Иная вера Эльтеррус Иар
Нельзя верить тем, кто говорит про дар, это он усвоил надежно. Но двуногий, похоже, уловил изменение настроения собеседника.
«Тот, кто пытался тебя учить, был слабым. Он ошибался, и ты правильно сделал, что наказал его. Я правлю теми, кто правит миром. Я предлагаю тебе встать рядом со мной».
«Зачем?»
Это был единственный вопрос, который его волновал. Ему было хорошо в пещерах, несмотря на холод и жару, он давно привык есть сырое, теплое еще мясо, он не помнил, зачем прикрывать свое тело мешающими тряпками. Его устраивала такая жизнь.
«Смотри», – вместо ответа сказал двуногий.
Перед внутренним взором вспыхнула картина. На картине был он сам – умирающий новорожденный, умирающий мальчик, умирающий подросток, юноша, молодой человек, мужчина… он умирал раз за разом и никак не мог умереть. А потом картина потемнела, нестерпимо ярко вспыхнула – и показала других людей: детей, подростков, женщин, мужчин. Все они умирали, потому что мир не принимал их. Затемнение, вспышка – и люди. Сотни, тысячи, миллионы людей – умирающих, даже не осознавая, что они умирают. Отгремела катастрофа, унесшая с собой жизни миллиардов людей, забравшая многие знания, перечеркнувшая многие открытия и поставившая крест на дальнейшем развитии человечества. Человечество смогло выжить после бесчисленных стихийных бедствий, но не смогло заново научиться жить. Человечество нуждалось в ком-то, кто станет направлять, кто сумеет заставить, кто даст верный путь и стимул по нему двигаться.
«Мир лежит в руинах, – говорил двуногий. Говорил, понимая – его слушают, и очень внимательно. – Это наш с тобой мир, и ничей кроме. Мы ответственны за него. Мы должны им править, потому что люди не способны идти своим путем. Нам придется дать им путь».
«Зачем это нам?»
«Потому что это наш мир. И у нас нет другого».
«Зачем нам люди?»
«Люди – и есть мир».
«Я подумаю».
«Подумаешь. Но не здесь. Я не буду предлагать второй раз. Решай – летишь ты со мной или нет. Решай сейчас».
«Что будет, если я пойду с тобой?»
«Я верну тебе сознание, научу жить в этом мире. Если ты откажешься быть со мной – я убью тебя. Если согласишься – я дам тебе знания, которыми владею сам, научу править. Ты войдешь в Братство Повелителей».
«Ты слишком слаб, чтобы убить меня».
«Никогда не смотри на внешнее. Смотри внутрь».
«Ты научишь меня своему миру. Потом мы сразимся, – решил он. – Кто окажется сильнее – тому и решать. Если я тебя одолею – я убью тебя и заберу твой мир. Если ты окажешься сильнее, ты сделаешь со мной, что захочешь».
«Согласен. Но пока я не научу тебя тому, что ты должен знать, – ты будешь меня слушаться. Это не займет много времени».
«Сколько лун?»
«Две. Ты согласен?»
«Да».
«Тогда иди за мной».
Двуногий залез обратно в железную птицу. Ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.
Первый день он обследовал большой дом, в который его привезли. Вокруг были горы, но какие-то непривычные, незнакомые, хотя он не понимал, как чужие горы оказались настолько близко к его собственным, ведь птица летела совсем недолго! Вблизи дома расстилалось огромное чистейшее озеро, полное холодной вкуснейшей воды. Сам дом был огромен, в нем находилось безумное количество разных комнат, соединенных переходами, и он не успокоился, пока не облазил все и не убедился, что всегда сможет найти пути к отступлению. Перед тем как пустить его свободно ходить по дому, тот двуногий, который забрал его из гор – его звали Вацлав, – велел ему помыться. Он не понимал, зачем, пытался отказываться – но Вацлав напомнил об их уговоре: две луны он должен слушаться Вацлава. Вода в маленьком белом озере, называвшемся ванной, была теплая и приятная, но мыло гадко щипало глаза. Он терпел – еще не пришло время. Отмыв, его завернули в какие-то тряпки, пришел двуногий с острым лезвием и обрил его голову. Чистого и одетого, его выпустили ходить по дому и вокруг него.
Следующие три дня он только ел и спал. Интуиция, ни разу не подводившая его в горах Тибета, подсказывала, что здесь он действительно может чувствовать себя в безопасности – и он этим пользовался.
На пятый день к нему впервые за все это время пришел Вацлав. Дал стакан с резко пахнущей травами жидкостью, велел выпить, а потом лечь на кушетку и расслабиться. Когда он выполнил указания, Вацлав сел в головах кушетки и положил ладони на его виски.
– Теперь слушай мой голос, и не замечай ничего, кроме него.
Сперва было темно и спокойно. Потом темнота сменилась безумным калейдоскопом образов и воспоминаний, обрывков чьих-то фраз, звучанием голосов, вспышками эмоций…
Когда он открыл глаза, в окно заглядывала клонящаяся к горизонту луна.
– Как тебя зовут? – вслух проговорил Вацлав, в его голосе явственно слышалась усталость.
– Людвиг Нойнер, – хрипло проговорил он.
– Вот и хорошо. Отдыхай – завтра начнется все самое сложное для тебя.
Вацлав не солгал – на следующий день и в самом деле начался ад. Впрочем, Людвиг был совсем не против. Теперь, осознавая, сколько времени он потерял и сколько знаний утратил, австриец включился в учебу с невероятным фанатизмом. История, точные науки, языки, литература, политология, юриспруденция, медицина… он хотел знать все. Хотя бы поверхностно… пока что – поверхностно. Раз в неделю к нему приходил Вацлав, и они разговаривали о том, о чем учебников не написано. Они разговаривали о собственной силе.
– Я надеюсь, ты способен держать свою энергию под контролем, – спокойно начал чех их первый разговор.
Мужчины устроились на веранде, выходящей на запад. Дорогой коньяк в пузатых бокалах, фрукты, которые Вацлав употреблял в огромном количестве, пледы на спинках плетеных кресел. Солнце, величаво опускающееся в залитые алым сиянием горы. Чем не атмосфера для доверительной беседы?
– Я тоже на это надеюсь, – сказал Людвиг, стараясь, чтобы его голос прозвучал как можно мягче.
– Итак, пришло время поговорить начистоту. Я знаю, почему ты ушел от учителя в горах, и знаю, за что ты его убил. К сожалению, в целом он был прав: ты способен вырабатывать и накапливать в себе количество энергии, сравнимое с энергией всего Братства, вместе взятого, может, даже больше. Ты можешь ею управлять – но только в виде грубой силы. Ты способен заставить вздрогнуть гору, но не сдвинешь с места бокал – скорее он разлетится осколками. И с этим ничего нельзя сделать. Однако, как ты понимаешь, я не просто так отправился за тобой в Тибет и не из человеколюбия вернул тебе разум. И нет, я не планирую использовать тебя в качестве «батарейки» для Братства. Я хочу, чтобы ты вошел в наш Совет на равных правах со всеми остальными Повелителями. Твоя сила поможет тебе там, где другим помогает дар, она же поможет там, где дар бессилен – но остаются области, в которых окажешься бессилен ты. Потому ты должен учиться. Каждый Повелитель имеет несколько образований официально и еще с десяток – неофициально, но тебе не хватит и этого. Ты должен знать больше и уметь больше.
– Зачем я тебе? – Людвиг не хотел играть в эти игры с Вацлавом. С кем угодно, но только не с ним.
– Ты невероятно силен. Я хочу понять, как можно развить такую силу. И я хочу твоей благодарности. Видишь, я откровенен. Я не буду использовать тебя как «батарейку» для Братства, но я хочу, чтобы ты делился своей силой со мной. Я дам тебе место в Совете, если ты сможешь его заслужить. Ты дашь мне силу. Все честно. Если тебя устраивает такой вариант – я научу тебя управлять твоей энергией, насколько это возможно. Ты согласен?
Людвиг размышлял недолго. Он все понял и все запомнил.
– Да. Я согласен.
Занятия начались на следующий же день. И Нойнер очень быстро понял, почему Вацлав так легко согласился на поединок. Австриец был подобен бешеному мамонту, в то время как чех – опытнейшему снайперу, заранее занявшему позицию. Если мамонт доберется до снайпера, от хрупкого человечка останется только мокрое место, причем в прямом смысле. Вот только снайпер имеет возможность пристрелить мамонта задолго до того, как тот вообще поймет, что ему угрожает хоть какая-то опасность.
Значит, следовало обзавестись броней, которую не способна пробить выпущенная из снайперской винтовки пуля. И будет даже лучше, если снайпер сам поможет проверить крепость такой брони.
Спустя полгода с того дня, когда Вацлав забрал полудикого человека из Тибета, чех то ли в шутку, то ли всерьез сказал своему ученику:
– Я же совсем забыл! Ты говорил, что войдешь в состав Братства только после поединка и победитель в этом поединке получит все.
– Я помню, – кивнул Людвиг, чувствуя, как неприятно засосало под ложечкой.
– Я готов сразиться с тобой в любой момент.
– В этом нет нужды. Я уже согласен войти в Братство и выполнить все обязательства по отношению к тебе, которые на меня это накладывает.
– К сожалению, в этом есть нужда, – строго сказал Вацлав. Предчувствие беды охватило австрийца. – Тебе, может, уже не нужен поединок, зато теперь он нужен мне. Ты помнишь, как ты тогда сказал?
– Помню. «Если я тебя одолею – я убью тебя и заберу твой мир. Если ты окажешься сильнее, ты сделаешь со мной, что захочешь».
– Это сказал ты, не я. И ты пусть неосознанно – но подкрепил свои слова своей же силой. Теперь ты знаешь, что это означает.
– Да.
Несколько минут прошло в молчании: Людвиг искал выход, Вацлав с нескрываемым удовольствием наблюдал за ним. Не исключено, что читая мысли.
– У меня есть хоть какая-то возможность избежать драки? – спросил Нойнер. Он мог сказать еще прямее – «избежать позорного проигрыша», но это было слишком даже для него. Мамонт не успел нарастить даже намека на броню, которую не смог бы пробить снайпер.
– Да. Ты можешь просто признать свое поражение – со всеми вытекающими. Ты согласен?
Людвиг ненавидел эти слова – «ты согласен?». Вацлав спрашивал его так уже в третий раз, и всегда ответ мог быть только один: «да».
– Да. Я признаю свое поражение.
Отныне у Вацлава Пражски стало больше на одного заклятого врага, полностью подчиненного ему.
Впоследствии Людвиг Нойнер взял в свои руки руководство Австрией и Хорватией. И с того момента, как он оказался в отдалении от Пражски, австриец начал искать способ справиться с ним. Искал – и не находил. Встречаясь с ним раз в месяц, Людвиг пытался нащупать хоть какие-то слабые места чеха, но безрезультатно.
Надежда появилась в две тысячи шестьдесят втором: Вацлав начал стареть. Стремительно и неумолимо, проживая каждый год, как три. Да, в свои семьдесят два он все еще выглядел на пятьдесят, но до того лет тридцать Пражски казался сорокалетним…
– Ты слишком выкладываешься, – покачал головой Людвиг, когда Вацлав впервые заговорил об этом. – Я уже давно заметил. Пока ты был ограничен собственными силами – ты еще как-то берег себя. После того как ты начал забирать мою энергию, ты стал тратить ее, не задумываясь о последствиях.
– Значит, мне пора задуматься о преемнике, – кивнул Пражски, хмурый и сосредоточенный.
– Может, стоит просто себя поберечь? – Нет, Людвиг нисколько не заботился о здоровье Вацлава. Но еще не пришло то время, когда единственной кандидатурой на пост главы Братства окажется он. Если же над Повелителями в ближайший десяток лет встанет кто-то другой, то у Нойнера не останется шансов. Значит, Пражски должен протянуть эти десять лет.
– Еще слишком многое нужно сделать, Людвиг. – Чех покачал головой, потянулся к бокалу с коньяком. И отдернул руку. – Да, надо беречь себя… но только не в ущерб работе. Мне потребуется больше силы, чем раньше.
– Да, я понимаю.
Снайпер слабеет. А мамонт научился подкрадываться.
И если потребуется, он будет подкрадываться и десять, и двадцать лет.
Людвиг всегда знал, что его Вацлав ни за что не станет готовить в качестве преемника. Слишком грубая сила. Управлять миром следует тонко. Людвиг умел быть тонким, умел настолько хорошо, что об этом не подозревал даже сам Пражски – и не должен был подозревать. Но когда австриец узнал о том, кого чех выбрал в преемники… Сказать, что он был зол, – не сказать ничего. Петербуржский выскочка с его сумасшедшими, но вполне выполнимыми проектами был совсем не тем противником, с которым Нойнеру хотелось бы сражаться за главенство в Братстве. И, что самое обидное, именно против Вертаска у него не было ровным счетом ничего.
Кроме судьбы, определенно благоволившей Людвигу. Чем еще, если не ее подарком, можно было объяснить то, что Дориан ухитрился вляпаться в такое? И мало того, что ухитрился, так еще и не придумал ничего умнее, кроме как позвонить именно Нойнеру! Не любимому учителю Вацлаву, не непревзойденному лекарю Миклошу, а Людвигу, своему заклятому врагу! Впрочем, последнего Вертаск не знал. Что его и погубило.
Пусть живет. Пока что – пусть живет. Потеряв все – но живет. Его еще можно будет использовать. А если вдруг он попытается что-то строить против Людвига – Людвиг его легко уберет.
Улыбнувшись своим мыслям, Нойнер посмотрел на глубоко спавшего Дориана. Еще неделя – и он уедет отсюда, из этого промозглого, злого города. Уедет – чтобы вернуться через месяц и забрать все.
I. IV
Игра в «хорошо и плохо»
По чьей-то чужой подсказке,
В надежде наивной пешки
Когда-нибудь стать ферзем.
Каждое утро тысячи людей просыпаются – и ненавидят утро за то, что оно наступило. Надо вставать, умываться, завтракать, идти на работу – все как всегда. Повторять бессмысленный алгоритм действий, не задумываясь о том, что это и есть жизнь. Или наоборот, задумываясь – и иногда даже осознавая, что на самом деле не такая уж это и жизнь. Тысячи людей ненавидят утро – за необходимость продолжать алгоритм.
Каждое пасмурное утро тысячи и тысячи людей ненавидят жизнь. Просто за то, что за окном – серое небо, с ночи зарядил мелкий дождик, и погодное ненастье проникает в каждую клеточку, заставляя внутренне всхлипывать вместе с плачущей непогодой.
Да что там, каждый день тысячи тысяч людей просто ненавидят жизнь. Постоянно, изо дня в день, или кратковременно, по какой-то определенной причине. Просто ненавидят – и все тут.
И лишь немногие способны, проснувшись и еще даже не успев открыть глаза, начать радоваться новому дню. Радоваться тому, что этот день наступил. Что можно еще дышать. Что еще не все кончено. Что впереди еще – жизнь.
Особенно хорошо радоваться наступлению нового дня умеют те, кто вчера не знал – настанет ли этот день? Или и вовсе был уверен, что не настанет.
Сегодня Дориан в полной мере постиг простую истину: осознать ценность чего-либо можно лишь после того, как едва не лишишься этого чего-то. Он проснулся сам, без будильника, без деликатного прикосновения Аполлона, принесшего утренний сок, без бесцеремонного вторжения Людвига, имевшего свои, весьма специфические, взгляды на обращение с больным. Просто проснулся, глубоко, с наслаждением, вдохнул, и лишь через минуту открыл глаза. Попробовал приподняться на локте, вслушиваясь в ощущения и готовясь в любой миг рухнуть обратно на простыни, кусая губы и борясь с острой, пронизывающей все тело болью – но боли не было. Дориан осторожно сел. Потом спустил ноги на пол, попытался встать – и у него получилось. Дотянувшись до спинки кровати, он набросил на плечи халат и даже не стал его завязывать.
– Аполлон! – негромко позвал он.
Юноша материализовался на пороге спустя несколько секунд.
– Да, мой господин?
– Принеси мне, пожалуйста, кофе, круассаны и сок в оранжерею. Сегодня я позавтракаю там. А Людвигу накрой, как обычно, в столовой.
– Герр Нойнер улетел вчера вечером, господин, – сообщил слуга.
– Да? Тем лучше.
– Он просил передать вам, что он очень ждет вашего звонка.
– Разумеется, ждет… вот и пускай ждет, – беззлобно проворчал Дориан. Воистину, сегодня не хотелось злиться даже на Людвига.
– Вам помочь одеться, господин?
– Не нужно. Я уже в порядке.
– Я рад, господин. Сейчас принесу завтрак.
– Спасибо, Аполлон, – улыбнулся Вертаск, направляясь ко второй двери спальни, ведущей в оранжерею. Он не представлял себе, какого зрелища лишил себя, отвернувшись – воистину, выражение лица молодого грека, впервые за несколько лет услышавшего от своего господина благодарность, стоило нескольких потерянных секунд.
За занимавшим всю стену французским окном моросил, временами усиливаясь, мелкий дождь. Как правило, подобная погода навевала на Дориана тоску и он оставался в глубине оранжереи, избегая окон, но сегодня настроение ему не могло испортить ничто. По крайней мере, он был в этом уверен.
Прижав ладони к прохладному стеклу, Повелитель вглядывался в дождливое марево, словно пытаясь что-то в нем разглядеть. На самом деле он просто любовался дождем. Это было самое прекрасное утро в его жизни, и плевать, что времени – шестой час вечера!
Аполлон вошел неслышно. Примостил поднос с завтраком на краю кадки с герберами, осторожно, стараясь не потревожить хозяина, переставил столик и легкое плетеное кресло к окну, быстро накрыл и удалился. Конечно, Дориан заметил присутствие слуги, но не счел нужным это показывать.
Дымящийся кофе, свежевыжатый грейпфрутовый сок, испеченные буквально несколько минут назад круассаны – обычный завтрак, но никогда еще он не казался таким удивительно вкусным, как сегодня. Никогда еще не пахли столь пьяняще и нежно распустившиеся лилии, никогда не были такими насыщенно-яркими тугие бутоны алых роз, никогда еще не цвели так долго орхидеи – будто бы хотели дождаться возвращения Дориана, чтобы он мог насладиться их цветением… Повелитель был уверен, что уже завтра орхидеи отцветут.
Сегодня Дориан впервые в жизни жалел, что не умеет бездельничать. Ему безумно хотелось провести здесь весь день, пить чай, любоваться цветами, быть может – открыть окно и полной грудью вдыхать дождливый воздух…
Но сейчас он должен был работать. И в первую очередь – узнать, что, не нарушая условий Людвига, он может сохранить для себя.
Хотя… нет, начать надо даже не с этого.
Вертаск помедлил несколько секунд, прежде чем набрать номер.
– Приветствую вас, учитель, – спокойно сказал он по-чешски в выжидающе молчащую трубку.
Ответ прозвучал далеко не сразу. Но он прозвучал – и это уже многое значило.
– Давно я не слышал от тебя такого именования, – ответил Вацлав по-русски. Это было хорошим знаком, и Дориан чуть расслабился – все равно сейчас он собирался говорить правду, и только правду. – Я должен понимать это как твое желание, чтобы я воспринимал тебя по-прежнему?
– Мне проще признаться в провале учителю, а не начальнику, – честно ответил практик.
Немного помолчав, Пражски тяжело вздохнул.
– Рассказывай.
– Я нашел ученика… то есть ученика я нашел давно, но с ним не вышло. Я взял другого, очень перспективного, но, если можно так сказать, проблемного. Правда, даже при тщательном анализе выходило так, что его перспективность с лихвой перекрывает возможные неприятности. Но в анализе я не учел одного… Не учел, потому что никто, даже вы, не мог бы предположить, что такое возможно. Он уже оказался учеником Повелителя, – Дориан замолчал, пытаясь собраться с мыслями.
– И чего в этом невозможного? – уточнил Вацлав, когда понял, что пауза затягивается чрезмерно.
– Все дело в том, чей он ученик. Не просто Повелителя… Его учитель пришел ко мне, это было около трех недель назад… он почти убил меня. Это был… Учитель, это был Теодор Майер!
Теперь настала очередь чеха пораженно молчать.
– Ты уверен? – наконец спросил он.
– Абсолютно. Он приходил в мой сон, предупреждал, чтобы я оставил его ученика в покое, но я неверно его понял, я решил, что он говорит о другом человеке, который мне мешал и которого мне надо было убрать. Собственно, этого человека я убрал и успокоился. А потом Майер пришел наяву и ударил меня ножом. Мне пришлось обратиться за помощью к Людвигу…
– Почему не ко мне?
Это был самый сложный для Дориана вопрос. Да, он с самого начала решил говорить только правду, но…
– Вы же сами понимаете, учитель…
– Возможно. Но я хочу услышать это от тебя.
Вертаск тяжело вздохнул. Он уже давно отвык говорить с кем-либо, находясь в положении слабого. Видимо, пришла пора заново привыкать.
– Я не хотел, чтобы вы знали о моих ошибках. Я хотел казаться как можно лучше, сильнее, умнее, достойнее. Я не знал, что вы хотели сделать меня своим преемником, мне об этом сказал Людвиг, так что дело не в этом. Просто вы говорили, что верите в меня, и мне не хотелось как-либо разочаровывать вас.
Несколько минут Пражски молчал. А когда заговорил – слова ронял, как камни.
– Ты бы не разочаровал меня, если бы позвонил сразу же. Что взял с тебя Людвиг за свою помощь?
– Все. Все, что у меня есть, кроме разве что денег. Сети информаторов, собранные мною досье на все правительство РФ, в том числе – компромат. Все мои наработки… нет, он просто забрал все, что мог забрать.
– И что ты теперь хочешь от меня? Зачем ты звонишь?
– Я решил, что вам стоит знать о возвращении Майера, – виновато сказал Дориан.
– А еще ты решил, что за такую информацию я прощу твой проступок и, возможно, помогу не отдавать долг Людвигу. Так?
Отпираться было глупо.
– Не «решил». Я надеялся, что вы, возможно, поможете мне. Но я понимаю, что не оправдал…
– Не надо всех этих слов, Дориан. Мне нужно обдумать то, что ты сказал. Я сам свяжусь с тобой, но позже. Долг Людвигу ты отдашь. Потом решим, что тебе делать дальше.
– Спасибо, учитель, – сказал Вертаск коротким гудкам.
Больше всего его пугало то, что он никогда не мог сделать всех выводов из того, что говорил Вацлав. И этот разговор не был исключением. Учитель все же поможет ему? Заберет к себе, в Прагу? Быть может, позволит начать заново в другой стране, да хотя бы в Прибалтийском союзе – язык Дориан знает, связи есть, он может сразу же начать работать! Все же предложенный Братству на съезде Совета в две тысячи семидесятом проект многого стоит, а без Дориана они не смогут его реализовать… Или смогут. С Людвигом, если Людвиг получит действительно всю информацию, которой владеет Вертаск!
Он поднялся на ноги, залпом допил кофе и направился в кабинет – вот теперь действительно надо работать.
Пожалуй, в рабочем кабинете Дориан любил проводить время почти так же сильно, как в оранжерее. Каждая мелочь здесь была сделана по его проекту. Массивный стол из цельной древесины, удобнейшее кожаное кресло, резные деревянные полки, в шахматном порядке разбросанные по стенам и заставленные всяческими диковинками из разных стран, занимающая целиком одну из торцевых стен библиотека… Пожалуй, о том, что на дворе стоял двадцать первый век, плавно приближающийся к завершению, не говорило ничего. По крайней мере, на первый взгляд.
Вертаск опустился в кресло, откинулся на спинку, закрыв глаза. Необходимо было привести мысли в порядок, вернуться к своей обычной манере мышления. Почти неслышные шаги – Аполлон принес чай. Не глядя протянуть руку, сомкнуть пальцы на тонкой фарфоровой чашке, поднести к губам – горячий напиток слабо обжигал язык и горло. Поморщившись, Дориан потянулся за сигаретой – он не одобрял курения, особенно собственного, но иногда горьковатый от холодящего ментола дым помогал сосредоточиться, собраться с мыслями.
Потушив сигарету, Повелитель глубоко вдохнул, задержал дыхание, выдохнул. Положил пальцы на край стола, аккуратно поддел ногтем идеально прилаженную пластинку – она с тихим щелчком откинулась, открывая сенсорную панель. Дориан вслепую набрал длинный пароль, подождал несколько секунд, набрал еще раз. Чуть слышно загудел голографический проектор, на столе развернулся экран. Вертаск ввел команду на включение компа…
Нервно пискнул автономный блок, объединяющий системный блок, проектор и систему запуска. На экране загорелись буквы: «No signal».
– Что за?.. – пробормотал практик. Выключил систему, запустил заново – то же самое. – Нет, ну что за ерунда?
Наклонившись, он нащупал едва заметные на ощупь выпуклости на внутренней боковой поверхности стола, нажал – панель отъехала в сторону. Дориан сунул руку в нишу, привычно нащупывая удобную ручку системного блока…
Блока не было.
Сердце сжалось от дурного предчувствия. Повелитель не поленился отодвинуть кресло и самолично залезть под стол, светя себе экраном мобила. Но системного блока все равно не было. Тонкий слой пыли, покрывавший полированное дерево, почти чистое пятно на том месте, где стоял блок, и все.
Он выбрался из-под стола, буквально рухнул в кресло, потянулся за сигаретами и зажигалкой. С третьей попытки прикурил, глубоко затянулся, закашлялся, яростно потушил сигарету, прикурил новую…
Кто? Кто мог это сделать? Людвиг? Но с Людвигом они договорились, и Нойнер не мог не понимать, что Дориан не станет его обманывать – себе дороже выйдет. А если все же Людвиг? Он никогда не был перестраховщиком, но мало ли… Нет, кроме Нойнера, некому. Просто некому, и все тут. Но каков подлец!
Стоп. Надо взять себя в руки.
Разумеется, Дориан не был настолько глуп, чтобы держать всю информацию, все гаранты своего состояния, положения и власти на единственном носителе. Еще четыре дублирующих блока, но система самоуничтожения… С трудом подавив дрожь, Вертаск достал из ящика планшет, выругался при виде погасшего индикатора заряда, подключил питание.
Запрос доступа к основной сети… пароль на получение доступа к блокам, выбор блока… да хотя бы «Е», какая разница? Пароль, еще один пароль, ответ на контрольный вопрос, подтверждение цифрового кода вживленного чипа, еще один пароль – сумасшедшая система безопасности.
«Нет доступа к блоку «Е». Причина – отсутствие сигнала от блока «Е».
Дориан откинулся на спинку кресла. Закурил. Промокнул лицо платком.
Блоки «Б», «В» и «Г» – отсутствие сигнала.
Активирована система самоуничтожения всех блоков, запускаемая только с блока «А» – того самого, который был частью личного компа Вертаска.
– Людвиг, я тебя убью… – прошипел Повелитель, трясущимися руками хватая мобил. Кипя от ярости, он быстро набрал номер австрияка.
– Здравствуй, брат Людвиг, – прошипел он, в этот раз не переходя из вежливости на немецкий. В конце концов, по-русски Нойнер тоже говорит – все Повелители знали не меньше десяти языков, за исключением категорически не способного к языкам Миклоша, с горем пополам выучившего немецкий в дополнение к родному венгерскому.
– Здравствуй, брат Дориан, – предсказуемо по-немецки отозвался Людвиг. – Я сейчас очень занят, ты не мог бы…
– Нет, брат Людвиг, не мог бы. По крайней мере, пока ты не объяснишь мне, с чего ты решил, что наша договоренность дает тебе право похищать мою личную – личную! – информацию!
– Говори по-немецки, брат Дориан, или успокойся немного. Я не понимаю русского языка, когда на нем говорят так неразборчиво.
– Какого черта ты забрал мой комп? – очень тихо проговорил Вертаск. Он уже чувствовал, что ошибся, но все еще не хотел в это верить.
– Если это шутка – то очень дурная шутка, брат, – спокойно сказал Нойнер, но Дориан прекрасно расслышал скрытую за напускным спокойствием угрозу. – Если же ты надеешься таким нехитрым обманом избежать необходимости отдавать свой долг…
– Брат, мой комп кто-то украл, – безнадежно выдохнул Дориан. – Я готов поклясться, что это правда.
– Копии у тебя есть? – К счастью, австриец сразу же поверил.
– Уничтожены. С моего компа можно отдать команду самоуничтожения на остальные блоки. Конечно, некоторые копии сохранились, но далеко не всего. Досье, проекты – словом, то, что тебя больше всего интересует, – существовали только на защищенных блоках. Восстановить это я не смогу. Черт, мой комп был защищен настолько, насколько это вообще возможно! Я не знаю, кто его похитил, но он все равно не сможет добраться до информации.
– Этот кто-то уже добрался до системы самоуничтожения. Возьми себя в руки, брат, и начни думать головой! Кроме того, не стоит недооценивать хакеров. Особенно ваших, русских, с их неповторимым подходом «авось сработает». Они-то способны совершенно случайно сломать даже идеальную защиту. А раз уж крали целенаправленно комп – ломают твою защиту лучшие. Так что ищи. Мне все равно, как ты это сделаешь, но ты должен мне очень многое за свою жизнь. И если ты не отдашь долг – я заберу ее.
В трубке раздались короткие гудки.
Дориан выронил мобил, сжал виски.
В такой безвыходной ситуации он еще ни разу не был.
Осторожно заглянувший в кабинет Аполлон, заметив своего хозяина в состоянии, близком к истерике, поспешил удалиться – он прекрасно помнил о манере господина в случае чего срывать злость на безропотном слуге. Да, потом следовала весьма щедрая компенсация – но сегодня молодому греку почему-то не хотелось получать несколько тысяч такой ценой.
Мысли метались, как сумасшедшие. С чего начать? Кому звонить? Как действовать? Кто, кто, КТО мог посметь ограбить его, Дориана Вертаска? Камеры слежения даже нет смысла проверять: наверняка тот, кто спланировал это ограбление, наверняка предусмотрел такую мелочь. Хотя… для успокоения стоит.
Записей не оказалось. То есть не оказалось совсем. Все данные за тот день были стерты, причем стерты через пароль доступа к управлению системой безопасности.
Звонок мобила неожиданно довел Повелителя до предельной степени ярости. Дориан сжал его в руке, безумным взглядом окидывая окружающее пространство и размышляя, в какую стену лучше запустить. Но его взгляд случайно упал на экран, где высвечивалось имя звонившего. Олег Черканов. Что ему может быть нужно от Вертаска, которого он бросил умирать?
Взяв себя в руки, Дориан коснулся экрана, принимая вызов.
– Я слушаю.
– Добрый вечер, – спокойно поздоровался Олег. – Прошу прощения, что не звонил так долго – ездил во Францию. Дориан, помните, мы с вами как-то раз говорили о Париже? Ну, по поводу сети отелей.
Конечно, Дориан помнил. Довольно интересный проект, в перспективе способный принести не только немалую прибыль, но еще и достаточно много интересного. Конечно, сейчас было не до проектов, но…
Как и всегда, мысль о работе подействовала на Повелителя благотворно – как минимум он сумел более-менее успокоиться и вновь начал связно мыслить.
– Помню, разумеется.
– Так вот, я разведал обстановку, кое-что подготовил – хочу показать. Если вас все устроит, то требуются только деньги.
– Деньги – не проблема, но…
– Что?
А впрочем – почему бы и нет? Может, привычная работа поможет собраться с мыслями, настроить себя на нужный лад?
– Ничего. Давайте встретимся через полтора часа в Янтарном.
– Боюсь, я не могу в Янтарный, – тяжело вздохнул Олег. – После встречи мне надо будет ехать на Петроградскую сторону, я не успею вернуться с другого конца города. Быть может, лучше встретимся в «Береговом узоре» на Каменном острове? Там хорошая кухня и тихо, можно заказать отдельный кабинет.
– Хорошо, пусть будет «Береговой узор». Через полтора часа.
– До встречи.
– До встречи.
Положив мобил на стол, Дориан позвал Аполлона.
– Принеси кофе и проверь мою машину.
– Быть может, стоит вызвать такси? – осторожно спросил грек. – Я вижу, что вы прекрасно себя чувствуете, но надо ли рисковать?
Сначала Вертаск хотел рявкнуть на лезущего не в свое дело слугу, но потом согласился с его словами.
– Ты прав. Вызови такси. Через полтора часа я должен быть на Каменном острове.
– Сию секунду, господин, – Аполлон поклонился и исчез.
Дориан подошел к окну, хмуро взглянул на затянутое тучами небо. Жизнь уже совсем не радовала его. И в звонке Олега Повелитель вдруг начал видеть совсем не то, чем этот звонок скорее всего являлся. Конечно, тут же вспомнился тот факт, что с того дня, как осудили Стаса Ветровского, Черканов избегал встреч с Дорианом. Они вместе реализовали уже пять проектов, три из которых и сейчас работали, принося немалый доход, выраженный не только в денежном эквиваленте, но за все это время встречались партнеры всего три раза. Тогда почему сегодня Олег решил изменить выработавшейся за без малого год привычке? Встречаться с ним в любом случае опасно, в конце концов, Вертаск еще не оправился толком от полного энергетического истощения, полученного в те долгие часы, когда он пытался удержать себя на этом свете, несмотря ни на что. Истратив тогда все резервы, сейчас Дориан был почти что обычным человеком.
– Я буду сегодня особенно осторожен, – пообещал себе Повелитель, глядя в мокрое стекло.
I. V
Тебя спасли – но ты сбежал,
Зачем тебе их рай?
Ясным майским утром из здания Петербуржского международного аэропорта «Меридиан-1»[4] вышел юноша лет семнадцати. Он шел, размахивая дорожной сумкой на длинном ремне, улыбался встречным прохожим, хмурым и спешащим, и, казалось, его совершенно не тревожило то, что в ответ он не получил ни единой улыбки – только несколько заинтересованных взглядов от молоденьких девушек. Впрочем, как раз в этих взглядах не было ничего удивительного – юноша был хорошо одет и очень красив. Жгуче-черные вьющиеся волосы спадали до плеч, обрамляя аристократическое лицо, смуглая кожа, покрытая бронзовым средиземноморским загаром, даже на взгляд казалась мягкой, каре-зеленые глаза смотрели с вызовом, но не враждебно. Светло-серый пиджак небрежно, но элегантно наброшен на плечи поверх шелковой рубашки, верхние пуговицы которой расстегнуты – не по неряшливости, а потому, что юноше просто так захотелось. Не было никакого сомнения в том, что если бы ему потребовалось – он за несколько секунд принял бы вид строгий и официальный. Вот только ему не требовалось.
Не обращая внимания на призывные улыбки девушек и еще более призывные, но куда более навязчивые выкрики таксистов, юноша проследовал к метростанции. С интересом оглядываясь вокруг, приобрел проездной на двадцать поездок, вошел в поезд, но садиться не стал – встал у двери, разглядывая расстилавшийся вокруг город. Любой внимательный наблюдатель принял бы брюнета за испанского туриста, решившего посмотреть Петербург «дикарем», а не основываясь на мнении туристической компании, решающей, что приезжему интересно, а что – нет. Однако такого наблюдателя сильно удивил бы выбор станции, на которой сошел предполагаемый турист – возле Ушаковского моста не было ни более-менее приличных и известных отелей, ни каких-либо интересных увеселительных заведений.
Тем временем испанец, весело насвистывая, сбежал вниз по лестнице, проигнорировав битком набитый лифт, и быстро зашагал по набережной вдоль Приморского проспекта. Под ноги он не смотрел, во все глаза разглядывая окружающие дома, и через несколько минут едва не упал, неудачно запнувшись о пустую банку из-под пива. Юноша остановился, с удивлением посмотрел на предмет, чуть не ставший причиной падения, а потом сделал то, что повергло в состояние крайнего изумления всех, кто стал свидетелем его поступка: он наклонился, подобрал банку, вернулся метров на пятьдесят назад и бросил мусор в автоматическую урну. Потом улыбнулся какой-то мысли и продолжил свой путь.
Спустя сорок минут юный испанец шел обратно к метростанции. Теперь он уже не улыбался, на красивом лице читалась сосредоточенность, а ярко очерченные губы были чуть поджаты. Он прокручивал в голове недавний разговор и все никак не мог понять, какие еще неприятные новости может сулить полученная информация.
– Здравствуйте, я ищу Вениамина Андреевича Ветровского, он жил здесь около двух лет назад, – сказал испанец в динамик видеофона. По-русски он говорил с едва различимым акцентом.
– Вениамин Андреевич? Ой… вы знаете, он умер.
Читать бесплатно другие книги:
