Лучше подавать холодным Аберкромби Джо
Затем снизу донеслось шарканье, какой-то булькающий звук, грохот падения. И, заглянув в дыру снова, Морвир увидел распластанного на спине стражника и горящий фонарь рядом с его откинутой в сторону рукой.
– Потрясающе, – выдохнула Дэй.
– Все, как должно быть.
– Сколько ни говори о науке, выглядит это волшебством.
– Мы, можно сказать, чародеи своего времени. Веревку, мастер Балагур, будьте добры.
Тот вручил ему конец шелкового шнура, привязанного к запястью.
– Вы уверены, что выдержите мой вес?
– Да.
От молчаливого уголовника и впрямь исходило ощущение громадной силы, очевидное даже для Морвира. Обвязав руку веревкой и закрепив ее узлом собственного изобретения, он спустил в дыру одну ногу в мягкой туфле, потом другую. Погрузился в нее сначала по пояс, затем по плечи и наконец целиком оказался внутри банка.
– Опускайте.
Вниз он пошел так быстро и плавно, словно веревку разматывал какой-то механизм. Когда туфли коснулись пола, сбросил, дернув рукою, узел и бесшумно скользнул в ближайший дверной проем, держа трубку с отравленными стрелками наготове. В банке должен был караулить всего один стражник, но никогда не следует слепо доверяться предположениям.
Осторожность – на первом месте, всегда.
Окинул взглядом темный коридор. Не заметил никакого движения. Тишина стояла столь полная, что, казалось, даже давила на уши.
Вскинув голову к стеклянному потолку, он увидел в окошке Дэй и подал ей знак спускаться. Она скользнула в дыру с ловкостью циркачки и быстро поплыла вниз – в черном поясе с кармашками, куда упрятано было все необходимое для работы. Коснувшись ногами пола, освободилась от веревки, присела и улыбнулась ему.
Морвир едва не улыбнулся в ответ, но вовремя себя остановил. Ни к чему ей знать, как горячо восхищается он ее талантами, умом, твердостью характера, развившимися за проведенные вместе три года. О глубине его привязанности она и подозревать не должна. Ибо доверие его предавали все, перед кем он открывался. Жизнь являла собой череду горчайших измен – и в сиротском приюте, и в ученичестве, и в супружестве, и в работе. Сердце его воистину изранено. Поэтому общаться с ней он должен только на профессиональной основе, дабы защитить обоих. Себя – от нее, ее – от себя.
– Чисто? – прошипела она.
– Как в пустом кармане, – ответил он, подходя к поверженному стражнику, – и, главное, все идет по плану. Что нам с тобой всего противней?
– Горчица?
– А еще?
– Случайности?
– Верно. Счастливыми они не бывают. Бери его за ноги.
Им пришлось изрядно потрудиться, выволакивая стражника из коридора и усаживая за стол. После чего он свесил голову и захрапел, раздувая длинные усы.
– Спит, как дитя, – вздохнул Морвир. – Реквизит, пожалуйста.
Дэй вручила ему пустую винную бутылку, которую он поставил на пол у ног стражника. Затем протянула вторую, наполовину полную. Морвир вынул пробку и щедро плеснул вина стражнику на грудь. Потом аккуратно положил бутылку на бок под его свесившейся рукой, и по мраморным плитам растеклась пахучая винная лужица.
Затем Морвир отступил, сложил руки рамкой и полюбовался содеянным.
– Ну, вот… живая картина готова. Какой работодатель не подозревает сторожа в распитии бутылочки-другой среди ночи, вопреки строжайшему запрету? Беспробудный сон, запах алкоголя – свидетельств вполне достаточно, чтобы поутру уволить его без промедления. Конечно, он будет отрицать свою вину, но при отсутствии каких бы то ни было доказательств… – рукой в перчатке Морвир порылся в волосах стражника, выдернул использованную стрелку, – … иных подозрений не возникнет. Все выглядит совершенно естественным. Хотя ничего естественного в этом и нет. Но… молчаливые стены вестпортского отделения банкирского дома Валинта и Балка сохранят нашу страшную тайну навеки. – Он задул огонь в фонаре стражника, «живая картина» погрузилась во тьму. – Вперед, Дэй, и никаких колебаний.
Безмолвными тенями они проскользнули по коридору и остановились у двери в кабинет Мофиса. Блеснули в полумраке отмычки, когда Дэй наклонилась к замку. На то, чтобы справиться с ним, у девушки ушло всего мгновение, и дверь бесшумно отворилась.
– Для банка плохой замок, – заметила Дэй.
– Хорошие у них там, где хранятся деньги.
– Но мы пришли сюда не воровать.
– О, нет… мы редкие воры на самом деле. Оставляем подарки после себя. – Легко ступая, Морвир обошел огромный стол Мофиса кругом, открыл тяжелый гроссбух, стараясь не сдвинуть его с места и на волосок. – Состав, пожалуйста.
Дэй подала кувшинчик, почти доверху заполненный жидкой пастой. Морвир со всею аккуратностью вынул пробку. Взял в руки тонкую рисовальную кисточку – самое подходящее орудие труда для мастера, наделенного столь неисчислимыми талантами. И с тихим шелестом принялся переворачивать страницы, нанося на уголок каждой легкий мазок.
– Смотри, Дэй. Быстро, гладко, точно… а главное – осторожно. Предельно осторожно. Что убивает большинство представителей нашего ремесла?
– Их собственные составы.
– Совершенно верно.
В соответствии со своими словами он предельно осторожно закрыл гроссбух, страницы которого успели почти высохнуть, убрал кисточку и закупорил кувшинчик.
– Возвращаемся? – спросила Дэй. – Есть хочу.
– Возвращаемся? – Морвир расплылся в улыбке. – О, нет, моя дорогая, это далеко не конец. Ужин еще надо заслужить. Нам предстоит долгая ночная работа. Очень долгая…
– Ты цел?
Трясучка от неожиданности чуть не скакнул через парапет. Аж сердце в груди зашлось. Повернулся и увидел незаметно подкравшуюся со спины Меркатто. На лице ее, едва различимом в темноте, играла усмешка. В дыхании ощущался слабый привкус дыма.
– Чтоб я сдох… ну вы меня и напугали! – проворчал Трясучка.
– Стражники обошлись бы с тобой похуже. – Она потрогала узел веревки на железном кольце. – Ты таки влез туда? – спросила не без удивления.
– А вы сомневались?
– Уверена была, что голову свернешь… если сможешь, конечно, достаточно высоко забраться.
Он постучал по голове пальцем.
– Это мое самое крепкое место. Стряхнули наших приятелей?
– Да, на полпути к проклятой улице лорда Сабелди. Знала бы, что их так легко увести, подцепила бы на крючок заранее.
Трясучка усмехнулся.
– Хорошо, что после подцепили, не то быть бы мне у них на крючке.
– Этого нельзя было допустить. У нас еще много работы впереди.
Он невольно передернул плечами. Как-то забывалось порой, что работа, которая им предстояла, заключалась в убийстве.
– Замерз?
Трясучка фыркнул.
– На родине у меня это летний день. – Откупорил бутылку, протянул ей. – Нате, согрейтесь.
– Спасибо, не ожидала такой заботы с твоей стороны.
Она сделала несколько глотков. Трясучка следил за тем, как двигаются мелкие мышцы у нее на горле.
– Я вообще заботливый человек… для наемного убийцы.
– Должна сказать, некоторые из наемных убийц – очень милые люди. – Она отпила еще глоток, вернула бутылку. – Среди нас таких, правда, нет.
– Да уж, мы дерьмо все до единого. И до единой…
– Они в банке? Морвир со своим маленьким эхом?
– Давно уже.
– А Балагур?
– С ними.
– Морвир сказал, сколько времени там пробудет?
– Мне?.. Я думал, это я – оптимист.
Они стояли рядышком у парапета, в стылой тишине, глядя на темную громаду банка напротив. Трясучка неведомо почему нервничал. Сильнее, чем положено человеку, участвующему в убийстве. Украдкой покосился на Меркатто и не успел отвести взгляд, как она тоже посмотрела на него.
– Не много, однако, у нас дел, кроме как ждать и мерзнуть.
– Да уж. Если только вы не хотите подрезать мне волосы еще короче.
– Боюсь, ножницы не удержу, если тебе вздумается раздеться.
Трясучка засмеялся:
– Неплохо… Думаю, вы заслужили еще глоток, – и снова протянул ей бутылку.
– Я вообще веселый человек… для того, кто нанимает убийц.
Чтобы взять бутылку, она придвинулась ближе. Так близко, что у него внезапно загорелся бок, к ней повернутый. Так близко, что дыхание участилось. И Трясучка, не желая выглядеть еще большим дураком, чем выставлял себя все последние дни, отвернулся. Услышал, как она открыла бутылку. Услышал, как сделала глоток.
– И снова спасибо.
– Пустое. Может, еще что надо, начальник, все сделаю, только дайте знать.
Он повернул голову и обнаружил, что она смотрит на него, не отводя глаз, плотно стиснув губы, словно высчитывая, сколько он стоит.
– Есть кое-что еще…
Морвир с отточенной ловкостью приладил на место последнюю полоску свинцовой окантовки и принялся собирать сверкающие инструменты.
– Держаться будет? – спросила Дэй.
– Против ливня не выстоит, полагаю, но до завтра всяко продержится. А к тому времени, надо думать, у банковских служащих будет столько хлопот, что протекающего окна никто не заметит.
Он аккуратно стер со стекол следы замазки и последовал за своей помощницей к балюстраде. Балагур уже успел перебраться по веревке и поджидал их по другую сторону разделявшей два здания бездны. Морвир заглянул за перила. Увидел шипы, каменную резьбу, ниже отвесно уходящую вниз, к мощеной улице, гладкую колонну, мимо которой проходил сейчас, громко топая, отряд стражников с фонарями.
Едва они удалились, Дэй спросила:
– А как быть с веревкой? Когда рассветет, ее могут…
– Предусмотрена каждая деталь. – Усмехнувшись, Морвир вынул из внутреннего кармана маленький пузырек. – Несколько капель сожгут узлы вскоре после того, как мы переберемся. Останется только подождать немного и смотать веревку.
Девушку, насколько можно было понять в темноте по ее лицу, это не успокоило.
– А вдруг они сгорят быстрее, чем…
– Не сгорят.
– И все же рискованно…
– На что я никогда не иду, дорогая?
– На риск, но…
– Ты, разумеется, пойдешь первой.
– Можете не сомневаться.
Дэй, ухватившись за веревку, скользнула под нее и принялась быстро перебирать руками. Не прошло и тридцати секунд, как она оказалась уже на другой стороне.
Морвир открыл пузырек, уронил на узлы несколько капель. Подумав немного, добавил еще несколько, чтобы не ждать расползания чертова шелка до восхода. Затем, пропустив следующий патруль, перелез через перила с куда меньшим проворством, надо признаться, чем его юная помощница. Спешить не было никакой нужды. Осторожность на первом месте, всегда. Взявшись руками в перчатках за веревку, он двинулся вперед, закинул на нее одну ногу, потом другую.
Раздался треск рвущейся ткани, и колено внезапно обдало холодом.
Морвир скосил глаза на ногу. Увидел, что штанина зацепилась за шип, торчавший выше остальных, и разорвалась почти до самого зада. Подергал ногой, пытаясь высвободиться, но чертова штанина лишь крепче намоталась на острие.
– Проклятье.
В планы это, разумеется, никоим образом не входило. Тут еще над перилами, к которым была привязана веревка, заструился слабый дымок. Кислота, похоже, начала действовать намного быстрей, чем ожидалось.
– Черт.
Морвир вернулся на крышу банка и сел, придерживая веревку, рядом с дымящимися узлами. Свободной рукой вытащил из кармана скальпель, нагнулся и начал резать штанину, зацепившуюся за шип, орудуя с хирургической точностью. Один быстрый взмах, второй, третий. Последний… и…
– Ох! – Сначала с досадой, а потом с ужасом он сообразил, что задел скальпелем лодыжку. – Проклятье!
Лезвие было смазано настойкой ларинка, невосприимчивость к которой у Морвира ослабела, поскольку он перестал принимать ее из-за постоянной тошноты по утрам. Смертельным этот яд для него не был, отнюдь. Но слабость мог вызвать такую, что веревку в руках не удержать, а невосприимчивости против падения с высоты на камни Морвир у себя почему-то не развил.
Ирония положения была куда жесточе на самом деле. Ведь большинство представителей его профессии погибало от собственных составов…
Стянув зубами перчатку со свободной руки, он начал рыться в многочисленных карманах в поисках противоядия, перебирая пальцами крохотные стеклянные трубочки, на которых выгравированы были знаки, позволявшие понять на ощупь, где что находится. Ветер тем временем пытался сорвать с него куртку, голая нога от холода покрылась мурашками. Что изрядно затрудняло поиски.
Желудок внезапно свело, Морвира затошнило. Он рыгнул, и тут пальцы, наконец, нащупали нужную отметку. Вытащив дрожащей рукой склянку, он выпустил перчатку из зубов, выдернул ими пробку и торопливо высосал содержимое.
От горечи экстракта рот заполнился кислой слюной. Морвир сплюнул на далекую мостовую. Темная улица стремительно завертелась, и, борясь с головокружением, он еще крепче сжал в руке веревку. Заскулил, чувствуя себя ребенком, абсолютно беспомощным, ухватился за веревку и второй рукой – так безнадежно, как цеплялся за мертвое тело матери, когда ту собрались выносить.
Но вскоре противоядие все же оказало свое воздействие. Неистовое бурление в животе прекратилось, мир обрел устойчивость. Улица снова оказалась внизу, небо над головой, где им и положено быть. И Морвир испуганно глянул на узлы. Те дымились еще сильней, издавая слабый шипящий звук и испуская отчетливый запах сжигавшей их кислоты.
– Черт!
Он вновь закинул ноги на веревку и тронулся, наконец, в путь, чувствуя прискорбную слабость, вызванную нечаянной дозой яда, дыша с трудом, поскольку горло сдавил вполне закономерный страх. Вдруг узлы прогорят раньше, чем он доберется?.. Тут еще спазм в кишечнике вынудил его ненадолго остановиться, и Морвир, раскачиваясь вверх и вниз на веревке, заскрипел зубами.
Потом двинулся дальше, но силы, увы, убывали с каждым мгновением. Руки дрожали. Ту из них, что осталась без перчатки, и голую ногу жгло от скольжения по веревке немилосердно. Морвир, откинув голову, с усилием втянул воздух в грудь. Увидел Балагура, который уже протягивал ему руку – большую, сильную руку, всего-то в нескольких шагах. Увидел Дэй, внимательно следившую за его приближением. На лице помощницы, укрытом ночною тьмой, ему почудилась улыбка, и Морвир почувствовал некоторую досаду.
И тут… с оставленной им крыши донесся тихий щелчок. Веревка лопнула.
Внутри у него все похолодело, наружу вырвался безумный вопль – точь-в-точь такой, какой издал маленький Морвир, когда его оторвали от мертвого тела матери. Он полетел вниз, ветер засвистал в ушах. Потом его отнесло в сторону, и навстречу стремительно ринулась облупленная стена. Последовал удар, от которого из Морвира вышибло дух. Вопль оборвался, веревка выскользнула из рук.
Раздался треск ломающегося дерева. Морвир все падал, ничего не соображая от ужаса, пытаясь ухватиться за воздух, отчаянно размахивая руками и ногами. В лицо бил ветер, все вертелось перед слепо выпученными глазами. Он падал и падал… и вдруг упал. Проехался лицом по дощатому полу, и сверху на него посыпались какие-то щепки.
– Э… – только и сумел выдавить он.
И в следующий миг пережил новое потрясение. Его схватили за горло, вздернули на ноги и притиснули к стене с такой силой, что дух вышибло. Второй раз за несколько секунд.
– Ты! Какого черта?!
Трясучка. По неведомой причине совершенно голый.
Морвир обнаружил, что находится в темной, захламленной комнате, которую освещают лишь тлеющие в камине угли. Затем в глаза ему бросилась кровать. Где, приподнявшись на локтях, лежала Меркатто в расстегнутой и смятой рубашке, с обнаженной грудью. Она смотрела на него удивленно, но не слишком. Словно, открывши дверь, увидела перед собой гостя, которого ожидала несколько позже.
Все встало на свои места. И Морвир, несмотря на неловкость положения, на неостывший еще страх смерти и горевшие огнем ссадины на лице и руках, захихикал. Веревка таки порвалась раньше времени. Но каким-то чудом, немыслимым и благословенным, он, описав в полете дугу, вломился сквозь гнилые ставни в одну из комнат разваливающегося дома. Вот она, ирония судьбы…
– Похоже, случайности все-таки бывают счастливыми! – признал он, все еще хихикая.
Взгляд Меркатто, которая все еще смотрела на него, казался странно блуждающим. На ее боку виднелся ряд необычных параллельных шрамов.
– С чего это вы дымитесь? – спросила она.
На полу возле кровати валялась трубка для курения хаски, объяснившая Морвиру, почему его столь неординарное вторжение не слишком удивило нанимательницу.
– Вам чудится. По какой причине, сказать нетрудно. Вы курили, полагаю. А это натуральная отрава, знаете ли. Категорически…
Меркатто расслабленно ткнула в его сторону рукой.
– Дурак, от вас дым идет.
Он опустил глаза на грудь. От рубашки и впрямь исходили дымные струйки.
– Проклятье! – взвизгнул Морвир.
Изумленный Трясучка отпустил его и попятился. Морвир сорвал с себя куртку, из которой посыпались со звоном осколки разбившихся пузырьков с кислотой, стянул уже начавшую расползаться рубашку, швырнул ее на пол. Дым повалил гуще, наполняя комнату мерзостной вонью.
Теперь, в результате непредсказуемого поворота судьбы, голыми, или отчасти таковыми, оказались все трое. И все смотрели на злополучную рубашку.
– Мои извинения. – Морвир прочистил горло. – В планы это, разумеется, не входило.
Расплата
Монца хмуро посмотрела на кровать, на Трясучку, привольно в ней раскинувшегося. Одеяло сбито на живот, рука, длинная и мощная, свешивается до полу, кисть беспомощно развернута белой ладонью вверх. Из-под одеяла торчит сильная нога, с черными полукружиями грязи под ногтями. Лицо мирное, как у ребенка, глаза закрыты, рот открыт. Грудь с протянувшимся поперек шрамом едва заметно вздымается и опускается.
При свете дня случившееся ночью казалось лишь досадной ошибкой.
Она бросила ему на грудь горстку серебряных монет, те звякнули и скатились на постель. Трясучка подскочил, растерянно заморгал глазами. Потом уставился тупо на монетку, прилипшую к груди.
– Чего это?
– Пять скелов. Более чем приличная плата за ночь.
– Да? – Он протер двумя пальцами глаза, прогоняя сон. – Вы мне платите? – Стряхнул монетку на одеяло. – Эдак и шлюхой себя почувствовать недолго.
– А ты еще не чувствуешь?
– Нет. У меня осталась кое-какая гордость.
– Значит, убить за деньги ты готов, а полизать между ног – нет? – Монца фыркнула. – Вот они, твои принципы. Хочешь совет? Бери пятерку и оставайся верен в будущем убийству. Тому, к чему имеешь талант.
Трясучка снова улегся, натянул одеяло до подбородка.
– Как выйдете, прикройте дверь, ладно? Здесь жутко холодно.
Клинок Кальвеца яростно полосовал воздух. Нанося удары, делая выпады слева, справа, сверху, снизу. Она вертелась на одном месте в дальнем уголке двора, шаркая подошвами по разбитой брусчатке. Тренируя левую руку. Рубаха липла к спине, несмотря на холод, от которого дыхание вырывалось изо рта белыми облачками.
Состояние ног понемногу улучшалось. При быстром движении они еще горели, по утрам были одеревеневшими, как сухие сучья, и адски болели по вечерам, и все-таки она могла уже ходить почти не морщась. В коленях даже появилась некоторая упругость, хотя они по-прежнему щелкали. Плечо и челюсть тоже обрели подвижность. Не чувствовалось никакой боли при нажатии на монетки под кожей головы.
Лишь правая рука была загублена безвозвратно. Сунув меч Бенны под мышку, Монца стянула перчатку. Даже это причиняло боль. Изувеченная кисть, слабая и бледная, с багровым шрамом на ребре, оставленным удавкой Гоббы, дрожала. Сжать скрюченные пальцы в кулак до сих пор удавалось с трудом. Мизинец упрямо продолжал торчать в сторону. И при мысли о том, что уродством этим она проклята до конца жизни, Монца испытала внезапный приступ бешенства.
– Ублюдок, – прошипела она сквозь стиснутые зубы и вернула перчатку на место.
Впервые отец дал ей подержать меч, когда Монце было лет восемь. Она помнила, каким странным, тяжелым и непокорным казался он тогда ее руке. Правой. Почти то же самое чувствовала она сейчас, беря его в левую. Но не было иного выбора, кроме как учиться.
Начать с азов, раз ничего другого не остается.
Она повернулась лицом к прогнившему ставню, направила в него клинок, держа запястье параллельно земле. Нанесла три удара, рассекших три дощатые планки, расположенные одна над другой. Повернула запястье, с рычанием ударила сверху вниз и разрубила ставень надвое. Брызнули щепки в разные стороны.
Лучше. С каждым днем хоть немного, но лучше.
– Великолепно. – В дверях появился Морвир со свежими ссадинами на щеке. – Нет ставня в Стирии, который осмелился бы нам противостоять. – Вышел легким шагом во двор, сложив руки за спиной. – Осмелюсь предположить, ваш удар был еще более впечатляющим, когда правая рука была в порядке.
– Все впереди.
– Не сомневаюсь. Пришли в себя после… ночных трудов с нашим северным приятелем?
– Моя постель – моя забота. А вы? Пришли в себя после падения ко мне в окошко?
– Пустое… пара царапин.
– Экая досада. – Она убрала Кальвец в ножны. – Дело сделано?
– Будет.
– Он мертв?
– Будет.
– Когда?
Морвир поднял глаза на квадрат серого неба над головою, ухмыльнулся.
– Первейшая из добродетелей – терпение, генерал Меркатто. Банк только что открылся, и состав, который я использовал, начнет действовать лишь через некоторое время. Хорошая работа быстро не делается.
– Но, все же, будет сделана?
– О, несомненно. Причем… мастерски.
– Я хочу это видеть.
– Увидите. Наука смерти даже в моих руках не гарантирует абсолютной точности, но ждать, насколько я могу судить, осталось не больше часа. – Он двинулся прочь, напоследок погрозив ей пальцем через плечо. – И позаботьтесь о том, чтобы вас там не узнали. Наша совместная работа только начинается.
В банковском зале царило оживление. Десятки клерков, склонившись над огромными гроссбухами, бесперебойно скрипели перьями, переговаривались с клиентами и снова скрипели. Вдоль стен стояли скучающие стражники, лениво поглядывая по сторонам. А то даже и не поглядывая. Монца, следом за которой проталкивался северянин, обходила стоявших отдельными группами нарядно одетых, увешанных драгоценностями, благоухавших духами мужчин и женщин. Пробиралась меж очередями, в которых томились богатые купцы и лавочники, их жены, телохранители, слуги с мешками денег и сейфами. Судя по всему, то был обычный, весьма доходный день для банкирского дома Валинта и Балка.
Вот он, источник, откуда герцог Орсо получал деньги.
И вдруг… она увидела сухопарого мужчину с крючковатым носом, стоявшего в окружении клерков с гроссбухами под мышкой и беседовавшего с несколькими укутанными в меха купцами. Хищное лицо его мелькнуло в толпе внезапно, как искра, вспыхнувшая в подвальной тьме, и Монцу опалило огнем. Мофис. Человек, убить которого она явилась в Вестпорт. И вряд ли требовалось комментировать, что выглядел он чертовски живым.
В углу зала раздался крик, но Монца не оглянулась. Крепко стиснула зубы и начала пробиваться между очередями к банкиру Орсо.
– Что вы делаете? – прошипел над ухом Трясучка, но она его оттолкнула. Оттолкнула с дороги и мужчину в цилиндре.
– Разойдитесь, дайте ему вздохнуть! – прокричал кто-то.
Люди начали оборачиваться и вытягивать шеи, пытаясь увидеть, что происходит. В очередях загомонили, стройные ряды их рассеялись. Монца, ни на что не обращая внимания, неуклонно продвигалась вперед. Все ближе и ближе к Мофису. Вопреки здравому смыслу, понятия не имея, что сделает, когда доберется до него. Вопьется зубами в глотку? Скажет «привет»?.. Оставалось уже меньше десяти шагов – примерно столько же, сколько разделяло их, когда он смотрел на ее умирающего брата.
И тут лицо банкира исказила болезненная гримаса. Монца притормозила, укрылась за чужими спинами. Увидела, как Мофис сложился вдвое, словно его ударили в живот. Закашлялся натужным, мучительным кашлем, походившим на рвотные спазмы. Шагнул, пошатываясь, к стене, оперся на нее. Толпа вокруг пришла в движение, послышались возбужденные шепотки. Издалека снова донеслись крики:
– Отойдите же!
– Что происходит?
– Переверните его!
Глаза у Мофиса заслезились, жилы на тощей шее набухли. Колени подогнулись, и он схватился за стоявшего рядом клерка. Тот пошатнулся, но придержал начальника и помог ему медленно опуститься на пол.
– Господин… что с вами?
Монца, завороженная и одновременно испуганная этим зрелищем, затаила дыхание. Придвинулась ближе, выглянула из-за чьего-то плеча и… неожиданно встретилась глазами с Мофисом. Мутный взор его застыл, лицо напряглось и побагровело. Подняв трясущуюся руку, банкир ткнул в нее костлявым пальцем.
– Ме… – выдавил он. – Ме… Ме…
Потом глаза его закатились, спина выгнулась, и Мофис, суча ногами, неистово забился на мраморных плитах пола, как вытащенная на берег рыба. Испуганные зеваки поначалу таращились на него молча. И вдруг один из них согнулся во внезапном приступе кашля. Тут закричали, казалось, все в банковском зале:
– Помогите!
– Сюда!
– Кто-нибудь!
– Отойдите, вам сказано!
Из-за стола, с грохотом уронив стул, поднялся клерк, схватился руками за горло. Сделал, пошатываясь, несколько шагов, затем, посинев лицом, рухнул. С брыкнувшей ноги слетел башмак. Один из сопровождавших Мофиса служащих упал, задыхаясь, на колени. Раздался пронзительный женский вопль.
– Чтоб я сдох… – услышала Монца голос Трясучки.
Из разинутого рта Мофиса хлынула розовая пена. Корчи его сменились подрагиванием. Затем и того не стало. Тело обмякло, пустые глаза уставились на ухмылявшиеся бюсты, что стояли вдоль стен.
Двое мертвы. Осталось пятеро.
– Чума! – завизжал кто-то. И, словно это был сигнал к атаке на поле битвы, в банке мгновенно началось истинное столпотворение.
Все ринулись к выходу, и Монцу чуть не сбил с ног один из купцов, с которыми несколько минут назад беседовал Мофис. Трясучка дал ему пинка, купец свалился на труп банкира. А на нее тотчас же налетел другой клиент в съехавших очках, его выпученные глаза казались на побелевшем лице неестественно большими. Она инстинктивно ударила его в лицо правым кулаком, задохнулась от боли, пронзившей руку до плеча, затем рубанула по шее ребром левой и отпихнула от себя, наконец.
«Чума распространяется медленней, чем паника, – писал Столикус, – и забирает меньше жизней».
Налет цивилизованности испарился молниеносно. Богатые, холеные люди превратились в диких зверей. Они отшвыривали с дороги всех, кто мешал пройти. Не замечали упавших. На глазах у Монцы разряженный толстяк ударил женщину с такой силой, что та с окровавленным лицом, на которое съехал парик, отлетела к стене. Бегущие безжалостно топтали сбитого с ног старика. Из выроненного кем-то сейфа пролился ручей серебряных монет, никого сейчас не интересовавший, и был немедленно разметен по сторонам башмаками. Происходившее напоминало бегство с поля брани. Крики, давка, зловоние пота и страха, спасающиеся люди и брошенный ненужный хлам.
Монцу толкнули, она ударила кого-то в ответ локтем. Услышала хруст, на щеку брызнула чужая кровь. Толпа захватила ее и понесла, как ветку по течению, вертя, пиная, сдавливая, дергая. Поток выволок ее, сколько ни отбивалась, рыча, сквозь двери на улицу. Ноги почти не касались земли, так плотен был водоворот людских тел. Там ее отпихнули в сторону. Она вырвалась из толпы, слетела со ступеней банковского крыльца и припала к стене.
Откуда-то взялся Трясучка, подхватил ее под локоть и то ли повел, то ли понес прочь. У входа два стражника тщетно пытались остановить паническое бегство, орудуя древками алебард. Толпа вдруг раздалась в стороны. Монцу толкнули в спину. Обернувшись, она увидела скорчившегося на мостовой мужчину, на губах которого пузырилась красная пена. Испуганные, обезумевшие люди спешили убраться от него подальше.
Голова у нее закружилась, во рту стало горько. Трясучка, тяжело дыша и то и дело оглядываясь через плечо, прибавил шагу. Они свернули за угол банка, направились к дому, и крики за спиной сделались тише. Тут Монца увидела Морвира, который стоял у высокого окна, словно наслаждающийся театральным представлением богатый меценат в собственной ложе. Он улыбнулся им сверху и помахал рукой.
Трясучка прорычал что-то на своем языке, распахнул дверь. Монца, едва войдя, схватилась за рукоять Кальвеца и понеслась вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, не обращая внимания на боль в коленях.
Когда она ворвалась в комнату, Морвир так и стоял у окна. Помощница его сидела на столе, скрестив ноги, и с аппетитом вгрызалась в ломоть хлеба.
Читать бесплатно другие книги:
