Охотник за смертью: Война Грин Саймон

– Попробуй датчики. Поищи формы жизни. Финли перешел к панели датчиков, отмахиваясь от клубящегося перед лицом дыма. Датчики были как раз рядом с загоревшейся панелью и тоже пострадали от огня и дыма. Финли пропустил быстрый диагностический тест и нахмурился. Эффективность сорок пять процентов. Плохо. Ограниченный диапазон и еще более ограниченная информация. Настроив датчики на максимальный диапазон, он стал смотреть на экран и хмуриться еще сильнее.

– Что-то они показывают, – сказал он наконец. – Только убейте меня, если я знаю, что. Идут показания, но смысла в них нет. Компьютеры у себя в памяти не могут найти ничего, с чем сравнить. Что считается невозможным.

– Пришельцы? – спросил Джиль.

– Неизвестно. Но не думаю. Даже самые чуждые формы жизни соответствуют определенным образцам. Это что-то совершенно новое. Но чем бы эти показания ни были, они заваливают датчики. Если там и есть что-нибудь человеческое, у датчиков не хватит чувствительности это обнаружить в таком шуме.

– А может быть, никого там и не осталось, – сказала Евангелина. – Харкер здесь уже несколько месяцев. С ним могло случиться что угодно.

– Давайте мыслить позитивно, – предложил Джулиан. – А корабельный маяк работает, Финли?

– Это да, – подтвердил Финли. – Я его нашел, громкий и чистый сигнал. Можно точно его обнаружить.

– Это уже что-то, – заметил Тоби. – Кто-нибудь озаботился прихватить бусы для туземцев?

– Туземцев там нет, – ответил Джулиан. – И никогда не было. До искусственного формирования почвы Мир Шеннона был мертвой скалой. Природных форм жизни тут нет – они стали бы помехой на пути тщательно взлелеянной мечты Шеннона. Что бы там сейчас ни было, это не природное явление.

– Жизнерадостный ты мужик, – сказал ему Тоби. – Тебе это когда-нибудь говорили?

– Шрек, заткнись, – велел Джиль. – Финли, сажай корабль. Как можно быстрее. Крейсер не будет вечно где-то шляться.

Джулиан прокашлялся.

– Я был назначен в экспедицию в последний момент. У нас есть время, чтобы мне кто-нибудь быстро рассказал, чего мы ожидаем на планете? В основном я знаю, но... Арена Смерти – это как-то не вдохновляет.

– А ты мысли позитивно, – посоветовал Тоби.

– Заткнись, – напомнил ему Джиль.

– Реальной информации мало, – быстро вставил Финли. – После того что там случилось, с планеты выбрался живым только один человек. Он и назвал ее Хацелдамой – перед тем как умереть. От того, что он там видел, он свихнулся начисто. И он хотел умереть, чтобы забыть то, что видел.

– У меня есть экземпляр его показаний, – робко сказал Тоби. – Только относящееся к делу – он все время срывался на бред. Ленту я купил у коллеги почти за номинал, и я думаю, Подполье мне это возместит – когда узнает. Запустить ее?

– Давай, – сказал Джиль. – Может быть, с кого-нибудь здесь спесь собьет.

Тоби кивнул Флинну, тот через свою камеру подключился к сети связи корабля и камера прокрутила запись у себя из памяти. Экран вздрогнул, голубая планет внизу сменилась лицом человека. Лицо было покрыто потом, глаза вылезали из орбит, и человек был так болезненно худ, что кости лица чуть не пробивали кожу. Губы у этого человека дрожали, мышцы лица подергивались. Он был привязан к стулу – не в последнюю очередь, чтобы не упал. Когда он заговорил, голос его был сиплым, но ровным. Глаза его снова сфокусировались, будто человека подстегивала отчаянная необходимость сообщить о том, что он знал, что видел.

– Меня зовут Адриан Марринер. Планетная разведка, стаж двенадцать лет. Я был командиром разведгруппы, посланной узнать, что случилось на планете Шеннона. О посланных ранее группах нас не информировали. Нас было десять, все отличные ребята. Все погибли. Выжил только я. Там война. Тотальная война. Пощады не дают и не просят. Пропавших без вести не ищите. Они мертвы. Им пришлось умирать первыми, смертью тяжелой и кровавой, беднягам. Курортной планеты тоже больше нет. Она стала кошмаром. Такого сна никто никогда не видел. Страшно. Страшная пародия на ту планету, что была. Там страшной смертью погибли все кто был – мужчины, женщины, дети, но война продолжается. И не кончится никогда. Больше разведгрупп не посылайте. Ни один человек этого не выдержит.

Марринер заплакал – скрежещущие, сухие звуки, от которых все его тело тряслось. Флинн отключил камеру, и плачущее лицо на экране сменилось загадочным лицом Хацелдамы, готовой их встретить.

– Боюсь, что это все, – сказал Тоби. – Дальше он все повторял и повторял одно и то же. Когда мог перестать плакать или кричать. От того ужаса, что он там видел, у него заело пластинку, и он мог только повторяться. После этой съемки он вскоре умер, и это наверняка было для него избавлением. Он был глубоко убежден, что все человеческие существа на планете мертвы, отчего возникает вопрос – кто же там ведет эту бесконечную войну? Предлагались самые разные ответы, причем ни одного такого, после которого хорошо спится. Если у кого-нибудь есть конструктивные соображения – прошу высказываться. Я смотрел эту запись, пока она у меня уже из ушей не стала лезть, и все равно боюсь до судорог. Я в том смысле, что это был опытный планетный разведчик. Он всякое видал. А после Хацелдамы превратился в хныкающего младенца.

– Я эту запись видел, – сказал Финли. – Знал одного из тех, кто снимал показания. Мы понятия не имели ни почему Марринер выжил, когда вся группа погибла, ни как он выбрался с планеты. Карантинный крейсер божился, что ни один корабль мимо него не проскочил. Марринера нашли на улицах главного космопорта Голгофы. Он плакал навзрыд и рассказывал свою историю всем, кто был согласен слушать. Ребята из безопасности его забрали, но ни корабля его не нашли, ни хоть какого-то намека, как он попал на Голгофу и при этом ни один сигнал тревоги не сработал. Что считалось совершенно невозможным.

– По многим причинам, – подхватила Евангелина. – Как мог он один провести корабль всю дорогу отсюда и до Голгофы? Компьютерами здесь не обойдешься. Кто-то должен был с ним быть. Кто-то наверняка ему помог.

– Если и были помощники, то на Голгофе они не садились. А искали их будь здоров. Императрица дышала огнем из-за такой бреши в охране, и ей совсем не понравилось, когда поиски закончились впустую. К вопросам безопасности центральной планеты она относится очень серьезно. Я слышал, что вскоре в высших эшелонах имперской безопасности открылась куча вакансий.

Джулиан крепко прикусил губу. Он чувствовал, как в голове возникает знакомая парализующая боль. Но сейчас он не мог этого допустить. Не мог дать увидеть свою слабость.

Не мог.

Он крепко обхватил себя руками и стал дышать глубоко и медленно. Это не очень помогло – и никогда не помогало особенно, – но ведь надо же было чтото делать... Чтобы отвлечься, он наклонился вперед и стал рассматривать панель датчиков, ощущая у себя на лбу холодный пот. Он надеялся, что другие этого не заметят.

– Я думал, что у Харкера был личный маяк? – спросил он осторожно.

– Был, – ответил Финли. – Но почти сразу, как попал сюда, он снял его и оставил в разбитом корабле. Почему – не знаем. И теперь он может быть где угодно. – Давайте мыслить позитивно, – предложил Тоби. – Мы по крайней мере приняли четкий сигнал от этого маяка. Будем надеяться, что в корабле найдется намек на то, где искать.

– Сажай нас рядом с тем кораблем, Кэмпбелл, – велел Джиль. – И будем молиться, чтобы след оказался горячее, чем кажется. Иначе мы рискуем застрять здесь надолго.

Финли посадил переоборудованный грузовик на широкую равнину, заросшую травой, всего в нескольких стах ярдах от остатков разбитого спасательного бота. Обломки были бесформенной грудой, но сигнал маяка звучал четко. Нигде не было никаких признаков жизни. Первым вышел, конечно, Джиль, с мечом и лучеметом в руке. Подозрительно оглядевшись, он выждал, потом кивнул остальным, чтобы присоединялись. Финли тут же оказался рядом с Дезсталкером, за ним по пятам – Тоби и Флинн. Они медленно пошли к боту, все время проверяя, нет ли по дороге ловушек.

Евангелина и Джулиан остались сторожить корабль и держать его готовым к немедленному взлету, если это понадобится. Испытывая неловкость в обществе друг друга, они рассматривали окрестности пристальнее, чем это было необходимо. Согласно показаниям экрана и датчиков, травянистая равнина тянулась до горизонта во все стороны, ярко-зеленая почти до неестественности. Никаких признаков животной жизни. Ни птиц, ни насекомых. Стояла полная тишина, нарушаемая только шагами идущих к спасательному боту людей. Небо сверкало голубизной, резкой и ясной, почти гипнотической, без единого облачка. Под таким небом можно лежать часами, почти загипнотизировано глядя в его глубину, не замечая течения времени. И высоко на этом небе улыбалось пухлым лицом желтое солнце. Джулиану это почему-то не нравилось. Будто он оказался на школьном пикнике.

– Как они, черт побери, это устроили? – спросил он, чтобы хотя бы услышать собственный голос. Тишина его нервировала.

– Это не так трудно, – отозвалась Евангелина. – Наверное, какая-то голографическая проекция. Вопрос в том, кому и зачем это понадобилось.

– Входило в мечту Шеннона, я полагаю, – сказал Джулиан. Головная боль проходила, и он снова становился человеком. – Чувствуешь, как пахнет наружный воздух из люка? Чистый, густой и бодрящий. Сделанный по заказу. Такие детали нравятся прибывающим.

Евангелина принюхалась к воздуху.

– Верно. Должно понравиться тому, кто любит пасторали, но зачем такая тишина? Куда все девались? Или здесь больше ничего нет?

Впервые за все время Джулиан слабо улыбнулся.

– Очень сомневаюсь. Не верю, чтобы Шеннон мог драть такие цены только за это.

– Не знаю, – усомнилась Евангелина. – После всех стрессов и волнений высшего общества многие могли бы заплатить хорошую цену за гарантированный мир и покой.

– А я за это ломаного гроша не дам, – возразил Джулиан. – Слишком спокойно. Так, будто что-то вот-вот случится. Что-то плохое.

– Ты всегда такой жизнерадостный?

– Почти. Иногда мне случается петь и танцевать. Ты смотри за приборами, а я попробую сделать пси-сканирование. Может, чего-нибудь зацеплю.

– А это разумно? – спросила Евангелина, стараясь говорить безразличным голосом. – Доктора говорили, что тебе пока надо беречься.

– Я свою работу могу сделать, – отрезал Джулиан. – Если бы я думал подругому, меня бы здесь не было. Он сосредоточился, и его разум потянулся наружу, выискивая признаки жизни и скрытые сюрпризы. Он знал, что не обязан сейчас это делать, но хотел доказать хоть что-нибудь, пусть даже самому себе. Остальные члены группы ярко сияли поблизости, теплые и утешительные в своей человеческой сущности. Разбитый бот был темен и пуст, все системы отключены, и только маяк верещал, как голодный птенец в гнезде. Джулиан протянулся шире, над всей травянистой равниной. Диапазон его захвата стал куда меньше, чем был до тех пор, пока он не попал в лапы к мнемотехникам, но Джулиан старался достать так далеко, как только мог. Ему необходимо было чувствовать себя полезным членом команды. Пусть никто не считает его обузой. Он хотел, чтобы Финли им гордился. И потому он тянул и напрягался, несмотря на уже запульсировавшую в брови боль, и вдруг он нащупал контакт. Двое, почти сразу за горизонтом, идут сюда. Но черт его побери, если он знал, кто они такие. Несомненно, живые, разум их сиял чисто и ясно, но Джулиан никогда еще не встречал ничего подобного. Разумные, сосредоточенные, но не люди. Он ощущал их разум, но мыслей прочесть не мог. И все же в них было что-то знакомое, как будто он их откуда-то знал, но не мог вспомнить – как лицо, которое видишь во тьме. Джулиан оттянулся назад, встревоженный почти на уровне инстинкта, и вдруг его разум попал на что-то другое, и так близко, что он его даже поначалу не заметил. От шока он рывком вернулся в тело, голова его упала на руки и он громко застонал. Евангелина тут же оказалась рядом с ним.

– Что там? Что ты видел.

– Мы здесь не одни, – мрачно сказал он. – Тут еще один корабль в двадцати футах от нас, похороненный под травой. И он полон смерти. Скажи остальным.

Почти целый час ушел у них, чтобы откопать воздушный шлюз погибшего корабля. Люк был задраен, энергия на него не подавалась, и пришлось вскрывать его рычагами ручного управления. Внутри было темно и мрачно, все системы сдохли, и пришлось в нетерпении ждать, пока Финли не принес из грузовика фонари. Без них идти почему-то не хотелось. А Джулиан что-то бормотал насчет смерти.

Они медленно вошли внутрь, и корабль стал постепенно выдавать свои секреты свету качающихся фонарей. Это был десантный модуль имперского крейсера, предположительно, направленный сюда с орбиты. Выстрелом чего-то непонятного ему вышибло мозги, но он все же смог сесть. Мятежники осмотрели модуль от хвоста до кормы, но никаких признаков жизни не обнаружили. А что обнаружили, так это кровь. Темная, густая, разлившаяся почти по всему кораблю. Учитывая, что внутренний корпус был не нарушен, хотя внешний изрядно потрепан, можно было заключить, что бы тут ни произошло, это случилось после посадки.

– Пятна крови сто лет как высохли, – заметил Тоби. – Что бы здесь ни творилось, это уже закончилось. Наверное, война все еще длится.

Финли вытащил кристалл памяти из бортового журнала модуля, взял его с собой на грузовик и прокрутил несколько последних записей. Все столпились у экрана, но бортовой журнал мало что им рассказал. Модуль был послан «Решительным» – крейсером, который держал карантин у планеты. На нем был экипаж из двадцати человек – все тренированные десантники элитных подразделений. Они обнаружили спасательный бот Харкера и приземлились рядом. Больше в бортовом журнале записей не было.

– У них были те же намерения, что у нас, – сказал Тоби. – И смотрите, что с ними сталось.

– Мы не знаем пока, что с ними сталось, – раздраженно огрызнулся Джиль. – Мы ни про кого здесь пока не знаем, что с кем сталось.

– В этом не видно смысла, – заявила Евангелина. – Если поисковая партия вся перебита, где тела? И зачем хоронить корабль, а не их?

– Очередные тайны, – сказал Джиль. – Терпеть не могу загадок. Наши датчики показывают, что за горизонтом к востоку есть какое-то строение или конструкция. Я бы предложил пойти и посмотреть. Может быть, там мы найдем какие-нибудь ответы или хотя бы намеки.

– А те два контакта, что я нащупал? – спросил Джулиан. – Это явно какая-то форма жизни, и они идут сюда.

– Если увидите что-нибудь, кроме нас или Харкера, – сказал Финли, – я вам разрешаю сперва стрелять, а потом задавать вопросы. Если захотите. Одна вещь, в которой мы можем быть уверены, – это что друзей у нас здесь нет. В этом конкретном месте на Хацелдаме мир и покой, но это не значит, что этому можно хоть на грош верить. Всем быть бдительными! Здесь погибают люди.

И они пошли через травянистую равнину. В другом месте или в другое время это была бы приятная прогулка. Пологие склоны – как раз такие, чтобы размять ноги, воздух, наполненный запахом свежесрезанной травы. Теплая погода и иногда – приятный прохладный ветерок, чтобы не перегреться. Земля легко пружинила под ногами, и трава выпрямлялась сразу же за спиной, как бы тяжело на нее ни наступали. Идеальная погода в безмолвном пустом мире, под улыбающимся солнцем. Горизонт медленно отступал, открывая неожиданное углубление в земле, подобное большому поросшему травой кратеру. В середине углубления стояло большое здание, простое и приземистое, выкрашенное в яркие чистые цвета. Между зданием и повстанцами стояла высокая и широкая арка с надписью: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МИР ВЕЧНОГО ЛЕТА! У основания арки люди остановились, разглядывая надпись. Буквы были большие и угловатые, почти как в мультфильме, как из детской книжки – намеренно яркие, веселые и дружелюбные. На вершине арки стояли прожектора подсветки, но все они были разбиты. А на опорах арки виднелись потеки старой давно засохшей крови.

За аркой, на здании, тоже висела вывеска: СТАНЦИЯ ПРИБЫТИЯ. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ. Джиль направился к ней с лучеметом в руке, остальные пошли за ним. В напряженном безмолвии резко звучал хруст битого стекла под ногами. У всех было ощущение, что за ними наблюдают, но, как бы они быстро ни оборачивались, никого заметить им не удалось. Подойдя ближе, они заметили, что станция тоже не избежала внимания войны. Внутренние стены, все такие же яркие и веселые, были истыканы оспинами разрядов лучевого оружия. В полу были длинные зазубренные трещины, в потолке – дыры. Повсюду виднелись следы копоти от пожаров, которые погасли сами по себе. Стены еще остались, но станция была холодна и мертва.

Мятежники медленно шли вперед, вглядываясь в тени и заглядывая за углы в поисках врагов. Оружие было наготове у всех, кроме Тоби и Флинна, которые все это снимали. Зловещее молчание повисло саваном. Люди брели по комнатам, где мебель была разломана и разбросана, как детские кубики. Кое-что обгорело, но пожар не занялся. На стенах висели детские рисунки, поврежденные дымом и жаром, загнутые по углам. Некоторые были заляпаны кровью. Очень странными казались игрушки огромных размеров, перевернутые и валяющиеся у стен – вроде лошадки-качалки, на которой мог бы сидеть взрослый мужчина. Углубляясь все дальше внутрь станции, люди все чаще наступали на игрушки, разбросанные по полу, будто их хозяевам вдруг надоела игра или они должны были куда-то спешно бежать. И несмотря на весь этот разгром и разрушение, пятна копоти и крови на стенах, в комнатах все так же доминировали яркие цвета, будто повстанцы вошли в разгромленный и брошенный детский сад.

Но если это так, куда же девались дети?

Потом они вошли в гимнастический зал, и им пришлось заставить себя не отводить глаза. Они стояли в самом сердце здания, сквозь выбитые окна лился свет яркого солнца, освещая шведские стенки, брусья, гимнастических коней и прочие снаряды, почти все разбитые и перевернутые. А в дальнем конце комнаты на грубых деревянных кольях, вбитых в пол, торчали двадцать человеческих голов. Тел не было, даже крови было немного. Ссохшиеся мумифицированные лица глядели взглядом пустых глазниц. Рты были раскрыты в бесконечном безмолвном вопле.

Евангелина придвинулась поближе к Финли, вцепившись в пистолет так, что пальцы побелели. Если бы сейчас что-то в тени пошевелилось, она бы выстрелила, не задумываясь. В ней не осталось места ни для чего другого, кроме ярости и гнева к тем, кто сделал это с несчастными людьми. И почему-то без тени сомнения она знала, что это не человеческих рук дело. Это было оскорбление Человечества, намеренное и доставившее удовольствие тем, кто его исполнял. Джиль полыхнул взглядом вокруг, выискивая врага для мести, но ни одного вблизи не было. Тоби махнул рукой Флинну, и тот послал камеру вперед, на крупный план, а потом медленно повел ее вдоль шеренги кричащих лиц.

– Вы, суки! – сдавленно произнес Джулиан, обуреваемый эмоциями, которым не было выхода. – Стервятники драные! У вас никаких человеческих чувств нет? Только и думаете, что о хорошем материале да о своей людоедской публике? Вас что, это все совсем не трогает?

– Именно, – ответил Тоби. – Потому мы и снимаем каждое лицо, чтобы родственники могли узнать людей.

– А! – сказал Джулиан. – Тогда извини.

– И еще потому, что это убойный кадр. Он врубится во все утренние новости. Это из тех репортажей, которые выигрывают конкурсы.

– Не говоря о премиальных, – уточнил Флинн.

– Точно, – подхватил Тоби. – А если кого-нибудь от этого вывернет, так тем лучше. Если повезет, кто-нибудь даже позвонит и пожалуется. Так зарабатывается известность.

Джулиан не знал, что на это можно ответить, не срываясь на крик, и потому не сказал ничего. Не надо, чтобы решили, будто он собой не владеет. Он посмотрел на Финли, будто спрашивая, что делать. Кэмпбелл смотрел на отрезанные головы, но он их не видел. Брови его сошлись, будто он пытался что-то вспомнить. Евангелина положила руку ему на плечо:

– В чем дело, Финли?

– Я знаю это место, – медленно сказал он. – Страна вечного лета. Кто-то мне о ней что-то рассказывал, много-много лет назад... Она не была просто курортной планетой.

– А чем же еще? – спросил Джиль.

– Не помню точно. Но кажется... кажется, это был лечебный мир.

– Снаружи кто-то есть! – вдруг объявил Джулиан. Все сразу перевели взгляд на него, кроме Джиля, который медленно кивнул.

– Да, – спокойно подтвердил он. – Их там двое. Ждут около выхода.

Джулиан глянул на него с любопытством.

– И давно ты стал эспером, Дезсталкер?

– Не был и не буду, – ответил Джиль. – Просто иногда разбираюсь в обстановке. Сделай полное сканирование, эспер. Джулиан сосредоточился.

– Представители двух форм жизни. Не люди. Определенно не люди. Но... в чем – то люди. Никогда раньше не сталкивался с подобным. Ждут, чтобы мы вышли. По моему ощущению, они нам не угрожают.

– Так пойдем с ними поговорим, – предложил Финли. – И будем надеяться, что у них есть ответы. Потому что загадки и тайны мне надоели. Мне нужен кто-то, кому можно дать в зубы.

Они быстро миновали пустые комнаты, все еще настороженные в ожидании засады, и вышли к главному входу, а там запнулись и остановились при виде тех, кто их там ждал. У входа стоял плюшевый медведь четырех футов ростом, с золотисто-медовой шерстью и понимающими темными глазами. Одет он был в красную рубашку и красные штаны, а вокруг шеи у него был обмотан длинный ярко-синий шарф. Такой симпатичный, теплый и надежный мишка. Зато спутник его не вызывал такого немедленного расположения. Этот был ростом шести футов, запахнут в длинную грязную шинель и очень похож на человека, если не считать раздвоенных копыт на ногах, лап с когтями и козлиной головы с длинными витыми рогами и неприятной улыбкой. Серая шерсть – там, где она была видна – выглядела грязной и свалявшейся, а в глазах было что-то диковатое и опасное. Он стоял, сгорбившись, на шинели не было половины пуговиц, а уши повисли, будто он не давал себе труда держать их прямо.

Финли и его спутники остановились, сгрудившись у входа. Уж чего-чего, но этого они не ожидали. Джулиан хотел было пристрелить козлоподобного на месте, но почему-то не мог себя заставить. Что-то было в этих козле и медведе. Медведь... Джулиан протолкался вперед, посмотрел на Медведя, на Козла, снова на Медведя.

– Я вас знаю, – хрипло сказал он. – Правда, я вас знаю?

– А как же! – добрым и понимающим голосом ответил Медведь. – Нас все дети знают.

– Вы – Плюшевый Медведь и Морской Козел, – догадался Джулиан. – Друзья и герои каждого ребенка.

– Да, – подтвердила Евангелина, тоже проталкиваясь вперед и становясь рядом с Джулианом. – Я знала все ваши приключения, когда была... молодая. Все волшебные события и чудесные страны. Про вас были книжки, комиксы, фильмы и игры. Я помню. Про все ваши приключения в Золотой Стране. Помню...

– Ага, мы давно уже живем, – сказал Морской Козел. – Только никаких гонораров нам с этих книжек не было. Так бывает, если ты не настоящий и нет денег на приличного адвоката.

– Вы – автоматы! – сказал Финли. – Механика и запрограммированные мозги в оболочке любимых детских персонажей!

– Не-а, – возразил Морской Козел. – Мы просто игрушки. Здесь все игрушки.

– Надо обязательно будет взять у них интервью, – шепнул Тоби Флинну. – Плюшевый Медведь и Морской Козел, как они утверждают. Люди обожают воспоминания о детстве. Черт побери, что же нам еще попадется в этом мире? Голова кругом идет.

– А я люблю, когда голова кругом, – отозвался Козел. – Похоже на карусель. И еще я мармелад люблю. Очень классно это слово блеется: м-мар-м-мээ-лаад. Джиль обернулся к своим спутникам. – Вы знаете этих персонажей? Черт побери, они еще в мое время были классикой. Если они до сих пор известны, может, Империя не так деградировала, как я думал.

– От нас нелегко избавиться, – заметил Морской Козел. – Мы никогда не входим в моду и не выходим, но нас никогда и не забывают. Находится иногда умник, который хочет нас сделать посовременнее, но это никогда не выходит, и в конце концов все возвращается к классике. Вот почему мы сюда попали. Понимаете, я не думаю, что наш создатель, кто бы он ни был в тумане времен, мог даже вообразить, что тут случится. Давай, Медведь, повели эту компанию. Скоро наступит вечер, а в темноте тут всегда похуже.

– Стоп, ребята! – сказал Финли. – Никто никуда не пойдет, пока я не получу кое-каких ответов. Начиная с того, какая зараза убила этих десантников и насадила на колья их головы.

– Это плохие игрушки, – ответил Медведь. – Плохие игрушки всех убили. Сейчас они уже знают, что вы здесь, и придут вас тоже убивать. Пожалуйста, пойдемте с нами. Мы отведем вас туда, где безопасно, а объяснения по дороге.

Он улыбнулся, и они не могли не улыбнуться в ответ. Уж такой он был Медведь. И потому что он был Мишка – самый надежный из зверей, – мятежники переглянулись, более или менее одновременно кивнули и пошли за Медведей по травянистому склону прочь от разбитой станции прибытия. Морской Козел пошел сзади, бурча про себя и оглядываясь дикими глазами, будто ожидал нападения в любой момент. Хотя вокруг было видно во все стороны на многие мили, и не было никого. Мишка шел впереди, стараясь сохранять жизнерадостность, и тем временем спокойно и ровно разворачивал историю, которая становилась все мрачнее и мрачнее. И при всей ее странности и страшности повстанцы верили каждому слову. Уж такой он был Медведь. Вначале был Мир Шеннона и Страна Вечного Лета. Мир Шеннона строился так, чтобы он был весь мир и покой, весь

– представление о Рае каждого человека. Точнее, каждого ребенка. Не было в нем ни экоструктуры, ни местной жизни – ничего, что помешало бы строительству Страны Вечного Лета. Здесь не было ни требований, ни обязанностей, ни скучных заданий. Только Страна Вечного Лета и живущие в ней игрушки. Сложные автоматы с простыми программами на основе знакомых и очень любимых сказок, от самых древних до современных. Это должна была быть страна мирная, где люди могли отбросить прочь заботы и тревоги и снова стать просто детьми. Место исцеления и отдыха, где дети любого возраста могли играть, смеяться и спать, зная, что их любят и балуют, что о них заботятся. Безопасное место, куда нет хода боли, тревогам и заботам.

Страна Вечного Лета. И мечта одного стала кошмаром всех.

Место это стало очень популярным. По самой природе эксперимента оно не было вместительным, и могло принять одновременно не больше нескольких тысяч гостей (или пациентов), поэтому всегда существовал длинный список очередников. Человеческого персонала в Стране Вечного Лета не было – только игрушки, чтобы не портить иллюзии безопасности и невинности детства. Никаких технических устройств, кроме самых необходимых – для еды, жилья и управления погодой, да и те были скрыты. У игрушек был приказ предотвращать плохое поведение и удалять тех, кто постоянно вел себя плохо, чтобы не нарушать иллюзию, но это приходилось делать очень редко. Доступ в Страну Вечного Лета был слишком дорог, чтобы им рисковать. И взрослые снова становились детьми, играли, смеялись и были довольны.

Потом явились дикие ИРы с Шаба.

Точнее говоря, явился десяток фурий, металлических боевых роботов в человечьей шкуре, посредством которых говорили и действовали ИРы. Они миновали оборону Мира Шеннона так, будто ее вообще не было, и приземлились в самом невинном сердце Страны Вечного Лета. Игрушки столпились возле новых гостей, которые были скорее люди, чем автоматы, но все же больше, чем люди. Фурии схватили, не разбирая, несколько десятков игрушек и утащили их в свой корабль, а там усилили их разум, превратив из простых запрограммированных слуг в полновесные независимые ИРы. Игрушки с новым сознанием вернулись в Страну Вечного Лета, и эти изменения пошли расходиться, как инфекция, пока последний автомат на планете не проснулся в новой силе и сознании, впервые за все время своей жизни ожив по-настоящему. Это было новое поколение одичавших ИРов в облике игрушек. И вместе с этой новой жизнью проснулись и новые программы, введенные Шабом. Вместе с разумом проснулась встроенная команда – нападать и уничтожать любого представителя человечества, пока в Мире Шеннона не останется ничего живого из плоти и крови. Превратить Страну Вечного Лета в кровавую баню.

Некоторые игрушки влюбились в превосходящих их фурий и стали истреблять людей, распевая хвалу Шабу. Другие ощутили сначала отвращение, потом ненависть к своей роли слуг или рабов Человечества, и восстали на своих хозяев, решив стать свободными любой ценой. Одни наслаждались убийством, другие сражались с холодной и неумолимой логикой. Третьи просто выполняли заложенную в них программу, не думая о последствиях.

Игрушки налетели на гостей-людей с дарованной фуриями силой и стали разрывать их на части. Кровь заливала пушистые лапы и простроченные матерчатые тела. Вопли ужаса и боли мешались со смехом горячо любимых игрушек, убивавших своих бывших друзей. Кое-кто из людей попытался отбиваться, но у них не было оружия, и их было очень мало. Они пытались бежать, но бежать было некуда – фурии захватили единственную посадочную площадку и уничтожили все корабли людей. Люди пытались прятаться, но игрушки их находили и вытаскивали наружу, чтобы их смертью могли насладиться все.

И все же не все игрушки одичали. Некоторые помнили свой изначальный облик и стали просто более реальной версией тех, кем они были. Созданные играть роль друзей и защитников людей, они сломали программы Шаба, и роль стала жизнью. Созданные любить своих подопечных и заботиться о них, эти игрушки не могли вынести вида бойни и пытались ее остановить. И еще некоторые, став теперь свободными, отказались выполнять приказы, даже исходящие от Шаба, и жили, как хотели.

Очень скоро в Мире Шеннона не осталось живых людей. Одичавшие ИРы Шаба оглядели свою работу и остались довольны. Теперь игрушки воевали друг с другом – хорошие против плохих, – бесконечная битва, подогреваемая яростью, гневом и не признаваемым чувством вины. Фурии смотрели на это несколько разочарованно. Это не было запланировано. Ожидалось, что фурии дадут игрушкам корабли, и те полетят из Мира Шеннона истреблять человечество в других мирах. Это было бы новое оружие Шаба – смерть и ужас, сотворенные из самых любимых созданий человечества.

Но игрушки теперь раскололись на два лагеря. На одной стороне были те, кто решил истребить все человечество до последнего человека, пока люди снова не поработили игрушки и не покарали за бунт. Эти игрушки ненавидели все человечество за то, что были низшим сортом, за то, что их сделали всего лишь вещами. Они хотели свободы и славы, как фурии, которые принесли им дар мышления.

На другой стороне оказались те, кто видел в людях своих родителей, кто любил людей и тогда, когда те переставали быть детьми. Дли них люди попрежнему были усталыми и страдающими пациентами, которых они успокаивали и любили. И потому не прекращалась война в Мире Шеннона, и игрушки бились с игрушками в непрестанных боях. Шаб их хорошо сформировал, и их нелегко было убить. Одна сторона сражалась за то, чтобы покинуть планету и сеять смерть и ужас среди людей повсюду, другая – за то, чтобы этого не допустить и защитить человечество. В конце концов фурии улетели. У них была и другая работа, а своими местными достижениями они были не так уж недовольны.

Мир Шеннона стал Хацелдамой – Ареной Смерти.

– А война продолжается, – грустно говорил Медведь, ведя группу по травянистой равнине. – Плохих игрушек намного больше, чем хороших, но пока мы не даем им покинуть планету, мы побеждаем. Сюда мало прилетало людей с тех пор, и почти все они погибли очень быстро. Некоторые даже убивали себя, чтобы не видеть, что тут натворил Шаб. Вот почему мы с Козлом пошли вам навстречу. Чтобы вы видели, что не все игрушки от вас отреклись.

– А еще – чтобы оттащить вас в такое место, которое здесь сходит за безопасное, пока плохие игрушки не пришли и не показали вам, как выглядят ваши внутренности, – вставил Морской Козел. – Я знаю, о чем вы думаете. О том, что у вас есть мечи и пистолеты, и вы сами ребята крутые. Только это без разницы. Нас теперь и в самом деле тяжело убить. И вы будете умирать со стонами, как и все до вас. А я уже стонов наслушался.

– Вы не думайте, что мой друг преувеличивает, – подтвердил Медведь. – Плохим игрушкам все равно, сколько из них пострадает от ваших мечей и пистолетов. Они просто идут волна за волной, пока вы все не умрете. Так они вас ненавидят.

– А вы – нет? – спросила Евангелина. – Конечно, нет. Я не умею ненавидеть. Я – Мишка, Медведь, Топтыгин. И Морской Козел – он хороший.

– Ну, спасибо! – буркнул Козел. – Не забудь добавить, что у меня золотое сердце. И вообще, почему ты на меня медаль не нацепишь?

– А куда это мы идем? – спросил Джулиан. Он медленными озабоченными движениями потирал лоб.

– В Город Игрушек, – ответил Медведь. – Там безопасно. Если вообще есть место в Стране Вечного Лета, о котором можно такое сказать.

– Медведь, назови свою цену, но мы должны взять у тебя интервью, – сказал Тоби Шрек. – Такая история – это конец света! Смерть, пафос, трагедия и новые ИРы! Совершенно новая форма искусственной жизни! Первый независимый нечеловеческий разум с тех пор, как одичавшие ИРы сбежали на Шаб! Это же История, люди! Флинн, все снимай. Потом смонтируем.

– Ради бога. У меня еще памяти достаточно. Ой, подожди! Глазам своим не верю.

Они остановились на гребне и посмотрели вниз. На дне долины их ждал ярко раскрашенный локомотив на паровой тяге и такие же яркие вагоны. Паровоз был алый с черным, с огромной счастливой мордой спереди, и радостно попыхивал длинной дымовой трубой. Открытые вагоны были покрашены все в разные цвета, яркие и сияющие, каждый был не длиннее восьми футов, на каждом сиденье могли поместиться три человека. Сверкающие серебристые рельсы тянулись и пропадали вдали. Паровоз посмотрел на группу на гребне, подмигнул огромным глазом и радостно затрубил, приглашая. Медведь в ответ помахал лапой. Финли раза три открыл и закрыл рот, потом смог сказать:

– Даже и не думай, Я ни на чем таком не поеду. Лучше пешком пойду. Да черт побери, лучше поползу! Мне надлежит думать о своем достоинстве. У меня трудно заработанная репутация хладнокровного убийцы и отчаянного воина. Один кадр из фильма Тоби, где я сижу в таком вагончике с прижатыми к лицу коленями, и меня уже никто никогда не будет принимать всерьез!

Мишка почесал лохматый затылок.

– Боюсь, что это единственно доступное транспортное средство. Была когда – то дорога из желтого кирпича, но ее разрушило войной. Да и к тому же она на самом деле никуда не вела. Только так, для показа. В наши дни маленькие игрушки иногда ездят на больших, но в основном мы просто ходим пешком. Есть, конечно, аэропланы, но они больше не садятся на землю. Они не сражаются, просто летают. В небе навсегда, выше мира, выше войны и ее невзгод. Остались только железные дороги, и те перестали быть неприкосновенными. Обе стороны научились подкапывать рельсы, если им это выгодно. Сейчас, кажется, рельсы целы, но я не могу сказать, как надолго. Так что я настоятельно рекомендую ехать. Прямо сейчас.

– Шевелитесь! – добавил Морской Козел. – А то я на вас полиняю.

Финли посмотрел на Тоби и Флинна.

– Эта часть нашего путешествия должна быть тщательно отредактирована. Или я лично отредактирую вас обоих тупой ножовкой.

Тоби посмотрел на Флинна:

– Он говорит всерьез.

Флинн торжественно и мрачно кивнул.

Медведь повел их по зеленому склону к рельсам и помог людям забраться в детские вагончики. Там оказалось неожиданно удобно – если привыкнуть, что колени торчат возле лица. Паровоз звали Эдвином, и у него был высокий и веселый голос. Он жизнерадостно нес какую-то чепуху, пока пассажиры рассаживались, потом он несколько раз дал свисток – просто так – и двинулся по рельсам. Трясло и кидало здорово, хотя Эдвин и не мог развить большую скорость. Вагоны качались, как на море. Ремней безопасности не было, и люди крепко вцеплялись в сиденья и друг в друга. Медведь уверял, что такое путешествие совершенно безопасно, и повстанцы старались сделать вид, что ему верят. Морской Козел улыбался саркастически. Паровоз Эдвин поначалу стеснялся, но, увидев, что люди не возражают против его разговоров, рта уже не закрывал.

– Как хорошо снова везти пассажиров! – довольно говорил он. – Понимаете, что пользы от поезда, который не возит людей? Другие игрушки – это тоже хорошо, и они мне позволяют иногда их катать, когда у них есть время, но это не то же самое. Им все равно, куда они едут. И они не люди. А мне нужно делать что-то полезное. Меня сделали так, чтобы я был полезен, чтобы выполнял работу, а не просто сидел и думал. Думать – это, по-моему, совсем не так интересно. Это просто мешает делать работу. Я пыхчу, следовательно, я существую. И это все, что мне нужно для счастья. Но даже и без этого я все равно счастлив опять видеть людей. Вы всегда были так довольны, когда я вас возил. Кричали, смеялись, пальцами показывали. Вы тогда были счастливыми.

А потом пришли плохие игрушки и подкопали мне рельсы, так что пришлось остановиться. Они вытащили из вагонов моих пассажиров и убили. Я хотел им помешать, но я ничего не мог сделать. Они были быстрые и сильные, а я не могу сойти с рельсов. У меня даже рук никаких нет. Я мог выпускать пар, чтобы держать плохие игрушки подальше, но так я мог защитить только себя. Если пускать слишком много пара, я бы сварил своих пассажиров.

И я закрыл глаза, чтобы не видеть, как они погибали, но крики все равно были слышны. Казалось, они длятся вечно. А потом плохие игрушки оставили меня в покое. Они боялись, что если они меня поломают, я взорвусь. Я и так мог взорваться и убить их вместе с собой, но я боялся. Я так недолго был живым, и я боялся умереть.

Меня спас Плюшевый Медведь. Он починил мои рельсы и запустил меня снова. И нашел вещи, которые надо было возить с места на место. Снова дал мне смысл и цель жизни. Он часто так делает – он же Плюшевый Медведь. А теперь у меня снова есть люди-пассажиры. Я вам не могу передать, как я счастлив. Я все это время хотел быть смелым. И на этот раз я буду, я обещаю. Я погибну, но не дам обидеть моих пассажиров.

– Да не пытайтесь вы его утешать, – сказал Морской Козел, когда голос Эдвина захлебнулся слезами. – Он меланхолик и от слез ржавеет. Набери скорость, Эдвин. Чем быстрее мы доберемся до Города Игрушек, тем мне будет приятнее. Здесь спорная территория, и вы, люди, даже представить себе не можете, как тут спорят.

– Не слушай его, Эдвин, – твердо сказал Медведь. – Ты достаточно быстро едешь. На этот раз не надо показывать нам рывки. Вспомни, как было в прошлый раз.

– Не волнуйся, Медведь! – отозвался поезд. – Все будет хорошо. У меня на борту снова люди!

И он весело запел, аккомпанируя себе пыхтением и свистками, стуча колесами через зеленую равнину.

Скорость он держал постоянную – двадцать миль в час, и повстанцы постепенно привыкли к мерному качанию вагонов. Джиль даже чуть не задремал. Делать было нечего, и смотреть тоже мало на что. Однообразный травянистый пейзаж. Ни деревьев, ни плантаций, и пока что – никаких признаков войны. Только бесконечное море качающейся травы и перерезающие его серебристые рельсы. Флинн предложил перекинуться в картишки, но, увидев более чем профессиональные движения, которыми он их тасовал, все вежливо отказались. Финли вдруг вспомнил вопрос, который хотел задать, и наклонился к Медведю.

– Кто похоронил солдат с десантного модуля? И зачем?

– Это мы, – ответил Медведь. – Мы с Козлом. Спасти людей мы не успели, но прогнали плохие игрушки, пока они не забрались в корабль. Козел может быть свирепым, когда приходится. А тогда он чуть не вышел из себя, снова увидев столько мертвых людей. Мы сломали двигатели корабля и похоронили его от греха подальше. Плохие игрушки отчаянно стремятся выбраться за пределы планеты, понимаешь, и дальше вести войну с человечеством. Я хотел было закопать или хотя бы спрятать и ваш корабль, но времени не было. Это можно будет сделать позже.

– Не беспокойся, – сказал ему Финли. – Там столько ловушек всех видов, так что не позавидуешь тому, кто полезет в корабль, не зная кодов запуска.

– До чего же вы, люди, хитрые! – восхищенно покачал головой Медведь. – Но не будь так уверен. Из игрушек тоже некоторые научились быть хитрыми.

К этому он ничего не собирался добавлять, так что Финли откинулся обратно на свое сиденье. Джулиан сумел устроить так, чтобы сидеть рядом с ним вместо Евангелины, и теперь молодой эспер наклонился и настойчиво зашептал ему в ухо:

– Считай меня параноиком, если хочешь, но не слишком ли мы доверчивы? То есть откуда мы знаем, что эти двое – хорошие? Потому что они так говорят и симпатично выглядят? Потому что мы видим персонажей, к которым с детства привыкли и любим? Но не будем забывать, что, по их собственному признанию, они просто дикие ИРы, которых создал и запрограммировал Шаб. И по всему судя, они вполне могут нас завезти на ритуальное жертвоприношение, где на нас навалятся все, пока мы еще живы.

– Нет, – ответил Финли. – Не думаю. Плюшевый Медведь так не сделал бы. Если бы он хотел нашей смерти, у него и у Козла была уже масса возможностей. Пока что они пытаются нас только заговорить до смерти. И вообще, если не доверять Плюшевому Мишке, кому же тогда доверять? Тут они оба качнулись на сиденьях – Эдвин резко снизил скорость, и теперь почти полз. Люди посмотрели вперед, но ничего не увидели. Плюшевый Медведь встал на сиденье и стал всматриваться вдаль, приложив лапу козырьком.

– Что там, Эдвин?

– Рельсов нет, кто-то опять их снял. Через несколько миль впереди.

– Не вижу, – возразил Финли.

– У нас глаза сделаны лучше человеческих, – пояснил Морской Козел. – Мы видим на много миль.

– Я вижу, – подтвердил Джиль. – Вроде бы ничего страшного. Мы можем их починить?

– Конечно! – сказал Эдвин. – Я теперь всегда вожу с собой запасные – на всякий случай. Если вы поможете, мы в час уложимся.

– Ладно, – решил Медведь. – Подвези нас так близко, как только сможешь, и там остановись.

Он снова сел, тяжело морщась. На этой круглой мохнатой морде такое выражение казалось неуместным.

– Не нравится мне это, – вдруг сказал он, обращаясь к Финли и Джулиану. – Здесь рельсы портить незачем – только чтобы помешать нам ехать. И поскольку Эдвин, Козел и я не стоим таких хлопот, это значит, что плохие игрушки узнали про вас. А это значит, что мы глубоко в луже.

Финли огляделся. Во все стороны тянулась зеленая равнина, открытая, пустая и безобидная.

– Вроде бы все безопасно.

Медведь вдруг испустил глубокое горловое рычание.

– Никогда этому не верь. В Стране Вечного Лета – никогда. Здесь все может быть не так, как кажется.

– И ты тоже?

– И я тоже. Я более не невинен.

Поезд медленно остановился, пустив облако пара. Плюшевый Медведь и Морской Козел спрыгнули и поспешили вперед. Люди чуть отстали, втайне радуясь возможности вытянуть ноги. Поезд и его вагоны на долгое путешествие рассчитаны не были. Медведь дал им сигнал оставаться на месте, пока они с Козлом исследовали повреждение. Эдвин нервно выдохнул пар и тут же извинился. Медведь склонился над снятыми рельсами и стал их задумчиво рассматривать. Полдесятка шпал было разбито, вокруг валялись осколки. На их месте остались в траве неглубокие ямы, где виднелась потревоженная темная земля. Медведь присел возле, и Козел, нахмурившись, протянул руку оттащить друга назад.

– Не так близко, Медведь. Мне это что-то не нравится.

– Тебе всегда все не нравится.

– И я всегда оказываюсь прав.

Раздраженный Медведь обернулся, и тут из развороченной земли вырвалась тряпичная рука и схватила его за лодыжку. Медведь тревожно вскрикнул и опрокинулся назад. Он стал вырываться, и владелец тряпичной руки вылез из ямы, выкопанной под снятыми рельсами, как червяк из яблока. Это была тряпичная кукла, сшитая из сотни разноцветных кусков, но в ней был и металл – большие стальные скобы, держащие все лоскутья вместе, как у тряпичного чудовища Франкенштейна. Лоскутное лицо искривилось яростью и ненавистью, когда кукла увидела людей у поезда, и тут ее рот широко раскрылся, разрывая стежки шва, и кукла завопила. В этом искусственном голосе слышались вполне человеческие эмоции – ужасный вой ярости и вечной вражды, от которого холодело сердце.

Медведь брыкался изо всех сил, но не мог высвободить ногу. Тряпичная кукла потянулась за ним и подняла еще одну руку с длинным мачете. Она зарычала на Медведя и с дикой скоростью обрушила на него мачете. Лезвие было в сантиметрах от головы Медведя, когда луч дезинтегратора оторвал эту руку у плеча и подбросил пылающую тряпку в воздух, но мачете она не выпустила. Морской Козел сунул лучемет обратно в карман шинели и бросился вперед. Медведь все еще яростно боролся с куклой, подмяв ее под себя, и у него из пушистой лапы вдруг вылезли острые металлические когти. С яростной силой он разорвал материю куклы, и в воздух полетели обрывки. Козел уже был почти рядом с ним, когда земля под снятыми рельсами закипела и забурлила, и еще с десяток тряпичных кукол полезли наверх, как нежить из могил.

– Не стойте столбом! – закричал паровоз Эдвин. – Помогите им!

– Черт побери! – Финли двинулся вперед с мечом в руке. – Тот, кто ненавидит Плюшевого Медведя – наверняка из плохих парней.

Остальные быстро последовали за ним, и вскоре возле снятых рельсов закипела битва. Тряпичные куклы были невероятно сильны и неимоверно ловки; их матерчатые конечности изгибались под невозможными углами. У них у всех было что-то вроде мечей или мачете – зазубренные клинки, покрытые старой засохшей кровью. Мечи повстанцев глубоко взрезали тряпичные тела, но не причиняли вреда. В воздух влетела набивка, но тряпичные куклы улыбались своей ужасной гримасой и напирали. Они извивались в страшных судорогах, нападая без малейшей паузы даже чтобы перевести вдыхание, полные безграничной ненависти. Джулиан ткнул одну из них туда, где полагалось находиться сердцу, и кукла только зарычала, насаживая себя на клинок, чтобы добраться до Джулиана. Тот уперся кукле ногой в грудь и выдернул меч. Кукла пыталась схватить его за лодыжку, и ему пришлось отпрыгнуть. Кукла ползла за ним, беспощадно улыбаясь, и Джулиан подумал, куда же бить эту чертову тварь, чтобы хоть как-то повредить.

Финли и Евангелина бились спина к спине. Умение Евангелины обращаться с мечом было весьма ограниченным, но быстрота и искусность Финли позволяла удерживать кукол на расстоянии вытянутой руки, пока Евангелина прикрывала ему спину. Она упорно резала и рубила, стараясь не проявлять ужаса, когда видела, как появляются все новые и новые куклы. Одну из кукол Финли выпотрошил резким боковым ударом меча, и был удивлен, когда из раны показалась темная жидкость. Кукла яростно вскрикнула, но продолжала драться с прежней силой. Джиль Дезсталкер очистил вокруг себя широкий круг – его огромная сила и длинный меч расшвыривали кукол во все стороны. Губу его кривила презрительная усмешка. Он, первый носивший звание Первого Меча Империи, должен драться с шайкой тряпичных кукол. А потом до него дошло, что, несмотря на все его усилия, он не причиняет им заметного ущерба и даже не очень их замедляет. Перед ним был враг, который отказывался падать и умирать, и холодок медленно пополз по спине Джиля, когда он понял, что не знает, чем их остановить.

Тоби и Флинн стояли далеко позади, снимая все на пленку. Камера Флинна летала над схваткой достаточно близко, чтобы все уловить, но при этом настолько высоко, чтобы ей не досталось. Тоби чувствовал, что надо бы и ему присоединиться, но успокаивал себя мыслью, что если трудно даже таким тренированным бойцам, то вряд ли от него будет польза. И все равно чувствовал себя виноватым.

– По головам! – крикнул он, перекрывая шум боя и вопли кукол. – У них должен быть где-то механизм управления, бейте по нему!

Финли обезглавил одну из кукол. Голова покатилась, подпрыгивая, а тело продолжало драться с тем же напором.

– Конечно, – заметил Флинн. – Поскольку они – автоматы, нет никакой гарантии, что мозг у них в голове.

Люди медленно сбились в тесную группу, отбиваясь от тряпичных противников с силой отчаяния. Как бы круто куклам ни доставалось, они все равно шли вперед. Крик их теперь звучал непрерывно, полный гнева и ненависти, и он тянулся дольше, чем могли бы выдержать любые человеческие легкие. Джиль включил форсаж, но даже эта дополнительная сила и скорость не очень помогли. Все с той же зловещей гибкостью махали тряпичные конечности – отсутствие суставов давало им преимущество атаковать с неожиданных направлений. Энергии кукол не было видно конца. У них не было мышц, которые устают.

Плюшевый Медведь и Морской Козел пытались пробиться на помощь людям, но плотные ряды кукол держали их па расстоянии. Медведь и Козел сражались со звериной жестокостью, раздирая противников в клочья. Им была невыносима мысль, что опять на их планете погибнут люди.

И наконец Джулиан Скай отбросил меч и включил свой разум. К его горлу метнулся мачете ближайшей куклы, и вдруг все куклы были отброшены вырвавшейся из молодого эспера чистой пси-энергией. Эта буря смела тряпичных кукол, как ураган листья, разрывая их в клочья. Люди, не тронутые штормом, сбились вместе. Плюшевый Медведь и Морской Козел припали к земле, пока над ними проносились куклы. Энергия потрескивала в воздухе, и кукол разрывало по всем швам, и ошметки далеко разлетались по траве равнины. И наконец возле блестящих рельсов шевелились только мелкие обрывки. Люди медленно опускали мечи и оглядывались, а Плюшевый Медведь и Морской Козел бешено зааплодировали. Эдвин снова и снова салютовал гудком, почти вне себя от возбуждения и радостного облегчения. Джиль повернулся и посмотрел на Джулиана злобным взглядом. – Какого черта ты раньше...

И тут он остановился, поскольку молодой эспер упал на колени. Из носа у него густо текла кровь, заливая рот. Он судорожно закашлялся, и в воздухе разлетелась кровь из его легких. Лицо его побелело, как кость. Он стал падать вперед, и Джиль обхватил его за плечи, сел на землю и взял молодого эспера на руки, как ребенка. Повстанцы столпились вокруг, но Дезсталкер махнул им отойти назад и не мешать доступу кислорода. Тут же рядом оказались Медведь и Козел, глаза их вытаращились, увидев так много крови. Джулиан сначала трясся крупной дрожью, но постепенно начал успокаиваться. Дыхание его становилось глубже и ровнее, струйка крови на лице стала тоньше. Он сел, поднял руку ко рту и скривился, увидев на ней кровь. Евангелина протянула ему платок. Он кивнул в знак благодарности и обтер себе лицо. – Черт! – глухо сказал он. – Нехорошо вышло. Сейчас, еще минуту. На самом деле не все так плохо, как кажется. Боюсь только, что после того, как надо мной поработали мнемотехники, я стал нестойким. На эсперные способности мне теперь трудно надеяться, а то бы я это раньше сделал. – Извини, парень, – сказал Джиль. – Я не знал. – Ничего, – ответил Джулиан. Он стал подниматься, и Джиль наполовину помог, наполовину поднял его на ноги. Джулиан глубоко вздохнул и встал твердо. – Сейчас все будет хорошо. Это с виду страшнее, чем на самом деле. Вы лучше проверьте, со всеми ли куклами покончено. Кое-какие части еще шевелятся.

– Конечно, – сказал Финли. – Проверим. Ты пока посиди здесь и отдышись. Евангелина, останься с ним. Он обвел глазами остальных, и они пошли проверять разбросанные обрывки кукол. Почти все они были не больше фута, разорванные до бахромы, набивка высыпалась длинными белыми полосами. Кое-где попадалась отдельная конечность или кусок торса, катающиеся по траве. Над одним почти неповрежденным торсом Финли склонился и запустил руку внутрь. Скривился, ощупав то, что было внутри. Крепко ухватившись, он вытащил руку. Она вылезла окровавленная, за ней потянулась красная человеческая кишка. Тоби издал потрясенное восклицание, но все же махнул Флинну взять крупный план. Финли бросил кишку, снова запустил руки в торс и вытащил пригоршню человеческих внутренностей.

– Это они нарочно, – пояснил Медведь, грустно глядя на кровавое месиво в руке Финли. – Они хотят быть людьми, вот что. И потому, когда они убивают людей, они вынимают из них органы и зашивают себе в тело. Кишки в живот, сердца в грудь, мозг в голову. Конечно, из этого ничего не получается. Они гниют и разлагаются, и их приходится заменять. А единственный способ...

– Опять убивать людей, – закончил Джиль.

– Правильно, – подтвердил Морской Козел. – Они не слишком умные, но ведь они всего лишь куклы.

– А почему они хотят быть людьми? – спросил Финли. – Я думал, они людей ненавидят.

– Так и есть, – согласился Морской Козел. – Они вас ненавидят, потому что хотят быть как вы – и не могут. Они на самом деле не живые, и они это знают. При всей их новой разумности и силе они всего лишь автоматы. Как я и вот Медведь. Мы не умеем... создавать жизнь, как вы. Когда мы износимся и распадемся – а это когда-нибудь случится, – никого не будет нам на замену. У нас нет бессмертия в детях. Мы уйдем обратно в темноту, из которой пришли, и нас забудут. От этой мысли многие игрушки сходят с ума.

– Эти обрывки нельзя здесь оставлять, – сказал Медведь, не глядя на людей. – Если им дать время, они соберутся снова. Сошьют себе новые тела. Это уже бывало. Пока центральные матрицы невредимы, они не умрут.

– Так уничтожим эти матрицы, – предложил Тоби.

– Флаг тебе в руки, – сказал ему Козел. – Они размером с одну тысячную дюйма и могут быть в любом месте тела.

– Так что же делать? – спросил Финли.

– Мы их сожжем, – грустно сказал Медведь. – Соберем куски, подожжем и сожжем всех.

Через какое-то время усталые люди и две игрушки снова забрались в маленькие вагончики. Бушующий костер рядом с рельсами извергал в небо черный дым. От тряпичных кукол не осталось даже следа. Джулиан сидел возле Евангелины, положив ей голову на плечо, и дремал. Эдвин тронулся вперед, за ним закачались вагоны. Паровоз запыхтел по отремонтированному пути, напевая грустную песню. Люди сидели тихо и своими мыслями не делились. Тоби и Флинн снимали удаляющийся костер, пока он не исчез за гребнем впадины. Плюшевый Медведь и Морской Козел сидели, держась за руки, грустя по погибшим игрушкам.

Через несколько часов, когда улыбающееся солнце на небе стало клониться к закату, поезд взобрался на гребень и открылся вид на Город Игрушек. Город, построенный из ослепительно ярких цветных зданий, раскинулся по обе стороны глубокой долины, и в нем были и дома, и магазины, и все, что должно быть в городе, только поменьше и будто сдвинутое поближе. Это были скорее идеи домов и магазинов, упрощенные и преувеличенные. Подробностей ровно столько, чтобы все это имело смысл, но в остальном – почти сюрреализм. Детская мечта о том, как должен выглядеть город. – Добро пожаловать в Город Игрушек, – произнес Плюшевый Медведь. – Дом для всех игрушек и людей. Столица Страны Вечного Лета, где сбываются сны.

– В том числе и кошмарные, – добавил Морской Козел. – Даже в особенности кошмарные. Никто не выходите из поезда, пока не остановимся. Тут вокруг города минные поля.

Люди переглянулись, но ничего не сказали, Эдвин подъезжал ближе, и Город Игрушек медленно рос, но ощущение странности не проходило. Это было как въезжать внутрь иллюстрации в детской книжке, или как если самому вернуться в детство. Кое-кто из людей стал себя оглядывать, будто проверяя, не становится ли он снова ребенком.

У границ города была колючая проволока, стена за стеной колючей проволоки, и стальные шипы поблескивали в заходящем солнце. На проволоке бесформенными клочками висели сломанные куклы и игрушечные медведи, и набивка свисала из них, как пушистые кишки. Медведь отвернулся – это было для него невыносимо. Он даже закрыл глаза лапой. Морской Козел смотрел на все это непроницаемыми черными глазами.

– Плохие игрушки нападают все чаще и чаще, – заметил он небрежно. – Иногда у нас не остается времени убрать даже наших убитых. А своих враги всегда забирают. Потом используют части. И оружия у них хватает, даже такого, которое разрушает наши центральные матрицы. Их снабдил Шаб. Для применения против людей, но... война продолжается. Сейчас, кажется, тихо, но скоро начнется снова. Как всегда. Они побеждают.

– Они ненавидят наш город, – сказал Медведь, опустив наконец лапу от глаз – поезд подъезжал к городскому вокзалу. – Сюда люди приезжали играть. Играть с игрушками.

– А здесь не осталось людей? – спросила Евангелина. – Может быть, в укрытиях? И боятся выйти?

– Боюсь, что нет, – грустно ответил Плюшевый Медведь. – Понимаете, здесь и начинались убийства. Когда игрушки впервые поднялись против своих подопечных – людей. Теперь это все закончилось. Мы прогнали плохие игрушки, а потом обыскали город в поисках уцелевших, но никого не нашли. Плохие игрушки искали их очень внимательно. Тогда мы собрали тела и похоронили их здесь, в городе. Похоронную службу отслужили, как могли, но у нас не было книг, и пришлось почти все придумывать самим. Все мы плакали, когда хоронили последних людей, а потом занялись уборкой в городе. Мы отмыли кровь и исправили все повреждения, которые смогли. И мы дали клятву умереть все до последней игрушки, но не дать обидеть человека, если он сюда придет, или вновь отдать город плохим игрушкам. Все это в надежде, что люди вернутся. И вы вернулись. Это ваш город, до последнего кирпичика и камня мостовой. Что скажете?

Люди поглядели на яркие дома, на большой вокзал с флагами и транспарантами, потом друг на друга.

– Ну, – сказала Евангелина, – это очень...