Искушение злом Робертс Нора
Было приятно сидеть за рулем. Несмотря на то, что машина и вправду ехала самостоятельно. Ей нравилось, как она скользит по дороге и проскакивает повороты. Теперь, сидя за рулем, она удивлялась, как можно было жить так долго, не получая удовольствия от управления своим собственным кораблем.
Прекрасная аналогия для свадьбы и развода. Нет. Она покачала головой и глубоко вздохнула. Об этом она думать не будет.
Магнитофон был первоклассный, и она включила громкость на полную мощь. Было бы еще лучше убрать крышу, но багажник был забит вещами. С опущенными стеклами звучная музыка из классического репертуара «Пойнтер Систерз» вырывалась в воздух. Левой ногой она отстукивала ритм по полу.
Она уже чувствовала себя лучше, естественнее, надежнее. То, что солнце опускалось все ниже и тени становились длиннее, не волновало ее. Как бы там ни было, в воздухе носилась весна. Повсюду цвели бледно-желтые нарциссы и кизил. И она возвращалась домой.
На 81-ом Южном шоссе, на полпути между Карлайлом и Шиппенсбургом маленькая сверкающая машина дернулась, помедлила и заглохла намертво.
— Что за черт? — остолбенев, она сидела, слушая ревущую музыку. Глаза ее сузились, когда она заметила красную лампочку на щитке со значком бензоколонки. — Дерьмо.
В начале первого ночи она проехала последний поворот на Эммитсборо. Группа подростков на мотоциклах, которые остановились, глядя как она толкает плечом спортивный автомобиль на обочину, была под таким впечатлением от ее машины, что просто взмолились о том, чтобы она оказала им честь помочь достать ей галлон бензина.
Потом она, конечно, почувствовала себя обязанной позволить им посидеть, обсудить, попробовать машину. Воспоминания заставили ее улыбнуться. Ей хотелось думать, что, если бы на ее месте был уродливый человек в помятом «Форде», они и ему бы также помогли. Но она в этом сомневалась.
В любом случае, вместо пяти часов на ее путешествие ушло вдвое больше, и она устала. — Почти приехала, крошка, — пробормотала она машине. — Потом я залезу в спальный мешок и отключусь на восемь часов.
Проселочная дорога была темной и спасали ее только фары. Машин видно не было, так что она включила дальний свет. По обеим сторонам дороги виднелись поля. Тень от силосной башни, отсвет лунного света от алюминиевой крыши сарая. В открытые окна до нее доносилась песня сверчков и цикад, высокая симфония в свете полной луны. После целой, казалось, жизни в Нью-Йорке, деревенская стрекочущая тишина оглушала.
Она передернулась, затем сама рассмеялась. Безмятежность, это называется безмятежность. Она включила радио погромче.
Потом увидела указатель, тот же самый аккуратный щит, стоявший на обочине двухполосной сельской дороги с незапамятных времен:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЭММИТСБОРО
Основан в 1782 году
С нарастающим волнением она повернула налево, переехала каменный мост и стала повторять изгибы дороги, ведущей в город.
Ни уличных огней, ни несносных ламп, ни хулиганов, толпящихся на перекрестках. В свете луны и фар выступали темные здания — рынок, с пустыми стеклянными витринами, пустая автомобильная стоянка. «Скобяные товары Миллера», табличка, написанная свежей краской, жалюзи спущены. На другой стороне улицы стоял большой кирпичный дом, в котором сделали две квартиры, когда она была девочкой. В верхнем окне, за занавеской, горел тусклый желтый свет.
Дома, по большей части старые, были построены на почтительном расстоянии от дороги. Низкие каменные заборы и высокие тротуары. Позже, с захирением малого предпринимательства, появилось больше перестроенных квартир с бетонными или деревянными верандами и алюминиевыми козырьками.
И вот парк. Она почти явственно видела призрак ребенка, которым она была, когда бегала к едва раскачивавшимся от легкого ветра пустым качелям.
Еще несколько домов с горящими окнами, большинство же — темные и молчаливые. Иногда — отсвет телевизора в окне. Машины, припаркованные у тротуара. «Они не заперты, — подумала Клер, — как и двери большинства домов».
А вот закусочная «У Марты», банк, участок шерифа. Она вспомнила, как шериф Паркер, сидя на приступке, курил «Кэмел», и пристальным взглядом наблюдал за законностью и порядком. «Он все еще шериф? — подумала Клер.
А Мод Поффенбургер по-прежнему стоит за прилавком на почте, раздает марки и высказывает суждения? Застанет ли она стариков, как и раньше играющими в шахматы в парке, и детей, рыскающих по магазину «Эбботс» в поисках «Пойстикл» и «Милки Уэй»?
Или все изменилось?
Обнаружит ли она, проснувшись утром, что этот неотъемлемый уголок ее детства захвачен новыми людьми?» Клер отбросила эту мысль и поехала медленнее, глотая воспоминания, как прохладное, чистое вино.
Все больше чистых садиков, распускающихся желтых нарциссов, азалий в бутонах. Здесь нет магазинов, только тихие домики и иногда неистовый собачий лай. Она доехала до угла Маунтэйн Вью и свернула на дорожку, которую отец выравнивал каждые три года.
Она проехала почти весь город, не встретив ни одной машины.
Вылезая из автомобиля, окруженная веселой песней ночи, она двигалась медленно, впитывая родные запахи. Ворота гаража открывались вручную. Никто не позаботился о том, чтобы вставить дистанционное управление. Гараж открылся с шумом и грохотом железа.
«Соседям это не помешает, — подумала она». Ближайший дом стоял на другой стороне широкой улицы, отгороженный широкой живой изгородью. Она вернулась к заглохшей машине и затолкала ее внутрь.
Она могла зайти в дом прямо оттуда, через дверь, которая вела в прачечную, а затем на кухню. Но она хотела войти торжественно.
Выйдя наружу, она опустила дверь гаража, затем пошла по дорожке, чтобы взглянуть на дом.
Клер забыла спальный мешок, вещи, и вспомнила только о сумочке, поскольку в ней были ключи от двери и от заднего входа. Воспоминания нахлынули на нее, когда она поднималась по бетонным ступенькам с тротуара в сад. Гиацинты были в цвету. Она ощущала их сладкий и бесконечно хрупкий запах.
Клер стояла на дорожке из каменных плит, разглядывая дом своей юности. Три этажа из камня и дерева. Деревянная часть всегда была белой с голубой каемкой. Крыльцо, или, как называла его мама — веранда, с широким резным козырьком и длинными тонкими колоннами, качалка на крыльце, на которой она провела так много летних вечеров, как и прежде, висела с краю. Папа всегда сажал рядом душистый горошек, чтобы его приторный запах окутывал тебя, пока ты раскачиваешься или дремлешь.
Ощущения, приятные и болезненные, овладели Клер, когда она вставила ключ в старый медный замок. Дверь отворилась со скрипом и стоном.
Она не боялась привидений. Если они здесь и есть, то они настроены дружелюбно. Как бы приветствуя их, она целую минуту простояла в темноте.
Она включила лампу в прихожей и наблюдала, как она качается и отсвечивает от свежеокрашенных стен и полированного дубового пола. Блэйр уже все подготовил к приезду новых жильцов, хотя он и не подозревал, что жить там будет его сестра.
Было так странно видеть дом пустым. Почему-то ей казалось что она войдет и обнаружит его таким же, каким он был, не изменившимся за годы, как будто она вернулась домой из школы, а не после длительного путешествия по взрослой жизни. На мгновение она увидела его в прежнем состоянии: симпатичный складной столик напротив стены, с зеленой стеклянной вазой, полной фиалок. Над ним — антикварное зеркало с поблескивающей медной рамой. Вешалка в углу. Длинный тонкий восточный ковер с широким паркетом. Горка, где хранилась мамина коллекция фарфоровых чашечек.
Но, моргнув, она увидела пустую прихожую, где лишь одинокий паук плел в углу паутину.
Сжимая сумочку, она переходила из комнаты в комнату. Большая передняя, гостинная, кабинет, кухня.
Она заметила новую отделку. Стены цвета слоновой кости в крапинку с синими керамическими полками и небесно-голубым полом. На террасу она не вышла — к этому она не была готова — вместо этого Клер прошла через прихожую к лестнице.
Ее мать всегда натирала до блеска лестничные стойки и перила. Старое красное дерево на ощупь было гладким, как добротный шелк — его украшали бесчисленные пальмы и жизнерадостные завитки.
Она подошла к своей комнате, первой справа по коридору, где ее посещали детские девичьи мечты. Там она одевалась в школу, делилась секретами с друзьями, строила фантазии и переживала разочарования.
Могла ли она знать, что будет так больно, открыв дверь, обнаружить комнату пустой? Как будто все, что она делала в этих стенах, ушло бесследно? Она выключила свет, но оставила открытой дверь.
Напротив была старая комната Блэйра, где он вешал плакаты своих героев. От Супермэна до Брукса Робинсона, от Брукса до Джона Леннона. А вот гостевая комната, которую ее мама украшала макраме и сатиновыми подушками. Бабушка, мать ее отца, прожила там неделю за год до того, как умерла от удара.
А тут ванная комната с раковиной на ножке и расположенными в шашечном порядке нежно-зеленой и белой плиткой. Подростками, они с Блэйром сражались за обладание этой комнатой, как собаки за мясистую кость.
Вернувшись в коридор, она зашла в родительскую спальню, где они спали, любили и говорили из ночи в ночь. Клер помнила, как она сидела на симпатичном розовом с голубым ковре, наблюдая за тем, как ее мама пользуется удивительными бутылочками и коробочками на вишневом комоде. Или пристально рассматривала отца, когда он, уставившись в овальное подвесное зеркало, сражался с узлом на галстуке. Спальня всегда была заполнена ароматом глицинии и «Олд Спайс». Как ни странно, аромат сохранился.
Наполовину ослепленная тоской, она направилась в родительскую ванную чтобы, включив кран, сполоснуть лицо водой. «Наверное, подумала она, надо было постепенно заходить в каждую комнату. Одна комната в день». Опершись обеими руками об раковину, она подняла лицо и посмотрела на себя в зеркало.
«Слишком бледная, — подумала она. — Синяки под глазами. Волосы спутаны». Но она знала, что они были спутаны не только из-за дальней дороги, но в большей степени от того, что она ленясь ходить к парикмахеру, почти всегда, стригла их сама. Она заметила, что где-то потеряла сережку. Или с самого начала забыла ее надеть.
Она начала вытирать лицо рукавом, вспомнила, что на ней замшевая куртка и решила поискать в сумочке салфетку. Но она оставила ее где-то по дороге.
— Пока все в порядке, — пробормотала она своему отражению и передернулась от эха собственного голоса. — Я хочу жить здесь, — сказала она тверже. — Где я должна жить. Но это будет не так легко, как я думала.
Сбросив лишнюю воду с лица руками, она отвернулась от зеркала. Она спустится вниз, возьмет спальный мешок и выключится на ночь. Она устала и была переполнена чувствами. Утром она снова обойдет дом и посмотрит, что нужно для того, чтобы было приятнее жить.
Когда она снова вошла в родительскую спальню, она услышала скрип и скрежет входной двери.
Мгновенно ею овладела паника. В ее и без того живом воображении предстали образы банды блуждающих преступников, недавно сбежавших из исправительного заведения, которое находилось всего лишь в двадцати милях. Она одна в пустом доме, и за всю жизнь она ни разу не вспомнила ни одного движения из курса самообороны, который они посещали с Анжи два года назад.
Сложив обе руки на сердце, она напомнила себе, что находится в Эммитсборо. Преступники обычно не шатаются по маленьким пригородным районам. Она сделала шаг вперед и услышала скрип лестницы.
Нет шатаются, подумала она. Все, кто когда-либо смотрел боевики, знают, что сумасшедшие и преступники всегда направляются в маленькие города и тихие деревеньки, чтобы заполнить их насилием.
Стоя в пустой комнате, она дико озиралась по сторонам в поисках оружия. Там даже пыли не было. С неистово бьющимся сердцем она стала рыться в карманах куртки и обнаружила три монетки, половину упаковки презервативов и ключи.
«Медные костяшки, — подумала она, вспомнив как ее учили держать ключи заостренными концами между пальцами зажатого кулака. — А лучшая защита — нападение. Сказав так, она ринулась к двери, издав самый безумный крик, на который была способна.
— Боже мой! — Кэмерон Рафферти спустился на ступеньку вниз, одной рукой взявшись за пистолет, а в другой зажав фонарь как дубинку. Он увидел женщину с безумными рыжими волосами в ярко-зеленой замшевой куртке, рванувшуюся в его сторону. Он поймал ее движение, подхватил ее под грудь и, используя свой вес, повалился вместе с ней на пол. Они гулко ударились о деревянный пол.
— Бруно! — завопила от волнения объятая ужасом Клер. — Кто-то забрался в дом! Возьми ружье! — Крича, она старалась попасть коленкой между ног атакующего, и ей это почти удалось.
Сделав короткий вдох, Кэм изо всех сил постарался свести ей руки за головой. — Стойте! — Приказал он, пытаясь извлечь наручники. — Я сказал стойте. Я полицейский. Я сказал, я черт-побери полицейский.
Наконец дошло. Она достаточно извернулась, чтобы посмотреть ему в лицо в полоске света из спальни. Она увидела немного вьющиеся темные волосы, чуть-чуть длинноватые, щетину на загорелом лице, плотно прикрывшую прекрасные скулы. «Хороший рот, — подумала она, будучи до конца художницей. — Прекрасные глаза, — хотя в темноте она не могла четко разглядеть цвет». От него исходил легкий запах пота, чистый, ясный запах пота, вовсе не враждебный. Его тело, крепко прижатое к ней, чтобы не дать ей двигаться, было поджарым и мускулистым.
Он не был похож на психа или ненормального бандита. Но…
Она изучала его, стараясь восстановить дыхание. — Полиция?
— Именно.
И, хотя она лежала, распростертая на спине, ей было приятно, что ему было трудно дышать. — Покажите ваш значок.
Он был по-прежнему осторожен. Хотя, сжав запястье, он заставил ее выпустить ключи, у нее еще были зубы и ногти. — Он на мне. В этом положении наверное отпечатался на вашей груди.
При других обстоятельствах она наверное поразилась бы его злобной интонации. — Покажите.
— Хорошо. Я встану, медленно. — У него слова с делом не расходились. Продолжая смотреть ей в глаза, он откинулся назад и одной рукой взялся за значок, приколотый на рубашке.
Клер метнула взгляд на металлическую звезду. — Я такой могу купить в магазине сувениров.
— Удостоверение в бумажнике. Достать? Она кивнула, наблюдая за ним также пристально, как он за ней. Двумя пальцами он залез в боковой карман штанов и достал раскрытый бумажник. Клер отодвинулась, затем взяла удостоверение в руки. Она подставила бумажник в полоску света. Изучила удостоверение, посмотрела на имя и фотографию.
— Кэмерон Рафферти? — Она взглянула на него, затем посмотрела в темноте.
— Вы Кэмерон Рафферти?
— Верно. Я здесь шериф.
— О, Боже. — Она захихикала, удивив его. — Ну тогда я испанский летчик. — Она смеялась, пока слезы не потекли у нее по щекам. Пораженный, Кэм посветил фонарем ей в лицо. — Посмотри получше, — предложила она. — Давай Рафферти, ты что меня не узнаешь?
Он осветил ее черты лица. Это были ее глаза, золотые и излучавшие неподдельный восторг, это встряхнуло память. — Клер? Клер Кимболл? — Он громко расхохотался. — Да чтоб мне сдохнуть.
— Да, это правда.
Он улыбнулся ей.
— Ну, добро пожаловать домой, Худышка.
ГЛАВА 4
— Ну так как ты, Клер?
Они сидели на ступеньках с двумя бутылками теплого пива «Бекс», которые Клер подхватила во время блужданий по Пенсильвании. Расслабившись она повела плечами, запрокинув бутылку. Пиво и прохладная ночь снимали усталость вождения.
— Да ничего. — Ее взгляд опустился на значок на его рубашке. Глаза наполнились смехом. — Шериф.
Кэм вытянул ноги в ковбойских сапогах и скрестил их.
— Насколько я понимаю Блэйр не рассказал о том, что я занял место Паркера.
— Нет. — Она отпила немного, затем сделала жест бутылкой. — Братья никогда сестренкам не рассказывают интересные сплетни. Такой порядок.
— Я это запомню.
— Ну а где Паркер? В гробу переворачивается, потому что не перенес бы увидев тебя в своем кресле?
— Во Флориде. — Он достал пачку сигарет и предложил ей. — Снял значок, собрал вещи и отправился на юг. — Когда он зажег зажигалку, Клер вытянулась, и дотронулась кончиком сигареты до пламени. В свете огня они изучали друг друга.
— Просто так и уехал? — спросила она, выпуская дым.
— Ага. Я узнал, что место свободно и решил попробовать.
— Ты в Вашингтоне жил, правда?
— Да.
Клер откинулась на перила, глаза ее выражали пытливость и интерес.
— Полицейский. Я все время думала, что Блэйр стал крутым. Кто мог подумать, что «Дикарь» Кэмерон Рафферти окажется на стороне законности и порядка?
— Мне всегда нравилось делать неожиданные вещи. — Он продолжал смотреть ей в глаза, поднимая бутылку и делая глоток. — Ты хорошо выглядишь. Худышка. Очень хорошо.
Она сморщила нос, услышав старое прозвище. Хоть оно и не было таким обидным как остальные — Жердь, Струна, Комариная задница — приставшие к ней в годы юности, оно напомнило о времени, когда она заполняла пустоты лифчика и выпивала галлоны протеинового напитка.
— Не надо это говорить с таким удивлением.
— Последний раз, когда я тебя видел, тебе было сколько? Пятнадцать, шестнадцать?
«Осенью, после того как умер мой папа», — подумала она».
— Около того.
— Ты стала хорошенькой. — Во время их словесной перепалки он заметил, что хотя она по-прежнему была худенькой, некоторые части ее тела округлились. Но несмотря на перемены, она оставалась сестрой Блэйра Кимболла, и Кэм не мог перестать подшучивать над ней. — Ты живописью занимаешься, или что-то в этом роде?
— Леплю. — Она отбросила сигарету. Одним из ее больных мест было то, что многие думали будто все художники занимаются живописью.
— Да, я знаю в Нью-Йорке было, что-то связанное с искусством. Блэйр говорил об этом. Так ты что торгуешь этим — вроде птичьих бессейнов?
В раздражении она изучала его непосредственную улыбку. — Я же сказала, я художница.
— Да. — Полностью невинный, он попивал пиво в окружении хора кузнечиков. — Я знал парня, он очень хорошо делал птичьи бассейны. Он сделал один с рыбой наверху — с карпом, мне кажется, у карпа изо рта лилась вода, наполняя чашу.
— О, понимаю. Отличная работа.
— Будь уверена. Он кучу таких продал.
— Молодец. Я не работаю с бетоном. — Бесполезно — она догадалась, что он скорее всего не слышал о ее работе и не видел ее имени. — Наверное вы здесь не получаете «Пипл» или «Ньюзуик».
— Получаем «Солдат удачи», — ответил он, ковыряясь языком в щеке. — Очень популярный журнал. — Он проследил за тем, как она сделала очередной глоток пива. Ее рот, а он все еще помнил ее рот, был широким и полным. Да, она точно выросла хорошенькой. Кто бы мог подумать, что застенчивая и тощая Клер Кимболл вырастет в высокую, привлекательную женщину, сидящую напротив него. — Слышал, что ты замужем побывала.
— Недолго. — Она отбросила воспоминания. — Не сработалось. А ты как?
— Нет. Так и не получилось. Один раз было близко. — Он подумал о Мэри Эллен с налетом сладкой грусти. — Я думаю, что некоторым лучше пополнить списки одиноких. — Он осушил пиво и поставил бутылку на ступеньку между ними.
— Хочешь еще?
— Нет, спасибо. Чтобы кто-нибудь из моих помощников не поймал меня за вождение в нетрезвом виде. Как твоя мама?
— Она вышла замуж, — без выражения сказала Клер.
— Серьезно? Когда?
— Несколько месяцев назад. — Разволновавшись, она подвинулась и стала смотреть в темноту, на пустую улицу. — А как твои родители, у них по-прежнему ферма?
— Большая ее часть. — Даже после стольких лет он не мог думать о своем отчиме, как об отце. Бифф Стоуки никогда не заменял и не заменит отца Кэму, которого он потерял в нежном десятилетнем возрасте. — У них выдалось несколько нехороших лет, и они продали несколько акров. Могло быть и хуже. Старику Хобэйкеру пришлось продать все целиком. — Они разделили землю на участки, засадив их разными культурами вместо кукурузы и травы под сено.
Клер достала последнюю бутылку пива. — Забавно, когда я проезжала город, я все думала, что ничего не изменилось. — Она оглянулась. — Наверное, я плохо пригляделась.
— У нас по-прежнему есть закусочкая «У Марты», рынок, леса Доппера и сумасшедшая Энни.
— Сумасшедшая Энни? Она все еще ходит с мешком и собирает мусор вдоль дороги?
— Каждый день. Ей наверное сейчас шестьдесят. Она сильная как бык, несмотря на то, что у нее балки на чердаке качаются.
— Дети над ней посмеивались.
— И сейчас смеются.
— Ты катал ее на мотоцикле.
— Она мне нравилась. — Он лениво потянулся, потом встал у подножия ступенек. На фоне нависающего темного дома, она показалась ему одинокой и немного грустной. — Мне надо собираться. Ты здесь будешь в порядке?
— А как может быть иначе? — Она понимала, что он думает о мансарде, где ее папа сделал последний глоток и совершил последний прыжок. — У меня спальный мешок, какая-то еда и большая часть упаковки пива. Этого достаточно, пока я не найду пару столов, лампу, кровать. Он прищурил глаза. — Ты здесь останешься? Особенной радости в его голосе она не услышала. Она встала и поднялась на ступеньку, оказавшись на голову выше него. — Да, остаюсь. По крайней мере на несколько месяцев. Вы не против, шериф?
— Да нет, я согласен. — Он раскачивался на каблуках, раздумывая над тем, почему она выглядит такой вызывающе непокорной на фоне коричневой веранды. — Я подумал, что ты проездом или открываешь дом для новых хозяев.
— Ты ошибся. Я открываю его для себя.
— Почему?
Она нагнулась и взяла за горлышко обе бутылки. — Я и тебе могла задать тот же вопрос. Но не задала.
— Да, не задала. — Он взглянул на дом позади Нее, большой и пустой и полный отголосков воспоминаний. — Я думаю у тебя были на это причины. — Он снова улыбнулся. — До скорого, Худышка.
Она подождала пока он сел в машину и отъехал. «Причины у меня были, — пробурчала Клер». Она только не была до конца уверена в том, что это за причины. Повернувшись, она взяла пустые бутылки с собой в дом.
К двум часам следующего дня все в городе знали, что Клер Кимболл вернулась. Об этом говорили за прилавком на почте, во время торга на рынке, пока разносили сэндвичи и бобовый суп «У Марты». То что дочка Кимболла вернулась в город, обратно в дом на углу улицы Оак Лиф, породило новые слухи и суждения о жизни и смерти Джэка Кимболла.
— Он мне дом продал, — сказал Оскар Бруди, прихлебывая суп. — И сделка была честная. Элис, не принесешь ли нам еще кофе?
— У его жены были отличные ножки. — Протянул Лесс Глэдхилл, облокотившись на стул у стойки чтобы достать до подноса Эллис. — Отличные ножки. Я так и не понял, чего этот мужик начал пить, если у него была такая видная жена.
— Ирландец. — Оскар ударил себя кулаком в грудь, откуда раздался гулкий рокот. — Им приходится пить — это у них в крови. А дочка его вроде как художница. Наверное тоже пьет как лошадь и курит наркотики. — Он покачал головой и отхлебнул еще немного. Он был уверен, что наркотики, просто и ясно, губят страну, за которую он сражался в Корее. Наркотики и гомики. — Когда-то она была хорошей девочкой, — добавил он, заранее прокляв ее за выбор профессии. — Тощая как рельса и смешная, но хорошая девчушка. Это она нашла Джэка мертвым?
— Должно быть неприятная была сцена, — вмешался Лесс.
— О, ужасно неприятная. — Умудренно добавил Оскар так, как будто он был на месте происшествия. — Голова у-него раскололась, связки огородных кольев, на которые он наткнулся, все в крови. Прямо сквозь него прошли, представляете. Пронзили его как форель гарпуном. — Бобовый суп капал на его небритый подбородок, пока он не смахнул его. — Не думаю, что они до конца отмыли кровь с плит.
— Вы что, лучшей темы для разговора не нашли? — Элис Крэмптон сняла с подноса кофе.
— Ты ведь с ней в школе училась, правда, Элис? — Откинувшись на стуле, Лесс извлек упаковку табака «Драм» и начал сворачивать сигарету, ловко орудуя прокуренными пальцами. Несколько табачных крошек упали на его брюки цвета хакки, когда он пялился как голодная птица на груди Элис.
— Да, я училась в школе с Клер и ее братом. — Не обращая внимания на блестевшие глаза Лесса, она взяла влажную тряпку и стала вытирать стойку.
— У них хватило ума на то, чтобы уехать из этого города. Клер стала знаменитой. И наверное богатой.
— У Кимболлов всегда водились деньги. — Оскар высоко задрал свою потертую и помятую кепку с надписью «Водопроводные работы Руди». Из-под нее выбилось несколько седых, еще остававшихся у него, волосков. — Джэк кучу денег сделал на этом паршивом торговом центре. Из-за него с собой и покончил.
— Полиция установила, что это был несчастный случай, — напомнила ему Элис. — И все это произошло больше десяти лет тому назад. Людям пора забыть об этом.
— Никто не забывает, когда тебя надули, — сказал, подмигнув, Лесс. — В особенности, когда надули крупно. Он постучал сигаретой о толстую стеклянную пепельницу и представил, как бы прижал Элис с широкими бедрами прямо здесь у стойки. — Старик Джэк Кимболл быстро обыграл дельце с продажей земли, будьте уверены, а потом покончил с собойй. Он намочил ртом конец самокрутки и сплюнул еще несколько табачных крошек, прилипших к языку. — Интересно, как эта девчонка чувствует себя в доме, где ее папа совершил последний прыжок. Привет, Бад. — Он взмахнул сигаретой, приветствуя вошедшего в закусочную Бада Хыоитта.
Элис автоматически потянулась за чистой чашкой и подносом.
— Нет, Элис, спасибо, времени нет. — Пытаясь выглядеть официально, Бад кивнул обоим мужчинам у стойки. — Только сегодня утром получили фотографию.
— Он открыл папку из манильского картона. — Девочку зовут Карли Джэймисон, пятнадцати лет, сбежала из Харрисбурга. Ее не могут найти уже неделю. Видели, как она на попутках ехала по Пятнадцатому шоссе. Кто-нибудь из вас видел ее на дороге или в окрестностях города?
Оба, Оскар и Лесс, нагнулись над фотографией молодой девочки с грустным лицом и темными, вьющимися волосами. — Что-то не припомню, — в конце-концов произнес Оскар, и удовлетворенно рыгнул. — Я бы заметил, если бы она где-нибудь здесь шаталась. Долго здесь нового человека не спрячешь.
Бад повернул фотографию, так чтобы Элис могла посмотреть. — В мою смену она не заходила. Я спрошу Молли и Риву.
— Спасибо. — Запах кофе — и духов Элис — соблазнял, но он вспомнил о долге. Я буду всем показывать фотографию. Дайте мне знать, если заметите ее.
— Конечно, — Лесс затушил сигарету. — Как твоя симпатичная сестричка, Бад? — Он выплюнул табачную крошку и облизал губы. — Ты за меня замолвишь хорошее словечко?
— Если подыщу подходящее.
Эта фраза заставила Оскара пролить кофе и хлопнуть себя по коленке. Когда Бад вышел, Лесс с доброй ухмылкой повернулся к Элис. — Не дашь попробовать кусок этого лимонного пирога? — Он подмигнул, в то время как его воображение вернулось к тисканью и лапанью Элис среди бутылок кетчупа и горчицы. — Мне нравится пирог — плотный и сочный, как женщина.
На другом конце города Клер уплетала последнюю упаковку «Ринг-Динг», одновременно переделывая гараж для двух автомобилей в мастерскую. С полным ртом шоколада, она доставала кирпичи, из которых складывался стол для обжига. «Вентиляция будет хорошая, — подумала она. — Даже, если она захочет, закрыть створки гаража, то сможет открыть заднее окно». Сейчас оно было открыто настежь, подпертое одним из молотков.
Она сложила в углу металлические заготовки, немыслимыми усилиями подтащила к ним рабочий стол и подумала, что потребуются недели на то, чтобы разобрать и разложить инструменты, так что ей придется работать в привычном беспорядке.
По-своему она навела порядок. Глина и камни были сложены с одной стороны гаража, деревянные бруски — с другой. Поскольку ее любимым материалом был металл, то он занял львиную долю пространства. «Единственное, чего не хватало, — подумала она, — была хорошая, звучная музыкальная установка. Но скоро она и это раздобудет».
Удовлетворенная, она направилась по бетонному полу к открытой двери прачечной. Торговый центр был лишь в тридцати минутах езды, там можно купить музыкальное оборудование, и есть телефон-автомат, чтобы позвонить и заказать установку телефона. Кроме того она позвонит Анжи.
Именно тогда она увидела группу женщин, маршировавших как солдаты, с налетом паники подумала Клер. Они все несли прикрытые тарелки. И хотя она стала убеждать себя, что это невозможно, во рту у нее пересохло при мысли о том, что это местный вариант «Приветственного шествия».
— Ну вот, Клер Кимболл. — Возглавляя группу, как флагман под парусами, шествовала огромная блондинка в цветастом платье, перетянутом широким пластиковым поясом. Из манжетов рукавов и над перетянутой талией выпирало жирное тело. В руках у нее была покрытая фольгой тарелка. — Ты ничуть не изменилась. — Маленькие голубые глазки мелькали на заплывшем лице. — Правда ведь, Мэрилу?
— Ничуть не изменилась. — Это суждение было произнесено шепотом, сухопарой женщиной в очках в стальной оправе, волосы которой отливали тем же серебром, что и металл в углу гаража. С облегчением, Клер признала в худощавой женщине городскую библиотекаршу.
— Здравствуйте, мисс Негли. Приятно снова вас видеть.
— Ты так и не вернула книгу «Ребекка». — За стеклами ее очков цвета бутылочного стекла Кока-Колы подмигивал правый глаз. — Думала, что я забуду. Помнишь Мин Атертон, жену мэра?
У Клер челюсть чуть не отвисла. Мин Атертон прибавила добрых пятьдесят фунтов за последние десять лет, и ее с трудом можно было узнать под слоями жира. — Конечно помню, привет. — Онемев, Клер сложила измазаннные руки на бедрах еще более чумазых джине, надеясь, что никому не захочется их пожать.
— Мы хотели дать тебе утро на то, чтобы разобрать вещи, — заговорила Мин по праву жены мэра и президента «Женского Клуба». — Помнишь Глэдис Финг, Линор Барлоу, Джесси Мизнер и Кэроланн Герхард.
— А…
— Девочка не может всех сразу вспомнить. — Глэдис Финг выступила вперед и вручила в руки Клер блюдо. — Я тебя учила в четвертом классе и запомнила хорошо. Очень аккуратный почерк.
Ностальгия приятно окутала сознание Клер. — Вы ставили цветные звездочки в наших тетрадях.
— Когда вы того заслуживали. У нас тут достаточно пирогов и печенья, чтобы у тебя все зубы заныли. Куда их поставить?
— Очень мило с вашей стороны. — Клер беспомощно посмотрела на дверь в прачечную, затем на кухню. — Надо бы поставить внутрь. Я еще не успела…
Но голос ее оборвался, потому что Мин уже вплыла в прачечную, сгорая от нетерпения увидеть, что здесь нового.
— Какой приятный цвет. — Острые маленькие глазки Мин пробуравили все. Лично она не понимала, как может оставаться чистой темно-синяя кухонная скатерть. Ей больше нравилась ее белая с золотыми цветочками. — Последние жильцы были не очень общительные, мы плохо сочетались. Я не могу сказать, что жалею об их отъезде. Серые были люди, — сказала Мин, презрительно хмыкнув, что поставило на место предыдущих жильцов. — Хорошо, что семья Кимболла снова в его доме, правда девочки?
В ответ раздался общий гул одобрения, заставивший Клер переминаться с ноги на ногу.
— Ну, большое спасибо…
— Я для тебя специально сделала свое желе, — продолжила Мин, набрав воздуха. — Давай я его сразу поставлю в холодильник?
Открыв дверцу Мин нахмурилась. Пиво и лимонад, и какая-то модная закуска. «Ничего большего и ожидать не приходится от девчонки, вертевшейся в высших сферах Нью-Йорка, — подумала Мин».
«Соседи, — думала Клер, пока женщины разговаривали и суетились вокруг нее, — она не видела их уже несколько лет и не знала о чем с ними можно разговаривать». Откашлявшись, она попробовала улыбнуться. — Простите, я еще не успела сходить в магазин. У меня нет кофе. «—А также чашек и ложек», — подумала она.
— Мы не на кофе пришли. — миссис Негли взяла Клер за плечо и сухо улыбнулась. — Просто, чтобы поприветствовать тебя.
— Так мило с вашей стороны. Правда, так мило. А я даже не могу предложить вам сесть.
— Хочешь, мы поможем тебе разобрать вещи? — Мин шныряла повсюду, явно разочарованная отсутствием коробок. — Судя по размерам перевозочного грузовика, который был здесь утром, у тебя должна быть куча вещей.
— На самом деле, нет, это было мое оборудование. Я никакой мебели с собой не привезла. — Разозлившись от нацеленных на нее любопытных взглядов, Клер засунула руки в карманы. «Это хуже, — решила она, — чем интервью для прессы». — Я решила взять с собой только то, что нужно.
— Молодежь. — Сказала Мин с короткой усмешкой. — Порхают как пташки. Что бы твоя мама сказала, узнав, что у тебя здесь нет ни чайной ложки, ни своей подушечки для сидения?
Клер полезла за сигаретой. — Наверно, предложила бы сходить в магазин.
— Ну, мы тебе не будем мешать. — миссис Финч собрала дам со знанием дела, как если бы это были девятилетки. — Просто верни тарелки, когда время будет. Они все подписаны.
Они вышли гуськом, оставив запах шоколадных пирожных и цветочных духов.
— Ни одной тарелки в шкафу, — проворчала Мин. — Ни единой тарелки. Но в холодильнике у нее много пива. Мне кажется, что отец что дочь.
— Ой, Мин, замолчи, — сказала по доброте душевной Глэдис Финч.
Сумасшедшая Энни любила петь. Ребенком она пела сопрано в хоре Первой Лютеранской церкви. Ее высокий, приятный голос мало изменился за полвека. Как и не изменился ее необремененный разум.
Ей нравились яркие краски и блестящие предметы. Она часто наряжалась в три блузки, одна поверх другой, и забывала надеть трусы. Навешивала на руку звеневшие браслеты и забывала мыться. С момента смерти матери, двенадцать лет назад о ней никто не заботился, не готовил с вниманием и любовью еду и не следил, чтобы она ее съела.
Но город заботился о себе. Кто-нибудь из «Женского Клуба» или городского Совета каждый День подъезжал к ее ржавому, кишевшему крысами фургону, чтобы передать еду или посмотреть на последнюю коллекцию отбросов.
У нее было сильное и крепкое тело, как бы восполнявшее хрупкость рассудка. И хотя волосы ее совершенно поседели, лицо оставалось нежным и приятным, а руки были круглые и розовые. Каждый день, независимо от погоды, она проходила расстояние в несколько миль, таская за собой холщовый мешок. К «Марте» на пирожок и стаканчик вишневого напитка, на почту за цветастыми вымпелами и письмами, к «Гифт Импориум», чтобы изучить витрину.
Она прогуливалась вдоль дороги, напевая и бормоча себе под нос, осматривая землю в поисках сокровищ. Она настойчиво обходила поля и леса, и у нее хватало терпения простоять час, наблюдая, как белка лущит орех.
Она была счастлива, и ее бессмысленно улыбающееся лицо говорило о десятках не раскрытых ею тайн.
Глубоко в лесах было одно место. Расчищенный круг, с вырезанными на деревьях изображениями. За кругом была яма, из которой иногда доносился запах паленого дерева и мяса. Каждый раз, когда она отправлялась туда, кожа ее покрывалась мурашками. Она помнила, что была там ночью, когда ее мама уехала и Энни отправилась искать ее по холмам и лесам. Там она увидела такое, что от ужаса у нее перехватило дыхание. Такое, что еще несколько недель не могла уснуть. До тех пор, пока воспоминания не стерлись.
Она запомнила лишь кошмарное видение созданий с человеческим телом и головами животных. Поющих. Танцующих. Кто-то кричит. Но вспоминать ей не хотелось, так что она запела и стала думать о другом.
Больше она туда ночью не ходила. «Нет, сэр, по правдочке нет, ночью не ходила». Но иногда ее словно тянуло туда. И сегодня был именно такой день. Днем она не боялась.
— Пойдем мы дружно все к реке. — Ее девичий голос разносился в воздухе, когда она волоча за собой мешок, вступила в круг. — Прекрасной, прекрасной ре-е-еке. — Захихикав, она поставила ногу в круг, как перебарывающий страх ребенок. Шорох листьев заставил забиться ее сердце, но она захихикала, увидев проскакавшего в траве зайца.
— Не бойся, — крикнула она ему вдогонку. — Здесь никого нет, кроме Энни. Никого здесь нет. Никого здесь нет, — пропела она, двигаясь и раскачиваясь в своем танце. — Пришла в сад я одна, покуда роса с роз не сошла.
«У мистера Кимболла были самые красивые розы», — подумала она. Он иногда срезал ей цветок и предупреждал, чтобы она не поранила палец о шипы. Но он теперь уже мертв, вспомнила она. Мертв и похоронен. Как мама.
Наступившая на мгновение тоска была подлинной и острой. Затем она прошла, когда внимание Энни занял порхающий воробей. Она присела за пределами круга, опустив свое массивное тело на землю с поразительным изяществом. В мешке у нее был завернутый в вощеную бумагу сэндвич, который ей дала утром Элис. Энни ела его аккуратно, осторожно откусывая маленькие кусочки, напевая и бормоча себе под нос, и разбрасывала крошки разным маленьким Божьим тварям. Завершив трапезу, она ровно пополам сложила вощеную бумагу, затем опять пополам и уложила в мешок.
— Не сорить, — пробормотала она. — Штраф пятьдесят долларов. Не хотим мы тут сорить. Да, Боже любит меня-я-я. — Она начала подниматься, когда заметила нечто блестящее в траве. — Ой! Она подползла на четвереньках, раздвигая травинки и старую листву. — Симпатично, — прошептала она, разглядывая на солнце тонкий, посеребренный браслет. Ее простое сердце радовалось, пока она любовалась сверканием и блеском браслета. — Симпатично. — На нем было что-то нарисовано, похоже на буквы, но читать она не умела.
Карли
Читать бесплатно другие книги:
