Россия, которой не было. Славянская книга проклятий Бушков Александр
Они, в лодьях по Волге приплыв в Орду, увидели, что воинских людей там нет, а есть только женский пол, старики и отроки. И взялись пленить и опустошать, жен и детей поганых немилосердно смерти предавая, жилища их зажигая. И, конечно, могли бы всех до одного перебить.
Но мурза Обляз Сильный, слуга Городецкого, пошептал своему царю, говоря: «О царь! Нелепо было бы великое сие царство до конца опустошить и разорить, ведь отсюда и ты сам родом, и мы все, и здесь – отчизна наша. Уйдем же отсюда, и без того довольно разорения устроили, и Бог может прогневаться на нас».
Так достославное православное воинство возвратилось из Орды и пришло к Москве с великой победою, имея с собой множество добычи и немалый полон. Царь же, узнав обо всем этом, в тот же час отступил от Угры и побежал в Орду».
Каково?! Для этого, надо полагать, русская сторона и затянула переговоры – пока Ахмат долго пытался добиться своих, уже неизвестных нам целей, делая уступку за уступкой, русские войска по Волге приплыли в столицу Ахмата и рубили там женщин, детей и стариков, пока у командиров не проснулось что-то вроде совести. Обратите внимание: не сказано, что воевода Гвоздев воспротивился решению Уродовлета и Обляза прекратить резню. Видимо, тоже пресытился кровью.
Естественно, Ахмат, узнав о разгроме его столицы, отступил от Угры, спеша домой со всей возможной скоростью…
А дальше?
Год спустя на «Орду» нападает с войском «ногайский хан» по имени… Иван! Ахмат убит, его войска разгромлены.
Не являются ли великий князь Иван и «Иван, хан ногайский» одним и тем же человеком? Стоит задуматься… Чтобы затушевать столь многозначительное совпадение, позднейшие историки перекрестили «ногайского хана» из «Ивана» в «Ивака», а его самого объявили… тюменским ханом. Вопреки тому, что четко написано в книге Лызлова, пользовавшегося, напоминаю, огромным количеством не дошедших для нас летописей.
(Между прочим, есть еще один вариант гибели Ахмата. Согласно ему, некий приближенный Ахмата по имени Темирь, получив от великого князя московского богатые подарки, убил Ахмата. Версия эта имеет русское происхождение.)
Обратите внимание на то, что воинство царя Уродовлета, устроившее погром в Орде, недвусмысленно именуется «православным». Похоже, перед нами – еще один лишний аргумент в пользу версии о том, что служившие московским князьям «ордынцы» были отнюдь не «бесерменами», а православными. Не один Гвоздев именуется православным, а все войско, пусть даже наполовину состоящее из «служилых татар» Уродовлета и Обляза…
И еще на одном крайне примечательном аспекте стоит остановиться. Ахмат, по Лызлову, – «царь». И Уродовлет, пусть он всего лишь вассал Ивана, – «царь». Зато Иван III – всего лишь «великий князь»?
Не следует думать, будто Лызлов употреблял титулы наобум, что в его время существовали некие вольности в обращениях с титулами, и всякий историк мог писать, как ему взбредет в голову. Ничего подобного. Во-первых, когда Лызлов писал свою историю, титул «царь» уже прочно закрепился за самодержцами российскими, то есть имел «конкретную привязку» и конкретное значение. Во-вторых, во всех других случаях Лызлов никаких таких «вольностей» себе не позволяет. Западноевропейские короли у него всегда «короли», турецкие султаны – всегда «султаны». Падишах – «падишах». Кардинал – «кардинал». Разве что титул эрцгерцога дан Лызловым в переводе – «арцыкнязь». Однако именно в переводе, а не в искажении!
Следовательно, в Средневековье существовала некая система титулов, отражавшая некие политические реальности, – и мы сегодня об этой системе осведомлены плохо. Нам уже непонятно, почему два вроде бы одинаковых ордынских вельможи именуются один «царевичем», а другой «мурзой», почему «татарский князь» и «татарский хан» – отнюдь не одно и то же. Почему среди татар так много обладателей титула «царь», а московские государи упорно именуются «великими князьями». Только в 1547 г. Иван Грозный впервые на Руси принимает титул «царь» – и, как пространно сообщают русские летописи, сделал он это только после… долгих уговоров патриарха.
С чего бы вдруг? Иван Грозный никогда не страдал излишней скромностью, нерешительностью, не маялся самоуничижением… Создается впечатление, будто он прекрасно понимал, что титул «царь» ему по каким-то скрытым от нас причинам носить как бы и «невместно»…
Не объясняются ли походы Мамая и Ахмата на Москву тем, что согласно неким, прекрасно понятным современникам правилам «царь» был выше «великого князя» и имел больше прав на престол? Что заявляла о себе какая-то династическая система, ныне совершенно забытая?
Существование такой системы подтверждается и наблюдениями академика Фоменко. Исследуя надписи на гробницах в Архангельском соборе Кремля, он выявил интересную особенность: есть просто «великий князь» – и «благоверный великий князь». Просто «князь» – и «благоверный князь». Дмитрий Донской, к примеру, «благоверный», но не «великий». Иван III – «великий», но не «благоверный». В чем тут разгадка? Боюсь, сегодня нам уже не доискаться…
Любопытно, что в 1501 г. крымский царь Шахмат, потерпев поражение в междоусобной войне, отчего-то всерьез ожидает, что киевский князь Дмитрий Путятич выступит на его стороне… Какие реалии того времени давали царю основания так думать? Неизвестно…
И, наконец, одна из самых загадочных сцен русской истории. В 1574 г. Иван Грозный отчего-то разделяет русское царство на две половины, одной правит сам, а другую… передает касимовскому царю Симеону Бекбулатовичу – вместе с титулами «царя и великого князя Московского»!
Историки до сих пор не придумали убедительного объяснения. Одни уверяют, что Грозный, по своему обыкновению, чудил, другие, не столь наивные, но более циничные, считают, что Грозный таким образом «перенес» на нового царя свои собственные долги, промахи и обязательства, третьи бормочут что-то о «веселой шутке».
Все эти версии не учитывают самого существенного – психологии человека тогдашней эпохи. Грубо говоря, были вещи, с которыми шутить не полагалось. С которыми просто не пришло бы в голову шутить. Среди таковых вещей, безусловно, были царский титул и царский престол.
Быть может, речь идет о совместном правлении, к которому пришлось прибегнуть в силу тех же забытых нами старых династических систем? Возможно, последний раз в русской истории эти системы заявили о себе…
Симеон отнюдь не был, как пытаются уверить историки, «безвольной марионеткой» Грозного – наоборот, это один из крупнейших государственных деятелей и военных того времени. И после того, как два царства вновь соединились в одно. Грозный отнюдь не «ссылал» Симеона в Тверь. Симеон был ПОЖАЛОВАН в великие князья Тверские. Стоит добавить, что Тверь во времена Ивана Грозного была «горячей точкой», едва усмиренным очагом сепаратизма, за которым требовался особый присмотр, и тот, кто управлял Тверью, непременно должен был быть довереннейшим лицом Грозного…
И, наконец, очень уж подозрительны те беды, что обрушились на Симеона после смерти Грозного. С воцарением Федора Иоанновича Симеона «сводят» с тверского княжения, ослепляют (мера, которая на Руси испокон веков применялась исключительно к владетельным особам, имевшим права на стол!), насильно постригают в монахи Кириллова монастыря. Но и этого оказывается мало – И.В. Шуйский отправляет беспомощного инока, слепого старика на Соловки. Чересчур уж много для «марионетки», «совершенно незначительной личности». Полное впечатление, что московский царь таким путем избавлялся от опасного претендента, обладавшего весомыми правами. Претендента, к которому относились крайне серьезно, – отсюда и чрезвычайные меры… По крайней мере, можно сделать вывод, что права Симеона на русский трон, как минимум не уступали правам Шуйского и других Рюриковичей…
(В заключение нужно упомянуть, что крепкий старик Симеон пережил всех своих мучителей. Возвращенный из соловецкой ссылки по указу князя Пожарского, он скончался лишь в 1616 г., когда в живых не было ни блаженненького Федора Иоанновича, ни загадочного Лжедмитрия I, ни поганца Шуйского…)
Итак, все эти истории – Мамая, Ахмата и Симеона, – стоит лишь отрешиться от догматического взгляда, крайне похожи на эпизоды борьбы за трон, а никак не войны со «злым супостатом». Поскольку чрезвычайно напоминают аналогичные схватки вокруг того или иного трона в Западной Европе, и не только там. Догматики как-то совершенно не принимают во внимание, что психология русских князей и европейских королей ничем особенным не отличалась. И те, кого мы с детства считали «избавителями земли русской от злых татаровей», на деле решали свои, династические проблемы – сиречь боролись с соперниками.
А чтобы показать, насколько схож менталитет разделенных многими тысячами километров народов (и закончить на веселой ноте после всех описаний зверств и коварства), приведу два случая из жизни – русской и китайской. Оба они считаются «полулегендарными», но это нас в данном случае волновать не должно…
Русь, XI в. В Суздальских землях завелся языческий волхв и стал, собирая толпы, проповедовать о необходимости возвращения к старой вере, причем имел у слушателей определенный успех. Когда его, говоря современным языком, рейтинг заметно вырос, встревоженный князь направил туда воеводу Яна.
Ян, как явствует из дальнейшего, был человеком сообразительным. Вместо того, чтобы с бряцаньем оружия и бравыми воплями рубить встречного и поперечного, он решил действовать тоньше – полагаясь на логику. Спрятав под плащ боевой топор, он стал в толпу и долго слушал, как волхв распинается о своей способности творить чудеса, прорицать будущее. Потом вышел вперед и спросил:
– Мил человек, вот ты тут нам красиво расписываешь, а скажи-ка лучше, что с тобой будет завтра?
Волхв, гордо подбоченившись и не подозревая подвоха, уверенно отвечал:
– Завтра я чудеса великие сотворю!
– А вот те хрен! – сказал Ян на чистейшем древнеславянском.
Вряд ли он сказал именно так, но смысл, надо полагать, был схожий. Вслед за тем извлек топор и от всей души почествовал оппонента по голове. Оппонент, естественно, преставился. Тогда Ян вопросил слушателей: может ли считаться чудотворцем и предсказателем этакий вот субъект, который не способен предсказать даже собственное ближайшее будущее?
Трудно определить, безукоризненная логика воеводы Яна убедила слушателей, или присутствие вооруженных дружинников Яна. Как бы там ни было, вольнодумцы «устыдились и отпали от ереси»…
Примерно те же времена, Китай. В городе Гумбуме жили гэгэны, то есть монахи. Когда-то они были самыми что ни на есть праведниками и святыми подвижниками, но со временем впали в «соблазн и разврат, забросили служение богу, ублажали свою грешную плоть всеми способами, какие только имелись в их распоряжении, словом, опустились до последней степени. Местное население их по старой памяти побаивалось (так как они объявили себя великими чудотворцами) и лишь бессильно скрежетало зубами, исправно поставляя в монастырь дары своих полей и огородов. Гэгэны, стервецы, блаженствовали.
До тех пор, пока не умер старый император. Его сын, вступивший на престол, по молодости лет был скептиком и вольнодумцем, а потому нисколько не боялся гэгэнов из Гумбума, овеянных зловещей славой магов и колдунов. Зато до него помаленьку стали доходить слухи, сплетни и письменные доносы о том, что на самом деле эти «святые отцы» давно уже опозорили высокое звание монахов-подвижников и занимаются черт-те чем.
Император велел скрупулезнейше проверить слухи и доносы. Проверили. Все подтвердилось.
Тогда юный император собственной персоной прибыл в далекий Гумбум. Весь город собрался вокруг главной площади. На площадь согнали гэгэнов, коих тут же взяли в кольцо императорские телохранители.
Восседавший в золоченом кресле юный император благожелательно и ласково улыбнулся гэгэнам, после чего медовым голосом изрек:
– О великие гэгэны! Я наслышан, что для вас нет тайн ни на земле, ни на небе, что вы превзошли все науки и высшую мудрость, что будущее вам открыто. Не скажете ли, высокомудрые гэгэны из Гумбума, когда вам суждено умереть? Что на сей счет вещуют звезды? Когда вы умрете, гэгэны из Гумбума?
На площади стояла мертвая тишина. Гэгэны, уже давно почуявшие, что дело пахнет керосином, проглотили языки, не зная, что тут можно соврать. Наконец какой-то отчаянный, стуча зубами, сообщил
– 3-з-завтра!
– А вот и нет! – радостно воскликнул юный император, окончательно убедившись, с кем имеет дело. – А вот и сегодня! А вот прямо сейчас! Рубай их, молодцы!
Телохранители императора, получив ясный и конкретный приказ, воспрянули духом и моментально порубали гэгэнов в капусту. С тех пор в китайском языке появилась насмешливая поговорка: «Он предвидит свое будущее, как гэгэн из Гумбума…»
Вместо эпилога
Я вовсе не настаиваю, что именно моя гипотеза стопроцентно верна. Всего-навсего хочу защитить несколько нехитрых тезисов…
Во-первых, порой совершенно не учитывается, что оставшиеся о т старых времен летописи – лишь вершина айсберга. На одно описанное, дошедшее до нас событие должно приходиться несколько десятков других, наверняка не менее значимых и масштабных, сообщения о которых до нас попросту не дошли. Следовательно, в полном соответствии с тем, что говорил Роберт Колингвуд, исследователи имеют полное право искать те самые «косвенные улики», домысливать что-то, исходя из логики, здравого смысла.
Можно привести любопытнейший пример того, как совсем недавняя история начисто переписывалась.
В XVI в. по повелению Ивана Грозного была создана многотомная «всемирная история» – чуть ли не от сотворения мира и до середины его собственного царствования. Это – так называемый Лицевой свод. Его последний том, в историографии обычно именующийся Синодальным списком (потому что когда-то находился в библиотеке Синода), Иван Грозный лично изуродовал многочисленными поправками на полях, причем эти поправки были направлены как раз на фальсификацию иных реальных событий.
Одна из таких приписок сообщает, что в 1542 г., во время набега крымцев, трое русских воевод сдали город крымскому хану. Однако давно уже установлено по Разрядным книгам (где имеются полные записи о всех назначениях и перемещениях военачальников), что во время набега все трое находились в других местах и никакого города не сдавали. Дело в том, что, когда была сделана приписка, все трое угодили в немилость к царю, и на них задним числом сваливали чужие ошибки…
Ни в одной русской летописи нет рассказа о столь заметном, казалось бы, событии, как боярский мятеж 1533 г. во время опасной болезни Грозного. А вот в приписках Грозного о «воровском коварстве» бояр как раз пишется очень подробно. И потому всерьез подозревают, что и эту историю Грозный выдумал, чтобы отяготить лишними обвинениями попавших в немилость бояр.
Первоначально в рассказе о вражде меж князьями Шуйскими и Бельским упоминается, что в этой распре пострадал боярин Михаил Васильевич Тучков, которого Шуйский сослал в деревню. Однако впоследствии Грозный собственной рукой превращает Тучкова из жертвы боярской распри в ее… зачинщика. Причина? В промежутке меж двумя записями, в 1564 г., Грозному изменил и сбежал в Литву боярин Курбский. М.В. Тучков, дед князя Курбского, стал «членом семьи врага народа», а потому историю следовало изменить…
В 1547 г. московская взбунтовавшаяся толпа учинила в церкви самосуд над дядей Грозного, боярином Юрием Глинским. В 1564 г. Грозный вносит в Лицевой свод «редакторскую правку»: теперь оказывается, что это был не просто бунт, а заговор «по наущению мятежников-бояр»… Естественно, тех, которые в этом году попали в немилость.
А если бы сохранился только «новый» вариант истории?
Ради курьеза можно рассказать и об одном из крайне многочисленных примеров создания «античных древностей».
Бенвенуто Челлини, гений в своем ремесле, а одновременно, как водилось в ту интересную эпоху, виновник многих уголовных преступлений, вспоминает в своих интереснейших мемуарах, как однажды к нему в Рим приехал «превеликий хирург», маэстро Якомо да Карпи, и заказал молодому в ту пору ваятелю несколько серебряных вазочек. Увезя их в Феррару, почтенный лекарь (славный в том числе, как вспоминает Челлини, и лечением венерических болезней), выдал вазы за античные, после чего продал за приличные деньги. Бенвенуто уверяет в записках, что понятия не имел, как коварный медик использует творение его рук, однако почему-то, даже узнав о случившемся, долго молчал о проделке, якобы для того, чтобы «не лишать вазочки их славы». А чуть ниже пишет прямо: «На этом маленьком дельце я много приобрел». Чем-чем, а излишней щепетильностью великий мастер не отличался.
Так переписывают историю, так создают «античность»…
Во-вторых, следовало бы почаще проветривать окна в здании Официальной Истории и впускать свежий воздух. Практически во всех без исключений точных науках – от физики и химии до биологии с палеонтологией – идет совершенно естественный и понятный процесс изменений. Постепенно отказываются от устоявшихся заблуждений, на основе новой информации выдвигая более соответствующие времени теории. История же, к сожалению, иногда напоминает замшелый бастион, наглухо отгородившийся от внешнего мира и происходящих в нем изменений.
А потому все, что хоть малейшим образом не укладывается в окостенелые концепции, отвергается с порога. Посмотрите, как не раз поминавшийся мною Мыцык резвяся и играя расправляется с неугодными ему местами из книги Лызлова…
Лызлов, рассказывая о крымских ханах, упоминает некоего Анди-Гирея. Следует комментарий Мыцыка: «В специальной литературе крымский хан под таким или близким именем не отмечен; указанные Лызловым данные относятся к Девлет-Гирею».
Не знаю, чего здесь больше – цинизма или высокомерной тупости (уж позвольте не выбирать выражений). Если перевести указанную фразу на нормальный человеческий язык, она означает следующее: «Поскольку в современной научной литературе о хане Анди-Гирее не содержится никаких упоминаний, Лызлов ошибался, и все им сказанное относится к хану Девлет-Гирею». Именно так, и никак иначе. Прикажете называть это научным подходом?
Зато рассказ Лызлова о русской рати, отправившейся по Волге и разгромившей в отсутствие Ахмата его ставку, современные историки попросту… замалчивают. Только мельчайшим шрифтом, в «комментариях к комментариям» этот рассказ назван «исторической легендой». Спрашивается: почему одна летописная запись, не подтвержденная никакими материальными доказательствами, безоговорочно объявляется «исторической правдой», другая точно такая же – «исторической легендой»? По какому праву историк сам определяет, что считать правдой, что – сказкой?
Да потому, что в противном случае пришлось бы менять концепцию – а за создание либо защиту этой концепции уже получены конкретные материальные блага, да и годы уже не те, чтобы, перечеркнув прошлые достижения, остаться на голом месте и строить научную карьеру заново…
Посему уже не удивляешься, когда в толстенном восьмисотстраничном историческом труде, который должен играть роль справочника и учебного пособия, авторы страницами шпарят (иного слова не подберешь) отрывки из художественных произведений. Забыв предупредить читателя о том, что версия писателя далеко не всегда совпадает с былой реальностью [71].
Скажем, известный Лабиринт на острове Крит долгое время считался дворцом критских царей, где они обитали, судили и рядили. Эта версия нашла отражение в романах (в том числе и написанном автором этих строк двенадцать лет назад). Однако в последнее время было неопровержимо доказано, что Лабиринт – не место жительства критских владык, а огромная усыпальница. На художественные достоинства написанных согласно прежней, ошибочной концепции романов это может и не повлиять, но вот в исторические труды непременно следует внести поправки.
Иногда их вносят. А иногда – и нет, цепляясь когтями и зубами за «устоявшуюся» точку зрения.
Простой пример. Уже более ста лет назад русские историки (Костомаров, Срезневский, Иловайский) начали сомневаться в личности автора «Повести временных лет», приписывая ее не «скромному иноку» Нестору, а игумену Сильвестру Выдубецкому. В своей книге «Становление Руси» Иловайский обобщил все возражения против авторства Нестора и весьма доказательно отстоял гипотезу авторства Сильвестра. Однако и сто лет спустя из книги в книгу кочует именно Нестор…
Кстати, по сведениям того же Иловайского, «Повести» предшествовал некий «Начальный летописный свод». Но до наших времен он не дошел – как Летописец Затопа Засекина и многие другие апокрифы…
Кое-что, конечно, меняется. Как ни безраздельно царствовала на протяжении сотен лет версия о том, что князей Бориса и Глеба убил их злокозненный брат Святополк, за это преступление и припечатанный навеки прозвищем Окаянный, в некоторых книгах, вышедших в последние годы, отдается должное и другой версии, по которой Бориса и Глеба убил другой их брат, Ярослав Мудрый. Потребовалось шесть-семь лет, чтобы она вошла, пусть на правах гипотезы, в серьезные обзорные труды, но вошла все-таки! По крайней мере, открыто признается, что могут существовать несколько версий исторического события, а это на нашем безрыбье – нешуточный прогресс…
Читатель, возмутившийся предложенной мною гипотезой и с ходу отметающий ее без особой мотивировки, должен уяснить себе одну простую вещь: подавляющее большинство якобы «несомненных свидетельств» монгольского нашествия из далеких степей являет собой добросовестное переписывание авторами трудов предшественников. И не более того.
Д. Иловайский в начале века назвал всего семь основных источников о монголах и Чингисхане. Рассмотрим их…
1. «Древнекитайские летописи».
(О «древности» китайских летописей читатель уже имеет некоторое представление.)
2. «Персидский летописец Рашид Ад-Дин».
(Рашид Ад-Дин работал в начале четырнадцатого столетия и очевидцем описанных им событий не является. Именно на книге Рашид Ад-Дина основывался хивинский хан Абульгази, когда в XVI веке написал свою «Родословную историю о татарах», которая тем не менее порой опять-таки считается СВИДЕТЕЛЬСТВОМ.)
3. «Буддийско-монгольская летопись «Алтан-Тобчи»». (Написана опять-таки гораздо позже описываемых в ней событий.)
4. Армянская «История монголов инока Магакии. XIII век».
(Вот здесь я смущенно умолкаю – не ознакомился.)
5. «Европейские путешественники XIII века – Плано Карпини, Аспелин, Рубруквис и Марко Поло».
(За прошедшие сто лет мы уже разглядели во всех деталях, что собою представляют эти субъекты как «свидетели»…)
6. «Византийские историки Никифор Грегора, Акрополита и Пахимер».
(Умолкаю – не знаком.)
7. «Западные летописцы, например Матвей Парижский».
(Ну, с брехуном Матвеем мы тоже знакомы…)
Итак! За время, прошедшее с тех пор, как Иловайский перечислил эти «важнейшие источники», то есть почти сто лет, их число не особенно и увеличилось. Проще говоря, не увеличилось вообще. Наоборот, всплыли новые сведения о том, что «Яса», свод законов, якобы составленный лично Чингисханом, в действительности представляет собой произведение гораздо более позднего времени. Как и пресловутое «Сокровенное сказание монголов». Не может похвастаться особенными достижениями и археология – более того, в ходу до сих пор совершенно дикие «методы датировки» вроде примера с украшениями, который я приводил, когда ученые договорились считать, что наличие украшений указывает на домонгольский период, а их отсутствие – на более поздние века. Наконец, никто так и не смог подтвердить методами точных наук подлинность гумилевских «всплесков пассионарности» (экстрасенсов, контактеров, уфологов и тому подобную публику лично я обхожу за версту).
Вернемся лучше к более интересному вопросу. Как произошло, что возникла и утвердилась легенда о приходе «татар» из Центральной Азии? О Каракоруме, расположенном именно в монгольских степях?
Лично мне процесс представляется проходившим примерно так…
По мере того как Север и Юг «Золотой Орды» все дальше удалялись друг от друга, потому что на Севере укреплялось христианство, а на Юге, соответственно, мусульманство, прошлые события на Руси все чаще представлялись в искаженном виде – как «вторжение злых татаровей». Нельзя исключать и того, что потомки Александра Невского умышленно подстегивали этот процесс – гораздо привлекательнее свалить многие кровавые события как раз на «злых татаровей» (подобно тому, как сегодня Октябрьскую революцию иные убогонькие умом объявляют «происками жидомасонов»). Много раз бывали «чистки истории», когда правители умышленно избавлялись от фактов и документов, рисовавших их предков или предшественников в неудобном свете. Массированный террор Сталина против «старых большевиков» как раз объясняется еще и тем, что эта амбициозная и неуправляемая вольница, слишком много знавшая и помнившая, самим своим физическим существованием противоречила благостной, отглаженной, глянцевой картинке, официальной истории Октября, которую как раз начинали писать. Грабивший банки Камо и Уншлихт с Радеком, раздававшие в 1923 г. винтовки «германским товарищам» прямо во дворе советского посольства в Берлине, никак не вязались с легендами о «победоносном шествии идей марксизма по Европе». И потому их, равно как и дубоподобных командармов, умевших лишь махать шашкой, пришлось «утилизировать».
Книга Лызлова неопровержимо доказывает: к концу XVII века уже верили, что «Батыево нашествие» было налетом «злых татаровей», но сказка о «монгольской империи со столицей в Каракоруме» еще не утвердилась. Вероятнее всего, она расцвела пышным цветом во времена Петра Первого, когда на Руси получили широкое распространение западные теории и труды западных «очевидцев» вроде Марко Поло с его жрущими слонов грифами и официантами-телекинетиками, Карпини с его «магнитной горой». Тогда все окончательно и оформилось. Татищев еще имел возможность пользоваться «неудобными» архивами, но вскоре эти архивы перестали существовать. А книга Лызлова не переиздавалась двести лет (быть может, тут и нет злого умысла, а есть обыкновенное русское разгильдяйство).
Между прочим, в литературной русской традиции попадаются блестящие примеры неумышленных ошибок. История убийства «в Орде» Михаила Черниговского и его сына Федора под пером книжников «уехала» из 1339 г. в 1245-й, мало того, Федор из сына Михаила превратился в его «ближнего боярина»…
Между прочим, в Хорезме «нашествие монголов» странным образом, как и на Руси, совпало с великой смутой, охватившей всю страну, когда население поднялось против иноплеменных кипчаков, ставших правящей элитой, и даже ближайшие родственники хорезм-шаха стали его противниками. Не исключено, что и тамошние летописцы свалили на «диких монголов» свои собственные грехи. Иначе как прикажете объяснять такой, к примеру, казус? Город Мерв поначалу называется в числе мест, уничтоженных «монголами» дочиста. Однако всего через пару лет там, согласно хроникам, вспыхивает восстание против «монголов», а еще через год «разрушенный до основания» Мерв выставляет против «монголов»… десятитысячное войско…
Между прочим, «диким кочевникам» совершенно нечего было делать в горной Грузии, где скотоводы не найдут ничего для себя полезного. Так что «монгольское нашествие» на Грузию требует столь же тщательного расследования.
И еще. Любой, кто пожелает выступить противником моей гипотезы, обязан, простите за наглость, сделать две непременных вещи. Во-первых, изучить те же исторические труды, которыми пользовался я, во-вторых, ответить на тридцать каверзных вопросов:
1. Почему в «монгольском войске» не было монголоидов, а Чингисхан и Батый описаны людьми с обликом европейцев?
2. Почему «монгольская» конница ездила на лошадях не монгольской породы?
3. Почему «Слово о погибели русской земли», якобы повествующее о «монгольском нашествии», оказалось оборванным как раз там, где следовало начаться подробностям?
4. Почему «монголы», якобы прирожденные степняки, так уверенно воевали в лесах?
5. Почему «монголы», вопреки обычаям кочевников, вторглись на Русь зимой?
6. Зачем степным кочевникам понадобилось бессмысленное вторжение в горную Грузию?
7. Почему Лызлов, один из образованнейших людей своего времени, ни единым словом не упоминает о Несторе и «Повести временных лет»? А также о «великой монгольской империи», некогда простиравшейся от Пекина до Волги?
8. Почему «монголо-татары» – единственный известный в истории кочевой народ, за считанные годы обучившийся обращению с самой сложной военной техникой того времени, а также взятию городов?
9. Почему многие русские и западные историки настойчиво твердят о принадлежности половцев и татар к европейцам, к славянам, к оседлым народам?
10. Почему действия Батыя почти во всем повторяют действия Всеволода Большое Гнездо?
11. Почему татары, столь благожелательно относившиеся к христианству (и сами в значительном числе христиане), казнили русских князей за «оскорбление языческих обрядов»?
12. Почему Батый передоверил представлять свою персону на важнейшем ордынском мероприятии, выборах великого кагана, одному из множества покоренных им мелких удельных князьков?
13. Почему «ордынские вельможи» сплошь и рядом занимаются исключительно русскими делами?
14. Почему «жадные до добычи татары», озабоченные в первую очередь грабежом, теряли долгие недели на осаду крохотных бедных городков вроде Козельска, но так никогда и не потревожили богатейшие Смоленск с Новгородом?
15. Почему татары, вторгшиеся в Европу, воевали только с теми странами, что поддерживали папу в конфликте меж папой и германским императором? Почему татары, якобы терпимые ко всем религиям, так нелюбезно встречали посланцев папы?
16. Что заставило татар вместо равнинной Германии, где гораздо удобнее действовать коннице, повернуть в гористую и гораздо более бедную Хорватию?
17. Почему Даниил Галицкий, «воюя против татар», разорял и жег исключительно русские города?
18. Почему Даниил Галицкий за двадцать шесть лет так ни разу и не попытался найти среди русских князей союзников в борьбе с татарами?
19. Почему «ордынские мурзы» сплошь и рядом носили русские, христианские имена?
20. Почему баскаки появились в русских городах только через 19 лет (а то и 21 год) после завоевания Руси?
21. Куда исчезла со смертью Батыя великая империя, якобы простиравшаяся от Волги до китайских морей? Где ее архивы, добыча, дворцы, крепости, потомки многочисленных пленников?
22. Почему во время «Батыева нашествия» не пострадал ни один церковный иерарх – кроме «чужака»-грека?
23. Как объяснить появление двуглавого орла на монетах Джанибека?
24. Чем объяснить удивительную стойкость легенды о «царстве пресвитера Иоанна», державшейся на Западе более двухсот лет?
25. Почему «ярый насаждатель ислама» Узбек письменно просил православного митрополита молиться за него, его родных, его царство?
26. Почему в «орде Мамая» практически не было татар, а подданные Мамая – определенно оседлый народ?
27. Почему на битву с Ахматом Ивана III пришлось прямо-таки выталкивать с превеликими усилиями?
28. Почему титул «царь» несколько сот лет считался татарским?
29. Почему определение «поганые» комментаторы относят только к татарам, хотя видно, что его употребляли и в отношении русских грабителей?
30. Почему «безобидная марионетка» Симеон Бекбулатович после смерти Грозного подвергся столь жестоким преследованиям?
Подыщете другие логичные и убедительные объяснения – что же, как пел Высоцкий, «вот тогда и приходите, вот тогда поговорим…»
Согласно нынешним законам, любой продаваемый товар должен иметь сертификат качества. Применительно к истории это означает: всякий, пытающийся доказать ту или иную гипотезу, обязан опираться не на компилятивные труды, а на источники.
И, право же, не моя вина, что эти первоисточники при вдумчивом их изучении позволяют выдвигать другие гипотезы – еретические, крамольные, непривычные, однако имеющие право на существование…
Тайны Смутного времени
Предуведомление
Признаюсь честно и сразу: я несколько погрешил против истины, дав этой главе столь завлекательный заголовок. Пристрастно говоря, в событиях, названных впоследствии Смутой, или Смутным временем, нет особых тайн – по крайней мере, крупных. Мелких найдется преизрядное количество, но по-настоящему больших, грандиозных, особо завлекательных, увы, не отыскать. Как-никак Смута отстоит от нашего времени всего на триста лет, слишком многие из ее очевидцев и участников оставили подробные воспоминания, слишком развитой к тому времени была система государственного делопроизводства – так что и официальных бумаг накопилось достаточно, и большая их часть (не в пример другим архивам) осталась в целости.
И все же… Говорят, что новое – это попросту хорошо забытое старое. В нашем случае вполне позволительно будет самостоятельно изобрести несколько схожий афоризм: «Тайна – это хорошо забытая истина».
Если смотреть с этой точки зрения, в заголовке нет ни натяжек, ни преувеличений. Смутному времени особенно не повезло – я не единожды имел случай убедиться, что представления о нем у наших современников порой прямо-таки фантастические. Проистекающие из крайне ничтожного количества точной информации, пущенной в широкий оборот. Не только в школьных, но и в вузовских учебниках прежнего времени Смуте было отведено до обидного мало места. Гораздо меньше, чем того заслуживают события, в течение девяти лет сотрясавшие одну из самых больших стран мира. Если добавить к этому стократно и справедливо осмеянное невежество совковой интеллигенции, в качестве пищи духовной пробавлявшейся лишь модной периодикой и не привыкшей по сию пору обращаться к источникам, научным трудам, мемуарам современников – картина усугубляется еще более.
А посему нечего удивляться, что в головах иных индивидуумов наличествует форменная каша. Утверждение это отнюдь не голословно – когда эта книга существовала лишь в виде дерзко-туманных задумок, я долго развлекался, задавая своим окончившим по паре-тройке институтов знакомым незатейливые вопросы вроде: «Если из Москвы пришлось изгонять польских интервентов, как в таком случае называется сражение, в результате которого Москва была взята? И когда имела место эта битва?»
Результатом всегда было недоуменное молчание. Те, кто не чурался логики и углубленной работы ума, по размышлении признавали, что и в самом деле наблюдается некая нелепица: с одной стороны, Москва вроде бы была взята, с другой – никто не в силах припомнить подробностей означенного взятия…
Однако при этом все без исключения, чтобы не ударить в грязь лицом, повторяли несколько устоявшихся штампов. Вспоминали, что пришедшие на Русь «интервенты» были поляками, что Лжедмитрий Первый, он же беглый чернец Гришка Отрепьев, всерьез намеревался продать Русь «чертовым ляхам» и иезуитам, чьим тайным орудием и являлся: что Новгород и прилегающие земли были опять-таки захвачены «интервентами», но уже шведскими; что на зов Минина и Пожарского русские люди поспешили под их знамена, прямо-таки теряя каблуки от быстроты бега… Малый джентльменский набор, одним словом. Разумеется, добавляют еще, что Отрепьев был убит «возмущенным народом», что «русское войско» в конце концов изгнало «польских интервентов», успевших, правда, под конец замучить незабвенного героя Ивана Сусанина.
Если бы все и в самом деле обстояло столь незатейливо, события с самого начала назвали бы «польско-русской войной». Одной из многих. Однако наши далекие предки отчего-то именовали этот период Смутным временем…
Я не собираюсь раскрывать какие-либо роковые тайны (их попросту нет). Всего лишь намерен кратко изложить историю Смутного времени, опираясь исключительно на первоисточники, главным образом русские, а волю своей фантазии буду давать лишь в тех случаях, когда речь пойдет о тех самых второстепенных загадках, над коими ломают голову до сих пор. И тем не менее наберусь дерзости заявить: именно это краткое изложение основных событий Смуты для многих как раз и станет натуральнейшей сенсацией. Потому что раньше о многом либо умалчивалось, либо писалось столь небрежной скороговоркой, что это «полузнание» очень быстро вылетало из памяти.
И, разумеется, по своему обычаю не смогу удержаться, чтобы не развеять парочку устоявшихся мифов. Возможно, при этом чьи-то любимые мозоли окажутся самым варварским образом оттоптанными, но моей вины тут нет, все, повторяю, основано на первоисточниках. Наши предки (и не только наши, понятно) в действительности сплошь и рядом были отнюдь не такими, какими представляются потомкам, – в особенности, если потомки не обременены хорошим знанием истории, подменяя это знание полумистическими и чванными заклинаниями о «святой Руси», решительно все беды которой происходили от козней иноземцев…
«И бысть глад велик…»
Кровавой борьбой претендентов на трон Европу никак было не удивить – хлебнула досыта за столетия. Однако, если речь зайдет не просто о претендентах, а о самозванцах, картина совершенно иная. Самозванцев в Европе почти что и не водилось, за редчайшими исключениями, вроде Лжесебастиана Португальского, знаменитого «Иоанна Посмертного» или «дофинов Людовиков» более позднего времени.
Однако две страны стоят особняком – Англия и Россия. По числу самозванцев Англия лишь немногим уступает России (в том случае, конечно, если мы будем считать лишь серьезных русских самозванцев, производивших крупные возмущения). Мало того, меж Англией и Россией прослеживается некая, прямо-таки полумистическая связь и в некоторых других печальных рекордах. И там, и здесь примерно равно число коронованных особ, убитых соперниками либо погибших от руки дворян. Понятно, число немалое. Генрих VIII и Иван Грозный в некоторых отношениях выглядят прямо-таки братьями-близнецами – первый был женат шесть раз, второй – восемь, оба казнили некоторых своих жен, оба превзошли и предшественников, и преемников в массовом терроре, оба расправлялись с высшими сановниками своих церквей (разница лишь в том, что Генриху удалось отобрать у церкви ее земельные владения, а Иван, добивавшийся того же, отступился). Екатерина II, с чьего прямого соизволения был убит ее супруг, ничем особенным не отличается от Марии Стюарт, так же поступившей с надоевшим мужем.
Можно добавить еще, что Англии принадлежит безусловный рекорд в другом виде междоусобиц – когда коронованные муж и жена становились врагами и воевали друг против друга в самом прямом смысле (Стефан и Матильда, Генрих II и Алиенора, «французская волчица» Маргарита и Эдуард II). Впрочем, мы отвлеклись от темы…
Так вот, Лжедмитрий I – чуть ли не единственный во всей Европе самозванец, которому удалось не просто произвести возмущение, а сесть на престол и удержаться там около года. Согласитесь, феномен примечательный. И, как всякий феномен, заслуживает подробного рассмотрения. Почти все предшественники и последователи Лжедмитрия, на Руси бывало дело или в Западной Европе, кончали одинаково. Самым удачливым удавалось в лучшем случае выиграть парочку мелких сражений – потом на их недолгой карьере ставили точку правительственные войска. Самые невезучие (вроде «сына и дочери Павла I», объявившихся в Енисейской губернии, нынешнем Красноярском крае, английского герцога Монмута или печальной памяти княжны Таракановой) не успевали и этого.
Почему-то подобные предприятия с завидной регулярностью увенчивались успехом в Молдавии. В 1561 г. некий рыбацкий сын, выдававший себя за племянника одного из греческих правителей, собрал украинско-польскую вольницу, изгнал тогдашнего господаря Александра и сел на престол. Однако продержался там лишь два года – когда он попытался ввести в стране европейские обычаи и жениться на дочери протестанта, молдаване взбунтовались и убили неосторожного реформатора.
В 1574 г. другой самозванец, некий Ивония, назвался сыном молдавского господаря Стефана VII и с помощью казаков занял престол. Его опять-таки убили довольно быстро. В 1577 г. новый самозванец (некий то ли Подкова, то ли Серпяга) на сей раз объявил себя братом Ивонии. Дальше все пошло по накатанной колее – казаки помогли претенденту захватить молдавский престол, но вскорости недовольные подданные прикончили и Серпягу. Надо полагать, эта свистопляска надоела в первую очередь не молдаванам, а самим казакам – когда в 1592 г. у них по старой памяти попытался найти поддержку очередной соискатель молдавского престола, казаки, не мудрствуя лукаво, выдали его полякам. Видимо, этот печальный опыт учел некий сербский искатель приключений Михаил – пару лет спустя, возжаждав молдавского престола, он не стал объявлять себя родичем какой бы то ни было известной личности, а попросту собрал рать и без всяких объяснений и побасенок захватил Молдавию. Потом, как было принято в Молдавии, его убили. Тут уже лопнуло терпение у короля Сигизмунда, и он особым указом обязал казаков «впредь не принимать молдавских самозванцев».
Наконец, можно вспомнить Стефана Малого, объявившего себя чудесно спасшимся Петром III и занявшим черногорский престол. Но это совсем другая история…
Лжедмитрию I все поначалу удавалось просто блестяще. Вступив в пределы России с горсточкой вооруженных людей, которую мог втоптать в землю, не заметив даже толком, один-единственный царский полк, «названный Дмитрий», однако, прямо-таки триумфально прошествовал к Москве, где и был встречен ликующим народом вкупе с боярами и князьями церкви. Должно же быть какое-то объяснение, не исчерпывающееся «слепой верой в чудесным образом спасшегося от убийц царевича»?
Объяснений, строго говоря, два. И оба они, по совести, должны заставить задуматься и современных политологов…
Во-первых, разумеется, политика Бориса Годунова – вернее, общее и повсеместное разочарование в государе. Недовольными были все. Налоговые льготы, торговые привилегии, амнистии и милости, которыми Борис пытался умаслить все слои общества в начале царствования, со временем, как это обычно и бывает на Руси, как-то незаметно сошли на нет. Крестьянам окончательно запретили переходить к другим помещикам – до превращения землепашца в вещь оставалось еще около ста двадцати лет, но и сама по себе отмена Юрьева дня казалась тогдашним людям неслыханным попранием прадедовских обычаев (примерно так и мы восприняли бы указ о запрещении менять место работы).
Тем, кто стоял на общественной лестнице гораздо выше, то есть дворянам и боярам, пришлось тоже нелегко. Крестьянину просто-напросто запретили переходить от одного господина к другому, зато господа рисковали и свободой, и жизнью. В первые годы XVII века, когда по стране стали бродить первые туманные слухи о «чудесно спасшемся царевиче Димитрии», Борис Годунов, судя по всему, не просто испугался, а испугался крепко…
И началась вакханалия. Самым счастливым из бояр или дворян мог считать себя тот, которому всего-навсего запрещали жениться (было у Бориса такое обыкновение). Другим приходилось покруче. Постригали насильно в монахи (как Федора-Филарета, отца будущего царя Михаила Романова), ссылали к черту на кулички, бросали в тюрьму, отбирали имущество, обдирая так, что это и не снилось нынешней налоговой инспекции. Государство не просто благосклонно внимало доносам – активнейшим образом их поощряло. Часть имущества оговоренного брали в казну, а часть шла доносчикам. «Маяком доносительства», на которого должны были равняться остальные, стал некий Воинко, холоп князя Шестунова. За донос на хозяина Борис прямо-таки демонстративно дал холопу волю, наградил поместьем и велел объявить о том всенародно.
И понеслось… Как выражался один из историков, подобные меры «разлакомили» холопов, и доносы посыпались градом. По первому подозрению (чаще всего обвиняли в колдовстве, это стало таким же распространенным, как во времена большевиков – обвинение в «контрреволюции») хватали самого обвиненного, его близких, родственников, друзей и соседей. Всех, как водилось, пытали самым тщательным образом. Тех, кто признавался, сажали и ссылали. Тех, кто упорствовал, частенько лишали языка или вешали, поскольку свыше было велено считать, что запирательство как раз и есть признак виновности.
Безусловно, Борис верил в «ведовство» и «дурной глаз» гораздо меньше, чем уверял. Однако всем, попавшим в «пытошные» по голословному навету, от этого было не легче.
Никоновская летопись сообщает об этом времени так: «И сталось у Бориса в царствие великая смута; доносили и попы, и дьяконы, и чернецы, и проскурницы; жены на мужьев, дети на отцов, отцы на детей доносили».
Предков Пушкина сослали в Сибирь по доносу собственных холопов, отобрав имущество. Одного из Романовых в тюрьме задушил пристав. Боярину Богдану Бельскому по приказу царя по волоску выщипали бороду, которой боярин гордился (впоследствии Богдан Бельский станет одним из приближенных Лжедмитрия, торжественно поклянется перед москвичами, что царевич – настоящий…). Будущий герой-освободитель, князь Д.М. Пожарский, сделал донос на своего недруга, князя Бориса Лыкова, а его мать княгиня Марья донесла на мать Лыкова (таков уж был тогдашний обычай – мужчины могли делать доносы только на мужчин, а женщины – на женщин, бояре должны были доносить царю, боярыни, соответственно, царице). Естественно, всех Лыковых законопатили «за приставы»[65] всерьез и надолго…
Господа, со своей стороны, отыгрывались на низших. Поскольку тогдашние законы о холопстве были столь же запутанными и поддававшимися двойному толкованию, как нынешнее налоговое законодательство, злоупотребления начались фантастические. Человек, нанявшийся на временную службу или мастеровую работу, объявлялся холопом и навсегда терял свободу, поскольку все зависело от судьи, а судья был живым человеком, хотел есть-пить вволю да вдобавок обеспечить детушек… Иногда людей без особых придумок ловили на дорогах и закабаляли. Доходило до того, что сильный и богатый боярин делал холопами… служивших у него дворян, владельцев поместий (поместья, конечно, забирал себе). Правда, необходимо отметить, что находились простолюдины-прохвосты, которые извлекали личную выгоду и из такого положения дел (ибо житейская смекалка русского человека безгранична) – «закладывали» себя в холопы, пожив немного, обкрадывали владельца, убегали и повторяли этот финт, пока не попадались или, сколотив деньжонок, не отходили от дел (благо до удостоверяющих личность документов додумался лишь Петр I столетие спустя). Нужно помнить, что знатный господин, независимо от того, угнетал он своих «холопей» или кормил кашей с маслом, мог всегда ждать доноса от любого из своих людей. По язвительному замечанию историка Костомарова, «между господами и холопами была круговая порука: то господин делает насильство холопу, то холоп разоряет господина». Идиллия, некоторым образом. У всякого был шанс отыграться на обидчике…
Поскольку запретный плод особенно сладок, крестьяне после «закрепления» бежали в массовом количестве – и, за неимением других возможностей, становились разбойниками. Не то что на пресловутых «больших дорогах» – в самой Москве, по свидетельствам современников, опасно было выйти ночью со двора, непременно получишь кистенем по голове.
Как частенько случается перед великими и страшными потрясениями, косяком пошли «знамения», предвещавшие, по общему мнению, нечто неизвестное, но непременно страшное…
Говорили, что в 1592 г. в северных морях появилась столь огромная «рыба-кит», что едва не своротила Соловецкий монастырь. Оползень, разрушивший в 1596 г. Печерский монастырь под Нижним Новгородом, считали предзнаменованием нехороших перемен. Прошли слухи, что волки и бездомные собаки вопреки своим обычаям пожирают друг друга, а следовательно, вновь появилось знамение, предвещающие, что вскорости и люди начнут грызть друг друга. Неизвестно откуда появились черно-бурые лисицы, забегавшие даже в Москву, – опять-таки «нехорошее знамение». В 1601 г. караульные стрельцы болтали по Москве: «Стоим мы ночью в Кремле на карауле и видим, как бы ровно в полночь промчалась по воздуху над Кремлем карета в шесть лошадей, а возница одет по-польски: как ударит он бичом по кремлевской стене, да так зычно крикнул, что мы со страха разбежались». Бури вырывали с корнем деревья, переворачивали колокольни, срывали крыши; в одном месте перестала родиться рыба, в другом пропали птицы, в третьем уродов рожали женщины, в четвертом – домашняя скотина. На небе видели по два солнца, а ночью – по два месяца. В довершение всего, в 1604 г. на небе вовсе уж некстати объявилась комета, видимая и днем. Ходят легенды, что испуганный ею Борис призвал немца-астролога, и тот пугал «великими переменами» (что сталось с астрологом – неизвестно, мог и унести ноги).
И все же – мало напоминает конец света. Бывало и тяжелее, однако самодержцы удерживались на престоле. И не в силах отделаться от убеждения: ограничься дело только этим, Борис мог и выстоять. Еще и потому, что государем он был крутым, не боялся рубить головы, рвать языки и забивать в железо, а на Руси так уж исстари повелось: властители, не боявшиеся крови, так и умирали властителями, и даже естественной смертью; меж тем расставались с престолом и жизнью исключительно те, кто был умен и исполнен лучших намерений, вот только замыслы свои имел глупость проводить в жизнь не кнутом и топором…
Но дело еще и в том, что вскоре на Русь пришел Великий Голод…
Летом 1601 г. на всем востоке Европы зарядили дожди – холодные, проливные, бесконечные. От Пскова до Нижнего Новгорода они лили беспрерывно двенадцать недель. Уже в июле ударил первый снег. Весь урожай погиб – даже попытки скосить недозревшие хлеба провалились. Уже в конце августа начались снегопады и метели, по Днепру ездили на санях «как средь зимы», на полях жгли костры, чтобы спасти хотя бы жалкие остатки незрелого жита. Не удавалось…
1602 г. Теплая весна, поля, засеянные еще с прошлого года, неожиданно дали обильные всходы – но вскоре вновь грянули «морозы превеликие и страшные». Всходы погибли. Лето, против прошлогоднего, было сухим и жарким. «Кто сеял сто мер жита, собрал одну меру, вместо ржи родилося былие…»
Весна и лето следующего, 1603 г. выдались довольно благоприятными, но подстерегала другая беда – не было семян из-за недородов двух предшествующих лет…
И начался голод. Цены на хлеб мгновенно взлетели в 25 раз – на этот счет есть совершенно точные воспоминания «служилых иноземцев» Жака Маржерета и Конрада Буссова. Оба владели в России поместьями, занимались хлеботорговлей и проблему знали не понаслышке.
В пищу шло все – кошки и собаки, мякина и сено, навоз, трава и коренья, даже мыши, собственный кал и солома. Впервые на Руси люди стали есть людей. И не только трупы… Еще один иностранец, служивший на Москве, Петр Петрей, рассказывает, что он видел в Москве, как умиравшая от голода женщина грызла своего ребенка. В столице продавались пироги с человечиной. Легко можно представить, что творилось в провинции. Вспоминают, что путнику было опасно заехать на постоялый двор – могли тут же зарезать и съесть. Маржерет, оставивший интереснейшие записки о России, свидетельствовал: «Я был свидетелем, как четыре крестьянки, брошенные мужьями, зазвали к себе крестьянина, приехавшего с дровами, как будто для уплаты, зарезали его и спрятали в погреб про запас, сначала намереваясь съесть лошадь его, а потом и его самого. Злодеяние это тотчас же и открылось: тогда узнали, что эти женщины поступили таким образом уже с четвертым человеком».
Точности ради нужно уточнить, что не все области страны были одинаково поражены голодом, а справедливости ради упомянуть, что Борис Годунов боролся с голодом, прилагая прямо-таки титанические усилия. Впервые в русской истории им была предпринята попытка регулировать цены – естественно, на хлеб, запрещая поднимать их до запредельных высот. Кроме того, опять-таки впервые в нашей истории, по стране разъехались «продотряды», выявлявшие спрятанный хлеб и заставлявшие владельца продавать его по установленной цене.
И вновь, в который раз на Руси, все благие намерения столкнулись с человеческой природой (как, впрочем, бывало не на одной лишь Руси)…
В Курске, где урожай был особенно хорош, во Владимире, в других уродивших окраинах отнюдь не торопились везти хлеб в голодные районы, предпочитая придерживать его в ожидании «настоящей» цены. Так же поступали и московские хлеботорговцы. Хлеб прятали все – бояре, купцы, монастыри – и все пытались им спекулировать, уворачиваясь от грозных указов царя, елико возможно. Руководившие «продотрядами» чиновники сплошь и рядом за взятку закрывали глаза на спрятанный хлеб или на то, как в Москву отправляют гнилье. Зажиточные люди массами выгоняли своих холопов, чтобы не тратиться на прокорм, а выгоднее продать сэкономленное зерно. Должностные лица, ответственные за бесплатную раздачу хлеба нахлынувшим в столицу беженцам, делились деньгами и зерном в первую очередь со своими друзьями и родней, их сообщники заявлялись в лохмотьях под видом нищих, оттесняя настоящих бедняков. Современник пишет, что сам видел, как за хлебом приходили переряженные нищими дьяки. Пекари, обязанные выпекать хлеб строго определенного веса и величины, продавали ковриги почти непропеченными, а то и подливали воды для тяжести. Им рубили головы, но особого воспитательного значения на остальных это не производило.
Считается, что погибло около трети населения страны. Жак Маржерет писал, что за два года и четыре месяца из двухсотпятидесятитысячного населения Москвы умерло сто двадцать тысяч. Монах Авраамий Палицын, келарь Троице-Сергиева монастыря, оставивший записки о Смутном времени, называет даже большую цифру – 127 000.
Спасаясь, бежали кто куда мог – в Сибирь, на Дон, Запорожье, на Украину. Поскольку Борис предпринимал меры, чтобы вернуть беглых, вся эта многотысячная масса автоматически становилась горючим материалом, вольницей, готовой примкнуть к любому, кто пообещает не возвращать в прежнее состояние.
(Немного позже по тем же мотивам воевали против Жечи Посполитой жители Украины – польско-литовское государство соглашалось принять на службу лишь строго определенное число «реестровых казаков», однако многие, за время смут и бунтов успевшие полюбить вольготную жизнь бродячего «лыцаря» с сабелькой на боку, категорически не хотели вновь возвращаться к плугу. И потому возникла ситуация, кажется, не имеющая аналогов в мировой практике: в нескольких восстаниях участвовали не те, кто боролся против Жечи Посполитой, а те, кто таким образом пытался попасть в «реестровые казаки». Иными словами, люди воевали с государством за то, чтобы именно оно, это самое государство, приняло их к себе на службу и наделило привилегиями! Случай уникальнейший…)
Понятное дело, разбойники расплодились в неимоверном множестве. В таком множестве, что перешли в несколько иную категорию – не лесных грабителей, а мятежников. В 1603 г. на Москву из Северской земли двинулось огромное сборище «гулящего народа» под предводительством некоего Хлопки Косолапого. Это уже были не разбойники, а люди с некоей программой действий. Программа, правда, не отличалась ни новизной, ни глубиной – занять столицу, всех истребить и все ограбить, – но при широком и вдумчивом ее претворении в жизнь могла натворить дел нешуточных. Дошло до того, что ватага Хлопки первой ударила на идущие ей наперехват войска под начальством окольничьего Ивана Басманова, и сам Басманов был убит. Правда, Хлопку все-таки разбили, взяли в плен и казнили в Москве. Чуть позже родственник царя, окольничий Семен Годунов, двинулся с воинской силой усмирять бунты в Астрахани, но был разбит «воровскими казаками» и едва вырвался живым.
Борис Годунов делал все, что мог – искал спрятанный хлеб, держал на него низкие цены, начал строить каменные палаты Московского Кремля, чтобы дать работу многим сотням голодных беженцев. Издал указ о том, что все холопы, оставленные своими хозяевами без средств к пропитанию, немедленно получают вольную.
Однако беды зашли слишком далеко. На дорогах уже разбойничали не просто беглецы от голода, но и мелкие дворяне, со своей «дружиной» искавшие легкой добычи. Именно после страшных лет «великого глада» стали широко распространяться во всех слоях населения пересуды о том, что именно Борис в свое время приказал убить малолетнего царевича Димитрия-Уара, сына Ивана Грозного от восьмой жены. И, разумеется, о том, что спасшийся царевич вскорости придет восстановить справедливость.
Легко представить, какими методами боролись с распространителями слухов. Однако было уже поздно. Борис оказался бессилен. 13 октября 1604 г. Лжедмитрий I вступил в пределы России…
Первые шаги и первая кровь
Вопреки устоявшемуся мнению, самозванец объявился не где-то «в Польше» (к тому времени, как мы помним, никакой «Польши» уже не было, а было федеративное государство Жечь Посполита), и даже не в Литве (читатель помнит, что под этим названием подразумевается отнюдь не нынешняя Литва), а в «русских землях», то есть на Киевщине, в окружении всесильного магната Адама Вишневецкого. Именно Адам и его брат Константин первыми и узнали, что один из их слуг – «потомок Иоанна Грозного».
Как это произошло, в точности неизвестно и вряд ли когда-нибудь будет установлено. По одной легенде, «Димитрий» занемог и думая, что умирает, признался в своем происхождении монаху на исповеди – ну а тот, наплевав на тайну исповеди, помчался к князю Адаму. По другой «Димитрий» сам признался князю, кто он таков, когда князь вздумал отдавать ему распоряжения, как простому прислужнику.
Бог весть… В конце концов, это не столь уж и важно. Гораздо важнее другое – по моему глубокому убеждению, Адам и Константин Вишневецкие искренне верили, что их гость и есть подлинный царевич Димитрий. Во-первых, без этой гипотезы никак не объяснить их последующую верность и первому, и второму Лжедмитриям, когда полагалось бы и прозреть. Во-вторых, без этой гипотезы прямо-таки невозможно понять, какой же интерес преследовали оба брата, оставаясь преданными сподвижниками самозванца. О «материальной заинтересованности» говорить смешно. Братья Вишневецкие были не просто «одними из крупных» – крупнейшими магнатами Жечи Посполитой. Предки знаменитого «князя Яремы» располагали властью, влиянием и богатством, не снившимися иным королям того времени. И, что гораздо более убедительно – «царевич Дмитрий», щедро раздавая обещания тем, кто взялся бы ему помогать, суля одним умопомрачительные груды золота, а другим огромные территории России, князьям Вишневецким не обещал ничего. Ни единого золотого, ни единой деревеньки. И тем не менее братья решительно выступили на его стороне. Поэтому никак нельзя исключать того, что они старались «за идею». Оба были детьми своего времени и потому вполне могли поверить самозванцу – огромное богатство хорошо порой еще и тем, что его владельцы могут позволить себе роскошь не быть циничными и алчными…
Зато Юрий Мнишек, папенька знаменитой Марины, можно ручаться, в подлинность «царевича» не верил нисколечко. Трудно сказать, изучая его жизненный путь, во что он вообще верил…
Отец Мнишека (впрочем, в написании его фамилии есть разночтения, позволяющие говорить, что первоначально наш пан писался Мнишич) приехал в Польшу из Чехии и сделал неплохую карьеру. Оба его сына, Николай и Юрий[66], тоже весьма недурно устроились при дворе короля Сигизмунда-Августа – правда, карьера их была довольно специфической… Король был большим любителем женского пола – и «девочек» поставляли как раз Мнишеки. Существует рассказ про то, как однажды Юрий, переодевшись монахом, проник в бернардинский монастырь, где воспитывалась некая юная очаровательная мещаночка, уговорил ее оттуда бежать и привез к королю. Если это и неправда, то придумана она кем-то, кто прекрасно знал братьев.
Кроме женщин, братья Мнишеки были «придворными, поставщиками» колдунов, баб-шептух, гадалок и знахарок, к которым король, по-ребячески суеверный, питал чуть ли не большую слабость, чем к прекрасному полу, – правда, с совершенно другими целями…
Можно представить, как поживились оба братца возле короля. В особенности после его смерти. Когда король умер, оказалось, что его казна совершенно пуста – исчезло и золото, и драгоценности. Сокровищница была очищена так, что для покойника даже не нашлось приличного погребального наряда. Естественно, тут же возник вопрос: что было в нескольких мешках и огромном сундуке, которые слуги Юрия Мнишека вывезли из королевского замка (сундук, «который едва подняли шесть человек» – за шесть дней до смерти короля, а мешки – в ночь после смерти)?
Мнишек утверждал, что – сплошные пустячки. Так сказать, мелкие сувениры. Ни сестра короля, ни сейм в эти сказочки не верили, но расследование ни к чему не привело. Во-первых, «мешки и сундуки» вывозил в те дни не один Мнишек, во-вторых, за пана Юрия вступилась многочисленная родня, и дело угасло как-то само собой. Договорились считать, что королевская казна с самого начала была пуста…
Нужно добавить, что и в вопросах веры Юрий Мнишек проявлял столь же лихую беспечность – назовем это так… Котда в Жечи Посполитой на некоторое время приобрели влияние кальвинисты и ариане (арианство – течение в православии, признаваемое ересью и католиками, и православными), Юрий Мнишек водил знакомство главным образом с ними. Одна его сестра была замужем за видным арианином Стандицким, другая – за кальвинистом, краковским воеводой Фирлеем, сам Мнишек женился на Гедвиге Тарло, девушке из знатной арианской семьи.
Когда в 1587 г. королем Жечи Посполитой стал Сигизмунд III, ревностный католик и покровитель иезуитов, в голове у Мнишека, надо полагать, наступило просветление, и он моментально стал верным католиком: в ударные сроки построил за свой счет два монастыря, а Львовской иезуитской коллегии подарил десять тысяч золотом…
Легко понять, что представлял собой этот субъект, тесть Константина Вишневецкого (Вишневецкий, правда, был православным, но Мнишека такие мелочи не останавливали – князь как-никак был еще и некоронованным королем «русской земли»…).
Вот этот тип, конечно же, жаждал в первую очередь злата и поместий. И ради этого, пожалуй, мог бы поверить и в то, что «названный Дмитрий» – тетушка германского императора… Насчет Мнишека нет никаких сомнений и двусмысленностей – его привлекали чисто меркантильные возможности, открывавшиеся перед тестем русского царя…
Что любопытно, в самом начале «воскресший Дмитрий» предназначался Вишневецкими и Мнишеком отнюдь не для московского трона, а для краковского! Мало кто об этом помнит, но из сохранившихся документов известно точно: магнаты первоначально лелеяли замысел свергнуть Сигизмунда и сделать королем Жечи Посполитой как раз Дмитрия, подходившего по всем статьям: сын Грозного, следовательно, Рюрикович, следовательно, в родстве с пресекшейся династией Ягеллонов. А настоящий он или нет – дело десятое. Вишневецкие верили, что настоящий Мнишек наверняка не верил никому и ничему, но все трое всерьез собирались короновать Дмитрия в Кракове.
Потом от этой идеи отступились – стало ясно, что не выйдет, слишком многие против. И взоры обратились в другую сторону, на Восток…
Опять-таки, вопреки расхожему мнению, и король Сигизмунд, и его сановники отнеслись к воскресшему сыну Грозного без всякого энтузиазма. Коронный гетман Ян Замойский (недруг иезуитов, кстати) выражался недвусмысленно: «Случается, что кость в игре падает и счастливо, но обыкновенно не советуют ставить на кон дорогие и важные предметы. Дело это такого свойства, что может нанести вред нашему государству и бесславие королю и всему народу нашему». Стоит уточнить, что эта позиция была результатом не каких-то высокоморальных убеждений, а конкретной и четко выраженной боязнью ответного удара со стороны Москвы. Ту же позицию занимали влиятельные государственные и военные деятели Станислав Жулкевский и Ян Ходкевич. Вообще в Польше, то есть так называемых коронных землях, отношение к новоявленному царевичу было самое прохладное. Король Сигизмунд, как можно судить, в подлинность царевича не верил, однако под нажимом родни Мнишека и благодаря авторитету Вишневецких вынужден был принять «Дмитрия», подарить парочку золотых безделушек и туманно пообещать содействие.
Зато литовско-русские магнаты, та самая троица, спешили к своей цели на всех парусах. Для Дмитрия уже набирали войско – главным образом казаков и беглецов из России.
Тем временем подключился и Ватикан. Как можно судить из резолюции Папы Римского на письме-донесении нунция Рангони, папа тоже не верил, что Дмитрий – настоящий. Иначе не написал бы: «Это вроде воскресшего короля португальского» (имелся в виду Лжесебастиан, чье самозванство было ясно с самого начала). Дмитрий, встретившись с папскими посланцами, по своему обыкновению на обещания не скупился, заявив, что, взойдя на русский престол, моментально присоединит Русскую церковь к Римской. При таких ставках можно было и деликатно забыть, что Дмитрий – вроде «короля португальского»…
Если не считать контактов с иезуитами, окружение Дмитрия, помогавшее ему создать «армию вторжения», ни в коей степени не было католическим. Константин и Адам Вишневецкие – православные (первым из Вишневецких, как мы уже говорили, в католичество перешел Иеремия десятки лет спустя), как и другой сподвижник Лжедмитрия, тоже, не исключено, служивший идее – литовский пан Роман Рожинский. Подавляющее большинство тех, кто встал под знамя Дмитрия, тоже были православными – казаки, литовские и западнорусские люди. Два секретаря Лжедмитрия, братья Ян и Станислав Бучинские, были хотя и чистокровными «ляхами», то есть «коронными» поляками, но – не католиками, а протестантами…
Король Сигизмунд никакой поддержки этому воинству не оказывал. Ну а запретить ничего и никому не мог, какие бы нехорошие предчувствия его ни терзали…
Заичкин и Почкаев, авторы вышедшего лет пять назад восьмисотстраничного «популярного очерка» под названием «Русская история» славны не только тем, что в качестве доказательств своих построений шпарили страницами вместо летописей и других источников отрывки из романов В. Яна и В. Чивилихина. Касательно Лжедмитрия они ухитрились написать следующее: король-де Сигизмунд «ПОВЕЛЕЛ Вишневецким, Мнишеку и другим дворянам составить рать из вольницы и выступить против Бориса».
У любого, кто достаточно хорошо знаком с обстановкой в Польше того времени, подобные утверждения могут вызвать лишь здоровый хохот…
В отличие от других европейских самодержцев польский король попросту не мог «повелевать», поскольку самодержцем не был вовсе, а был не более чем своеобразной парадной фигурой, содержавшейся для чистой декорации. Шляхта, начиная от магнатов и кончая однодворцами, имела одну-единственную серьезную заботу – следить, чтобы очередной король, чрезмерно о себе возомнив, не вздумал «повелевать». В случае, если венценосец делал такие попытки, его усмиряли быстро и надежно, поскольку в стране не существовало механизма, способного обеспечить выполнение королевской воли…
Тогдашних польских королей нельзя даже сравнивать с нынешней английской королевой – английская королева, о чем как-то не вспоминают, имеет право, к примеру, одним росчерком пера распустить парламент (и случалось, что тонкими намеками на такую возможность были парализованы иные парламентские инициативы). Польский король не мог и этого, а бдительнее всего следили за тем, чтобы венценосцу не попало в руки войско…
Кстати, несколько слов о войске. Его в Жечи Посполитой тогда практически не существовало, если не считать так называемого квартового. Оно было регулярным и содержалось на четвертую часть доходов с королевских имений, «кварту», но, во-первых, состояло лишь из пехоты, а во-вторых, не превышало четырех тысяч. Магнаты вроде Вишневецких, Радзивиллов или Потоцких могли посадить на коней в три-четыре раза больше обученных головорезов…
Читать бесплатно другие книги:
