Буквы (сборник) Сугралинов Данияр
Всё, что Марик зарабатывал на написании рефератов и ночным сторожем в компьютерной фирме, уходило на лекарства для матери. Отца своего Марик не помнил. В детстве думал, что тот погиб в Афгане, а в юности выяснил, что отец просто ушёл к другой женщине. Тяжёлая была пора для Марика: впору вешаться или, стиснув зубы, пробиваться.
Пробился. Мать поправилась, а сестрёнка выздоровела. С зубами ему помог друг Генка, начавший первую в своей жизни практику дантиста в частной поликлинике. С сессией же у Марика проблем вообще никогда не было: учёба ему давалась легко.
Сейчас Марик счастлив. Нет, он не выиграл в лотерею больших денег. Просто у него всё в порядке. Идут каникулы, впереди два дня на турбазе. В зубах дымится сигарета, в лицо бьёт морозный ветер, рядом сидят лучшие друзья и любимая девушка.
Гарик за рулём что-то весело напевает, справа от него на переднем сидении сидит Янка, которая, не сдержавшись, открывает пиво и пьёт прямо из банки.
Гарик что-то недовольно выговаривает: ему тоже хочется пива, но он за рулём. А Янка совсем не солидарна с ним. В правой руке – пиво, в левой – сигарета. Янка весело хохочет, обнажая крупные, белые, идеально ровные зубы.
За окном проносятся белоствольные берёзки, заваленные снегом, пушистые сосны и ели. Трасса пуста, и Гарик в скорости ставит рекорд за рекордом.
Марик щелчком отправляет сигарету «за борт», закрывает окно и обнимает Светку, сидящую рядом. Светка прижимается к Марику и жмурит глаза: в окно ударяет луч заходящего солнца, негреющий, но яркий.
Справа от Светки, нахохлившись, как воробей в студеную пору, сидит Данила. Девушки у него пока нет, и он уже смирился со своей ролью отверженного и непонятого. Но Марик, Гарик и Даня выросли в одном дворе и знают друг друга лет пятнадцать.
Ботаник Данька, сын академика Гарик и не хватающий с неба звёзд Марик дружили с тех времён, когда Данька не носил очки, отец Гарика был лишь доцентом, а Марик мечтал стать космонавтом.
Самые близкие друзья. С любимыми девушками. На два дня. Лыжи и санки, сауна и пиво, карты и секс. Счастье.
Темнеет быстро. Вокруг – кромешная тьма, лишь надвигающаяся трасса лихо проносится под светом фар.
Янка со Светкой спят. Данька дремлет. Марику не спится, хочется поскорее приехать в пункт назначения. Гарик уже не поёт: видно, что ему тоже хочется как можно быстрее приехать на турбазу, попариться в сауне, выпить тёплого вина и уснуть, обняв Яну. Осталось немного, километров пятьдесят. Двести уже осилили.
Мимо с рёвом и грохотом проносится грузовик. Светка вздрагивает, а Гарик резко выруливает правее, на обочину, чтобы, не дай Бог, не зацепило ненароком вильнувшей фурой.
Встряску ощутили все: в днище ударила кочка. Гарик матюгнулся.
А минут через десять в салоне появился запах гари, машина закашлялась. Гарик остановился и заглушил мотор. В тишине раздался томный голос Яны:
– Уже приехали?
– Приехали, – зло отвечает Гарик и выходит из машины.
Марик с Даней тоже выходят. Зябко ёжась, подходят к Гарику. Из-под капота валит дым.
– Что там? – обеспокоенно интересуется Даня.
– Шут его знает, – сплёвывает Гарик. – Я не особо разбираюсь в этом. Может, маслобак пробили? Толкнуть назад надо. Перчатки наденьте.
Напряглись и сдвинули машину на метр назад. На грязном снегу отчётливо чернеет натёкшая масляная лужа, от которой в сторону машины тянется тонкая чёрная масляная ниточка.
– Ну, это финиш! – возмущается Гарик. – Только на днях масло поменял!
Девчонки весело выскакивают из машины:
– Мальчики, поехали скорее!
– Поехали… – передразнивает их Гарик. – Всё, приехали уже, тачка сломалась.
– Сядьте в машину, – советует Марик. – Замёрзнете.
– Там невозможно сидеть! – восклицает Янка. – Там дышать нечем!
– Тогда двери откройте, пусть пока проветривается, – говорит Гарик.
Света, открыв все двери, подходит и прижимается к Марику. Дышит сквозь шарф: пар изо рта вырывается на волю, постепенно промокая шерсть.
– Починить своими силами реально? – спрашивает у Гарика Даня.
– Не знаю, – тускло отвечает Гарик. – Сейчас бате позвоню, узнаю. Если сеть доступна.
Гарик вытаскивает мобильник, всматривается во вспыхнувший синим экран и со злостью суёт его обратно в карман.
– Не пашет. Сеть не доступна! Попробуйте со своих.
Безрезультатно. Сети ни у кого нет.
– Я замёрзла, – хныкает Янка.
– Лезь в машину! – рявкает Гарик. – Грейся там! И вообще, что тут стоять, все лезем в салон.
В салоне после проветривания ничуть не теплее, чем на воздухе. Наоборот, холодные сиденья заставляют ребят дрожать ещё сильнее.
– Включи печку, – просит Даня.
– Не учи учёного, – огрызается Гарик и заводит машину.
Включённая на всю мощность печка громко гудит, но салон снова начинает заполняться запахом горелого масла. Гарик глушит мотор.
– Надо ловить машину. Другого выхода нет. Кто пойдёт?
Вызывается Светка. Марик выходит вслед за ней. Остальные остаются мёрзнуть в машине. В кромешной темноте валит снег. Звёзд не видно.
Марик закуривает сигарету. Даже в перчатках руки страшно мёрзнут, одной обнимает Свету, в другой – окурок. Дым, втягиваемый вместе с морозным воздухом, бодрит. Но трасса всё так же пустынна.
За час мимо не проехало ни одной машины. После Марика со Светкой голосовать выходили Гарик, Яна и Данька, но ни к кому из них фортуна лицом не повернулась.
– Есть что пожрать? – спрашивает Гарик.
– В багажнике, – трясясь от холода, отвечает Даня. – Бутерброды и пиво.
– А чай или кофе горячий в термосе есть?
– Нет. Кто же знал, – оправдывается Марик.
Перспектива есть замерзшие бутерброды, запивая ледяным пивом, сначала никого не прельщает. Но Гарик не выдерживает и выходит из машины за бутербродами. Вконец замёрзшие, вслед за ним на морозный воздух выскакивают остальные. Холодно. Даня, смешно скрючившись, пытается бегать туда-сюда, но бегает настолько неактивно, что это его не согревает.
Ребята стоят кругом, запихивают в себя мёрзлые бутерброды, ледышки хрустят под зубами.
Гарик греет в руках пиво, потом протягивает банку Янке:
– Запей.
– Не хочу, – сквозь зубы отвечает Янка. – Холодно.
– Как хочешь, – отвечает Гарик и пытается отпить сам.
Губы моментально примерзают к банке.
– Примёрзли? – спрашивает Даня.
Гарик, не отпуская руки от банки, кивает. Даня участливо матерится, вытаскивает зажигалку и щёлкает ею под банкой. Щёлк-щёлк-щёлк. Бесполезно.
– Спички есть у кого-нибудь? – спрашивает Марик.
Все отрицательно вертят головами, включая примерзшего к банке Гарика.
– Попробуй в руках согреть жигу, – говорит Марик Даньке.
Данька суетливо кивает, снимает перчатки и сжимает зажигалку в обеих руках, зачем-то еще и дуя в кулак.
– Костёр надо развести! – восклицает осененный идеей Даня.
– Точно! – радуются девчонки. – Костёр!
Даня остается около Гарика греть зажигалку. Марик с девчатами идут в лес за дровами. Гарик кивает Дане, глазами показывая на зажигалку: «Ну как?». Даня пробует, но лишь сухие щелчки служат ответом Гарику.
Гарик не выдерживает, жмурится и резко рвёт банку от себя. Кровь застывает, не долетая до земли. Гарик громко кричит от боли. Ненавистная банка пива летит в овраг.
Девчонки с Мариком, по колено утопая в сугробах, ходят по краю леса, опасаясь идти дальше. Ничего подходящего для разведения костра нет. Девчонки убегают греться в машину, Марик остаётся, чтобы продолжить поиски. Под конец он проваливается в сугроб по пояс и кое-как выбравшись, возвращается к своим. Все уже в салоне.
Гарик ноет, раскачивается вперёд-назад и держит окровавленные губы руками. Янка успокаивает его, но сама на грани срыва. Светка крепится, но видно, что тоже на грани. Ботинки Марика, забитые снегом, постепенно промокают оттаявшим снегом. Марику неуютно и холодно.
Темно.
Вдруг мимо проносится машина. Все вскакивают, но уже поздно. Пролетевшая легковушка исчезает вдали. Зато у ребят просыпается надежда. Воодушевлённый Данька выскакивает из машины – голосовать. Все возбуждённо ругают друг друга, что прекратили голосовку, но потом, взбодрённые тем, что не одни на трассе, оживлённо беседуют.
– Приедем на базу, отогреемся, чаю горячего выпьем – и в сауну! Ну, Гарик, держись, я тебя так отхлестаю! – мечтательно говорит Марк.
Гарик что-то одобрительно мычит. Постепенно разговоры стихают. Вдруг где-то сзади слышится слабый звук приближающейся машины.
– Сейчас Данька её тормознет, и мы прицепом доедем до турбазы! – радуется Янка.
– Какая турбаза, – мычит Гарик, – в город надо.
– Гарик, давай до турбазы! – убеждённо просит Марик. – Оттуда позвоним в город, и кто-нибудь за нами приедет.
Марику очень хочется на турбазу.
Позади машины раздается приглушённый хлопок, и фура проносится мимо.
Разъярённый Марик выбегает из машины:
– Даня, мудак, как же ты остановить не смог?!
Обескуражено оглядывается. Даньки нигде нет.
Даньку находят в овраге. Видимо, желая стопроцентно остановить фуру, он выбежал на трассу. По грудь утопая в сугробах, тащут его тело до машины. Янка, только взглянув на Даню, не выдерживает, её тошнит. Иступлено заорав, убегает вперёд метров на двести. Гарик, мыча проклятия, бежит за ней.
Марик, сдерживая слёзы, перебарывая комок в горле, успокаивает Свету. Та уже открыто ревёт, слёзы застывают на её щеках, а Марик отрешённо думает, что это – конец.
Гарик приводит вырывающуюся Янку и, с трудом размыкая губы, говорит:
– Надо идти к турбазе и по пути голосовать. Другого выхода нет.
Никто не возражает. Гарик удовлетворённо кивает и идёт вперёд. Марик вытаскивает из багажника рюкзак с продуктами, обнимает Светку и направляется вслед за другом.
В носу у Марика щиплет. Обледеневшие сопли изнутри колют ноздри. Света идёт, еле волоча ноги, смотрит только в землю.
Через пару километров она обессилено падает на трассу. Марик к тому времени уже державший замёрзшие, нечувствительные руки в карманах, скидывает бесполезный рюкзак и садится рядом:
– Света, надо идти.
– Я не могу.
К ним ковыляет Гарик:
– Что у вас?
– Она устала и хочет отдохнуть, – стараясь широко не открывать рот, говорит Марик.
– Ясно… Я слышал, в снегу теплее, чем так, на открытой земле. Предлагаю одному остаться ловить машину, а остальным зарыться в сугробе оврага.
У Марика нет сил ответить что-либо. Он кивает и показывает рукой в сторону, мол, идите, грейтесь, я поголосую. Света встаёт и, шатаясь, идёт вслед за Гариком.
Марик вытаскивает сигарету, щёлкает зажигалкой и разочарованно выплёвывает сигарету на землю.
«Счастье… Счастье – понятие относительное», – думает Марик. Он с радостью вернул бы все свои проблемы месячной давности, лишь бы Даня был жив, лишь бы им всем оказаться дома – в тепле.
Сессия – проблема? Отсутствие больших денег – проблема? Заболевшие зубы – проблема?
Марик ухмыляется. Жить – вот это счастье. Жить… Холодно…
Марик трёт замерзшие щеки и, плюнув, спускается в овраг. Ложится рядом со Светкой, обнимает её. Хорошо. Долгожданное тепло обволакивает тело. Глаза слипаются. Спать…
Марик проваливается в дрёму.
Где-то вдали по трассе сверкают фары.
Глобальные перемены
Жарким утром августа сего года Степан проснулся с чувством, что в жизни надо что-то менять. Высунув из подголовья мокрую от пота подушку, перевернулся на другой бок и попробовал уснуть. Сон не возвращался.
Напротив, Степану вдруг захотелось встать, сделать зарядку и принять душ. Он выторговывал у самого себя право поваляться ещё полчасика в обмен на утреннюю пробежку. Однако лежать на мокрой и смятой простыне оказалось неудобно, даже неприятно. В итоге вместо положенного получаса Степан пролежал только восемь минут. Зато и пробежка заменилась на три приседания.
Приседания Степан сделал крайне нехотя. В коленках при этом что-то хрустнуло. «Буду чаще приседать», – успокоил себя Степан и направился в ванную комнату. По пути успел нажать на кнопки питаний чайника и системного блока, чем, соответственно, включил чайник и компьютер. Чайник отреагировал лишь красным индикатором, компьютер ответил двумя: красным и зелёным. Зелёный подмигнул Степану, радуясь возвращению к жизни.
Наскоро почистив зубы и умывшись, Степан поглядел в зеркало. «Красавчик!», – подмигнул отражению. Вспомнил было, что хотел принять душ, но сразу же забыл. Вернулся в комнату, где уже закипал чайник.
Щедрой рукой высыпал в чашку кофе, сахар и залил кипятком. Кофе поднял не только настроение, но и кое-что ещё. И тогда Степан вспомнил о своём желании что-нибудь поменять в своей жизни.
«Да! Именно сегодня! – возликовал он. – Именно сегодня я коренным образом изменю что-то в своей жизни!».
Онанировал Степан с этого утра левой рукой.
Глупость человеческая
– Ну, всё, как полагается: поляну накрыл, попрощался, сказал, что никого никогда не забудет и скрылся в неизвестном направлении.
– Так просто? А чем мотивировал?
– Переездом в другой город.
– Обалдеть! Работа же у него была, как говорится, «не бей лежачего», квартира, авто, бабы, все дела… И куда он переехал?
– В какой-то Мухосранск.
– А что там? Родина его, что ли? Предки?
– Родина его – город-герой Москва.
Самым сложным было изобразить восторженный голос:
– Мама! Можешь меня поздравить! Я – студентка!
Конечно, мама не сдержалась и заревела от счастья прямо в трубку:
– Доченька, умница ты моя, надежда и опора…
Конечно. Всегда была отличницей, любимицей преподавателей, и путь её, казалось, будет светлым. Все знали, что Настя будет учиться в Москве. А где же ещё? Мать взяла кредит в банке, «чтобы было, на что Настеньке до Москвы добраться, и на первое время, на учебники те же…» Сбережений в семье никогда не было. Отец лет восемь лет назад утонул, с тех пор мать тянула и Настю, и полоумного Костю.
– …Учись хорошо, лекции не пропускай, допоздна не гуляй… – мама всё говорила и говорила.
Настя поддакивала и с трудом сдерживала ком в горле. В институт она не поступила: не хватило пары баллов. Хорошо хотя бы, что за квартиру заплатила за два месяца вперед: как раз время найти работу.
– … А там, глядишь, и нас с Костей к себе заберёшь… – понадеялась мама.
Прошло полтора месяца. Настя устроилась официанткой в забегаловке. Проснуться в пять утра, привести себя в порядок, сорок минут на электричке, ещё час в метро и на автобусе. И к девяти надо быть на работе. Двенадцать часов на ногах. Не дай Бог, что-то разбить или обидеть клиента. Ноги опухли, на них проступила венозная сетка.
После вычета штрафов из зарплаты осталось сто девяносто пять рублей. Меньше, чем ушло на проезд. И осень уже. И хозяин квартиры «тактично» намекнул на приближающийся срок квартплаты: «Настя, ты учти, день просрочки – вылетишь сразу же…» Колготки порвал, гад.
Тишина и неяркий свет. Тишина сменила привычный перестук колес поезда. Фонарь на перроне осветил половину купе. Мирон проснулся и взглянул на часы: четверть четвёртого.
На верхней полке обеспокоено завозился попутчик. Мирон выглянул в окно и чертыхнулся: это была его станция.
В дверь постучали:
– Ясный, стоянка – три минуты.
Мирон накинул куртку, взял собранную с вечера сумку, мысленно попрощался с соседями по купе и направился к выходу. В тамбуре кивнул зевающему проводнику:
– Счастливо.
– Счастливо.
Всегда так. Какой фразой прощаешься, той и ответят. То ли ленятся, то ли… Чёрт их знает.
Ясный встретил его прохладным ветром. Мирон поёжился и закурил.
– Такси надо? – спросил невысокий плотный кавказец.
– Надо. В гостиницу. Ближайшую.
– А у нас всего одна, – усмехнулся таксист. – Поехали.
В салоне «Волги» тепло и уютно. Фонари не горели, так что единственным освещением в городке были мелькавшие окна маленьких одноэтажных домиков.
Через пять минут они подъехали к трёхэтажному зданию. Небольшая потёртая вывеска гласила: «Центральная гостиниця № 1». Оказалась она на перекрёстке улиц им. Маресьева и Чехова. Чуть ниже по Чехова виднелись огни таверны «Очаг». Судя по припаркованным машинам, «Очаг» ещё работал.
Мирон расплатился, вытащил сумку и подошёл к дверям гостиницы. Закрыто. Мирон постучался. «Жрать и спать», – мелькнуло в голове.
Дверь открыл охранник с сонным, опухшим лицом и слипшимися глазами:
– Чего?
– Мне нужен номер.
– На час – двести, до восьми утра – пятьсот, – оживился охранник. – Деньги вперёд.
– А на сутки? – спросил Мирон.
– А… – протянул охранник. – Ты один, что ли? Приезжий?
– Типа того. Войти можно? Холодно.
Разочарованный охранник впустил его внутрь, выглянул на улицу, огляделся и запер дверь.
Сняв одноместный номер и получив ключи, Мирон поднялся на второй этаж. Покрытые протёртой дорожкой деревянные полы кряхтели под ногами, скрипы кроватей и женские стоны, доносившиеся сквозь фанерные стены, сопровождали его всю дорогу до номера. Запахи пота и несвежего белья были повсюду. Из какого-то номера слышалась гортанная ругань горцев, прерывавшаяся женским смехом.
«Отличная гостиница, – подумал Мирон. – „Центральный бордель № 1“».
Новое место работы найти оказалось проще простого. «Блины» возле вокзала, десять минут ходьбы от дома. «Нэт прапыски? Аставышь паспарт в залох, – коверкая слова, обрадовал Джавад, то ли хозяин, то ли управляющий ларька. – Прайдош мэдасмотэр и выхады на работы».
Доходы не увеличились, зато уменьшились расходы. Появилось свободное время. Ленка – сменщица – познакомила со своими однокурсниками.
Вместе гуляли, пили пиво, промывали все косточки преподов. Некоторые начали ухаживать за Настей. Особенно старался Мирон: вихрастый, тощий, офигенно талантливый. Дарил цветы, потом стрелял сигареты.
Настя на его ухаживания поначалу не отвечала, уж больно какой-то мальчик неприметный. Но мальчик был настойчив, и она ответила. Так Мирон потерял девственность.
А через год они поженились.
Сквозь занавески видны невзрачные пятиэтажки, на перекрёстке мигают светофоры. Пустынно. Мирон с трудом открыл неподдающуюся форточку, в комнату ворвался влажный ветер. Мирон поёжился.
Распаковав сумку, вытащил остатки съестного на стол: колбасу, сыр, хлеб, упаковку яблочного сока. Сделал бутерброды, налил сок в кружку. Нормально. Всё путём. Перекусить, лечь спать: утром рано вставать, соскучился сильно.
А завтра на первое время, пока не уладится, лучше найти квартиру: и дешевле, и спокойнее. Трескуче зазвонил телефон. Подняв трубку, Мирон услышал женский голос:
– Желаете приятно провести время?
– Нет, спасибо.
Раздались гудки. Мирон сел за стол. Бутерброды чуть подсохли, но он не обращал на это внимания. Откусывал, пережёвывал, запивал соком. Раскрыл газету.
В дверь постучали. Кто там ещё? Мирон отворил дверь. За порогом, опираясь рукой о косяк, чуть пошатываясь, стояла и улыбалась женщина в короткой юбке, кофточке и с запахом перегара.
Икнув, она сказала:
– Я – Валя. Скучаешь?
– Нет, веселюсь. Я ложусь спать, Валя, так что извини.
– Ты же командировочный, да? – Валя сделала шаг вперёд. – Может, впустишь даму?
– Э-э-э…
– Спасибо.
Валя зашла, прикрыв за собой дверь.
– Откуда приехал?
– Из Москвы. Это вы звонили?
– Может, и я. А что?
– Я же сказал: нет. Не нуждаюсь в ваших услугах.
– Без услуг пообщаемся. Такой мужчина интересный.
Мирон сдался. Общались всю ночь. Всё, как есть, ей рассказал: психолог тот ещё оказалась девка, да и понятливая.
Не успев поступить в институт, Настя вынужденно взяла академ – залетела. Первый курс доучилась – и всё. К тому времени Мирон уже заканчивал институт и проходил преддипломную практику. Ни о каком аборте Настя и не думала: только рожать!
Может, это было и неумно. Напряги с бюджетом: работала только Настя. Мирона надо было красиво одевать, обстирывать, кормить, набирать его отчёты, глотать его сперму и выделять ему деньги на пиво и сигареты («Парламент», не иначе). «Ты же понимаешь, мне надо держать марку», – объяснял он. Настя стала работать в две смены.
Её мать продала дом и выслала часть денег дочке. Так у Мирона появился первый мобильный.
Жили они в той же Настиной съёмной квартире. Родители Мирона им не помогали, да и ничем помочь не могли, сами перебивались от зарплаты к зарплате. Свекровь, Людмила Петровна, сразу невзлюбила невестку. Какая-то приезжая, продавщица в ларьке, захомутала её мальчика, такого умного и перспективного. «Передком заманила», – жаловалась свекровь подружкам.
Никакой свадьбы, просто расписались. Мирон тогда на радостях хорошо выпил, вёл себя возбуждённо, даже как-то агрессивно. А потом уснул. Настя проводила гостей, убралась, вымыла посуду. Светало. Она села на кровать рядом с Мироном и, разглядывая его спящее умиротворённое лицо, представляла, как скоро всё будет замечательно.
Всё стало замечательно настолько, что в роддом Настя поехала одна, жутко стесняясь синяков на теле. «Муж в командировке», – отличная отмазка. «Золотое руно» – отличная командировка. Ресторан-казино, всё в одном. Шлюхи рядом, только свистни.
«Мирон после свадьбы» – это было совсем не то, что «Мирон в период ухаживаний – мой милый и скромный, моя опора и надежда». На работе Мирон (версия 2.0, «Послесвадебный релиз») продвигался настолько же быстро, насколько быстро менялся сам.
Успешно прошёл стажировку и был принят в штат. А жене: «На, получай, сука!». Сама виновата, нечего улыбаться всем подряд! Хорошо, что всего лишь пощёчина. Не переставая улыбаться, Настя думала: «Пусть все решат, что это шутка… Да, да, шутка. И ничего более. Но как же горит щека…» Сомнамбулой дошла до ресторанной уборной и лишь там разрыдалась.
Стал заместителем руководителя департамента. А с левой ещё не пробовали? Всё бывает в первый раз, крошка, лови! Походя, ногой. Ну, и кулаком в живот, он же так соблазнительно выпирает. Конечно, в тот момент Настя испугалась не за себя.
Удивительно, как Маришка родилась здоровой.
Утром, наскоро собравшись, Мирон вышел из гостиницы. Наверное, впервые за эту хмурую осень небо расчистилось, и ярко светило солнце.
Ночью, с трудом выпроводив назойливую проститутку Валю, Мирон долго ворочался: не мог уснуть. Он многое переосмыслил за последнее время.
«Ну и катись!», – подумал он, когда после очередного загула нашёл записку от Насти.
«Мирон, я уезжаю. Ничего мне от тебя не нужно, взяла лишь Маришкины и свои вещи. На алименты подавать не буду. Анастасия».
Собрал друзей, подруг: отметили по полной. Жизнь началась холостяцкая. Успевал всё: и работать, и гулять. Лишь иногда, раз в неделю, а то и того реже, возникала в душе щемящая тоска по жене с дочкой. Но Мирон успешно её гасил.
Потом всё достало. Бросил пить, порывался даже бросить курить, но не получалось. Спортзал, тренажёры, диета, карьера. В личном плане что-то не заладилось: крутились около одни шалавы, чего хотели – понятно, да не того хотелось самому. А чего? Чёрт его знает.
А месяц назад попался на глаза альбом с фотографиями: студенты на лавочке с пивом, они с Настей, Маришкин зуб первый… Совсем уж плохо стало, взвыл Мирон, понял всё: и кто он по жизни, и чего хочет на самом деле, да… Ничего не поздно!
С работы не отпускали – да и пошли вы! Уволился без сомнений. Секретарша «я вся ваша, Мирон Алексеевич» сходу стала «я не такая, идиот, знать тебя не знаю». Но на прощальную вечеринку пришли все приглашённые.
А потом собрался по-быстрому: дочке кукол дорогущих набрал, жене – бижутерии, шмоток, ещё чего-то там, в пылу не разбирал, брал всё. Тёще даже что-то в подарок взял. И на первый же поезд в Ясный. Куда они ещё могли поехать?
– Да, тупо вообще всё получилось. Москвич этот к Настюхе Григорьевой приехал, муж её бывший, оказывается. Сейчас пробиваем. Не знаю, что у них там в Москве было, но когда она его увидела, заорала как резаная, испугалась очень, решила, он дочку приехал забирать. С ней брательник вместе был, Колька, идиот полоумный, решил, что москвич сестру убивает, вступился за неё.
Читать бесплатно другие книги:
