Жребий Рубикона Абдуллаев Чингиз
– Тогда ей можно было посочувствовать, – пошутил Дронго, – она должна была все время бдительно охранять свое «сокровище».
– Что она и делала, – сразу сказала Офелия, – и не нужно ей сочувствовать. Она и так стала очень богатой женщиной, заграбастала все, что было у Долгоносова, – его квартиру, дачу, машины, деньги. В общем, не нужно ее жалеть.
– А зачем Моркунас и профессор Соколовский приходили к Долгоносову? – спросил Вейдеманис.
– Не знаю. Мне не докладывали. Об этом лучше спросить у них самих.
– Если я задам вам личный вопрос, вы не обидитесь? – поинтересовался Дронго.
– Я знаю, какой вопрос вы хотите задать, – усмехнулась Офелия, усаживаясь на свое место. – Я ведь не дура, понимаю, что вы хотите узнать: были ли у нас близкие отношения и почему Далвида Марковна так неистово нас все время проверяла?
– И вы можете ответить на этот вопрос?
– Могу, – с явным вызовом сказала молодая женщина.
– Тогда я вас слушаю.
– Да, – ответила она, глядя прямо в глаза Дронго. – Не вижу смысла скрывать. Ему от этого хуже не будет. А Далвида уже все равно получила все, что можно было получить. Выжала из него все до последней копейки. Поэтому и я не хочу скрывать. Да, у нас были очень близкие и тесные отношения.
– Вы бывали у него дома?
– Нет. Этого никогда не было. И на дачу я тоже не ездила. Николай Тихонович был настоящим джентльменом. Он не позволял себе подобных встреч. Если он хотел со мной встретиться, то заказывал номер в хорошем отеле, куда я заранее приезжала, или мы встречались в квартире, которую он купил в доме напротив нашего института. Там у него была однокомнатная секция.
– И давно у вас были такие отношения?
– Давно. Я разведенная женщина, у меня нет никаких обязательств перед другими мужчинами. А он чувствовал себя свободным и независимым человеком. Хорошо понимал, что Далвида прицепилась к нему только из-за его денег. Мы не обязаны были ни перед кем отчитываться. Или вы со мной не согласны?
– Это зависит от конкретной точки зрения, – уклонился от ответа Дронго. – Значит, последней в кабинете вашего директора была его супруга?
– Да, именно она. Все могут это подтвердить, – кивнула Офелия. – Ее привез водитель, она миновала пост охраны, не оформляя пропуска, пришла к нам в приемную и без разрешения, даже не посмотрев в мою сторону, прошла к директору…
– Который был ее мужем, – напомнил Дронго.
– Ну и что? Она пришла в институт и должна была хотя бы поздороваться со мной и спросить разрешения пройти в кабинет директора. Может, он в это время принимал иностранную делегацию.
– А может, она догадывалась о ваших отношениях с ее мужем? – возразил Дронго.
– Она неглупая и понимала, что он не может измениться в один день, – зло произнесла Офелия, – и прекрасно знала, что он встречается с разными женщинами, в том числе и замужними. Она сама была замужем за другим человеком, когда встречалась с Николаем Тихоновичем. У нее не было никакого права обижаться на своего мужа.
– Но зачем ей убивать своего мужа, который сделал ее очень обеспеченной и влиятельной женщиной?
– Именно для того, чтобы сохранить богатство и влияние, – резко ответила Офелия. – Может, она понимала, что он не будет жить с ней вечно. Может, почувствовала, что супруг собирается ее бросить, променять на другую. Ведь он уже однажды развелся со своей первой женой, которая предъявляла ему слишком большие требования. А она была матерью его дочери. Он вполне мог оставить Далвиду и ее сына, чтобы уйти к другой женщине.
– Очень интересно, – вежливо сказал Дронго.
В этот момент в приемную вошел Вилен Захарович. Он держал в руках листок бумаги. Протянул его Дронго.
– Здесь адрес и номер телефона, которые вам нужны, – пояснил он и, взглянув на раскрасневшуюся Офелию, мрачно спросил: – Вы не знаете, когда вернется Ростом Нугзарович?
– Он сказал, что к часу дня, – ответила Офелия.
– В таком случае вам нужно уходить, – решил Балакин, обращаясь к гостям, – у нас строгий пропускной режим, и вам разрешили войти сюда, чтобы побеседовать с госпожой Никагосян. Вы знаете, что новый директор института не разрешает посторонним входить в наше здание, – довольно громко произнес он.
– Мы уходим, – согласился Дронго и, обернувшись к Офелии, несколько церемонно произнес: – Большое спасибо за вашу откровенность.
Она пожала плечами, ничего не ответив.
– До свидания, – сказал Вейдеманис.
И они вышли следом за Балакиным в коридор.
– У вас есть еще вопросы? – уточнил Вилен Захарович, обращаясь к Дронго.
– Мы хотели бы переговорить с профессором Соколовским и бывшим мужем Далвиды Марковны, – сказал Дронго, – если это, конечно, возможно.
– Они работают на втором этаже, – ответил Балакин. – Можете спуститься к ним. Только учтите, что вам нужно покинуть наше здание до часа дня. Мне не нужны конфликты, даже если я готов рисковать ради памяти моего учителя. Спуститесь по лестнице и пройдите дальше по коридору. Там они работают. Только пообещайте, что сразу покинете здание института, как только закончите ваши разговоры.
– Обязательно, – согласился Дронго.
– Пойдемте, – предложил Балакин, – я сам провожу вас. И вообще я хотел вам сказать, что вы можете звонить ко мне в любое время суток. Если это поможет вам в расследовании обстоятельств смерти Николая Тихоновича. Я готов всегда вам помочь.
Они подошли к лестнице и стали спускаться вниз. На втором этаже Вилен Захарович первым вышел в коридор и, не оборачиваясь, двинулся дальше. Они последовали за ним.
– Что ты об этом думаешь? – негромко спросил Эдгар.
– Не очень приятно все это слушать, – также негромко признался Дронго. – Судя по всему, умерший был еще тем ловеласом.
– И поэтому его могли убить? – еще тише уточнил Вейдеманис.
– За подобные похождения редко убивают, – мрачно ответил Дронго. – И мы еще точно не знаем, от чего он умер.
Оба даже не подозревали, что уже сегодня вечером появится еще один убитый. И на этот раз убийство будет явным.
Глава 5
Балакин приблизился к лаборатории, открыл дверь и первым ступил в нее. Следом за ним прошли Дронго и Вейдеманис. Несколько девушек в белых халатах удивленно взглянули на них.
– Где Григорий Антонович? – строго спросил Балакин.
– У себя, – показала одна из сотрудниц, указывая куда-то в глубь лаборатории.
– А Моркунас?
– Вместе с ним. Они в кабинете Григория Антоновича, – ответила другая сотрудница.
Вилен Захарович уверенно двинулся дальше. Оба напарника шли за ним. У стеклянной двери, ведущей в небольшой кабинет, Балакин оглянулся и осторожно постучал.
– Войдите, – раздался голос профессора.
Все трое вошли в кабинет. Профессор Соколовский сидел за столом. Круглолицый, толстощекий, в больших роговых очках, со смешным хохолком седых волос, он строго смотрел на вошедших. Рядом сидел долговязый мужчина с коротко остриженной бородой и усами рыжего цвета. У него был длинноватый нос, живые подвижные карие глаза, непропорционально длинные руки и ноги. Это был Калестинас Моркунас. Оба ученых в белых халатах казались недовольными вторжением посторонних. Было заметно, что они обсуждали какую-то проблему, склонившись над чертежами.
– В чем дело? – спросил Соколовский. – Я не совсем понимаю, что это за делегация?
– Извините, Григорий Антонович, – вежливо произнес Балакин, он с пиететом относился к профессору, – эти господа являются специалистами по расследованию. Они хотели переговорить с вами.
– По какому расследованию? – не понял Соколовский.
– Они расследуют смерть Николая Тихоновича, – пояснил Балакин.
Соколовский посмотрел на Моркунаса. Тот нахмурился. Следом за ним нахмурился и Соколовский.
– Так, – сказал профессор, – только этого нам не хватало. Вы с ума сошли, Балакин. Какое расследование? При чем тут наша лаборатория? Почему вы решили, что можно врываться к нам с этими господами? И какое мы имеем отношение к трагической кончине Николая Тихоновича?
– Они вам все объяснят, – мрачно сказал Балакин, показывая на Дронго.
– Простите, что мы вас беспокоим, – сказал Дронго, выступая вперед, – на самом деле пока ничего не известно. Мы только хотели уточнить некоторые детали случившегося.
– У нас уточнить? – недовольно спросил Соколовский. – Вы считаете, что мы с Калестинасом можем иметь отношение к этой трагедии?
– Не считаем. Но мы обязаны уточнить некоторые моменты, – пояснил Дронго.
– Может, вы сначала представитесь? – предложил Григорий Антонович.
– Конечно. Меня обычно называют Дронго. А это мой друг и напарник Эдгар Вейдеманис.
– Хорошо. Наши имена и фамилии вы, очевидно, уже знаете. Итак, что вам угодно? Что именно вас интересует? – спросил профессор.
– Вы разрешите нам сесть? – улыбнулся Дронго.
– Да, конечно, извините. – Соколовский заметил, что в его кабинете есть еще только два свободных стула, и обратился к Моркунасу: – Калестинас, будьте любезны принести еще один стул.
Тот поднялся, вышел из кабинета, но почти сразу вернулся уже с другим стулом и уселся у входа.
– Вы хорошо знали Николая Тихоновича? – начал Дронго, обращаясь к профессору.
– Конечно, знал, – кивнул профессор, – мы работали вместе уже много лет. Еще когда он был доцентом в нашей лаборатории. Потом он был долгое время заместителем по науке, а после ухода Льва Абрамовича стал директором и членом-корреспондентом. Да, я могу сказать, что неплохо знал покойного.
– Его сестра утверждает, что ее брата могли убить, – сообщил Дронго.
– Глупости, – отмахнулся Соколовский. – У нас научный институт, и сюда не пускают никого с улицы. А Раису Тихоновну можно понять. Когда неожиданно, в расцвете сил умирает человек, это всегда подозрительно. Впрочем, здесь нет ничего удивительного. Я всегда советовал ему беречь себя. Он слишком много разбрасывался. Любил экстремальные виды спорта, ходил в горы, не берег себя. Он вполне мог надорваться, сердце просто не выдержало. Хотя он был моложе меня на десять лет. Но такое иногда случается в жизни, к большому сожалению.
Моркунас с мрачным видом молчал и покачивал ногой, закинутой на другую ногу.
– Нам сообщили, что вы входили к нему в день его смерти, – продолжал Дронго, – и вы были вдвоем. Вы и господин Моркунас. Причем сестра вашего покойного директора уверяет, что в тот день он говорил ей о неприятностях на работе.
– Эти неприятности абсолютно точно не связаны с нашим визитом, – пояснил Соколовский, – у нас была причина зайти к Николаю Тихоновичу именно вдвоем, чтобы обсудить некоторые вопросы. Хотя не скрою, он мне тоже показался несколько странным. Словно его беспокоила какая-то мысль.
– И вы не уточнили, почему он в таком состоянии?
– Нет, – ответил профессор, – нам было не до этого. Кроме того, я был не один и считал не совсем этичным задавать подобные вопросы. Надеюсь, что вы меня понимаете.
Моркунас перестал качать ногой, но внешне никак не проявлял своего отношения к разговору.
– В таком случае вы можете сказать, по какому вопросу вы заходили к директору института?
– Разумеется, могу. – Соколовский поправил очки. – Дело в том, что наш уважаемый Калестинас Робертович уже несколько лет готовится защитить докторскую диссертацию по своей теме, которая крайне важна для работы нашего института. Но в силу различных причин, в том числе и не имеющих отношения к науке, он «заморозил» эту работу, решив отложить защиту до лучших времен, хотя его разработками уже несколько лет пользуются по всей стране. И в нашей лаборатории единодушно решили, что подобное положение дел не совсем справедливо. Именно поэтому мы отправились к Николаю Тихоновичу с просьбой разрешить господину Моркунасу защитить диссертацию под моим научным руководством.
Моркунас снова начал качать ногой. Балакин неодобрительно посмотрел на него, но ничего не сказал.
– И Николай Тихонович дал согласие? – уточнил Дронго.
– Да, конечно. Он был ученый и понимал значение работ нашего коллеги. Мы договорились, что именно я стану научным руководителем господина Моркунаса, и мы сможем выйти на защиту его докторской примерно через три или четыре месяца.
– А другие вопросы?
– Они носили чисто научный характер. О применении разработок Калестинаса Моркунаса на практике во время строительства новых гидростанций в горных условиях. Разрешите мне опустить детали. Я думаю, они вам будут неинтересны. Конечно, если вы не специалист по гидростанциям.
– Нет, – согласился Дронго, – в этих вопросах я разбираюсь слабо.
– Ну, вот видите, – удовлетворенно произнес профессор, – сыщики необязательно должны все знать. Это только в кино они разбираются во всех вопросах человеческого бытия – научных, этических, социальных, моральных. А в жизни все иначе.
– Полагаю, что вы правы, – снова согласился Дронго, – я могу попросить вас о личной аудиенции?
– В каком смысле? – не понял профессор.
– Поговорить с вами наедине, – пояснил Дронго.
– У меня нет секретов от Калестинаса, – показал на своего молодого коллегу Соколовский, – но если вы настаиваете и этот разговор не оскорбит наших коллег, то я готов побеседовать с вами тет-а-тет.
– Благодарю вас. – Дронго обернулся к Балакину и Вейдеманису: – Простите, господа, вы можете оставить нас одних?
– Если только не долго, – произнес Вилен Захарович, поднимаясь со стула. Вейдеманис вышел следом. Моркунас качал ногой еще секунд двадцать. Затем молча поднялся и вышел, плотно закрыв дверь.
– Вы его оскорбляете, сами того не желая, – негромко произнес Григорий Антонович, – я думал, вы знаете о его сложных отношениях с покойным.
– Именно поэтому я и попросил всех выйти, – пояснил Дронго, – чтобы не продолжать этот разговор в его присутствии.
– Он прекрасный человек и большой ученый, – энергично произнес Соколовский, – возможно, ему следовало выбрать в жизни другую спутницу, с которой он смог бы создать нормальную семью. Иногда в жизни такое случается. Ему просто не повезло.
– Долгоносов был его научным руководителем, и именно поэтому Моркунас так долго не защищался?
– Если вы все знаете, то почему спрашиваете? Конечно, это очень некрасивая история. Сразу после того, как Далвида ушла от мужа к Николаю Тихоновичу, Калестинас пришел ко мне с заявлением об уходе. И я должен был подписать его заявление. Но я понимал всю ответственность такого шага. Мне с огромным трудом удалось убедить его не увольняться. Его разработки очень важны для нашей промышленности, и несмотря на наших смежников, мы единственный институт такого профиля. В его родной Литве таких институтов не может быть по определению. Слишком маленькая страна. На сегодняшний день такие профильные институты есть только в Соединенных Штатах и Канаде. Понимаете, для разработки целого комплекса гидростанций нужны не только разнообразные природные условия, но и большая территория, на которой можно размещать подобные сооружения. Для одного комплекса создавать такой институт, как наш, просто глупо. А он собирался уйти в другой институт, занятый другими проблемами.
– И вы, значит, уговорили его остаться?
– Да, уговорили. Все вместе. И нужно отдать должное Моркунасу. Он поступил как настоящий ученый, сумев перешагнуть через личные обиды. Хотя я понимаю, что это было очень непросто. Ну и Николай Тихонович был достаточно разумным человеком, чтобы понимать значение работ Моркунаса. Он всегда умел хорошо вычислять, что именно нужно для развития нашего института. Может, поэтому он и сделал такую карьеру. И оба сумели наладить отношения таким образом, чтобы их личная драма не накладывала отпечаток на их служебные отношения.
– Калестинас работает с вами давно?
– Почти восемь лет. И поэтому вся драма разворачивалась у меня на глазах.
– И его супруга решила сделать свой выбор в пользу Николая Тихоновича?
Читать бесплатно другие книги:
