Хозяин зеркал Зонис Юлия
– Хорошо. Мы. Затем ты отправляешься с новым полицмейстером на осмотр Храма, но возвращаешься почему-то один, а к вечеру труп полицмейстера выныривает из городской канализации. С которой ты весьма близко знаком, что и доказал недавно.
– Хочешь сказать, это я с ним расправился? Не смеши.
– Сейчас я тебя еще посмешу. Пять лет назад на воздух взлетела одна аптека, причем в деле были замешаны Крысы – с которыми у тебя самые приятельские отношения. Взрыв был необычайной силы, а твоя любовь к пиротехнике широко известна в узких кругах…
– Какая еще аптека?
– Ею владел некий Шауль Троллерман, тоже, как ни странно, связанный с Сопротивлением. Смешно, правда?
Господин W не смеялся и глаз не отводил:
– Что, думаешь, раскусил меня? И что дальше? Побежишь жаловаться остальным триумвирам?
– Возможно.
– Возможно? Чего ты так взъярился? Даже если бы ты был прав и за всей этой чепухой стоял я, что такого? Мы уже двести лет тут друг над другом подшучиваем.
Кей молчал и смотрел в узкое подвальное оконце – сейчас, впрочем, наглухо заваленное снегом.
– Отчего ты злишься, Кей? – тихо повторил W.
– Я, Дафнис, не злюсь. Просто в течение довольно долгого времени я пытался понять, какого беса ты таскаешься за мной и токуешь, как тетерев по весне. Сейчас, кажется, понял.
Подвижная физиономия Господина W сделалась совершенно непроницаемой.
– Ага. Понял, значит, ты мою тонкую душу. Ну-ну. Приз тебе за догадливость.
Кей резко обернулся к нему, намереваясь ответить, но тут Господин W схватил его за плечо и шикнул. Из кухни выступил доктор Ломбах, на ходу вытирающий руки полотенцем.
– Итак? – спросил Кей.
– Итак, полицмейстер погиб в результате колюще-режущего ранения, нанесенного острым предметом, – устало проговорил медик. – Это случилось примерно два часа назад. Задето левое предсердие, но парень был здоровяком и умер не сразу. В легкие попала вода, значит, он был еще жив, когда злоумышленник сбросил его в пруд…
– Думаете, Расмуссена убили на Собачьем пустыре?
Доктор нахмурился:
– Не обязательно. Туда выходит сток городской канализации. Если уровень воды днем поднялся – а это вполне вероятно, потому что из-за оттепели снег растаял, – труп могло вынести в пруд течением. Необходим более тщательный анализ проб.
– Это всё?
– Нет. Я обнаружил в ране кое-что интересное. Пройдемте со мной, господа.
Кей коротко глянул на W, но тот, если и обеспокоился, ничем своего беспокойства не выдал.
В помещении кухни, низком и обширном, стоял промозглый холод. Печи не топились. На железном столе лежало тело, до подбородка накрытое клеенкой. Рядом поблескивал таз с инструментами. Пахло кровью и дезинфекцией.
Доктор провел их к столу и указал на белую кухонную салфетку рядом с тазом. На салфетке поблескивали крупинки чего-то черного.
– Стекло? – спросил Кей.
– Вулканическое стекло, или обсидиан. Очень редкий у нас минерал. Во времена Королевы его доставляли Караванщики откуда-то из Нижних Кругов.
– Оно было в ране?
– Да. Похоже, господина полицмейстера зарезали ритуальным ножом.
– Жертвоприношение?
– Вот этого не могу сказать. Вам еще что-нибудь от меня нужно?
Кей покачал головой:
– Нет. Спасибо. Ваш гонорар у Фроста.
– Благодарю. На этом позвольте откланяться, господа.
Врач натянул на сутулые плечи пальто и широким шагом покинул комнату. Кей обернулся к W. W смотрел на осколки стекла – нет, обсидиана, – и выражение лица у него было таким тоскливым, что Кею стало не по себе.
– Что случилось?
W усмехнулся:
– Два часа назад я пил твое вино и пытался развлечь твою девушку светской беседой. Она может это подтвердить. Так что мы точно установили – Расмуссена я не убивал. – Подняв голову, он добавил: – Ты мог бы и извиниться.
– Ты мог бы сказать еще в коридоре, что я неправ.
– А ты бы мне поверил?
Кей кивнул.
– Да?
– Да. Я знаю, когда ты врешь. Лгун из тебя, Дафнис, неважный.
– Правильно. Зачем войне лгать? Я прям и прост… в отличие от этого, с обсидиановым ножиком.
W подвинул труп и уселся на стол. Кей пристроился рядом.
– Что ты о нем знаешь?
– О нем – пока ничего, если кое-кто не разведал секрет бессмертия. Зато многое знаю о ноже.
– Что именно?
W прищурился на тусклый свет лампочки и сказал:
– Это не нож. Не ритуальный нож. Это, братец мой, пропавшая буква. Буква R. R, Revenge, Месть. Сто лет назад ею владел магистр ордена Василисков Рэдрик О’Сулливон. Не самая распространенная фамилия в наших краях. Теперь понимаешь, почему я так заинтересовался твоей Кларой?
По потолку скользили лучи фар. Окно этой комнаты выходило на проспект Возрождения, одну из главных городских магистралей, так что света, несмотря на выключенные лампы, хватало. Хватало на то, чтобы разглядеть вытянувшегося на диване Кея. W устроился на подоконнике. Тонкий сквозной силуэт, и в переменчивом освещении было уже не разобрать, юноша это или девушка, или даже – человек или призрак. Голос его звучал глуховато. По комнате плавал сладкий конопляный дымок от самокрутки Кея.
– Видишь ли, Иоганн слегка приукрасил действительность, – говорил W. – Мы не перестали быть людьми. Мы умерли. Для того чтобы стать буквой, нужно умереть. – Он обернулся, и глаза его тускло блеснули. – Всегда гадал: какая буква досталась тебе?
Кей промолчал.
– Да ладно, – усмехнулся сидящий на подоконнике. – Чего кочевряжишься? Как еще деревенский парнишка мог стать одним из правителей Города?
– Не поверишь, но тоже R.
W настороженно замер.
– Другая R. Реальность.
– А… – W снова повернулся к окну и принялся чертить по стеклу пальцем. Стекло мерзко заскрипело. – Я мог бы и сам сообразить. Поэтому тебя нравятся кристаллы льда и не слишком нравятся люди. Человеческая красота – иллюзия. Добродетель, дружба – иллюзии. Любовь – тоже иллюзия… А вообще не самый плохой вариант.
Кей приподнялся на локтях и угрюмо хмыкнул:
– Получить в сердце осколок кривого зеркала…
– Зачем же кривого? Прямого, братец. Мир и в самом деле редкостная помойка.
– Об этом я догадывался еще до того, как стал тем, кем стал.
– Конечно, догадывался. Буква должна подходить человеку, человек – букве. Иначе не приживется.
– Ты хотел рассказать про магистра Василисков.
W пожал плечами:
– А что рассказывать? Он был странный тип. Пассионарий, так это, кажется, называется. Себе – ничего, все для блага людей. Разрушим старый мир и построим на его развалинах новый, свободный и справедливый. Людей он, правда, не знал, поэтому те, кого он хотел облагодетельствовать, его же и сдали.
W дохнул на стекло, и тонкий ледяной узор исчез. Очистившаяся поверхность мокро заблестела.
– У него была буква, – сухо сообщил W. – Он мог стать одним из нас. Он подходил – умел мстить. Считал себя во всем правым, а нас – выродками, которых следует уничтожить.
– Полагаешь, он заблуждался?
– Не мне судить. Как бы то ни было, он не захотел воспользоваться возможностью. Принципиальный был, сволочь, не шел на компромиссы. Вот мы его и повязали, но свой осколок он куда-то ухитрился запрятать. Уж мы его пытали-пытали…
Кей поморщился. W иронически заломил бровь.
– …пытали-пытали. Не сказал. Тогда я пригрозил, что сожгу живьем его последних дружков. А он мне: «Жги на здоровье». Тут я слегка вышел из себя… бывает со мной такое, взрывной у меня, понимаешь ли, темперамент. Зашвырнул я его вместе с остальными Василисками в Храм, дверь запер и запалил костерок. Горело весело, но гад как-то ушел. И букву, судя по всему, с собой утащил.
Глубоко затянувшись, Кей откинул голову на ручку дивана. W наблюдал за ним с неодобрительным выражением.
– Чего ты эту дрянь куришь? От нее мозги гниют.
– Тебе-то это не грозит.
– Это наезд?
– Это наблюдение. Я уже упоминал, что ты очень плохой лжец?
– Это наезд, – удовлетворенно подтвердил W. – Будем драться на мечах или на швабрах?
Кей выдул тонкую струйку дыма и проговорил:
– Отложим драку. Вернемся к фактам. Не блещущий интеллектом полицмейстер за полдня ухитрился найти тайный проход в Храм…
– Он был зарезан на пустыре или в канализации…
– Этот коллектор идет от Ржавого рынка, под Храмом и только потом выводит на Собачий пустырь. Но допустим, Расмуссен был убит в канализации, когда пытался найти проход, – это лишний раз доказывает, что такой путь существует и нынешние Василиски о нем прекрасно знают. А ты допрашивал-допрашивал, пытал-пытал и не выпытал? И даже зная о том, что магистр сбежал из запертого горящего здания, не предположил такой возможности? Ты очень не хотел, чтобы туннель нашли остальные. Почему?
– Например, потому, что я облажался.
– Но сейчас, когда буква объявилась – ты разве не рад? На шаг ближе к желанному Воплощению…
W молчал и упрямо глядел в окно.
– Так как же? Ты рад? Почему ты еще не отправил Стальных Стражей обыскать Храм, схватить злоумышленников? Почему отпустил Расмуссена одного? Почему скривил козью рожу, когда увидел осколки?
– В чем ты пытаешься уличить меня, брат?
– Пока не знаю. Но, например, в том, что ты сознательно отпустил магистра и позволил ему унести зеркало… букву… что бы то ни было из Города. Подальше от Господ F и P. Почему?
W резко развернулся, спрыгнул с подоконника и процедил сквозь зубы:
– А может, не хочу я никакого Воплощения – как тебе такая мысль? Может, мне и так неплохо?
– Предпочитаешь делить власть с мешком сала и мешком костей?
– Лучше, чем с мешком дерьма, а в последнее время от тебя неприятно попахивает… – W замер посреди комнаты. Отблески скользили по его лицу, и оно казалось переменчивым, как пляшущий над углями огонь.
– Я лишен иллюзий, ты забыл? – вкрадчиво произнес Кей. – Не тешу иллюзиями ни себя, ни других…
– А мог бы, хотя бы для разнообразия. Мог бы сделать вид…
– Зачем?
Взгляды Кея и W скрестились – ледяной блеск, живой огонь. W первым отвел глаза.
– Ты не понимаешь. Воплощение… в нем ты теряешь себя. А я… – Тут W тряхнул головой. – Я себе и таким нравлюсь. Не хочу быть другим. Или другой. По фигу. А теперь я особенно не хочу никаких воплощений…
– Почему?
– Да потому что мне придется убить тебя, дурак! – заорал W. – Потому что у Круга не может быть двух Хозяев! И не делай вид, что ты тут ни при чем – знаю я про твою гнилую возню с зеркалами старой ведьмы. Метишь на ее место? Думаешь, P и F тебе позволят?
– А ты бы позволил? – спокойно спросил Кей.
– Не знаю. Нет, наверное. Как-то это неспортивно.
W сник и снова развернулся к окну. Кей легко соскочил с дивана и встал рядом, и теперь уже отчетливо стало видно, что он выше W и шире в плечах. О подоконник опиралась тощая девчонка в мешковатых хэбэшных штанах и дурацкой майке. Кей положил ладонь ей на затылок и заставил поднять лицо. Глаза девчонки сердито посверкивали, а губы кривились в неприятной ухмылке.
– Дафна… Ты никогда не задумывалась, что слова могут образовывать словосочетания?
– Что ты несешь?
– У Круга могут быть два Хозяина. Надо лишь найти подходящие слова.
Кей прикоснулся к окну, которое снова подернулось инеем. Затем, взяв ладонь девчонки в свою руку, он приложил палец Дафны к стеклу и вывел два слова. Дал ей прочесть – узкие глаза девушки при этом расширились и изумленно округлились, – после чего одним движением стер надпись, скрыв ее под ледяным узором.
– Вот так. Найди R и убери из Города F, об остальном я позабочусь…
– Но никто так не делал, никогда!
– Значит, мы будем первыми. Для разнообразия, так ведь?
Дафна молчала. Взгляд ее сделался испытующим. В ответ на испытующий взгляд Кей улыбнулся с великолепной беззаботностью и поинтересовался:
– Пока мы еще не стали королями горы, как ты относишься к идее прогулки на воздушном шаре?
– Тебе сегодня не хватило шаров?
– Нет, на большом таком шаре, наполненном гелием и с корзиной. В корзине будут корзинки поменьше с вином и провизией, а полетим мы осматривать местность к востоку отсюда, именуемую Химмэльсфэльзен. Говорят, это обломки твоей далекой родины… Глоток ностальгии, а?
Неизвестно, как бы Дафна отнеслась к идее прогулки на большом воздушном шаре, наполненном гелием, потому что в этот момент разговор парочки прервало деликатное покашливание.
– Фрост, вы, как всегда, не вовремя, – констатировал Кей.
– Тысяча извинений, мессир, но вам письмо.
– Письмо?
– Письмо. Принес мальчишка-грум, черный, как сажа. Сказал, что это от доктора Иенса.
В сумраке комнаты нарисовался серебряный поднос с лежащим на нем конвертом. Сам Фрост предпочел остаться невидимым, лишь предложил зажечь свечу.
– Зачем нам свеча, Фрост? Привыкайте к электричеству.
– Не могу, мессир. Старое воспитание. Вы хотите, чтобы я включил электрический свет?
– Не надо. Я вижу и так, да тут и немного написано. Убирайтесь.
Поднос исчез, а с ним, возможно, и сам Фрост.
Дафна скривила лицо в недовольной гримаске:
– Брр. Этот снеговик нагоняет на меня жуть.
– Он глуп и безобиден и именно поэтому кажется умным и опасным.
– Ах да. Забыла. Ты же у нас ясновидящий. Что пишет докторишка? Требует вернуть невесту?
Кей всмотрелся в письмо, и, хотя выражение лица его при этом не изменилось, Госпожа W насторожилась. Дочитав текст, и правда оказавшийся коротким, Кей смял листок и спрятал в карман.
– Прогулка на шаре откладывается.
– Что случилось?
– Отважный доктор Иенс вызывает меня на дуэль Мензур.
Девчонка расхохоталась, да так, что в пароксизмах веселья рухнула на диванные подушки.
– Бедный лопух, – простонала она сквозь смех. – Мне его даже жаль.
– А меня тебе не жаль?
Смех резко оборвался. Госпожа W уселась торчком и недоуменно уставилась на Кея:
– Ты что, собираешься принять вызов?
– Конечно. Долг чести, а мы, старая аристократия, от долга чести не уклоняемся. Потом, тебе же не терпелось в секунданты?
Господин W, в мундире и солдатских ботфортах, вскочил с дивана и отчеканил:
– Дуэль Мензур проводится без применения магии. И там дерутся на саблях, кретин, а ты совершенно не умеешь фехтовать.
Глава 10
Мера всем вещам
С площади Иенс направился прямиком в Дуэльный клуб. По дороге он остановился всего один раз – перед большой витриной. Манекены за толстым стеклом изображали гуляющие по лужайке пары. Кавалеры в светлых летних костюмах и ярких жилетах держали под локоток дам в нарочито свободных нарядах, дам в струящихся шелковых платьях без стального кринолина и корсетов и дам в страусиных перьях, с открытыми плечами, чуть тронутыми майским загаром. Но рассматривал доктор вовсе не их, а свое отражение в стекле. Сбежав из прошлой жизни, он явно перестарался, размывая и вытравливая черты себя прежнего. Теперь вид сутулой фигуры в долгополом пальто, парящей а-ля призрак над суррогатной зеленью витринной лужайки, будил в нем странные чувства. Отражение выглядело едва ли более живым, чем манекены с их застывшими гримасами. Иенс протянул руку и дотронулся до холодного стекла. Его двойник вяло проделал то же самое.
– Нет, это не я, – вслух подумал Иенс. – Это какой-то урод.
Тут некстати вспомнилась гнусная рожа, всегда приветствовавшая его в антикварном зеркале де Вильегаса. Доктора передернуло. Он засунул озябшие руки поглубже в карманы пальто и двинулся дальше, к цели.
Дуэльный клуб прятался под вывеской без надписей, зато с весьма выразительной чеканкой: ощерившая зубы песья башка, два скрещенных шлегера, и под этим – мерная линейка. Сонные охранники на входе не хотели пропускать Иенса внутрь, и только несколько имен, перечисленных молодым человеком, убедили их поднять с постели дежурного распорядителя. Господин NN, дежуривший в клубе в ту ночь, по счастливому совпадению являлся носителем одного из этих громких имен – поэтому не прошло и часа, как он бабочкой выпорхнул в фойе, протирая полой халата монокль. Маленький черный грум с меланхоличной, как у мопса, мордашкой семенил ровно в трех с половиной шагах за хозяином. В цепких лапках грум дежал небольшой серебряный поднос с утренней газетой и аперитивом.
– В чем проблема? – на ходу недовольно поинтересовался распорядитель.
Вспомнив о маленьком груме, он потянулся за бокалом и шумно, со вкусом, отхлебнул. Затем с близоруким прищуром принялся разглядывать визитера.
Ранний посетитель клуба оторвался от созерцания стен, увешанных шкурами и раззявленными в безмолвном рыке песьими головами. Его серые глаза потемнели.
– П-привет, Эклерчик, – сказал Иенс и сам удивился перемене в собственном голосе.
Господин NN недоверчиво вгляделся в заостренные черты и выронил монокль из глазницы прямиком в утренний коктейль.
– Магнус?!
– Н-неужели не похож? – обиженным тоном спросил гость. Он подобрал полы пальто и повертелся на месте, с наигранным удивлением разглядывая латанные Гердой брюки, словно сам видел их первый раз в жизни.
– Нет, ты, конечно, и раньше был нелеп… – выдавил из себя распорядитель и виновато осекся.
Потянув за шнурок, он выудил монокль из напитка и тщательно облизал. Доктор заметил, что средний палец правой руки Эклерчика охватывает перстень – бронзовая полоска и жабья башка с глазами из зеленого камня.
– Ну, говори же, г-говори, – подбодрил собеседника Иенс. – Чего замолчал? – Он с интересом отметил, что заикается сегодня на порядок меньше.
– Что произошло? – спросил господин NN. – Тебя морили голодом? Мы немедленно едем завтракать! – Он бестолково заметался, теряя и вновь подбирая вышитые тапочки с загнутыми носами, но вскоре замер, потрясенный новой мыслью. – Нет, не едем! Тебе нельзя показываться в таком виде.
– Хочешь сказать, что это тебе стыдно п-показываться на людях вместе со мной? – Доктор угрожающе шагнул вперед.
Господин Эклерчик, попятившись, упал на диван и загородился подушкой.
– Ах ты…
– У нас есть немного легких закусок, – вякнул грум, решительно заслоняя тельцем диван с распростертым хозяином.
– Мы шутим, обезьянка, – поспешил успокоить его NN. – Тащи все, что осталось из съестного, в мой кабинет, а затем сбегай за фон Бэком. Он тоже будет рад знакомству с… э-э… представителем нашей старой аристократии.
Стол накрыли в кабинете Эклерчика, украшенном куда более скромно, чем зал с трофеями, зато уютном и жарко натопленном. Прислуживал все тот же черномазый грум. Иенс, воспользовавшись редкой возможностью, наворачивал за обе щеки и игнорировал боязливые взгляды хозяина.
– Магнус, ну с кем ты собрался драться? – верещал Эклерчик. – Мальчишка ведь не аристократ, он просто выскочка, нувориш!
– На-назвался герцогом, п-полезай в наш кузовок, – с набитым ртом отозвался ученый.
– Нет, ты хочешь, чтобы Клуб прикрыли? Представляешь, какой процент приходится откатывать Фемиде, чтобы замазать ее завидущие глаза? А тут такое! Да чего доброго, ты еще и победишь…
– Да ладно, дружище! – рявкнули из-за приоткрытой двери густым басом. – С каких пор мы стали бояться побед?
Вошедший в кабинет человек обладал весьма и весьма характерной внешностью. Он был высок и жилист, а при взгляде на его осанку невольно напрашивались ассоциации с глотателями шпаг. Или даже алебард. Узкое, словно выточенное из кости, лицо, левый висок и скулу которого пересекал шрам, страдальчески кривилось.
– Барон Фредерик фон Бэк, – с высокомерным кивком представился он Иенсу.
При этом правый глаз Бэка, хищный и рыжий, буравил взглядом собеседника, а левый косил в переносицу. Барон отличался от пухлого Эклерчика примерно так же, как сухарь из армейского пайка отличается от кремового пирожного, и все же что-то роднило обоих – возможно, некий корыстный интерес, едва уловимое сходство со статуей Алчности в ледяном саду.
Доктор дружески отсалютовал вошедшему обглоданной куриной ногой.
– Фред, да ведь это Магнус, – хихикнул NN. – Старый член Клуба.
Барон длинными желтоватыми пальцами поправил брошь, скрепляющую концы шейного платка, и так же прямо, как стоял, опустился на стул. Иенс, хоть его и порядком разморило, заметил кое-что. Сухарь и пирожное роднило еще одно обстоятельство – на пальце Бэка тоже поблескивал перстень. Правда, этот был из серебра, и украшала его не жабья морда, а узкая змеиная головка с сапфировым глазом.
– Так вот оно что, – произнес барон таким тоном, словно у него с шеи сняли удавку. – А я-то думал, опять кредиторы.
– Стоит ли игра свеч? – поинтересовался Эклерчик и заговорщицки поморгал водянистыми глазками.
– Я хочу вызвать на п-поединок Ледяного Герцога, – пояснил Иенс.
– А что? Громкий скандал будет на руку Клубу, – задумчиво протянул барон. – На этом поединке мы поднимем столько, сколько за всю жизнь не зарабатывали. Шанс? Шанс. – Смерив Иенса скептическим взглядом правого ока, он предложил: – Что, Магнус, берешь меня секундантом? Тебе крупно повезло, что я такой авантюрист.
– А вдруг этот недогерцог не примет вызова? – засомневался вдруг NN, как будто не он только что был категорически против дуэли.
– Не волнуйся, есть специалист по оскорбительным письмам, который еще ни разу не промахивался, – хмыкнул барон. – Пойду приглашу его на интервью, а ты пока можешь заняться нашим чемпионом.
– Эй, ка-какой еще специалист? Кто т-такой? – вскинулся Иенс, выныривая из сытой дремы.
– Есть один. Бойкое перо. Франсуа Бонжу, корреспондент «Городского сплетника».
У Иенса несколько секунд ушло на то, чтобы вспомнить цивильное имя Маяка. А вспомнив, доктор удивился многочисленным талантам буревестника революции.
На прощание фон Бэк одарил Иенса еще одним скептическим взглядом и припечатал:
– Да-да, именно заняться – умыть, побрить и отправить в вошебойку.
Герда шла по анфиладам темных комнат, и комнат светлых, и совсем не комнат, а залов, и через стеклянные двери – в новую анфиладу. Дом кружил ее, дом прятал от нее хозяина, словно чувствовал: девчонка опасна. Или не дом, а дородный господин в белой ливрее, со взглядом равнодушным и холодным, и в то же время слишком проницательным?
«Уходи, – шептал дом. – Тебе здесь не место, нищенка, побирушка».
«Я искала его двенадцать лет. Я должна хотя бы попрощаться».
Наконец дом сдался, и в одной из студий верхнего этажа, залитой бледным утренним светом, Герда нашла Кея.
Кей сидел у окна на трехногом табурете и был поглощен довольно неожиданным занятием. Он рисовал. Точнее, он пытался вывести кисточкой голубой нахальный глаз. Второй глаз уже был изображен на мешке, и глаз этот неистово вращался и подмигивал. Синяя шляпа с хрустальными бубенчиками лежала рядом на стуле.
Не оборачиваясь, Кей сказал:
– А, это ты. Заходи.
Герда ступила через порог и только тут заметила картину: очень знакомую картину с Пугалом и колодцем. Кажется, хозяин дома пытался скопировать физиономию Пугала с ее рисунка.
– Доктор Ломбах говорил, что ты поправляешься необыкновенно быстро. Судя по тому, как ты вчера расправилась с големом, он прав. Старик не признается, но, по-моему, вовсю использует магию.
– Не пытайся, – сказала Герда.
Кей обернулся и удивленно взглянул на девушку. Мешок с песком у него на коленях дернулся, а глаз завертелся еще яростнее.
– Не пытаться – что?
– Не пытайся сделать вид, что ты Джейкоб.
Кей недоуменно вскинул кисточку и посадил себе на лоб пятно голубой краски.
– Зачем бы мне это?
– Не знаю. Зачем ты рисуешь глаза на мешке с песком?
Кей поморщился и потер лоб, отчего краска размазалась широкой полосой.