Некроманты (сборник) Кликин Михаил

Денег у меня оставалось достаточно – да и куда их тратить, если шопинг не интересен, детей нет, а из еды меня устраивают овощной салатик, немного фиников и изредка к кофе недорогие эклеры из ближайшей кулинарии?

Но терялся ритм, а вместе с ним – и смысл жизни. Я бродила по любимому городу с включенным на телефоне скайпом и ждала сообщения с приаттаченным ТЗ. Тоска накатывала волнами, перехлестывала через край.

Я стала неосторожной. Могла выйти из дома в два часа ночи, пройти через весь криминальный Шайханчик, забраться в наркоманский Констмаш и посраться там с десятком пьяных малолеток, а потом тащить какого-нибудь подобранного под столбом окровавленного забулдыгу в больницу.

Мне было все равно. Иногда я забывала принимать таблетки и вспоминала о них, только когда пальцы на руках ощутимо покалывало холодом.

Однажды я поймала на улице машину и села в нее, почему-то уверенная, что сейчас водитель отвезет меня в лес и там убьет, но у пожилого мужчины за рулем этого в планах явно не было.

Я сходила с ума и не видела в этом ничего странного. Очередной вечер застал меня бредущей по обочине вдоль автострады. В метре проносились сигналящие автомобили, впереди медленно моргал лампой фонарь на одиноком столбе, накрапывал мелкий дождь.

Пришла эсэмэска от матери: «У тебя все хорошо? Отец беспокоится». Я отправила из шаблона привычное: «Все отлично, не волнуйтесь». Подумала о том, что надо бы к ним заехать как-нибудь. Может быть, даже в этом месяце. Отец приготовит драники, мать будет спрашивать про личную жизнь и намекать на то, что пора бы уже подумать и о ней, а ей внуки ох как пригодились бы, все ее подруги уже при внуках, она одна как дура.

Да уж. Когда мне было девятнадцать, кардиолог буднично так сказала:

– Если соберешься беременеть, зайди ко мне, подумаем, что можно с этим сделать.

А что с этим можно сделать? Я даже думать не хотела. Тем более, вместе с моим кардиологом. Она, конечно, тетка хорошая, но, на мой взгляд, такие вещи надо обдумывать все-таки со своим мужчиной, которого, кстати, не было ни тогда, ни сейчас.

Я шла по мокрому асфальту, а слева от меня бордюр поднимался все выше и выше, впереди виднелась большая развязка – я уже вышла за Бруньки.

Дождь усилился, фонари кончились. Теперь разглядеть хоть что-то можно было только в свете изредка проносящихся совсем рядом грузовиков.

Я была в некоем полузабытье, когда вдруг увидела, что очередной дальнобой, несущийся навстречу мне, не справляется с управлением. Машина вильнула раз, другой, а потом пошла прямо на меня – и в тот момент, когда на душе облегчением мелькнуло: «Отмучилась…», кто-то сверху, из-за превратившегося в стену бордюра, взял меня за воротник и вытащил с дороги.

Фура прошла в пяти сантиметрах от стены – она наверняка размазала бы меня метров на десять.

– Ну и какого черта? – повернулась я к тому, кто только что спас меня. – Вас не учили здороваться перед тем, как таскать людей за шкирку?

Это был рослый мужчина лет тридцати, под два метра ростом, с лицом, словно высеченным из камня. Было в нем что-то одновременно восточное и европейское, и еще что-то непонятное. Серые глаза, смуглая кожа, нос с большой горбинкой. Длинные черные волосы, связанные в хвост. Потертое кожаное пальто не по лету, под ним сверху – грязный ворот «сисадминского» серого свитера крупной вязки. На ногах – мягкие кожаные сапоги, типа «казаков», – в таких ноги потеют сразу, и потом ходишь жаба жабой, хлюпая носками.

Левая рука – видимо, та, которой он меня вытащил, – сжата в кулак, словно от стеснения, вторая – в кармане пальто.

– Чего молчишь? Немой, что ли?

Он кивнул.

– Небось еще и дурной? – поинтересовалась я больше для порядка. Однако мужик утвердительно кивнул, а потом медленно повернулся ко мне спиной и пошел прочь. – Эй, куда ты?

Честно сказать, мне никогда не удавались знакомства. Я как-то умудрялась с ходу оставить о себе самое худшее впечатление, не помогали ни платья, ни прически – хотя, к слову, период «принцессы» остался у меня далеко позади. Но чтобы вот так вот, спасли и тут же кинули – у меня еще не было.

– Меня зовут Оксана, – догнала я незнакомца, и мы пошли вдоль дороги обратно – туда, откуда я недавно пришла. – А тебя я буду звать Испанец. И ты будешь не против, потому что ты немой и возразить мне не можешь. До города далеко, машину здесь хрен поймаешь, поэтому тебе придется меня немного потерпеть.

Он не возражал. Впрочем, и не соглашался. Меня это более чем устраивало.

– Ты в пальто, хотя на улице плюс двадцать. Значит, наверное, из теплых стран. Даже из жарких. Из очень жарких, – предположила я. – Но при этом ты меня понимаешь. Наверное, учился где-нибудь в нашем вузе, а потом остался. Работаешь, наверное, на машиностроительном. А больше у нас негде, особенно немому иностранцу, пусть даже и с нашим образованием. Одет ты неаккуратно, выглядишь недружелюбно, значит, скорее всего, не женат. Кстати, покажи вторую руку.

С некоторой задержкой он вынул правую ладонь из кармана – в ней оказался широкий телефон с выцветшей надписью «Sagmuns» на корпусе.

– Точно, обручального кольца нет, да еще ходишь с дешевой китайской фигней, – продолжила я бредить. – Слушай, да ты же для меня просто находка! В конце концов, если я даже и умру рядом с тобой, тебя не так уж и жалко. Все сходится! Испанец, я тебе нравлюсь? Можешь не отвечать, это не имеет значения.

Однако тут произошло странное. Телефон в его руке механическим голосом произнес:

– Ты симпатична мне.

– Мать твою, это что, эсэмэска пришла? – дернулась я.

– Это мой коммуникатор, – вновь раздалось из телефона. Испанец все так же шел рядом, но теперь он глядел на меня с легкой улыбкой.

– Да я заметила, что не саперная лопатка!

– Я коммуницирую с помощью коммуникатора, – заявил «Sagmuns». Этот голос наводил на мысли о роботе с планеты Шелезяка – той, на которой не было ни воды, ни еды, ни жизни.

– Ты меня разыгрываешь, – предположила я. – Где-то рядом должен быть твой сообщник.

Я огляделась, однако вокруг никого больше не было – только редкие чахлые сосенки, мелкий дождь и мигающий фонарь вдалеке.

– Кто-то слушает нас через телефон и разговаривает со мной по громкой связи! – догадалась я. – Через программу, искажающую голос. Смешно.

Разгадка была столь банальна, что я даже огорчилась. Мой нежданный спутник тем временем рассмеялся – смех его был гортанным, глубоким, совсем не похожим на голос из телефона.

– Я рад, что ты не умерла, – заявил робот из телефона. – Даже несмотря на то, что теперь умру я.

Как программист, я имею дело с логикой. Подчас выстроить ее – именно то, что от меня требуется, то, что я делаю лучше всего, поэтому Кирилл, не оглядываясь на все мои глюки и странности, имеет со мной дело. Пишет ТЗ, утешает в скайпе, выслушивает бредни.

Однако даже если предположить, что моя смерть могла бы спасти ему жизнь, – что само по себе чушь – остается вопрос, на кой черт он меня тогда спасал.

Некоторое время мы шли молча, только обмениваясь взглядами. Я посылала ему сердитые, он отвечал мне улыбками.

– Ладно, рассказывай, – наконец не выдержала я. – До города далеко, ты меня уже растормошил, хуже точно не будет.

– Ты не поверишь, – металлическим голосом сообщил коммуникатор.

– Ну и что? Ну и не поверю, тебе-то какая разница? Рассказывай уже!

– Я из другого мира. Точнее, из этого же, но из другого… – тут коммуникатор хрипнул и умолк, словно подбирая слово, а потом продолжил: – Кластера.

– Параллельный мир, – кивнула я.

Испанец на короткое время задумался, а потом взглянул на меня с уважением.

– Да, – сказал телефон. – Именно. Мое тело не соответствует моему возрасту. Это поддерживается… магией. В моем мире она как воздух. Есть везде. Нет мысли, что где-то может быть иначе. Я выбирал мир для побега. Ваш симпатичный. У вас уважают магов. Их показывают в… телевидении. К ним ходят целые… стадионы. Им молятся.

– Экстрасенсы и целители, – я улыбнулась. – Да они же все шарлатаны!

– Я не знал. Не подумал. Пришел сюда. А в мире нет магии. Вообще. Мое тело откажет мне через несколько часов. Я умру.

Он выглядел вполне здоровым, этот ложный Испанец. Странным, но здоровым.

– И как бы моя смерть помогла тебе? – поинтересовалась я.

Мы вышли к Брунькам и теперь двигались мимо березового подлеска. Вдали уже виднелся большой недостроенный молл, в который вложились толстосумы из столицы, но то ли с кем-то не поделились, то ли переоценили свои силы – и теперь пустая коробка стояла памятником отечественной безалаберности.

– Это магия. Рождение. Смерть. Открываются двери. Насильственная смерть открывает их нараспашку. Я бы успел уйти.

Интересная мысль. Значит, маг из другого мира по ошибке «сбежал» в наш мир, в котором нет волшебства. Тут его накрыло, он осознал свои заблуждения, нашел выход и…

– Стоп, – рассмеялась я. – А с чего ты взял, что я вообще собираюсь умирать?

– Радио. Полицейская частота. – Тут металлический голос умолк, и из коммуникатора послышалась явная запись простецкого мужского баса: – На Бруньки по дороге идет женщина, около тридцати пяти, явно в прострации.

Ему ответило легкое женское сопрано, певучее и невозмутимое:

– Пусть ее психушка забирает, куда я ее дену? Она сейчас никому не нужна! А собьют – «Скорая» подберет, да и мы приедем.

– Мне двадцать восемь, – сухо сказала я. Меня как-то даже задело равнодушие родной полиции, не умеющей даже правильно определять возраст. Не удивительно, что у нас такая преступность! – Так ты что, шел за мной и ждал, пока собьют? И долго шел?

Приятный женский голос, знакомый мне по навигационной программе, отчетливо произнес:

– Четыре километра пятьсот метров.

– Что это за фигня с голосами из телефона? – возмутилась я.

В конце концов, это было просто невежливо – менять голоса так часто. К тому же на какие-то бабские. Если ты мужик – так и говори как мужик! У того же навигатора, к примеру, есть вполне нормальные. У моего однокурсника встроенный в «Рено» говорил по-французски голосом Депардье.

– Я не знаю ваш язык. Я не знаю ваши правила, – пояснил телефон привычным голосом робота. – Но я умею общаться с мертвой материей. Это… не магия. Это… язык запросов. Когда чувствуешь предмет. Спрашиваешь его. Делаешь ему предложение.

Я рассмеялась, но тут же осеклась под серьезным взглядом.

– Предмет отвечает тебе. Выполняет твою волю. Человек выше предмета. Это – власть. Это – не магия. Но научиться этому можно только с помощью магии.

– И ты заставил телефон выполнять твою волю, – догадалась я.

– Нет, – коммуникатор вроде как был недоволен. – Я постоянно общаюсь с ним. Даю запросы. Получаю ответы. Он сообщает мне, что ты имеешь в виду. И сообщает тебе, что я имею в виду. Постоянный контроль. Тяжелая работа. Он использует все свои возможности. Программы. Модули. Он старается. Но может ошибиться. Особенно если есть выбор.

– Круто, – вздохнула я. – То есть ты тоже программист, да? Только такой… пожизневый. Универсальный. Я бы тоже так хотела, наверное. Сказала компьютеру – а собери-ка мне по вот этому ТЗ вот такую программку!

Это требовало осознания. Некоторое время мы шли молча, потом Испанец без предупреждения свернул в сторону «железки» – дороги, по которой на Машиностроительный шли составы от подрядчиков и партнеров.

Я двинулась за ним, мне было в общем-то все равно, хотя где-то подспудно оставалась мысль, что он в любой момент может меня убить и свалить из этого мира. Но я в это уже не верила, как-то спокойно было рядом с ним. Так спокойно, как давно уже не бывало.

За шаг до рельсов Испанец наклонился и поднял с земли кусок щебня, откинул его, взял следующий, откинул, еще один и еще. Я стояла рядом и наблюдала за ним. Щебня здесь было много, не на один год откидывания.

– Что ты делаешь? – поинтересовалась я минуты через три, когда ждать добровольных объяснений казалось уже бессмысленным.

– Проверяю теорию, – тихо произнес коммуникатор.

– Громкость уменьшил? – удивилась я.

– Заряд может кончиться раньше, чем я умру, – пояснил он. – Без заряда коммуникатор плохо коммуницирует. Из воздуха заряд брать отказывается.

Прошло еще минут пять, затем Испанец неожиданно сунул мне в руку камень. Размером с яйцо, приятный на ощупь. Сам мужчина между тем продолжал перебирать щебень.

Еще минуты через три он забрал камень и дал следующий.

– А ты там у себя был магом? – поинтересовалась я.

– Нет. Я был… – тут коммуникатор умолк на продолжительное время, и мы вместе с Испанцем смотрели на него с ожиданием – однако у чуда китайской электроники возникли проблемы с вербализацией. Наконец он выдал: – Я был прорабом.

– А поподробнее?

Испанец, не прекращая перебирать камни – время от времени давая мне подержать один из них, чтобы потом заменить на другой, а предыдущий выкинуть, – начал рассказ через телефон.

– Есть объекты. Дворцы. Каналы. Города. Строить их сложно. Дорого. Долго. Я учился восемьдесят лет. Я умею договариваться. С камнем. С металлом. С мертвыми.

– С мертвыми? – удивилась я.

– Да. Пока человек жив – он слаб. После смерти душа может рассеяться. Может переродиться. Может уйти на другой… План. В другой мир. Богатые могут прогнозировать и направлять. Бедные не могут. Бедные заключают договор. Душа уходит, куда им надо. Тело остается на нужды покупателя. Я – представитель покупателя. Я договариваюсь с телом. Оно работает день и ночь. Сильное. Многофункциональное. Я определяю функционал. Слежу за сохранностью. В моей… компании было семь тысяч тел. Две каменоломни. Шесть рудников. Камень разный. Есть принцип подобия. Если полудрагоценный камень положить на обычный, обычный запомнит его. Потом с обычным можно договориться. Он станет полудрагоценным. Я умею. Это не магия. Это долгие годы обучения. Долгие годы трансформации. Ошибки очень дороги. Сменился правитель. Я знал, что будет плохо. Выбрал, куда уйти, чтобы не нашли. За мной пришли. Я сбежал сюда. Ошибся. Магии нет. Ваши маги шарлатаны.

Некоторые вещи не сразу улавливались, я, если честно, с трудом воспринимала рубленую речь без интонаций. Только годы работы с различными ТЗ – а до Кирилла мне нередко приходили задания совсем непонятные или понятные не вполне – помогли понять общий принцип.

Испанец был магом-некромантом, который владел строительной конторой. Клал кусок мрамора на песчаник, и через несколько лет получал глыбы мрамора. А поднятые мертвецы днем и ночью в нечеловеческих условиях таскали эти глыбы и строили из них дворцы по госзаказу. Однако потом президент, или кто там, сменился, и прошлых подрядчиков начали сажать или, скажем, вешать. И Испанец свалил оттуда по-тихому в наш мир. Но тут вдруг оказалось, что, несмотря на большое разнообразие целителей и экстрасенсов, уважаемых публикой, никакой магии у нас нет.

– Ой, – очередной кусок щебня, врученный «прорабом», был словно наэлектризован. Испанец поднял на меня глаза, взял за руку, кивнул и забрал камешек.

– Улица Шевченко, большой пожар, – сказал он. – Надо торопиться. Есть шанс.

Он побежал в сторону дороги, я – следом за ним.

Добежав до дороги, мой спутник спокойно вышел на нее и поднял руку. С диким скрежетом и визгом «КамАЗ» затормозил – но если бы Испанец не отскочил, то полностью машина остановилась бы метров через пять после его трупа.

– Дебил! Козел! Сукин сын! – высунулся из кабины водитель – парень, с виду чуть младше меня.

– Слушай, у нас родня горит на Шевченко, – крикнула ему я. – Плачу пятьсот, докинь, пожалуйста!

– Мать вашу за ногу, а если бы сбил? – уже тише сказал парень. – На Шевченко мне никак, там до трех с половиной тонн только.

– Штрафы на мне, – я по тону поняла, что надо только слегка надавить и водила примет мои правила.

Мы влезли в кабину, и «КамАЗ» попер вперед. Трясло неимоверно, к тому же что-то сыпалось сверху, похожее на труху.

– А чего ты говоришь, а не мужик твой? – с недоверием глянул водила на Испанца.

Да уж, спутник мой не выглядел коренным константиновцем.

– Он немой, – ответила я сухо, доставая кошелек. Отсчитала пятьсот, положила их на «торпеду», словно закрывая разговор.

– А если не твой, что ты с ним делаешь… – вроде как даже не спросил, а констатировал каламбуром парень.

Ехали минут десять, может, чуть больше. Еще за два квартала показалось зарево – пожар и впрямь был немалый. За сотню метров до пятачка, освещенного мигалками машин спецслужб, камазист высадил нас и сухо пожелал:

– Удачи.

И пока он разворачивался, мы побежали вперед.

– Забери меня с собой, – попросила я.

Испанец ничего не ответил – только глянул на меня искоса. Пылали склады. Это был не жилой дом!

– Там может быть сторож, – с надеждой сказала я. – Или грабители. Или налоговая.

Он кивнул, подошел к двери соседнего здания, спокойно – будто бы так и надо – положил руку на тяжелый амбарный замок, несколько секунд сосредоточенно смотрел на него, а затем отнял ладонь – и дужка была уже открыта.

– Впечатляет, – сказала я, забегая за ним в дом – и воровато оглядываясь назад. Но все были заняты пожаром.

Он словно знал, куда надо идти. В полной темноте он – в отличие от меня – ни разу не споткнувшись и не ошибившись поворотом, вышел к широкой лестнице. В итоге я схватила его за край пальто и старалась почувствовать его скорость и ритм, чтобы повторить их – отчасти даже получалось. Мы поднялись выше третьего этажа – к люку на чердак – там оказалось открыто, и через пару минут уже ползли по крутому скату в сторону пылающего дома.

Наше здание было выше на пару метров. Испанец, не раздумывая, спокойно спрыгнул на парящий металл крыши горящего дома, а я задержалась. Не то чтобы мне было страшно – просто смерть смерти рознь. Одно дело – тебя в мгновение ока размазывает по стене фурой, и совсем другое – когда ты задыхаешься в дыму, пока твое тело лижет огонь.

Испанец прошел уже полтора десятка шагов, когда я решилась и полезла вниз. Я легла на живот, свесила ноги и только собиралась повиснуть на руках и прыгнуть, когда рядом со мной зацепился руками и свободно подтянулся вверх мой невозмутимый спутник.

Он подал мне руку и помог подняться. Я оглянулась на горящий дом – он был таким же дымящимся, угрюмым и горячим.

– Что случилось? – поинтересовалась я.

Он кивнул на крышу. Прямо на наших глазах она вдруг изогнулась и начала проваливаться вниз, а потом просто рухнула, а вверх метнулись языки пламени и множество мелких горящих кусочков дерева. Я поежилась от мысли, что могла бы быть там.

– Ты знал?

Он кивнул. Потом закрыл глаза и нахмурился. В свете пламени он был потрясающе красив. Ну, то есть он изначально был не в моем вкусе. Мне не нравятся сероглазые с большими носами. Мне нравятся с карими глазами и тонкими чертами лица. Но вот сейчас, в свете зарева, когда рядом летят мотыльками тлеющие кусочки трухлявой древесины, он был словно божество, проигравшее битву за небесный трон.

Я восхищалась и жалела его одновременно. У меня даже мелькнула мысль о том, что смесь жалости и восхищения – это почти любовь. Если бы он был чуть пониже, я бы наверняка даже его поцеловала.

Но вместо этого пришлось ткнуть его в бок.

– Пошли уже. Поищем другие трагедии.

– Я не успел. Я умру. Если будет опасность, я постараюсь спасти жертву. Я не приспособлен.

Этот металлический голос в сочетании с его трагической миной был таким трогательным! Я ущипнула себя, проговаривая: «Только не сейчас, Оксана, ну совсем же не время!»

– Слушай, а обязательно, чтобы умер именно человек? Скажем, если насильственно умрет животное? Например, бычок или корова?

– У вас убивают животных?

Голос из телефона был бесстрастен, но на лице отразилось такое удивление, что я поспешила объяснить:

– Ну, мы же едим мясо.

– Мир без магии.

На его лице отразились ужас осознания и сочувствие.

– Вы не знаете достоверно. Один из путей – перерождение. Убить животное как убить человека. Но хуже. Потому что животное не имеет голоса. Можно убить за что-то. Это имеет обоснование, достаточное для… Кармы? Нельзя убить ради чего-то. Этого карма не прощает.

Я пожала плечами. Все эти псевдоиндийские штучки выглядели бы убедительно, если бы я не сталкивалась ранее со Свидетелями Иеговы и прочими сектантами. Если бы тетя Даша не отнесла все свои сбережения в ашрам последователей Ошо. Для меня ужас Испанца казался каким-то ненастоящим, словно из другого мира – да так оно, в сущности, и было.

– На тебе кожаное пальто, – сказала я просто. – Тебе не кажется это ханжеством?

– Принцип подобия. Мы едим мясо, сделанное из зерна. Мы носим кожу, созданную на основе ткани. Наши тела требуют комфорта, мы даем им его. Но мы не убиваем животных.

– Я поняла! Все, вопрос закрыт, – я еще раз пихнула его кулаком в бок. – Так мы едем на мясокомбинат, или ты из принципа решил остаться здесь и умереть?

Умирать он не хотел. Мы спустились вниз – на этот раз я сразу взяла его за руку, чтобы не спотыкаться и не стукаться носом в стены, и он не возражал. На улице стало еще светлее от мигалок – такого количества пожарных машин я никогда не видела. Люди орали, бегали, и только несколько расчетов спокойно и методично тушили огонь.

Испанец невозмутимо подошел к одной полицейской машине, затем ко второй, к третьей. Каждую он трогал рукой и потом качал головой.

– Что не так? – поинтересовалась я.

– Мне нужен… Электроусилитель. Чтобы… машина могла управлять сама. Я не умею водить.

Мать твою, ты собрался угнать полицейскую тачку? Внутри все сжалось. Это было против моих правил. То есть если бы я вдруг умерла – это было бы по правилам. Я уже давно была готова к этому. А если бы я участвовала в угоне полицейской машины – то это неправильно. Ну, как для него – убивать животных.

– Может, я вызову такси? – поинтересовалась я.

Испанец некоторое время смотрел на меня, осознавая вопрос, а потом улыбнулся.

– Можно и так, – произнес ставший почти родным голос робота с планеты Шелезяка.

Таксист подъехал в течение пяти минут. Всю дорогу до мясокомбината в Бруньках он пытался понять, имеем ли мы какое-то отношению к пожару – в конце концов, не могли же мы просто так оказаться в промзоне в полчетвертого утра?

Когда мы вышли у серого здания с тремя затертыми медалями над громадными деревянными дверьми, таксист – так и не получивший внятного ответа – уехал, явно уверенный, что именно мы подожгли склад на Шевченко.

Испанец прикоснулся к замочной скважине, сказал что-то на незнакомом мне языке – видимо, выругался, – затем пошел в сторону. Я двинулась за ним.

Обойдя здание слева, он каким-то непостижимым для меня чутьем нашел дыру в заборе, скрытую кустами, и легко влез в нее. Я – куда более скромная в размерах – смогла повторить его подвиг только с помощью нескольких крепких слов и перехода на четвереньки.

Он тем временем не ждал меня, а уверенно шагал в сторону стоящего чуть поодаль серого металлического ангара. Вдалеке, невидимые нам, блеяли овцы. Им вторили лаем несколько собак.

На востоке алело небо. Я чувствовала себя героиней совершенно безумного фильма, и если бы не болела левая ступня, явно стертая почти до крови, могла бы вообще решить, что сплю. А может, уже и умерла. Например, сбитая той самой фурой.

Внезапно ожил мой телефон, пискнув несколько нот из Бреговича. Я достала его и обнаружила сообщение в скайпе – вместе с вордовским файлом «ТЗ17.06». Что там написал Кирилл, я даже читать не стала – хотя это было не совсем честно по отношению к нему.

– Ты заберешь меня с собой, – поставила я перед фактом Испанца, едва догнала его.

– Хорошо, – ответил он.

Дверь в ангар оказалась открытой. Испанец стоял перед ней, не входя внутрь.

– Ну, ты чего? – поинтересовалась я. – Мандражируешь?

– Нет. Дальше можно не идти. Они здесь, их много.

– Кого? – удивилась я.

– Испуганных. Потерянных. Душ из убитых тел. Вот один был раньше мясником. Потом стал сам бычком. Когда его убили, он испугался идти дальше. Если не уйдет – развеется. Если…

В этот момент телефон в его ладони издал писк и явно выключился. Я с ужасом поняла, что больше не смогу с ним разговаривать! Он не поймет, что я скажу ему, я не услышу больше этот лязгающий голос.

Испанец спокойно выкинул своего «китайца» в траву и протянул руку ко мне. Я с подозрением посмотрела на нее. Он явно чего-то хочет. Но вряд ли взять меня за ладошку и побежать в рассвет по территории мясокомбината, в удушливом аромате гнилья, срывая с меня и себя мокрые от еле накрапывающего дождя одежды.

В связи с поздним – точнее, уже ранним – временем соображала я, честно скажем, не очень. В таком состоянии хорошо писать код, который потом придется с матом и повизгиванием переписывать едва ли не полностью. Еще хорошо в таком состоянии пить молодое вино и размышлять о судьбах мира – благо, ума это особого не требует. А вот попытка понять, чего именно хочет пришелец из другого мира, протягивающий тебе руку, в таком состоянии явно не принесет результата.

Он стоял и ждал. И вдруг меня озарило! Он хотел мой телефон! Это было отчасти кощунством. Мне плевать на шмотки и сумки – хотя некоторые я любила чуть больше и затаскивала реально до дыр. Я не привязываюсь к компам и ноутбукам, слишком много их сменилось за последние десять лет.

А вот телефон… Телефон – это другое дело. Это нечто личное. В нем история моих похождений по Сети, подчас достаточно фривольных. Полная переписка со всеми – в том числе скопированная из прошлого аппарата, с тех времен, когда я еще не забила на себя и всерьез подумывала о муже и детях, подбирая кандидатов из близкого и дальнего окружения.

В телефоне полный список моих запросов в поисковиках. Мать вашу, палюсь же! Программы и приложения, робкие попытки писать стихи и сводить музыку. По большому счету, в телефоне меня на порядок больше, чем в этом вот теле, что с непониманием глядит на тянущуюся к нему крепкую мужскую ладонь.

– Ну ладно, – выдохнула я.

И протянула свою трубку.

Он взял ее как мелкое хрупкое животное, осторожно положил на правую ладонь и накрыл левой. Закрыл глаза. Постоял так с минуту, потом улыбнулся, не открывая глаз – я с ужасом представила, что он там на меня «нарыл». Много ведь чего мог. Лично я, узнав что-то такое, другому человеку руки не подала бы!

– Вроде бы получилось, – мягким женским голосом сказал телефон. Испанец с сомнением посмотрел на мой гаджет, и тот тут же исправился, заявив баритоном: – А если так?

Мой коммуникатор, в отличие от китайского барахла, говорил не только человеческим голосом, но еще и с нормальными интонациями, и в них чувствовались и знаки препинания, и даже какие-то подтексты, которые невозможно было считать раньше.

– В общем, здесь практически вечный портал из этого мира, – сказал Испанец голосом из телефона. – И даже не надо заходить туда, внутрь. Непривычным людям, чувствующим магию, было бы здесь неуютно. Но я привычен – я постоянно имел дело с мертвыми в своем мире. Ну что, идем?

Он взмахнул рукой, и на месте открытой двери в ангар появилось марево, которое Испанец легкими движениями руки «откалибровал» в несколько секунд – и я увидела перед собой окно в другой мир. Мир с ярким, пронзительным солнцем. С высокими домами из мрамора – белого, розового, черного, серого, голубоватого. С высокими экзотическими деревьями, на ветках которых сидели яркие птицы. С котом прямо посреди дороги, ростом под полметра, спокойно влизывающим свои яйца, – и с изящными каретами без лошадей, неспешно объезжающими этого кота.

С улыбающимися людьми в просторных белых и светло-синих одеждах. Со стайкой подростков, гоняющих рядом с дорогой обычными палками по воздуху какой-то светящийся мяч.

– Мне страшно, – призналась я.

– Подумай о том, что ты оставляешь здесь, – сказал он почти ласково и взмахнул телефоном.

«Все-таки он вошел в мой фейковый аккаунт на «Мамбе», – поняла я. – Или просто слишком умный».

Уходить прямо сейчас не хотелось. Вспомнилось только что пришедшее ТЗ от Кирилла. Нельзя вот так бросить все и уйти! Надо же закончить дела. Опять же, мама внуков ждет! Нельзя об этом забывать!

За квартиру послезавтра платить. Кто заплатит, если я уйду? Пропадут дорогой ноутбук, старенький системник, китайский планшет! Платье от Веры Вонг, ни разу не надетое, для которого мне надо похудеть на пару килограмм. Сумка от Луи Виттон, которую я выгуляла от силы пару раз. Серая тушь, которую я искала полтора года, почти целая!

– Идем.

Я шагнула первая – и словно уперлась носом в стекло.

– Я догадывался, – грустно сказал он. – В тебе нет магии. Ты слишком тяжелая для перехода.

– Да уж, за полчаса я похудеть не успею, – пошутила я.

Это было обидно. Чудовищно обидно! И пусть еще минуту назад я сомневалась в том, что оно мне вообще надо, – сейчас я чувствовала себя ребенком, которому показали яркую и веселую игрушку, позволили даже потрогать, а потом заявили, что никогда ее не дадут.

– Иди уже! – заорала я Испанцу. – Иди!

– Мне надо кое-что тебе подарить, – сказал он тихо и достал из кармана камешек. Кусок щебня.

– Ну, да. Нормальным девкам дарят бриллианты, – с грустью произнесла я. – А Оксаночка, как всегда. Получает утешительный приз. Ведь главное – это не победа, а участие, ведь правда же?

– Нет, не правда, – Испанец рассмеялся. Это выглядело дико, я уже начала привыкать к тому, что говорит он через телефон, а вот то, что смеется сам – как-то не успела. Смеялся он со вкусом, гортанно, четко, даже не пытаясь показать, что делает это не надо мной. – Я говорил, что умею общаться с камнями. Там, на насыпи у железной дороги, я искал нужный камень. Тот, который сможет тебе помочь. Еще взяв тебя за воротник в наше первое столкновение, я почувствовал, что ты идешь параллельно завесе смерти. Что ты можешь умереть в любой момент, нет запаса прочности. Будучи уверенным в том, что сам я не выживу, я искал камень, который сможет стать стеной между тобой и смертью.

– Ишь как, – усмехнулась я на остатках боевого задора, хотя его слова меня проняли.

– Именно. Я выбирал те камни, которые потенциально могут сделать это, договаривался с ними и давал их тебе. Ты брала их в руки – но они не подходили. А потом ты взяла – и он подошел. То есть в тебе есть недостаток, изъян. А камень – он как часть из другой головоломки, подходящая к твоему изъяну. Он не идеален, но если ты будешь носить его, о проблемах можешь забыть.

– Носить надо постоянно? – спросила я.

– Эффект накапливается. Поначалу – постоянно, потом можно будет ненадолго убирать… Но ты и сама не захочешь. Камень будет вроде как частью тебя… Как этот коммуникатор. И даже ближе. У тебя на шее цепочка. Что-то важное для тебя?

Я достала ее. Отец подарил на выпускной – обычная тонкая золотая цепь, таких десять на десять в любой ювелирке. Но к этой я привыкла и не снимала даже на ночь. Однажды она порвалась около крепления – я сразу же отнесла в починку.

– Не снимай, – он подошел ближе и поднес камень к цепочке. Я не видела, что он делал, но когда он убрал ладони, кусок щебня уже стал частью украшения. Довольно увесистого, кстати, – и несколько странно выглядящего.

Но едва я заправила цепочку за блузку, как ощущение веса и уродливости украшения пропало. Камень был частью меня, чем-то, что подошло ко мне как последний кусочек паззла.

– Эй! Эй, вы там! – Я оглянулась. К нам бежал – и был уже совсем близко – невысокий мужичок с лопатой в руках. – Сукины дети! Это частная территория!

Испанец плавным движением правой руки – в которой находился телефон – отвел меня в сторону, закрывая собой от гостя, затем сделал шаг вперед и коротким хуком левой отправил мужичка в нокаут. Произошло это так быстро, что я даже не успела сообразить.

– О вербальных способах общения тебе никто не рассказывал? – поинтересовалась я слегка ехидно.

– Теперь – все, – сказал он. – Прощай.

В мою руку лег телефон, Испанец легко сжал мое плечо, развернулся и пошел к порталу.

– Стой! – заорала я. Он оглянулся. – В фильмах в этом месте девушку целуют!

Он смотрел непонимающе. Ну, еще бы. Коммуникатор-то у меня в руках, а не у него!

Я, проклиная себя за то, что будет, если он просто рассмеется и уйдет, сложила губы трубочкой и потянулась к нему.

И он, сука такая, действительно расхохотался! Если бы у меня был пистолет, я бы тут же разрядила в него. И, кстати, зря – потому что в следующее мгновение он размашисто шагнул ко мне, наклонился, обнял – аккуратно, но очень крепко – и поцеловал.

Это было хорошо. Это было как встающий последним фрагментом пазла в мое тело кусок щебня, только на другом уровне. На более личном, что ли. Целоваться он умел – я как-то даже и не сомневалась в этом, но получить явное подтверждение было приятно.

– Удачи тебе, – сказал мой телефон, зажатый между нашими телами – он и сквозь одежду так может, что ли? – И не ешь местное мясо.