Zealot. Иисус: биография фанатика Аслан Реза
Предисловие автора
Когда мне было пятнадцать лет, я нашел Иисуса.
Я проводил летние каникулы в летнем лагере евангелистов в Северной Калифорнии, среди поросших лесом равнин под бескрайним голубым небом, в тишине, спокойствии и доброжелательном окружении, где трудно было не услышать голос Бога. Среди прозрачных озер и величественных сосен мы с друзьями пели песни, играли в игры и обменивались секретами, радуясь свободе от домашних и школьных обязанностей. По вечерам мы собирались у камина в общем зале в центре лагеря. Именно здесь я услышал историю, которая навсегда изменила мою жизнь.
Мне рассказали, что две тысячи лет тому назад в древней стране под названием Галилея родился младенец, который был Богом. Ребенок вырос и стал безупречным человеком. И этот человек стал Христом, спасителем всего человечества. Своими словами и чудесными делами он бросил вызов иудеям, которые считали себя богоизбранным народом, и те в отместку распяли его на кресте. Хотя он мог избежать такого бесславного конца, он добровольно выбрал смерть. Именно в смерти заключалась суть всего произошедшего, поскольку эта жертва освободила нас всех от бремени наших грехов. Но это еще не конец истории, поскольку через три дня он воскрес вновь, возвысившийся и божественный, так что теперь все, кто верят в него и принимают в сердце свое, тоже никогда не умрут, а обретут вечную жизнь.
Для ребенка, выросшего в смешанной семье, состоявшей из не отличавшихся религиозным рвением мусульман и убежденных атеистов, это была самая величайшая история из когда-либо слышанных. До этого момента я никогда не ощущал тягу к Богу так глубоко. В Иране, где я родился, я был мусульманином постольку, поскольку был персом. Моя религия и моя национальность были взаимосвязаны. Как большинству людей, родившихся в обществе с религиозными традициями, моя вера была так же знакома мне, как собственная кожа, и так же безразлична. После Иранской революции моей семье пришлось оставить страну. Религия в целом, и ислам в частности, стали запретными темами в нашем доме. Слово «ислам» было условным обозначением всего того, что мы потеряли благодаря тем, кто теперь правил Ираном. Моя мать продолжала молиться, когда ее никто не видел, и где-нибудь в шкафу можно было найти спрятанный Коран. Но в основном все следы Бога были тщательно убраны из нашей жизни.
Для меня это было вполне нормально. В конце концов, в Америке 80-х годов «быть мусульманином» значило примерно то же, что «быть марсианином». Моя вера была отметиной, символом того, что я другой; ее следовало скрывать.
С другой стороны, Иисус и Америка были неотделимы друг от друга. Он был центральным персонажем американской национальной драмы. Приняв его в свое сердце, я ощутил себя настоящим американцем. Я не хочу сказать, что мое обращение было актом конформизма. Напротив, я пылал абсолютной преданностью к своей новой вере. Меня познакомили с Иисусом, который был не столько «господом и Спасителем», сколько лучшим другом, тем, с кем я мог установить глубокие личные отношения. Будучи подростком, пытавшимся осмыслить непонятный новый мир, я ощущал это как приглашение, от которого нельзя отказаться.
Вернувшись домой из лагеря, я немедленно принялся делиться благой вестью об Иисусе Христе со своими родными, соседями и одноклассниками, с новыми знакомыми и прохожими на улицах: теми, кто встречал эту весть с радостью, и теми, кто отбрасывал ее от себя. Но чем больше я вчитывался в Библию, чтобы во всеоружии встретить сомнения неверующих, тем больше я ощущал расстояние между Иисусом евангельским и Иисусом историческим — между Иисусом Христом и Иисусом из Назарета. В колледже, где я начал изучать историю религий, это первичное чувство внутреннего дискомфорта вскоре переросло в полноценные сомнения.
Опорой евангельского христианства, по меньшей мере в том виде, в котором его преподносили мне, является безусловная вера в то, что каждое слово в Библии вдохновлено Богом, является подлинным, истинным и непогрешимым. Внезапное осознание, что такая вера является ложной, что Библия полна явных ошибок и вопиющих противоречий (что неудивительно для текста, который писался множеством людей на протяжении нескольких тысячелетий), повергло меня в состояние растерянности, смущения и духовной неприкаянности. И поэтому, как многие люди в такой ситуации, я со злобой отверг свою веру, словно это была дорогостоящая подделка, которую меня обманом заставили купить. Я начал переосмысливать веру и культуру своих предков и, будучи уже взрослым человеком, ощутил к ней гораздо большую внутреннюю близость, чем в те годы, когда я был ребенком: это было похоже на встречу со старым другом после продолжительной разлуки.
Тем временем я продолжал свои академические штудии в области религии, вникая в текст Библии уже не как восторженный верующий, а как придирчивый исследователь. Не скованный цепями убеждения, что все прочитанное мною должно восприниматься как буквальная истина, я начал осознавать более глубокую правду в библейских текстах, намеренно отделенную от превратностей истории. Чем больше я узнавал об историческом Иисусе, о том беспокойном мире, в котором он жил, о жестокости римской власти, которой он противостоял, тем более притягательным для меня становился этот человек. В самом деле, иудейский простолюдин и бунтарь, который бросил вызов самой могущественной империи, которую когда-либо знал мир, и проиграл, стал для меня намного реальнее и ближе, чем то отстраненное, неземное существо, с которым я познакомился в церкви.
Сегодня я могу с уверенностью сказать, что за два десятилетия усердного изучения истоков христианства я стал гораздо более предан Иисусу из Назарета, чем когда-либо был предан Иисусу Христу. С помощью этой книги я надеюсь распространить благую весть об историческом Иисусе, как когда-то делился с людьми историей Христа.
Прежде чем погрузиться в наше исследование, следует оговорить несколько моментов. Для каждого хорошо подкрепленного свидетельствами, глубоко исследованного и чрезвычайно авторитетного мнения об историческом Иисусе найдется столь же хорошо обоснованный, исследованный и авторитетный контраргумент. Вместо того чтобы нагружать читателя пересказом долгих дискуссий о жизни и служении Иисуса из Назарета, я написал свой собственный рассказ на основе того, что я считаю самой убедительной и обоснованной теорией, выработанной за двадцать лет изучения Нового Завета и истории раннего христианства. Для тех, кто заинтересован в дискуссии, я снабдил книгу подробными примечаниями и там, где это было возможно, привел аргументы тех, кто не согласен с моей трактовкой темы.
Все новозаветные переводы с греческого языка выполнены мной самим (при небольшом содействии моих лучших друзей, Лидделла и Скотта). В тех редких случаях, когда я не привожу свой перевод, я опираюсь на современный общепринятый перевод Библии (New Revised Standard Version) 1989 года. Все переводы с арамейского и древнееврейского сделаны доктором Ианом Уэрретом, адъюнкт-профессором религиоведения в университете Св. Мартина.
На протяжении всей книги ссылки на материал источника Q (материал, содержащийся только в евангелиях от Матфея и Луки) помечен следующим образом: (Мф. | Лк.), при этом на первом месте указывается то евангелие, которое я непосредственно цитирую. Читатель заметит, что в своем рассказе я полагаюсь главным образом на Евангелие от Марка и материал Q как на самые ранние и поэтому самые надежные источники наших знаний о жизни Иисуса из Назарета. Я намеренно не стал погружаться слишком глубоко в так называемые гностические евангелия. Хотя эти тексты невероятно важны для понимания того, насколько разнообразными были мнения ранних христиан об Иисусе и его учении, они мало что могут дать для реконструкции личности исторического Иисуса.
Хотя практически все исследователи единодушны в том, что (за возможным исключением Евангелия от Луки и Деяний апостолов) евангелия были написаны совсем не теми людьми, чье имя они носят, ради простоты и ясности изложения я продолжаю ссылаться на евангелистов под теми именами, которыми мы привыкли их называть. Вместо слов «Ветхий Завет» в этой книге используются более точные термины «древнееврейская Библия» или «древнееврейское Писание».
Введение
Удивительно, что мы вообще что-то знаем о человеке, носившем имя Иисуса из Назарета. Бродячий проповедник, возвещающий конец света и странствующий от деревни к деревне в сопровождении сторонников в потрепанной одежде — типичное зрелище для тех времен, причем настолько типичное, что в глазах римской элиты оно приобрело карикатурный характер. У греческого философа Цельса есть сатирическая зарисовка именно о таком персонаже. Он пишет о «святом человеке», который бродит по Галилее и периодически возвещает, не обращаясь ни к кому конкретно: «Я — Бог, или дух божий, или сын божий. Я явился. Мир погибает, и вы, люди, гибнете за грехи. Я хочу вас спасти. И вы скоро увидите меня возвращающимся с силой небесной».
Для иудейского населения Палестины (римское название огромной территории, включавшей в себя не только современный Израиль/Палестину, но и большие части Иордании, Сирии и Ливана) первое столетие нашей эры было эпохой апокалиптических ожиданий. Бесчисленные пророки, проповедники и мессии бродили по Святой Земле, возвещая скорый и неизбежный Божий суд. Многие из этих так называемых «ложных мессий» известны нам по имени. Некоторые даже упоминаются в Новом Завете. Согласно «Деяниям апостолов», проповедник Февда собрал вокруг себя четыреста сторонников, но затем был схвачен римскими властями и обезглавлен. Загадочный харизматический персонаж, известный только по прозвищу «Египтянин», собрал в пустыне армию последователей, но почти все они были истреблены римскими войсками. В 4 году до н. э. (большинство исследователей считают этот год датой рождения Иисуса из Назарета) бедный пастух по имени Афронт надел на голову царский венец и объявил себя «Царем иудеев»; он сам и его приверженцы были безжалостно убиты римскими легионерами. Еще один претендент на звание мессии, упомянутый как просто «Самаритянин», был распят при Понтии Пилате, хотя он не собирал вокруг себя вооруженных последователей и не бросал вызов Риму: это говорит о том, что власти ощущали апокалиптический жар, разлитый в воздухе, и реагировали на любой намек на подстрекательство к мятежу. Главарь разбойников Езекия, Симон из Переи, Иуда Галилеянин, его внук Менахем, Симон бар Гиора и Симон бар Кохба — все они провозглашали своей целью спасение Израиля и все были казнены римлянами за это. Добавьте к этому списку секту ессеев, представители которой жили изолированно на пустынном плато Кумрана к северо-западу от Мертвого моря, иудейскую политическую группировку зелотов, которые поспособствовали развязыванию кровавой войны против Рима, а также жутких разбойников-ассасинов, которых римляне прозвали сикариями («кинжальщиками»), и картина будет законченной: в I веке Палестину захлестнула волна мессианской энергии.
Вписать фигуру Иисуса из Назарета в рамки какого-либо из религиозно-политических течений того времени довольно трудно. Ему были свойственны глубокие противоречия: в один день он проповедовал идею расовой исключительности («Я послан только к погибшим овцам дома Израилева»; Мф. 15. 24), в другой — великодушное отношение ко всем народам («Итак идите, научите все народы»; Мф. 28. 19); то призывал к безоговорочному миру («Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими»; Мф. 5. 9), то поддерживал насилие и конфликты («Продай одежду свою и купи меч»; Лк. 22. 36).
Основная проблема для ищущих исторического Иисуса заключается в том, что за пределами Нового Завета мы не находим почти никаких следов этого человека, которому было суждено навсегда изменить ход мировой истории. Самое раннее и самое надежное небиблейское свидетельство об Иисусе содержится у иудейского историка I века Иосифа Флавия (ум. в 100 г. н. э.). В своих Иудейских древностях он походя упоминает о жестоком первосвященнике по имени Анан, который после смерти римского наместника Феста незаконно приговорил некоего «Иакова, брата Иисуса, которого именуют Мессией» к побитию камнями. Далее рассказывается, что случилось с Аланом после того, как в Иерусалим прибыл новый наместник, Альбин.
Несмотря на краткость и кажущуюся незначительность этого упоминания (в выражении «которого именуют Мессией» явно ощущается уничижительный оттенок), оно чрезвычайно важно для тех, кто ищет любые свидетельства о жизни исторического Иисуса. В обществе, где не существовало фамилий, к любому распространенному имени типа «Иаков» требовалось добавлять какое-то специальное обозначение, например по месту рождения или имени отца, чтобы отличить конкретного человека от всех остальных мужчин по имени Иаков, в большом количестве странствовавших по Палестине (отсюда — Иисус из Назарета). В данном случае личность Иакова определена через имя брата, который, по мнению Иосифа Флавия, был известен его читателям. Отрывок служит доказательством того, что «Иисус, которого именуют Мессией» не просто реально существовал, но и что к 94 г. н. э., когда были написаны Иудейские древности, он был широко известен как основатель нового мощного движения.
Именно это движение, а не его основатель, привлекало внимание историков II века, таких как Тацит (ум. в 118 г.) и Плиний Младший (ум. в 113 г.). Они оба упоминают Иисуса из Назарета, но говорят только лишь о его аресте и казни — как мы увидим далее, эти свидетельства имеют важное историческое значение, но мало что проясняют в биографии Иисуса. Поэтому мы остаемся лишь только с той информацией, которую можно по кусочкам собрать из Нового Завета.
Первое письменное свидетельство об Иисусе, имеющееся в нашем распоряжении, происходит из посланий апостола Павла, одного из первых последователей Иисуса, умершего около 66 г. н. э. (самое раннее послание Павла — «Первое послание к Фессалоникийцам» — может быть датировано периодом между 48 и 50 гг. н. э., то есть примерно через два десятилетия после казни Иисуса). Однако в данном случае проблема состоит в том, что Павел демонстрирует поразительное отсутствие интереса к Иисусу как исторической фигуре. В посланиях апостола упомянуты всего три эпизода из жизни Иисуса: Тайная вечеря (1 Кор. 11. 23–26), распятие (1 Кор. 2. 2) и наиболее важное для Павла воскресение, без которого, как он считает, «проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (1 Кор. 15. 14). Тексты Павла могут послужить прекрасным источником для тех, кто интересуется ранней историей христианства, но для исследователя биографии Иисуса он — плохой проводник.
Нам остаются евангелия, с которыми связан свой собственный набор проблем. Начнем с того, что ни одно из евангелий, за исключением, быть может, Евангелия от Луки, не было написано тем человеком, именем которого оно названо. На самом деле это справедливо в отношении большинства книг Нового Завета. Такие псевдоэпиграфы, то есть тексты, приписываемые определенным лицам, но написанные не ими, были чрезвычайно распространены в античности и их ни в коем случае не следует считать подделками. Чужое имя в названии книги говорило об отражении в ней взглядов этого человека или о принадлежности к определенной философской школе. Безотносительно к этому евангелия не являются историческими документами, свидетельствующими о жизни Иисуса, и никогда не задумывались как таковые. Это не рассказы очевидцев о речах и делах Иисуса, зафиксированные знавшими его людьми. Это свидетельства веры, созданные в среде верующих и записанные спустя много лет после тех событий, о которых они повествуют. Попросту говоря, евангелия рассказывают нам об Иисусе Христе, а не о человеке по имени Иисус.
Самая общепринятая гипотеза о происхождении евангелий — так называемая «гипотеза двух источников» — утверждает, что евангелие от Марка было написано вскоре после 70 г. н. э., примерно четыре десятилетия спустя после смерти Иисуса. В распоряжении Марка было большое количество устных преданий и, возможно, некоторые тексты, которые на протяжении многих лет имели хождение среди первых последователей Иисуса. Добавив повествовательный элемент к этому пестрому собранию преданий, Марк создал совершенно новый литературный жанр — евангелие (греч.: «благая весть»). Но Евангелие от Марка кажется многим христианам слишком кратким и ограниченным по содержанию. В нем не рассказывается о детстве Иисуса: он просто приходит на берег реки Иордан, чтобы принять крещение у Иоанна. Нет здесь и свидетельства о воскресении. Иисус распят. Его тело помещают в гробницу. Через несколько дней гробница оказывается пустой. Такой обрывистый рассказ не удовлетворял даже первых христиан, поэтому задача улучшить первоначальный текст выпала на долю преемников Марка — Матфея и Луки.
Через два десятилетия после написания Евангелия от Марка, в период между 90 и 100 гг. н. э., авторы Евангелий от Матфея и Луки, работавшие независимо друг от друга, но использовавшие текст Марка как образец, усовершенствовали евангельское повествование, добавив известные им уникальные предания, в том числе две разные и противоречащие друг другу истории о детстве Иисуса, а также серию сюжетов, связанных с воскресением. Матфей и Лука также, по-видимому, опирались на некое ходившее в народе собрание изречений Иисуса, которое среди ученых принято обозначать буквой Q (от немецкого слова Quelle, «источник»). Хотя у нас нет сохранившихся копий этого документа, мы можем строить умозаключения о его содержании, выбирая места, общие для Матфея и Луки, но отсутствующие в тексте Марка.
Эти три евангелия — от Марка, от Матфея и от Луки — в совокупности называются «синоптическими» (от греч. «синопсис» — «общий взгляд»), поскольку в них в большей или меньшей степени представлена единая хронология и последовательность событий жизни и служения Иисуса, которая во многом входит в противоречие с четвертым евангелием от Иоанна, написанным, по-видимому, уже в начале следующего столетия, между 100 и 120 гг. н. э.
Итак, мы рассказали о канонических евангелиях. Но они не единственные. Сейчас мы имеем доступ к целой библиотеке неканонических сочинений, написанных в основном во II–III веках и дающих совершенно иной взгляд на жизнь Иисуса из Назарета. К их числу относятся Евангелие от Фомы, Евангелие от Филиппа, Апокриф Иоанна, Евангелие от Марии Магдалины и множество других, так называемых «гностических», текстов, найденных в 1945 г. в Верхнем Египте, возле городка Наг-Хаммади. Хотя эти книги не были включены в то, что в конце концов стало называться Новым Заветом, их значение заключается в том, что они демонстрируют значительное расхождение мнений о том, кем был и что значил Иисус, даже среди тех, кто шел за ним, делил с ним хлеб, слушал его слова и молился вместе с ним.
В конечном счете, есть только два неопровержимых исторических факта об Иисусе из Назарета, на которые мы можем с уверенностью опираться: во-первых, Иисус был иудеем, возглавившим массовое движение в Палестине в начале I века н. э.; во-вторых, он был распят за это римлянами. Но в сочетании с нашими знаниями о беспокойной эпохе, в которую жил Иисус (а благодаря римлянам мы знаем о ней немало), эти два факта могут помочь нам создать его портрет, который, возможно, будет более исторически точным, нежели тот, что рисуют евангелия. Действительно, образ Иисуса, который получается в результате этого исторического упражнения — пылкий бунтарь, сметенный, как и все остальные иудеи, религиозно-политической смутой, воцарившейся в Палестине в I веке, — мало похож на образ доброго пастыря, культивировавшийся раннехристианской общиной.
Обратите внимание вот на что: распятие было видом казни, который римляне применяли почти исключительно к тем, кого обвиняли в подстрекательстве к мятежу. Табличка, которую закрепили над головой распятого Иисуса — «Царь Иудейский», — называлась titulus, и, вопреки распространенному мнению, эти слова не были насмешкой. Каждый преступник, висевший на кресте, получал такую табличку, на которой указывалось, за какое именно преступление он был распят. В глазах римлян преступление Иисуса заключалось в том, что он стремился к царской власти (то есть, это была государственная измена) — за то же самое казнили практически всех мессиански настроенных лидеров той эпохи. Согласно евангелиям, преступники, распятые на крестах по обе стороны от Иисуса, назывались lestai — «разбойники», что было самым распространенным римским словом для мятежников и повстанцев.
Три мятежника на холме, покрытом крестами; на каждом кресте — истерзанное и окровавленное тело человека, который осмелился не подчиниться воле Рима. Сама эта картина может бросить тень сомнения на евангельский образ Иисуса-миротворца, не затронутого политическими смутами эпохи. Попросту смешно думать о том, что лидер популярного мессианского движения, предвещавший наступление «царства Божьего» (и иудей, и язычник мог усмотреть за этими словами намек на восстание против Рима), мог остаться в стороне от революционной лихорадки, охватившей практически все иудейское население Палестины.
Почему же авторы евангелий шли на все, чтобы смягчить революционный характер идей Иисуса и его движения? Чтобы ответить на этот вопрос, нам прежде всего следует уяснить, что практически все евангельские рассказы о жизни и миссии Иисуса из Назарета были написаны после иудейского восстания 66 г. н. э., направленного против Рима. В этом году группа повстанцев, побуждаемых религиозным рвением, подняла остальное иудейское население на мятеж. Чудесным образом восставшим удалось освободить Святую Землю от власти римлян. Целых четыре года город Господа оставался в руках иудеев. Затем, в 70 г. н. э., римляне вернулись. После недолгой осады они ворвались внутрь городских стен и учинили жестокое насилие над жителями. Они убивали всех, кто встречался на пути, и завалили трупами Храмовую гору. Реки крови текли по мощеным улицам. Когда резня закончилась, солдаты подожгли Храм. Огонь распространился за пределы Храмовой горы, уничтожив дома крестьян, луга и оливковые деревья. Все вокруг пылало. Город был полностью опустошен: Иосиф Флавий писал, что не осталось никаких свидетельств о том, что Иерусалим был прежде обитаем. Десятки тысяч иудеев были убиты. Остальных вывели из города в цепях.
Трудно представить себе глубину той духовной травмы, которую нанесла иудейскому народу эта катастрофа. Изгнанные из земли, обетованной им Богом, вынужденные жить изгоями среди языческого населения Римской империи, духовные учителя второго столетия последовательно и умышленно отделяли иудаизм от того радикального мессианского национализма, который стал причиной злополучной войны с Римом. Тора стала центром иудейской жизни вместо Храма, и так появился средневековый (раввинский) иудаизм.
Христиане тоже чувствовали необходимость дистанцироваться от революционного духа, который привел к разорению Иерусалима, но не только потому, что это помогало ранней церкви отвести от себя гнев мстительного Рима, но и потому, что в условиях, когда иудеи превратились в изгоев, главным объектом церковной проповеди стали именно римляне. Так начался длительный процесс превращения Иисуса из иудейского революционера-националиста в миролюбивого духовного лидера, которого не интересовали земные материи. Это был Иисус, которого римляне могли принять и действительно приняли три столетия спустя, когда римский император Флавий Феодосий (ум. в 395 г.) превратил идеологию иудейского проповедника в официальную религию Римского государства и родилось то, что мы сейчас называем ортодоксальным христианством.
Эта книга представляет собой попытку восстановить, насколько это возможно, личность исторического Иисуса, такого, каким он был до христианства: политически сознательного иудейского революционера, который две тысячи лет тому назад ходил по просторам Галилеи, собирая вокруг себя сторонников установления царства Божьего, но чья миссия провалилась, когда, после провокационного въезда в Иерусалим и дерзкого нападения на храм, он был арестован и казнен римлянами за подстрекательство к мятежу. Также в ней идет речь о том, как, после неудачной попытки Иисуса установить царство Божие на земле, его последователи по новому истолковали не только миссию и личность самого Иисуса, но и саму природу и понятие мессии.
Найдутся те, кто сочтет такое начинание напрасной тратой времени, полагая, что Иисус как историческая личность утрачен нами безвозвратно и восстановить эту утрату невозможно. Давно прошли пылкие времена «поисков исторического Иисуса», когда ученые уверенно заявляли о том, что новые инструменты и методы исторического исследования позволят открыть тайну подлинной личности Иисуса. Реальный Иисус больше не имеет значения, утверждают эти ученые. Вместо этого нам следует сосредоточить внимание на единственном Иисусе, который доступен для нас — на Иисусе Христе.
К счастью, писать биографию Иисуса из Назарета — несколько иное дело, нежели писать биографию, например, Наполеона Бонапарта. Задача чем-то похожа на составление большой головоломки, при наличии в руке всего лишь нескольких кусочков: у исследователя нет иного выбора, кроме как заполнять недостающие участки на основе своих самых удачных и аргументированных догадок о том, как должна выглядеть картина в целом. Великий христианский теолог Рудольф Бультман любил говорить, что поиски исторического Иисуса — это, в конечном счете, внутренние душевные поиски. Исследователи склонны видеть в Иисусе то, что они хотят видеть. Слишком часто они видят самих себя — свое собственное отражение в образе Иисуса, который они сами и сконструировали.
И все же этих самых удачных и аргументированных догадок может быть достаточно для того, чтобы, по меньшей мере, поставить под вопрос наши основные допущения об Иисусе из Назарета. Если мы пропустим утверждения евангелистов через горнило исторического анализа, мы сможем очистить тексты от литературных и теологических украшений и выковать более точный портрет исторического Иисуса. И действительно, если мы помещаем фигуру Иисуса в социальный, религиозный и политический контекст эпохи, в которую он жил (а это было время медленно разгоравшегося бунта против Рима, которому было суждено навсегда изменить веру и культовую практику иудаизма), его биография, в известном смысле, пишет себя сама.
Иисус, который появляется в процессе этого, возможно, окажется не совсем тем, которого мы ожидали увидеть; это определенно будет не тот Иисус, которого знает большинство современных христиан. Но, в конечном счете, это единственный Иисус, к которому мы можем прийти с помощью исторических методов.
Все остальное остается делом веры.
Хронология
164 г. до н. э. Восстание Маккавеев
140 Основание династии Хасмонеев
63 Завоевание Иерусалима Помпеем Великим
37 провозглашение Ирода царем Иудеев
4 Смерть Ирода Великого
4 Восстание Иуды Галилеянина
4 г. до н. э. — 6 г. н. э. Рождение Иисуса из Назарета
6 г. н. э. Иудея официально становится римской провинцией
10 Первая столица Ирода Антипы — Сепфорис
18 Назначение Иосифа Каиафы первосвященником
20 Вторая столица Ирода Антипы — Тивериада
26 Понтий Пилат становится наместником в Иерусалиме
26–28 Начало проповеди Иоанна Крестителя
28–30 Начало проповеди Иисуса из Назарета
30–33 Смерть Иисуса из Назарета
36 Восстание Самаритянина
37 Обращение Савла из Тарса (Павла)
44 Восстание Февды
46 Восстание Иакова и Симона, сыновей Иуды Галилеянина
48 Первое послание Павла: 1-ек Фессалоникийцам
56 Убийство первосвященника Ионафана
56 Последнее послание Павла: к Римлянам
57 Восстание Египтянина
62 Смерть Иакова, брата Иисуса
66 Смерть Павла и апостола Петра в Риме
66 Иудейское восстание
70 Разрушение Иерусалима
70–71 Евангелие от Марка
73 Римляне берут Масаду
80–90 Послание Иакова
90–100 Евангелия от Матфея и Луки
94 Иудейские древности Иосифа Флавия
100–120 Евангелие от Иоанна
132 Восстание Симона бар Кохбы
300 Cоставление сборника Псевдо-Климентины
313 Миланский эдикт императора Константина
325 Никейский собор
398 Гиппонский поместный собор
ЧАСТЬ I
Восстань, восстань, облекись в силу твою, Сион! Облекись в одежды величия твоего, Иерусалим, город святый! Ибо уже не будет более входить в тебя необрезанный и нечистый. Отряси с себя прах; встань, пленный Иерусалим! Сними цепи с шеи твоей, пленная дочь Сиона!
Ис. 52:1–2
Пролог
Другое жертвоприношение
Война с Римом начинается не с лязга мечей, а с отблеска кинжала, вытащенного из-под плаща наемного убийцы.
В Иерусалиме праздник. Это время, когда иудеи со всего Средиземноморья стекаются в священный город, неся с собой благовонные дары для Бога. В иудейской традиции есть множество обрядов и предписаний, которые можно исполнить только здесь, в Иерусалимском храме, в присутствии первосвященника. Он держит в своих руках ритуалы самых священных праздников (Пасхи, праздника Седмиц, праздника Кущей — Суккот), получая за хлопоты изрядную сумму, или десятину, как он ее называет. И какие это хлопоты! По особым дням количество людей в городе переваливает порой за миллион. Требуется вся сила носильщиков и младших служителей, чтобы направить поток паломников через ворота в южной стене Храма, провести их по темным и извилистым коридорам под площадью к двухпролетной лестнице, выходящей на рыночную площадь — так называемый «двор язычников».
Иерусалимский храм представляет собой в целом прямоугольную конструкцию, длиной примерно в 500 метров и шириной около 300 м, сооруженную на Храмовой горе на восточном краю города. Внешние стены Храма окаймлены крытыми портиками; плоские крыши, опирающиеся на ряды сверкающих колонн из белого камня, укрывают народ от беспощадного солнца. На южной стороне Храма находится самый большой и нарядный из портиков — Царский портик. Это высокий, двухэтажный, похожий на базилику зал для собраний, построенный в типично римском стиле. Здесь находится Синедрион, верховная религиозная и судебная инстанция в иудейском государстве. Здесь же слышна болтовня торговцев, а неопрятные менялы с ожиданием смотрят на людей, поднимающихся с подземной лестницы на залитую солнцем площадь.
Менялы играют важную роль в жизни Храма. За вознаграждение они обменяют ваши скверные иностранные монеты на настоящие иудейские шекели — единственный вид денег, разрешенный религиозными властями. Они же возьмут с вас полшекеля в качестве храмовой подати, которую обязаны платить все взрослые мужчины. Эти деньги идут на поддержание пышного зрелища, которое вы видите вокруг себя: горы дымящихся благовоний и бесконечные жертвоприношения, возлияние вином и подношения первых плодов, хор левитов распевает псалмы, а музыканты бренчат струнами и звенят кимвалами. Кто-то же должен оплачивать все это. Кто-то же должен нести бремя расходов на благовония, которые так радуют Господа.
Теперь, когда у вас в руках нормальные деньги, вы можете внимательно рассмотреть содержимое загонов, расположенных вдоль стен, и купить подходящее жертвенное животное: голубя или овцу — выбор зависит от толщины вашего кошелька или тяжести ваших грехов. Если последнее перевешивает первое, не отчаивайтесь. Менялы будут счастливы предложить вам кредит на более дорогую жертву. Существует строгий закон, касающийся животных, предназначенных для этого благочестивого дела. Они не должны иметь физических дефектов. Домашние, не дикие. Не использовавшиеся в качестве вьючных животных. Будь то бык, баран или овца — животное должно быть выращено специально для этой цели. Конечно, жертвенные животные не дешевы. А с чего бы им быть дешевыми? Жертвоприношение — главная функция Храма. Это причина для самого его существования. Гимны, молитвы, чтения — каждый ритуал, который совершается здесь, содействует этому единственному и самому важному обряду. Возлияние кровью не только смывает грехи, оно очищает землю. Оно питает землю, обновляя ее и поддерживая в ней силы, и тем самым защищая людей от засухи, неурожая или чего похуже. Круговорот жизни и смерти, который Господь установил в своем всемогуществе, полностью зависит от вашего жертвоприношения. Так что сейчас не время экономить.
Поспешите купить жертву, и пусть она будет хорошего качества. Передайте животное одному из одетых в белое жрецов, которые ходят по храмовой площади. Все они потомки Аарона, брата Моисея, ответственные за ежедневные храмовые ритуалы: воскурение благовоний, зажигание светильников, звучание труб и, естественно, жертвоприношения. Жреческие должности передаются по наследству, но нехватки в жрецах нет, и уж тем более в сезон праздников, когда они толпами стекаются в город из дальних земель, чтобы помогать в проведении празднеств. Они толпятся в храме, меняясь раз в сутки, чтобы поддерживать жертвенный огонь днем и ночью.
Храм построен как ряд дворов, расположенных ярусами: каждый следующий двор меньше предыдущего, расположен выше и имеет больше ограничений на вход. Наружный двор, так называемый «двор язычников», где вы купили свою будущую жертву, представляет собой широкую площадь, открытую для всех независимо от национальности и веры. Если вы иудей, не имеющий физических недостатков (никаких прокаженных, никаких паралитиков!), и надлежащим образом очистились через ритуальное омовение, вы можете последовать за жрецом за решетчатую каменную ограду в следующий двор, «двор женщин» (табличка на ограде предупреждает, что всем остальным вход запрещен под страхом смертной казни). Здесь хранятся запасы дров и масла для жертвоприношений. Это самая дальняя часть Храма, куда позволено заходить женщинам. Иудей-мужчина может проследовать дальше по полукруглой лестнице и через ворота Никанора во «двор израильтян».
Вы никогда не будете ближе к Богу, чем сейчас, в этом месте. Кругом стоит тяжелый запах крови и плоти. Он цепляется к одежде и волосам, превращается в зловонное бремя, от которого вы избавитесь не скоро. Жрецы жгут благовония, чтобы отогнать запах и болезни, но смесь мирры, корицы, шафрана и ладана не может скрыть невыносимый смрад бойни. И все же необходимо оставаться на месте и смотреть, как на следующем дворе — «дворе священников» — закладывают вашу жертву. Вход в этот двор дозволен только жрецам и храмовым служителям, поскольку там стоит жертвенник Храма — сооружение из бронзы и дерева (пять локтей в длину, пять локтей в ширину), украшенное четырьмя рогами и испускающее в небо клубы плотного черного дыма.
Служитель Храма уводит ваше жертвенное животное в угол и очищает его в расположенном поблизости бассейне. Затем, после простой молитвы, он перерезает животному горло. Помощник собирает кровь в сосуд, чтобы нанести ее на рога, расположенные на углах жертвенника, в то время как жрец тщательно потрошит тушу и разделяет ее на куски. Шкуру он забирает себе, на рынке за нее можно выручить неплохие деньги. Внутренности и жир вынимают, относят к жертвеннику и кладут в огонь, который никогда не гаснет. Мясо животного тщательно срезают с костей и сохраняют для трапезы жрецов, которая состоится после церемонии.
Все действо совершается перед самым дальним помещением Храма — позолоченным святилищем с колоннами, расположенным в сердце всего комплекса. Это самое главное место во всем Иерусалиме, носящее имя «Святое святых». Двери святилища закрыты пурпурными и алыми завесами, на которых вышит круг знаков зодиака и небеса. Именно здесь обитает Слава Божья. Это место встречи земной и небесной сфер. Центр всего творения. Здесь некогда стоял Ковчег Завета, внутри которого хранились скрижали с Десятью заповедями, но это было давно. Сейчас внутри святилища ничего нет. Это огромное пустое пространство, которое служит проводником присутствия Бога, направляет поток божественной силы с небес, который затем концентрическими кругами расходится по помещениям Храма, через двор священников и двор израильтян, двор женщин и двор язычников, за украшенные портиками стены Храма, по всему городу Иерусалиму, по земле Иудеи, в Самарию и Идумею, Перею и Галилею, по бескрайней империи могущественного Рима и далее по всему миру, по всем странам и народам, которые все без исключения — и иудеи, и язычники одинаково — питаются силой Бога Творца, силой, которая имеет только один-единственный источник, а именно Святое святых, спрятанное внутри Храма в священном городе Иерусалиме.
Вход в Святое святых закрыт для всех, кроме первосвященника, которым на данный момент — в 56 г. н. э. — является молодой человек по имени Ионафан, сын Анана. Как и большинство его предшественников, Ионафан купил свою должность в самом Риме и, несомненно, заплатил за нее немалую цену. Должность первосвященника была очень доходной, и круг претендентов на нее ограничивался небольшим числом знатных семей, передававших ее друг другу как наследство (служители рангом пониже обычно происходили из более скромных родов).
Нельзя недооценивать роль Храма в жизни иудеев. Храм служит календарем и часами: его ритуалы отмечают определенные точки годового цикла и структурируют повседневную деятельность каждого жителя Иерусалима. Это центр торговли в Иудее, ее главное финансовое учреждение и крупнейший банк. Храм — это не только обиталище Бога израильтян, но и место, где сосредоточены их националистические устремления: внутри него хранятся не только священные тексты и свитки законов, но и юридические документы, исторические хроники и генеалогические записи еврейского народа.
В отличие от своих соседей-язычников, иудеи не имели множества храмов, разбросанных по всей стране. У них был только один культовый центр, один источник божественного присутствия, одно-единственное место, где каждый человек мог пообщаться с живым Богом. По всем своим устремлениям и целям Иудея была храмовым государством. Сам термин «теократия» был введен специально для описания Иерусалима. «Иные народы отдали власть самодержцу, — писал иудейский историк I века Иосиф Флавий, — иные нескольким избранным родам, иные доверили ее народу. А наш законодатель, отказавшись от всего вышеперечисленного, создал так называемую теократию, — если это слово не слишком искажает настоящий смысл, — отдав начальство и власть в своем государстве Богу».
Представьте себе Храм как своего рода феодальное государство, держащее на службе тысячи жрецов, певцов, носильщиков, слуг и чиновников и одновременно владеющее огромными земельными угодьями, которые обрабатывают храмовые рабы по поручению первосвященника и для его же выгоды. Добавьте к этому доход от храмовой пошлины и постоянного потока даров от посетителей и паломников (не говоря уже об огромных суммах, которые проходят через руки торговцев и менял и от которых Храм тоже отрезает свою долю), и вы легко поймете, почему многие иудеи видели во всем жреческом сословии, и особенно в первосвященнике, не что иное, как банду жадных «любителей роскоши», говоря словами Иосифа Флавия.
Вообразите себе первосвященника Ионафана, стоящего у жертвенника с тлеющими благовониями в руке, и вам будет легко понять, откуда бралась эта вражда. Сама одежда первосвященника, полученная им по наследству от предшественников, говорит о его богатстве. Длинное одеяние без рукавов, окрашенное пурпуром (цвет царей) и отороченное по низу изящными кистями и крошечными золотыми колокольчиками; массивный нагрудник, украшенный двенадцатью драгоценными камнями по числу колен Израилевых; безупречный головной убор, сидящий на голове как тиара, с золотой табличкой впереди, на которой выгравировано непроизносимое имя Бога; похожие на камни для бросания жребия урим и туммим, священные предметы из дерева и кости, которые первосвященник носил в мешочке на груди и использовал для объявления воли Господа — все эти символы показной роскоши должны были говорить о том, что первосвященник имеет исключительный доступ к Богу. Они отличали первосвященника от остальных людей и противопоставляли его любому другому иудею.
Именно по этой причине только один первосвященник имел право входит в Святое святых и только один раз в год — в Судный день (День искупления), Йом-Киппур. В этот день первосвященник предстает перед Богом, чтобы ответить за грехи всего народа. Если он удостаивается Божьего благословения, грехи Израиля прощаются. Если же нет, то веревка, обвязанная вокруг пояса, гарантирует, что, когда Бог поразит его смертью, тело будет вытащено наружу без осквернения святилища присутствием другого человека.
Разумеется, первосвященник умирает именно в этот день, хотя и не от руки Бога, как это могло бы показаться.
Уже сказаны жреческие благословения и прозвучал текст шема («Внемли, Израиль! Господь — Бог наш, Господь — один!»). Первосвященник Ионафан сходит со ступеней жертвенника и направляется во внешние дворы Храма. В тот момент, когда он выходит во двор язычников, его охватывает волна неистового ликования. Храмовые стражники создают вокруг первосвященника защитный барьер, поскольку прикосновение рук простых людей может осквернить его. Но убийце не составляет особого труда выследить первосвященника. Ему не нужно смотреть на слепящее великолепие драгоценных одежд, ему нужно только слушать перезвон бубенчиков, нашитых на одеяние. Эта особенная мелодия — верный знак того, что первосвященник идет. Он уже рядом.
Убийца проталкивается сквозь толпу. Он подходит достаточно близко к Ионафану, чтобы вытянуть невидимую руку, ухватиться за священные одежды, оторвать первосвященника от стражников и задержать его всего лишь на мгновение, которого, однако, хватает на то, чтобы вытащить короткий кинжал и перерезать верховному жрецу горло. Тоже своего рода жертвоприношение. Прежде чем на плиты Храма падают первые капли крови первосвященника, прежде чем стража успевает среагировать на нарушенный ритм его шагов, прежде чем кто-то из присутствующих узнает о случившемся, убийца снова растворяется в толпе.
И мы ничуть не удивимся, если именно он был первым, кто закричал: «Убийство!»
Глава первая
Дыра в углу
Кто же убил Ионафана, сына Анана, когда тот в 56 г. н. э. шел по Храмовой горе? Несомненно, в Иерусалиме было много людей, жаждавших смерти алчного первосвященника, и немало тех, кто хотел бы изничтожить все разжиревшее жреческое сословие целиком. Ведь когда мы говорим о Палестине I века н. э., не следует забывать, что эта страна — священная земля, из которой дух Бога распространялся на весь остальной мир, — была оккупированной территорией. Римские легионы стояли по всей Иудее. Около шестисот римских солдат пребывали непосредственно на Храмовой горе, за высокими каменными стенами крепости Антония, которая усиливала северо-восточный угол стены Храма. Центурион в красном плаще и блестящих доспехах, разгуливавший по двору язычников, положив ладонь на рукоятку меча, не давал людям забыть о том (если об этом вообще было нужно напоминать), кто на самом деле правит этим священным местом.
Римское господство над Иерусалимом было установлено в 63 г. до н. э., когда римский полководец Помпей Великий, талантливый тактик, вошел в город вместе со своими победоносными легионами и осадил Храм. К тому моменту эпоха экономического и культурного расцвета Иерусалима давно миновала. Хананейское поселение, которое царь Давид превратил в столицу и затем передал своему своенравному сыну Соломону, построившему первый Храм (разграбленный и разрушенный вавилонянами в 586 г. до н. э.), город, служивший религиозной, экономической и политической столицей Иудейского государства на протяжении тысячи лет, к тому моменту, когда Помпей прошествовал через его ворота, славился не столько своей красотой и величием, сколько религиозным пылом своих мятежных жителей.
Иерусалим, расположенный на южном плато Иудейских гор, между вершинами-близнецами, горой Скопус и Масличной горой, и ограниченный с востока Кедронской долиной и обрывистой, труднопроходимой Енномовой долиной (Геенной) с юга, к моменту прихода римлян насчитывал около ста тысяч постоянных жителей. С точки зрения римлян он был несообразным пятном на карте империи, а говорливый оратор Цицерон вообще окрестил его «дырой в углу». Но для иудеев город был центром мира, осью, вокруг которой вращалась вселенная. Во всем мире не было города более уникального, более священного, более почитаемого, чем Иерусалим. Пурпурные виноградники, тянущиеся по равнинным участкам, возделанные поля и изумрудные сады, изобилующие миндальными, фиговыми и оливковыми деревьями, зеленые островки тростника, медленно плавающие в водах Иордана, — иудеи не только знали и любили каждый уголок этой священной земли, но и претендовали на то, чтобы владеть ею полностью. Вся территория от галилейских угодий до невысоких холмов Самарии и дальних окраин Идумеи, где, согласно Библии, некогда стояли проклятые города Содом и Гоморра, была отдана Богом иудеям, хотя на самом деле они не правили даже ее малой частью, даже Иерусалимом, где почитался единственный истинный Бог. Город, который Бог облачил во славу и великолепие и «поставил», говоря словами пророка Иезекииля, «среди народов», вечное местопребывание царства Божьего на земле, был на заре I века н. э. всего лишь второстепенной (и доставляющей немало хлопот) провинцией в дальнем углу могущественной Римской державы.
Нельзя сказать, что город до той поры не видел вторжений и завоеваний. Несмотря на свой высочайший статус в сердцах и умах иудеев, Иерусалим, на самом деле, был не более чем пустяковой преградой на пути целой вереницы царей и императоров, поочередно грабивших и разрушавших город на своем пути к более грандиозным целям. В 586 г. до н. э. вавилоняне — тогдашние хозяева Месопотамии — неистовым вихрем пронеслись по Иудее, сровняв с землей Иерусалим и его Храм. Вавилонян покорили персы, которые разрешили евреям вернуться в их возлюбленный город и отстроить Храм заново, не потому что они восхищались ими или относились серьезно к их вере, а потому, что считали Иерусалим захолустьем, не представляющим особого интереса для империи, простиравшейся через всю Центральную Азию (тем не менее, пророк Исайя назвал за это персидского царя Кира помазанником Божьим). Персидская держава — и Иерусалим вместе с ней — была сокрушена войсками Александра Македонского, преемники которого наполнили Иерусалим и умы его жителей греческой культурой и идеями. После внезапной смерти Александра в 323 г. до н. э. Иерусалим достался Птолемеям, которые управляли им из далекого Египта, причем недолго. В 198 г. до н. э. город был отобран у них селевкидским царем Антиохом Великим, сын которого, Антиох Эпифан, возомнил себя живым воплощением божества и стремился раз и навсегда положить конец почитанию иудейского Бога в Иерусалиме. Но иудеи ответили на это богохульство затяжной партизанской войной под руководством стойких сердцем сыновей Маттафии из рода Хасмонеев — Маккавеев. В 164 г. до н. э. они отобрали Иерусалим у Селевкидов и, впервые за четыре столетия, восстановили гегемонию евреев над Иудеей.
На протяжении следующего столетия Хасмонеи правили Святой Землей жестко и решительно. Это были цари-жрецы, каждый из них был одновременно правителем и первосвященником Храма. Но когда между братьями Гирканом и Аристобулом вспыхнула война за право на трон, оба они опрометчиво обратились за поддержкой к Риму. Помпей воспринял просьбы братьев как повод для того, чтобы захватить Иерусалим, и положил конец недолгой власти иудеев над городом Бога. В 63 г. до н. э. Иудея стала протекторатом Рима, а евреи вновь попали под власть чужеземцев.
После ста лет независимого существования иудеи не горели желанием признавать новых господ. Власть династии Хасмонеев была упразднена, но Помпей позволил Гиркану сохранить за собой должность первосвященника. Это не устраивало сторонников Аристобула, организовавших серию восстаний, на которые римляне ответили с характерной для них жестокостью — сожжением городов, истреблением мятежников, порабощением населения. Тем временем пропасть между голодающим и отягощенным долгами сельским населением и зажиточной провинциальной элитой, державшей в своих руках Иерусалим, становилась все шире. Стандарт римской политики заключался в создании союзов с земельной аристократией каждого завоеванного города, власть и богатство которой с этого момента находились в зависимости от римлян. Выстраивая свои интересы в соответствии с интересами правящего класса, Рим создавал ситуацию, в которой на местных правителей возлагалась обязанность по поддержанию имперских порядков. Конечно, в случае с Иерусалимом понятие «земельная аристократия» в основном относилось к жреческому сословию и особенно к той горстке богатых семейств, которые заведовали делами Храма. В результате именно на них Рим возложил обязанность по сбору налогов и поддержанию порядка среди населения, недовольство которого неуклонно росло. Естественно, за это они получали богатое вознаграждение.
Переплетение религиозной и политической властей в Иерусалиме вынуждало Рим держать под тщательным контролем иудейский культ и, в особенности, самого первосвященника. Как глава синедриона и «вождь народа», он обладал и религиозным, и политическим авторитетом и обладал властью решать все религиозные вопросы, принуждать к исполнению религиозных законов и даже заключать людей под стражу, пусть только на территории Храма. Если римляне хотели властвовать над иудеями, им нужно было держать под контролем Храм. А если они хотели контролировать Храм, им необходимо было контролировать первосвященника, и поэтому вскоре после завоевания Иудеи Рим присвоил себе право назначать и смещать с должности (прямо или косвенно) первосвященников, фактически превратив их в имперских служащих. Даже о сохранности священных одеяний первосвященника заботились римляне, выдавая их только по праздничным дням и забирая обратно сразу после окончания церемоний.
И все же иудеи находились в лучшем положении, чем остальные подданные Рима. В большинстве случаев римляне благосклонно относились к их культу, не вмешиваясь в проведение ритуалов и жертвоприношений. Иудеи были даже освобождены от обязанности участвовать в культе императора, которую Рим налагал почти на все остальные религиозные сообщества, находившиеся под его властью. Все, что Рим требовал от Иерусалима, ограничивалось жертвоприношениями быка и ягнят, совершавшимися во славу и за здравие императора дважды в день. Приносите жертвы, вовремя платите налоги и подати, соблюдайте законы для провинций, и Рим с радостью оставит в покое вас, вашего Бога и ваш Храм.
В конечном счете, римляне очень умело обращались с религиозными верованиями и обрядами покоренных народов. В большинстве завоеванных областей храмы были оставлены в неприкосновенности. Никто не пытался победить или уничтожить богов бывшего противника, часто их просто ассимилировали в римский культ (таким образом, например, ближневосточный бог Баал стал отождествляться с Сатурном римлян). В некоторых случаях через обряд, называемы evocatio, римляне получали права собственности на вражеский храм — и, следовательно, на соответствующего бога, поскольку в древнем мире эти понятия были неразделимы, — и переносили его в Рим, где в него впоследствии стекались щедрые дары и жертвоприношения. Такие демонстрации четко давали понять, что война направлена не против вражеского бога, а против его воинов; бога будут уважать и почитать в Риме, если его последователи сложат оружие и вольются в состав империи.
Но при всей терпимости римлян в отношении прочих иноземных культов, они были еще благосклоннее к иудеям и их преданности Единому Богу — то есть к тому, что Цицерон критиковал как «варварские предрассудки». Римляне, возможно, не понимали иудейский культ с его странными обрядами и настоящей одержимостью по части ритуальной чистоты («Иудеи считают богопротивным все, что мы признаем священным, и, наоборот, все, что у нас запрещено как преступное и безнравственное, у них разрешается», — писал Тацит), но они проявляли терпимость по отношению к нему.
Самой главной загадкой для римлян были не непривычные обряды иудеев и не их абсолютная преданность законам, а то, что выглядело в их глазах как необъяснимый комплекс собственного превосходства. Тот факт, что незначительное семитское племя, живущее на дальнем краю могущественной Римской империи, требовало — и добивалось на деле — особого отношения со стороны императора, был для многих римлян совершенно непостижим. Как они осмелились считать свое божество единственным богом во всей вселенной? Как они посмели отделить себя от остальных народов? Да что вообще о себе думают эти отсталые и суеверные дикари? Философ-стоик Сенека был не единственным человеком в Риме, кто задавался вопросом о том, как могло случиться такое, что в Иерусалиме «побежденные дают законы победителям».
Для иудеев, однако, это чувство исключительности было связано не с тщеславием или гордостью. Это была прямая заповедь от Бога, не терпевшего присутствия иноземцев в земле, которую он отвел для своего избранного народа. Именно поэтому, когда иудеи впервые ступили на эту землю за тысячу лет до описываемых событий, Бог повелел им истреблять всех встреченных мужчин, женщин и детей, резать всех быков, коз и овец, которые попадались им на глаза, жечь все селения и поля, все злаки и вообще все живые существа без исключения, чтобы знать наверняка, что земля теперь принадлежит только тем, кто поклоняется единому Богу, и никому другому.
«А в городах сих народов, которых Господь Бог твой дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души, но предай их заклятию: Хеттеев и Аморреев, и Хананеев, и Ферезеев, и Евееев, и Иевусеев, как повелел тебе Господь Бог твой» (Втор. 20. 16–17). Так говорил Бог своему народу.
Как сказано в Библии, только после того как войско израильтян истребило «все дышащее» в городах Ливна, Лахис, Еглон, Хеврон и Давир, поразили «всю землю нагорную и полуденную, и низменные места, и землю, лежащую у гор», только после того как был уничтожен последний житель этой страны, «как повелел Господь Бог Израилев» (Нав. 10. 28–42), только тогда иудеям было позволено поселиться там.
И все же через тысячу лет тот же самый народ, проливший так много крови ради очищения Земли Обетованной от всего чуждого и установления в ней власти, угодной Богу, оказался под сапогом языческой империи, был вынужден делить свой священный город с галлами, римлянами, греками, сирийцами — сплошь чужеземцами и сплошь язычниками — и подчиняться закону, который предписывал приносить в Храме единого Бога жертвы от имени римского идолопоклонника, жившего за тысячи миль отсюда.
Как бы герои прошлого ответили на такое унижение и падение? Что бы сделал Иисус Навин, или Аарон, или Финеес, или Самуил с неверными, которые осквернили землю, обетованную Господом своему избранному народу?
Они бы залили страну кровью. Они бы сокрушили головы язычников и варваров, сожгли дотла их идолов, убили их жен и детей. Они бы уничтожили идолопоклонников, омыв свои ноги в крови врагов, как повелел Господь. Они бы воззвали к Богу Израиля, чтобы тот спустился с небес в своей военной колеснице и попрал погрязшие в грехе народы, и горы сотряслись бы от его гнева.
А что же первосвященник — негодяй, продавший Риму избранный Богом народ за несколько монет и право щеголять в сверкающих одеждах? Само его существование было оскорблением для Господа. Это была порча для всей страны.
Его следовало уничтожить.
Глава вторая
Царь Иудейский
После установления римской власти над Иудеей наступили беспокойные времена. В самом Риме шла изнурительная война между Помпеем Великим и его бывшим союзником Юлием Цезарем, а выжившие члены династии Хасмонеев соперничали за благосклонность обоих. Для иудейских крестьян и батраков, возделывавших почву на Святой Земле, ситуация становилась все хуже и хуже. Маленькие семейные хозяйства, которые на протяжении столетий были основой земледельческой экономики, постепенно поглощались крупными имениями, принадлежавшими местным аристократам, набившим карманы свежеотчеканенной римской монетой. Быстрая урбанизация страны при римлянах вызвала массовое переселение людей из сельской местности в города. Сельское хозяйство, которое прежде давало пропитание немногочисленному населению деревень, теперь полностью переориентировалось на снабжение разросшихся городских центров, из-за чего сельские жители оставались голодными и нищими. Крестьяне не только продолжали платить налоги и десятину в пользу Храма, их теперь принуждали выплачивать огромную дань Риму. В целом выплаты земледельцев могли доходить до половины их годового дохода.
После череды засушливых лет, случившихся в тот же период, огромные участки земли остались невозделанными, а селения лежали в руинах, поскольку многие иудейские крестьяне были обращены в рабов. Те, кому удалось остаться на своих тощих полях, зачастую не имели иного выбора, кроме как брать ссуды у землевладельцев под заоблачные проценты. И неважно, что иудейский закон запрещал взыскивать эти проценты: огромные штрафы, которые бедняки должны были выплачивать за задержку с возвратом долга, давали аналогичный результат. В любом случае, землевладельцы рассчитывали, что крестьяне не выполнят обязательств; именно на это они и полагались. Ведь если крестьянин не возвращает ссуду быстро и полностью, его землю можно было конфисковать, а его самого превратить в арендатора, работающего на земле в пользу хозяина.
За несколько лет, прошедших с момента завоевания римлянами Иерусалима, огромная масса крестьян лишилась собственности и была не в состоянии прокормить себя и свои семьи. Многие из них отправились в город искать работу. Но в Галилее нашлась горстка бывших крестьян и землевладельцев, которые сменили свои плуги на мечи и начали борьбу против тех, кого они считали повинными в своих бедах. Из своих убежищ — укромных пещер и гротов, спрятанных среди галилейского ландшафта, — они совершали нападения на аристократов и представителей Рима. Они перемещались по стране, собирая вокруг себя обнищавших, лишившихся имущества и увязших в долгах людей. Эти ближневосточные робины гуды грабили богатых и, при случае, помогали бедным. Для тех, кто им верил, эти крестьянские отряды были физическим воплощением недовольства и страданий бедноты. Они были героями, символами праведного гнева против римской агрессии, проводниками божественной справедливости в отношении предателей. Но у римлян для них было другое название — lestai. Разбойники.
Слово «разбойник» было общим термином, подходящим для обозначения любого мятежника или повстанца, который применял оружие против Рима или сотрудничавших с ним иудеев. Для римлян оно было синонимом понятия «вор» или «подстрекатель». Но это были не преступники в обычном смысле. Это были первые выразители настроений, которые впоследствии превратятся в движение народного сопротивления, направленного против римской оккупации. Да, это могло выглядеть как крестьянский бунт: его участники были родом из обедневших селений, таких как Эммаус, Беф-Орон и Вифлеем. Но в нем была и другая сторона. Разбойники говорили о себе как о каре Божьей. Они придавали своим вождям образы библейских царей и героев, представляли их действия как прелюдию к восстановлению Царства Божьего на земле. Они сумели использовать массовые апокалиптические чаяния, охватившие Палестину после римского завоевания. Один из самых грозных мятежников, харизматический вождь по имени Езекия, открыто объявил себя мессией, который восстановит славу иудейского народа.
Мессия означает «помазанник». Само это слово связано с практикой возлияния или нанесения освященного масла на человека, который посвящал себя служению Богу: это мог быть царь, подобный Саулу, Давиду или Соломону; первосвященник, как Аарон и его сыновья; пророк, который, как Исайя или Илия, имел особые отношения с Богом, поскольку тот сделал его своим представителем на земле. Главная задача грядущего мессии, который, как считалось, должен происходить из рода Давидова, заключалась в восстановлении царства Давида и народа Израиля. Таким образом, провозглашение себя мессией в период римского владычества было равносильно объявлению войны Риму. И действительно, еще наступит день, когда эти отряды недовольных крестьян станут костяком целой армии ревностных борцов за независимость, которые заставят римлян униженно бежать из Иерусалима. Однако в первые годы после римского завоевания эти разбойники были не более чем досадной неприятностью. И все же их деятельность следовало прекратить; кто-то должен был навести порядок в стране.
Этим человеком оказался умный молодой аристократ из Идумеи по имени Ирод. Отцу Ирода, Антипатру, повезло выбрать правильную сторону в гражданской войне между Помпеем и Цезарем. Цезарь вознаградил Антипатра за преданность: в 48 г. до н. э. он даровал ему римское гражданство и наделил полномочиями управлять всей Иудеей от имени Рима. До своей смерти, наступившей через несколько лет, Антипатр успел укрепить свои позиции среди иудеев, назначив своих сыновей, Фасаила и Ирода, наместниками Иерусалима и Галилеи соответственно. Ироду, по всей видимости, в тот момент было всего лишь около пятнадцати лет, но он немедленно проявил себя как хороший политик и энергичный сторонник Рима, начав кровопролитный карательный поход против разбойничьих отрядов. Ему удалось поймать и обезглавить их вождя, Езекию, тем самым положив конец (на время, конечно) этой угрозе.
Пока Ирод очищал Иудею от разбойников, Антигон, сын Аристобула, которому после прихода римлян пришлось уступить трон и первосвященническую должность его брату Гиркану, наводил смуту в Иерусалиме. При поддержке злейших врагов Рима, парфян, он в 40 г. до н. э. осадил город, захватив в плен и первосвященника Гиркана, и Фасаила, брата Ирода. Гиркан был изувечен, что, по иудейскому закону, лишало его в дальнейшем права на должность первосвященника; брат Ирода покончил с собой в плену.
Римский Сенат решил, что самый эффективный способ отобрать Иерусалим у парфян — назначить Ирода правителем, зависимым от Рима, и дать ему возможность выполнить эту задачу самому. Назначение таких зависимых правителей было стандартной практикой в ранние годы существования Римской империи, это позволяло расширять границы, не тратя ценные ресурсы на непосредственное управление завоеванными провинциями.
В 37 г. до н. э. Ирод вошел в Иерусалим во главе многочисленной римской армии. Он изгнал парфян из города и уничтожил остатки династии Хасмонеев. В награду за службу Рим назвал Ирода «царем иудеев» и даровал ему территорию, которая в конце концов превзойдет по размерам царство Соломона.
Тираническое правление Ирода сопровождалось абсурдными излишествами и зверствами. Он был беспощаден к врагам и не терпел даже намека на недовольство со стороны своих подданных. Взойдя на трон, он уничтожил практически всех членов синедриона и раздал храмовые должности своим льстивым приспешникам, поспешившим купить их у него. Этими действиями он свел на нет политическое влияние Храма и перераспределил власть в пользу новой социальной прослойки: входившие в нее иудеи полностью зависели от благосклонности правителя и представляли собой группу аристократов-нуворишей. Свойственная Ироду склонность к насилию и раздоры внутри семьи, получившие широкую огласку и граничившие с фарсом, привели к казни такого количества родственников, что цезарь Август однажды заметил: «Я бы скорее предпочел быть свиньей Ирода, чем его сыном».
По правде говоря, быть царем иудеев во времена Ирода было незавидной задачей. Согласно Иосифу Флавию, в Иерусалиме и его округе существовало двадцать четыре группировки, проявлявших недовольство. Хотя ни одна из них не имела безусловного преобладания над другими, три секты, или точнее школы, оказывали особое влияние на умонастроения в обществе: это были фарисеи (по преимуществу, служители культа и ученые из низшего и среднего класса, разъяснявшие народу законы), саддукеи (более консервативные и, с точки зрения Рима, более сговорчивые представители состоятельных семейств) и ессеи (представители религиозного движения, не признававшие авторитет Храма и имевшие базу на пустынном холме Кумран в долине Мертвого моря).
Ирод, на котором лежала обязанность усмирять и держать под контролем непокорное и пестрое население, состоявшее из иудеев, самаритян, сирийцев и аравитян (помимо прочего, все они ненавидели его самого больше, чем друг друга), мастерски исполнял свою работу по поддержанию порядка от имени римлян. Его правление открыло период политической стабильности, которой страна не видела на протяжении нескольких веков. Он был инициатором монументального строительства и общественных работ, к которым были привлечены десятки тысяч крестьян и наемных работников. Изменился сам облик Иерусалима. Ирод строил рынки и театры, дворцы и пристани в классическом греческом стиле.
Чтобы оплачивать эти колоссальные строительные проекты и удовлетворять свои собственные прихоти и причуды, Ирод обложил своих подданных непомерным налогом. Изрядную часть этой суммы он исправно отсылал в Рим, и делал это с удовольствием, демонстрируя, насколько высоко он ценит своих римских хозяев. Ирод был не просто правителем, зависимым от императора. Он был близким другом, верным гражданином Рима, стремления которого не ограничивались простым подражанием столице: он хотел воссоздать Рим в песках Иудеи. Ирод проводил политику принудительной эллинизации иудеев, он принес в Иерусалим греческие гимнасии, амфитеатры и римские термы. Он сделал греческий языком своего двора и чеканил монету с греческими надписями и языческими символами.
Но все же Ирод был иудеем, и в этом качестве он понимал важность обращения к религиозным чувствам своих подданных. Именно поэтому он взялся за свой самый амбициозный проект — перестройку и расширение иерусалимского Храма. Именно Ирод поднял храм на платформу над горой Мориа — самой высокой точкой города — и украсил его широкими римскими портиками и сверкавшими на солнце мраморными колоннами. Храм Ирода должен был произвести впечатление на его покровителей в Риме, но в то же время он хотел угодить своим соотечественникам-иудеям, многие из которых даже не считали его за соплеменника. В конце концов, Ирод не был иудеем от рождения, а был обращен в иудаизм. Его мать была аравитянкой. Его народ — идумеи — приняли иудейскую веру всего за одно-два поколения до Ирода. Перестройка Храма была для него не только способом укрепить свою политическую власть: в ней проявилось отчаянное желание быть принятым своими подданными.
Но план не сработал.
Несмотря на строительство Храма, неприкрытые эллинистические симпатии Ирода и его агрессивные попытки романизировать Иерусалим разъярили благочестивых иудеев, которые, судя по всему, всегда видели в своем правителе раба иноземных господ и слугу иноземных богов. Даже Храм, верховный символ иудейского самосознания, не мог скрыть симпатий Ирода к Риму. Незадолго до завершения строительства он приказал поставить над главным входом золотого орла — знак римского господства — и заставил собственноручно назначенного им первосвященника совершать по два жертвоприношения в день на благо цезаря Августа, «сына Бога». И тем не менее, тот факт, что за все время правления Ирода ненависть иудеев никогда не достигала уровня открытого восстания, говорит о том, насколько крепко он держал в руках свое царство.
После смерти Ирода в 4 г. до н. э. Август поделил царство между тремя его сыновьями: Архелаю достались Иудея, Самария и Идумея, Ирод Антипа по прозвищу «Лис» правил Галилеей и Переей (областью за Иорданом к северо-востоку от Мертвого моря), а Филипп получил власть над Гавланитидой (Голанитидой, совр. Голан) и землями к северо-востоку от Тивериадского озера. Никто из них не имел титула царя: Антипа и Филипп именовались тетрархами («правителями четвертей»), а Архелай — этнархом («правителем народа»). И тот, и другой титул явно говорили, что существованию единого иудейского государства пришел конец.
Разделение царства Ирода обернулось катастрофой для Рима, поскольку дамба против гнева и недовольства, строившаяся на протяжении всего его долгого и жесткого правления, не выдержала, и страну захлестнула волна мятежей и вооруженных выступлений, которой его сыновья, отупевшие от праздной и спокойной жизни, вряд ли могли противостоять. Восставшие сожгли один из дворцов Ирода на реке Иордан. Храм грабили дважды: один раз на Пасху, второй — во время праздника Шавуот (Пятидесятницы). В сельской местности банды разбойников, которые Ирод в свое время привел к покорности, вновь начали бесчинствовать в Галилее, убивая прежних сторонников царя. В Идумее, родной земле Ирода, взбунтовались две тысячи его воинов. Даже союзники Ирода, в том числе его двоюродный брат Ахиаб, присоединились к восстанию.
Топливом для этих мятежей, несомненно, служили мессианские чаяния иудеев. В Иерее бывший раб Ирода, внушительного вида гигант по имени Симон, объявил себя мессией и собрал вокруг себя банду, чтобы разграбить царские дворцы в Иерихоне. Восстание закончилось арестом и казнью Симона. Через некоторое время еще один претендент на роль мессии, бедный юноша-пастух по имени Афронт, надел на голову корону и предпринял безрассудное нападение на римских солдат. Его тоже схватили и казнили.
Хаос и кровопролитие не стихали до тех пор, пока цезарь Август наконец не приказал своим собственным легионам войти в Иудею и положить конец восстанию. Хотя император позволил Филиппу и Антипе остаться на своих должностях, он отправил Архелая в изгнание, назначил Иерусалиму римского наместника, а в 6 г. н. э. превратил всю Иудею в провинцию, управляемую напрямую из Рима. Никаких больше царей-вассалов. Никакого Царя Иудейского. Иерусалим теперь полностью принадлежал Риму.
Согласно традиции, Ирод Великий умер в канун Пасхи 4 г. до н. э., в возрасте семидесяти лет, из которых тридцать семь он царствовал в Иудее. Иосиф Флавий пишет, что в день смерти Ирода было лунное затмение, недобрый знак, который мог предвещать грядущую смуту. Конечно, есть и другая традиция, связанная с кончиной Ирода. Она говорит о том, что в какой-то момент между его смертью в 4 г. до н. э. и взятием Иерусалима римлянами в 6 г. н. э. в деревеньке, затерянной между холмами Галилеи, родился ребенок, которому однажды предстоит унаследовать мантию Ирода — «Царя Иудейского».
Глава третья
И знаете, откуда Я
Древний Назарет стоит на зубчатом выступе обдуваемого всеми ветрами холма в нижней Галилее. Не более сотни семей живет в этом крохотном селении. Здесь нет дорог, нет общественных зданий. Здесь нет синагоги. У жителей есть общий колодец, из которого все они берут свежую воду. Единственная баня, работающая на дождевой воде, которую собирают и хранят в подземных цистернах, обслуживает все население. Это место, где живут в основном неграмотные крестьяне и наемные работники, место, которое даже не найдешь на карте.
Дома в Назарете очень просты: внутри одно помещение без окон, разделенное на две части (одна для людей, другая для животных). Стены сделаны из глины и камней и покрыты побелкой, наверху плоская крыша, на которой жители собираются для молитвы, раскладывают белье на просушку, скромно ужинают по вечерам, а в жаркие летние месяцы расстилают пыльные матрасы и спят. У самых удачливых есть внутренний двор и крошечный участок земли, на котором можно выращивать овощи, поскольку независимо от профессии и умений каждый житель Назарета — земледелец. Все без исключения люди, которые называют эту изолированную деревеньку своим домом, возделывают землю. Именно земля кормит немногочисленное население и дает ему средства к существованию. У каждого есть свой скот, каждый сажает свои злаки: немного ячменя, немного пшеницы, чуть-чуть проса и овса. Землю удобряют навозом, она в свою очередь кормит людей, а те дают пищу животным. Самодостаточность — правило здешней жизни.
Деревушка Назарет настолько мала, настолько незначительна, что ее имя даже не упоминается ни в одном из иудейских источников до III века н. э. — ни в древнееврейской Библии, ни в Талмуде, ни в Мидраше, ни у Иосифа Флавия. Попросту говоря, это незначительное и совершенно не запоминающееся место. И это город, в котором, вероятно, родился и вырос Иисус. Может оказаться, что его происхождение из этого изолированного поселка с парой сотен обнищавших жителей является единственным фактом из детства Иисуса, о котором мы можем говорить с уверенностью. Иисус был настолько тесно связан с Назаретом, что при жизни его называли просто «Назарянин». Значимость прозвища по месту рождения становится понятной, если учесть, насколько распространенным было имя «Иисус». И это единственный факт, с которым были согласны все, кто знал Иисуса — и сторонники, и враги.
Но почему же тогда Матфей и Лука — и только Матфей (2. 1–9) и Лука (2. 1–21) — утверждают, что Иисус родился не в Назарете, а в Вифлееме, хотя название «Вифлеем» не упоминается больше ни в одном месте Нового Завета (даже у Матфея и Луки, которые последовательно именуют Иисуса «Назарянином»), за исключением единственной строки у Иоанна (7. 42)?
Ответ можно найти в той же самой строке.
Как пишет евангелист, это случилось в начале служения Иисуса. До этого момента он в основном ограничивался проповедью среди бедных земледельцев и рыбаков Галилеи — своих друзей и соседей. Но когда наступил Праздник кущей, родные Иисуса убедили его пойти с ними в Иудею, отметить вместе этот праздник урожая и объявить о себе народу.
«Иди, — сказали они, — и яви себя миру».
Иисус отказывается. «Вы пойдите на праздник сей, — говорит он, — а я еще не пойду на сей праздник, потому что Мое время еще не исполнилось».
Братья оставляют Иисуса и отправляются в Иудею. Но он, в конце концов, решает тайно последовать за ними, как будто только для того, чтобы инкогнито побыть среди толпы и послушать, что говорят про него люди.
«Он добр», — говорили одни.
«Нет, он обольщает народ», — толковали другие.
Какое-то время спустя, когда Иисус уже открыл себя людям, некоторые начали строить предположения о том, кто он. «Он точно пророк».
И вот, наконец, кто-то осмеливается сказать то самое слово. У всех оно явно на уме, да и как может быть иначе, если Иисус стоит среди толпы и возглашает: «Кто жаждет, иди ко Мне и пей». Как следует понимать эти еретические слова? Кто бы еще осмелился произнести такое открыто, да еще и в пределах слышимости для книжников и фарисеев, многие из которых, как мы знаем, очень хотели бы, чтобы докучливого проповедника схватили и заставили замолчать?
«Этот человек — мессия!»
Это не просто слова. По сути, это акт государственной измены. В Палестине I века н. э. публично сказанные слова «Это мессия!» могли быть восприняты как преступление, за которое полагалась казнь на кресте. Правда, во времена Иисуса у иудеев существовали довольно противоречивые идеи о роли и предназначении мессии, порожденные целым рядом различных традиций и преданий, ходивших по Святой Земле. Некоторые считали, что мессия восстановит былое могущество и славу иудеев. Другие говорили о нем в более апокалиптических и утопических тонах, как о том, кто уничтожит существующий порядок вещей и построит на его руинах новый, более справедливый мир. Были те, кто верил, что мессия будет царем, и те, кто считал, что он будет священником. Ессеи явно ждали сразу двух мессий — одного царственного и одного духовного, — хотя большинство иудеев думали, что в личности мессии одно будет сочетаться с другим. Тем не менее, в толпе иудеев, собравшихся на Праздник кущей, похоже, имело место полное единодушие по вопросу о том, кем должен быть мессия и что он должен делать: он должен быть потомком царя Давида, он приходит, чтобы возродить Израиль, освободить иудеев от захватчиков и установить Божий закон в Иерусалиме. Таким образом, назвать Иисуса мессией означало поставить его на путь, проторенный целой толпой неудавшихся мессий, приходивших ранее, — на путь конфликта, мятежа и войны против господствующих сил. Куда в итоге приведет этот путь, никто из собравшихся на праздник не мог знать наверняка. Но было некоторое представление о том, где он должен начинаться.
«Не сказано ли в Писании, что Христос придет из семени Давидова? — спросил кто-то в толпе. — Из Вифлеема, из того места, откуда был Давид?»
«Но мы знаем Его, откуда Он», — говорит другой. Похоже, все эти люди хорошо знали Иисуса. Они знали его братьев, которые были с ним. Вся семья присутствовала на празднике. Они шли туда вместе из своего дома в Галилее.
Из Назарета.
«Рассмотри, — говорит фарисей с уверенностью, которую дала ему жизнь, проведенная за тщательным изучением Писания, — и увидишь, что из Галилеи не приходит пророк».
Иисус не спорит с этим. «Да, вы знаете меня, и знаете, откуда я», — отмечает он и уводит разговор от вопроса о его настоящем доме, вместо этого подчеркивая тему своего духовного происхождения. «Я пришел не Сам от Себя, но истинен Пославший Меня, Которого вы не знаете. Я знаю Его, потому что Я от Него, и Он послал Меня» (Ин. 7. 1–29).
Такие слова типичны для книги Иоанна, последнего из канонических евангелий, составленного между 100 и 120 гг. н. э. Иоанн не выказывает никакого интереса к земной родине Иисуса, хотя даже он признает, что Иисус был «Назореем» (Ин. 18. 5–7). С точки зрения Иоанна, Иисус является вечной сущностью, логосом, который был у Бога с начала времен, первичной силой, через которую возникло все сотворенное и без которой ничто не смогло бы появиться (Ин. 1. 3).
Аналогичное безразличие к земному происхождению Иисуса можно увидеть в первом евангелии, от Марка, написанном после 70 г. н. э. Внимание Марка сосредоточено только на служении Иисуса, его не интересуют ни обстоятельства его рождения, ни, что удивительно, его воскресение, поскольку он вообще ничего не пишет об этих двух событиях.
Ранние христиане, судя по всему, не особенно интересовались какими-либо сторонами жизни Иисуса до начала его служения. Отсутствие сюжетов, связанных с его рождением и детством, отчетливо заметно в самых ранних письменных свидетельствах. Источник Q, составленный около 50 г. н. э., не упоминает о том, что происходило до крещения Иисуса Иоанном Крестителем. Послания апостола Павла, составляющие основную часть Нового Завета, не связаны ни с какими событиями из жизни Иисуса за исключением распятия и воскресения (хотя Павел все же упоминает Тайную вечерю).
Но по мере того как после смерти Иисуса возрастал интерес к событиям его жизни, среди некоторых представителей раннехристианской общины стала ощущаться насущная потребность заполнить пробелы в его биографии и, в особенности, разобраться с фактом его рождения в Назарете, который, похоже, использовался клеветниками из среды иудеев для доказательства того, что Иисус не может быть мессией, по крайней мере тем мессией, о котором говорили пророки. Требовалось какое-то творческое решение, чтобы опровергнуть эту критику, какие-то способы отправить родителей Иисуса в Вифлеем, чтобы он мог появиться на свет в том же городе, что и Давид.
Для Луки ответ был связан с переписью. «В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле. Эта перепись была первая в правление Квириния Сириею. И пошли все записываться, каждый в свой город. Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем». Здесь, на случай если читатель не уловил ход мысли, Лука добавляет: «… потому что он был из дома и рода Давидова» (Лк. 2. 1–4).
Лука прав в одном и только в одном. Через десять лет после смерти Ирода Великого, в 6 г. н. э., когда Иудея официально стала римской провинцией, сирийский наместник Квириний действительно объявил о проведении ценза всех людей, собственности и рабов в Иудее, Самарии и Идумее — но не «по всей земле», как утверждает Лука, и уж никак не в Галилее, где жила семья Иисуса (Лука также ошибается, связывая ценз 6 г. н. э. с годом рождения Иисуса, который большинство исследователей помещают ближе к 4 г. до н. э., то есть к той дате, которую дает Евангелие от Матфея). Однако, поскольку единственной целью переписи было налогообложение, собственность, согласно римскому праву, оценивалась по месту проживания, а не по месту рождения человека. В римских документах того времени нет ни одного слова, свидетельствующего об обратном (а римляне были знатоками по части документации, особенно когда речь шла о налогах). Предположение Луки о том, что вся экономическая жизнь в империи приостанавливалась, пока каждый подданный Рима снимался с места вместе с семьей, чтобы пройти немалое расстояние до места рождения своего отца, и затем терпеливо ждал (возможно, несколько месяцев), пока чиновник инвентаризирует всех его домочадцев и имущество, оставленное, в любом случае, на месте жительства, кажется попросту абсурдным.
Что касается рассказа Луки о детстве Иисуса, здесь важно понимать вот что. Его читатели, которые продолжали жить под властью Рима, должны были знать, что рассказ о переписи Квириния был неточен. Сам Лука, писавший чуть менее чем через поколение после соответствующих событий, знал, что его рассказ был неправдой с формальной точки зрения. Современному читателю евангелий очень трудно понять такое, но Лука никогда и не предполагал, что его рассказ о рождении Иисуса в Вифлееме будет восприниматься как исторический факт. Лука, вероятно, и представления не имел о том, что современный мир будет понимать под словом «история». Представление об истории как критическом анализе поддающихся наблюдению и проверке событий прошлого является порождением эпохи Нового времени. Эта идея была совершенно чужда авторам евангелий, для которых история была не обнаружением фактов, а раскрытием истин.
Читатели Евангелия от Луки, подобно большинству людей в древности, не проводили четких различий между мифом и реальностью; в их духовном опыте эти вещи были тесно связаны друг с другом. Иными словами, их больше интересовало не то, что произошло на самом деле, а то, что оно означало. Для античного автора было, по-видимому, совершенно нормально (да и читатели ожидали от него именно этого) рассказывать легенды о богах и героях, где основные факты были вымышленными, но при этом идея, лежащая в основе этих легенд, воспринималась как правда.
Отсюда проистекает и не менее фантастический рассказ Матфея о бегстве семьи Иисуса в Египет, якобы вызванном стремлением избежать истребления младенцев, родившихся в Вифлееме и его округе. Об этом злодействе Ирода, тщетно пытавшегося разыскать младенца Иисуса, нет ни малейшего упоминания ни в одной иудейской, христианской или римской хронике той эпохи — и это красноречивый факт, учитывая то, как много текстов написано об Ироде Великом, который, в конце концов, был самым знаменитым иудеем во всей Римской империи (он был, ни много ни мало, царем Иудейским!).
Как и в случае с переписью, о которой пишет Лука, рассказ Матфея об избиении младенцев не задумывался как исторический в современном смысле слова. И уж тем более Матфей не рассчитывал, что его воспримут так члены его общины, которые, безусловно, помнили бы такое событие, как истребление их собственных сыновей. Возвращение Иисуса из Египта нужно евангелисту для тех же целей, что и его рождение в Вифлееме: для исполнения разбросанных по разным текстам пророчеств, которые предки оставили его поколению для расшифровки, для того, чтобы поставить Иисуса в один ряд с царями и пророками, которые приходили до него, и, что самое главное, для того, чтобы ответить на вызов тех, кто сомневался, что этот простой крестьянин, который умер, не выполнив самого важного из пророчеств о мессии, то есть не возродив Израиля, действительно был «помазанником».
Проблема, с которой столкнулись Матфей и Лука, состояла в том, что в еврейском Писании попросту нет единого, внутренне непротиворечивого повествования о мессии. Процитированный выше отрывок из Евангелия от Иоанна представляет собой прекрасный образец той неразберихи, которая существовала в умах иудеев относительно пророчеств о пришествии избранного. Когда учителя и знатоки закона уверенно заявляют о том, что Иисус не может быть мессией, поскольку он не из Вифлеема, как того требуют слова пророчеств, другие люди из толпы говорят о том, что Назарянин не может быть мессией, поскольку сказано у пророков, что когда придет мессия, «никто не будет знать, откуда Он» (Ин. 7. 27).
Правда в том, что в пророчествах сказано и то, и другое. По сути, если бы кто-то внял совету скептика-фарисея и «рассмотрел» дело повнимательнее, он нашел бы немало противоречий в пророческих текстах, собранных за века десятками людей. Большинство из этих пророчеств даже не являются пророчествами как таковыми. Пророки типа Михея, Амоса или Иеремии, вроде бы предсказавшие приход некоего персонажа из рода царя Давида, который однажды восстановит Израиль в его прежней славе, по сути завуалированно критикуют современного им правителя и существующий порядок, который, как они считают, не соответствует давидовскому идеалу. (Есть только один пункт, в котором, похоже, сходятся все пророчества: мессия будет человеком, а не божественной сущностью. Вера в божественного мессию противоречила всему, что представляет собой иудаизм, и именно поэтому все без исключения тексты древнееврейской Библии, говорящие о мессии, рисуют его вершащим свои дела на земле, а не на небесах.) Итак, если кто-то хотел, чтобы его кандидат на роль мессии соответствовал этой запутанной пророческой традиции, ему прежде всего следовало решить, на какие из текстов, устных преданий, народных легенд и сказок он хочет ориентироваться. Ответ на этот вопрос во многом зависел от того, что требовалось сказать о самом мессии.
У Матфея Иисус бежит в Египет, чтобы укрыться от приказа Ирода, не потому, что таковой приказ имел место в реальности, а потому, что так выполняется пророчество Осии: «Я… из Египта вызвал сына Моего» (Ос. 11. 1). Этот сюжет не подразумевает изложения фактов из жизни Иисуса, он должен раскрыть следующую истину: Иисус — это новый Моисей, который пережил истребление сынов Израиля, устроенное фараоном, и пришел из Египта с новым законом от Бога (Исх. 1. 22).
У Луки Иисус появляется на свет в Вифлееме не потому, что он действительно там родился, но в соответствии со словами пророка Михея: «И ты, Вифлеем… из тебя произойдет Мне Тот, Который должен быть Владыкою в Израиле» (Мих. 5. 2). Лука подразумевает, что Иисус — это новый царь Давид, возведенный на трон Господень, чтобы править Землей Обетованной. Попросту говоря, евангельские тексты о детстве Иисуса не являются историческими повествованиями и не должны были так восприниматься. Это богословские заявления о том, что Иисус является помазанником Божьим. Потомком царя Давида. Обещанным мессией.
Этот Иисус — вечный логос, давший начало всему сущему, Христос, восседающий по правую руку от Господа, — и это он лежал в пеленках в простых яслях в Вифлееме и вокруг него собирались пастухи и волхвы, принесшие дары с востока.
Но настоящий Иисус — это бедный иудейский простолюдин, родившийся между 4 г. до н. э. и 6 г. н. э. в беспокойной Галилее. Этого младенца ищите за потрескавшимися глинобитными стенами домов в селении Назарет.
Глава четвертая
Четвертая философия
О Назарете того времени, когда Иисус появился на свет, мы знаем, что плотнику там делать было нечего. В конце концов, именно так традиция определяет его род занятий — tekton, то есть плотник или строитель, хотя стоит сказать, что в Новом Завете это утверждается лишь единожды (Мк. 6. 3). Если слова Марка соответствуют истине, то, как ремесленник и поденщик, Иисус принадлежал к самому низшему слою сельского населения Палестины I века, ниже стояли только нищие и рабы. В просторечии римляне использовали слово tekton для обозначения необразованных и неграмотных простолюдинов, каковым, вполне вероятно, и был Иисус.
Неграмотность в Палестине того времени была чрезвычайно распространенным явлением, особенно среди бедняков. По оценкам исследователей, около 97 процентов иудейского сельского населения не умели ни читать, ни писать, но такая цифра не вызывает особого удивления, когда речь идет об обществах с преобладанием устной культуры, подобных тому, в котором жил Иисус. Безусловно, Писание играло важнейшую роль в жизни иудеев. Однако преобладающее большинство современников Иисуса, по-видимому, владели древнееврейским языком только на самом элементарном уровне, которого едва хватало для понимания тех текстов, которые они слышали в синагоге. Это был язык писцов и знатоков закона — язык учености. Простолюдины, подобные Иисусу, должно быть, испытывали большие трудности при общении на этом языке, даже в его разговорном варианте, и поэтому многие тексты были переведены на арамейский, который был для этих людей — и для Иисуса — основным. Возможно, Иисус владел основами греческого языка, lingua franca Римской империи (по иронии судьбы, латинский язык реже всего использовался на землях, завоеванных Римом), которых хватало для ведения дел с заказчиками, но было явно недостаточно для проповеди. Единственными иудеями, способными свободно общаться на греческом языке, были представители эллинизированной элиты из окружения Ирода, жреческая аристократия Иудеи и более образованные евреи диаспоры, но никак не галилейские крестьяне и поденщики.
Но на каких языках ни говорил бы Иисус, у нас нет оснований считать, что он умел читать или писать хотя бы на одном из них, даже на арамейском. Рассказ Луки о двенадцатилетнем Иисусе, спорящем с книжниками и фарисеями о тонкостях Писания (Лк. 2. 42–52), или его же описание Иисуса, читающего свиток Исайи в синагоге Назарета (которой никогда не существовало) к изумлению всех присутствующих (Лк. 4. 16–22), являются фантазиями самого евангелиста. У Иисуса не могло быть доступа к тому уровню образования, который был необходим, чтобы рассказ Луки можно было считать хотя бы отчасти достоверным. В Назарете не было школ для крестьянских детей. То образование, которое имел Иисус, он скорее всего получил в семье и, учитывая его занятия, оно должно было быть направлено главным образом на овладение ремеслом отца и братьев.
То, что у Иисуса были братья, является неоспоримым фактом, вопреки католической доктрине о вечной непорочности его матери Марии. Об этом неоднократно упоминается в евангелиях и посланиях апостола Павла. Даже Иосиф Флавий упоминает об Иакове, брате Иисуса, который после смерти Иисуса станет самым влиятельным лидером ранних христиан. Нет ни одного здравого аргумента против того, что семья Иисуса была большой и включала по меньшей мере четырех его братьев, имена которых — Иаков, Иосиф, Симон, Иуда — упоминаются в евангелиях, и нескольких сестер, которые тоже упомянуты, но, к сожалению, не названы по именам.
Намного меньше известно об отце Иисуса, Иосифе, который исчезает из евангельских текстов сразу после окончания повествования о детстве Иисуса. Общепринятое мнение таково, что Иосиф умер, когда Иисус был еще ребенком. Но есть и те, кто считает, что такого человека вообще не существовало, что его выдумали Матфей и Лука (только двое из евангелистов упоминают Иосифа), чтобы объяснить куда более спорную идею — рождение от девы.
С другой стороны, тот факт, что и Матфей, и Лука, которые, по общепринятому мнению, не знали ничего о работе друг друга, рассказывают о непорочном зачатии в соответствующих местах своих текстов, говорит о том, что эта часть традиции сложилась довольно рано, возможно, еще до появления первого евангелия, от Марка. С другой стороны, за исключением рассказа о детстве Иисуса у Матфея и Луки, в Новом Завете больше нигде нет даже намека на нее: ни у евангелиста Иоанна, который представляет Иисуса как божественную сущность неземного происхождения, ни у Павла, который считает его воплощением Бога в буквальном смысле слова. Такое молчание текстов привело к обширным дискуссиям о том, не был ли сюжет с непорочным зачатием изобретен, чтобы скрыть неудобную правду о происхождении Иисуса, а именно то, что он был рожден вне законного брака.
На самом деле, это очень старый аргумент, его выдвигали еще самые первые противники христианства. Цельс, автор II века н. э., излагает скандальную историю, которую он якобы слышал от одного палестинского еврея: в этой версии мать Иисуса забеременела от солдата по имени Пантера. Рассказ Цельса настолько полемичен, что его нельзя принимать всерьез. Однако он свидетельствует о том, что меньше чем через сто лет после смерти Иисуса по Палестине ходили слухи о его незаконном рождении. Они могли иметь место и при жизни Иисуса. Когда он начал свою первую проповедь в родном Назарете, среди его соседей раздался ропот, а один из них спросил напрямую: «Не сын ли он Марии?» (Мк. 6. 3) Это поразительное заявление, которое нельзя оставить без внимания. В Палестине назвать старшего сына в семье по имени матери — то есть Иисус бар Мария, а не Иисус бар Иосиф — было делом не просто необычным, а вопиющим. Как минимум, это было нарочито пренебрежительное высказывание с настолько явным подтекстом, что в более поздних редакциях евангельского текста Марка пришлось вставить фразу «сын плотника и Марии».
Еще большей загадкой является семейное положение Иисуса. Хотя в Новом Завете нет свидетельств о том, был ли он женат, для тридцатилетнего иудея той эпохи не иметь жены было попросту немыслимо. Безбрачие было чрезвычайно редким явлением в Палестине I века. Некоторые секты, в частности уже упоминавшиеся ранее ессеи, а также так называемые «терапевты», практиковали обет безбрачия, но это были фактически монашеские общины; они не только отказывались от создания семьи, но и отграничивались от мира полностью. Иисус ничего подобного не делал. Но хотя предположение о том, что он был женат, выглядит заманчиво, нельзя игнорировать тот факт, что нигде, ни в одном из текстов, написанных о нем — от канонических и гностических евангелий до посланий апостола Павла и полемических сочинений иудейских и языческих противников христианства, — нигде нет ни одного слова о его жене или детях.
В конце концов, о раннем периоде жизни Иисуса в Назарете говорить попросту невозможно. Причина в том, что до тех пор пока Иисус не был провозглашен мессией, а оставался иудеем-простолюдином из незначительной деревушки в Галилее, никому не было никакого дела до того, какое у него было детство. А после того, как он стал мессией, имели значение только те стороны его младенчества и детства, которые могли пригодиться для подкрепления богословских умозаключений того или иного автора. К худу ли, к добру ли, но единственный ключ к биографии реального Иисуса можно найти не в историях, которые рассказывались о нем после его смерти, а скорее в той немногочисленной информации, которую мы можем собрать, рассматривая его жизнь как часть жизни большой семьи плотников/строителей, пытавшихся свести концы с концами и выжить в скромном галилейском селении Назарет.
Трудность состоит в том, что Назарет был царством глины и кирпича. Самые сложные постройки, при всей своей убогости, сооружались из камня. В перекрытиях были деревянные балки, и уж конечно двери делались из дерева. Некоторые жители Назарета, вероятно, могли позволить себе иметь деревянную мебель — стол и пару табуреток, — и хватало таких, кто имел деревянное ярмо или плуг, необходимые для обработки скромных участков земли. Но даже если предположить, что слово tekton означало ремесленника, которые занимался всеми видами строительного ремесла, сто обедневших семей из Назарета, достаток которых едва поднимался над прожиточным минимумом, никак не могли обеспечить необходимым количеством работы семью Иисуса. Как большинству ремесленников и поденщиков, Иисусу и его братьям, вероятно, приходилось уходить в большие города в поисках работодателей. К счастью, на расстоянии всего лишь одного дня пути от Назарета находился один из самых больших и богатых городов Галилеи — ее столица Сепфорис.
Сепфорис был красивым и современным городским центром, настолько же богатым, насколько был беден Назарет. Если в Назарете не было ни одной мощеной дороги, широкие улицы Сепфориса были выложены полированными каменными плитами и застроены двухэтажными домами с открытыми двориками и отдельными цистернами для воды, вырубленными в скальной породе. Жители Назарета пользовались одной-единственной общей баней. В центре Сепфориса сходились два акведука, обеспечивавших водой просторные термы и публичные уборные, обслуживавшие практически все население, то есть около сорока тысяч человек. В городе были римские виллы и дворцы с красочными мозаиками, изображавшими обнаженных охотников, женщин с гирляндами и корзинами фруктов, юных танцоров и музыкантов. Римский театр в центре Сепфориса вмещал сорок пять сотен зрителей, а сложная сеть дорог и торговых путей соединяла столицу с другими городами Галилеи, превращая ее в средоточие культуры и торговли.
Хотя Сепфорис был преимущественно иудейским городом, о чем свидетельствуют синагоги и ритуальные бассейны, найденные археологами, это был совершенно иной, по сравнению со всей остальной Галилеей, слой общества. Иудеи Сепфориса — богатые, открытые миру, испытавшие на себе сильное влияние греческой культуры, жившие в окружении иных народов и религий — были продуктом социальной революции, проведенной Иродом. Это были нувориши, поднявшиеся до высот власти после истребления старой жреческой аристократии. Сам город на протяжении долгих лет был крупнейшим ориентиром; он занимает второе место после Иерусалима по частоте упоминаний в раввинской литературе. При династии Хасмонеев Сепфорис был административным центром Галилеи. В правление Ирода Великого он стал важным военным аванпостом, где хранилось оружие и провизия для войск. Но только после того как Ирод Антипа, сын Ирода Великого, выбрал город столицей своей тетрархии (вероятно, это случилось на рубеже I века н. э.), Сепфорис стал известен по всей Палестине как «украшение Галилеи».
Подобно своему отцу, Антипа питал страсть к крупномасштабным строительным проектам, и Сепфорис стал для него чистой доской, на которой можно было начертить город своей мечты. Это стало возможным потому, что когда Антипа (и когорта римских солдат вслед за ним) прибыл в Сепфорис, тот уже не был центром Галилеи, как при его отце. Это была груда камней и тлеющих углей: так Рим наказал участников восстаний, вспыхнувших по всей Палестине после смерти Ирода Великого в 4 г. до н. э.