500 Квирк Мэтью

— Это связано с одним делом, которое вышло из-под контроля. Мне надо отъехать отсюда на час и предотвратить беду. Чтобы кто-то из-за этого не пострадал или еще того хуже. Я не хочу тебе лгать — но я не могу тебе рассказать все, потому что это очень опасно и я никогда не прощу себе, что втянул тебя в это. Извини.

— Хорошо, — сказала она. — Тогда я поеду с тобой.

— Прости, Энни, но я тебя не возьму.

— Если что, вызови полицию.

— Ладно. Я не дам себя в обиду.

— Тогда хорошо, иди. Удачи!

Я прекрасно знал, что не могу вызвать полицию. Я уже имел возможность убедиться, что Генри с Маркусом прибрали к рукам полицейских. Да и что бы я сказал копам, чтобы это не выглядело бредом сумасшедшего? Нет, надо просто попытаться, что называется, минимизировать последствия: найти способ остановить Ирину, пока она не добралась до Хаскинса, и не подставить при этом собственную шею.

Я лишь надеялся, что смогу это осуществить, не завалив все дело. Столько было вариантов все испортить: обратиться к шефам, к прессе, к представителям закона. Я боялся даже представить, какие щепки полетят.

Маячок на Иринином авто перестал двигаться на полпути между Аппервилем и Парижем. Мишень застыла прямо посреди шоссе. Подъехав к этому месту, я ничего не увидел — ни машин, ни домов. Только деревья по сторонам да яма на дороге, которую чуть не поймал мой джип. Может, на этой выбоине и соскочил мой трекер с ее «порше»?

Найти ее теперь казалось нереальным — даже в небольшом городке всего в дюжину «колониальных» особнячков, что рассыпались по тянущейся к Блю-Риджу низине, были весьма слабые шансы засечь Ирину и Хаскинса.

Я покатался по городку, высматривая Иринин «порше», но так ничего и не нашел. Через полчаса я подрулил к провинциальному супермаркету под названием «Ред барн». Живот уже подводило. Нынешним «блюдом дня» в местном кафетерии выступала чашка горького кофе со «сникерсом». Да, это тебе не пятизвездочный отель! Я был сердит и зол на себя. Я оказался в дураках. Какого черта я делаю в этой дыре? Или я уже вконец сбрендил от этой паранойи?

Но мне недолго пришлось скрипеть зубами: длинные пружины на входе скрипнули, дверь открылась и тут же захлопнулась. В магазин торопливо вошел Малькольм Хаскинс в просторных джинсах и в старой толстовке с эмблемой Йельской школы права. В стеклянных дверцах холодильных камер я видел в отражении, как он складывает в корзину покупки. Коробка с патронами для дробовика, мешки для мусора, складная пила, что обычно используется для обрезки деревьев, — ясно, что человек затаривается, дабы с толком провести выходные в загородном доме. Самое время открыть весеннюю охоту на индейку! Но меня-то перечень его покупок не мог оставить равнодушным.

Когда Хаскинс полез за бумажником, чтобы расплатиться, толстовка на поясе у него натянулась, и я отчетливо различил под ней пояс с кобурой под здоровенный пистолет эдак сорокового калибра. Скверная новость.

Проследить за Хаскинсом оказалось проще простого. Освещался городок всего несколькими фонарями, улицы были почти пусты. Я запарковался на съезде с автострады, где-то в трехстах метрах от его дома. Ни Ирины, ни ее «порше» там не наблюдалось. Небольшой двухэтажный коттедж Хаскинса располагался на лужайке у самых холмов.

Я прошел через редкий лесочек за его домом, вдоль главной дороги. Укрывшись между двумя старыми деревьями, я даже мог заглянуть внутрь дома. Я радовался, что так ловко сумел спрятаться, — но лишь до того момента, пока к дому не подъехал белый «порше» Ирины. Будь я на дороге, то сумел бы ее отпугнуть или просто помахать рукой — к чертям последствия! — и хоть как-то ее предупредить.

Я двинулся к дому, но было уже поздно: Ирина скрылась за парадной дверью.

Вломиться в дом и объявить, что это подстава, было по меньшей мере опрометчиво. Я просто спокойно объясню Хаскинсу, что я за ним следил, — но лишь потому, что мои драгоценные коллеги желают на него «наехать», подкупить высшую судебную инстанцию в Америке и, может статься, даже его убить. И что на самом деле я оказываю ему большую услугу. Меня примут как борца с бандитизмом, и мне останется всего лишь разобраться с последствиями моей измены шефам и заслонить собою то, что они там запланировали в отношении Хаскинса. Всего-то и делов!

Нет, я не стану рисковать своей задницей. Должен быть какой-то другой выход. Что, если я расстрою вечеринку до того, как мои начальники сумеют что-то выяснить? Они ведь говорили, что будут присматривать за Ириной. Никого я тут поблизости не видел — хотя Маркус-то лихо умеет прятаться.

Я решил, что, если Ирина приехала соблазнять Хаскинса, они оба будут на взводе и тогда их легко напугать. Я поднял горсть гравия и швырнул в дом камушек. Он отскочил от черепицы на кровле коттеджа. Следующий звякнул об оконное стекло. Я подождал, но никакой реакции не последовало: ни внизу свет не зажегся, ни снаружи, возле дома.

«Ну что ж, я сделал все, что мог. Или хотя бы попытался, — сказал я себе. — Так что зря оставил себя без ужина. Я вовсе не в ответе за то, что может произойти. Что я мог поделать? Ворваться в дом и объявить о своей скромной роли в преступном замысле Генри? Нет, единственный выход — уйти прочь, и будь что будет».

Все мы идем на компромиссы, чтобы достичь желаемого. Готов ли я распрощаться с моим маленьким житейским счастьем: с виллой в Шенандоа, с теплым полом в ванной, с девчонкой, такой красивой, словно я выписал ее вместе с одеждой из «Джей Крю», — и в лепешку расшибиться ради правого дела?

Никаких шансов. Я не гожусь на роль мученика.

Я всего лишь хотел позаботиться о себе и…

Погодите-ка… Что это? Я вроде как не принимал такого решения и уж точно не собирался идти к коттеджу. Однако никто иной, а именно я шагал сейчас к заднему крыльцу. В голове что-то перещелкнуло, и — черт меня дери! — ноги сами понесли меня, хрустя сухими ветками, к дому Хаскинса.

То ли я оказался куда более достойным парнем, нежели думал, то ли просто хотел поиграть в героя-шерифа, поскольку почти заложил душу Дэвису. Как бы то ни было, мои ангелы-хранители определенно собирались меня убить, и меня такая перспектива совсем не радовала.

Хотя, впрочем, не все еще было потеряно. Я три раза стукнул в заднюю дверь. Потом еще три, уже погромче… Мальцами мы, помнится, играли в такую игру: звонили в дверь и поскорее делали ноги.

Ответа не последовало. Я сошел с крылечка — и тут услышал, как Хаскинс рявкает на Ирину. На мгновение он нервно высунулся из окна второго этажа с дробовиком в руке. Меня он не увидел. Итак, подтвердились мои страхи, возникшие после разговора Маркуса с Генри насчет того, что девушке мало не покажется, подберись она к судье.

С задней стороны дома окон было немного, но вполне достаточно, чтобы туда забраться. Однако проблема всякого домушника: как ни пытаешься аккуратно вынуть стекло, чтобы залезть внутрь, неизбежно рассечешь об него руку или ногу, спеша и чертовски нервничая.

Тут я заметил, что из-за поленницы торчит какая-то рукоятка, и, потянув ее, обнаружил колун. Так мы и поступим. Простейший способ забраться в дом это вовсе не выламывать дверь, на что уходит где-то минут пять, если под рукой нет подходящей монтажки. Самое простое — это отжать замок.

Увлекшись технической стороной дела, я отогнал от себя мысль о всей бредовости того, что я творю, и о той катастрофе, что меня ждет, когда наконец я проникну в дом и засвечусь перед хозяином.

Я поместил кончик колуна сбоку от дверного замка и пару раз стукнул ладонью по обуху, чтобы вогнать лезвие в щель. Затем взялся обеими руками за рукоятку и хорошенько даванул — что-то щелкнуло, и вылетевший цилиндр плюхнулся в грязь у крыльца. Осталось только отодвинуть засов сломанного замка.

Проделал я все это быстро: от силы десять секунд от первого стука до прохода через дверь. Я думал, что смогу удивить хозяина своим внезапным появлением, может, даже успею сказать ему нечто вразумительное. Не тут-то было! Хаскинс поджидал меня за дверью с нацеленной прямо мне в лицо «вертикалкой».

Ирина с красными от слез глазами сидела на диване, полузакрыв ладонями лицо.

Хаскинс стоял на дощатом полу в позе бывалого охотника, целясь из ружья мне в голову.

Уткнув ствол дробовика мне в челюсть, судья обыскал меня на предмет оружия.

— Я пришел, чтобы помочь вам, — сглотнул я. — Не делайте этого. Она не подстава. Они все знают, и они придут. Они используют это против вас.

— И что ж такое тебе известно?

Хаскинс отступил. Однако два ствола по-прежнему таращились на меня.

— Ирина не работает на Дэвиса. Она просто бестолковое дитя, решившее помочь своему папочке. Если вы ей что-то сделаете — они вас подомнут. Вы же действуете точно по их плану. Возможно, они уже сюда едут. Не делайте этого! Они станут вас этим шантажировать.

— Ты кто такой? — спросил судья, стиснув ложе дробовика так, что костяшки пальцев побелели.

— Я выяснил, что происходит. Они пытались вас подставить. Я пришел помочь.

— Ты ведь работаешь на Дэвиса.

— Меня сюда не посылали. Я просто хочу их остановить, чтобы никто не пострадал.

Своим детским лепетом я пытался заболтать судью Верховного суда, чтобы он опустил свою «беретту». Ситуация была настолько нереальна, что мне самому не верилось до конца в происходящее. Если б не это, я бы просто онемел.

— То есть это означает «да». — Он как-то неестественно засмеялся, подергивая головой. — Поздно. Уже слишком поздно. У нас не осталось времени.

Он опустился на диван, причем ружье по-прежнему целилось в меня — похоже, мужик просто забыл о его существовании.

— Садись, — предложил Хаскинс, указав двустволкой на кресло-качалку.

Я сел. Для человека, предположительно страдающего манией преследования, да еще и хорошо вооруженного, судья казался вполне мирным типом.

— Как тебя зовут, парень?

— Майкл Форд.

— И ты в самом деле явился сюда, чтобы предотвратить беду?

— Да, — кивнул я. — И еще не поздно.

Он снова засмеялся, но уже не дурацким хихиканьем сумасшедшего, а как человек, которому только что преподнесли отличную шутку.

— Что ж, все это очень благородно, Галахад![56] Однако ты без всякой надобности встрял в эту чрезвычайно опасную историю. Не думаю, что для кого-то из нас это хорошо закончится.

Может, он потому так спокоен, что уже принял решение нас убрать?

— Не делайте этого.

— Христа ради, перестань ты талдычить одно и то же! — не выдержал Хаскинс. — По-моему, ты все ж таки не понимаешь, что тут происходит, а?

Да, у него явно был какой-то пунктик.

— Не думаю, что он поверит, если ему скажу я, — повернулся он к Ирине. — Может, ты его в это посвятишь?

— Тебе незачем его останавливать, Майк, — сказала она, глядя в пол. — Он ничего бы мне не сделал.

Я перевел недоуменный взгляд с нее на Хаскинса.

— Я бы не смог. У меня у самого дочь, — сказал судья. — Так что ты слышал от Дэвиса? Что я психопат, готовый любыми средствами защищать свой грязный секрет? И что я прибью эту девочку, если она подберется ко мне слишком близко? Чушь какая, — помотал он головой. — Так, значит, они придут сегодня?

— Они следили за девушкой, — сказал я. — Они сказали, что, если она подберется к вам и к некой улике, то им придется вас брать.

— Что ж, теперь я знаю, что они за мной идут. Но они вовсе не на меня компромат ищут, Майкл. Это компромат на Генри. И они хотят его отнять. Хотят, чтобы он исчез с лица земли. Он у меня. И они идут сюда не для того, чтобы меня шантажировать. Они уже испытали на мне всяческие свои приманки и рычаги воздействия — я не поддался. Теперь они идут, чтобы меня убить. А заодно, вероятно, прикончат и эту девочку, поскольку она слишком много знает.

— Так вы не собирались ничего ей сделать?

— Я ведь уже сказал, — вздохнул Хаскинс. — Нет.

— Получается, вы пытались защититься?

— Да.

— А я, значит, пытался тут защищать правое дело?

— Похоже, что да, только абсолютно ошибочным путем. Если б ты пришел сюда по приказу Дэвиса, ты бы не трепался тут со мной без оружия — ты б уже меня убил.

— Тогда я не понимаю: почему бы нам всем отсюда просто не уйти? Почему все должно плохо кончиться?

— Потому что уже слишком поздно, — сказал Хаскинс и посмотрел из окна вниз, где мелькнули чьи-то тени.

Придвинувшись ко мне ближе, он понизил голос:

— Давно ты знаешь Генри Дэвиса?

— Почти год.

— А я знаю его три десятка лет, с самого колледжа. Первокурсниками мы даже жили в одной комнате. Думаю, ты слышал его разглагольствования насчет того, что любого человека можно купить?

— Да, — ответил я, хотя преподносилось мне это в несколько иной интерпретации: что любого человека можно взять под контроль, если найти его рычаги. Впрочем, не велика в данном случае разница между подкупом и контролем.

— Всю свою империю он построил на этом убеждении, — продолжал Хаскинс. — На этом зиждится его власть и его деньги. И вся беда в том, что он прав. Я наблюдал за ним многие годы. Медленно, но уверенно он подмял под себя всех: сенаторов, конгрессменов — даже президентов держал в кулаке. Этакий великий собиратель грехов! Обрабатывая одного за другим, он доказал, что может купить любого влиятельного человека в Капитолии и им манипулировать. Он подчинил почти всех.

— Кроме вас, верно? Вас ведь он так и не подмял. Вы доказали ему, что он ошибался.

— Это не важно. Каждый человек имеет свою цену, и каждого можно купить. Таковы правила в мире Генри Дэвиса. Неподкупного человека не существует в принципе, а если таковой вдруг появился, его надо просто вывести из кадра.

Хаскинс поднялся и выключил свет. На миг я словно провалился во мрак, но постепенно стал различать в темноте серые контуры.

— О чем это вы? — не понял я.

Он снова поднял дробовик и выглянул в окно.

— Я сделал ошибку, пытаясь остановить его посредством закона. С помощью той системы, которой я посвятил всю свою жизнь. Честным путем. Этого оказалось недостаточно, а теперь уже поздно. Дэвис никогда не проигрывает. Он тебе это говорил?

— Да, но, думаю, сегодня не его день. У нас все отлично, мы сейчас уйдем.

— Нет. Они надеялись, я выведу их к улике. Я теперь слишком много знаю, и это оставляет им единственный выход. Если меня не купить — значит, меня надо убрать. Правило Дэвиса.

— Но это сумасшествие! — поморщился я. Хотя теперь бежать отсюда было бы ошибкой: кто-то — и, похоже, не один — уже подступал к дому.

— Некогда я тоже так думал. Но это далеко от вашингтонского полноконтактного кикбоксинга «ты мне — я тебе», Майкл. И так же далеко от шантажа и провокаций. Это означает убийство. Причем Дэвису это уже не впервой.

— Генри убивал людей?

— Да. И заказывал убийства. Он обставлял это как обычный уход мирного служащего: вызывал инсульт или провоцировал инфаркт. Ничего особо подозрительного.

Хаскинс подступил к окну, выглянул наружу и, подняв к глазам пистолет, на полдюйма оттянул затвор, убеждаясь, что обойма полная.

— Но я так тихо не уйду. Я собираюсь уйти так, что ему будет очень трудно спрятать концы в воду.

Я взглянул на свой мобильник. Вне зоны действия.

— Мы можем вызвать полицию?

— Телефон не работает: наверно, перерезан кабель. Слишком поздно. У меня уже нет времени.

— Слишком поздно для чего? О чем вы говорите?

— Генри охотится за мной не из-за Верховного суда, а по более серьезной причине. Я следил за ним уже несколько лет и всегда его подозревал. Я по крупицам собирал картину его могущества — того, как он подчинял себе «пятьсот». Я верил, что смогу обуздать его с помощью закона. Но, как ты, вероятно, уже знаешь, Генри заткнул за пояс закон. Тогда я решил предать огласке доказательство его преступления.

Он снова прильнул к окну и глянул наружу.

— Я думал, у меня больше времени. Но теперь мы все знаем слишком много… Ну, я ему устрою свистопляску! Генри терпеть этого не может.

Хрустнули шаги у парадного крыльца. Хаскинс повел нас к задней двери.

— А что за доказательство? — спросил я на ходу.

— Нельзя чему-то научиться, не набив шишек. И Генри, насколько мне известно, допустил всего одну промашку, причем уже очень давно. Он начинал еще в шестидесятых как политический шпион с подлостей и доносов. «Уотергейт»[57] по сравнению с его деяниями — ребячьи шалости в летнем лагере. Один человек по имени Хэл Пирсон, проводивший журналистское расследование, особо заинтересовался Дэвисом — и Генри его убил. И я знаю, существует доказательство того, что именно Генри это сделал. Мне для подстраховки надо было бы кое с кем этой уликой поделиться. Но теперь уже слишком поздно.

— Зачем вы мне об этом говорите?

— Им известно только, что в этом доме я и она, — кивнул он на Ирину. — Про тебя они не знают… Ага, вот он! — Он схватил с бокового столика планшет с блокнотом, что-то записал в нем, вырвал страницу и вручил мне. — Это как его найти.

С минуту слышалось лишь наше учащенное дыхание да чье-то ковыряние на крыльце. Я увидел фигуру, метнувшуюся через задний двор. Люди Дэвиса. Слава богу, я спрятал свой джип на отдаленном съезде.

Хаскинс изучающе посмотрел на меня:

— Подумываешь, не заключить ли сделку?

Признаться, такая мысль уже успела мелькнуть у меня в голове. Если все сказанное — правда, то получается, Хаскинс вручил мне с этим обрывком бумаги мощнейший козырь. Если люди Дэвиса меня таки отловят — а настроены они явно на убийство, — то, имея на руках улику от Хаскинса, я смог бы поторговаться и спасти свою жизнь.

— Нет, — ответил я судье. — Но почему вы мне ее доверили?

— Подумай сам, — сказал тот, спускаясь по ступеням. — Это единственное на всем свете, чего боится Генри Дэвис. Доказательство его единственной ошибки. Он ни перед чем не остановится, чтобы его получить. Так что — да, это огромная ценность. Но неужели ты думаешь, что они дадут уйти тому, кто об этом знает, и позволят ему жить долго и счастливо?

Хаскинс невесело усмехнулся.

Я не ответил. Для меня все это было чересчур.

— Вот увидишь. Я не помогаю тебе, Майкл. То знание, что я тебе передал, — это смертельный приговор. Это единственное средство воздействия на Генри Дэвиса — а этот человек не позволит, чтобы его контролировали. Он ни за что не допустит, чтобы тот, кто об этом знает, остался в живых. Потому-то я никогда и ни с кем этой информацией не делился. Веришь ты мне или нет — уже не важно. Довольно скоро ты все увидишь сам.

— И что? Что я, по-вашему, должен делать?

— Спрятаться и выжить. Единственный твой выбор, если тебе удастся отсюда улизнуть, — это найти улику и низвести Генри Дэвиса. Потому что, если он узнает, что она у тебя, — а Дэвис воистину умудряется знать все, — вопрос решится радикально. Проиграет один из вас — или он, или ты.

Его пламенная речь чертовски смахивала на пассаж из «Властелина колец», но когда черные силуэты окружили дом, спорить с ним я уже не мог.

Хаскинс велел нам с Ириной спрятаться. Я отказался: если они и впрямь пришли за нами, я хотел помочь отбиваться.

— Никаких шансов, — вздохнул судья. — Они не знают, что ты здесь, и это наша единственная надежда. Ты должен спрятаться и потом бежать. Так что дуй наверх — или я сам тебя пристрелю!

Ирине, которая явно пребывала в шоке, он также приказал отправляться в спальню на втором этаже. Прежде чем за нами закрылась дверь, она оглянулась через плечо:

— Майк, мне страшно!

— Все будет хорошо. Просто сиди и не высовывайся.

Я стал искать выход со второго этажа. Всякий раз, как мое лицо оказывалось у окна, с заднего двора на меня устремлялся пучок света. Я был в ловушке. Подозреваю, одни перекрыли задний выход, пока другие пытались проникнуть в дом через парадное крыльцо. Разумно.

И что дальше? Черт его знает. Пока они окружали дом, я исполнил то, что велел мне сделать дядька с дробовиком (а эта штука, как известно, лучший уговорщик), — спрятался. Итак, я сидел, как в клетке, в верхней спальне, потея от страха и пытаясь придумать, как оттуда выбраться. Было слышно, как кто-то вскрыл входную дверь — совсем не так аккуратно, как я пробрался через заднюю. Затем кто-то стал резко выкрикивать приказы. Не берусь утверждать, но голос командира очень выдавал Маркуса.

Раскатистым дуплетом грохнул дробовик, вскинулись вопли. С минуту было тихо, потом я услышал звуки, от которых мороз пробежал по коже: два громких хлопка из ружья или винтовки с интервалом в полсекунды и один — чуть погодя. Стандартная техника: «два в корпус, один в голову» — отчетливый почерк натасканного киллера.

Потом я услышал шаги по лестнице и скрип двери, открывшейся в дальнем конце коридора, — этот старый скрипучий дом выдавал все перемещения. Бойцы искали остальных. Я высунул голову в окно — и вовремя спрятал обратно от блуждающего по дому света фонаря.

Единственное, чего мне сейчас хотелось, — это просто здесь сидеть. Ведь если бойцы и впрямь не знают, что я в доме, у меня есть шанс затихариться, пока все не закончится.

Я услышал, как открылась другая дверь, шаги приблизились. Я едва удержал себя в руках… Похоже, Ирина сдержаться не смогла. Кто-то побежал, сшибая на ходу вещи, к лестнице. Как будто она психанула и ломанулась.

И вновь раздались характерные выстрелы: хлоп-хлоп… хлоп.

При слабом свете от мобильника я обследовал чулан. Если бы я был готов к тому, что меня казнят, я бы не сидел сейчас съежившись среди старых фотоальбомов и шариков от моли. Как вариант я рассматривал торчать тут до одурения, но затем различил наверху чулана небольшой квадрат. Плечи тут же в надежде расправились: там, скорее всего, выход на чердак. Если повезет, я выберусь на крышу и сдерну подальше от этих ищеек.

Я подтянулся к верхней полке чулана, толкнул дверцу и протиснулся на чердак. Там оказался незаделанный каркас без пола с розовой пухлой стекловатой, накиданной, вероятно, поверх того гипрока, которым снизу был зашит потолок. При каждом моем шаге балки отчаянно стонали.

Я вернул на место деревянный люк, что закрывал лаз из чулана. Кое-где поперек балок и поверх стекловаты были кинуты доски, чтобы можно было перемещаться по чердаку. Одну из досок я упер концом в люк, через который только что вылез, а другим концом — в стропилину. Получился наипростейший вариант «полицейского запора», которого сторонится всякий воришка: когда металлическая палка специальным замковым механизмом крепится сзади к двери, утыкаясь в паз в полу. Вломиться в такую дверь совершенно невозможно, и домушники при виде характерных болтов посередине железной двери идут искать чего попроще.

Я слышал, как по комнате, где я только что был, ходят бойцы, перекрикиваясь с наблюдателями на заднем дворе. Должно быть, они все же знали, что я в доме. Я поискал глазами, как отсюда выбраться, — какое-нибудь вентиляционное окно в крыше или фронтоне, — однако не обнаружил ничего шире водопроводной трубы. Вот черт! Здесь уже запахло жареным.

В чердачный люк ударили кулаком. Я отступил, старательно балансируя на балках. По своему прежнему опыту я уже знал, как нелегко и опасно бродить по чердаку. Как-то раз, подлой предательской ночью, мы с Льюисом влезли в один дом у Фоллз-Чёрч, забрались на чердак — и парня угораздило оступиться. Левая нога у него ухнулась в утеплитель, правая же зацепилась на балке, и бедняга порвал связку в паху.

Под моими ногами балки прогнулись и спружинили на гвоздях, безошибочно выдав меня скрипом. Тут же раздались два ружейных выстрела. Через дырки в чердачном полу в шести футах от меня просочились лучи света — из-за клубящейся в них пыли казалось, их можно даже потрогать.

Люди снизу принялись теперь решительно пробиваться через чердачный люк, и, судя по звуку, деревяшка, расщепляясь, уже поддавалась. Я отступил еще дальше.

Паф-паф! Два коротких выстрела — и еще два лучика, пробившихся через пол чуть ли не у меня под ногами. Всякий мой шаг по чердаку выдавал им мое местонахождение. Я ждал, пока они выломают люк. Наконец деревяшка под ударами развалилась, подпиравшая доска полетела в открывшийся проем. Мой план — если его можно так назвать — состоял в том, чтобы выждать подольше, не выдавая себя движениями, пока как можно больше бойцов не полезут на чердак.

В проеме показались чьи-то руки…

Я подождал еще.

И вот, когда над люком показалась голова, я перенял опыт моего давнишнего сообщника Льюиса — и сиганул с балки, целясь в середину дома, в высокий, на два этажа, вестибюль, моля Бога, чтобы подо мной и впрямь был лишь утеплитель с гипроком.

Я помню это ощущение невесомости в животе в момент падения. Все шло гладко, покуда я не зацепился подбородком то ли за гипрок, то ли за проводку и по инерции не пошел на кувырок. А поскольку я все еще летел вперед, то боком вметелился в стену прямо над парадной дверью и, завершая свой неудачный кульбит, приземлился большей частью плечом и немного головой на жесткий деревянный пол.

Можно сказать, получилось. Ай да я! Встав на ноги, я, шатаясь, сделал пару шагов и выпрямился. Если на нижнем этаже кто-то и был живой — я таковых не видел. Ирина в неуклюжей позе застыла на лестнице с простреленными грудью и глазницей. Хаскинс лежал внизу в гостиной с пулевыми отверстиями в груди и во лбу.

Мертвого человека я прежде видел разве что на панихиде — аккуратно прибранного, со скрещенными руками. К счастью, от удара я был немного не в себе и воспринимал все вокруг как нечто нереальное и фальшивое, точно дешевый дом с привидениями.

Стрелки между тем уже торопились вниз по лестнице, и я не мешкая выскочил за дверь. На крыльце я сдернул крепившийся к козырьку флаг и пропихнул шестом через дверную ручку, выгадывая таким образом еще немного времени. У парадного входа не было ни души — я, похоже, выскочил в тыл зачищавшим дом бойцам.

Я промчался не меньше двадцати метров, пока прошел первый шок и я заметил, что сильно хромаю. На штанах зияла дыра. Поглядев, в чем дело, я обнаружил длинный осколок в полдюйма шириной от белой крашеной деревянной лепнины, глубоко впившийся мне в бедро.

С такой раной едва ли у меня был шанс, даже если парадная дверь устоит, успеть слинять от них к машине. Надо было что-то придумать. Единственный фонарь на дороге стоял напротив дома — на двадцать шагов в противоположную сторону от того места, где я припарковался. Подбежав к столбу, я задрал штанину, осторожно извлек из раны деревяху, нацедил в ладонь немного крови — столько, чтобы Маркус уж точно ее заметил, — плеснул на землю и припустил в противоположном направлении.

Шкандыбать по разбитому проселку с выключенными фарами — еще то удовольствие. Впрочем, грунтовка вскоре вывела меня к второстепенной трассе, ведущей прочь от Парижа. Рану на ноге потребовалось лишь зашить несколькими стежками в пункте скорой помощи при магазине во Франт-Рояле. Вместо роскошного ужина на вилле в Шенандоа я взял сэндвич с курицей в фастфудовской кафешке «Арбис» при парковке и, управившись с ним, развернул полученный от Хаскинса обрывок желтой бумаги — мой смертельный приговор и мою единственную надежду.

Глава семнадцатая

Когда я вернулся в отель, Энни еще не спала. Я прямиком прошел в ванную, встал под душ и смыл с ноги успевшую засохнуть кровь. Вернувшись в комнату, я сказал ей, что я в порядке, хотя и очень устал, и что все объясню утром. В потемках швы под повязкой не выглядели так ужасно. Естественно, Энни попыталась припереть меня к стенке, выясняя, что произошло, но все же смилостивилась, когда я сказал, что единственное, чего мне сейчас хочется, — это спать.

Завтрак в ресторане, в окружении вездесущих услужливых халдеев, не располагал к обсуждению такого конфиденциального дела, и это подарило мне некоторую отсрочку для объяснений.

Едва мы сели в машину, я включил радио. Энни пристально глядела на меня, ожидая, когда я наконец заговорю, — я же, словно не замечая этого, старательно всматривался в дорогу. Спустя четверть часа она не выдержала и, выключив музыку, сказала:

— Майк, ты должен рассказать мне, что случилось. Что у тебя с ногой? Ты в порядке? Там никто не пострадал?

— Все хорошо. Я… — И голос сорвался.

Я рассчитывал, что мой давнишний талант к импровизированному вранью вынесет и на этот раз, однако номер не прошел. События минувшей ночи по-прежнему виделись мне как во сне, и попытка как-то на них отреагировать и уж тем более внятно все изложить просто парализовала мне мозги.

— Мне надо время, чтобы обдумать, — произнес я. — Это…

Я поглядел на убегающие назад, блестящие на солнце линии дорожной разметки, тряхнул головой:

— Давай поговорим об этом позже?

Согласно кивнув, Энни взяла мою руку и уставилась в окно — тем временем мы огибали живописную долину Шенандоа. Признаться, меня даже удивило, что это сработало: подруга моя не менее упряма, чем я сам. Впрочем, удивлялся я лишь до того мгновения, пока не увидел себя в зеркале. Надо сказать, после прошедшей ночи я первый раз обозрел при ясном свете свою физиономию: под глазами синие круги, пустой, невидящий взгляд, на щеках нездоровая бледность — краше в гроб кладут.

Две последующие ночи я провел совсем без сна — все лежал, уткнувшись взглядом в потолок и слушая дыхание Энни. Иногда посматривая на нее, я немного успокаивался, видя ее забавно надутые во сне губки.

Время от времени я садился во тьме на краю кровати и принимался теребить пальцем уголок визитки, что вручил мне детектив Ривера. Сумею ли я сам со всем этим справиться? Или все-таки лучше поговорить с копами — совершить тот грех, что не прощают в воровском семействе? И действительно ли у меня нет возможности спастись от Генри или в одиночку его переиграть?

— Привет, старик! Дерьмово выглядишь, — порадовал меня парень из кабинета, что наискосок от моего, когда я показался в понедельник на работе. — Славно вздрогнули на выходных?

— Да уж, отлично!

Похоже, та жуткая история, в которую я вляпался, была написана у меня на лице: выглядел я и в самом деле скверно. Лишь привычное погружение в работу и маска невозмутимости помогут мне с этим справиться и избегать Генри с Маркусом, пока я не решу, что делать дальше.

Два трупа — а в газетах об этом до сих пор ни слова! Может, о произошедшем знали только киллеры да я? Но ведь долго так продолжаться не может.

Никогда еще разбор входящей почты не действовал на меня так успокаивающе. Я копался и копался в своей обычной рутине весь день напролет — и уже почти уверился, что минувших выходных и не было на самом деле…

Вот именно, что почти. Сквозь стеклянную дверь своего кабинета я увидел, как Уильям Маркус вырулил с лестницы и двинулся по коридору в мою сторону. Как всегда, само спокойствие: в одной руке — кружка с кофе, в другой — черничный маффин.

За дверью послышались приглушенные шаги по ковру: Маркус как раз подходил к моему кабинету. Я с озабоченным видом взялся проверять электронную почту. Спустя некоторое время рискнул выглянуть в коридор — шефа уже там не было.

— Майк! К Дэвису. Быстро! — раздался у меня за спиной голос Маркуса. Словно над ухом пальнули из ружья.

Я весь мгновенно напрягся, кулаки сами сжались у груди. Однако я тут же расправил пальцы, заставил себя сделать долгий глубокий вдох.

— Да, конечно, — спокойно ответил я.

Пока мы поднимались по лестнице, сердце в груди бумкало, как в стиральной машине разболтавшийся барабан. Я попытался найти какой-нибудь правдоподобный и безобидный повод для этого вызова на ковер, но безуспешно. Единственное объяснение: они знали, что я был в том доме, где убили Хаскинса и Ирину. И я послушно шел за Маркусом, зная — но все еще не до конца веря в это, — что иду прямо в руки к убийцам.

Дэвис сидел за столом и, водрузив на нос очки, кликал «мышкой» электронную почту.

— Минуточку, — сказал он, даже не оторвав взгляд от монитора.

— Хорошо провел выходные? — поинтересовался Маркус.

— Да. Мы с Энни ездили в загородный отель, в «Литтл Вашингтон», — сообщил я совершенно спокойно, хотя в горле и в висках отчаянно бился пульс.

Маркус с Дэвисом переглянулись, и Генри кивнул.

— Телятину там пробовал? — присоединился к разговору Дэвис.

— Да, классная. Теперь точно буду искать в округе хорошего мясника.

Маркус подошел ко мне вплотную.

— Выворачивай карманы, — прошипел он мне в ухо и протянул настольный пластиковый лоток.

Я выложил сотовый телефон, ключи, бумажник. Маркус похлопал по карманам пиджака и, нащупав ручку, велел вынуть ее, а также снять часы.

— Что ж, хорошо, — сказал Дэвис. — И ничего необычного?

Маркус жестом велел мне встать, я подчинился.

— В этом отеле какое-то просто уникальное обхождение с постояльцами, — ответил я. — А так больше ничего необычного.

Маркус, храня молчание, обшарил на мне ремень, затем прошелся двумя пальцами мне по груди словно молотком простукал по костям.

— Чудненько, — молвил Дэвис. — Маркус, у тебя ведь есть знакомый мясник, а?

Тот уже рылся в лотке, изучая мои принадлежности.

— Да, на Восточном рынке, — буркнул он.

Наконец Маркус удовлетворился поисками и кивнул Генри.

Я, как обычно, поддерживал с боссом непринужденную светскую болтовню — хотя обычно меня на встречах с начальством не обыскивали.

— Так и что, ничего необычного? — снова спросил Дэвис.

— Нет.

Он поглядел на Маркуса, тот пожал плечами.

— Это просто фантастика, — широко улыбнулся Дэвис.

— Здорово, — вставил Маркус.

Может, я ошибся насчет них? То, что меня всего обхлопали, было, конечно, очень непривычно — однако вид у моих начальников был такой, будто они тут приятно проводили время. Я чуточку расслабился, даже ухмыльнулся себе под нос:

— Классно!

— Ага. Главное, держись этой версии — и проблем у нас не будет, — сказал Генри. — Ты, как и весь остальной мир, вскоре…

Он глянул на Маркуса, и тот посмотрел на часы:

— Вероятно, где-то в одиннадцать тридцать.

— …через несколько часов после случившегося впервые узнаешь прискорбные новости о трагедии в округе Фоквиер. В течение нескольких дней в прессу будут просачиваться подробности всей истории.

Страницы: «« « ... 56789101112 » »»