Боги богов Рубанов Андрей

Впрочем, корабль был молод и доверчив, и диалог пошел без усилий. Марат дал понять, что восхищается мускулами биома, — и тот гордо пошевелил разгонными плавниками, за секунду искривив — просто так, ради забавы — несколько миллионов кубических километров окрестной Пустоты.

Дальше — тактильная стимуляция нервных петель симпатической системы, набор предстартовых тестов, проверка гормонального фона. Всё работало и хотело движения, полета, наслаждения скоростью.

— Он хочет остыть, — сказал Марат. — Отдохнуть.

— Кто?

— Корабль.

— Плевать на корабль!

Ни один пилот в обитаемых мирах не позволял и никогда не позволит оскорблять свой корабль, особенно — внутри самого корабля. И Марат закричал:

— Нас отследят! Перед стартом автоматика выбросит буй! Мы можем сто раз прыгать с места на место — и каждый раз в точке входа будет оставаться маячок!

Жилец вздохнул, подошел к утробе, положил ладонь на горло Марата, надавил. Пришлось вспомнить того мертвеца из коридора, у него были длинные волосы, старая мода космолетчиков.

Он убил капитана, подумал Марат, а потом ухитрился выключить пилота, причем так, что корабль ничего не понял.

— Сынок, — тихо, почти ласково произнес Жилец. — Вижу, ты умный парень. Ты ведь умный?

— Наверное, — процедил Марат.

— Тогда не гони мне про маячки. Я всё подготовил. Зайди в основные настройки, оттуда — в систему безопасности, из нее — в закрытые файлы. Я продиктую нужные команды. Мы отключим программу. Буй не будет сброшен.

— А потом?

— Потом — уйдем.

— Куда?

— Не твое дело! Далеко. Я знаю хорошее место. Тебе понравится.

Осклабившись, легендарный вор полез в капитанскую утробу. На этом корабле место капитана располагалось не рядом с пилотом, а напротив, и Марат, на миг оторвав взгляд от экранов, тут же наткнулся на взгляд легендарного преступника.

— Ненавижу стеклоид, — сказал Жилец. — Торчишь, как будто в чьей-то жопе. Ты на меня не смотри, парень. Это я на тебя буду смотреть. Одно лишнее движение — убью. Какой срок у тебя?

— Одна двадцатая стандарта, — ответил Марат.

— Это шесть лет, что ли? Если по старому? Не срок. А я — сто лет как приговоренный. Просыпаюсь и не знаю, доживу ли до вечера. Дожил — праздник. И так — каждый день.

— Весело, — пробормотал Марат.

Жилец нахмурился.

— Заткнись. И успокойся. Если нас поймают, скажешь, что не виноват. Тебе ничего не сделают. Откроют черный ящик — увидят, что это я тебя заставил. Бил, угрожал, глумился и всё такое… Довезешь меня до места — отпущу с богом.

— Богов много, — сказал Марат.

— Ошибаешься, — ответил Жилец. — Бог один. Да и того нет. Ну что, остыл наш мерин? Или нет?

— Почти. Теперь он должен почувствовать мое уважение.

— Значит, давай, уважай его, как своего папу! Только быстро. Скажи ему, что я, Жилец, тоже его уважаю.

— Ты тут ни при чем. Ты не пилот.

— Не умничай! — крикнул великий вор. — Времени нет! Мы на трассе, тут везде патрули! Пора делать ноги!

— Куда именно? Нужны точные координаты.

— Неужели? — Жилец ухмыльнулся. — Тогда вводи, парень. Зет восемнадцать, омега десять, эклиптика двадцать два с половиной, триста семьдесят мегапарсек…

— Это очень далеко, — возразил Марат.

— А мне близко неохота.

— Такой точки нет даже в Атласе Дальней Родни.

— Заткнись! Ты ничего не знаешь про Дальнюю Родню.

— Он выдохнется.

— Кто?

— Корабль.

— Тогда, — великий преступник расхохотался, — бросим его! Пешком пойдем! Не болтай, командуй!

Марат оглянулся на лежащего у стены пилота.

— Если он умрет, корабль отправит сигнал тревоги.

— Не умрет, — заверил Жилец, — пока я не захочу.

Марат помедлил и спросил:

— А можно узнать, как ты его…

— Пилота? — спросил Жилец. — Яд глубоководного богомола. Братва с Патрии подарила. Жало богомола двадцать тысяч стоит, и еще найди его… Приклеиваешь иголочку на ресницу — и пошел. А понадобилась — оторвал, пополам сломал, подождал минуту — и можно втыкать. Любую тварь с ног валит. Восемнадцать лет хранил. Розовым мясом чуял — пригодится… А теперь…

— Ясно, — перебил Марат, вводя стартовые команды. За три месяца жизни в синем песке пальцы огрубели, и, когда мизинец слишком сильно надавил на вестибулярную петлю, машина дала понять, что ей некомфортно. — Теперь замолчи и не шевелись. Сейчас утроба сделает тебе инъекцию растворителя, чтобы костная ткань стала мягче… Иначе умрешь… Успокойся, расслабься и не дыши. Попробуешь дышать — сломаешь ребра. Сейчас, если хочешь что-то сказать, скажи, потому что после моей команды тебе надо заткнуться.

— Понял я, — мрачно пробормотал Жилец. — Не дурак.

— Поехали, — сказал Марат.

Чуда не случилось, да и не бывает чудес в Дальнем Космосе. Корабль не выдержал, ему просто не хватило сил и дыхания, он переохладился и заболел, как только оказался в обычных трех измерениях. Корабли заболевают быстро, за несколько минут, потом подыхают, и не дай бог оказаться в пространстве на подыхающем, сошедшем с ума корабле. Бывает, они бьются в истерике или несутся, не слушая команд, самопроизвольно прыгая в гипер и назад, пока не произойдет распад материи. Всякий абитуриент Пилотской академии знает, что корабль — это не человек, кораблю нельзя приказывать то, что он не в силах выполнить.

Стены рубки потекли желчью. Марат возбудил все аналитические системы — половина узлов не работала. Подохли силовые установки и кроветворные органы. Перегрелись и отказали серверы высшей нервной деятельности. И даже в хорошо защищенном блоке аварийной связи лопнули сосуды. Биом агонизировал, задыхался в смертном ужасе и не мог даже послать сигнал о бедствии.

Зато Жилец хохотал в полный голос. Его лицо было мокрым от пота и совершенно диким. Вывернутые ноздри раздувались, оскаленный рот открывал коричневые зубы.

— Добрались! — выкрикнул он. — Давай, сопляк, рули!

— Нет, — возразил Марат, торопливо меняя настройки. — Не добрались. И не доберемся. Корабль умирает.

— И черт с ним!

— Мы не сможем сесть.

— Идиот! — загрохотал Жилец. — Мы не будем садиться! Бросим корыто здесь, дальше пойдем в инстинктивном режиме!

— Нельзя, — прохрипел Марат, вводя команды одну за другой. — На борту люди.

— Люди? — Жилец беззаботно фыркнул. — Шесть тысяч приговоренных к пожизненному! Опомнись, дурак! На этом корабле ты один — человек! И то потому, что я так захотел! Вводи инстинкт!

— Я не могу.

— Ты пилот или фраер? Понюхай, неужели не чувствуешь? Началась гангрена, брюхо гниет! Мы заразимся! Включай сброс!

— Так нельзя, — сказал Марат.

Жилец уперся голыми локтями в скользкие края утробы, привстал, выпятил челюсть.

— Тогда я тебя задушу! — проревел он. — И сам поведу! Ты свою работу сделал! Аварийные команды я знаю! Даю три секунды!..

На счет «три» Марат зажмурился, призвал на помощь Кровь Космоса и погрузил дрожащие руки в теплое, пахнущее сырым картофелем серое вещество мозга живой машины.

Ящерица сбрасывает хвост, а корабль — голову. Пилотскую рубку.

Тряхнуло. Марат сжал зубы. Корабль очень мучился, он был только наполовину живой, но не хотел умирать, словно был полностью живой, и последним сигналом, посланным пилоту, был вопль страдания. Марат в ужасе разорвал ментальный контакт и заплакал.

Если поместить в сознание муравья всю боль кашалота, муравья разорвет.

— Кровь Космоса не простит нас, — прошептал Марат. — Мы великие грешники. Мы убили людей.

— Они сами себя убили, — проскрипел великий вор. — Ты ни при чем.

— Кровь Космоса ничего не прощает!..

— Я тоже! Заткнись и включи экраны.

— Я даже не знаю, где мы!

— А тебе и не надо.

Марат включил, у него перехватило дыхание.

Планета была прямо под ними, серебристо-желтая, в тонкой, плотной, облачной шубе атмосферы, а из-за ярко-фиолетового края выглядывало, рассылая обильные лучи, местное светило, желтый карлик.

— Смотри какая… — почти нежно произнес Жилец. — Большая, теплая. Золотая.

— Ты уже был здесь?

— Только в мечтах, пацан, — ответил Жилец. — Только в мечтах… Слушай, я не могу найти ремни.

— Их нет, — процедил Марат. — Вытяни руки и ноги. Утроба сама тебя удержит.

— Она не держит!

— Значит, сам держись. Половина систем подохла. Садиться будем вручную. И вслепую. Или сгорим, или разобьемся. Шансов мало.

Легендарный вор захохотал.

— Шансов всегда мало!

— Замолчи! — выкрикнул Марат. — Мешаешь! Упрись ногами и руками.

— Некуда, начальник, — возразил Жилец. — Тут всё мягкое и скользкое.

— Вот в мягкое и упрись. Мы садимся наугад. Если ты что-то знаешь про эту планету, говори. Куда двигать — к экватору? К полюсам? Что за атмосфера, где океаны, где материки?

Жилец смерил Марата презрительным взглядом и нехотя сказал:

— Мой друг… Жидкий Джо… он говорил, что тут рай. Лучше, чем на Старой Земле. Вода, атмосфера, климат — всё как надо… Здесь никто никогда не был…

— А этот… твой Жидкий? Он — был?

— Был. Он везде был… — Жилец опять трубно расхохотался. — Давай, парень! Я знаю, что ты лучший пилот Федерации в своей возрастной категории. Нам нужна мягкая посадка!

Марат тоже решил захохотать, потому что в их ситуации о мягкой посадке мог рассуждать только полный дилетант. Пилотская рубка имела неприкосновенный запас энергии, но Жилец, судя по всему, неплохо разбирался в биомеханике и не хуже любого пилота знал, что такое гиперпространственное переохлаждение. Ураганная гангрена в считаные минуты губит и тело корабля, и голову. Голова успела оторваться, но процесс омертвения тканей остановить уже было нельзя. Марат поделил остаток мускульных сил поровну между контурами охлаждения и торможения, переключил надпочечники в режим максимального стресса, после чего закрыл глаза и попытался расслабиться.

Но ни захохотать, ни расслабиться не сумел. Десять минут назад он стал косвенным виновником гибели шести тысяч пассажиров. Последний раз он хохотал в кино, два года назад, вместе с Юлой. Однако Юла осталась в прошлой жизни. И статус лучшего пилота в категории до двадцати лет — тоже. В нынешней — только тело, до сих пор зудящее от синего песка, и узкое, вибрирующее пространство пилотской рубки: две утробы, между ними — консоль, выше — экраны визуального контроля. И два горячих мокрых тела, две пары сверкающих глаз, и два помутневших сознания, и два сильно бьющихся сердца.

— А он? — спросил Марат, показывая належавшего у стены пилота.

— Забудь, — ответил Жилец. — Яд богомола смертелен.

— Значит, ты обманул меня.

— Конечно. А теперь молчи и управляй.

Через четыре минуты они вошли в плотные слои, и смрад горелой плоти заполнил рубку. Ее изначально проектировали и как пилотскую кабину, и как спасательную капсулу, кожа метровой толщины при горении спекалась в корку, которая была прочнее любого металла. Марат опасался не высокой температуры, а удара. Перегрузку он легко выдержал — впрочем, его спутник был еще крепче и не сводил с него яростного внимательного взгляда.

Пробили облачный слой — открылась бесконечная желто-лиловая равнина. Сверкали зеркала озер. На поверхности — ни одной прямой линии: ни дорог, ни каналов. В небе — ни одного летательного аппарата. Если здесь и жили аборигены, они никак не охраняли свое воздушное пространство.

Оглушительно засвистели тормозные турбины. Сами включились, подумал Марат, значит, не вся автоматика умерла. Может, и спасемся…

— Да! — крикнул Жилец. — Да! Вот она! Я же говорил! Золотая!

Это был славный, просторный и чистый мир, яркий и свежий, он сиял и был невыносимо гостеприимен. Оставалось только проследить за тем, чтобы не врезаться в него на скорости в тысячу километров в час.

— Торможение! — крикнул Марат. — Держись!

Жилец послушно вцепился огромными ладонями в серые, сочащиеся лимфой края капитанской утробы. Не выдержит, сказал себе Марат, слишком крупный, утроба ему мала, он неправильно согнул ноги и спину не прижал…

— Прижмись! — заорал он.

— Что??

— Спиной прижмись!!

Жилец не понял, дико ощерил рот. Спустя несколько мгновений Марат увидел несущуюся им навстречу сплошную стену желтых зарослей. Оторвать взгляд от переплетения кривых ветвей, от разноцветного шевелящегося леса, летящего навстречу с огромной скоростью, было невозможно — но страшнее было видеть глаза легендарного преступника, расширенные зрачки, в которых полыхал чистый восторг.

Марата выбросило из утробы и ударило о стену.

— …Очнись! — протяжно, на выдохе кричал Жилец. — Слышь, фраер! Очнись, очнись!

Его сиплые вопли не имели отношения к загробному миру — это был рев раненого, пострадавшего, но очень живого существа. Марат понял, что спасся, и разлепил веки. В голове гудели апокалиптические колокола, болела спина и шея.

Мигало аварийное освещение. Жилец лежал на спине возле капитанской утробы, придавленный телом пилота.

Отчаянно пахло горелой органикой.

Марат осторожно подтянул к себе колени, сел, привалился спиной к дрожащей стене капсулы.

Не только живой, но и невредимый, подумал он. Дважды повезло. Когда вернусь, уйду в монастырь. Я пилот, меня возьмут сразу… Отсижу, сколько надо, и приму постриг…

— Ага… — легендарный вор ухмыльнулся. — Я думал, ты готов… Молодец, крепкий… Помоги…

Марат подполз, кое-как отвалил в сторону мертвеца, глядевшего стеклянными, сильно выкаченными глазами, наклонился.

— Осторожно… — басом велел Жилец. — Позвоночник поврежден… Или сломан.

— С чего ты взял? — спросил Марат.

Легендарный вор издал тяжелый неприятный звук, гибрид стона и рычания, выражавший досаду, усталость, презрение — и одновременно веселье.

— Идиот. Мне сто тридцать лет. Я пять раз его ломал.

— Говорил: спиной прижмись…

Жилец опять зарычал, его лицо побелело.

— Спокойно, — сказал Марат. — Мы живы, корпус цел. Считай, повезло. У нас есть аварийный аккумулятор, двадцать тысяч ампер-часов. И медицинское оборудование. Я перетащу тебя в утробу и запущу программу. Через полчаса будем знать, где и что сломано.

— Давай, — разрешил великий уголовник. — Только учти, я тяжелый…

Марат взял его за предплечья и потянул. Жилец издал глухой стон, лицо перекосило судорогой.

— Да, — сказал Марат. — Тяжелый.

— Не болтай, кретин… Делай…

С третьей попытки огромное тело удалось поместить в пилотский ковш. Марат настроил программу, края утробы завибрировали и сомкнулись над телом Жильца, из пор с отвратительным звуком стал выдавливаться розовый анестетик.

Только теперь, когда пассажир был в относительной безопасности, пилот мог подумать о себе.

Сел на пол, ощупал ноги и ребра.

Всё просто. Пилотом надо родиться. Кроме того, надо, чтобы отец был пилотом и воспитал сына в старой традиции. Еще надо, чтобы отец отправил пятилетнего отпрыска в Пилотскую академию: закрытое привилегированное заведение, где в полной изоляции умнейшие и терпеливейшие педагоги превращают мальчиков в свехсуществ, умеющих вести эмоциональный диалог с самыми сложными биомашинами.

Ментальный контакт с кораблем предполагает любовь и уважение к кораблю. Если пилот не уважает корабль, тот не будет подчиняться пилоту. А уважение к кораблю начинается с уважения к самому себе. Ведь если ты не умеешь уважать себя — как ты сможешь уважать живой механизм весом в пять тысяч тонн?

Пилот всегда остается пилотом. Даже вне корабля. Даже на твердой поверхности планеты. Даже в постели с женщиной. Даже если корабль издох и совершена аварийная посадка, даже если из шести тысяч пассажиров уцелел всего один и этот один — особо опасный преступник, вор и убийца, живущий на грани безумия, презрительным хохотом встречающий любую смертельную угрозу. Пилот сначала заботится о пассажире, а потом — о себе.

Кости были целы. Болело плечо, и спина, и голова, и загривок, тошнило, но Марат мог двигаться и думать.

Он доковылял до навигационной панели, положил руки на нервные окончания.

Продиктованные Жильцом координаты Марат запомнил еще в момент старта и теперь знал, что его занесло на дикую и неисследованную территорию. В Каталоге Дальней Родни — его Марат изучил еще в шестилетнем возрасте — не содержалось никаких сведений о Золотой Планете и звездной системе, к которой она принадлежала. Помимо апокрифического Каталога Дальней Родни были и другие — Главный Атлас, Общий Пилотский, Малый Пилотский, Новейший Пилотский; были регулярно обновляемые лоции, продаваемые на черном рынке базы данных, иногда правдивые, чаще — поддельные; количество известных планет непрерывно увеличивалось, людям требовались новые источники энергии, новые месторождения, новые территории для заселения; Марат держал в голове около полутора тысяч названий обитаемых и необитаемых миров — но о Золотой Планете не мог припомнить ровным счетом ничего.

Он снял внешние данные: территория биологически активна, полностью пригодна для жизни. Жидкий Джо, кто бы он ни был, оказался прав. Никаких проблем с составом атмосферы, давлением и радиационным фоном. С экрана смотрело дикое переплетение желто-лиловых линий. Бортовой морфосканер оказался исправен: обнаружил большие сообщества теплокровных тел самых разных форм и объемов и тут же затеял классификацию, за несколько минут успел выделить две сотни видов летающих, ползающих, бегающих и плавающих тварей, начиная бактериями и заканчивая особями массой не менее двух тысяч килограммов; Марат оставил умную машину за этим полезным занятием и переключился на осмотр капсулы.

Капсула ждала приказа: то ли направить остаток энергии на регенерацию основных узлов, то ли сохранить силы для поддержания жизнеобеспечения экипажа. Приказа не последовало: сначала был нужен внешний осмотр.

Аварийный запас пищи уцелел, Марат выпил воды с витаминами, немного поколебался и сделал себе инъекцию мультитоника.

Сразу вспомнил Юлу. Она очень уважала пилотский мультитоник. С девушками всегда так. Познакомишься — сразу улыбка, лукавый взгляд и просьба: «Угости мультитоником, пилот!»

Марат печально ухмыльнулся. Теперь расстояние до ближайшей лукавой девушки нельзя вычислить даже приблизительно, слишком велика погрешность.

Значит, не будем и вычислять. Как-нибудь потом. Когда выживем. Пока — насущные дела. Вылазка.

Скафандром можно пренебречь, решил он. Скафандр дает ложное чувство защищенности. Оставим это для туристов и дилетантов. Для тех, кто не принадлежит к Церкви космитов и не прошел крещение. Скафандр хорош в открытом Космосе, а на планете, пригодной для обитания, на первое время достаточно принять дозу универсальной сыворотки, во избежание заражения.

Из узкого кармана в стене Марат извлек стандартный пилотский револьвер: три тысячи зарядов, включая разрывные, шумовые и Паралитические; ни одной металлической детали. Сунул за пояс.

Потом закрыл глаза и попросил Кровь Космоса помочь ему.

Открыл шлюз.

Снаружи было тепло и сумрачно. Влажные джунгли, лиловые стволы разной кривизны, буйный подлесок, мясистая листва, сотни разнообразных шумов: от криков и стонов до шепота, шелеста и бульканья. Воздух был приятен. Марат шагнул и немедленно провалился по щиколотку в оранжевую жижу. С усилием продвинулся на десяток метров, нашел поваленное дерево, вылез, оглянулся. Сразу понял, что именно джунгли сохранили жизнь ему и его злобному спутнику. След падения капсулы тянулся, сколько хватало взгляда: длинная и прямая, как стрела, рана в густой чаще. Сотни больших и маленьких стволов, паутина ветвей и лиан — всё это послужило живым амортизатором, замедлило скорость падения.

А могло быть иначе: ущелье, скалы, удар, хруст сокрушаемой плоти, сначала квазиживой, потом — живой и разумной. После чего местные животные съедают останки. Таков парадокс современной биокосмонавтики, известный каждому пилоту как «случай Мюллера». При ударе о поверхность планеты местные животные, если они есть, понемногу употребляют в пищу весь погибший корабль и его экипаж, следов не остается.

Вспомнив о том, что от капитана Мюллера остались только зубы, случайно найденные в желудке инопланетной твари, Марат поспешно посмотрел на экран портативного морфосканера и немного успокоился: представители здешней фауны поспешили уйти подальше от места катастрофы. Ближайшее потенциально опасное тело, по габаритам схожее с лошадью, находилось в километре к северу и быстро удалялось.

Марат еще раз потянул носом. С каждым новым вдохом голова прояснялась, и когда некая местная бабочка размером с хорошую сковороду подлетела и посмотрела четырьмя парами блестящих глаз, пилот улыбнулся.

Я жив, я невредим — с остальным разберемся. А капитану Мюллеру просто не повезло. Говорят, он был неверующий — вот и причина.

Проваливаясь по колено, Марат прошел около пятидесяти метров, пока не выбрался на сухой берег болота, обернулся.

Наполовину погруженная в оранжевый кисель, обугленная, черная капсула выглядела страшно: как горячий кусок фекалий, переброшенный завистливым сатаной через забор райского сада. На мутной, сладко и странно пахнущей поверхности болота вздулись радужные пузыри. Глядя на них, Марат поразмышлял и поспешил к шлюзу.

Жилец дремал, приоткрыв кривой рот, но едва чужой человек наклонился над ним — открыл мутные глаза и выдохнул низкое, тяжелое «э-э-э», означающее, судя по всему, сигнал угрозы, нечто вроде «я слаб, но всё равно опасен».

— Что там? На улице?

— Ты был прав, — сказал Марат и сглотнул слюну, едва вчитавшись в бегущие по экрану строчки. Техника поставила Жильцу диагноз. — Снаружи жить можно. Но это не главное…

— Эй! — гневно прохрипел великий вор. — Чего резину тянешь? Главное не главное… Говори главное.

Марат хотел положить руку на его плечо или сделать какой-нибудь другой жест, выражающий сочувствие, но вдруг понял, что квадратное, заскорузлое существо с длинными, как у обезьяны, руками, свободно лежащими сейчас вдоль тела, совершенно не нуждается в сочувствии, ибо само никогда его не испытывало. Так не нуждается в алкоголе убежденный трезвенник.

И пилот негромко отчеканил:

— Твой позвоночник сломан в трех местах.

Жилец ничего не ответил, смежил веки. Марат решил, что ему тоже лучше будет помолчать. Потом великий вор разлепил губы и грубо спросил:

— А оно… Он не может… Ну… соврать?

— Это биом. Живая машина. Она не умеет врать.

— Ясно.

Марат облизал губы.

— Точнее, это колония организмов, пребывающих в сложном симбиозе. Корпус капсулы — сразу пять организмов, потому что состоит из пяти слоев, у каждого слоя — свой обмен веществ, но общая нервная система… Когда капсула была пилотской рубкой большого корабля, ее нервная система была частью большой корабельной системы… Или, например, блок пожаротушения: это другой организм, с отдельными органами чувств…

Жилец смотрел в потолок, но видно было — слушал.

— Утроба, в которой ты лежишь, — тоже самостоятельный организм. Я могу ее ударить — видишь? Шевелится. Сейчас я запустил все медицинские программы, и она тебя лечит. Всасывает выделения, вкачивает обезболивающее…

— Тогда, — прохрипел Жилец, — пусть она починит мой хребет.

Марат вздохнул.

— Не починит. Она не умеет делать сложные операции. Тем более у тебя наверняка кости не свои…

Было видно, что Жилец не хочет верить в постигшую его беду.

— Братан, — ухмыльнулся он. — Я уже забыл, откуда у меня что. Помню, межпозвоночные диски менял семь лет назад, на Фата-Моргане… Имплантатор был идиот криворукий, но торчал мне денег и уговорил… Сами позвонки — синтетические, из напряженного углепластика… Костный мозг пересажен раз десять…

— А мышцы — гиперборейского сайгака?

— Угадал.

— Я себе тоже такие хотел.

— Все хотели, — мрачно сказал Жилец. — А я не хотел, просто пошел и сделал.

— Поэтому ты такой тяжелый?

Вместо ответа великий вор надул щеки и выдохнул: дал понять, что ему надоели вопросы.

Марат оглядел трепещущие стены и потолок. Капсула до сих пор не могла успокоиться. Но всё, что должно было охранять жизнь, здоровье и безопасность людей, пока работало.

— Паниковать не будем, — решительно объявил пилот, спокойный и уверенный в себе (а куда деваться, если катастрофа уже произошла, если ничего не осталось, кроме уверенности в себе). — Утроба сделает всё, что сможет. Энергия у нас пока есть, так что я могу тебе гарантировать поддержание жизнедеятельности… Если какие-то ткани способны к регенерации, утроба им поможет…

— Ладно, — сказал Жилец. — Разберемся. Расскажи, как там, снаружи?

— Нормально, — сказал Марат. — Но есть одна проблема. Мы в болоте, и мы медленно тонем.

Отец Марата слыл одним из самых блестящих пилотов обитаемых миров и сделал головокружительную карьеру. В возрасте двадцати пяти лет уже водил «чайные клиперы»: маленькие сверхмощные грузовики, переправлявшие с планеты на планету скоропортящиеся деликатесы и специальную почту, которой обмениваются сильные мира сего в обход официальных служб доставки. Но основным товаром был, разумеется, материал для трансплантаций. С Олимпии на Патрию — змеиные гипофизы, обратно — личинки алмазной бабочки. С Гипербореи на Агасфер — кожу белого дельфина и мышечные ткани полярного сайгака, обратно — слуховые мембраны пресноводного плезиозавра и корневища летающего плотоядного гриба. С Атлантиды на Сиберию — прозрачные водоросли, обратно — сухожилия и глазную сетчатку снежного ястреба. Имплантаторы платили, не торгуясь. Человечество наслаждалось плодами биотехнологической революции, каждый желал сделать свое тело более гибким, или крепким, или чувствительным. Никто не хотел стареть, никто не хотел экономить. Глаза сиберианского ястреба (в комплекте — модифицированный нервный узел и установочный драйвер) позволяли человеку различать полтысячи оттенков любого цвета и на расстоянии в пять километров видеть предметы размером с ноготь.

Перевозимые чайными клиперами грузы стоили огромных денег, ответственность была велика, жалованье — тоже. В тридцать восемь лет отец Марата с почетом ушел на пенсию и немедленно устроился личным судоводителем к одному из могущественных совладельцев корпорации «Биомех», герою светских хроник, меценату, хулигану и бисексуалу Иеремии Арчибальду, или, как его называли на русскоязычных территориях, Бешеному Ярёме.

В тот же год личный пилот Ярёмы женился на племяннице начальника охраны хозяина. Родители дали за дочерью устричные фермы на маленькой, но опрятной планетке Офелия и доходный офисный комплекс в деловой столице Олимпии. Всё шло великолепно, и через девять месяцев после свадьбы на свет появился первенец, Морт, а спустя год — Марат. Судя по генной карте, мальчиков ждало благополучное будущее: оба унаследовали от отца железное здоровье и абсолютную стрессоустойчивость, девяносто девять баллов по стобалльной шкале.

В пять лет оба поступили в Пилотскую школу, в шесть — совершили первый гиперпрыжок на тренажере Уильямса.

Еще через год отец потерял работу. Типичная история для пилота частной яхты. Бешеный Ярёма был человек огромного масштаба и очень любил летать. Обедал с компаньонами на Агасфере, ужинал с любовницей на Шамбале, потом спешил домой, на Олимпию, чтобы утром поцеловать пятерых законных жен и троих мужей. Однако Иеремия Арчибальд не родился пилотом, и однажды его сознание перестало выдерживать ежедневные гиперпереходы. Хозяин стал раздражен, мучился сплином, много пил и пристрастился к вытяжке из корневища летающего гриба. Однажды между пилотом и хозяином произошел конфликт — и пилот, как велела старая традиция, немедленно уволился.

Что и как там было — никто не знал. Ходили слухи, что Арчибальд перебрал мультитоника и затащил в капитанскую утробу одну из своих содержанок, чтобы предаться с нею любовным утехам прямо в момент гиперпрыжка; пилот возразил. Поговаривали также, что Бешеного Ярёму вывел из себя не столько пилот, сколько корабль, который, естественно, в момент конфликта занял сторону пилота, а не владельца. Кораблю всё равно, кто его хозяин. Корабль слушается только пилота, и то не всегда. Более того, частные яхты, как правило, терпеть не могут владельцев, людей жестких, коварных и часто откровенно злых, и если, например, пьяный владелец, обнимая удолбанную подругу, просит пилота «дать девушке немного порулить» — это верный знак того, что пилоту пора просить расчет.

Так или иначе, отец Марата оказался в опале, но капиталов не потерял и почел за благо удалиться с женой на провинциальную Офелию, где полностью сосредоточился на выведении знаменитых смеющихся устриц.

Мальчики остались под опекой директората Пилотской академии, по родителям не скучали и к тринадцати годам сделались знаменитостями. Прежде всего старший, Морт: его открыто называли гением пилотажа. Он водил учебные яхты в таких режимах, что бывалые капитаны отказывались верить своим глазам. Марат тоже отлично успевал по всем предметам, но до брата не дотягивал и однажды понял, что никогда не станет величайшим пилотом всех времен.

Морт был лучше. Морт был красивее, обаятельнее, смелее, быстрее, умнее и благоразумнее. Морт был веселый парень, и глупые учебные лодки радостно подчинялись гениальному мальчику. Многие одноклассники этого вообще не замечали, но учителя и наиболее одаренные воспитанники хорошо видели, что любой биом выполняет команды Морта с невероятной быстротой. А в космовождении бывает так, что одна микросекунда решает судьбы тысяч пассажиров.

И тогда Марат написал рапорт об уходе.

Ему было шестнадцать.

Разумеется, его никто не отпустил бы из элитного учебного заведения. Пилотов с такой чувствительностью и такой скоростью ментального диалога рождается в каждом поколении не более полусотни, и способности к диалогу с биомашинами нельзя имплантировать. Средний гражданин вполне может договориться с пылесосом или автомобилем, но гиперпространственный корабль слишком суров и капризен, подчинить его может только профессионал, сочетающий мощный интеллект с великим терпением и хладнокровием.

Пилоты считаются полубогами, всякий обыватель назвал бы бегство из академии сумасшествием. Так что свое заявление Марат не положил на стол ректору, а отправил почтой, когда надежно запутал следы.

Спустя несколько недель он угнал свой первый корабль: старую легкую лодку, принадлежавшую какому-то провинциальному чиновнику, из тех, кто всю жизнь верой и правдой служит на гиперборейских глубоководных пастбищах ради большой пенсии. Лодку продал повстанцам с Шамбалы — несгибаемым фанатикам революции, которые заодно держали весь наркотрафик на подвластных Федерации территориях. Повстанцы хорошо заплатили и предложили Марату примкнуть, однако начинающий корсар отказался.

Он наивно полагал, что вырученных денег ему хватит и на новые документы, и на новую внешность, и даже на новую личность. Но сразу совершил большую ошибку. Продал лодку барыге и у него же заказал полный комплект опций. Барыга, майор Непобедимого Революционного Фронта, даже вспотел от удовольствия, а юный угонщик не заметил этого и беспечно продиктовал: биомаска, биопаспорт, генная карта и — главное — новые файлы во всех двадцати двух федеральных базах данных. Барыга хмурился, качал головой. «Это очень, очень сложно, мой юный камрад. Мне нужна еще одна лодка, больше и мощнее. Сделай — и тогда я попробую что-нибудь придумать. Паспорт, маска — это мы можем, а вот базы — там опасно, особенно в главном сервере корпорации “Биомех”… А если не поменять персональный файл “Биомеха” — любой корабль подаст сигнал тревоги сразу, как только почует неладное…» — «Знаю, — ответил шестнадцатилетний пилот, — не учи. Все корабли сделаны в “Биомехе”, все имеют программное обеспечение “Биомеха”… Говори, сколько».

Барыга повторил, что ему нужна еще одна лодка. Спустя неделю Марат выполнил заказ. Барыга открыл ему счет в офшорном банке и дал адресок имплантатора. Юному злодею установили чужой биопаспорт, но имплантатор — его звали Маркус — поднял нового клиента на смех. «Малыш, — сказал он, — ты неправ. Тебе следует продавать одному человеку, но покупать у другого. А лучше — всегда продавай разным людям и покупай у разных. Меня, Маркуса, это не касается, у меня золотые руки и реальные цены, насчет телесного тюнинга — всегда обращайся только ко мне, я не повстанец, я обманывать не буду… Но знай: новая личность обойдется тебе в миллионы. Знающие люди собирают ее по частям. Давай я тебе пока поставлю хорошие зубы и глазные яблоки, не требующие смачивания, по нормальной цене, а заодно расскажу, как делать дела…»