Хозяин зеркал Зонис Юлия
– А вот и нет. Сюрприз! – хмыкнула Госпожа W, стремительно и очевидно превращаясь в Господина W.
Господин W не так уж отличался от Госпожи W, за исключением того, что ростом был повыше на два фута, раза в полтора шире в плечах и с ног до головы обряжен в стальной доспех. Из-под шлема спускалась аккуратно заплетенная черная коса. Однако веселости и легкости нрава Господин W с преображением не утратил ничуть и продолжал сжимать Кея в ставших железными объятиях.
– Не дури, – прохрипел молодой человек.
– А ты не дергайся, паршивец, – ласково сказал Господин W. – Настроение у меня хорошее, а может ведь и испортиться.
Он легонько толкнул юношу, отчего тот влетел лицом в зеркало. Резвый Господин W не замедлил выкрутить Кею руку за спину и прижать его к раковине, имеющей форму створки жемчужницы.
– Отпусти, – спокойно сказал Кей, – сегодня мне есть чем заняться, кроме твоих фокусов.
– Да-а? – издевательски протянул Господин W. – А мне вот, представь, нечем. Думаешь, это так легко и приятно – трахать Войну?
– Не думаю, – процедил сквозь зубы Кей. – И все же ты бы лучше меня отпустил.
В ответ на эту просьбу Господин W ухватил молодого человека за загривок и саданул лбом о край раковины. Раковина разлетелась вдребезги, и из треснувшей трубы выстрелил вверх водяной фонтан. Тут везение Господина W и закончилось. Кей упал на колени, и пальцы его коснулись быстро расширяющейся лужи. Лужа мгновенно подернулась льдом. Господин W, и так утративший равновесие от силы удара, поскользнулся и грохнулся на пол. Доспех загремел, а сверху все продолжала бить и бить вода, превращающаяся в лед. Не прошло и минуты, как Господин W перестал барахтаться и застыл подобием сталагмита.
Кей вздохнул. Устало тряхнул кистями. Поднялся с колен и, потерев лоб, на котором стремительно набухала шишка, шагнул к двери. По пути он не забыл переключить режим охлаждения в кондиционере на максимум, так что покоиться в ледяном панцире Господину W предстояло довольно долго.
Внимательному читателю может показаться, что произошедший в умывальной инцидент если не окончательно испортил отношения Кея и Господина W, то по крайней мере основательно их охладил. Ничуть не бывало. Тем же вечером молодой поверенный Королевы оказался в городской опере, в ложе, некогда предназначенной для его патронессы. Кроме роскошных бархатных кресел, сейчас, впрочем, изрядно потершихся и полинявших, ложу украшали ящики для сухого льда в форме небольших хрустальных саркофагов. Много лет ящики стояли пустыми, но сегодня служители наполнили их льдом, и в ложе разлилась благословенная прохлада. На Кее был черный плащ примерно того покроя, каким щеголяют злодеи в мелодрамах, а также утренняя полумаска. Склонив голову, юноша прислушивался к звучащей со сцены арии. Исполнял арию не кто иной, как Господин W, изрядно гордившийся своим музыкальным талантом. В афишах так и значилось: «Арию Непрошеного Гостя исполняет Господин W». Публика на спектакль собралась самая избранная, а у всех дверей и у центрального входа – видимо, для придания действу пущей торжественности – торчали Стальные Стражи в полном боевом доспехе. Кея они, впрочем, пропустили без задержек. Сталь, даже если не поливать ее водой, на морозе становится крайне хрупкой.
По правде говоря, молодой человек не столько прислушивался к пению, которое было препоганейшим – Господин W медленно переходил к состоянию Госпожи W, и голос у него немилосердно ломался, – сколько любовался потолком Оперного театра. С потолка свисала гигантская хрустальная люстра, на особенно пронзительные завывания Господина W откликавшаяся нежным перезвоном подвесок. Интересовала Кея, однако, не сама люстра, а центральная часть потолка, с которой это сооружение свисало. Поговаривали, что именно для украшения центральной части Мастер-Тролль и сотворил огромное зеркало. По замыслу умельца, в зеркале должны были отразиться бесчисленные подвески, создавая иллюзию ледяной бесконечности. Но увы, зеркало разбилось, пришли новые времена, переоборудование театра досталось на откуп Господину F, который мало того что изрядно поживился, используя в этом деле труд заключенных Пятой тюрьмы Северного округа, так еще и велел расписать потолок под собственный незамысловатый вкус. В результате вместо волшебного зеркала зал Оперного театра венчала фреска с судаками под маринадом.
Кей вздохнул, обмахнулся изящным веером из спинных пластин пустынного дракона и обернулся к своему соседу. Сосед, костлявый субъект несколькими годами старше Кея, с длинными, не особенно тщательно вымытыми волосами, рыжеватой бородкой и темными, яростно горящими глазами, кутался в клетчатое пальто. Шею его закрывал толстый шерстяной шарф, а на руках были митенки. Несмотря на теплый наряд, рыжебородый молодой человек очевидно мерз: длинный нос его покраснел, а на щеках багровел нездоровый румянец.
– Как вам сегодняшний спектакль? – поинтересовался Кей, то ли намеренно не замечавший плачевного состояния собеседника, то ли вообще не придававший значения таким мелочам.
– Д-дивно, – простучал зубами замерзший. – Никогда н-не слышал н-ничего п-подобного.
Вдобавок к незавидной внешности сосед Кея еще и заикался. Поверенный Королевы хмыкнул:
– Да? Вы так полагаете? А по-моему, отвратительно. И либретто-то не очень, а уж музыка, а исполнение… Согласитесь, с таким голосом, как у Господина W, петь нельзя. Можно лишь выть на луну, да и то подальше от человеческого жилья.
– П-поэтому вы п-притащили ему б-букет? – Рыжебородый покосился на длинную коробку, в каких мальчишки из цветочных магазинов доставляют молоденьким горожанкам свой деликатный товар.
Кей весело рассмеялся:
– Иенс, похож ли я на человека, способного подарить кому-то букет? Особенно если этот кто-то – наш музыкальный Господин W?
Иенс пожал плечами в том смысле, что недостаточно знаком с собеседником, дабы ответить на этот вопрос.
– Нет, не похож, – сказал Кей. – Как вы думаете, зачем я прихватил вас на спектакль? Ведь не затем же, чтобы вы насладились руладами нашего меломана и судаками на потолке?
Иенс снова пожал плечами и кашлянул в кулак. По тощим плечам его пробежала дрожь.
– Да вам, никак, холодно? – соизволил наконец прозреть Кей. – Потерпите немного, они уже кончают. Потом я вас кое-кому представлю.
И правда, распевшийся Господин W вывел последнюю, совсем уже душераздирающую трель, отступил в глубь сцены, скорбно сложил ладони на груди и провалился в люк, из которого тут же изверглось адское пламя. Зрители восхищенно зааплодировали. С визуальными эффектами в спектакле все оказалось на высоте.
У входа в гримерную тоже переминались с ноги на ногу два Стальных Стража, но и здесь Кея не остановили – лишь покосились на коробку в его руках. Кей вошел, скинул плащ, под которым обнаружилась белейшая рубашка с кружевным жабо, и, плюхнувшись в кресло, закинул ногу на ногу. Коробку он аккуратно поставил рядом с собой.
Господин W находился как раз на середине метаморфозы, то есть ужался на фут и ростом теперь сравнялся со своим гостем. Впрочем, проверить это не удалось бы, поскольку Господин W сидел на стуле перед зеркалом и тщательно смывал с себя толстенный слой грима. Грима было так много, что Господин W вполне мог обойтись без маски, даже выступая на публике. У его локтя валялся роскошный головной убор, украшенный траурного цвета страусиными перьями.
Приход Кея не удивил Господина W и вообще, кажется, не произвел на него никакого впечатления. Артист лишь отбросил очередной измазанный жирными белилами клочок ваты и осведомился:
– Ну, как было?
– Омерзительно, – честно ответил Кей.
Господин W крутанулся на стуле, с минуту пялился на Кея без выражения, а затем расхохотался:
– Вот за это я тебя и люблю. Другие вскочат, похлопают… Ты видел, как они хлопали?
– Я-то видел, – спокойно кивнул Кей. – А ты как разглядел? Ты же, если не ошибаюсь, поджаривался в пламени Девятого Круга?
Господин W снова усмехнулся, но усмешка вышла кривоватой, как будто мысль о пламени Девятого Круга не доставила ему удовольствия.
– Ты говори, – процедил певец, – говори, да не заговаривайся. Думаешь, я тебе так и спущу утреннее?
– Что именно? – поинтересовался Кей. – Мне показалось, ты питаешь слабость к нестандартным… гм, развлечениям.
– Я питаю. Но не люблю нестандартно развлекать других, а тем более, чтобы другие нестандартно развлекались за мой счет. Это ведь ты слабительное сучаре Голоду подлил? Он же коровий череп переварит и не поморщится, а тут чуть дверь в сортир не вышиб. А там я на полу прохлаждаюсь… Он так ржал, что все его пять животов чуть не лопнули.
Кей покрутил пальцами и неопределенно улыбнулся. Господин W смотрел мрачно:
– Ну?.. Ну, колись уже. Я же тебя знаю – ты просто так никогда ничего не делаешь. Сколько он тебе скинул?
Улыбка Кея стала шире:
– Ненасытный Господин F претендовал на контрольный пакет, но после вашего… гм, свидания согласился на десять процентов.
– P?
– Наш друг Мор получит шесть и место в правлении.
Музыкант-любитель угрюмо тряхнул головой. Волосы, уже не настолько длинные, как у Господина W, но еще и не короткий ежик Госпожи W, хлестнули его по ушам.
– Господин P готовит какую-то пакость, ты в курсе? Он никогда бы не согласился на шесть, если бы не знал твердо, какую выгоду с этого поимеет. Так что ты поосторожней…
– Да ты, никак, беспокоишься за меня? – хмыкнул Кей. – Вот новость.
– Беспокоюсь, ага. Потому что ты мне нравишься. Я все же надеюсь переманить тебя у старой стервы. Клянусь, когда придет время и Хозяин воплотится во мне, ты не пожалеешь…
– Откуда такая уверенность, что именно в тебе он воплотится?
Господин W нахмурился, словно ответ представлялся ему очевидным и он не понимал, как такая простая вещь не доходит до Кея.
– Потому что так и будет. Смотри.
Он подхватил со столика тюбик с помадой и вывел на зеркале жирную красную букву W. Срединная часть буквы заметно выступала вверх над более скромными боковинками. Потом Господин W стер черточки, соединяющие вершины стилизованной W, оставив лишь красные точки по углам. Точки образовали пентаграмму, в которую Господин W одним быстрым движением вписал звезду.
– Символ Хозяина, – сказал Господин W, удовлетворенно бросая помаду на пол. – Я это вижу. Ты видишь. Они… тоже видят. Поэтому и терпеть меня не могут. Ну посуди сам – неужели Хозяин стал бы воплощаться в куске тухлого сала? Или в гнойной язве? Нет, я…
– Перевернутая, – тихо сказал Кей.
– Что?
– Звезда должна быть перевернутая. Зря ты только зеркало испоганил.
Господин W склонил голову к плечу. Некоторое время он любовался собеседником без всякого выражения, а затем расплылся в улыбке:
– Ничего, это мое личное зеркало. Сам испоганю, сам вытру. – Подхватив маску Непрошеного Гостя, артист ловко стер помаду страусиными перьями. Хмыкнув, отшвырнул испорченный реквизит и обернулся к Кею: – Как я погляжу, тебя на мякине не проведешь. Ладно. Допустим. Мы не знаем, кого он выберет. Да это и не важно. Все равно твоей Королеве конец, зря она трепыхается. А ты будь умным мальчиком, Кей. На кой тебе сдалась эта ледяная сука?
– А она мне нравится, – невозмутимо ответил юноша.
– Врешь. Никому она не нравится, – раздраженно перебил его Господин W. – Как может нравиться сосулька, да еще и состоящая из чистой серной кислоты? Я ж тебя, Кей, насквозь вижу. Ты на ее место метишь. Надеешься выжившую из ума тварь скинуть, а сам – хлоп на холодненький трон мягонькой попкой. Только, знаешь, не ты первый такой умный. Видел статуи, которые садик твоей чудной крали украшают?
– Видел.
– А ты присмотрись получше. Все – такие же, как ты, птенчики. Любители кофе со льдом. Ну и сами стали – лед.
Кей откинулся в кресле и с улыбкой уставился на Господина W. Но голубые глаза юноши были серьезны. Они, как и всегда, ночью и днем, независимо от того, на кого устремлял взгляд их хозяин, смотрели холодно и внимательно.
– Война… – начал Кей, и Господин W вздрогнул.
Когда кто-то называл Господина W вот так, запросто, он испытывал те же чувства, что испытывает человек, с которого на публике сорвали маску. Да, Господин W не любил масок. Но одно дело – самому, картинно раскланявшись, снять маску, другое – когда кто-то бесцеремонно ее сдергивает.
– Что? – прорычал Господин W, некрасиво оскалившись.
Кей задрал бровь и безмятежно закончил фразу:
– Тебе надо выпить. Ты, кажется, все еще на нервах после спектакля. Я же знаю – у тебя страх перед публикой.
Господин W, ожидавший вызова или удара, ошеломленно тряхнул головой. Не понимал он этого Кея. Да и никто не понимал.
– Ну… да. Есть такое дело, – неуверенно буркнул Господин W.
Кей запустил руку в карман висевшего на спинке кресла плаща и извлек плоскую фляжку. Тряхнул ее – во фляжке задорно булькнуло – и перекинул Господину W. Тот ловко поймал флягу в полете и, свинтив крышку, опрокинул в горло. Хорошенько глотнул и закашлялся. На глазах его выступили слезы. Схватившись за шею, Господин W выдавил:
– Во имя Аримана, Кей, что это за дрянь?
– Настой из шкуры ледяных кротов. Крепкая штука, надо привыкнуть.
Господин W покачал головой и сделал еще один осторожный глоток. Ухнул, выдохнул. Опустив взгляд, он обнаружил перед носом какие-то бумаги.
– Это что?
– Контракт на владение землей и заводом. И разрешение лично мне на приобретение недвижимости в пределах городской черты. Надоело, понимаешь ли, мотаться по гостиницам. Захотелось домашнего уюта.
Господин W всмотрелся в мелкую печать контракта и хмыкнул:
– И почему я должен это подписать? F ты накормил и рассмешил, P дал место в правлении. А мне что? Кроме застуженных почек?
– А тебе я принес подарок. – Кей потянулся за коробкой и легко откинул крышку.
Там, где обычно покоятся гордые лилии, кудрявые пионы или стройные гладиолусы, поблескивала новенькая снайперская винтовка с красивым ореховым прикладом. Господин W шумно сглотнул и потянулся к винтовке с видом ребенка, которого поманили леденцом. Кей наблюдал за ним с легкой улыбкой. Господин W любовно принял винтовку в руки, пробежался пальцами по стволу, передернул затвор…
– А это что за штука?
– Это, мой милый, оптический прицел. Изобретение нашего гения. Помнишь, я тебе говорил? Прирожденный химик, оптик и инженер. Собственно, он стоит за разработкой технологии, которую мы сейчас будем обкатывать на «Звезде». Доктор Бенджамен Клайв Иенс. Положи на минуту эту игрушку и подпиши контракт. И я подарю Иенса тебе.
Когда веселая парочка уже покидала гримерную, Кей обернулся и кинул долгий изучающий взгляд на зеркало, все еще покрытое красными разводами.
– На что ты там пялишься? – немедленно насторожился Господин W.
– На отражение твоей задницы, – невозмутимо ответил Кей. – Кстати, а почему именно это зеркало?
Его приятель хихикнул:
– А оно такое… необычное. Троллья работка, видать. Все в нем выглядят старыми уродами, лишь я один – как огурчик. А что?
– Да так, – пробормотал поверенный Королевы. – Ничего.
Доктор Бенджамен Клайв Иенс, он же просто доктор Иенс, молодой человек в клетчатом пальто и с рыжей бородкой, сидел в королевской ложе и послушно мерз. Он и не подозревал, что на спектакль его пригласили в качестве подарка исполнителю главной партии. Доктор Иенс вообще отличался недостатком проницательности и той милой житейской наивностью, которую так ищут и которой так восхищаются в ученых молоденькие девушки, но которая безумно раздражает старых и сварливых жен. У Иенса, по счастью, жены еще не было. Зато была подруга. Как раз о ней сейчас и зашел разговор.
Для выхода на публику Господин W – впрочем, уже изрядно перешедший в состояние Госпожи W, ставший на голову ниже Кея и любовно взявший юношу под локоток – прихватил из гримерной маску и щеголял в боевом уборе воинов сатсу, вплоть до карминовых полос, идущих от носа к подбородку, и хвостовых перьев грифа. Глаза его поблескивали из-под маски, как две спелые вишенки. С плеча свисала на ремне полюбившаяся ему винтовка. Заметно было, что Господину W не терпится испытать ее в деле. Кому-то из поздних прохожих нынче несдобровать.
Кей прислонился к перилам ложи и поддерживал беседу.
– Представляете, W, добрый доктор так и не удосужился познакомить нас со своей невестой. А ведь она должна быть прелестнейшим цветком…
– Н-не знал, что вы, К-кей, и-интересуетесь девушками, – буркнул Иенс, покосившись на веселящегося Господина W. Сказал и тут же смутился. – Я им-мею в виду – об-бычными д-девушками.
Собственное заикание злило Иенса, но еще более раздражало его неумение говорить с той легкой и счастливой наглостью, которой в избытке обладали собеседники. Вот и сейчас он испугался, что ненароком обидел Кея, хотя и сознавал прекрасно, что такого не прошибешь и паровым молотом. Будто в подтверждение, Кей рассмеялся:
– Я, друг мой Иенс, интересуюсь всем, что прекрасно. А ваша возлюбленная, несомненно, прекрасна. Она ведь подрабатывает натурщицей?
Господин W, не скрываясь, заржал, то есть залился звонким девичьим смехом.
– Что вы ржете, W? – делано возмутился Кей. – Вполне почтенная профессия. Если девушка хороша собой…
Иенс отчаянно покраснел и пробормотал:
– Мы м-можем поговорить о чем-нибудь д-другом?
– О да, можем. Сейчас мы отправимся в одно уютное здешнее кафе и там обсудим ваше последнее изобретение. Вы ведь, наверное, проголодались?
Иенс скорее дал бы отрезать себе язык, чем признался бы, что голоден, хотя ничего не ел со вчерашнего вечера. А вчера на ужин были гренки с топленым маслом и мармеладом, которые так замечательно готовит…
– Но прежде чем мы туда отправимся, скажите хотя бы, как зовут вашу юную пассию.
– Герда, – неохотно сказал Иенс. – Ее зовут Герда.
Тут уже расхохотались оба бонвивана. У Господина W даже снова потекли слезы, да и не потекли, а брызнули, будто кто-то включил под маской маленькие фонтанчики. Чтобы не упасть, он вцепился в Кея, который в свою очередь вцепился в балконные перила. Наконец, утерев слезы рукавом и слегка уняв смех, Господин W простонал:
– Ох… Тогда, Иенс, вы просто обязаны представить невесту моему другу.
– П-почему обязан? – насторожился Иенс.
Кей уже справился с веселостью и, склонив к плечу светловолосую голову, пояснил:
– Вы, доктор, совсем захирели в своей башне из слоновой кости. Даже детские сказки позабыли. А ведь это очень известная фольклорная история – о девочке Герде, которая ищет названого братца Кея, похищенного Снежной Королевой.
– И как, н-находит? – с нарастающим раздражением спросил Иенс. Ему обещали знакомство с очень крупным потенциальным благотворителем и ужин, а вместо этого пришлось выслушивать глупости двух молодых кутил.
– Тут мнения расходятся, – уклончиво ответил Кей. – Но вот что. Если ваша подруга так стеснительна и не хочет предстать перед нами во плоти, зачем неволить нежное создание? Вы ведь знаете, Иенс, что я собираюсь купить особняк в Городе? Надо будет его обставить. Так вот, я закажу вашим друзьям-художникам портрет этой молодой особы. Если портрет мне понравится, оставлю его себе. Если нет, отдам вам, но заплачу в любом случае. Соглашайтесь, Иенс! И вам, и вашей невесте, и гениальным, но нищим живописцам от моего предложения прямая выгода.
Иенс вздохнул. Ему совсем не нравилось, когда Герда, голая, полускрытая лишь цветами да нелепыми фруктовыми корзинами, позировала его вечно пьяным соседям. Дураки бесталанные, воображающие себя чуть ли не Мастерами-Троллями. Еще у них там вечные сквозняки, того и гляди продует, а легкие у нее очень слабые. В то же время это странно возбуждало: она, такая стеснительная, запросто скидывала одежду и садилась перед камином. Раскрасневшаяся, с капельками пота на узкой спине, в облаке приторного цветочного запаха, как будто сама источала и сладкий запах, и жар… Э, да что там! Господин Гуляка ведь не требует обнаженной Цирцеи. Всего-то навсего портрет… Девочка обрадуется – она всегда радуется, если художникам-неудачникам поступают заказы.
Иенс резко кивнул и сказал:
– Я передам им ваше предложение.
Получилось даже ни разу не заикнуться.
– Ну вот и отлично, ну вот и договорились! – капризно пропел… нет, пропела Госпожа W. Хотя макушка ее вместе с оперением грифа доходила сейчас лишь до плеча Кея, зато настроение было лучше некуда. – А теперь пойдемте уже отсюда! Ужасно хочется кого-нибудь пристрелить.
Глава 3
«Механический цветок»
На следующее утро мортусы крючьями выволакивали из сточных канав трупы, над обгоревшими развалинами Оперного театра кружились лишившиеся вековых насестов голуби, а горожане, покачивая головами, бормотали: «Ох, и славно нынче загуляли Господа K и W. Ох, и славно…»
Иенс очнулся в своей комнате и даже на своей постели. Очнулся от того, что у него дико болела голова, а также (тут пришлось оторвать от подушки неподъемную голову и всмотреться) основательно обожженная кисть правой руки. Кисть перематывал некогда белый, а теперь грязный платок с вышитой красными нитками монограммой «W». Глаза у молодого человека чуть ли не лопались, в горле першило то ли от копоти, то ли от сушняка, и спрут на стене весело двоился и троился – будто не восемь щупалец у морской гадины, а никак не меньше трех дюжин. Иенс застонал. Стон вышел слабый, жалобный и к тому же на редкость противный – будто форточка заскрипела на сквозняке. Молодой человек свесился с кровати, и его вырвало – прямо на коврик, любовно сплетенный Гердой из волокон трутовника. Утерев рот, Иенс снова упал на спину и уставился в обросший паутиной потолок. Комната кружилась, спазмы в желудке хоть и ослабели, но не прекратились. Вспоминать вчерашнее было мучительно стыдно.
Началось все с того, что Госпожа W пожелала испытать винтовку и отстрелила центральное хвостовое перо вороне-альбиносу. Альбиносы считались священными птицами Королевы, притом именно эта ворона проявила редкостную наглость – расселась на фонаре, под которым троица (а точнее, парочка) обсуждала планы на ночь, задрала хвост и совсем уже примерилась погадить на голову Иенсу, когда раздался выстрел. Птаха в облаке перьев и с возмущенным карканьем убралась прочь. Кей зааплодировал. Госпожа W раскланялась, прижав винтовку к груди. Иенс тоже похлопал из вежливости, хотя попасть в упитанную тварь из рогатки смог бы любой уличный мальчишка.
Подвиг Госпожи отметили для начала в одном трактире, затем в другом, и, когда трио добралось до Центральной площади, изобретателя уже основательно качало. Денег на попойки ему до недавнего времени не хватало, да и не любил Иенс пить – однако чего не сделаешь за компанию? Госпожа W тоже на ногах держалась с трудом, но в отличие от бедняги Иенса не стеснялась при каждом неверном шаге цепляться за Кея, который был – или казался – трезвее стекла. Собственно, к моменту выхода на площадь Госпожа W от Кея уже не отрывалась, обвив юношу, как змея пресловутую яблоньку. Одна ее рука в изящной черной перчатке покоилась на талии королевского поверенного, во второй зажат был импровизированный веер из перьев грифа. Перья юная особа выдрала из маски, от которой избавилась уже во втором трактире. Центральное место занимало отстреленное перо белой вороны – охотница с гордостью подобрала его под фонарем.
Госпожа W томно обмахивалась веером. Хорошенькое скуластое личико ее раскраснелось, а раскосые глаза блестели угрожающим весельем. В городе и правда было очень душно. Мартовская ночь окутала крыши и тротуары полупрозрачным флером – то ли пар, то ли туман, – и лишь изредка из мглы выныривали полицейский патруль или загулявшие компании студентов. Уже на подходе к площади молоденький и, видимо, неопытный патрульный попытался задержать троицу, твердя что-то о комендантском часе. Госпожа W звонко расхохоталась и ткнула патрульного в зубы прикладом винтовки, а когда тот рухнул на колени, обливаясь кровью из разбитых губ, добавила еще сапогом. Ей делалось все веселее. Иенса, напротив, несмотря на бурлящее в крови темное кьешнаутское и не менее кварты виски, происшедшее повергло в ужас и отвращение. Он попятился было в проулок, но Госпожа обернулась, прощебетала: «Доктор, что вы там тормозите?» – и вместо того чтобы достойно удалиться, Иенс, поджав хвост, последовал за своими мучителями.
На площадь они выбрались к полуночи. Туман здесь слегка рассеялся, спугнутый хаотичным биением многих щупалец фонтана. «Механический цветок» плевался и фыркал, цепочка фонарей за брусчаткой, залитой водой, светилась сумрачно и бледно, молчали фасады офисных зданий – ни свечки, ни огонька. Ни одной звезды в небе, затянутом белесым молозивом.
Госпожа W, цепляясь за локоть Кея, задрала голову. Острый профиль ее на мгновение обрисовался в клочьях тумана, в фонарном сиянии, и у Иенса перехватило дыхание. Нет, она ни в чем не походила на Герду. Ни ореола золотисто-рыжих волос, ни огромных, зеленых с рыжиной глазищ, ни белоснежных пышных плеч и груди – угловатая девчонка-подросток в непонятно как держащихся на ней отфортах, мешковатых брюках и просторной, не по росту, рубахе. «И все же какая пронзительная чистота линий, – подумалось Иенсу, – какая убийственная точность – так, наверное, выглядит роспись чаячьего полета под штормовыми тучами, белая вспышка, ослепительная – во мраке – звезда…»
– Совсем нет звезд, – пожаловалась Госпожа плаксивым голосом. И, обернувшись к Кею, проныла: – Милый… ты меня любишь?
– Вне всякого сомнения, – кивнул Кей.
Вопреки словам, юношу, казалось, намного больше интересовал фонтан, чем припавшая к его плечу девица.
«Дурак! – злобно прогремело где-то в районе Иенсова мозжечка. – Ну что за тупица! Если бы она так на меня смотрела…»
«А Герда?» – тут же откликнулось то ли в лобных, то ли в височных долях.
«А что Герда? – сердито буркнул мозжечок. – Герда – она и так со мной… навсегда».
С этим лобные и височные доли не могли не согласиться и заткнулись.
Между тем Госпожа W настойчивее дернула за рукав своего друга и требовательно спросила:
– А как сильно ты меня любишь?
– Офигеть как, – бросил Кей, все так же пялящийся на фонтан.
– Докажи.
– Чем?
– Принеси мне звезду.
Кей удивленно заломил бровь и уставился в мутное небо. Госпожа W расхохоталась, пошатнулась, выровнялась и снова выпалила:
– Нет, дурачок, не звезду с неба! Хотя неплохо было бы выколоть твоей старой хрычовке глаза, но до этого ты еще морально не дорос. Звезду, которая в «Цветке». В чашечке цветка.
Тут девушка ткнула пальцем в фонтан, и, словно в ответ, «Механический цветок» заревел. Полночь. В воздух ударили струи пара, и даже здесь, в тридцати ярдах от фонтана, сделалось жарковато. Но Иенс не смотрел на чудовище. Он глядел вверх, туда, где происходило странное.
Марево над площадью всколыхнулось, потревоженное крыльями белых птиц – откуда птицы? Их вереница тянула за собой огромный серебряный шар, бросивший на дома и брусчатку полотнища света, и Иенс не сразу догадался, что шар этот – луна. Над Городом почти никогда не было видно луны. И вот сейчас она выкатилась в полном великолепии и блеске и застыла между туманных стен, в самой чашечке чудовищного цветка с лепестками из раскаленного пара…
Глуховатый, но легко перекрывший вопли фонтана голос разбил серебряную грезу:
– Не туда смотрите, доктор.
Иенс опустил глаза и лишь сейчас вспомнил, в чем заключалась тайна фонтана.
«У меня с “Цветком” особые отношения, – говорил Мастер Туб. – Он уродлив. Он несомненно и вопиюще уродлив, не так ли? Не отвечай – знаю, что так. Как раз в стиле некой милой особы… А, не важно. Важно то, что я много думал. Думал о мгновении, когда уродство превращается в красоту. Это шок, понимаешь? То, что потрясает тебя до основания, меняет все твои представления о жизни. Вот, например, ты видишь жалкую нищенку, трясущуюся на куче тряпья. Руки ее в коросте, грязная, немытая, ужас, а не женщина. Потом она оборачивается. Поднимает на тебя глаза. У нее прекрасные, удивительные глаза, бездонные, черные как ночь, с мягким взглядом, густыми ресницами, с этим особым, трепещущим блеском… Вот так. Или рассвет в горах. Ты был когда-нибудь в горах? Не был? Представь нагромождения гранита и известняка, тяжелых, сгорбленных, насупленных старых великанов. Некоторые из них и вправду окаменевшие великаны, при жизни ненавидевшие свет дня. Ночью, а особенно в предрассветных сумерках они нависают над тобой, они угрожают раздавить, они страшны и уродливы. Но вот восходит солнце. Первый розовый луч касается грубого камня, и камень преображается, он словно просвечен насквозь – а на самой вершине, на утреннем ветерке трепещет маленький алый цветок…»
Туб, кажется, никогда не говорил так горячо и долго, и сейчас Иенс наконец-то понял почему. Из центра «Цветка», из окруженного паром венчика выплыл тонкий стержень, увенчанный крупным кристаллом. Кристалл впитал лунный свет, отразил его множеством граней, и из уродливого механического монстра фонтан и впрямь превратился в хрупкий белый цветок. Лепестки цветка колыхались и тянулись к породившей его луне… Белая лилия или, возможно, астра… нет, все-таки лилия.
– Ты хочешь, чтобы я достал камень?
Иенс вздрогнул и вернулся на землю. Кей смотрел на Госпожу W с непонятным выражением – то ли презрение, то ли насмешка. Госпожа W улыбалась.
– Ага. И я бы на твоем месте поспешила. Через три минуты стержень уйдет вниз.
Иенс недоуменно моргнул, и только тут до него дошло.
– Но п-пар… Он же оч-чень горячий!
– Чрезвычайно, – обольстительно улыбнулась Госпожа W. – На редкость горячий. Поэтому он и пар.
Иенсу приходилось напрягать связки, чтобы переорать фонтан, но Кей и Госпожа W даже голосов не повысили. Доктор ошалело тряхнул головой и сказал поспешно, заикаясь сильнее обычного:
– Он ж-же св-варится! Ст-тержень с кри-кристаллом в с-самом це-центре, туда се-сейчас не п-проберешься.
– Ну почему же? – хмыкнула Госпожа. – Клапаны открываются по очереди, так что при известной ловкости… Или ты струсил, милый? – Она снова смотрела на Кея и все так же улыбалась.
Кей скривил губы, скинул с плеч макинтош, протянул его девушке и шагнул к фонтану. Иенс понимал, что надо удержать безумца, но внутри у доктора отчего-то разлилась неприятная слабость – показалось даже, что сейчас его стошнит.
«А ты бы полез в пекло ради Госпожи W?» – ехидно поинтересовались височные доли.
Нет. Не полез бы. Ни ради нее, ни ради кого другого. А вот этот позер полезет, уже полез…
– Стой! – крикнула девушка.
У Иенса отлегло от сердца. Нет, конечно, она жестокая сучка, но не настолько жестокая… Госпоже W нужно было лишь убедиться, что ледяной херувимчик готов ради нее на все. Она не хочет убивать, даже патрульного вон не убила, даже ворону…
Кей обернулся на голос. Подумал ли он о том же, о чем думал Иенс, неизвестно. Кей смотрел на Госпожу, чуть прищурившись, – так не смотрят ни на возлюбленную, ни вообще на женщину. Ах да… какая же из Господина W женщина?
А та, что вызвала столь сильное душевное смятение в бедном докторе, сорвала с рук перчатки и протянула Кею.
– Дорогой, – ухмыльнулась она, – я твои штучки знаю. Притронешься к струйке пара, и – дзынь! – там уже не пар, а лед. Так что надень-ка это. Ты ведь хочешь по-честному доказать свои чувства, без гнилого мухлежа?
Кей вырвал у Госпожи перчатки и натянул на себя. Как ни странно, тонкая ткань не лопнула. Юноша развернулся и быстро пошел к фонтану. Иенс закусил губу, почувствовал солоноватый вкус. Фонтан ревел, как неведомое морское чудовище, как кракен, готовящийся пожрать стройный парусник, и уже ничуть не казался цветком.
– Сначала, – услышал Иенс из-за плеча, – кожа краснеет и покрывается волдырями. Потом лопается, и из-под нее сочится сукровица…
Иенс обернулся. Он все равно не мог смотреть, как идиот гибнет во взбесившемся фонтане, пропадает ни за что, пусть даже этот идиот – прислужник ненавистной Королевы и сам отнюдь не святой. Вместо этого доктор уставился на Госпожу, точнее, на ее красивые губы, так точно и безразлично выводящие слова.
– …мясо отслаивается от костей…
– Вам не п-противно?! – устало прокричал Иенс. – Н-нет, знаю, что н-не противно! Тогда т-так – в-вам его ни-ничуть не ж-жаль?!
Он полагал, что слова его не услышат в усилившемся реве, однако Госпожа услышала. Она замолчала и некоторое время задумчиво глядела на доктора, будто и впрямь размышляя над вопросом. В глазах ее отражался лунный свет, почему-то не серебряный, а смолянисто-черный, с багровыми крапинками в самом центре сузившихся зрачков.
– Ко-конечно, ж-жа-жа-жаль, – наконец ответила Госпожа.
Доктор не успел обидеться – девушка продолжила:
– Но я знаю, что это глупо.
– П-почему?
– Потому что огню никогда не победить лед.
Иенс неуверенно улыбнулся:
– И-извините, но с позиции эл-лементарной фи-физики…
– Огню никогда не победить лед, – повторила Госпожа, будто не слыша Иенса, – потому что огонь раньше или позже прогорит и угли угаснут, подернутся холодным пеплом. В сущности, вся Вселенная – это пепел и лед с маленькими недолговечными огоньками то здесь, то там. – Взгляд Госпожи стал пристальнее, словно она пыталась заглянуть в самую душу Иенса. – Разве не об этом говорит ваша эл-лементарная фи-физика, до-доктор?
Он открыл было рот, чтобы ответить, – и вдруг услышал пронзительную тишину. Фонтан замолчал. Все замолчало, весь мир погрузился в беззвучие, как после громового раската или орудийного выстрела. Иенс стремительно обернулся.
Кей стоял у кромки фонтана. В левой руке его, в черных перчаточных пальцах, был зажат огромный кристалл. Кристалл бледно светился, провожая катившуюся на запад луну.
– Кей, вы ж-жи!..
Радостный вопль Иенса утонул в плеске и скрежете.
Фонтан снова заработал, немедленно обдав победителя кракена струей ржавой воды. Кей отряхнулся, подошел к Госпоже – с волос у юноши капало – и без слова сунул добытое ей в ладонь. Взял свой плащ…
– Обычная стекляшка, – разочарованно протянула Госпожа W. Повертела камень в пальцах и протянула Иенсу. – Доктор, хотите посмотреть? Кажется, это селенциум. Редкий минерал.
Иенс сомкнул ладонь на кристалле и заорал – камень оказался обжигающе горячим. Непроизвольно Иенс разжал пальцы, кристалл грянулся о мостовую и разлетелся тысячей осколков. Кей, запрокинув светловолосую голову, расхохотался. Обожженный тихо стонал. Госпожа неодобрительно поморщилась:
– С вами, Иенс, только развлекаться. А ну покажите руку.
Доктор упрямо насупился и отступил. Тогда Госпожа W подошла и насильно вытащила обожженную руку, которую он стыдливо спрятал за спиной, на свет. Иенс попробовал отнять ладонь. Не тут-то было – пальчики у Госпожи были тоненькие, но железные.
До мяса, отслаивающегося от костей, дело не дошло, однако кожа полопалась, и многочисленные волдыри сочились чем-то водянистым и неприятным. Госпожа вздохнула, вытащила из рукава платочек и одним уверенным движением обмотала поврежденную кисть. Иенсу стало легче.
– А теперь, когда все уладилось, – решительно объявила девица, – нам необходимо выпить. Особенно вам, Иенс. Идемте, я угощаю.
Когда они уходили с площади, Иенс заметил, как Кей передает Госпоже W правую перчатку – левую он просто швырнул на землю. Доктор чуть отстал, сделав вид, что поправляет повязку, и согнулся над перчаткой. Тонкая ткань воняла горелым и местами расплавилась. Иенс выпрямился и внимательно пригляделся к Кею. Тот прятал левую руку в кармане плаща. Только тут Иенс припомнил, что молодой поверенный Королевы – левша. Кей так и продержал руку в кармане всю дорогу до трактира и бутылки с настойкой игмарского корня тоже принимал правой рукой.
В трактире Иенс загрустил. Угрюмо глядя в бокал с темной маслянистой настойкой – по словам Госпожи W, лучшим средством от хандры, ожогов и заикания, – он размышлял о том, как расскажет о случившемся Тубу. Несмотря на показное безразличие к «Цветку», Мастер-Тролль наверняка любил свое детище. Да что там, тролли души в собственных изделиях не чаяли, ценя их на порядок больше, чем родных детей. Когда Иенс однажды поинтересовался такой странностью, Туб неохотно объяснил.
– Во-первых, – сказал он, ворочая гаечным ключом в нутре пароаммиачного двигателя, – при Королеве мы рождались и умирали рабами.
– Так то к-когда было, – перебил Иенс, сидевший на трехногой табуретке.
Должны были подвезти свежую партию тринитротолуола, но курьер запаздывал. Иенс волновался и старался отвлечься разговором.
– Это для тебя «когда было», – передразнил Туб, выныривая из-под капота. На лысой бугристой макушке чернело пятно машинного масла. – А для нас считай вчерашний день. Мы ведь живем намного дольше людей. Так вот, говорю: когда рождаешься рабом и рожаешь рабов, лучше не привязываться ни к близким, ни даже к себе самому. Наша жизнь и сосульки талой не стоила. Другое дело – вещи. Верные. Прочные. Красивые, наконец. Сделанные на века. Мы ведь всё на века делали, это сейчас – тяп-ляп, а через месяц оно и развалится. Вот табурет, на котором ты сидишь, – я его сам сколотил. Твои кости будут в земле гнить, а табурет как стоял, так и будет стоять…
Мысль про гниющие кости Иенсу не понравилась, и он снова перебил тролля:
– Н-ну ладно, доп-пустим. Но сейчас-то в-вы не рабы.
– А сейчас нас и вообще почитай нету. Кто остался? Я, да пара племяшей моих, да старый Оскар… Королева – та хоть красоту уважала, а нувориши наши что? Одному все жрачка мерещится, второй впадает в экстаз от вида открытой язвы, третий не может жить без горы свежих трупов. А вещи, Иенс… «искусство», «творчество», высокие все эти слова… они ведь почитай единственное, что никогда не изменит. Люди уходят, умирают, предают, наконец. И ты снова остаешься один, а в руках у тебя – кисть там, отвертка, резец, а в башке – твоя мысль, и ничего ведь, в сущности, больше не надо…
Ну и как было теперь объявить Тубу, что его «на века» сделанный «Цветок» не взрывом даже разнесло – в подобной смерти есть хотя бы что-то благородное, – а изуродовали пьяные бездельники? Один из пьяных бездельников развалился сейчас рядышком с Иенсом на стуле и любовался переливами рыжего света в бутылке. Вторая – стремительно, кстати, превращающаяся во второго, будто всю женскость смывало вместе с уходящей луной, – торчала у стойки и чего-то требовала у бармена.
Иенс горестно покачал головой, глотнул, охнул, икнул и, смущенно прикрыв рукой рот, спросил – просто, чтобы что-то сказать:
– К-как вы это в-все-таки сделали?
– Что «это»? – равнодушно откликнулся Кей.
Читать бесплатно другие книги:
