Ласка скорпиона Робертс Нора
Пибоди заговорила не сразу, выждала, пока Уэбстер не вышел.
– Господи, как я рада, что с этим покончено! Даллас, а ты правда сломала бы ему руку? Или позвонила бы Уитни, чтобы он перевел Уэбстера в Квинс?
– Не обязательно. Я могла сломать ему нос и послать его в Йонкерс. – Ева пожала плечами. – Но мне было бы немного жаль его.
Вернувшись в Управление, Ева велела Пибоди подготовить доску и открыть журнал по Кинеру.
– Я зайду в ОЭС, подключусь к прослушке, а мотом нанесу визит Рене.
– А разве я не должна пойти с тобой?
– Мы начнем как бы с визита вежливости. Лейтенант лейтенанту, куратор стукача куратору стукача. Дам ей знать, что мы бросили на это дело все наши силы, а моя напарница уже закладывает основы перед визитом в морг.
– Думаешь, она уже знает, что мы его нашли?
– А вот это мне и предстоит узнать. Правда, интересно? Начинай журнал, Пибоди, а потом устрой себе один из твоих небольших перекуров с Макнабом, и пусть навесит на тебя прослушку.
Пибоди округлила глаза с видом воплощенной невинности.
– Каких таких перекуров?
– Ты и впрямь думаешь, будто я не знаю, что творится в моем родном отделе?
Ева сделала шаг в сторону от своей напарницы и вскочила на эскалатор, чтобы подняться в отдел электронного сыска.
Стараясь, насколько хватало сил, не обращать внимания на шум, на обжигающие роговицу глаз краски, на бесконечное мельтешение, она нырнула в благословенно тихий кабинет Фини.
Финн сидел за столом, такой уютно помятый, сутуловатый. Он постукивал пальцами по сенсорному экрану, а потом машинально ерошил ими и без того стоявшие дыбом рыжие с проседью волосы.
Он повел в ее сторону глазами печального сенбернара.
– Я должна закрыть дверь. Как ты выносишь этот шум, не понимаю.
Ева закрыла дверь, с минуту оба молчали.
Лицо Фини, такое же помятое, как и рубашка, помрачнело.
– Это черт знает что.
– Да уж.
– Я много раз пересекался с дочерью Обермана. Всем нужен ОЭС. Я бы ни за что не догадался.
– Не ты один.
– Я к ней приглядывался, когда она вышла из академии. Окончила с блестящим аттестатом, вот я и подумал: не захочет ли она поработать в убойном отделе, стать моим стажером?
«Связи, – подумала Ева. – Никогда не знаешь, где они всплывут».
– И почему же ты ее не пригласил?
– Просто показалось, что она мне не подходит. Что-то было не так, объяснить не могу даже сейчас, но это как-то чувствуется. Бывает, знаешь, что-то, и все, точка. Вот точно так же в другой раз, несколько лет спустя, пригляделся я к другой выпускнице, когда она вышла из академии с блестящим аттестатом, и сразу понял, что она мне подходит. – Морщины на его лице пришли в движение и сложились в улыбку. – Оказалось, подходит один в один.
«А если бы он взял Рене, взял бы потом и меня тоже? Судьба, – решила Ева. – Никогда не знаешь, что тебя ждет».
– Мог бы до сих пор руководить убойным отделом, если бы не перешел на темную сторону.
– Я тебя обучил им руководить. – Фини погрозил ей пальцем. – К тому же ты никогда не понимала силы электроники.
– Я умею пользоваться электроникой, и хватит с меня. – Ева присела на край его стола и взяла засахаренные орешки с блюдца. – Фини, можешь меня убить, я только что уложила нас в постель с БВР.
– А куда ж денешься, малышка? – Фини выдвинул ящик. – Ни о чем не жалей. Вот твои глаза и уши. Высший класс. Ни при обыске, ни на скане не найдешь. Если она и впрямь правит такой бандой, наверняка сканеров понатыкала. А ты поосторожнее с этими штуками. Мы с тобой вместе в месяц вдвое меньше получаем, чем за них заплачено. – Он поднялся и неопределенно хмыкнул. У него даже уши порозовели. – Тебе придется снять жакет и рубашку.
– Ладно, ладно.
Ева разделась. Оба они при этом старались не смотреть друг другу в глаза.
– И это тоже, – добавил Фини, указывая на эластичную безрукавку.
– Черт, Фини, у меня под этим ничего нет! Я там уже голая! Это у меня вместо лифчика.
Розовая краска залила не только уши, но и щеки Фини. Он упорно держал взгляд выше ее плеча.
– Я понимаю, ты не жаждешь демонстрировать мне свои сиськи, а я и вовсе не жажду на них смотреть. Но эти штуки крепятся прямо на кожу. Надо было тебе об этом подумать и надеть нормальный лифчик.
– О черт! – Сгорая от стыда, Ева рывком стащила через голову майку и перебросила бриллиант, который носила на цепочке, за спину.
– Смотри-ка, у тебя еще загар виден.
– Да пошел ты, Фини.
– Дура, я просто должен подобрать оттенок, чтоб с кожей сливалась. Я могу сделать так, что эти лепесточки будут практически невидимы, даже если ты догола разденешься. Кончай ерзать. Расскажи об убийстве.
Ева мысленно перенеслась в грязную ванную. Это ныло почему-то легче, чем сознавать, что она стоит голая по пояс в кабинете капитана ОЭС.
– Мне кажется, это убийца установил новый замок на входной двери. С какой стати Кинеру врезать новый замок? Новые замки только подзуживают воров вломиться и посмотреть, что ты там прячешь.
– Хотел, чтоб его нашли.
– Вот именно. Не так скоро, но он хотел, чтобы Кинера нашли. Если бы его нашел какой-нибудь охламон, он, скорее всего, смазал бы картину на месте, порылся бы в вещах Кинера. У него была одежда, немного мелочи, одноразовый телефон в комнате, где он устроил ночлег. И ботинки. Они всегда забирают ботинки. Если бы так и случилось, у нас было бы меньше данных для работы. Я сфабриковала мифического осведомителя, он утверждает, что Кинер никогда не допустил бы передоз. Я смогу на этом сыграть, подтвердить его данными, его опытом с любимой наркотой.
– Как ты собираешься ее обрабатывать?
– Есть у меня кое-какие идеи, но я хочу их уточнить, а для этого нужна встреча лицом к лицу. И еще мне надо поговорить с Мирой. На первый контакт придется пойти сейчас, но потом… мне надо посоветоваться с Мирой.
– Готово. – Фини сразу же повернулся к ней спиной. – Оденься, ради всего святого. – Он взял со стола потайной наушник величиной с горошину. – Если понадобится, кто-нибудь из наших сможет общаться с тобой через вот это.
– Как мне включать и выключать запись?
– Я введу ключевые фразы, какие захочешь.
– Гм. Пончики с корицей. Завтрак я пропустила, – пояснила Ева. – Мне не помешал бы пончик с корицей.
Фини сел и ввел фразу в переносной пульт.
– Так, это для включения. Я бы и сам не отказался от пончика с корицей.
– А кто отказался бы?
– Слышимость отличная. А на выключение?
– В конце квартала. Он вписал и эту фразу, проверил.
– Ключевые слова есть, и образец твоего голоса. Полный порядок. Фиксировать будем вот на это. – Фини постучал по мини-монитору. – Я его привезу в лабораторию Рорка. Еще один установим в твоем кабинете. Подключим к нему Пибоди. Как она, в порядке?
– Да. Можешь поручить Макнабу ее подключить? Пусть все думают, что у них, как обычно, свидание в стенном шкафу и они там друг друга тискают.
– Я предпочитаю делать вид, что не знаю об их свиданиях в стенном шкафу. Ладно, я скажу парню.
Ева кивнула.
– Шестнадцать ноль-ноль, штаб-квартира, первый полный брифинг.
– Скажу жене, чтоб не ждала меня к ужину.
Ева двинулась к выходу, но остановилась на полпути и вернулась обратно.
– Ты всегда помнишь? Никогда не забываешь ей сказать?
– Она не жалуется, если я работаю по трое суток, если засыпаю в нашей комнате отдыха, потому что сил нет добраться до дома. Она чертовски хорошая жена копа. Но если я не предупрежу, что опаздываю к ужину, мне лучше не жить.
– Ну что ж, это справедливо. Мы не дадим тебе умереть с голоду, Фини. Дадим пожевать.
– И это тоже справедливо, – кивнул Фини.
Ева вышла и двинулась прямиком в отдел по борьбе с наркотиками.
Она энергичным шагом пересекла лабиринт и свернула в помещение группы Рене Оберман. Включила запись. Оглядев общую комнату, обратила внимание на доску, на которой значились открытые дела и фамилии ведущих их детективов, а также недавно закрытые дела.
Как в любом другом отделе, тут были шум и движение, пальцы стучали по клавиатурам, телефоны сигналили, но звуки казались приглушенными, Ева решила, что все это больше напоминает офис, оборудованный роботами, а не полицейский участок. И, в отличие от ее участка, каждый из сидевших за столами копов был в костюме с галстуком. И пахло не так, как в обычном полицейском участке, заметила Ева. Ни намека на заменитель сахара или сбежавший кофе.
И никаких личных вещей вперемешку с файлами, дисками и мемо-кубиками. Ничего – даже в кабинках, где трудились рядовые.
Женщина-детектив с короткими кудрявыми волосами и кожей цвета кофейной ириски повернулась в крутящемся кресле.
– Кого-то ищете?
– Вашу начальницу. Лейтенант Даллас, отдел убийств. Мне нужно поговорить с лейтенантом Оберман.
– У нее кто-то есть. Подождите, это ненадолго.
Женщина-детектив указала большим пальцем через плечо на широкое внутреннее окно и дверь. Дверь была закрыта, на окне опущены жалюзи.
– Я подожду. А вы не могли бы дать ей знать, что я здесь? Или с этим проблемы?
– Никаких проблем, мэм.
– В моем отделе принято обращение «сэр».
– Сэр. Одну минутку. – Женщина не встала и не пошла в кабинет. Вместо этого она набрала команду на интеркоме и ввела, заметила Ева, частный режим. – Лейтенант, прошу прощения, что прерываю. Здесь лейтенант Даллас из отдела убийств. Она хочет с вами поговорить. Да, мэм. Одну минутку, – она повернулась к Еве. – В комнате отдыха есть кофе, если хотите.
– Не нужно, но все равно спасибо. Детектив…
– Стронг.
– Тихо здесь, – заметила Ева. – И чисто.
– Лейтенант Оберман требует чистоты и порядка. – Женщина-детектив сопроводила эти слова еле сметной невеселой усмешкой и вернулась к работе па компьютере.
Минуту спустя дверь кабинета открылась. Ева узнала вышедшего из нее Гарнета.
– Входите, – пригласил он ее. – Бикс, работаем на выезде.
Ева увидела, что на его обращение откликнулся высокий полноватый блондин. Он поднялся из-за стола, поправил узел галстука и вышел следом за Гарнетом.
А Ева вошла всвятая святых.
Именно эти слова пришли ей на ум. Стол был из настоящего полированного дерева. На столе помещались наисовременнейший центр связи и обработки данных, табличка с выгравированным именем и маленькая белая вазочка с бело-розовыми цветами. Стены помещения, втрое превосходившего размерами кабинет самой Евы, были украшены зеркалом в гонкой раме и картиной – каким-то мрачноватым морским пейзажем.
И, господствуя надо всем этим, на стене напротив письменного стола висел портрет во весь рост майора Маркуса Обермана. На портрете он стоял, выпрямившись по-военному, одетый в парадную форму.
«Интересно, – подумала Ева, – каково это – все время видеть его перед собой? И зачем она повесила сюда этот портрет?»
Рене поднялась – стройная женщина в облегающем жакете в мелкую черно-белую клеточку поверх накрахмаленной белой блузки, блестящие светлые волосы зачесаны назад и уложены в замысловато переплетенный узел на затылке. С мочек ушей свисали агатовые серьги, один из бело-розовых цветочков украшал лацкан жакета.
Когда она обогнула стол, чтобы приветствовать гостью, Ева заметила, что на ногах у нее черные туфли на высоком каблуке.
– Лейтенант Даллас, рада наконец познакомиться с вами лично. – Рене протянула руку, ее яркие голубые глаза смотрели приветливо. – Вы, конечно, знаете, что ваша репутация вас опережает.
– То же самое могу сказать о вас, лейтенант.
– Присаживайтесь, прошу вас. – Рене указала на одно из двух обитых черным бархатом кресел для посетителей. – Могу я предложить вам кофе или чего-нибудь холодного?
– Спасибо, ничего не нужно. Хотела бы я встретиться с вами при других обстоятельствах, лейтенант, но мой долг – проинформировать вас, что один из ваших тайных осведомителей мертв.
– Один из моих…
– Насколько я могу судить по его досье, Рикки Кинер, он же Сочник, был вашим осведомителем.
Ева сделала многозначительную паузу. Рене вернулась на свое место за столом и села. «Прикидывает, как реагировать, – поняла Ева. – Но она же должна понимать, что умнее было бы это признать».
– Да, уже несколько лет. Как он умер?
– Мы это устанавливаем. Вам известно, что у него было тайное логово в районе Канал-стрит?
Рене нахмурилась, склонив голову набок.
– Нет. Это его территория, но не его квартира. Это там его убили?
– Похоже на то. И все выглядит так, будто он там прятался. Вы не знаете, с какой стати ему уходить в подполье?
– Он был наркоманом. – Откинувшись в кресле, Рене начала слегка разворачиваться с одной стороны в другую. – Когда работаешь в отделе наркотиков, такое случается сплошь и рядом. Осведомители – наркоманы. Возможно, у него были неприятности на улице. С поставщиком или клиентом.
– А он все еще толкал наркоту?
– По мелочи. В основном травку, причем низшего сорта. Нам приходится иметь дело с подобными вещами и закрывать на них глаза, если хотим поручать информацию. Вы же понимаете, как это бывает.
– Да, я понимаю. Когда вы контактировали с ним в последний раз?
– Мне надо свериться с журналом. – Рене повернулась к компьютеру и принялась что-то выстукивать на клавиатуре. – Вы уже знаете причину смерти?
– Он в морге, я туда поеду в самом скором времени.
– Буду вам признательна, если поделитесь своим мнением или основными фактами. Он ведь все-таки был моим.
– Я так и поняла. Это выглядело как передозировка.
На миг Рене плотно сжала губы.
– К чему-то подобному мы здесь всегда готовы.
– Но я не верю в передозировку.
Рене перестала печатать и вопросительно подняла бровь.
– Вот как? Почему?
– Есть подозрительные обстоятельства. Кое-какие детали. Я хочу их изучить как следует.
– Вы думаете, его убили?
– На данный момент могу сказать, что вероятность очень велика. Так когда вы с ним контактировали в последний раз?
– Да. Извините, я отвлеклась. Я говорила с ним по телефону восьмого июля с четырнадцати часов десяти минут до четырнадцати часов четырнадцати минут. Он дал мне наводку на подпольную кухню на авеню Д, где готовили «Зевс». Наводка оказалась ценной. Мы закрыли кухню две недели назад.
– Его смерть могла стать наказанием за наводку?
Рене как будто задумалась, начала снова поворачиваться в кресле из стороны в сторону.
– В последние пару месяцев у меня появилось подозрение, что он стал вкалывать себе что-то тяжелое, а накачавшись, терял контроль. Он любил прихвастнуть. Если выяснится, что это не случайная передозировка, возможно, он сболтнул что-то не то кому-то не тому.
– А разве вы не рассчитались с ним за наводку?
– Он еще не звонил мне насчет платы. Да, это было необычно. Ему всегда не терпелось получить награду. Честно говоря, я не придала этому большого значения. Мы тут вечно заняты, и плата осведомителю не стояла у меня первой на очереди. Я решила: подожду, пока он сам проявится.
– Вы говорите, он толкал в основном травку. А что он сам употреблял?
– Что под руку попадется. Он любил иглу. – Рене нахмурилась, забарабанила пальцами по столу. – Если он ушел в подполье, значит, либо работал над чем-то, либо в руки ему попало нечто первосортное и он не хотел ни с кем делиться, пока сам не распробует. Как вы его нашли?
– У меня есть свои стукачи и скунсы. Один из них знал Кинера и дал мне информацию, что Кинер не сам вогнал себе последнюю иглу. Мне бы не помешали любые сведения о нем, какие вы можете мне дать.
– Да, разумеется. Но, вы же понимаете, мне бы хотелось подождать с передачей досье осведомителя, пока судмедэксперт не определится с причиной смерти. Не хочу нарушить конфиденциальность или поставить под удар ведущееся расследование, если окажется, что это была случайная передозировка.
– Не окажется, – категорично отрезала Ева. – Будьте добры подготовить данные. Мне бы хотелось их получить, как только я узнаю причину смерти.
Непримиримый тон Евы вызвал оледенение в голубых глазах Рене.
– Вы так уверены в вашем информаторе?
– Я доверяю собственному чутью, а мое чутье говорит, что Кинер вольно или невольно разозлил кого-то, кто не любит, когда его злят. – Ева вскочила на ноги. – И я этих людей найду. Спасибо, что уделили мне время, лейтенант. Я с вами еще свяжусь.
Она вышла. Свирепая ухмылка расплылась по ее лицу, лишь когда она была уже далеко от отдела наркотиков на пути к родному газону.
«Начинай суетиться, сволочь, – думала она, – потому что я тебя раскусила».
Глава 7
Не заходя к себе, Ева направилась в кабинет доктора Миры, ведущего психолога полицейского департамента. «Пора, – сказала она себе, – стребовать фунт мяса с мозгоправов». Изучение врага, считала Ева, оружие не менее мощное, чем полностью заряженный бластер.
Она остановилась в приемной, стараясь подготовиться к столкновению со строгой секретаршей Миры.
– Мне нужно ее видеть.
– Да. Одну минутку. – Секретарша постучала по наушнику. – Пришла лейтенант Даллас. Да… Безусловно. – Она опять похлопала по наушнику. – Она готова вас принять.
– Вы говорите, я могу прямо войти?
Секретарша кивнула. У нее была внушительная прическа, Ева просто не понимала, как она вообще двигает головой под такой тяжестью.
– Совершенно верно.
– Серьезно?
– Лейтенант, доктор Мира вас ждет. Ее время очень ценно, а вы его тратите впустую, допрашивая меня.
– Вот это уже больше похоже на вас. Я уж было подумала, вас подменили.
Довольная собой, Ева постучала в дверь и вошла.
Мира была в одном из своих элегантных летних костюмов, на этот раз в бледно-желтом. Она убрала волосы назад и заколола их синим бархатным бантом под цвет босоножек на высоком каблуке, из которых выглядывали пальцы с покрытыми золотистым лаком ногтями. Она стояла возле автоповара и программировала – Ева в этом не сомневалась! – свой любимый цветочный чай.
Когда она повернулась, Ева увидела, что не все волосы запрятаны под синий бархатный бант: завитки волос красивого собольего цвета обрамляли ее лицо над ушами. И еще Ева заметила, что лицо Миры напряжено, губы крепко сжаты.
– Сядьте, – пригласила Мира. – Я вас ждала.
Молча, предоставив Мире самой начать разговор, Ева опустилась в одно из глубоких кресел. Взяла чашку чая, который не любила, и стала ждать.
– Майор известил меня о ситуации, и я просмотрела файлы лейтенанта Оберман и детектива Гарнета. – Удерживая хрупкую фарфоровую чашку на блюдце, Мира села и перебросила ногу на ногу.
– Хорошо.
– Прежде чем начать с вами это обсуждение, не могу не сказать, что я знаю и уважаю Маркуса Обермана.
– Таких много, и я в их числе.
Мира вздохнула и отпила чай.
– Мне тяжело. Очень тяжело. Мне кажется, что это уважение и порожденная им предвзятость могли повлиять на меня при проверке Рене Оберман. Я спрашиваю себя, Ева: если бы она была не дочерью Маркуса, может, я нажала бы сильнее, заглянула быглубже, может, моя оценка была бы совсем другой?
– И каков ваш ответ?
– Боюсь, теперь, задним числом, ответ «да». – Кроткие голубые глаза Миры встретились со взглядом Евы. – И это очень тяжело. Если бы на меня не повлияло то, чья она дочь, она могла бы не пройти тест и не получить допуск к начальственной работе. Она могла бы сейчас не занимать свое кресло и не командовать людьми.
Ева молча кивнула.
– Стало быть, мы можем винить вас, майора, наблюдательный совет и всех ее непосредственных начальников за то, что повышали ее по службе.
Мира улыбнулась чуть заметно.
– Я понимаю: не я одна в ответе за то, что она продвинулась по службе в департаменте. Но спасибо вам за эти слова.
– Она ловко работает. Закрыла приличное количество дел, а теперь руководит бригадой, у которой гоже приличные результаты. У нее нет заметных сбоев. И вот это меня сразу настораживает, потому что если ты коп с почти восемнадцатилетним стажем и у тебя ни единого сбоя, значит, ты не делаешь свою работу. Ты манипулируешь своей работой, своим послужным списком, обходишь трудные места, скрываешь правду. Или подмазываешь нужные руки. Но на бумаге, – закончила Ева, – она выглядит хорошо.
– Я согласна. Можно сказать, она пускает в ход хитрость, угрозы и лесть – что сочтет нужным для каждого конкретного случая. Это ее исходные орудия, крайне полезные в полицейской работе. Ей ни разу не пришлось ранить или убить подозреваемого во время операции. Поэтому она ни разу не подвергалась глубокому тестированию, как любой офицер, убивающий при исполнении.
– Но ее все-таки тестировали, она проходила обязательные психологические проверки.
– Да, – подтвердила Мира. – Первоначальное тестирование проводила я, несколько раз давала ей ежегодные характеристики. Но все последние годы ее проверку проводил доктор Адамс.
– Почему?
– В таком департаменте, как наш, не обойтись без множества психиатров, психологов, специалистов по составлению психологических портретов, оценок и характеристик. Поначалу я не придала этому значения. По правде говоря, даже не заметила. Через мой кабинет по разным причинам проходит слишком много офицеров, технического и конторского персонала департамента.
– Да, это я понимаю, – кивнула Ева. – Я спрашиваю, почему она решила поменять лучшего специалиста, первого в своем деле, на кого-то с нижних ступенек.
Мира ответила не сразу, отпила еще чай. Ева догадалась, что она обдумывает ответ.
– Могу лишь предположить, что ей не понравились мои вопросы, мой анализ, мой стиль. Могу также предположить, что она предпочитает мужчин.
– Вероятно, она считает, что ей легче манипулировать мужчинами, вводить их в заблуждение, влиять на них.
– Да. Она рассматривает свою сексуальность как инструмент. И она права, сексуальность может стать весьма полезным инструментом. Женщины представляют для нее угрозу, они соперницы, конкурентки Она предпочитает компанию мужчин.
– Это не преступление, – заметила Ева.
– Нет, это не преступление, – повторила за ней Мира, – но, возможно, это сигнал, и он должен был меня насторожить. Поскольку она замешана в коррупции, в правонарушениях и в убийстве, я могу поделиться с вами моим мнением, составить психологический портрет, провести общий анализ. Но я не могу дать вам конкретные детали, почерпнутые из бесед с ней.
Ева отставила в сторону чашку с чаем и забарабанила пальцами по колену.
– Давайте попробуем вот как. Чисто гипотетически: имеется ребенок – единственный ребенок, чей отец пользуется огромным уважением в своей профессии. В неблагодарной, требующей полной отдачи и времени профессии. В самом прямом смысле слова отец является эталоном в своем деле. Ребенок мог почувствовать себя обязанным пойти по его стопам.
– Да. – Немного успокоившись, Мира откинулась на спинку кресла. – Любовь к родителю, гордость за него, постоянный пример превосходства и преданности службе перед глазами. Потребность купаться в лучах чужой славы, ощущать переданную от родителя любовь и гордость.
– Но ведь многие могут захотеть поступить ровно обратным образом, – возразила Ева. – Допустим, родитель был грандиозно преуспевающим бизнесменом. Допустим, он нажил состояние и добился высокого положения в обществе тяжелым и честным трудом, работой по двадцать часов в сутки, умением и преданностью делу. А его сын может сказать себе: зачем мне это нужно? Лучше просто сидеть сложа руки на своей ленивой заднице или уйти в коммуну хиппарей и выращивать помидоры.
Мира опять улыбнулась.
– Верно. Когда давит папин успех, хочется взбунтоваться против родительских ожиданий и тирании, проложить себе дорогу самостоятельно.
– Но может быть и такой вариант: пойти по родительским стопам, но, не имея тех же навыков, той же чистоты помыслов, скажем, той же внутренней преданности или что там еще нужно, чтобы преуспеть, предпринять обходной маневр. Ребенок тоже хочет гордости, славы, авторитета, но не может все это заполучить папиным путем. А может, и не жаждет следовать папиным путем. До репутации святого дожить нелегко. И это его злит. Но есть же способы достичь желаемого, есть способы построить репутацию, пустив в ход папин золотой стандарт как фомку, даже прикрыться им как щитом. Извалять его в грязи. – Ева подалась вперед всем телом, стараясь донести свою мысль. – Тут можно кайф словить, потому что старый хрыч уж больно высоко забрался, его не догнать. Какого черта он требует от ребенка таких же подвигов? У тебя отец – святой? А ты стань грешником. Войди в его профессию, и ты пожнешь все плоды, получишь награды. Главное, сумей остаться чистеньким снаружи.
– Вы прекрасно определили суть, – задумчиво проговорила Мира после минутного молчания. – Конечно, не все сводится к этому, если копнуть поглубже, можно еще много всякого обнаружить, многое коренится в детстве, в развитии, в характере. Некоторые дети, если следовать вашей гипотетической нории, будут и почитать, и ненавидеть источник своих проблем, то есть отца. Некоторые будут желать власти, высокого положения и привилегий, уважения, связанного с высоким положением. Они даже охотно пожертвуют временем, потратят большие усилий, чтобы всего этого добиться. Но только на своих условиях.
– Хорошо. – Ева уперлась руками в колени. – Давайте перейдем к конкретной Рене Оберман. Она – грязныйкоп. Проблемы с папочкой – это только отговорка. Если хотите, можете считать это причиной, – заторопилась Ева, прежде чем Мира успела се прервать. – Я смотрю на это иначе. Я считаю, что с самого начала она элементарно воспользовалась отцовским именем, въехала на нем. Пустила в ход манипуляции, тянула время, делала вид, что работала, а сама искала возможности, прикидывала, как все устроить наилучшим образом. Подлизывалась к тем, кто мог оказаться полезным. Могла и переспать для пользы дела.
Мира закашлялась чаем.
– Что ж, грубо говоря, да, – прошептала она.
– Пользуется сексом как орудием, предпочитает водить компанию с мужчинами. Носит девчачий костюмчик, чтобы продемонстрировать сиськи, каблуки длиной в милю, чтобы показать красивые ноги. И в таком прикиде ходит на работу.
Мира осторожно расправила юбку своего девчачьего костюмчика.
– Гм.
– Вы не коп, – примирительно заметила Ева. – Вряд ли вам грозит быть втянутой в уличную гонку прямо сегодня. Ладно, я согласна: ей тоже не грозит. Она крепко держится за свой стол. Она выше грязной улицы. Сидит, закрывшись в своем роскошном кабинете, в своем до жути заорганизованном отделе.
– До жути заорганизованном? – заинтересовалась Мира.
– Все копы в костюмах и при галстуках. Никто не снял пиджак. Никто даже узел галстука не ослабил. Сама она прямо сияет, причесочка – волосок к волоску. Как будто с минуты на минуту войдет фотограф – делать групповой снимок для памятного альбома. Каждый стол, каждая кабинка в идеальном порядке. Никакого мусора, никаких личных вещей. Ни фоток, ни сувениров, ни игрушек, ни пустых стаканов из-под кофе. Полных стаканов тоже нет. И никакой болтовни. Никто не кричит через всю комнату, никто никого не подначивает. В жизни не видела такого чистого «загона» и таких отглаженных копов. Не отдел полиции, а похоронное бюро.
– Не стану спорить. – Мира стиснула руки в кулаки. – Я в диком бешенстве. Убить себя готова. Как я могла не увидеть в ней то, что должна была увидеть? Я позволила манипулировать собой, позволила на себя повлиять, отбросила сомнения, хотя они меня грызли. Я сказала себе, что я к ней несправедлива, что я слишком многого от нее требую из-за ее отца, что это нечестно и непрофессионально.
– Ну, значит, ваш зад не так уж и идеален.
Мира отставила чашку.
– Умеете вы подобрать слова утешения в нужную минуту. – Она вздохнула и выпрямилась. – С учетом показаний Пибоди, ваших впечатлений и моего запоздалого анализа могу заключить, что Рене Оберман – весьма организованная женщина, прекрасно умеющая все расставлять по местам. Она правит железной рукой и добивается, чтобы сотрудники отдела соответствовали ее собственным стандартам в том, что касается внешности.
Читать бесплатно другие книги:
