Неуемный консорт Иванович Юрий

Глава 5

Система Красных Гребней, планета Элиза королевства Пиклия

Тупая, монотонная работа.

День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, втекающие в мрачные, без просвета надежды годы.

Тонкое зубило, под осторожными ударами молотка, откалывает кусочки спекшегося и спрессованного тысячелетиями песчаника. Главное, не отколоть слишком большой кусок, тем самым нарушив целостность возможно находящегося в пласте палеппи. Но даже когда в свете нашлемного фонаря мелькнет краешек этого природного чуда, еще не факт, что удастся добыть уникальную ракушку без повреждения. Одно неосторожное или неправильное движение, и волнистый корпус природной драгоценности будет нарушен. Тонкий поверхностный слой пропустит воздух во внутренние ткани, и начнется разрушение. После этого ракушку уже не спасти.

Вынув палеппи из спекшегося плена, необходимо вначале пинцетом удалить все крупные налипшие песчинки. Потом промыть добычу в нескольких растворах. Затем подержать ровно три минуты в цементирующем отвердителе и тут же на две минуты засунуть в камеру с жидким фтором. Тут даже задержка в две секунды сказывается. Ракушка может либо покрыться сетью мелких трещин, либо потерять насыщенный, так высоко ценимый перламутровый цвет. Если все проходит с выдерживанием временных параметров, то ракушку на несколько часов оставляют в фиксирующем растворе. Это уже проще всего.

И в итоге получается ювелирное изделие, сравнимое по себестоимости с ценнейшими минералами. Его после украшения и компоновки с себе подобными покупают во всей Галактике за немалые деньги. Продажа палеппи – одна из весьма прибыльных статей экспорта королевства Пиклия, и работы по добыче этих ценнейших ископаемых ведутся только с двумя выходными в месяц круглый год.

История возникновения…

Как вообще природа создала такое чудо? Исследователям не составило большого труда найти ответ на этот вопрос. Вулканические острова. Весьма питательные моллюски, которые обитают в неглубоких заливах и служат пищей для океанских рыбок, называемых утконосами. Рыбки выедают моллюсков своими изогнутыми клювами, красочные ракушки опускаются на дно. За год-два их заносит песком. Время от времени вулкан извергается, и льющаяся в море лава пропекает песок с ракушками до нужной температуры. И опять их заносит песком, и опять утконосы поедают аппетитных моллюсков. Через тысячелетия эти слоеные пироги песка, лавы и ракушек просели на несколько километров и там подверглись длительному воздействию давления и высоких температур. А еще через десяток миллионов лет какие-то ретивые геологи-исследователи добрались до этих глубин и доставили на поверхность природное чудо, которое кто-то назвал по имени своей дочери Палеппи.

Чудо быстро разрушилось, но состав был определен: нечто весьма похожее на натуральный жемчуг, но прозрачный и с яркой перламутровой насыщенностью внутри. Тогда же быстро определили, что требуется сделать с палеппи, чтобы они сохранили все свои прелестные свойства и стали транспортабельны в виде украшений.

И пошла добыча…

А вот с добычей, особенно в производственных масштабах, сразу возникли большие сложности. Со временем шахты прокопали и на суше, что позволило отказаться от дорогостоящих подводных куполов на большой глубине. Но и в недрах оказалось несладко. Давление сказывалось, повышенная температура раздражала, частые смены рабочих в течение суток страшно поднимали себестоимость добычи, а непрерывное мотание клетей вверх-вниз приводило к неоправданным жертвам.

По причине повышенного давления и температуры нельзя было и поднимать породу на поверхность большими пластами, что, несомненно, могло бы резко увеличить добычу. Ракушки трескались и разрушались, если не проходили внизу полного процесса очистки и окончательного затвердевания. Вот потому и приходилось старателям корячиться только внизу, на глубинах.

Правда, со временем выяснилось, что если пожить внизу больше месяца, то организм человека начинает привыкать к условиям жизни на глубине. Большинство работников переставали пользоваться защитными скафандрами с экзоскелетом, у них улучшилось зрение, жара стала привычной, и условия существования сделались чуть ли не комфортными. Стало бытовать мнение о пользе пребывания внизу, и разнеслись слухи об излечении некоторых болезней у тех шахтеров, кто соглашался оставаться внизу на месяц и более.

Понятное дело, народ уловку работодателей раскусил и ни в какие лечебные свойства глубинных шахт не поверил. Да и клаустрофобию никто не отменял! Какой дурак согласится торчать на глубинах долгие месяцы? Станешь богатым, зато превратишься в пускающего слюни дебила? Желающие подобного обогащения путем умопомешательства перевелись быстро.

Тогда правящий в то время король, забрав эти территории под власть короны, переименовал вольные прииски палеппи в лагерь строгого режима и стал засылать в шахты преступников и недовольных его правлением. Вот с тех пор и пошло, что прибыльная статья экспорта Пиклии держится на подневольном труде уголовного сброда и политических противников. Над ними внизу стояли мастера, они же оценщики сдаваемых ценностей да регистраторы рабочего времени. Ну и довольно малое количество надсмотрщиков, жестко следящих, чтобы уголовники не перебили друг друга и не вздумали эксплуатировать один другого. Мастерам и надсмотрщикам, которых меняли раз в две недели, помогали боевые роботы и камеры наблюдения. За всю трехсотлетнюю историю каторги с нее ни разу не сбежал ни один узник.

Попытки заменить людей роботами предпринимались не раз и не два. Но какую только уникальную, точнейшую технику не опускали вниз и не пытались откалибровать окончательно на месте, ничего из этой затеи не получалось. Использовать людей оказалось и продуктивнее, и несравнимо дешевле.

Именно поэтому каторга на планете не просто выживала во все времена и считалась хорошо себя окупающей, а медленно и неуклонно разрасталась. Хорошо еще, что геологами были определены окончательные запасы залежей палеппи. По их расчетам, добыча могла продлиться еще тридцать, максимум пятьдесят лет, если не отыщется новое «слоеное поле». Именно поэтому разрастание тюремно-исправительного объекта не форсировалось, и никто, даже нынешний узурпатор трона Моус Пелдорно, не настаивал на резком увеличении добычи перламутровых украшений.

Так что тем, кто попал на прииск с пожизненным сроком, переезд на новое место не светил. Как ни улучшалось здоровье внизу, как ни привыкал организм к запредельному существованию на глубинах, все равно всплывал моральный фактор, и люди, получившие пожизненные сроки, угасали, прожив максимум двадцать – двадцать пять лет. Последний рекорд был установлен совсем недавно: один знаменитый вор прожил на Донышке, как сами называли свою юдоль скорби заключенные, двадцать семь с половиной лет. Огромный срок! По мнению большинства, такой временной отрезок лишний раз подтверждал, что семейные пары вытягивают намного дольше.

Это уже давно заметили и содержатели каторги. Поэтому процентное соотношение женщин и мужчин всегда поддерживалось как шестьдесят к сорока. Вдобавок женщины лучше чувствовали с годами породу, и именно они чаще всего работали с молотками и зубилами на последней стадии выемки ценности из породы. Тонкая, филигранная работа! Создание семей, как и наличие имеющихся – только приветствовалось. Хотя и проживание в ранге холостяка никто не запрещал. И жить сразу с двумя женами не возбранялось.

Причем не всегда так называемая семейная ячейка образовывалась на тяге представителей разных полов к сексуальной близости. Порой между ними была только чисто платоническая дружба, чувство взаимоуважения и некое родство душ, позволяющее им делить вместе все тяготы здешнего существования.

Большинство же заключенных попадали сюда на определенный срок. И если такие счастливчики доживали до конца своего срока и отправлялись на поверхность, это считалось настоящим праздником и добавляло остальным житейского оптимизма. Еще чаще в истории упоминались случаи, когда на поверхность поднимали невинно осужденных, дела которых были пересмотрены, апелляции признаны основательными, и невиновного освобождали от каторжного труда. Были и такие случаи, когда после апелляции начальника лагеря дело лучших добытчиков пересматривалось и срок тяжкого исправительного труда сокращали. Все верили в подобную счастливую звезду для себя и рвались к трудовым рекордам изо всех сил.

Все, кроме двух каторжан. Один – парень, высокий, худощавый и на первый взгляд неуклюжий и рассеянный. Вторая – его родственница, этакая ловкая, неунывающая женщина с блестящими от задора и оптимизма глазами. Имена они имели вполне обычные для подданных пиклийской короны: Си Га Лун и Ве Да Лисса.

Мало того, в первые месяцы своего пребывания на Донышке эта парочка всеми силами скрывала свои опасения, что вдруг за ними явится надсмотрщик в сопровождении боевого робота и скомандует: «С вещами на выход!»

Это означало бы, что поспешный и не совсем чистый обман с документами вскрыт и судьи загорелись желанием выяснить, кто это скрывается под именами весьма и весьма нехороших уголовных элементов. А под именами выживших при разборках уголовников скрывались резиденты оилтонской разведки Роман и Магдалена Броверы.

То, что Си Га Лун и Ве Да Лисса чего-то опасались, опытный аналитик высмотрел бы в нескольких мелких деталях и в линии поведения. Парочка ни разу не пожаловалась на свою долю, не проклинала жестоких судей и только в случае крайней необходимости что-то там вякала насчет своей прошлой жизни. Они сразу стали довольно вежливо, с уважением относиться к мастерам и надзирателям; ровно и без эмоций – к коллегам; и без огонька – к своему каторжному труду. А почему без огонька? Да потому что передовики, пахавшие все свободное время, выделялись, фиксировались мастерами в первую очередь. Им предоставляли для жительства более приличные стационарные модули, выдавали усиленные пайки, вплоть до деликатесов и сладостей, и самое главное, они могли подавать апелляции наверх, чтобы их дело пересмотрели и срок каторги хотя бы скостили. За таких продуктивных работников мастера стояли горой, поддерживали во всем и порой по собственной инициативе, будучи на поверхности, старались разобраться в делах своих любимчиков и как-то им помочь.

Вот такой «ненужной помощи» влипшие в неприятности резиденты опасались больше всего. Первые год-полтора. Потом немного успокоились. Все-таки понимание наивысшей опасности – угрозы гибели превалировало над желанием улучшить условия существования.

Другой вопрос, что такое существование, в конце концов, и самых отчаянных оптимистов сведет в могилу. А значит, следовало жить хоть какой-то надеждой. А надежда была весьма хрупкая. Очень сложно было передать весточку на свободу. Каждого каторжанина, которому повезло выбраться наверх, тщательно допрашивали с применением домутила. Выискивали при этом все контакты с поверхностью и перепроверяли их пятикратно. Так что, даже отыскав надежного товарища, еще нельзя было быть уверенным, что условная фраза в рекламном объявлении или знак, нарисованный в общественном месте, дойдут до высшего руководства.

Мало того, Роман Бровер сомневался и в компетентности самого командования. Ну, появится в газетах и на информационных форумах объявление, обозначающее для грамотных людей: «Мы живы. Сидим в узилище» (имелся и такой сигнал на всякий случай) – а толку? Естественно, что командование пошлет неких, скорей всего желторотых агентов разбираться. Те начнут копать, как и куда делись такие-то. Попросту ходить, выискивать свидетелей, дотошно их выспрашивать и рыться в секретной информации. А подобные действия для опытных моусовских контрразведчиков, что красная тряпка для быка. Их местный шеф, правая рука Моуса, граф Де Ло Кле, отлично вымуштровал. Живо и самих агентов зацапают, а там и до лживых каторжан доберутся.

Поэтому семейной паре, а точнее говоря, отважным разведчикам из Оилтона, ничего не оставалось, как ждать и надеяться только на две вещи: на некий счастливый случай или на разгром, полное уничтожение моусовского кровавого режима. И если уж так разобраться, то шансов у них получалось немало: Оилтонская империя намерена была сделать все, чтобы устранить с политической арены своего главного и непримиримого врага.

Правда, годы шли, Моус продолжал здравствовать и злодействовать, а каторжане так и работали ежедневно на страшных, уже порядком им осточертевших глубинах.

Одно и то же…

Тонкое зубило, под осторожными ударами молотка, откалывает кусочки спекшегося и спрессованного тысячелетиями песчаника. Главное, не отколоть слишком большой кусок, тем самым нарушив целостность палеппи.

День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, втекающие в мрачные, без просвета надежды годы.

Тупая, монотонная работа…

Глава 6

Столица Оилтонской империи

Мне все-таки было позволено высшей императорской милостью поспать пару часиков после такой бурной ночи и не менее бурного утра. Патрисия умчалась по своим делам, коих у нее в любое время дня и ночи имелся вагон и три тысячи маленьких тележек. А я как сибарит пороскошествовал на нашей внушительной по размерам, хотя почему-то все равно называющейся двуспальной, кровати.

Встал на удивление бодрый, посвежевший и в отличном настроении отправился в столовую в надежде чем-нибудь поживиться. Завтрак уже давно прошел, но наши повара привыкли, что я могу появиться ну в совершенно неурочное время, и не удивлялись, когда я им вместо легкого завтрака мог заказать плотный, с десятком блюд ужин.

На этот раз я, не мудрствуя лукаво, попросил легкий перекус и вскоре уже с наслаждением делал первый глоток ароматного горячего кофе. Но долго мне поблаженствовать не дали. Первым, кто мне сегодня испортил настроение и нагрузил проблемами, оказался Энгор Бофке, немеркнущая величина в мире имперского сыска. Оправдывая свое прозвище, Рекс, заглянув в столовую, грозно ощерился, смешно принюхался к запахам кофе и целеустремленно двинулся в мою сторону. И начал еще издалека:

– Танти, надо поговорить!

Я сделал вид, что его и не услышал и не увидел, даже когда он уселся за стол напротив. В воспитательных целях решил проучить затаившего на меня вселенские обиды следователя. И только по истечении минуты как бы наткнулся на него взглядом и с душевными нотками воскликнул:

– О! Господин Бофке! Какая неожиданная встреча! Доброе утро! Присаживайся, дружище! Как тебе сегодняшняя погодка?

Раз он меня только в официальных случаях называет положенным титулом, то и я не собираюсь выказывать к нему слишком уважительное или трепетное отношение. Времена его наставничества в далеком прошлом; смею надеяться, что у меня и без него знаний хватит разобраться в следственных тонкостях. Дружить он со мной не желает, значит, буду к нему относиться как к любому иному следователю, подвизающемуся в службе имперской безопасности.

Кофе я ему не предложил, и он ехидно попытался меня подначить:

– Спасибо, я уже пообедал.

– Ну, тогда расскажи, как дети твои поживают? – в тон ему продолжал наглеть я.

И мне удалось своего собеседника разозлить.

– Слушай, Ветер! (Под этим кондовым псевдонимом я во время последних пертурбаций много кровушки попил из Рекса!) Я на службе!

– Везет же некоторым! – выдал я с завистью. – Отработал свое – и домой, к детям… А я вон даже ночью, в кровати – и то считаюсь на службе. Дети появятся – тоже работа: будущих наследников и принцев воспитывать… Ненормированный круглосуточный рабочий день…

Бофке понял, что трепетного внимания к своей особе он от меня уже в который раз не добьется, поэтому решительно перешел к делу:

– Что это такое?! – И припечатал к столу то, чем наверняка пытался меня ошарашить.

Я не спеша доел круассан, запил его остатками кофе и только потом стал отвечать:

– Ну, если применить особые дедуктивные методы, которыми меня когда-то пытался обучить некий дядька Энгор, то понять легко: перед нами полиэтиленовый пакетик, а внутри него записка на небольшом клочке бумаги…

– Не юродствуй! – оборвал меня следователь. – Ты писал?

Самое интересное, что писал и в самом деле я. Только вот когда это было и кому я эту записку передал, никак не мог припомнить. На стандартном квадратике плотной бумаги, которые использовали на совещаниях во дворце, было написано несколько слов:

«Не слишком ли много ты требуешь?»

Расценивать написанное можно было как угодно: от дружеского вопроса по поводу заказываемой на ближайшую вечеринку выпивки до смертельной угрозы во время какой-нибудь торговли на миллионы. Все зависело от того, где эту записку отыскали и при каких обстоятельствах. А зная, куда ранним утром отправился Рекс по долгу службы, нетрудно было догадаться, с чем это все связано.

Поэтому, отставив неуместный для ситуации тон, я стал посильно оказывать помощь в расследовании:

– Пока не могу припомнить: кому и когда написал нечто подобное… – И как консорт, тут же воспользовался своим правом знать все остальное: – Где это нашли?

Энгор скривился. Все-таки вопросы привык и страшно любил задавать только он. Однако и он до конца наглеть не стал, соображал прекрасно, какая у меня власть, и догадывался о моих скрытых возможностях. Поэтому со вздохом ответил:

– Этой ночью умер от инфаркта министр энергетики…

– Знаю.

– …и смерть вполне здорового человека от инфаркта вызвала у нас подозрения. Патологоанатомы утверждают, что остановка сердца произошла слишком странно, хотя до причины так и не докопались. Обыск ведется везде и со всем тщанием. И на рабочем столе покойного, в его деловом календаре, на позавчерашнем дне, лежала эта записка. Твой почерк мы опознали и без экспертов, они только дали официальное заключение.

Рекс замолк, а я перешел на сухой официальный тон:

– И какие выводы вы сделали, господин Бофке?

Тот пожал плечами:

– Пока мало данных для предварительных выводов. Но если хотят подставить консорта, – уголок его рта дернулся в насмешке, – то делают это слишком топорно. Одной такой запиской забравшегося на вершину власти человека не свалишь. Другой вопрос, если самые смелые предположения вдруг окажутся правдой…

– В каком направлении будет двигаться следствие?

Энгор с явной язвительностью развел руками:

– А это зависит от желания сотрудничать со следствием каждого заинтересованного лица. Но что я могу обещать с полной гарантией, так это обязательное возмездие от богини правосудия любому человеку, какой бы высокий пост он ни занимал.

Я-то этому профи доверял на все сто, в его лояльности и честности не сомневался, а вот он мне все никак не мог простить скрытности, из-за которой у него не получалось понять полную картину происходивших недавно грандиозных событий. Может, чуть позже, в интересах все того же следствия, придется поведать ему о некоторых тайнах, да и о Бульке тоже, но пока я не видел в этом смысла. Пусть ветеран сам корячится в расследовании, может, чего и достигнет без лишнего вмешательства.

Поэтому я только с этаким барским пафосом одобрил:

– Похвально! Весьма похвально твое стремление добиться справедливости. Со своей стороны, я тоже обещаю помочь всем, что в моих силах. А конкретно: надеюсь, что вспомню, когда я это писал и кому. Единственное, что могу утверждать со стопроцентной гарантией: данный вопрос не был обращен к покойному министру. И записка никак не могла быть написана в последние шесть, а то и семь месяцев. Скорей всего она появилась еще до моего неожиданного отъезда на планету Земля. Или в тот трехмесячный период, когда я пропал из Старого Квартала, но еще не улетел на Землю.

Рекс задумчиво убрал записку в карман:

– Попробуем сделать экспертизу. Может, для определения возраста и хватит… И все равно, Танти, такая попытка тебя очернить смотрится несколько несуразно. Допустим, когда тебя моусовцы держали в плену и пытались вырвать государственные тайны, они все равно на тебя ориентировали свои некоторые далеко идущие планы. Ну и могли тебя заставить писать сонмы разных записок на все случаи жизни. В том числе и для попыток компрометации некоторых чиновников или для попыток их шантажа или подкупа. Но тогда получается, что в нашем окружении остается человек, а то и несколько, ниточки от которых ведут в те самые печальные для тебя три месяца. Возможно ли такое?

Ну, раз он сам, да еще и вежливо, приглашает меня поделиться своим мнением, то я никогда не откажу подобающе оформленной просьбе:

– Вряд ли в наших рядах остались моусовцы или даже шпионы Доставки. Скорей, здесь уже стали действовать иные силы, которые просто использовали доставшееся им от наших врагов так называемое «культурное наследство». Уверен, что результаты моих допросов, видеозаписи и оставшиеся документы хранились где-то далеко, в нейтральном месте. Но это ведь не значит, что в том месте не пересекались интересы иных разведок. И сейчас, когда началась подковерная война за покупку патентов и за приобретение первых партий стахокапуса, некогда нейтральные нам силы могли стать если уж не врагами, то недоброжелателями. И не тебе ли не знать, Энгор, что добрая половина обитателей Галактики душу дьяволу заложит, союзника утопит и папу продаст, как только появится возможность заработать парочку миллионов галактов…

– А вторая половина обитателей, – в тон мне продолжил Бофке, – если появится возможность заработать больше парочки миллионов, еще и маму родную пристроит рабыней на плантации.

Я тут же деловито поинтересовался:

– А ты к какой половине относишься?

Глаза моего собеседника блеснули угрозой:

– Мне повезло. Я – то исключение, которое призвано заставить любого обладателя миллионов жить с оглядкой и бояться справедливого возмездия за свои прегрешения.

Уж слишком серьезная у него была физиономия, и я не удержался от ерничества:

– Коллега! Что же ты раньше молчал?! Я бы подсказал Ветру, и он бы принял тебя в свой отряд. Ты бы тогда сразу таких предателей, как генерал Савойский, вылавливал и иже с ними! Ты ведь помнишь, как он мне помог восстановить доброе имя? Вот! И тебе бы он помог, если бы ты был с ним более открытым и дружелюбным…

– Обойдется и без моего дружелюбия, – проворчал Рекс.

Вспоминать о своих просчетах в работе он не любил страшно. А таких просчетов у него, которые я, к счастью, успевал ликвидировать со своими друзьями, оказалось немерено. Припомнить хотя бы тот момент, когда заговорщики пленили императора Януша Второго и уже вводили ему домутил, желая выведать главные тайны о стахокапусе. Тогда положение спас Николя, положивший парализующим выстрелом всех скопом в кабинете первого человека империи, но и себя отключив на несколько часов отдачей. Ну и мой своевременный звонок Энгору помог справиться с ситуацией и повязать банду Соляка. Следователь тогда со стаей своих подручных успел вовремя, хотя от быстрого бега по коридорам дворца чуть инфаркт не получил.

Он встал и пробурчал вместо прощания:

– Танти, надеюсь, что ты отнесешься к этому делу серьезно!

Да так и ушел, ни приятного аппетита не пожелав, ни спокойной ночи.

А раз я не сплю, то пора и остальных на ноги поднимать. Я достал крабер и набрал номер Алоиса. Когда кто-то хрюкнул мне в ответ, я начал с максимальным воодушевлением:

– О, юный мавр! Надеюсь, ты уже бодр и полон сил! Поэтому не станешь мне плакаться, что ты больной старый негр и тебя уже все достали?

– Не стану… – согласился друг. – Потому что еще сплю-у-у…

Затихающая гласная в конце слова показала, что он и крабер вот-вот выронит из рук, проваливаясь обратно в сон. Пришлось выбить частую дробь ногтями себе по зубам, подавая знак «Наивысшее внимание!». Старая привычка и может кому-то из посторонних показаться глупой, но в нашей команде она действовала безупречно.

– Что случилось? – уже целиком проснувшимся голосом спросил Алоис.

– Умер министр энергетики. Есть подозрения, что ему помогли уйти в мир иной. Еще и меня пытаются подставить.

И я пересказал все, о чем мы поговорили с Бофке.

– А я ведь предупреждал, что с этими стахокапусами официальный Оилтон еще намучается, – напомнил наш аналитик о своих экскурсах в ближайшее будущее. – Следовало для этого дела подвязать специально созданный отдел.

– Ага! Умник выискался! Тебя ведь уже спрашивали: из каких шишей этот отдел создавать и кого там поставить у руководства? И что ты ответил?

– И сейчас отвечу: не моего ума дело. Есть там всякие начальники по кадрам, командиры Дивизионов, консорты и прочие. Вот пусть у них голова и сохнет. Мне и так выспаться не дают. В кои-то веки себе выходной выбил! Знал, как после вашего мальчишника чрезмерные дозы алкоголя скажутся на старом, израненном…

– Ну, все! Хватит плакаться, а то прямо сейчас отправлю в омолодитель! Поднимай свою черную задницу, и за работу! Отыщи мне всех и вся, что может вывести нас на недавнего обладателя этой странной записки. Мне кажется, это единственный стоящий след. Причем необязательно, что к возможным убийцам министра. Вполне возможно, и к тем, куда ведет ложный, отвлекающий след.

– Не волнуйся, Танти, отыщу! – чувствовалось, что Алоис уже встал с кровати и разговаривает на ходу. – Наших ребят будешь подключать к этому делу?

– Нет. Пусть постепенно и вразнобой выдвигаются к точке нашего рандеву. Уже больше никак нельзя откладывать попытки по розыску и спасению Броверов.

Закончив разговор с Алоисом, я стал названивать остальным членам нашей боевой команды.

Глава 7

Отступление третье, козырное

Каждый из нашей команды до системы Красных Гребней должен был добираться отдельно от остальных и разными, окружными путями. При этом у каждого возникали свои специфические сложности, которые приходилось решать с помощью давно запланированных и, казалось бы, совершенно не имеющих отношения к делу мероприятий. Такие превентивные меры по сохранению наивысшей тайны диктовались не только опасениями о возможном наблюдении за нами моусовских разведчиков.

Хотя, казалось бы, чего проще: я, как имеющий на то право и полномочия консорт, инициирую разработку тайной операции, и мы, нисколько не скрываясь от вышестоящего командования, отправляемся в бой. Но как раз в словосочетании «вышестоящее командование» и крылась главная закавыка. Кто считался выше меня и имел право изменить ход подобной операции, а то и запретить ее проведение? Да только один человек: ее императорское величество. А от моей любимой «принцессы», при решении такого вариативного вопроса, можно было ожидать чего угодно. Во-первых, она, будучи уверенной до сих пор, что Роман и Магдалена Броверы погибли, ни на каких условиях не разрешила бы нам рисковать жизнью. И как руководитель империи имела на это все права и рычаги влияния.

Во-вторых, поверь она в аналитические выкладки Алоиса и загорись желанием помочь нашим друзьям, было бы только хуже. Императрица могла бы использовать сразу три вида помощи, которые нас ну никак не устраивали.

Первый: устроить маневры одного из космических флотов. Армада как бы ошибочно атакует планету Элиза в системе Красных Гребней, каторжан освобождают, дело сделано. Увы, когда мы такой вариант просчитали, то поняли: так товарищей, коль они живы, мы погубим с вероятностью восемьдесят пять процентов.

Второй: Патрисия направила бы на планету Элиза нескольких лучших агентов разведки, ставя уже именно перед ними конкретную задачу. А те без соответствующей экипировки и сопровождения погибают там с вероятностью семьдесят пять процентов. При этом и Броверам на выживание дается всего десять процентов.

Ну и третий: моя любимая если уж решится на отправку нашей команды, то только вместе с собой (а зная ее характер, я в этом не сомневался). При этом соглашаясь быть не командиром, а моим замом. А вот этого, пусть она даже с нами рвалась на дело в должности рядового, никто из нас был допускать не вправе. Место консорта, начальника стражи и всех остальных, в случае появления вакансии, всегда найдется кем прикрыть. А вот императрица у нас одна. Детей у нее нет. Ее старший брат Януш, уже побывавший императором и отрекшийся от престола в силу своих моральных соображений, не имеет права повторно надеть корону. И в случае кончины последней представительницы династии Реммингов в Оилтонской империи разгорится борьба за трон. Начнутся беспорядки и прочие, не поддающиеся контролю или предвидению, неприятности. Конечно, порядок будет восстановлен, и на троне в любом случае окажется единственно верная личность – нынешним силам, сосредоточившимся вокруг трона, хватит для этого и решительности, и мускулов. Но сколько же рек крови при этом прольется!

Вот по этим-то причинам мы и ни единым намеком не хотели давать ее императорскому величеству поводов для беспокойства.

И решили все это дело провернуть сами: быстро, сердито и без лишнего, совершенно ненужного ажиотажа. Тем более что только у нас в команде было четыре уникальнейших козыря.

Основной козырь – это Булька. Только благодаря ему я умел менять свой облик, отпечатки пальцев, сетчатку, голос, становиться выше на три, а то и пять сантиметров, не дышать минут десять под водой, моментально заращивать на себе раны и в короткое время сращивать поврежденные артерии, ткани и сухожилия. Ну и масса иных полезных свойств и качеств, предоставляемых мне моим симбионтом, делали меня беспримерным, самым лучшим в истории человечества шпионом, разведчиком, диверсантом, лазутчиком и так далее и тому подобное. Я внешне мог собой заменить многих. Жаль, что не самого Моуса – он был сантиметров на десять ниже. И это в определении именно моего участия решало все.

Самым слабым звеном в нашей команде являлся Цой Тан. Он не умел хорошо стрелять, не умел бросать ножи, в рукопашной схватке проиграл бы Амалии, плохо бегал и еще хуже скрытно ползал. Не умел взломать коды доступа или толком воспользоваться уже имеющимися, и его могла «спалить» все та же женушка Амалия, подняв ненужный скандал на тему: «Кто-то похитил моего мужа-а-а-а!.. А-а-а!!!»

Что могло положительно охарактеризовать нашего друга, влившегося в нашу команду на Земле, так это верность, отзывчивость, открытость, честность, владение очень многими языками и бесподобные знания флоры и фауны массы изученных человечеством планет. Но, увы, все эти положительные свойства нашего товарища, как ни горько это было осознавать, меркли на фоне второго главного козыря в предстоящей операции.

Этот козырь у нас появился четыре месяца назад, во время моего торжественного бракосочетания с Патрисией. Тогда мой кровный (в полном смысле этого слова) друг Булька настолько переел (вместе со мной, естественно), что вдруг заявил со стоном:

«Танти, мне плохо!.. Прощай! Кажется, я умираю…»

Хорошо, что я в тот момент находился не за общим столом и не в беседе с нужными деятелями, съехавшимися на нашу свадьбу со всей Галактики. Опрометью бросился в наши комнаты, где уже имелась оборудованная специально для Бульки научная лаборатория. Порой ведь и у риптонов бывают некоторые болячки, которые он лихо устранял, «закусывая» два оголенных провода, по которым струился ток с напряжением от двенадцати до двадцати восьми вольт. Ссадив своего друга на стол с проводами и реостатами, я, посредством контакта рукой с его телом, озабоченно выспрашивал, что ему подать, как помочь и чем побрызгать. Иногда, для лучшего вывода алкоголя или яда из крови, мы использовали теплый или контрастный душ.

Но Булька только плакался на непонятные боли и умолял не убирать руку с его тела, тем самым облегчая последние минуты жизни. Все-таки плохо вот так жить существу, которому кто-то из родителей в юности закинул необработанным пластом информацию в эфемерный мозг, а потом и отдал в руки человека, так и не воспитав и не объяснив очень нужные вещи. Часть информации мой друг так и не освоил во время взросления на моих плечах, часть не сумел вскрыть, а что-то вообще отверг со свойственным ему пофигизмом. И, как итог, ничего о себе толком не знал.

Вот потому он и думал, что умирает, когда на самом деле у него настала пора… деления. И на моих глазах от деформированного комка плоти, которым выглядел в тот момент несчастный риптон, отделилось, сползло, натекло, отвалились, отслоилось (затрудняюсь дать точное определение, потому как плохо соображал в тот момент и глаза мои слезились от расстройства) нечто темное, общей массой килограмм-полтора.

«Все! – стонал Булька в предсмертной панике. – Я начал разлагаться!… Прощай, Танти…» – и его специфическое бульканье стало затихать.

А я завороженно уставился на новый, начавший самостоятельно формироваться комочек. Потом комочек качнулся из стороны в сторону и… покатился (я в тот момент чуть смехом не подавился!) к своему мамапапе. Ткнулся ему в бок несколько раз подряд и, уморительно пискнув, покатился неспешно к краю стола.

Чисто инстинктивно я попытался преградить путь только что сформировавшемуся чаду второй рукой и чуть не поседел от истошного вопля в моем сознании:

«Не трогай его! У тебя уже есть я!»

Ничего не оставалось, как, судорожно проглотив комок в горле, пошутить:

– Поздно! Ты уже умер!

Как бы не так! Живее всех живых мой риптон оказался! Проворно вырастил у себя длинный отросток в виде тонкой ленты и оградил риптоненка этаким внушительным забором. И поделился родившимся у него мнением:

«Наверно, так и должно было быть. А я-то распереживался в последнее время, думал, что на меня болезнь свалилась – ожирение. Почти три лишних килограмма набрал! Хм! И вот кто бы мог подумать…»

Я решил уточнить:

– Так ты передумал умирать?

«И не стыдно тебе? А еще друг называется! – стал укорять меня Булька. – Посмотрю, как ты будешь реагировать на детей, которых родит твоя Патрисия! Вот тогда я над тобой посмеюсь и поиздеваюсь!»

– Да ладно тебе!

«Кстати! Беги-ка ты лучше к своей невесте, а то или ее уведут завистники, или она сама сюда примчится и мне все торжество испортит…»

Ну, я и вернулся на свадебное пиршество, облегченный на двадцать пять килограмм и успокоившись о судьбе моего друга. А может, и зря я так поспешил оставить Бульку? Может, следовало как раз в те первые минуты и решить весьма и весьма важный вопрос: «А кому будет принадлежать отпочковавшийся риптоненок?»

Потому что когда я малость пришел в себя после свадебных пертурбаций, этот вопрос уже был решен Булькой самостоятельно:

«Учитывая склонности, привязанности и общегуманитарные ценности всех известных мне людей, а также руководствуясь высокой исторической ответственностью перед своим потомством, я выбрал для Вулкана достойного носителя!»

Я сбил весь пафос его вступления вопросом:

– Почему это ты выбрал для малыша такое странное имя?

«А чем оно тебе не нравится? Мощь, пламя, неукротимость и сила в одном флаконе! Не правда ли?»

– Неплохо звучит, но мог и со мной посоветоваться! Все-таки в нем и моей крови предостаточно.

Но риптона смутить не удалось, излишней деликатностью он тоже не страдал:

«Ничего страшного с тобой не случится! Зато получишь право выбрать имя для следующего нашего малыша…»

– Но мне лучше знать, кто для Вулкана лучше всего подходит на роль друга и носителя.

«Да я и не сомневался, что наши мнения в этом вопросе совпадут! Поэтому уже час назад дал возможность Цой Тану прикоснуться к малышу, познакомиться с ним, запомнить матричную структуру своего организма…

Я, конечно, рвал и метал, потому что одаривать наше самое слабое звено таким невероятным бонусом – это все равно что школьнику, подвизающемуся на подносе патронов для армейских ветеранов, вручить ультрасовременный гелемет или сразу два игломета. А обиженным ветеранам показать кукиш с маслом и оставить дальше воевать с винтовками.

Скандал у нас получился пренеприятнейший, и после него мы сутки не разговаривали друг с другом, а я вообще хотел было отказаться от риптона. Он сам пошел на мировую, найдя меня в виртуальном информатории и осторожно коснувшись руки:

«Танти, если мы будем ссориться и ты от меня откажешься, я ведь умру, – сказал он и, пока я набирал воздуха в грудь, поспешно добавил: – И я признаю, что был не прав, погорячился. Следовало вначале и в самом деле с тобой посоветоваться…»

Да и куда бы мы делись? Все равно бы помирились… Но с тех пор Цой Тан ходит во дворец на работу, где ему официально подсунули синекуру попроще и только из-за нежелательности присутствия возле него Амалии. Все-таки наличие еще одного риптона – это уже невероятная тайна, о которой мы даже Патрисии, после бурного совещания, решили ничего не говорить. И в одной из комнат Булька резво и постоянно муштрует новую пару человек-симбионт для самых различных боевых и житейских ситуаций. Для ее императорского величества было придумано объяснение: дескать, специалист по флоре и фауне усиленно помогает гениальному ученому Бульке в новых разработках.

После свадьбы Малыша я отправил его вместе с Синявой в так называемое свадебное путешествие с далеко идущими планами. Уже во второй раз великолепная яхта «Саламандра» доставила свою хозяйку к планете электромугов, но теперь не в роли пленницы, а в роли повелительницы когда-то пленившего ее пирата. Я поставил Малышу конкретную задачу: «Делай что хочешь, борись с кем угодно, подкупай как сумеешь, ползай на коленях и умоляй, но кровь из носа раздобудь у кошмарных и агрессивных аборигенов хотя бы десяток риптонов!»

Увы! Электромуги лишний раз подтвердили свою репутацию жутко несговорчивых и негостеприимных существ. Что только Малыш им не обещал, что только не устраивал и как не старался развлечь, толку никакого не добился. И только будучи уже в паре с Синявой, которая захватила с собой на планету новую игру, разработанную в Железном Потоке, добился частичного успеха. Игра по сути своей простая, когда в ней немножко разберешься, и основанная на столкновении стальных шариков на нескольких гравитационных уровнях. Она аборигенов дико заинтересовала.

Они требовали дать игру им в руки, чтобы присмотреться как следует и разобраться в тонкостях, а госпожа Кассиопейская пустила в ход приемы базарной торговли. Приемы, честно говоря, недостойные аристократов, и потом Малыш плакал от… смеха, когда рассказывал о подробностях торга. Но факт оказался фактом: щупальца электромугов возложили на шеи молодоженов по одному риптону. Взамен электромуги получили два десятка игр и с увлечением окунулись в омут новой забавы. Конечно, игрушка для них оказалась простейшей, и когда хитрые гости улетали, им вслед уже хлестали молнии и раздавались угрозы, но вояж с натяжкой можно было считать удачным. Хотя бы один из лучших бойцов – Малыш стал достойным носителем «мечты разведчика». Потому что Синяву мы тоже приравнивали к слабому звену, которому вообще в нашей команде было не место.

Правда, она хорошо бросала ножи, отлично владела рапирой, а в рукопашной могла поломать до смерти сразу троих таких ботаников, как Цой Тан. Поэтому волей-неволей нам пришлось включать настырную и настойчивую госпожу Кассиопейскую в наши предстоящие расклады. Хочешь не хочешь, а подобные козыри из колоды даже последние дураки не выкидывают.

Эти риптоны, которые были на пару недель старше Вулкана, обучалась, в основном, отдельно. Можно сказать, в семье аристократов-молодоженов. Для этого использовали составленные Булькой методички и учебные пособия. Мало того, когда Малыш с супругой навещали меня во дворце, ветеран собирал молодежь в своей лаборатории и непрерывно, часами вел обучение разным шпионским премудростям. Благо, арсенал мы с ним во время интенсивных приключений собрали огромный. Молодые риптонята внимали, а потом уже со своими носителями закрепляли навыки.

Малыш назвал своего симбионта Свистуном, а Синява своего – Одуванчиком. По поводу имен у нас сразу же появились анекдоты. Их героями были все четыре риптона. Большинство анекдотов придумывал ветеран Булька, и сам же громче всех над ними ухохатывался. Потому что все время почему-то у него полными лопухами и недоумками получались именно носители. А вот риптоны – прямо такие все белые, пушистые, хоть картины с них рисуй да в рамки вставляй.

Но как бы там ни было, обучение шло полным ходом, и наши козыри, если можно так выразиться, уже доросли до тузов. Именно поэтому я приказал форсировать начало операции по поиску и спасению Романа и Магдалены Броверов.

Пошла жара!

Глава 8

Столица Оилтонской империи

В течение четырех дней в Пиклию отправились Армата и Николя с Зариной. Они, естественно, очень хотели побывать и гульнуть на свадьбе Гарольда и Нины, но дело превыше всего. Иначе было бы слишком подозрительным, отправься мы все в разные стороны одновременно.

Да и кому-то следовало заявиться в тылы врага заранее, осмотреться там на месте и составить первое мнение о предстоящих действиях. Ну а все остальные члены нашей команды метались как угорелые, стараясь завершить текущие дела и последние приготовления к операции. Да и некоторым из нас следовало поднапрячься изрядно, чтобы их отъезд выглядел естественным.

В этом плане Гарольду Стенеси было легче всего. Потому что после свадьбы он отправлялся со своей супругой в свадебное путешествие. Понятное дело, на такой должности, как начальник дворцовой стражи и командир отряда телохранителей императорской семьи, много не попутешествуешь, и ему выделили всего неделю. Ни он сам, ни его боевая невеста нисколько не сожалели, что и эту неделю им придется провести не где-нибудь на райском курорте или на планете с экстремальным туризмом, а в кропотливой и рискованной деятельности по спасению четы Броверов.

Гораздо сложней было придумать причины дальнего и долгого путешествия для нашего графа Цой Тана и его нового, тайного для всех друга Вулкана. Тут была разработана многоходовая комбинация. Сразу после свадьбы четы Стенеси все семейство Эроски отправлялось на планету Леири, для вступления в права собственности на подаренный им остров. Подарок был сделан от имперской канцелярии за подвиги семейства Эроски во время вторжения, бунтов и при раскрытии вражеских агентурных сетей. Причем имя Амалии тоже стояло в списке героев, потому что она и в самом деле умудрилась оказать несколько раз неоценимую помощь нашей контрразведке. Как следствие, ей отвертеться от поездки ну никак не получалось. Да она и сама была в восторге и предвкушении.

Ну, а ее обожаемого супруга, которого она боялась отпустить самостоятельно перейти дорогу с пешеходами, строгим приказом оставляли для продолжения важной работы в императорском дворце. То есть в надежном и безопасном месте. Амалия уже смирилась с предстоящей разлукой, хотя так и рвалась все время во дворец. Все-то ей хотелось рассмотреть и пощупать рабочее место Цой Тана. Пришлось для ее успокоения и призывов вести себя достойно использовать как ее боевого кузена Корта, так и не менее геройскую мать, которую я всегда любовно называл тетушкой Освалией.

А чтобы потом не было скандалов в семье, для неожиданного отъезда самого Цоя была придумана отличная причина. Якобы стало известно о месте проживания его отца, знаменитого путешественника, исследователя флоры и фауны. Дескать, отец приболел и, узнав о живом сыне, сам никак не мог ринуться к нему навстречу, вот молодому графу и придется отправиться в дальний путь. Если потом у Амалии возникнет вопрос: «А где же твой папа?» – Цой ответит, что двух людей с одинаковыми именами и с одинаковыми семейными обстоятельствами попросту спутали. Чего только не случается в великой Галактике!

Ну а уж про меня – отдельная песня. Скрыться от любимой на некоторое время должны были помочь мои вновь обретенные родственники. Алоису и нанятым им людям удалось выяснить мою родословную как раз в момент возвращения мне доброго имени и восстановления всех моих прежних заслуг и регалий. С младшим братом Цезарем, еще не зная, что он мне родственник, я познакомился и близко подружился на состязаниях за руку принцессы. Ну а родители, узнав, что у них сын (да еще какой!), прибыли в столицу несколько позже. Да и вообще сам факт нашего счастливого воссоединения, это настолько немыслимая и волшебная история, что до сих пор в нее никто особенно не верит. Почти все средства массовой информации дружно решили, что это вполне нормальный и оправданный рекламный трюк. Ибо жениться наследнице престола на каком-то безродном, никому неизвестном сироте – дело несуразное и постыдное. Вот, мол, спецслужбы Оилтона поднатужились и претворили дивную сказочку в жизнь, превратив безродного обывателя, пусть и прославленного героя, не в кого-нибудь, а в герцога.

Мне было по глубокому вакууму, что там говорят и обсасывают в желтой прессе. Я чувствовал сердцем и верил всей душой. Да и первая встреча окончательно отбросила прочь самые мизерные сомнения. Мой отец Октар оказался даже внешне именно тем мужчиной, которым я мог представлять себя в его возрасте. Мать… о ней я теперь постоянно вспоминал, радуясь, что у меня есть женщина, которую я могу смело называть мамой. Причем ею оказалась та самая женщина, которую я видел в своих детских, да и юношеских снах. Но если раньше ее образ был расплывчатым, то после первого же взгляда на Диану Малрене он отложился в моем сознании окончательно. Отныне я был уверен на сто процентов, что это именно величественная, родная и добрая Диана мне всегда и снилась!

С братом, как я уже сказал, мы познакомились раньше, но когда нас представляли друг другу и он понял, с кем боролся за руку и сердце ее высочества, то чуть с ума не сошел от счастья. Для него обретение родного брата стало, похоже, большим событием, чем собственное появление на свет.

Ну и еще оказалось, что у меня есть две милых сестрички десяти с половиной и двенадцати с хвостиком лет. Вначале тихие и стеснительные, они потом так разошлись и расшалились, что если у кого еще и оставались бы сомнения, они бы сразу и окончательно развеялись: одна и та же кипящая кровь в наших жилах! Такие же непоседы, баловницы и отчаянные сорвиголовы, каким и я был в детстве.

Тогда мои родные побыли с неделю и поспешили обратно домой. Уж слишком неожиданно они сорвались с места, узнав обо мне. Вернулись они через три недели, на мое бракосочетание с Патрисией, и тоже пробыли неделю. Еще один раз они на четыре дня прилетали на коронацию моей супруги и возведение ее на престол Оилтонской империи. И каждый раз настоятельно звали меня в то место, где я родился. Да мне и самому жутко хотелось побывать на своей родине, но текучка не давала свободно вздохнуть, не то чтобы выкроить недельку-полторы для путешествия.

Но когда пришло время, волей-неволей пришлось воспользоваться приглашением родных, ибо главная система нашего герцогства, Звездные Блики, располагалась в сравнительной близости к королевству Пиклия. Почти рядом с той самой системой Красных Гребней, где и находилась планета Элиза с нужным нам лагерем. Совесть, конечно, меня мучила, что придется еще и родных подключать к готовящемуся обману моей любимой супруги, но почему-то я был уверен: они все поймут и поддержат меня во всем. Тем более что я был намерен посетить Элизу только в апогей всей нашей операции, когда друзья подготовят пути-дорожки для главного удара и эвакуации как участников акции освобождения, так и возможных узников Донышка.

Ну и вдобавок младший брат Цезарь с удовольствием поучаствует в нашей операции. От такого великолепного, профессионального воина ни одна боевая команда не откажется. Он, командуя большим конвоем военных кораблей, должен был поддержать наши действия в случае глобального военного столкновения с флотом Пиклии.

Кстати, я довольно грамотно и заблаговременно подвел Патрисию к проявлению инициативы. И она уже настаивала на моей поездке на родину. Мне следовало совершить попутно два деяния: привезти сестричек для обучения в высшей дипломатической школе Старого Квартала и окончательно уговорить брата Цезаря на переход на службу в Дивизион. Все-таки он как бы заочно сдал все экзамены, завоевав второе место в длительной борьбе за право стать мужем ее высочества. Причем и сама борьба, и предложенные претендентам испытания не имели аналогов в истории. О сестричках уже договорились, согласие от всех было получено. Ну а если еще и Цезарь окажется в столице, то и родителям ничего не останется, как перебраться в Старый Квартал. Чего им там прозябать, в ничего собой не представляющем нищем герцогстве?

Я все оттягивал поездку на родину, ссылаясь то на страшную загруженность, то на предстоящую свадьбу мое лучшего друга. Но уже после свадьбы сказал, что точно отправляюсь. Моя любимая меня так серьезно благословила, что я даже боялся той минуты, когда придется, глядя в укоряющие глаза, отчитываться о проделанной работе.

Так что теперь главное – не сглазить.

Ибо могло случиться все, что угодно. Да оно ежедневно случается. Пример: та же неожиданная смерть министра энергетики. Вроде и ничего страшного или революционного, но…

Тот умер, того убили, там стряслось, тут загорелось, и такое светопреставление могло начаться, что мы до Броверов еще не один год добираться будем. Только и твердил про себя как заклинание: «Ромчик! Коршун ты наш! Вы, главное, там продержитесь!» А уж о том, что Алоис изначально ошибся в своих выводах и наших резидентов на каторге нет, я даже думать не хотел. «Там они! Там! – говорил я себе при малейших дуновениях сомнений. – И мы их оттуда вытащим!»

При обсуждениях предстоящей операции было не раз предложено задействовать и иные силы. Их у нас насчитывалось предостаточно. Я имею в виду силы неофициальные, которые никто бы не смог идентифицировать как посланные спецслужбами Оилтона.

То же самый герцог Лежси, у которого имелась небольшая частная армия, сравнимая по мощи разве что с Дивизионом. Несмотря на то что мы с Мишелем несколько раз знатно поцапались, вплоть до мордобития и синяков по всему телу, наши отношения перешли в разряд самых дружественных и доверительных. Тем более когда ему были предоставлены все записи и видеосъемки материалов, в которых он сомневался. Напоследок и его якобы похищенная невеста подробно рассказала, как ее скорей уговаривали согласиться на похищение, а потом предугадывали каждое желание и сдували с нее пылинки во время короткого пребывания в роскошных апартаментах. Тогда Лежси понял, что таковы были обстоятельства, и простил вынужденные хитрости моей команды окончательно.

И именно он не просто частенько повторял, а прямо и открытым текстом настаивал:

– Танти! Моей армии застаиваться нельзя! Тем более что сволочей по всей Галактике до сих пор ползает немереное количество. И знаю, что ты в стороне от разборок с преступниками никогда не останешься. Поэтому требую: всегда давай мне знать и бери с собой! Понял? Иначе…

Я сжимал кулаки, становился в боксерскую стойку и говорил:

– Да я всегда готов!

Помимо этого, у нас в помощниках числились внутренние войсковые соединения барона Аристронга. Мой старый друг Зел и его сын Артур, с которым мы дружили с не меньшей силой, готовы были двинуть своих воинов на какие угодно разборки. Только и стоило дать координаты и описание преступников. И совсем не потому, что они считали себя обязанными мне спасением их жизни, а потому что и сами жестко относились к любым нарушителям мира, порядка и спокойствия.

Имелись у нас и отлично себя зарекомендовавшие сыскные агентства. И еще несколько команд наемников, в честности которых, лояльности и умении сохранить тайну мы нисколько не сомневались.

Да только мы приняли решение пока никого из них не привлекать. Если вдруг что-то пойдет не по сценарию, возникнут трудности или потребуется дополнительная огневая поддержка – есть краберы. И попросить о чем-то – минутное дело.