Шагнуть в неизвестность Иванович Юрий
– Не сомневаюсь. Значит, утром я вас бужу на завтрак?
– Да нет, – решительно возразила мать, – это мы утром тебя встретим на магистрали и сразу подбросим домой к готовому завтраку. Небось отощал в своих путешествиях?
Я прислушался к собственному желудку, который сразу напомнил о голоде тигриным урчанием, и чуть не подавился нахлынувшей в рот слюной.
– Кхе, кхе. Отощал не отощал, но сейчас бы литровую банку сгущенки выпил не отрываясь.
– Так деньги у тебя еще остались? – заволновалась родительница. – Купи себе хоть чего-то пожевать.
– Тогда до завтра! – успел выкрикнуть я, решив ни в коем случае не бросать последние монетки в телефон-автомат.
После чего поспешил в некое подобие киоска, в котором торговали жвачками, сигаретами, пивом и водкой. Ничего этого мне и даром было не надо, но другого на этой автобусной станции, видимо, никогда не продадут по умолчанию. А кушать хотелось все сильнее, поэтому я заглянул в маленькое оконце, пытаясь рассмотреть опухшее от беспробудной пьянки лицо продавца:
– Эй, парень, а из еды у тебя что-либо есть?
Оказалось, что и такая роскошь имеется, хоть и не пылится за стеклом с решетками. Но вся суть упиралась в наличность, и про разносолы пришлось забыть сразу. Только и получалось: могу купить либо небольшую колбаску докторской в четыреста граммов, либо две буханки серого хлеба. Причем хлеб оказался черствым и твердоватым. Глаза мои жадно пожирали аппетитную колбаску, а здравый рассудок взял под контроль непослушные губы:
– Две буханки. В кулек!
То есть получилось, что в автобус я таки уселся с каким-никаким, но багажом. Да и то от такого мизера водитель недоуменно свел брови на переносице. Билет он проверял слишком уж придирчиво, да и от вопроса не удержался:
– В Лаповку, говоришь? А чего сам-то едешь, малой, без родителей?
– Я вам не малой! – постарался отвечать я баском. – Мне уже восемнадцать. А что ростом не удался, так это еще не повод над калечным посмеиваться.
– Да ладно, извини, – прищурился как-то слишком оценивающе водитель автобуса, возвращая мне билет. – Мне просто по роду работы положено о пассажирах беспокоиться. Вон в Лаповке утром еще темно будет, кто тебя встретит?
– Я сам кого угодно встретить могу! – почти нагрубил я в раздражении.
Уселся я почти на самых задах, ибо две трети мест пустовало. И моя рука сразу, непроизвольно потянулась в кулек. Отщипывал небольшой кусочек, старался неспешно подносить его ко рту и наблюдал за остальными пассажирами. Дел ко мне ни у кого не было, а когда минут через десять тронулись в путь, то вообще большинство попутчиков сразу стали готовиться ко сну. Разве что некоторые еще бродили, выбирая место получше, или общались с водителем. А моя рука заработала с утроенной скоростью. Давно мне такой вкусный хлеб не попадался! Не иначе как местные хлебопеки смело могут выигрывать любые конкурсы на самую ароматную буханку года.
Как оказалось, я отныне тоже могу участвовать в конкурсе на скоростное поедание хлебобулочных изделий. Не прошло и получаса, как моя рука с раздражением уже выгребала последние крошки из кулька. Кушать стало нечего! Зато взамен так захотелось пить, что напала икота. Причем так серьезно напала, зверски. Прям хоть волком вой.
Хорошо еще, что добрые люди не перевелись в юдоли нашей славянской. С заднего сиденья из-за моей спины послышался сочувствующий женский голос:
– Почто хлеб всухомятку ешь? – И как только рассмотрела? Скорее всего, видела меня у киоска. – Аль запить нечем?
– А вот и нечем, – оглянулся я, – тетушка. Поиздержался в пути совсем.
– Эк ты разъикался, болезный. Так всех перебудишь.
– А что делать?..
– Коль хочешь, милок, чаем угощу горячим из термоса. Больше у меня ничего из питья нет.
– О! Да мне даже как-то неудобно напрашиваться, – забормотал я, но тетка уже села со мной рядом со своей сумкой и стала доставать термос.
– Чего тут скромничать, дело житейское. Да и должны люди помогать друг другу. Вот, пей на здоровье! На травах, сама заваривала! И лист брусничный, и малиновый, и мята лесная со зверобоем.
Мне и в самом деле в нос ударил такой букет запахов, что я не сдержал удивленного мычания. Хотя как только начал пить не совсем уж горячий чай, мне вдруг показалось, что я заглатываю в себя змею. Картинка показалась настолько явственной, что я дернулся, икнул и пролил себе на грудь угощение.
– Да что это с тобой? – забеспокоилась тетка. – Сделай сразу несколько больших глотков, икота сразу пройдет.
Подумалось, как я буду выглядеть в глазах попутчицы, если стану плести о какой-то змее. Я прикрыл глаза и в самом деле сделал несколько больших глотков, утешая себя мыслями, что мне мерещатся кошмарные воспоминания той минуты, когда меня силком заставляли проглотить первые щиты. От таких воспоминаний поневоле шизофреником станешь.
Но цель оказалась достигнута, икота прошла, и я с облегчением откинулся на спинку сиденья.
– Спасибо огромное!
Но тетка попалась из тех живчиков, которым в дороге не спится, и теперь она ожидала ответной благодарности за свой чай в виде разговора. Причем вопросами она меня засыпала несколько странными: как мне живется с таким росточком, как вижу свое будущее, не мечтаю ли стать артистом и как вообще отношусь к идее хорошо заработать на ниве цирковых выступлений.
Вначале я хихикал и отшучивался, потом мне стало такое внимание надоедать, а потом на меня вдруг навалилась такая дремотная апатия, что я совершенно перестал отвечать и почти не осознавал, что происходит. Только потом припомнил, что тетка ходила к водителю пару раз да после этого чуть ли не силком вновь пыталась меня напоить чаем. И опять видение проглатываемой змеи заставило меня непроизвольно сопротивляться, отказываясь от лишнего угощения.
А потом мы стали выходить. Краешком сознания я понимал, что до Лаповки автобус еще не доехал, но вот все остальное тело мне уже не подчинялось. Словно сомнамбулу, тетка вывела меня из автобуса, тот уехал, и мы остались вдвоем на ночной и пустынной магистрали. Но тут же моя попутчица резво схватила меня за руку и насильно поволокла по обычной грунтовке в сторону ближайшего леса. Несмотря на свежий и довольно-таки бодрящий ветерок, осознание действительности и чувства осязания ко мне так толком и не вернулись. Как и моя хваленая сообразительность. Апатия, кажется, добралась и до последнего уголка моего сознания, которое продолжало бороться и пыталось что-то зафиксировать в памяти, потому что толстенные деревья – это было последнее, что я помнил.
Очнулся от луча яркого света, бьющего мне в приподнятое чьими-то пальцами веко. Дернулся всем телом и сразу услышал мужской голос:
– Глянь, шевелиться начал коротышка!
– Потому что не всю порцию выпил, – отозвался знакомый теткин голос. – А добавку так вообще расплескал.
– Соображаловки у тебя нет, Ефремовна! – стал сердиться мужчина. – Учишь тебя, учишь!.. На его массу тела и одной кружки с лихвой хватает. Помереть ведь мог!
– Так ведь не помер!
– Это у него реакции только остались. От такой дозы он теперь еще часа два валяться будет.
– Да какая разница? – недоумевала тетка. – Живой, да и ладно. Плати – и я пошла себе. Больно надо задерживаться.
– Э-э, нет! Пока шеф лично товар не осмотрит, ни о каком расчете и речи быть не может. Вдруг он глухонемой? Или вообще работать откажется?
– Что ты мелешь?! – сразу повысила тон Ефремовна. – Когда это я глухонемого подсовывала?
Началась самая обычная ругань из одной ненормативной лексики. Но у меня волосы встали на голове дыбом не по этой причине. Ситуация слишком уж напоминала ту, при которой выкравший меня из Рушатрона кречи торговался со зроаком на стенах крепости Дефосс. Там тоже хотели деньги сразу, но без управляющего торг был неуместен. Так выходит, что я и сейчас попал в нечто подобное?!
Слышал о таком! Читал! Но чтобы самому в такое дерьмо вляпаться?! Кошмар!
Неужели меня опять захватили в некое подобие рабства?
Пришлось напрячь все отупевшие после отравы извилины мозга и фильтровать каждое услышанное слово. Хоть одно радовало: меня кушать не собирались! Использовать на запасные органы – тоже. Убивать ради развлечения – тоже не желали. А вот использовать в некоем развлечении – скорее всего, попробуют. И не просто временно, а с явной мотивацией привлечь меня к работе на постоянной, практически добровольной основе. Потому что, судя по всему, некоей частной цирковой труппе срочно требовались карлики и недоростки для выступлений на подпольных креативах.
Вскоре голоса стихли, куда-то удалившись, а я попытался встать на ноги и дать деру. Мягко говоря, фиг что получилось. Сесть-то я еще смог, как и осознать себя несвязанным, а вот дальше этого дело не шло. Все тело казалось словно напичканным ватой. Причем ватой болезненной и неприятно колющей. В любом случае следовало вылежаться и набраться хоть немножечко сил. Раз они меня принимают за слабака, то пусть так и думают, мне главное – ноги как следует прочувствовать.
Обратил я внимание и на разухабистую музыку, доносящуюся вперемежку с гомоном пьяных голосов. Где-то неподалеку явно гуляла лихая свадьба или нечто подобное. То есть вокруг меня однозначно людские поселения, а не глухой, дремучий лес.
Но не успел я вновь улечься в прежнюю позу, как ко мне пожаловали посетители. Все та же переругивающаяся пара и сам шеф собственной персоной. Даже глаз открывать не пришлось, достаточно было услышать скрипучий, повелительный голос:
– Док, вколи ему чего взбадривающего!
Его помощник-мужчина без единого слова выполнил приказ, и я постарался не дергаться, когда игла мне вонзилась в плечо.
– Когда он очнется?
– Минута-полторы, – выдал информацию странный представитель здравоохранения.
А я про себя стал отсчитывать секунды. Когда досчитал до сотни, довольно правдиво сыграл возвращение в сознание. Вздрогнул, открыл глаза, осмотрелся с подозрением и спросил:
– Где это я? – Складывалось впечатление, что во внутренностях какого-то битком набитого реквизитами сарая.
– Дома, – вполне ласково ответил мужик, на лице которого из-за буйной растительности только глаза и просматривались. Вылитый орангутанг! Да и фигурой он на этого обитателя джунглей смахивал один к одному.
– А вы кто такие? – прочистил я окончательно горло вторым вопросом.
– Вот это уже от тебя зависит. Можем стать твоими родными и близкими, а можем рассердиться твоему непослушанию и…
– Мне ближе родственники, – перебил я его деловито, чувствуя, как с покалыванием в пальцах мои ноги обретают чувствительность.
– Ха! Да ты вполне себе адекватный и понимающий парень! – обрадовался бородатый шеф. – Мне такие нравятся.
– А я вообще от себя в восторге! – похвастался я с улыбкой.
Играть так играть! Если уж от зроаков ушел, то от наших родных славянских циркачей тем более сбегу!
Только и пожалел мимолетно о том, что опять у меня на пути вдруг возникают непредвиденные задержки. Да о том затосковал, что родители напрасно будут ждать в предрассветном тумане останавливающийся автобус. Но последнюю неприятность легко исправить. Достаточно только добраться до мобильного телефона.
Глава третья
Ехал себе, никого не трогал…
Кажется, с первых фраз нашего разговора шеф данной шарашки опознал меня вполне лояльным и готовым на все работником. Хотя вопросами засыпал с головой.
– Как тебя зовут?
– Саша Резченко.
– Может, и «погоняло» у тебя похожее?
– Ага! Все друзья Резким кличут.
Дальше мне пришлось дотошно пояснять, что кличка ко мне прилипла такая с детства за ленивость и редкую прожорливость. Коснулись причины маленького роста, соврал, что все в роду такие. Стали выяснять мои умения: плел правду, что особых не имею, зато очень талантливый и очень способный. Про родственников признался, что ждут и волнуются, но в то же время дали мне полную свободу в действиях и выборе собственной стези в жизни.
После чего орангутанг перешел к деловой части:
– Заработать хочешь?
– Очень хочу. Но сколько? И что надо делать?
– Нам в труппу позарез нужен карлик, ну а твой заработок будет напрямую зависеть от исполненных номеров во время выступлений. Чем рискованней номер, тем больше получаешь. Вплоть до ста баксов за ночь. А при хороших заказчиках и все двести.
– Согласен, – просто ответил я, напуская на лицо самое плотоядное выражение.
– Чего это ты? – вдруг возмутилась тщательно прислушивавшаяся тетка. – А мне в автобусе совсем другое говорил!
– Ха! – воскликнул я с издевкой. – С каких это пор настоящие менеджеры передачи «Алло, мы ищем таланты!» стали на таких затрапезных маршрутах подрабатывать?
По-другому пока я за свое похищение отомстить не мог, но шефу и доктору моя отповедь понравилась. Они оскалились:
– Лихо!
– Видать, шутить любишь?
– Еще бы! От моих шуток ушки прекрасных дам сворачиваются трубочкой, чем мужчины и пользуются, говоря всякие гадости и держась за эти трубочки.
Оба мужика теперь хохотнули от всей души, а орангутанг похвально хлопнул своими огромными ладонями:
– Так и знал! Ты словно рожден быть клоуном. Хочешь попробовать? Причем если получится у тебя аккомпанировать нашему мэтру, то уже сегодня получишь первую зарплату. Выступление через час-полтора.
Я чистосердечно удивился:
– А сейчас сколько?
– Далеко за полночь. Но ведь это не важно. Ибо! – Шеф поднял вверх свой корявый палец и выдал философскую притчу: – Артисты выступают не когда им хочется, а когда в них нуждаются! – после чего замер, прислушиваясь к доносящимся шумам, и стал торопиться: – Значит, согласен?
– Без сомнения!
– Но учти, Резкий, пока не войдешь в полное доверие, за тобой будут присматривать, и сбежать тебе не удастся. Охранники сразу ноги переломают.
Хоть как эти слова ни звучали угрожающе, я постарался бесшабашно фыркнуть:
– Никогда не убегал от сытной кормушки! Только и у меня есть три требования.
– Сколько?! – Тон орангутанга стал еще более угрожающим.
– Всего лишь три, – стараясь не вздрогнуть, стал перечислять я, загибая пальцы. – Дайте мне пожрать вначале, потом десять баксов в виде аванса и, наконец, телефон для одного звонка. А то опять родители шум подымут, меня не дождавшись.
Казалось бы, вопрос с телефоном мог оказаться самым проблемным, но шеф решил его первым. Просто молча достал телефон и протянул мне. Но когда я стал набирать номер, к моему лицу приблизился огромный, покрытый черными волосами кулачище и раздался подрагивающий от угрозы голос:
– Вот сейчас тебя слегка и проверим!..
Но я и так догадывался, что подобные шутки с моей стороны не прокатят. Родители мне все равно помочь не смогут, а голова моя треснет после первого же удара. Если уж в эту труппу не боятся людей похищать, то нравы здесь царят более чем жестокие.
Поэтому говорил просто и без всяких затей:
– Ма, извини, что разбудил. Но меня встречать не надо. Я тут работу себе нашел, если понравится, могу и надолго задержаться.
– Но у тебя все в порядке? – сразу напряглась мать.
– Ха! Естественно! Чуть позже перезвоню и похвастаюсь новой работой более подробно. Папе привет!
После чего вернул телефон, но руку оставил протянутой:
– Где мой червонец баксов?
– Нет при себе! – вызверился орангутанг.
Но иного ждать не приходилось.
– Тогда хоть пожрать чего-то дайте! А то прямо тошнит от голода.
Шеф мотнул своей косматой головой и, отправляясь к выходу, буркнул:
– Док, отведи Резкого к мэтру, пусть его подготовит к выступлению да накормит попутно. А ты, Ефремовна, пройди ко мне!
Довольная тетка тут же помчалась следом за орангутангом. При этом она премерзко виляла задом и что-то рассказывала льстивым голосом, ожидая щедрой подачки за проданного ею человека.
Видать, что-то в моем взгляде проклюнулось с особой зверской ненавистью, потому что док нахмурился и забеспокоился:
– Да ты никак на Ефремовну обозлился?
– А как же! Ей вон сразу заплатят, а мне даже чирика в аванс не дали! – пришлось мне выкручиваться с деланой обидой.
– Да ты не сомневайся, шеф у нас щедрый! Не обидит, – наущал мой провожатый, с некоторым успокоением подталкивая за плечи к выходу. – Почему ползешь? Плохо себя чувствуешь?
– Да ноги как ватные, – соврал я. Хотя уже в данный момент был готов припустить с самой максимальной скоростью. Лишь бы возможность для побега представилась.
– Ничего, еще полчасика – и все пройдет. Так что на арене сможешь и кувыркаться, и плясать, и что твоя душенька пожелает. Конечно, после согласования с мэтром.
– Ух, солидно звучит, – поддакнул я, пытаясь тем временем рассмотреть окружающие нас территории. – Он что, такой старый?
– Ха-ха! Не то слово! – развеселился док. – С него уже песок сыпется! Сейчас сам увидишь.
Оказалось, что мы не в сарае находились, а в будке огромного рефрижератора. Тот стоял на дальних задворках какого-то поместья, огороженного высоченным забором. Причем забор освещался прожекторами, и даже вскарабкаться по нему такому недорослю, как я, было бы и в теории невозможно. Сама центральная усадьба вообще искрилась разноцветными огнями, переливалось сполохами и гирляндами, и оттуда как раз неслись та самая музыка и шум веселящейся дискотечной тусовки.
А прямо на лугу возвышался вполне аккуратненький и милый, словно сошедший со средневековых рисунков, цирковой шатер. Небольших размеров и не слишком высокий, как представлялось по современным понятиям, он и внутри выглядел несколько нестандартно: манеж вдавался в боковую стенку, а трибуны для зрителей располагались всего в одну треть круга. То есть мест хватало лишь на две, максимум две с половиной сотни посетителей. «Домашний цирк», не иначе!
Не совсем вежливо док протолкнул меня в помещения под трибунами и заорал еще издалека:
– Ленька! Тут тебе шеф помощника прислал! Парню восемнадцать лет, но роль карлика словно под него сшита. Готовь к выступлению! – Мы вошли в некое подобие гримерной, где копошилась одетая в клоунский балахон фигура. – И покорми малого, с дороги он. Зовут его Резкий, пока стажируется у тебя. – Уже поворачиваясь уходить, со смешком добавил: – Он считает, что все мэтры старые и дряхлые. Точно как ты!
Его смех еще долго слышался в этой гримерной, а я стоял и с немым ужасом пытался рассмотреть и понять суть стоящего передо мной человека. Скорее всего, он был молод, об этом и гладкая шея говорила, и розовая кожа на груди. Но вот с лицом его когда-то сотворили страшные вещи. От глаз вертикально вверх через лоб пролегло два безобразных широченных шрама. Более узкие шрамы служили продолжением бровей и тянулись к самым ушам. Еще одни, короткие, стягивали щеки. Но самые жуткие шрамы уродовали клоуна, служа как бы продолжением губ. Получалась эдакая маска ужасного, жутко хохочущего мима. И если в первый момент хотелось отпрянуть от такого лица, то, присмотревшись, в голову начинали закрадываться мысли, что это обычный розыгрыш. Просто фантазия подсказывала, что это и в самом деле умело наложенный великим мэтром клоунский макияж. И тогда от понимания и озарения губы сами начинали растягиваться в улыбке.
Но у меня не растянулись, потому что я увидел и всмотрелся в глаза человека: полные боли, тоски и безысходности. Таких глаз даже мне, в худшие мои дни видеть, в зеркале не доводилось. Так что местный мэтр совсем не радовался своей работе.
Но удивить его мне удалось. Потому что он поинтересовался:
– Разве тебе не смешно?
– Никогда не смеюсь над плачущими, – изрек я с некоторым пафосом. – Потому что сам такой.
Клоун и расслабился, и смутился одновременно, сообразив, что перед ним тоже калека.
– Извини! Я так привык к одной и той же реакции на мой вид, что давно стал садомазохистом в такие моменты. Жалею себя и упиваюсь собственной жалостью, словно идиот. Ты голоден? Давай сюда!
Он призывно махнул рукой и увлек за ширмочку, в еще меньшую подсобку, где кроме двухъярусной кровати все остальное место занимал стол и некое подобие табуретки. Причем стол оказался заставлен готовыми блюдами, мясной нарезкой, консервами, фруктами, салатами и солениями, бутылками с вином, соками и водами. У меня дар речи потерялся от такого изобилия, и я бухнулся на единственную табуретку.
– Налетай, не стесняйся, – усаживаясь на кровать, он немного запнулся, перед тем как произнести мое имя: – Резкий! У меня все артисты подкармливаются в любое время дня и ночи. А я тебя тем временем введу в курс нашей жизни. Ты как, сам к нам или по наущению со стороны?
– Ха! – вырвалось у меня презрительное восклицание. – За такие «наущения» я бы эту Ефремовну в ее собственном дерьме утопил!
Может, мне и не стоило вот так с ходу раскрываться, но парень лишь понятливо кивнул, закрывая тему словами:
– Да, та еще сволочь!
Но потом и в самом деле перешел к предстоящему выступлению:
– На манеже когда-нибудь выступал?
Я уже не сдержался и к тому времени стал энергично пережевывать роскошную котлету по-киевски, поэтому только отрицательно мотнул головой.
– Ну, это не трудно. Главное, смотри, как делаю я, и во всем мне подыгрывай. Мало того, если и просто будешь стоять полным истуканом, то мы все равно неплохо отыграем. Помимо этого на вот эти мои репризы тебе желательно ответить и действовать вот так.
Несмотря на молодость, парня и в самом деле можно было считать мэтром цирковой клоунады. Не могу утверждать, что все его жесты, ужимки или фразы претендовали на оригинальность или уникальность, но мне многое понравилось. Не слишком-то увлекаясь цирком, я и юмористические программы просматривал весьма редко, отдавая разве что тотальное предпочтение КВН, но услышанные сейчас шутки просто обязаны были нравиться публике. Причем даже без добавки в виде неповторимого в своей оригинальности лица.
Когда с контурной обрисовкой программы выступлений мы закончили, я, так и не прекращая есть, провел ладонью над своим лицом:
– Леонид! Кто это тебя так?
И опять легко читалось противоборство двух стихий в глазах у парня: бешенство и смирение. Причем все это на фоне досады, которую клоун попытался разъяснить в первую очередь:
– Когда меня об этом спрашивают, я готов убить человека за бестактность. Но ты имеешь на такой вопрос полное право, извини.
– Да ладно, не хочешь – не отвечай.
– Нет, отвечу! – Парень чуть помолчал, словно собираясь с мыслями. – Меня нашли в пятилетнем возрасте цыгане на окраине одного из черноморских городов. По их словам и по моим воспоминаниям, я умирал от страшной ножевой раны в области живота. А лицо уже было заживлено более года. Спасти им удалось меня чудом, отдавать меня властям они побоялись, потому я так и остался с ними на два года. А потом меня не погнушались продать в кочевой балаган. – Он протяжно вздохнул. – Вот с тех пор, уже восемнадцать лет, я и перехожу от одного владельца к другому.
Я поспешно прожевал внушительный кусок заливного языка и только тогда воскликнул:
– Так почему же ты до сих пор не сбежал?!
Леонид вначале грустно рассмеялся, глядя сквозь полотняные стены куда-то в безмерность, а затем пробормотал:
– Кому я там нужен? Даже если бы у меня скопились огромные средства, все равно операция меня от уродства не спасет. А здесь… – Он пожал плечами. – Не так уж и плохо… иногда.
– Я думаю! – выдавил я с набитым ртом.
Вот в тот момент мы оба и обратили внимание, что со мной явно что-то случилось. Потому что я ел словно конь! Да что там конь: как два коня! И по всем здравым, логическим выкладкам должен был как раз взорваться от переедания. Почти одновременно мы посмотрели со страхом на мой вздувшийся живот. И пока я его трогал дрожащими пальцами, клоун шепотом поинтересовался:
– А он не лопнет?
– Понятия не имею, – прошептал я в ответ.
– Ты всегда так много… хм… кушаешь?
– Первый раз в жизни! – ответил я чистую правду. – Просто увлекся, наверное, твоими шутками и рассказом. А чего мы шепчемся?
– Шепот – единственное лекарство, когда меня начинает разбирать смех. Ибо, если я начинаю хохотать, никто вокруг тоже не может удержаться. Так что тогда ты точно лопнешь.
Странные у него лекарства, хотя остальные рассуждения выглядели вполне логично: жить хотелось в любом случае и умирать от смеха было совсем не смешно. Поэтому я тоже всеми силами сдержал собственный, рвущийся наружу смешок и встал на ноги. Чуток подвигал корпусом. Попытался наклониться чуть вперед, после чего не сдержал нервного хихиканья: из-за вздувшегося живота я не видел собственных коленок! Как там издеваются в таких случаях над толстяками? А! Зеркальная болезнь!
Не иначе мне и в самом деле надо срочно избавиться от излишков пищи?..
Я так и замер в этих размышлениях. Ничего в животе не урчало. Тошнота тоже отсутствовала полностью. Диафрагма не сдавливалась, дышалось легко. Ничего не онемело и не затекло. Мало того, и последнее наблюдение поражало больше всего: во мне кипела такая энергия, что я почувствовал беззаботное ребячество и желание кувыркаться.
Только вот временный наставник смотрел на меня расширенными глазами, и вкупе с его оригинальным лицом это выражение могло рассмешить кого угодно. Но я таки еще чудом сдержался, подвигался более интенсивно и вынес для себя сиюминутную классификацию:
– Обжора прожорливый, прикормленный, дорвавшийся до обжорства.
Вот тут Леонида и прорвало. И я понял, почему его смело можно считать мэтром клоунады: только за один его заразительный смех! Он хохотал так заливисто, так легко и проникновенно, что удержаться от ответной реакции мог бы лишь покойник.
Ну и я грянул. После первой минуты у меня затряслись коленки, и я присел на табуретку. После второй минуты у меня заныли живот, позвоночник, и в поисках более удобного положения я сполз на пол. Еще через минуту я уже стоял на коленках, бесполезно пытаясь перекатиться с раздувшегося живота хотя бы на бок.
В общем, истерия истинных профессионалов юмора!
Именно так и подумал ворвавшийся к нам шеф всего этого балагана. Но сам смеяться не стал, имея в своем арсенале весьма эффективное средство борьбы с беспричинным смехом. Он просто завыл, словно пароходный гудок, моментально переведя наши сознания из фазы веселья в фазу непроизвольного испуга. И когда мы, полуоглушенные, замерли, пытаясь вдохнуть воздух, вполне деловым голосом проговорил:
– Вижу, что сработались! Молодцы! Готовьтесь к выступлению, через полчаса начинаем.
Развернулся и сгинул. Только и осталась на месте заросшего лица колышущаяся разноцветная занавеска. Глядя на нее, Леонид уселся на кровати, озадаченно почесал макушку и благоразумным шепотом стал размышлять:
– Странно! Уже и утро скоро, а этим нуворишам представления захотелось.
Я с трудом облокотился на табуретку, стараясь смотреть только на плотный брезент, и тоже шепотом поинтересовался:
– А это плохо или хорошо?
– Все зависит от количества ими выпитого и от качества собравшейся компании. Тут чаще всего такие отбросы собираются, что прямо на манеже блевать хочется.
– Так давай сбежим! – с горячностью предложил я, вспомнив, что пора «делать ноги», а вслух перечисляя: – Покушали, так сказать, пора и честь знать! По принципу: «Гости, а не надоели ли вам хозяева?»
– Ты забыл, что там я никому не нужен, – окончательно погрустнел мэтр.
– Там? – Неожиданно я вспомнил о мире Трех Щитов, представил, как этого парня излечивают первым щитом и он становится вполне приятным и симпатичным на вид. – Ха! Может, за этим забором ты никому и не нужен! – Я встал на ноги и теперь смотрел на парня в упор. – Но я знаю место, где тебя если и не вылечат сразу, то на твое уродство не обратят ни малейшего внимания.
Ноль эмоций. Леонид просто чуть сдвинул меня в сторону и вышел в большую гримерную. И уже там, нанося уверенными движениями цветной макияж на свои шрамы, напомнил:
– Ты забыл, как тебя сюда доставили? Ты забыл про охрану и угрозы? А ведь ты даже не догадываешься, что это за место.
– Поделись секретами, если не боишься.
Я подошел и встал рядом, с изумлением наблюдая, как уродливые шрамы на глазах превращаются в уникальный портрет самого развеселого и счастливого мима на свете. Только вот слова изо рта этого мима выходили жуткие и кошмарные:
– Я-то уже ничего не боюсь. Да и уйти возможность имею в любое время, а вот тебя ни за что не выпустят. Охранники – звери. Хозяева поместья – вообще вурдалаки в человеческом теле: заправляют торговлей наркотиками во всем районе. Их гости… Эх, по каждому из них виселица плачет. Мохнатый, это которого мы шефом кличем, вообще последняя сволочь и убийца. Только за последние месяцы от его рук погибло несколько человек. Девочка-ассистентка: в нее попал топор во время репетиции по метанию ножей и прочей металлической прелести. И кажется, совсем не случайно. Предыдущий карлик задохнулся в ящике факира, потому что Мохнатый не потрудился его вовремя оттуда достать после представления. Воздушный акробат вдруг сорвался с трапеции и разбился прямо на представлении. Зато в каком восторге были зрители!..
Я отказывался верить собственным ушам. Хотя чего еще можно было ожидать от людей, занимающихся киднеппингом? Но все равно разум пытался отыскать какие-то отговорки, оправдания, намеки на ложь или напрасные наговоры. Такого просто не может быть в моей родной стране! Такого просто вообще не может быть во Вселенной.
Но печальные глаза изувеченного в детстве мэтра лгать не могли. Каждое сказанное его губами слово было правдой. А то, что правда была высказана равнодушно-омертвевшим тоном, пугало еще больше, чем если бы он кричал, вопил и брызгал во все стороны истерическими слезами.
Из моих легких только и вырвалось фанатичное, сокровенное желание:
– Тогда здесь все надо сжечь! Лишь огонь очистит эту землю!..
Клоун взглянул на меня с покровительственным интересом:
– Экий ты… резкий!
И в следующий момент он стал резко бледнеть. До нашего слуха донеслось мощное женское контральто:
– Ленечка! Дорогой! Я лечу к тебе!
– Это Плата – жена хозяина! – Губы парня дрожали и проступали синевой даже под гримом. – Прячься! Под кровать! И сиди как мышь, что бы ни случилось!
Его тон не допускал и малейших возражений, поэтому я юркнул за занавеску и с огромным трудом втиснул свое распухшее от последней кормежки тело под кровать. Втиснул, а потом с ужасом представил, что случится, если на эту кровать кто-нибудь завалится. Но даже шевелиться было поздно: невидимая женщина уже находилась в гримерной и с хорошо слышимым бесстыдством домогалась Леонида:
– Ну! Чего ты сегодня такой недотрога? Я так по тебе соскучилась! Так хочу тебя приласкать и обнять.
– Ага! Заметно было вчера твое желание меня ласкать и обнимать.
– Ну не обижайся, котеночек! Я ведь такой нервной бываю из-за этой дурацкой работы. Порой сама себя не узнаю. Ну! Обними меня!
– Угомонись, Плата! Сюда сейчас Мохнатый вернется, да и остальные уже на манеж сходятся. Еще и карлика нового за мной следить приставили, где-то здесь вертится. Представление вот-вот…
– Это ты угомонись! – в раздражении воскликнула женщина. – В гробу я видела твоего Мохнатого вместе с его карликами!
– Точно что видела.
– Не смей мне дерзить! Я ведь пришла сюда, чтобы тебя обрадовать: представление отменяется! Напоила кого следует и все устроила. Так что ваш орангутанг и в самом деле сейчас вернется, но лишь для отмены представления. После чего ты сразу отправишься ко мне, дверь на зеленой веранде оставлю открытой. И попробуй только хоть на пять минут где-то задержись!
Властный голос замолк, сменившись перестуком каблуков. Хозяйка поместья, а может, правильнее сказать, супруга владетеля поместья, удалилась. Я со стонами и хрипами выбрался из-под кровати и опять выглянул в гримерную. Леонид стоял посреди помещения, плечи его поникли, а из глаз текли крупные слезы.
– Ну, ты чего? – приблизился я к нему и попытался потрепать по плечу. – Нам нельзя плакать. Мы с тобой тогда слабеем. А слабеть нам вообще никак нельзя.
– Как я ее ненавижу! – воскликнул клоун, сжимая в бессилии кулаки. – Как я эту тварь ненавижу!
Мне хотелось еще какими-то словами утешить или подбодрить несчастного калеку, но тут и в самом деле послышался издалека взбешенный голос Мохнатого:
– Мать вашу! Представление отменяется! Все по норам! И не дай бог кого пьяным завтра после обеда поймаю! Репетировать будем! – Заскочив к нам, он только хищно оскалился и рыкнул: – Мэтр, новенький у тебя под личной опекой! Продолжай его учить и готовить к выступлениям. Сам потом больше заработаешь.
И опять умчался куда-то из шатра. Клоун безысходно вздохнул, подошел к умывальнику и стал смывать раскраску с лица. При этом он бормотал:
Читать бесплатно другие книги:
