычно происходило все чрезвычайное по элементарной глупости или идиотской неосторожности.
Или по отсутствию уважения к себе.
Или из-за дефицита любви и ласки.
В какое письмо ни глянь, все о том же.
«Дорогая редакция! Помогите! Вышла я замуж по любви. В доме все есть, что ни пожелаешь. Жить бы да жить, но муж бьет меня. Никогда невозможно угадать, как это начнется. Как гром среди ясного неба. Убежать невозможно – он сильнее, к тому же я слабею от страха. Просить о пощаде тоже нельзя, он только звереет от этого.
Когда я думаю, что вот, еще удар, и меня не станет, он падает на колени, молит простить, говорит о любви. Раньше я верила, что вот, это кончится и больше никогда не повторится. Прощала его. Любила. Сейчас любви нет.
Я желаю ему самого плохого, что только может быть. Мечтаю, чтоб он заболел неизлечимой болезнью и долго мучительно подыхал. Тогда бы настала моя очередь изводить его.
Мне некуда уйти. Я живу на его деньги, целиком зависима от него. Когда-нибудь я изловчусь и убью его. Но мне этого совсем не хочется. Мне хочется только, чтоб у меня было где жить и работа любая.
Куда мне деваться?»
Наде не терпится написать одно только слово: «Беги!!!!!!»
Беги от него, дорогая подруга. Никогда он не остановится, и нет на него суда, а на тебя найдется, если ты и вправду дойдешь до убийства.
В любой цивилизованной стране уже давно существуют приюты для жертв домашнего насилия. Кров и еда предоставляются бедным беглянкам бесплатно, им помогают подыскать работу, пристраивают детей в детские сады.
Мужа и близко не подпустят. И в случае развода платить он будет всерьез за свои мальчишеские шалости.
Мы еще недоцивилизовались. Нам еще расти и расти.
Умный предусмотрительный мужик у нас – он ведь как? Квартиру запишет на маму, дачу на папу, машину на тетю – хрен те, любимая женушка, достанется в случае чего. Так что терпи, пока я с тобой. А нет – и не надо, другую найдем, помоложе и покраше. А что с тобой будет – не мое это дело.
Надя обстоятельно объясняет права и перспективы, советует не терпеть и не надеяться, искать способы самостоятельного существования. Советует также для самообороны купить электрошокер и держать всегда при себе – поднимет любимый мужчина шаловливый свой кулачище, а ты ему в бок успокоительное – бззззззззз.
Пусть отдыхает.
Вряд ли редактор этот совет пропустит, но Надина совесть чиста: посоветовала от всей души.
Едем дальше: «Я обнаружила, что муж мне изменяет. Доказательства неоспоримые. Несколько раз он не приходил ночевать домой. Правда, звонил, предупреждал, что тяжелый больной поступил, не может отойти.
Он врач, весьма успешный. Я, конечно, верила и оставалась совершенно спокойной. В семейной жизни у нас полная идиллия: мы живем мирно, растим двоих детей, оба работаем, уважаем друг друга. У меня не было никаких оснований подозревать его в изменах, мне это даже в голову не приходило.
А тут после очередного «тяжелого больного» он приходит домой без портфеля. Портфель ему подарила я на наш юбилей: десятилетие совместной жизни. Очень красивый, дорогой, обращающий на себя внимание.
Я думала, он оставил портфель на работе, забыл от усталости. Не стала даже спрашивать. И он ни словом не обмолвился. На следующий день домой позвонили. Мужчина какой-то попросил мужа. Я ответила, что он на работе.
– А вы – жена? – спрашивает.
– Жена.
– Тогда и с вами можно вопрос решить. Я его позавчера на машине подвозил, он выпимши был и портфель свой забыл у меня. Могу вернуть.
– Вы уверены, что его подвозили? – спрашиваю. – Он вообще-то не пьет. И был в ту ночь на дежурстве в больнице, не мог он никуда ездить.
– Конечно, уверен, что его вез. Телефон-то ваш? И портфель коричневый кожаный его? На нем еще внутри фамилия, имя, отчество выгравированы.
Все совпадало, но как-то не верилось.
– Так что? Вернуть портфель или как?
– Верните, пожалуйста, – прошу.
– Только это не бесплатно будет, – предупреждает он.
– Ну, хорошо, сколько же вы хотите? – спрашиваю.
Я подумала, что вот выкуплю портфель, верну мужу и спрошу заодно, куда это он ездил от тяжелого больного, да еще «выпимши».
Но этот шоферюга назвал такую цену за возврат, что я просто диву далась – тысячу долларов!
Я ему сказала, что портфель сам стоил четыреста и это очень дорого.
– Почему же дорого? Ваш мужик хвастал, что за операцию десять тысяч баксов и выше берет. Или врал?
Я просто обалдела. С одной стороны, да – мой муж делает дорогостоящие операции, возвращает людям слух. С другой стороны – чтобы он, пьяный, хвалился какому-то шоферюге. Это совершенно на него непохоже.
– Знаете, – предлагаю, – позвоните лучше мужу. Раз вы нашли его портфель, там должны быть его визитки. Он пусть сам и разбирается. Я не могу лезть в его личную жизнь.
– Да, – говорит водитель, – визитки я и нашел, потому с вами сейчас разговариваю. Удивительная вы женщина, таких не встречал. Я вам глаза пытаюсь открыть, а вы о муже печетесь, все о нем с уважением. Тогда слушайте: я его от больницы и вез. Он сильно поддатый был, поэтому свою машину на стоянке оставил. Так сказал. А ехал он «под бочок к тепленькой бабенке». Его точные слова привожу. Я вообще пьяных не люблю. А этот ваш детьми хвастался, а к бабенке шляется. Хотите, я вас к той бабе отвезу, сами все узнаете? Он бумажник забыл, так я с ним до квартиры поднимался, она нам открывала, швабра бесстыжая.
Он мне выпалил адрес, код подъезда, этаж.
– Вот, – говорит, – бесплатно отдаю ценную информацию. Просто из сочувствия к хорошей женщине.
И я это все сразу запомнила, хотя была раньше уверена, что у меня память плохая на цифры и тому подобное.
Я опять повторила, чтоб звонил он мужу. Видимо, дозвонился, потому что вечером муж вернулся домой с портфелем.
Таким образом, все подтвердилось. И пьянство, и бабенка, и то, что ведет он двойную жизнь, и то, что тысячу долларов не пожалел, лишь бы все осталось шито-крыто.
Сейчас мне необходим совет совершенно постороннего человека, поскольку поделиться своей бедой с подругами не могу, им в любом случае не нужно знать об этом, а с мамой – не хочу, ей ни к чему лишние огорчения, пока я сама для себя все не решила.
Так вот мой вопрос: как вы советуете мне поступить? Поехать по адресу этой женщины, когда у мужа обнаружится очередной «тяжелый больной», или, поскольку в нашей семейной жизни все идет без изменений, оставить эту информацию без внимания и постараться жить дальше, как прежде?
Я думаю о детях, о семейной стабильности в первую очередь. Но и не хочу в один прекрасный момент оказаться перед фактом беременности этой «бабенки» и ухода к ней мужа, тогда как я вполне могу сейчас пресечь их отношения. Мужу есть что терять в случае разрыва с семьей».
Наде вполне понятно, что автор письма – женщина сильная и мудрая.
Ей просто надо было выговориться, тяжело держать в себе обломки воздушного замка – идеализированного представления о несокрушимости созданной семьи.
Она все решит сама. У нее достаточно ума и такта для этого.
Вот так и напишем: «Вам предстоит принять решение самой.
Есть мужчины, которые нуждаются в постоянном утверждении своих мужских качеств и возможностей.
Для таких – одной женщины мало. При этом им могут быть близки семейные ценности и семью они будут ставить на первое место в своей жизни.
Бывает и другое. И в жизни однолюбов случается роковая любовь, способная разрушить прежнюю семью.
Вам важно понять, о чем в вашем случае идет речь.
Мне кажется, что тут нет большой и светлой любви, раз человек говорит шоферу о «тепленькой бабенке» и едет к этой бабенке пьяным.
Возможно, для вашего мужа это способ разрядиться, расслабиться после тяжелой операции или другого подобного напряжения.
Пусть это далеко не лучший способ расслабления, но он таков, какой оказался. И это можно или принять, или отвергнуть – решать вам.
Что касается визита к этой даме, может быть, стоит как-нибудь незаметно взглянуть на нее. Тогда сердце вам подскажет, о серьезных ли отношениях идет речь или о пустяке.
Главное – взвешенный подход. Вы сейчас – в выигрышной позиции. Ваш муж не знает о том, что знаете вы. Вот и постройте игру так, чтобы оказаться победительницей, а не проигравшей».
Легко, конечно, советовать, а что бы ты сама сделала в подобном случае? С ума бы сошла, ясное дело.
Скандалище бы закатила с воплями и ревом на всю вселенную.
Из дома бы выгнала к чертовой матери. За вранье и двойную жизнь. За предательство. За подлость.
Тысячу баксов за портфель отдал, чтоб жена ни о чем не прознала! Вот скот! Это что ж получается – не верь никому, даже самой себе, если любимый человек может поступить так, как этот доктор?
Вообще-то Надя старалась не особенно проникаться чужими горестями, этот шквал просто невозможно пропускать сквозь себя, ни одна нервная система не выдержит. Но иной раз за живое все-таки задевало, и не слабо.
Так, вот что у нас тут еще, пожалуйста…
«Дорогая редакция! Я пишу в ваш журнал в первый раз в жизни. Но я его все время читаю, особенно интересно читать советы Надежды. Передайте ей, пожалуйста, мое письмо. Мне очень нужен ее совет.
Дорогая Надя! Только ты одна меня поймешь! Ты всем так правильно всегда советуешь. Мне четырнадцать лет.
Когда мне было двенадцать, мы жили летом на даче, и там я влюбилась в одного мальчика. Он очень красивый.
Ему было пятнадцать. Я сказала подруге, что очень его люблю.
Она сказала, что у меня нет никаких шансов на него.
Я ей сказала, что ну и пусть, я его все равно люблю больше всего на свете и всю жизнь буду любить.
Потом через несколько дней мы все играли в волейбол, и он после подошел и стал со мной разговаривать. Сказал, что я хорошо играю. Я ему сказала, что он тоже хорошо играет.
Потом он меня спросил, кого я люблю слушать. Я ему назвала свои любимые группы. Он сказал, что это все дрянь, что у меня плохой вкус. Но что меня стоит повоспитывать. В общем, мы долго с ним разговаривали о многих вещах. У меня сердце внутри дрожало.
Рядом шла моя подруга, но он на нее не смотрел. Он только сказал просто так: «Третий лишний». Она все поняла, что это на ее счет, и очень обиделась.
Потом она пришла ко мне и сказала, что он очень плохой человек и чтобы я с ним не дружила. Но я даже засмеялась. Как это я не буду с ним дружить, если я его люблю. Я для него на все готова. Она сказала, что это очень глупо, когда любишь, не зная кого. Я думала, что она это от зависти. Я б тоже завидовала, если б он с подругой начал, а не со мной.
Потом на следующий день мы с ним встретились. Маме я сказала, что пойду на волейбол.
Но мы с ним пошли на речку и там стали целоваться. У меня это было впервые в жизни, но он ни о чем не догадался, я очень старалась. Он говорил, что я классно целуюсь, что у меня большой опыт в этих делах, сразу чувствуется. И еще сказал, что я здесь самая классная.
Я ему сказала, что люблю его, а он меня любит? Он сказал, что ответит, только когда проверит мою любовь, а то женщинам верить нельзя, они всегда врут.
Я сказала, пусть проверяет. Он тогда велел мне раздеться. Я разделась совсем, он меня гладил. Я стеснялась быть голой, но делала вид, что я очень опытная и с этим у меня не проблема.
Но я должна была довольно рано идти домой, потому что у меня очень строгая мама. Она может даже побить за опоздание. Я ему сказала, что у меня мама строгая и надо домой, и он сказал, продолжим завтра.
Дорогая Надя! Ты, конечно, представляешь мое состояние. Я не спала всю ночь, думала только о нем. Думала, что если он потребует доказательств, то я прыгну с вышки. Она очень высокая, и мало кто осмеливается. Всю ночь себе представляла, как прыгаю, прыгаю, прыгаю.
Назавтра мы пошли вместе со всеми купаться, но потом убежали к нему, потому что у него родители днем уезжали в Москву на работу. И там у нас было все. Мне было больно, но я ради него вытерпела. Говорят, что если в первый раз, то должна быть кровь, но у меня никакой крови не было. Я была очень рада, потому что боялась, что, если будет кровь, он поймет, что никакая я не опытная и никому до него нужна не была.
Так мы стали каждый день встречаться».
Надя оторвалась от письма, чтобы в очередной раз подбросить поленьев в камин. Да и история-то стара, как мир. Можно перечислить несколько распространенных вариантов развития событий. Например, забеременела, маме сказать нельзя, строгая, что делать?
Хотя, стоп. У нее, пославшей это слезное письмище в редакцию, «это» было два года назад. Если что и возникло, то рассосалось. Ну, тогда расстались, потерялись, она до сих пор любит, что делать, не знает.
А мальчонка сволочной, похотливый. Получил живую игрушку и тешится вдоволь, поганец. Крутого изображает перед двенадцатилетней дурочкой.
Что же делать с ними? Неужели маленьким девчонкам надо, чтобы жизнь извозила во всей имеющейся грязи, чтоб обрести хоть какой-то опыт, чтоб хоть каплю понять?
И где у них всех отцы? Мать – строгая. Ладно. А где отец-то? Был бы больше времени с дочерью, разговаривал, дружил по-настоящему, интересовался каждой мелочью, и не тянулась бы девчонка в объятия «юного натуралиста».
Так, а у нас тут вот что. Еще один, не предусмотренный Надеждой вариант.
В качестве доказательства любви Ромео потребовал, чтобы девчонка удовлетворила всех его дачных приятелей у него на глазах. После своих жертвенных подвигов бедняга подцепила «гадость». К счастью, у той самой завистливой подруги отец был гинекологом. У него долго и тайно от родителей лечилась. Тем не менее ждала следующего дачного сезона, чтоб вновь доказывать свою любовь. А он не приехал: родители услали за границу учиться. Но этим вот летом приезжал и как-то так смотрел мимо. Не узнал? Или – неужели – забыл? А то – и разлюбить ведь мог!
Забыл или разлюбил? И можно ли кому-то после такого верить?
Всего Надиного жизненного опыта не хватило, чтобы ответить на эти душераздирающие вопросы. Главное, девица-красавица самой себе врет.
Письмо в журнал – это самой себе доказательство, что обманутая, хорошая, маленькая.
А – не обманутая. От письма такой похотью веет, что трудно поверить в версию обольщенной невинности и слепой доверчивости.
Это не вопрос в девичью рубрику. Это мемуары. И почему редактор пометила это письмо как очень важное, требующее обязательного ответа? Девочке требуется медицинская помощь, психиатр.
А она должна пустить в печать эту историю и всерьез отвечать на нимфоманский лепет. Ну и о’кей. Значит, дело не в ее ответе, а в тексте письма. Клубника садовая, высший сорт. Налетай, девчонки, кто еще не пробовал. Все можно, никто не заругает. Поймут и посочувствуют.
Надя принялась тюкать ответ жертве разврата. «Научись уважать себя… Не ты должна доказывать, пусть доказывают тебе… Все еще будет, все впереди…»
Вот ей тоже все сулили – все у тебя впереди, все впереди. А по сути– что впереди-то? И если впереди никакой маячок не мигает, то что позади?
Нет, стоп, что за гон пошел дурацкий… Она работает. У нее все хорошо. Дети любимые. Муж – друг лучший. Ну и нечего, нечего.
Работа шла. Хотелось расправиться с журнальной обязаловкой поскорее, чтобы заняться заветным: дневниками бывших ее соседок.
Вот только сейчас, через несколько лет после их ухода в мир иной, узнает Надя, что с ними было до того, как они превратились в вечных старушек.
Недолгий осенний день завершался. Брезжили зыбкие сумерки.
Надо бы из последних сил сходить забрать из машины оставшиеся продукты, но вместе со сгущающимся мраком подкралась к сердцу тревога и даже сожаление: не зря ли потащилась она одна в такое время в безлюдный дачный поселок?
Такого она еще никогда в своей жизни не испытывала: бояться чего-то непонятного там, где обычно всякие страхи и тревоги мгновенно отступали, стоило ступить за ворота и увидеть родные окошки.
Сейчас в голову полезли неясные страхи, предупреждающие телевизионные сюжеты. Время сейчас такое… Всякое происходит…
Нет, не пойдет она за своими коробками, перебьется тем, что есть в доме, а завтра с утра посмотрит – оставаться или драпануть назад, в город, если уж страх возьмет за горло.
Да и что город? Чем поможет город, как рассеет ее тревогу? Пусть там люди. Но от них-то она и мечтала уехать, скрыться, сбежать. После того что произошло именно в родном городе, да что там в городе – в родном доме, не очень-то хочется оставаться одной на своем этаже московской квартиры. Понять бы, что от нее хотят, кому и в чем она помешала.
Хоть бы те мужики, что заявились тогда в их дом, сказали ей лишь слово, ниточку бы путеводную дали, намек какой!
Черный ход
Коммуналку у них на втором этаже расселил обладатель немалых средств: шесть квартир пришлось приобрести для прежних обитателей ради права владения будущими хоромами. Затеялся грандиозный ремонт.
Надя ждала, когда появится покупатель первого этажа. В этом случае их дом мог стать великолепным особняком на три семьи. Отремонтировали бы все вместе фасад, заказали бы кованые ворота, привратника наняли бы, как в добрые старые времена… Пока же внизу бурлила жизнь во всей ее первозданности: переругивались коммунальные соседки, затевали бесконечные игры ребятишки.
В тот день ранней осени Надя впервые наконец решилась заглянуть в чужую жизнь: заняться старинными дневниками, доставшимися ей в наследство как бесплатное и, скорее всего, никчемное приложение к ценному имуществу– комнатушкам.
Как дед ни настаивал, почему-то душа ее не лежала к этим тетрадкам, листочкам старушкиным. Не хотелось ей быть гробокопателем. Ушли– и нет их. «Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай…»
Тем более – кто они ей? Надя понимала все доводы деда, что вот если ей оставили, значит, именно ее назначили хранительницей. Он сам потому и не вникал, что завещано было не ему, а ей.
Время шло, а у нее все не находилось минуты свободной. И только когда не стало деда, послушалась его. Каждый совет теперь вспоминался как наидражайшая ценность. Что-то он знал такое, до чего ей еще жить и жить.
Вот и выбрала она тогда самую первую по датам тетрадку и пошла во дворик на давно пустующую старушкину скамеечку. Именно там, она была уверена, полагалось начинать это чтение. Но солнышко осеннее разморило, листья любимого дерева поворачивались всеми своими ненаглядными жизнеутверждающими красками, дети неустанно гомонили по-птичьи – не разберешь о чем, а слушалось хорошо.
Покой так редко случается.
Она так и не раскрыла тогда ветхую сафьяновую тетрадку.
– Теть Надь! Теть Надь! Там дяденьки! Дяденьки к вам пошли! Теть Надь! Дяденьки с черного хода к вам!
Надя не сразу и поняла, что ребятишки кричат ей. Что-то очень важное, раз бросили свои игры. Какие дяденьки? Кто к ней может пойти с черного хода?
– Вы перепутали. Это они на второй этаж, где ремонт.
Надя была расслаблена и спокойна.
– Нет, они к вам! Мы у вас на площадке прятались. А они пришли. Прям к двери. Стали отпирать! Ключами! У них ключи! А мы за вами побежали! – Дети задыхались и выкрикивали наперебой нереальную ерунду.
Надя даже сразу не поняла, что это значит: отпирать ее собственную дверь.
– Ключами, – настаивали взахлеб коммунальные птахи. – Идите, теть Надь, посмотрите сами. Хотите, мы милицию позовем?
Надя, чувствуя себя очень глупо, как первого апреля, когда шутят слишком похоже на правду, но верить мешает некий дух абсурда, витающий в атмосфере, тем не менее поднялась со скамейки и нерешительно двинулась к черному ходу.
– Нет, ребят, вы наверняка со вторым этажом перепутали, – уверяла она сопровождающих ее рыцарей правопорядка.
Черный ход был открыт настежь. У порога – горка строительного мусора. Маленькая и нераздражающая. Работают теперь аккуратно.
Надя нехотя поднималась по узким крутым ступенькам предназначенной некогда для прислуги лестницы. Ее маленькие спутники не давали ей передумать, поторапливали, твердо уверенные в своей правоте.
На втором этаже дверь в квартиру была попросту снята с петель. Слышались голоса строителей. Надя даже секунду полюбовалась мраморными полами и белыми стенами прежней убогой трущобы. Но дети подталкивали ее выше, настойчиво и уверенно, как экскурсоводы направляют неразумных туристов. Они совсем не оставляли ей надежду на покой.
Ерундовина заключалась в том, что ключ от двери, ведущей с черного хода в их квартиру, был в их семействе один на всех. Второй, дедов, она не нашла, да и не искала особо. Ключи терялись – это вечное их семейное проклятие. Надо было заказать еще, но время, время… И потом все равно – железную надо ставить. Позвонить и вызвать мастеров. Минутное дело. Главное – не забыть. А она забывала. Так и так подъезд внизу будет запираться, когда кончится ремонт. Да и жалко было трогать старинную филенчатую дверь – «родную».
Зажимая единственный ключ в кулаке, поднималась Надя на свою высоту в полном недоумении.
Дверь оказалась распахнутой настежь!
Надя, как во сне, плохо понимая, что происходит, переступила порог и двинулась внутрь квартиры. Детишки остались на площадке, не решаясь, видно, входить без приглашения.
Она сделала всего несколько шагов, когда навстречу ей из глубины ее дома спокойно прошествовали двое мужчин.
«Итээровцы», – почему-то подумалось охваченной жутью Наде.
Они и вправду выглядели как инженерно-технические работники, ИТР, сотрудники заштатных никчемных научно-исследовательских институтов, плодившихся во множестве в былые времена. Очки в пластмассовой оправе, пиджачки, клетчатые рубашки. Им бы в руки гитары – и запоют дуэтом в лад: «Милая моя, солнышко лесное…»
Но лица у этих были как у решившихся на последнее. Они совсем не таились, шли уверенно.
Не убивать ее шли – это Надя понимала. Что-то демонстрировали ей. Ненависть, что ли, свою? Силу? Какая-то страсть в них была темная. Смотрели пристально прямо в глаза и шли мимо, словно они здесь по закону, а она – пришелица незваная.
Так они и миновали ее и затопали по ступенькам, а Надя стояла, как соляной столп.
Детки заглядывали к ней и кричали: «Как вы, теть Надь? Позвать ментов, теть Надь?»
И тогда она очнулась. И пошла в комнаты, смотреть, что там.
Везде, как всегда: домашний порядок-беспорядок родной. Но в общей комнате на журнальном столе бредовым натюрмортом красовались все ее документы и украшения. Ничего не взяли. Демонстрировали свое презрение. Приказывали: «Бойся!»
Милицию и тут подключать не имело смысла.
«Что пропало? – спросят. – Ничего? Пошутили, значит, с вами. У друзей поспрошайте, кто среди них такой шутник».
Они же в милиции работают по факту. А не по страху чьему-то или шутке глупой.
Дверь, конечно, тут же заменили. Ключи принялись беречь. Провели сигнализацию. Благоразумный сосед со второго этажа установил камеры видеонаблюдения.
У Нади в душе все же теплилось предположение, что инженеры ошиблись и пугать должны были этажом ниже. Недаром, недаром же нижний растревожился и стал осторожничать. Надя так бы и успокоилась, если бы не предыдущие сигналы. Но что она кому сделала? Кому жить помешала? Кто о ней помнит все время с ненавистью?
Она тревожилась, что и Андрей задается теперь тем же вопросом, и перестает ей верить, и ищет, за какие грехи ее наказывают. Говорит себе: «Я, в сущности, совсем ее не знаю, надо бы присмотреться получше».
Родство рвалось – вот что было самое страшное.
Родство с мужем – вещь особенная. Оно не навсегда, как с детьми, а только когда существует полное взаимное доверие.
Однако, как Надя ни блуждала в закоулках собственной памяти, выудить из прошлого нечто, способное продуцировать такую негаснущую ненависть, она не смогла.
В дачной темноте ей стало не по себе. И с чего это она решила, что здесь ее ждет успокоение? Если страх угнездился, разве он исчезнет от перемены места пребывания?
«В Египте бы исчез», – тоскливо подумалось ей.
Ведь могла бы поехать с ними. Мальчишки так звали, уговаривали. А ей хотелось, чтобы Андрей поскучал, потосковал бы, отбросил обидные ей сомнения.
Она даже подскочила от верещания телефона. Муж, как и обещал, звонил с наступлением тьмы. Ласковый, надежный, обязательный, как всегда. Отчитался о первом дне у моря.
– Алешка обгорел. Кремом мазаться отказался. А кожа-то твоя, беленькая. И упрямство твое…
Вот оно, родство! И все-то она нафантазировала, насочиняла. Ведь все идет как надо. Проживет она здесь, сколько наметила, сделает все дела, с мыслями соберется. Нервы в порядок приведет.
– Эй, ты телефон зарядить не забудь! Подзаряжалку-то захватила?
– Батарейка полная. И все взяла. Проверила специально.
– Ну, тогда до утра? Спокойной ночи?
– Тогда до утра!
Страх пропал. Надя снова чувствовала себя вольно. Принялась стелить постель, устраиваться на ночь. Проверила, заперта ли дверь дома. А, кстати, где подзаряжалка? Рыться было лень, но, пощупав сумку, она ощутила там твердые рожки.
На месте. Эх, зря сразу замок на калитку не повесила. И отмахнулась от дурацкой мысли: кому надо – перепрыгнет. Или просто – энергично пнет, и все дела.
Кому все это надо?
Вроде на сегодня все дела переделала. Надо взяться за то, что все время откладывала, противно становилось даже планировать такое. Но никуда не денешься. Вот ты одна, в тишине, никто не отвлекает. Возьми-ка лист бумаги и выпиши все имена, которые могут так или иначе вызывать твое подозрение. Кто может держать обиду на тебя? Кого могла обидеть ты?
Надя уселась по-турецки на кровать, подоткнула себя перинкой, принялась записывать. Начинать надо с первых попавшихся имен, просто что в голову придет, потом рассортирует.
Итак, допустим, Энэм.
Допустим, обижена на нелюбимую падчерицу. Скучает тотально, хронически. Делать абсолютно нечего, живет одна, на пенсии.
Мужа нет, а сын далече. Сил высвободилось – уймища.
«Рок-н-ролл жив, а семья уже нет…» Придумывает занимательные способы изощренно поизводить просто от нечего делать.
Кстати, а как она живет на свою дохляцкую пенсию? Любимый сын Петька вряд ли матери помогает. Эгоиста вырастили общими усилиями.
Ничего они такого на очень черный день с отцом не нажили.
Квартира, машина. Квартира страшноватенькая, хрущевских времен трехкомнатная распашонка, сто лет без ремонта. Машина «Жигули». «Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать», как говорится.
Стало быть, живет на одну пенсию? Но это – полная нищета! Если еще учесть квартплату, то что на пропитание остается?
Что ж это она раньше о таком не задумалась, психолог великий! Человек бедствует! Нравится не нравится, а бедствует не чужой ей человек. И, конечно, мысль об Энэм как о зачинщице всех этих ужасов нелепа. Не такой она человек. Может ляпнуть обидную чушь, и это все. Не затейница она, не хитроумная выдумщица.
Звонит ей, все пытается как-то сблизиться. Прямодушная слишком для таких поганых дел. И цель?
Нет абсолютно никакой цели.
Смотрим дальше. Питик.
Допустим, по старой балбесовской памяти попросил кого-то из развеселых московских друзей побаловаться, попугать почти родную сестру.
Может, обиделся, что не ему первый этаж достался? Как Каин на Авеля? Почему бы и нет? Ну, не из-за этажа, а еще на что-то, чего она не знает? На высокомерие и холодность ее, к примеру. Мать ему, допустим, нажаловалась на Надино обидное невнимание? Пусть теперь побоится!..
…Бред какой-то! Петька веселый. Не мелочный. Опять же, схамить может по дурости своей молодой, но чтоб такое!
Да и у каких друзей терпения хватит так методично изводить? Они ж теперь все практичные. Задаром и не чихнут, если кому их чих понадобится. И потом – отношения отношениями, но Питик обожает Надиных мальчишек, племянников своих, а они – его. Резвятся они втроем так умилительно, что Надя забывает о необходимости ревновать к Петьке. Да и некого стало ревновать. Все ушли. А братик остался. И пора уже принять его в свое сердце как единственное существо, оставленное ей на память дорогими ушедшими. Может, они этого и ждут. Там, в своем далеке. На это и надеются.
Так что… оставить в покое надо Питика. А еще лучше – сделать так, чтобы он по-настоящему знал, что у него есть взрослая сестра. Теперь уже наконец взрослая.
И делить им друг с другом нечего, кроме общей любви к отцу.
Надя вписала в свой список несколько коллег по работе, просто потому, что всплыли в памяти их имена в связи с каким-то внутренним непокоем.
Марьяна Яструбинецкая, Максимилиан Вуайон, Мина Граф. С ними делить ей вообще было нечего. Но это ей так кажется. А вдруг – есть чего? Вдруг она обидела кого-то? Наверняка даже обидела. Кого справедливо, а кого и совсем зря.
Марьянка – своя в доску. С юмором. Подбирает для журнала всякие психологические тесты, типа «Действительно ли твой бойфренд влюблен в тебя?», «Готова ли ты выйти замуж?», «Способна ли ты на решительный поступок?», «Умеешь ли ты правильно тратить деньги?» и всякая такая ерундовина.
Пишет также целые классификационные исследования про мужчин и их пристрастия, очень забавные. Однажды выдала сводную таблицу мужских характеров в зависимости от того, какие галстуки они предпочитают.
Потом разразилась исследованием мужских типажей, выбирающих тот или иной вид отдыха. Ну и всякое такое.
Кое-что она, ясное дело, сдирает из зарубежной прессы. Ну хорошо, если это малознакомый источник и никто из читателей не наткнется, а если это свой же родной журнал, только выходящий на английском? Такой наглый плагиат должен ведь пресекаться? Или уж тогда надо гонорар платить зарубежному автору, а Марьяшке только за перевод отчислять. Вот! А Надя-то как раз и заметила полгода назад такую штукенцию и обратила на это всеобщее внимание.
Читать бесплатно другие книги:
