Долина Молчания Робертс Нора

Моему собственному кругу,

друзьям и родным

Добро и зло, как мы знаем,

растут в этом мире вместе

и почти неразлучно…[1]

Д. Мильтон

Знай, я не тот, что был...[2]

У. Шекспир

Пролог

      В огне мелькали образы. Драконы, демоны, воины. Дети увидят их, как видит он. Старик знал: только самые юные и самые старые способны разглядеть то, что недоступно остальным. Или что люди в большинстве своем просто не хотят замечать.

     Он уже о многом им поведал. Его рассказ начался с того, как богиня Морриган сообщила магу Хойту из рода Маккена, что боги отправляют его в другие миры и другие эпохи и поручают собрать армию, которой предстоит сразиться с королевой вампиров. Великая битва между людьми и демонами должна состояться в ночь праздника Самайн в Долине Молчания, которая находится в стране Гилл.

     Старик рассказал о брате мага Хойта, убитом и превращенном в вампира коварной Лилит, возраст которой насчитывал почти тысячу лет. Еще через тысячу лет Киан вновь встретился с Хойтом и ведьмой Гленной, и они стали первыми звеньями круга шести. К ним присоединились двое уроженцев Гилла — человек, который способен менять облик, и ученый. Они перенеслись в другой мир, чтобы встретиться с остальными избранными. Последним звеном стала женщина-воин, охотница на вампиров из рода Маккена.

     Старик поведал о битвах и отваге, о смерти и дружбе. И о любви. Любовь — она загорелась ярким пламенем между магом и ведьмой; тот, кто умел менять облик, и женщина-воин тоже почувствовали взаимное влечение. Любовь упрочила круг избранных.

     Но еще многое осталось недосказанным. Триумфы и потери, страх и мужество, любовь и жертвенность — неизменные спутники борьбы тьмы и света.

     Дети с нетерпением ждали продолжения, и старик размышлял, с чего лучше начать последнюю часть истории.

     — Их было шестеро, — произнес старик, не отрывая взгляда от огня; детский шепот стих, и малыши замерли в ожидании. — И каждый оказался перед выбором: участвовать в битве или отказаться. Потому что, даже если ты отвечаешь за судьбы миров, ты все равно должен выбирать: дать бой тому, кто грозит уничтожить эти миры, или уклониться. А с этим решением, — продолжил он, — связаны и многие другие.

     — Они были смелыми и честными! — выкрикнул кто-то из детей. — И выбрали битву!

     Старик улыбнулся.

     — Именно так. Но им по-прежнему приходилось выбирать — каждый оставшийся день, каждую ночь. Как вы помните, один из шестерых был не человеком, а вампиром. Ему постоянно напоминали об этом. Он был всего лишь тенью в мирах, которые вызвался защищать.

     Итак, — сказал старик, — вампир спал.

1

     Он спал. И во сне был еще человеком. Молодым, возможно, глупым и, вне всякого сомнения, нетерпеливым. В его сне присутствовала та, кого он считал женщиной, прекрасной и необыкновенно притягательной.

     На ней было красивое платье, темно-красное, с длинными широкими рукавами и гораздо более изысканное, чем того заслуживал обычный деревенский паб. Ткань струилась по телу женщины, словно хороший кларет[3], и выгодно оттеняло белоснежную кожу. Завитки золотистых волос поблескивали над головным убором.

     Роскошное платье, драгоценные камни на шее и пальцах — все свидетельствовало о богатстве и высоком положении женщины.

     В тускло освещенной комнате трактира она показалась ему пламенем, полыхавшим в полутьме.

     Двое слуг приготовили для дамы отдельную комнату, а при ее появлении стихли музыка и гул голосов. Но взгляд ее глаз, голубых и пронзительных, словно летнее небо, встретился с его взглядом. Только с его.

     Когда один из слуг снова появился в общем зале, подошел к нему и объявил, что леди приглашает его отужинать с ней, он не колебался ни секунды.

     С чего бы это?

     Возможно, он улыбнулся в ответ на добродушные подтрунивания своих друзей, но покинул их без размышлений.

     Вот она стоит, освещенная огоньками свечей и пламенем камина, и уже наливает в чаши вино.

     — Я так рада, что ты согласился составить мне компанию. Не люблю ужинать одна, а ты? — Женщина приближается; ее движения настолько грациозны, что она словно плывет над полом. — Меня зовут Лилит. — Она протягивает ему вино,

     В ее выговоре проскальзывает какой-то странный акцент, а модуляции голоса вызывают в памяти горячий песок и буйно цветущую лозу. Так что он уже наполовину соблазнен и полностью очарован.

     Они делят скромный ужин, хотя пища его совсем не привлекает. Киан жадно впитывает ее слова. Лилит рассказывает о землях, в которых побывала и о которых он лишь читал. Женщина описывает, как гуляла среди освещенных луной пирамид, как неслась вскачь по холмам Рима, как стояла среди руин греческих храмов.

     Киан никогда не покидал пределов Ирландии, и слова женщины, а также вызванные ими образы волновали его не меньше, чем она сама.

     Он подумал о том, что Лилит так молода, а уже столько повидала. Но когда он сказал ей об этом, она лишь улыбнулась, склонившись над чашей с вином.

     — Какой прок во всех этих мирах, — спрашивает она, — если не получать от них удовольствия? Я наслаждаюсь ими. Вкус вина, вкус пищи, новые земли. Ты слишком молод, — произнесла она с медленной, проницательной улыбкой, — чтобы довольствоваться малым. Хочешь увидеть то, чего никогда раньше не видел?

     — Думаю, потребуется не меньше года, когда мне представится такая возможность, — чтобы посмотреть мир.

     — Год? — Рассмеявшись, она щелкнула пальцами. — Что такое год? Всего лишь ничтожное мгновение. Что бы ты делал, будь в твоем распоряжении целая вечность? — Лилит наклоняется к нему, и ее глаза кажутся бездонными синими озерами. — Что бы ты делал с вечностью?

     Не дождавшись ответа, Лилит встала и подошла к маленькому окну, оставляя за собой ароматный шлейф духов. — Ах, какая нежная ночь. Словно шелк на коже. — Она оглянулась, и ее дерзкие голубые глаза сверкнули. — Я ночное существо. И ты, мне кажется, тоже. Именно в темноте проявляются наши лучшие стороны.

     Киан подошел к ней, и теперь, когда она была совсем близко, исходящий от женщины аромат, смешиваясь с винными парами, заглушил все остальные чувства. И что-то еще — густое и плотное, словно дым, — окутало его разум, будто дурман.

     Запрокинув голову, она поцеловала его.

     —И если нам так нравится тьма, почему бы не провести эти ночные часы вдвоем?

     А потом все будто заволокло туманом — сон внутри сна. Вот Киан уже в карете — обхватывает ладонями ее пышную белую грудь, прижимается губами к ее горячим, жадным губам. Она смеется, когда он путается в ее юбках, и призывно раздвигает ноги.

     — Сильные руки, — шепчет Лилит. — Красивое лицо. — Именно это мне и нужно — и я беру. Ты принимаешь мое предложение? — Снова рассмеявшись, она теребит зубами его ухо. — Да? Принимаешь — молодой, красивый Киан с сильными руками?

     — Да, конечно. Да. — Он не мог думать ни о чем, кроме желания обладать ею. И это случилось. — Да, да, да.

     — Сильный, жаркий. Еще, еще. И я подарю тебе то, чего ты и представить себе не мог.

     Он задыхается, приближаясь к вершине наслаждения, и женщина приподнимает голову.

     Ее пронзительные синие глаза вдруг стали красными. Испугавшись, Киан попытался отстраниться, но руки Лилит обвили его безжалостными железными цепями. Ее ноги сомкнулись у него на талии, и Киан словно оказался в капкане. Он, как мог, старался противостоять ее нечеловеческой силе, но Лилит лишь улыбалась, обнажая клыки.

     —Кто ты? — Страх вытеснил из головы Киана все мысли, парализуя его волю и лишая возможности даже помолиться. — Кто ты?

     Его бедра продолжали ритмично двигаться, увлекая все выше к сияющей вершине, и он ничего не мог с этим поделать. Лилит схватила его за волосы и резко дернула голову назад, открывая горло,

     —Ты великолепен, — шепчет она. — И ты станешь таким, как я.

     Клыки вонзаются в его шею. Среди безумия и боли он слышит собственный крик. Чувствует невыносимое жжение, проникающее под кожу, в кровь и кости. А вместе с болью приходит чудовищное, непередаваемое наслаждение.

     Преданный собственным телом, он несется навстречу смерти в кружащуюся вихрем, поющую тьму. Тем не менее какая-то часть его все еще борется, цепляется за свет, за жизнь. Но боль и наслаждение увлекали его все дальше, в глубины бездны.

     — Ты и я, мой красавчик. Ты и я. — Лилит откидывается назад; теперь она держит его на руках, словно ребенка. Потом ногтем расцарапывает себе грудь, и из ранки начинает капать кровь — точно так же, как капает с ее губ. — А теперь пей. Пей мою кровь, и ты будешь жить вечно.

     «Нет». Это слово, молнией мелькнувшее в мозгу, так и не слетело с его губ. Чувствуя, как ускользает жизнь, он все равно цепляется за последнюю надежду. Даже когда Лилит притягивает его голову к свой груди, Киан, собравшись с силами, пытается сопротивляться. А потом ощущает на губах вкус ее крови — роскошный и головокружительный. Несущий с собой жизнь. Словно младенец у материнской груди, он пьет свою смерть.

     Вампир проснулся на закате дня в полной темноте и тишине. Спать в таких условиях он привык с тех давних пор, когда изменилась его сущность.

     За прошедшие годы Киан видел этот сон бесчисленное количество раз, но всегда заново переживал падение в бездну. Он видел свое лицо — не отражающееся в зеркалах с той ужасной ночи, — и это раздражало и сердило его.

     Вампир не жаловался на судьбу. Бессмысленное занятие. Он примирился с ней и использовал ее. Благодаря обретенному бессмертию он наслаждался богатством, женщинами, комфортом, свободой. Чего еще можно желать?

     И то, что у него не бьется сердце, — совсем не такая уж большая цена за все это. Сердце, которое стареет, слабеет и, в конце концов, неизбежно останавливается, точно сломанные часы.

     Сколько умирающих и разлагающихся тел он видел за свои девятьсот лет? Невозможно сосчитать. Даже не видя в зеркале отражения своего лица, Киан знал, что остался таким же, как в ту ночь, когда Лилит превратила его в вампира. Кости его были такими же крепкими, кожа — упругой и гладкой, глаза — яркими, зрение — острым. У него не было и никогда не будет седых волос или дряблой кожи.

     Изредка — в темноте, в одиночестве — он ощупывал свое лицо. Высокие, выступающие скулы, небольшая ямочка на подбородке, глубоко посаженные темно-синие — он помнил — глаза. Прямой нос, четко очерченные губы.

     Его облик ничуть не изменился. И не изменится никогда. Хотя иногда можно поддаться минутной слабости и лишний раз напомнить себе, как он выглядит.

     Не зажигая света, Киан встал — обнаженное тело было стройным и мускулистым — и откинул длинные черные волосы со лба. Он появился на свет, как Киан Маккена, и с тех пор сменил много имен. То, что он снова стал Кианом, — заслуга брата. Хойт не стал бы называть его иначе, и поскольку война, в которой он согласился участвовать, могла закончить его существование, было вполне справедливо вернуть себе имя, данное при рождении.

     Хотя он предпочел бы избежать гибели. По его мнению, только безумцы или очень юные, неопытные люди считают смерть приключением. Но если так распорядится судьба — умереть именно теперь, в этом месте, — он уйдет эффектно, с вызовом. И если в мире существует справедливость, вместе с ним в прах обратится и Лилит.

     Обостренное зрение позволяло ему без труда передвигаться в темноте. Он подошел к сундуку и достал один из пакетов с кровью, привезенных с собой из Ирландии. Почему-то боги позволили крови, как и вампиру, который в ней нуждается, перемещаться из одного мира в другой через их священный каменный круг.

     Хотя, конечно, это свиная кровь. Киан уже много веков не пробовал человеческой. Это вопрос его личного выбора, подумал он, вскрывая пакет и выливая его содержимое в чашку. А также силы воли и, если уж на то пошло, правил приличия. Он жил среди людей, вел с ними дела и даже спал, когда ему этого хотелось. И было бы просто бестактно питаться ими.

     В любом случае так проще делать то, что хочется, не привлекая к себе внимания и убивая по ночам беспомощных людей. Охота на живую дичь доставляла ни с чем не сравнимое удовольствие, но сама по себе была безнравственной.

     Киан привык к вкусу свиной крови и всегда имел ее под рукой, что было очень удобно. Не нужно было отправляться на охоту каждый раз, когда голод напоминал о себе.

     Он пил кровь, как люди по утрам пьют кофе, — в силу привычки и для того, чтобы окончательно проснуться. Кровь проясняла мысли, освежала голову, бодрила.

     Умываясь, Киан не зажигал ни свечей, ни огня в камине. Нельзя сказать, чтобы он был доволен бытовыми удобствами в Гилле. В средневековой атмосфере замка он чувствовал себя чужим — как и Гленна с Блэр.

     Однажды Киан уже жил в эту эпоху, с него достаточно. Он предпочитал — и еще как предпочитал! — привычные удобства с водопроводом и электричеством. И доставку еды из китайского ресторана, если уж на то пошло.

     Одевшись, он вышел из комнаты и направился к конюшне, к своему жеребцу.

     По дороге ему встречались люди — слуги, охранники, придворные, — жившие и работавшие в замке Гилла. Большинство сторонились его, опуская глаза и ускоряя шаг. Некоторые тайком скрещивали пальцы за спиной, защищаясь от демона. Но Киана это не волновало.

     Все знают, кто он. Видели, на что способны подобные ему существа, когда Мойра, этот ученый гладиатор, устроила поединок с одним из них на ристалище.

     Киан подумал, что Мойра приняла мудрое решение, попросив его, Блэр и Ларкина поймать двух вампиров, которые убили ее мать, королеву Гилла. Принцесса понимала, как важно захватить вампиров живыми и показать людям, что это за существа. Убив одного из них на глазах у своего народа, Мойра показала себя настоящим воином.

     Через несколько недель она поведет людей в бой. Стране, столько лет не знавшей войн, нужен сильный и волевой лидер, чтобы превратить в солдат крестьян и торговцев, придворных дам и советников.

     Киан не сомневался в том, что Мойре по плечу такая задача. Она храбрая, размышлял он, выскользнув во двор замка. И очень умная. А за последние два месяца она явно преуспела в боевых искусствах. Вне всякого сомнения, ее с самого рождения приучали к ведению государственных дел, а мышление ее было логичным и беспристрастным.

     В мирное время она прекрасно управляла бы своим маленьким миром. Но когда приходит война, правитель должен быть настоящим полководцем, а не только церемониальной фигурой.

     Если бы решения принимал Киан, он отдал бы власть Риддоку, дяде Мойры. Но его мнением никто не интересовался.

     Киан услышал и почувствовал ее раньше, чем увидел. И едва не повернул назад. Как-то боязно неожиданно столкнуться с женщиной, полностью владеющей твоими мыслями.

     Уж слишком часто он о ней думает.

     Избегать ее тоже не получалось — в этой войне они неразрывно связаны друг с другом. Он, конечно, мог бы уйти незамеченным. Но это было бы трусостью. Гордость — как всегда — не позволила ему выбрать легкий путь.

     Его жеребца поместили в дальнем конце конюшен, оставив между ним и другими лошадьми два пустых стойла. Киан понимал — и примирился с этим фактом, — что конюхи опасались ухаживать за лошадью демона. Он знал, что Ларкин или Хойт по утрам чистят и кормят его своенравного Влада.

     Теперь, кажется, Мойра решила сама побаловать животное. В руках она держала морковку, а другую положила себе на плечо, соблазняя Влада угощением.

     — Я знаю, тебе хочется, — ласково приговаривала она. — Она такая вкусная. Ну, возьми, попробуй!

     Киан подумал, что эти слова можно без труда отнести и к самой девушке.

     На ней было платье, надетое поверх простой льняной юбки, что означало, что тренировки на сегодня закончены. Но для принцессы она была одета довольно скромно — спокойный синий цвет с тонкой полоской кружев на лифе. На шее серебряный крест, один из девяти, отлитых Хойтом и Гленной. Распущенные волосы девушки блестящим каштановым водопадом спускались до самой талии, на лбу поблескивает тонкий обруч, символ принадлежности к королевскому дому.

     Ее не назовешь красавицей. Киан часто напоминал себе об этом — почти каждый раз, когда видел ее. Просто хорошенькая — в лучшем случае. Изящная и хрупкая, с мелкими чертами лица. Если бы не глаза. Огромные, продолговатые, они, казалось, поглощают все лицо. Серые, словно крыло голубки, когда Мойра размышляла или слушала. И похожие на дым адского пламени, когда она была взволнованна.

     У него было много красивых женщин — благодаря знаниям и опыту, накопленным за несколько столетий. Да, красавицей ее не назовешь, но он, несмотря на все старания, никак не мог избавиться от мыслей о Мойре.

     Киан знал, что без особого труда соблазнит ее, если захочет. Она молода, невинна и любопытна — а значит, очень чувствительна. Именно поэтому, помимо всего прочего, он понимал, что для развлечения, времяпрепровождения и физиологической разрядки лучше выбрать кого-нибудь из придворных дам.

     Невинными девушками Киан пресытился много лет назад — как и человеческой кровью.

     Как бы то ни было, его боевой конь не обладал подобной силой воли. Помедлив несколько секунд, Влад склонил голову и взял морковку с плеча Мойры.

     Рассмеявшись, девушка почесала жеребца за ухом, наблюдая, как он хрустит угощением.

     —Ну вот, совсем не трудно, правда? Теперь мы с тобой друзья. Я знаю, что иногда тебе бывает одиноко. Как и всем нам.

     Она протянула жеребцу вторую морковку, и Киан вышел из тени.

     —Ты его избалуешь. В кого превратится боевой конь к Самайну?

     Мойра вздрогнула, затем замерла. Но быстро справилась с испугом и повернулась к Киану.

     — Ты ведь не очень сердишься, правда? Ему нравится иногда получать угощение.

     — Кто ж от этого откажется, — пробормотал Киан.

     Смущение Мойры выдавал лишь легкий румянец на щеках.

     — Тренировки сегодня прошли хорошо. Люди собираются со всего Гилла. Добровольцев так много, что мы решили устроить еще одно ристалище на землях дяди. Там тренировать народ будут Тинин и Нилл.

     — А где разместить всех добровольцев?

     —Да, это тоже нас беспокоит. Мы примем в замке столько, сколько сможем, — и в доме дяди. Еще есть постоялый двор, а многие фермеры останавливаются у родственников и друзей. Мы примем всех желающих. Что-нибудь придумаем.

     Рассказывая, Мойра не переставала теребить крест. Не из страха перед ним, подумал Киан, просто такая привычка, когда нервничает.

     —Нужно подумать о продовольствии. Многие бросили свои поля и скот, чтобы прийти сюда. Но мы справимся. Ты поел?

     Произнеся эти слова, она покраснела еще больше.

     — Я хотела сказать, что в гостиной должен быть накрыт ужин...

     — Я знаю, что ты имела в виду. Нет. Сначала мне хотелось навестить Влада, но, похоже, его уже вычистили и накормили. — Словно услышав его слова, жеребец ткнулся мордой в плечо Мойры. — И избаловали, добавил Киан.

     Мойра нахмурилась — Киан заметил, что она раздражена.

     — Это всего лишь морковка. Ему полезно.

     — Кстати, о еде. На следующей неделе мне понадобится кровь. Прикажи, пожалуйста, чтобы в следующий раз, когда будут забивать свиней, ее не выливали.

     — Конечно.

     —Тебя это нисколько не шокирует, ведь так? По ее лицу снова пробежала легкая тень раздражения.

     — Ты используешь то, в чем нуждаешься. Я же не ворочу нос от бекона, правда? — Она сунула еще одну, последнюю морковку в руку Киана и повернулась, чтобы уйти.

     Потом остановилась.

     —Не понимаю, почему тебе так легко удается вывести меня из себя. Даже если у тебя это получается невольно. Нет. — Она подняла руку, словно останавливала его. — Не думаю, что мне хочется знать ответ. Но мне нужно поговорить с тобой о другом.

     Избежать разговора не получится, подумал Киан.

     —У меня есть пара свободных минут.

     Мойра окинула взглядом конюшню. Подслушать их смогут только лошади.

     —Ты не возражаешь, если эти минуты будут потрачены на прогулку со мной? И на приватную беседу?

     Пожав плечами, Киан сунул Владу последнюю морковку и вслед за Мойрой вышел из конюшни.

     — Государственные секреты, Ваше высочество?

     — Почему ты смеешься надо мной?

     — Вообще-то я серьезно. Ты сегодня не в своей тарелке?

     — Да, наверное. — Она откинула за спину упавшие на плечо волосы. — Война, конец света, заботы о стирке белья и провианте для армии — все это делает меня немного раздражительной.

     — Раздай поручения.

     — Я так и делаю. И все равно трачу уйму времени и сил — необходимо найти нужных людей, все подробно объяснить, организовать. Но я не об этом хотела поговорить с тобой.

     —Сядь.

     —Что?

     —Сядь. — Киан взял Мойру за руку и, не обращая внимания на то, что она попыталась сопротивляться, усадил ее на скамью. — Сядь и дай отдохнуть хотя бы ногам, если не можешь на пять минут отключиться от своих забот.

     — Я уже не помню, когда в последний раз мне удалось посидеть в одиночестве с книгой в руках. Нет, помню. В Ирландии, в твоем доме. Я скучаю — по книгам, по тишине.

     — Нужно отвлекаться время от времени — хотя бы на час. Иначе ты просто выбьешься из сил, а это не принесет пользы ни тебе, ни другим.

     — У меня такое впечатление, что я могу просто не выдержать груза, который оказался на моих плечах. — Она растерянно посмотрела на свои сложенные на коленях ладони и вздохнула. — Ну вот, опять я жалуюсь. Как это Блэр говорит? Сука, сука, сука.

     Смех Киана удивил ее; она с улыбкой повернулась к нему.

     —Подозреваю, что у Гилла еще никогда не было такой королевы.

     Мойра вновь стала серьезной.

     — Ты прав. Но скоро все станет ясно. Завтра с первыми лучами солнца мы отправимся к камню.

     — Понятно.

     — Если я подниму меч, как в свое время это сделали моя мать и ее отец, то у Гилла появится такая королева, как я. — Она бросила взгляд на ворота замка поверх кустов. — И выбора у Гилла не будет. И у меня тоже.

     — Ты не хочешь стать королевой?

     — Я сама не знаю, чего хочу, и вообще хочу ли чего-нибудь — лишь бы все это поскорее закончилось. И тогда я смогу делать то, что нужно. Я вот зачем тебя позвала. — Мойра снова посмотрела Киану прямо в глаза, словно отвлекаясь от картин, мелькавших перед ее внутренним взором. — Если я подниму меч, то, надеюсь, мы сможем найти способ провести церемонию ночью.

     Такие ласковые глаза, подумал он, и такие серьезные.

     — Слишком опасно выводить людей за стены замка после захода солнца.

     — Знаю. Присутствовать могут все желающие. А ты не можешь. Мне очень жаль. И это неправильно. Думаю, что все шестеро, весь наш круг, в такой момент должны быть вместе.

     Она снова принялась теребить крест.

     — Гилл для тебя чужой, и это я тоже понимаю, но есть одно обстоятельство, очень важное для будущего. Раньше я о нем не знала. Даже не догадывалась. — Мойра судорожно вздохнула. — Они убили моего отца.

     — О чем ты?

     — Мне нужно пройтись. Не могу сидеть. — Она вскочила и начала растирать ладони, пытаясь согреть их. В воздухе — и в крови — вдруг повеяло холодом.

     Мойра пересекла внутренний дворик и углубилась в один из садов.

     — Я никому не говорила — и тебе не хотела. Какой в этом смысл? И доказательств у меня нет — но я точно знаю.

     — О чем?

     Мойра поняла, что говорить с ним, рассказать ему обо всем будет легче, чем она думала, потому что Киан не отвлекался на эмоции.

     —Я говорю об одном из тех, кто убил мою мать. О том, с которым я сражалась. — Мойра подняла руку, и Киан заметил, сколько сил она прилагает, чтобы успокоиться. — Перед тем как я его убила, он кое-что рассказал о моем отце, о его смерти.

     — Наверное, хотел разозлить тебя. Отвлечь.

     — У него это получилось. Но, понимаешь, дело не только в этом. Я убеждена. — Не отрывая взгляда от Киана, она прижала руку к своему сердцу. — Я все поняла, когда смотрела на вампира, которого потом убила. Их жертвой стала не только моя мать, но и отец. Думаю, Лилит отправила их сюда потому, что тогда, в первый раз, они добились успеха. Когда я была еще ребенком.

     Мойра мерила шагами сад; голова ее низко склонилась под тяжестью грустных мыслей, золотой обруч поблескивал в свете факелов.

     —Все подумали, что это взбесившийся медведь. Отец охотился в горах. Его убили — вместе с младшим братом матери. Дядя Риддок не поехал с ними, потому что тетя была на сносях. Я...

     Она снова умолкла, заслышав звук шагов, и продолжила только после того, как шаги стихли.

     —Те, кто нашел их тела и привез домой, подумали, что на них напали дикие животные. Так и было. — В ее голосе появились жесткие ноты. — Только эти животные похожи на людей. Лилит подослала убийц, чтобы не осталось других наследников, кроме меня.

     Мойра снова повернулась к нему; пламя факелов отбрасывало красные отблески на ее бледном лице.

     —Возможно, в то время Лилит знала лишь то, что одним из шести будет правитель Гилла. Или убить отца тогда оказалось легче, чем меня, — я была совсем маленькой, и меня не оставляли без присмотра. У нее оставалось еще много времени, чтобы подослать убийц ко мне. Только она опять просчиталась, и вместо меня убили мою мать.

     — Убийцы мертвы.

     — Это должно меня утешить? — спросила она и тут же поняла, что Киан пытается что-то подсказать ей. — Я не знаю, что должна чувствовать. Но я знаю, что Лилит отняла у меня родителей. Забрала их, пытаясь помешать неизбежному. Мы встретимся с ней на поле брани в праздник Самайн, потому что так предопределено судьбой. Я буду сражаться — независимо от того, стану королевой или нет. Смерть моих родителей была напрасной.

     —Но ты никак не могла остановить Лилит.

     Утешение, снова подумала Мойра. Как это ни странно, деловой тон Киана успокаивал ее.

     —Надеюсь, что так. Но я точно знаю — исходя из того, что было сделано, что не было сделано и что должно быть сделано, — завтрашнее событие станет не просто церемонией или обрядом. Взявший в руки меч поведет людей на бой, отомстит за кровь моих родителей. Лилит не сможет этому помешать. Она нас не остановит.

     Мойра отступила назад и взмахнула рукой.

     —Видишь те флаги? Дракон и кладдах. Символы Гилла со дня его основания. Еще до того, как все закончится, я прикажу добавить еще один.

     Киан задумался, что же она выберет: меч, дротик, стрелу? Потом догадался. Не оружие, не символ войны и смерти, а символ надежды и жизни.

     —Солнце. Чтобы оно освещало мир.

     Лицо Мойры оживилось удивлением — и радостью.

     —Да. Ты понимаешь мои мысли и желания. Золотое солнце на белом полотнище — олицетворение света и будущего, за которое мы сражаемся. Это солнце — золотое, как слава, — станет третьим символом моей страны, и именно я дам его Гиллу. Солнце станет проклятием для Лилит. Для нее и всего, что она принесла с собой.

     Мойра залилась краской и тяжело вздохнула.

     —Ты умеешь слушать... а я слишком много говорю. Ты должен пойти в дом. Все собираются на ужин.

     Киан коснулся руки Мойры, останавливая ее.

     — Раньше я считал тебя не самой подходящей королевой для военного времени. Кажется, это один из немногих случаев, когда я ошибался.

     — Ошибешься, если меч будет моим.

     Они вошли в замок, и Киан вдруг понял, что это был самый долгий их разговор за два месяца знакомства.

     — Ты должна рассказать остальным. О своих подозрениях насчет отца. Если мы, круг, у нас не может быть тайн друг от друга, они лишь ослабят нас.

     — Ты прав. Да, ты прав.

     С высоко поднятой головой и ясными глазами она направилась в гостиную.

2

     Ночью Мойра не спала. Кто сможет заснуть накануне самого главного события в жизни? Если утром ей суждено освободить меч из каменных ножен, она станет королевой Гилла. И тогда она будет властвовать, управлять и царствовать — обязанности, которым ее обучали с детства. Но как королеве ей придется, начиная с этого рассвета, вести людей в бой. Если же ей не суждено поднять меч Гилла, она возьмет другое оружие и с радостью присоединиться к сражающимся.

     Достаточно ли нескольких недель тренировок, чтобы подготовиться к такой роли, к такой ответственности? Итак, это последняя ночь, когда она может быть сама собой, — и такой королевой, какой хотела бы быть.

     Одно Мойра знала точно: что бы ни принес ей рассвет, возврата к прежней жизни уже не будет.

     До гибели матери она верила, что заря этого дня наступит еще через много-много лет. Надеялась, что еще долгие годы мать будет рядом, утешая и советуя. Она предполагала, что ее ожидают годы мира и учебы. И когда придет время, она будет готова надеть корону, будет достойна ее.

     Но в глубине души Мойра мечтала о том, что мать будет править еще не один десяток лет, а она сама выйдет замуж. И в далеком и туманном будущем кто-нибудь из детей, которых она выносит, наденет корону вместо нее.

     Все изменилось в ночь смерти матери. Нет, поправила себя Мойра, все изменилось раньше, за много лет до этого, когда убили отца.

     А может, ничего и не менялось — просто переворачивались страницы уже написанной книги судеб.

     Теперь оставалось лишь сожалеть, что рядом с ней нет мудрой матери, и найти в себе мужество, чтобы попытаться взять корону и меч.

     Мойра стояла на высокой стене замка, освещенная слабым светом узкого серпа молодого месяца. Когда наступит полнолуние, она уже будет далеко, в суровой и мрачной долине, на поле битвы.

     Она поднялась еще выше, на зубчатую стену, заметив свет факелов, которые освещали ристалище. Сверху было видно и слышно все, что происходило на ночных занятиях. Киан использует темное время суток, обучая мужчин и женщин сражаться с существами, которые сильнее и быстрее человека. Мойра знала, что он будет гонять их до седьмого пота. Точно так же, как по ночам гонял ее и других, принадлежащих к их кругу шести, последние недели в Ирландии.

     Не все доверяли Киану — это она тоже понимала. Некоторые боялись, но, возможно, это и к лучшему. Он явился сюда не заводить друзей, а делать из людей воинов.

     Честно говоря, Мойра сама стала воином во многом благодаря именно ему.

     Кажется, она догадывалась, почему Киан сражается на их стороне, — по крайней мере, начинала понимать причины, заставившие его так рисковать ради спасения человечества. Отчасти это было следствием гордости, недостатка в которой Киан не ощущал. Он ни за что не преклонит коленей перед Лилит. А отчасти потому, что он хранил верность брату — хоть он и не желал этого признавать. Остальное можно приписать отваге и смятенным чувствам.

     У него есть чувства — Мойра знала. Хотя, конечно, трудно себе представить, какими они могут быть после тысячи лет существования. Сама она всего после двух месяцев крови и смерти совсем запуталась и с трудом узнавала себя.

     Что должен чувствовать Киан после всего, что видел и совершил, после того, что приобрел и потерял? Он знал о мире больше любого из них — о его радостях, горестях и возможностях. Нет, у нее не укладывалось в голове, как можно знать все, что известно ему, и рисковать собственным существованием.

     Тот факт, что он все-таки рисковал и даже теперь тратил время и силы на подготовку армии Гилла, вызывал у нее уважение. Хотя загадочность его натуры продолжала удивлять ее.

     Мойра не знала, как Киан относится к ней. Даже когда он целовал ее — в тот единственный, страстный и отчаянный миг. А она привыкла докапываться до сути вещей.

     Обернувшись на звук шагов, Мойра увидела приближающегося к ней Ларкина.

     — Тебе давно пора быть в постели, — заметил он.

     — Все равно я не могу уснуть: лежу и смотрю в потолок. Здесь мне лучше. — Она взяла его за руку — брата, друга — и мгновенно успокоилась. — А ты почему не спишь?