Искушение злом Робертс Нора
— Ради миссис Стоуки. — Элис пробежала взглядом по лицам. — Опять же — развлечение. — Она неловко чувствовала себя в форме официантки, но ей удалось вырваться всего на двадцать минут. К тому же у нее все равно не было ничего темного, кроме черной майки. — Они через минуту уже начнут.
— Я сяду позади. — Клер не имела ни малейшего желания идти к гробу и смотреть на покойника.
«Эй, Бифф, давненько тебя не видела. Жаль, что ты умер».
Эта мысль вызвала у нее нервный смешок, к глазам подступили горячие слезы. «Что она тут делает? Какого черта она тут делает? Она здесь ради Кэма, — напомнила себе Клер. И она здесь, чтобы самой себе доказать, что она может высидеть в этой маленькой перегретой комнате всю церемонию, как ответственный взрослый человек».
— Ты в порядке? — шепотом спросила Элис.
— Да. — Она глубоко перевела дух. — Нам лучше сесть.
Они с Элис сели, и Клер обвела взглядом комнату в поисках Кэма. Она заметила Мин Атертон в темно-синем, искусственного шелка костюме, лицо ее было строго, глаза сияли. Рядом в ней, склонив, словно в молитве, голову, сидел мэр.
Вокруг стояли в праздничной одежде фермеры, торговцы и механики, говорили о делах и о погоде. Женщины из городка окружали миссис Стоуки, Кэм стоял сбоку и с застывшим неприступным лицом наблюдал за матерью.
Чак Гриффтс прошел вперед, повернулся лицом к присутствующим и стал ждать. Перешептываясь и шаркая ногами, люди расселись по стульям.
Тишина.
— Друзья, — начал Чак, и воспоминания нахлынули на Клер.
Комната была набита до отказа оба вечера, пока тут стоял покойник. В Эммитсборо не было мужчины, женщины или ребенка, который не знал бы Джека Кимболла. И все пришли. Слова, которые они говорили, перепутались у нее в голове, но смысл остался. Печаль и сожаление. Но никто, никто из них не знал такого горя, как она.
На панихиде в церкви было полно народу, и вереница автомобилей, направлявшихся на кладбище, протянулась на несколько кварталов.
Кое-кто из тех, кто оплакивал ее отца, пришел и сегодня. Они стали старше, грузнее, с менее пышными шевелюрами. Они заняли свои места, сидели, храня молчание и думая свои думы.
Обитательницы городка окружали тогда Розмари Кимболл, как сейчас окружают Джейн Стоуки. Они поддерживали ее плотной стеной, исполненные сочувствия, исполненные облегчения от того, что их вдовство еще впереди, маячит где-то в туманном будущем.
Они нанесли тогда в дом еды: ветчину, картофельный салат, кур, чтобы накормить понесших утрату. Еда ничего не значила, а вот проявленная людьми доброта заполнила пустоту.
А через несколько дней — всего через несколько дней — разразился скандал. Джек Кимболл, которого все так любили, стал теперь авантюристом, которого обвиняли во взяточничестве, подкупе, подделке документов. Горе ее все еще кровоточило, а ее заставляли признать, что ее отец — врун и обманщик.
Но она так этого и не признала. Не признала она и того, что он покончил жизнь самоубийством.
Кэм увидел ее. Он был удивлен тем, что она пришла, и отнюдь не порадовался, увидев, какая она бледная, какие у нее расширенные глаза. Она смотрела прямо перед собой, крепко вцепившись в руку Элис. «Интересно, что она видит, что слышит», — подумал он. Он был уверен, что она, как и он, не слушает Чака Гриффитса, разглагольствовавшего о вечной жизни и всепрощении.
Но остальные слушали. Слушали с застывшими лицами, сложив руки. И боялись. Им всем дано предупреждение. Если кто-то из них нарушит Закон, он будет безжалостно вырван из их среды. Гнев немногих был равноценен гневу Темных Сил. И все слушали, и все запоминали.
И за сумрачными взорами и склоненными головами таился страх.
— Мне пора назад. — Элис стиснула руку Клер. — Пора назад, — повторила она. — Клер?
— Что? — Клер заморгала. Люди начали подниматься и выходить. — А-а.
— Я смогла выкроить время, только чтобы придти на службу. Ты поедешь на кладбище?
— Да. — Клер надо было посетить и могилу отца. — Поеду.
На заднем дворе Гриффитса выстроилось с полдюжины машин. Люди спешили на свои фермы и в свои магазинчики, да к тому же не столь уж многие готовы были потратить время на то, чтобы посмотреть, как Биффа Стоуки опустят в землю. Клер встала в хвост вереницы и приготовилась к недолгой неспешной поездке. Отъехав от городка на десять миль, печальный кортеж въехал в открытые железные ворота.
Клер почувствовала, что пальцы у нее вспотели, когда она повернула ключ зажигания и выключила мотор. Она продолжала сидеть в машине. Гроб подняли и понесли. Клер увидела: гроб несли мэр, доктор Крэмптон, Оскар Руди, Лесс Глэдхилл, Боб Миз и Бад Хьюитт. Кэм шагал рядом с матерью. Они шли, не касаясь друг друга.
Клер вышла из машины и пошла в противоположную сторону, вверх по холму. Пели птицы, как они обычно поют в теплое майское утро. Сильно, сладко пахло травой. То тут, то там, среди надгробий и каменных плит лежали пластмассовые цветы или венки. Они не завянут. «Интересно, — подумала Клер, — понимают ли положившие их люди, насколько грустнее выглядят эти яркие искусственные краски, чем поникшие гвоздики или увядающие маргаритки».
Здесь покоилась ее семья. Родители матери, ее сестры и братья, молодой кузен, умерший от полиомиелита задолго до рождения Клер. Она ходила среди могил, а солнце слепило ей глаза и жгло лицо.
Она не преклонила колен перед могилой отца. Она не принесла цветов. Она не плакала. Стояла и снова и снова перечитывала надпись на надгробии, пытаясь уловить что-то существенное, оставшееся от него. Но не было ничего — лишь гранит и трава.
А Кэм, стоя рядом с матерью, наблюдал за Клер. В солнечном свете волосы ее казались медными. Они стали яркими и блестящими, словно живые. Он стиснул пальцы, ощущая потребность дотронуться до чего-то живого. А всякий раз, как он клал руку на руку матери, на ее плечо или на спину, он ощущал что-то холодное и твердое. У нее ничего не осталось для него, не было даже потребности в нем.
Однако оставить ее он не мог, не мог повернуться и уйти к Клер, положить руку на эти яркие, блестящие волосы, почувствовать жизнь, ее потребность в нем.
«Он ненавидит кладбище», — подумал Кэм, и вспомнил, как смотрел однажды в разверзнутую могилу ребенка.
Когда Клер направилась к выходу с кладбища села в машину и уехала, он понял, что остался совсем один.
Весь остаток дня Клер лихорадочно работала. Как одержимая. Ее вторая металлическая скульптура была почти готова. Когда настанет время дать стали остынуть, она выключит горелку, снимет шапочку и возьмется за глиняную модель руки Эрни.
Она не в состоянии была ничего не делать.
Работая ножами и руками, и деревянными паллетками, она лепила, оглаживала, придавала глине форму. Работая над кулаком, она чувствовала заключенный в нем вызов. Жажду действия — в мускулах предплечья. Тоненькой проволочкой она терпеливо заровняла трещинки в глине, затем провела по всему влажной кистью.
Из приемника гремела музыка — самый пронзительный, скрежещущий рок, какой она только смогла найти. Исполненная кипучей энергии, она смыла глину с рук, но отдыхать не стала. Не могла. На соседнем рабочем столе лежал большой кусок вишневого дерева с уже почти выдолбленной сердцевиной. Клер взяла свои инструменты — стамески, деревянный молоток, нутромеры и направила всю свою энергию на работу.
Она прервала свое занятие, лишь когда солнце настолько село, что она вынуждена была включить свет, затем переключила музыку с рока на классику, но такую же страстную, такую же заводную. Мимо мчались машины, но она их не слышала. Зазвонил телефон, но она к нему не подошла.
Все ее остальные проекты отошли на задний план. Она была всецело поглощена деревом, его возможностями. И вкладывала в него всю силу своих чувств. Избавлялась от них. У нее не было ни наброска, ни модели. Лишь воспоминания и потребность их выразить.
Пальцы у нее были уверенные, умелые, способные на тонкую работу. У нее щипало глаза, но она терла их тыльной стороною ладони и продолжала работать. Огонь разгорался в ней ярче и ярче.
На небе высыпали звезды. Взошла луна.
Кэм видел, как она стояла, согнувшись над работой. Деревянный напильник так и ходил в ее руке. Под потолком горели яркие голые лампочки, притягивая к себе светлых мотыльков, отчаянно махавших крылышками в смертельной пляске. Гремела музыка: взвизгивали скрипки и басовито вторили им виолончели.
Лицо Клер, ее глаза сияли победоносным блеском. Каждые две-три минуты она поглаживала дерево пальцами, как бы что-то ему сообщая, — Кэм не понимал что именно.
В очертаниях чувствовалась необузданность и сила. Это был чей-то профиль. Он вошел в гараж и увидел, что это — лицо, мужское лицо, голова поднята и запрокинута, словно человек глядит на солнце.
Кэм молчал, он потерял счет времени, наблюдая за ней. Но он чувствовал, какая исходит от нее страсть. Она проникала в него и сливалась с его собственной страстью, вызывая чуть ли не боль.
Клер отложила инструменты. Она медленно слезла с табурета и отошла. Она прерывисто дышала — настолько прерывисто, что даже приложила руку к сердцу. Она смотрела на свое творение, и к удовольствию примешивалась боль.
Ее отец. Такой, каким она его помнила. Каким любила. Динамичный, энергичный, любящий. Живой. Главное — живой. Сегодня она, наконец, нашла способ воспеть его жизнь.
Она повернулась и посмотрела на Кэма.
Она не подумала о том, почему ее не удивляет то, что он здесь. Она не задалась вопросом, не опасен ли этот прилив волнения и готова ли она ответить на то, что она читала в его глазах.
Он поднял руку и дернул вниз дверь гаража. Раздался звук металла, ударившего о цемент. Она не шелохнулась — стояла молча и ждала, чувствуя, как напряжены все ее нервы.
Кэм шагнул к ней. Музыка была заперта с ними — она гремела, отражаясь от стен, пола, потолка.
Руки его легли на ее лицо, шершавые ладони обхватили его, большие пальцы провели по губам, потом по скулам и утонули в ее волосах. У нее перехватило дыхание, когда он откинул ей голову, прижался к ней всем телом. Но дрожь пробежала по ней не от страха. И вырвавшийся из ее горла звук, когда он впился губами в ее губы, был победоносным.
Никогда еще никто не был ему так нужен, как в эту минуту она. Все страдания, вся боль, вся горечь, накапливавшаяся в нем в течение дня — все растаяло от одного прикосновения к ней. В его руках была сама энергия, пульсировавшая жизнью. Изголодавшийся, он глубже проник в ее рот, чувствуя, как бьется у его груди ее сердце.
Руки его переместились на ее бедра, потом ниже. Он готов был вобрать ее всю в себя — так сильна была его жажда обладания. Ругнувшись, ничего не видя, спотыкаясь, он потащил ее на кухню.
Хоть бы была тут кровать, чтобы можно было опустить Клер на матрац. И погрузиться в нее.
Он нетерпеливо дернул ее рубашку, сорвал ее через голову и отшвырнул. Взял в руки ее груди и прижал ее к стене.
Она рассмеялась и потянулась его обнять — в этот момент он пригнулся и прильнул губами к ее груди — она застонала. Сжала кулаками ему голову и так держала.
А он, казалось, наслаждался ею. В нем была дикая, неуемная жажда обладания, поистине сбивавшая ее с ног. Она выгнулась, предлагая ему всю себя. Желая получить больше. Кровь в ней бурлила от прикосновения его зубов к ее нежной коже. Она чувствовала, почти слышала барабанную дробь, которую отбивала кровь под ее кожей. Она забыла, что способна испытывать такую страсть к мужчине. Этот голод, который могло утолить лишь исступленное слияние. Ей хотелось, чтобы он взял ее сейчас, стоя. Быстро, неуемно.
Он стянул ее джинсы с бедер, и его умелый, опасный рот переместился ниже.
Он провел языком по сразу съежившейся коже ее торса. Она покачнулась, и ее ногти вонзились ему в плечи. Под джинсами она была голая, и он застонал от удовольствия. Он слышал, как она что-то быстро, на одном дыхании шепчет, но не понимал, о чем она. Да и не думал об этом. Ноги ее подкосились — он подхватил ее под ягодицы — руки у него были жесткие. А рот требовательный и алчный.
Она умирала. Должно быть, умирала. Живой человек не может такого чувствовать. Волны ощущений — одна за другою — прокатывались по ее телу. Его руки, эти длинные, ненасытные пальцы. И рот. Боже, его рот. В глазах его, казалось, плясали огни. С каждым вздохом она заглатывала горячий, тягучий воздух — он переполнял ее, требуя выхода. Она закричала, дернула его, снова притягивая к себе, чувствуя, что больше она не вынесет. Жаждя еще и еще.
Он дышал так же прерывисто, как и она. Выключатель щелкнул над ее головой. Он снова взял в руки ее лицо, прижал его к стене.
— Смотри на меня. — Он мог бы поклясться, что пол уходит у него из-под ног. — Черт бы тебя побрал, я хочу, чтобы ты смотрела на меня.
Она открыла глаза и утонула взглядом в его глазах. Мелькнула паническая мысль: она в капкане. Попала к нему в темницу. Губы ее дрогнули, раскрылись, но слов не было — она не способна была выразить свои чувства.
— Я хочу смотреть на тебя. — Его рот снова жадно впился в ее губы. — Я хочу тебя видеть.
Она падала. В бездонную пропасть. Беспомощно. И он был рядом, тело его было мучительно жаркое, а плитки ее разгоряченной спине казались ледяными.
Она почувствовала потребность сорвать с него рубашку — полетели пуговицы, уступая ее нетерпеливому желанию ощутить его кожу. «Совсем потеряла над собой власть», — подумала она. Потеряла над собой власть и радуется. В неменьшем возбуждении, чем он, она провела руками по его влажной коже, стремясь сбросить все остальные преграды.
А он, ругаясь, принялся сражаться с ее сапогами, пока она не засмеялась. Она сцепила руки за его спиной и принялась покусывать его горло, грудь.
Скорей, скорей, скорей — колотилась в голове мысль, пока они сдергивали друг с друга и освобождались от остатков одежды.
А потом покатились по полу кухни, оглушенные музыкой. Он отбросил ногой одежду и перевернул стул. Не прерывая поцелуя, они перевернулись. Теперь она была наверху — он сгреб ее за бедра и приподнял.
«Вот теперь, — подумала она. — Слава Богу! Теперь!»
И выгнувшись, она приняла его. По телу ее пробежала дрожь — один раз, другой, по мере того как она раскрывалась навстречу ему.
Отбросив назад голову, изогнувшись всем своим длинным стройным телом, она закачалась. Сначала медленно, потом быстрее, быстрее поистине лишая его рассудка своим все убыстряющимся ритмом. Он стиснул ее руки, глядя, как она скачет на нем.
Какая бесстрашная. Это было единственное слово, которое его мятущийся ум нашел для нее. Она казалась такой бесстрашной, возвышаясь над ним, слитая с ним, наполненная им.
Он почувствовал, как она вся напряглась, достигнув высшей точки. И он чуть не задохнулся, выбросив все из себя.
Она соскользнула на него, обмякшая и взмокшая от пота. Он лениво поглаживал ее по спине, пока они оба старались обрести дыхание. Повернув голову, чтобы поцеловать ее волосы, он понял, что давно этого ждал.
— Я-то ведь пришел, чтоб спросить, не хочешь ли выпить пивка, — пробормотал он.
Она вздохнула, зевнула и уютнее прижалась к нему.
— Нет, спасибо.
— Ты становишься чертовски притягательной, когда работаешь.
Она улыбнулась.
— Вот как?
— Господи, конечно. Я бы так и съел тебя заживо.
— Мне так и показалось. — У нее хватило сил опереться рукой об пол и посмотреть на него сверху вниз. — И мне это понравилось.
— Отлично, потому что мне хотелось стащить с тебя все эти тряпки с тех самых пор, как ты остановила меня в коридоре наверху. — Он взял ее грудь в руку, провел большим пальцем по соску, все еще твердому как камешек и влажному. — Из тебя получилась отличная девочка, Худышка. — Он передвинулся и сел, держа ее на коленях. — А у тебя все еще носок на одной ноге.
Она взглянула вниз и подогнула ноги — одну голую, а другую в толстом темно-красном носке. Возможно, в жизни ее и были лучшие минуты, но она не могла припомнить.
— В следующий раз, может, сначала надо будет снять сапоги. — Она положила голову ему на плечо и с сожалением подумала, что скоро надо будет вставать. — Пол стал что-то уж больно твердым.
— Он с самого начала был твердым. — Но ему еще не хотелось вставать. Она так хорошо сидела, прильнув к нему — он мечтал об этом, но не ожидал, что так будет. — Я видел тебя на похоронах. Вид у тебя был усталый.
— Мне нужна кровать.
— Можешь распоряжаться моею. Она рассмеялась, но подумала, не слишком ли быстро они шагают.
— Сколько ты за нее хочешь?
Он взял ее за подбородок и повернул ее голову к. себе.
— Поедем ко мне домой, Клер.
— Кэм…
Он покачал головой и крепче сжал ее подбородок.
— Лучше уж я сразу все проясню. Я ни с кем никогда не делюсь.
Она почувствовала такой же приступ паники, что и в тот момент, когда увидела в его зрачках свое отражение.
— Не в том дело, будто у меня кто-то есть… — начала она. — Отлично.
— Но я не хочу делать прыжок, чтобы потом упасть и; расшибить себе физиономию. То, что сейчас произошло, это…
— Что?
Заглянув ему в глаза, она увидела, что он снова улыбается. Теперь ей нетрудно было улыбнуться ему в ответ.
— Это было здорово. Безусловно здорово. Он подумал, что сумеет справиться с ее колебаниями. Он медленно провел рукой по ее бедру, выше — по ребрам, увидел, как потемнели ее глаза. Тогда он нагнул голову и прильнул к ней поцелуем, не отпуская ее, пока она не застонала.
— Я хочу, чтобы сегодня ты была со мной, у меня дома. — Не спуская с нее взгляда, он зацепил зубами ее нижнюю губу, чуть прикусил и отпустил. — Договорились?
Эрни видел, как они вышли из дома через парадную дверь. Окно у него было открыто, и он услышал, как раскатился по улице звонкий смех Клер. Держась за руки, они прошли к машине Кэма. Затем остановились и долго целовались, не в силах оторваться друг от друга. «Она позволяет ему ласкать ее», — подумал Эрни, и низ его живота обожгло огнем.
Он проследил за тем, как они сели в машину и уехали. Ярость кипела в нем. Он тихо поднялся, запер дверь своей комнаты и зажег черные свечи.
А в лесу собрались посвященные. Они не стояли в кругу. Им было не до ритуала, многие из них тряслись от страха. Перед ними был алтарь, на котором казнили одного из них. Это было напоминанием и предупреждением.
Их созвали сегодня, через несколько часов после похорон, чтобы они подтвердили свою приверженность, во время предстоящего, обряда каждый выпьет смешанного с кровью вина.
— Братья мои, один из нас лежит сегодня в земле. — Жрец заговорил тихо, но все перешептывания мгновенно смолкли. — Был нарушен Закон, и проявивший слабость наказан. Знайте, всякий, кто презреет Закон, кто сойдет с пути, будет покаран. Мертвецы мертвы. — Он помолчал, медленно поворачивая голову. — Есть вопросы?
Никто не осмелился задать вопрос. Он был доволен.
— Теперь нам нужно кем-то пополнить свои ряды. Рассмотрим имена и представим их нашему Повелителю.
Мужчины принялись переговариваться, то и дело споря по поводу кандидатов, совсем как политики. Жрец не вмешивался. У него уже был кандидат. Не желая затягивать дело, он вышел на середину и поднял руки.
Воцарилось молчание. — Нам нужна молодость, сила и преданность. Нам нужен ум, открытый для изучения разных возможностей, тело, достаточно сильное для выполнения груза обязанностей. Наш Повелитель хочет, чтоб это были люди молодые, одинокие, злые. Я знаю одного, который уже готов, уже алчет. Его надо лишь направить, подчинить дисциплине. С него начнется новое поколение поклонников Князя Тьмы.
И имя было написано на пергаменте, который вручат четырем властителям ада.
ГЛАВА 12
По субботам Эрни работал на автозаправке «Амоко» с восьми утра до половины пятого дня. Это его вполне устраивало. При таком распорядке получалось, что он вставал и уходил из дома еще до того, как его родители вылезали из постели. А к тому времени, когда он возвращался домой, они были по горло заняты работой в своей пиццерии «Рокко». Та что с того момента, как заначивалась его смена на автозаправке и до часа ночи, он мог делать, что хотел.
Сегодня вечером он собирался завлечь Салли Симмонс к себе в комнату, закрыть дверь, врубить музыку и как следует ее трахнуть.
Решив воспользоваться Салли, он задумывался о ней еще меньше, чем задумывался о том, какую рубашку надеть утром. В худшем случае она была заменой, а в лучшем случае символом его истинного желания. Образ Клер, лежащей в постели с Кэмероном Рафферти, преследовал Эрни всю ночь. Она предала его и их общую судьбу.
Он найдет способ наказать ее за это, а пока отыграется на Салли.
Он заправил молочный фургон. Пока счетчик отсчитывал позади него доллары и галлоны, он рассеянно посмотрел вокруг. Вот старый мистер Финч, в клетчатых шортах, из-под которых выглядывали его узловатые белые колени, вышедший прогулять своих двух избалованных ирландских террьеров.
На Финче была спортивная каскетка, зеркальные солнцезащитные очки и футболка с надписью «Мэриленд за команду Крэбс». Он кудахтал и сюсюкал над своими террьерами, как будто те были парой младенцев. Эрни знал, что он обязательно пройдет по Главной улице, пересечет ее и зайдет на автозаправку «Амоко», чтобы съесть там пирожок и сходить помочиться. Так он делал всю свою жизнь, каждую субботу.
— Как дела, молодой человек? — спросил Финч, как спрашивал каждую субботу.
— Все в порядке.
— Вот вышел немного прогуляться с моими девочками.
Влетел Лесс Глэдхилл, опоздав как всегда. У него был одутловатый, хмурый вид, свидетельствующий о явном похмелье. Буркнув что-то невнятное Эрни, он прошел в гараж поменять пробки на «Мустанге-75».
Подкатил Мэтт Доппер на своем потрепанном «Форде-пикапе», в кузове которого ехало трое его псов. Выругавшись по поводу цены на бензин, он взял с прилавка пачку сигарет «Бул Дерэм» и отправился на ферму.
Подъехал и Док Крэмптон заправить свой «Бьюик», вид у него был сонный. Он купил пачку лотерейных билетов и посочувствовал мистеру Финчу, жаловавшемуся на бурсит.
К десяти утра, казалось, весь город уже перебывал здесь. Эрни переходил от колонки к колонке, заправляя автомобили, набитые хихикающими девчонками-подростками, направлявшимися на прогулку. В других машинах сидели мамаши с ревущими младенцами или же старики, орущие друг на друга из окон своих тачек и мешавшие работать.
Когда он во время своего первого перерыва вошел внутрь автозаправки, чтобы выпить коку, Сканк Хэггерти, владелец станции, сидел за стойкой, жуя пирожок и флиртуя с Ривой Уильямсон, тощей, длинноносой официанткой из заведения «У Марты».
— В общем-то, я собиралась сегодня вечером вымыть голову и наложить маску на лицо. — Рива усмехнулась, перекатывая во рту клубничную жевательную резинку.
— Меня твое лицо вполне устраивает. — Сканк[5] полностью оправдывал свое имя. Никакое количество мыла, дезодоранта или одеколона не могло отбить тот едва заметный запах потных носков, источавшийся сквозь его поры. Но он был холост. А Рива дважды разведена и в стадии охоты.
Она хихикнула, отчего Эрни буквально закатил глаза. Заходя в туалет, расположенный в дальнем конце автозаправки, он все еще слышал их поддразнивания и ерзанье. Он обнаружил, что в туалете кончились бумажные полотенца. А следить за этим входило в его обязанности. Поворчав, он вытер руки о джинсы и двинулся к складскому помещению. Рива в это время визгливо засмеялась.
— О, Сканк, ну ты даешь.
— Дерьмо, — пробормотал Эрни и снял сверху коробку с бумажными полотенцами. За картонной коробкой он увидел книгу, лежавшую обложкой кверху. Облизывая пересохшие губы, Эрни взял ее.
«Магические дневники Элистера Кроули». Когда он начал перелистывать страницы, оттуда выпал листок бумаги. Он быстро схватил его, озираясь через плечо.
Прочти. Поверь. Присоединись.
Когда он засовывал записку в карман, его руки дрожали. Он ни секунды не сомневался, что записка предназначалась ему. С помощью своего телескопа он кое-что видел. А подозревал еще больше. Так, примечая и подозревая, он держал язык за зубами и ждал. Теперь же его вознаграждали за это, предлагали вступить в их круг.
Его юное одинокое сердце было готово выскочить из груди, когда он засовывал книжку под рубашку. Импульсивно он вытащил из-под нее пентаграмму, и та теперь свободно болталась на шее у всех на виду. «Пусть это будет его знаком», — решил он. Они увидят, что он все понял и ждет.
Клер подставила голову под струю воды в душе. Она ощущала одновременно и саднящую усталость и полноту радости. Закрыв глаза и что-то напевая, она намылила свое тело. «Оно пахнет Кэмом», — подумала она и поймала себя на том, что ее рот растянулся в глуповатой улыбке.
Боже, что за ночь.
Она медленно провела рукой по всему телу, вспоминая. Она была уверена, что имела за плечами достаточно много всякого рода романтических встреч, но ничто ни в коей мере не могло сравниться с тем, что произошло между ними прошлой ночью.
Он сделал так, что она почувствовала себя самой сексуальной женщиной на свете. И самой горячей и ненасытной. В течение одной ночи они дали друг другу больше, чем им с Робом удалось за …
«Уф-ф. — Она покачала головой. — Никаких сравнений, — предупредила она себя. — Особенно с бывшими мужьями».
Она отвела назад волосы и напомнила себе, что впереди у нее еще очень долгий путь. Разве она сейчас не оказалась под душем именно из-за того, что, проснувшись рядом с Кэмом, она ужасно захотела прильнуть к нему и приласкаться? Даже после бурной любовной ночи, а может быть, как раз после нее, ощущаемая ею потребность в ласке просто поразила ее.
«Это просто секс», — уверяла она себя. Да, действительно, потрясающий секс, но не более. Если дать волю своим чувствам, то это только запутает все. Как это всегда и бывало.
Поэтому она хорошенько поплещется в горячей воде, а затем насухо, докрасна вытрется. Потом вернется в спальню и устроит с ним возню. Улыбнувшись, она открыла глаза и дико закричала.
Прижавшись лицом к стеклянной загородке душа, там стоял Кэм. Когда он с хохотом открыл дверь и встал рядом с ней под струю, она чертыхнулась.
— Напугал тебя?
— Бог мой, ну и идиот же ты. У меня буквально сердце остановилось.
— Дай-ка проверю. — Он положил руку ей на грудь и хмыкнул. — Нет, пока бьется. Почему ты не в постели?
— Потому что я здесь.
Она смахнула с глаз волосы. Его взгляд скользнул по ней от самой ее макушки до кончиков пальцев, а затем в обратном направлении. Еще до того, как его пальцы прикоснулись к ней, она почувствовала, как сердце ее заколотилось чаще.
— Мокрая, ты выглядишь потрясающе. Худышка, — Он коснулся губами ее влажного плеча. — На вкус тоже хороша. — Продолжая целовать ее шею, он добрался до ее губ. — Ты уронила мыло.
— Мммм. Большинство несчастных случаев дома происходит именно в ванной. — Это настоящие ловушки.
— Пожалуй, лучше я подниму его. — Скользнув вниз вдоль его тела, она взяла кусок мыла и прижалась губами к его коже. Шум его дыхания смешался с шумом льющейся воды.
Он думал, что этой ночью истощил всю свою энергию, что желание, которое бушевало в нем и так мучило его, наконец-то было удовлетворено. Но оказалось, что оно лишь стало еще более отчаянным и острым. Он поднял ее и прижал спиной к мокрому кафелю, ее глаза были как расплавленное золото. И сливаясь с ней, он неотрывно смотрел в них.
— Хочешь есть? — спросил Кэм Клер, стоявшую у окна спальни и пытавшуюся высушить волосы.
— Умираю от голода, — ответила она, не оборачиваясь. Насколько хватало взгляда, вокруг были леса, одни леса, темные, густые, зеленеющие. Он окружил себя ими, спрятался среди них. Вдали на западе виднелась красноватая гряда гор. Она представила себе, как выглядит этот пейзаж, когда солнце опускается за горы, расцвечивая небо вокруг.
— Как ты разыскал это место?
— Это принадлежало моей бабушке. — Застегнув пуговицы на рубашке, он подошел к ней и встал рядом. — Эта земля уже сотню лет принадлежала семье Рафферти. Бабка сохранила ее, а затем передала мне. — Здесь прекрасно. Вчера вечером я ничего как следует не рассмотрела. — Она улыбнулась. — Пожалуй, вчера вечером я вообще ничего толком не видела. Просто заметила, что дом стоит на холме.
Неудивительно, ведь вчера, подхватив ее на плечо, отчего она рассмеялась, он внес ее в дом, а затем наверх в свою спальню.
— Когда я вернулся сюда, то решил, что мне необходимо место, где я бы мог побыть вдали от города. Мне кажется, что отчасти у Паркера были сложности именно из-за того, что он жил в той квартире над винным магазином и никуда не мог от него деться.
— Значок шерифа — тяжелое бремя, — произнесла она мрачным тоном, за что он тут же и дернул ее за ухо. — Ты сказал что-то насчет еды.
— По субботам я обычно завтракаю у «Марты». Он взглянул на часы. — Но я уже опаздываю. Может быть, мы найдем что-нибудь съестное здесь.
Клер это устраивало гораздо больше. Она знала, что кумушки-сплетницы скоро распустят свои языки — не было никакой возможности предотвратить это. Но, по крайней мере, хоть в это утро они оставят ее в покое.
— Ты покажешь мне весь дом?
До сих пор она видела только спальню с огромной высокой кроватью, деревянным полом из досок разной ширины и потолок.»Да, еще ванную комнату», — вспомнила она. Глубокая керамическая ванна с кранами, просторная душевая из стекла и кафеля. Пока она одобряла его вкус, в особенности то, что он не боялся использовать цвет, но ей хотелось увидеть и все остальное.
Несмотря на события последних двенадцати часов она отлично знала, что человек жив не одной постелью.
Он взял ее за руку и повел.
— Там наверху еще две спальни.
— Три спальни? — Она приподняла бровь. — Заглядываешь вперед?
— Можно сказать и так.
Он дал ей осмотреть и второй этаж, наблюдая, как она одобрительно кивает головой и комментирует увиденное. Ей понравились потолочные светильники и полы из твердой древесины, большие окна и атриумные двери, ведущие на террасу.
— Ты ужасно аккуратный, — сказала она, когда они стали спускаться.
— Один человек много не мусорит.
Она лишь засмеялась и поцеловала его.
У нижней ступеньки лестницы она остановилась, чтобы как следует рассмотреть гостиную с ее высоким потолком, потоками солнечного света и индейскими ковриками. Одна стена была выложена из речного камня с вделанным в нее просторным камином. Стояла там и софа, низкая и мягкая, на которой так приятно было вздремнуть.
— Ну, это… — Она сошла со ступеньки, обернулась и тут увидела скульптуру. Он поставил ее около открытой лестничной клетки, расположив так, чтобы солнечный свет, льющийся сквозь стеклянную крышу, падал прямо на нее. Все это для того, чтобы любой вошедший через парадную дверь или стоящий в гостиной, мог видеть ее.
Скульптура была почти в четыре фута высотой, изломанная конструкция из бронзы и меди. Совершенно очевидно, что она задумывалась как нечто чувственное — подобие женской фигуры, высокой, стройной, обнаженной. Высоко поднятые руки, летящие назад медные волосы. Клер назвала ее «Женственность» и стремилась выразить в ней силу, все чудо и тайну женщины.
Увидев одну из своих работ в его доме, она сначала почувствовала смятение. Волнуясь, стала рыться в карманах.
— Я, а… ты ведь сказал, что думал, что я занимаюсь живописью.
— Я солгал. — Он улыбнулся ей. — Забавно было видеть, как ты злишься.
При этих словах она нахмурилась. — Наверное, она стоит у тебя уже порядочное время.
— Пару лет. — Он отвел прядь волос ей за уши. — Я пошел в ту галлерею в Вашингтоне. У них были выставлены кое-какие твои вещи, и кончилось тем, что я вышел оттуда вот с этим.
— Почему?
Он понял, что она чувствует себя смущенной. Сбитой с толку. Он взял ее за подбородок. — Я не собирался покупать ее и, по правде говоря, мне тогда это было и не по карману. Но я только взглянул на нее, как понял, что это мое. Точно так же, как вчера вечером я вошел в твой гараж и увидел тебя.
Она поспешно сделала шаг назад. — Я не скульптура, Кэм.
— Нет, конечно. — Сузив глаза, он внимательно смотрел на нее. — Ты огорчена из-за того, что увидев эту фигуру, я разгадал тебя. Из-за того, что я понял тебя. Ты бы предпочла, чтобы этого не случилось.
— Благодарю, но если мне понадобится сеанс психоанализа, я пойду на прием к врачу.
— Ты можешь злиться, сколько хочешь. Клер. Это ничего не меняет.
— Я не злюсь, — произнесла она сквозь зубы.
— Нет, злишься. Мы можем продолжать стоять здесь и орать друг на друга, или же я могу взять тебя за задницу и оттащить в постель, или же мы можем пойти на кухню и выпить кофе. Предоставляю выбор тебе.
От возмущения она заговорила не сразу. — Ах ты, наглый сукин сын.
— Похоже, что мы стоим и орем.
— Я не ору, — закричала она на него. — Но я хочу, чтобы все встало на свои места. Ты никуда меня за задницу не тащишь. Понял, Рафферти? Если я ложусь с тобой в постель, то делаю это по своему собственному выбору. Может быть, в своем маленьком уютном мирке ты этого и не заметил, но сейчас на дворе девяностые годы. Меня не надо соблазнять, уговаривать или заставлять силой. У взрослых, самостоятельных, необремененных семьей людей секс — это вопрос их свободного выбора.
— Все правильно. — Он взял ее за край блузки и с силой притянул к себе. В его глазах горел гнев. — Но то, что произошло между тобой и мной было гораздо большим, чем просто секс. С этим ты должна будешь согласиться.
— Я не должна ни с чем соглашаться. — Она напряглась, когда он опустил голову. Она ждала, что его поцелуй окажется жестким, требовательным и полным горечи. Вместо этого она ощутила необычайную мягкость его губ. От этой неожиданной и удивительной нежности у нее закружилась голова.
— Чувствуешь что-нибудь, Худышка? Не в силах открыть глаза, она ответила: Да. Он снова легко коснулся губами ее рта. — Боишься? Она кивнула, затем, когда он прижался лбом к ее лбу, вздохнула.
— Значит, мы оба чувствуем одинаково. Ты кончила кричать?
— Пожалуй, да.
Читать бесплатно другие книги:
