Магиум советикум. Магия социализма (сборник) Кликин Михаил

– Похоже, что ударило по Приволжску, – сообщил Игорь. – Доехать до города не могу, за час едва сделал десять километров. А чудатчик только что начал подавать звуковые сигналы.

Лексей Лексеич посмурнел, усы собрались кустиком под носом.

Сутки назад на месте чудобычи случился неожиданный сбой в системах экранирования и произошел сильный выплеск сырой чудо-энергии. Экранирование удалось восстановить за пару часов, но с последствиями утечки предстояло разбираться намного дольше – вырвавшаяся сырая энергия могла прожечь дыры в реальности, и эти дыры требовалось найти и срочно залатать.

– Попробуй сменить маршрут, – посоветовал Игорю начальник. – Сделай крюк и зайди к Приволжску с востока. Если не получится – тогда попытайся заехать с юга. В общем, пробуй все дороги. Пробиться в город очень надо!

– Понял, – кивнул Игорь. Закрыл смзс-ку, сунул в карман, сел за руль и поехал к ставшему недосягаемым Приволжску.

Балваныча, как обычно по утрам, мучило похмелье. Ну, не то чтобы мучило. Когда такое состояние бывает ежедневно на протяжении вот уже двадцати лет, к нему привыкаешь, держишь наготове рассол, минералку или простоквашу.

Впрочем, иногда головная боль донимала Балваныча особенно сильно. В такие дни ни рассол, ни минералка с простоквашей не помогали, и он нерешительно мялся у прилавка аптеки, со скудной заначкой в руках, поглядывая то на боярышниковую, на спирту, настойку, то на маленькую коробочку «Антибодуна». «Антибодун» появился всего пару лет назад, после того, как Харьковский Краснознаменный фармзавод имени Дзержинского внедрил себе в производство передовые чудо-технологии и стал выпускать совершенно новые лекарства, в том числе и «Антибодун». Говорили, что это было воистину волшебное средство, похмелье снимало на раз. Но стоил «Антибодун» два рубля, а за рубль десять у Антонины Семеновны можно было купить чекушку.

В эти минуты в воображении Балваныча представали весы. Не настольные, как на рынке, а другие, с цепями и чашами. Такие держала баба в простыне на вывеске адвокатской конторы. На одной чаше весов стояла чекушка, на другую невидимая рука клала коробочку «Антибодуна». Чаши качались, но чекушка неизменно перевешивала.

В то утро Балваныча головная боль почти не донимала, и потому проблема выбора между чекушкой и «Антибодуном» его не терзала. Но жажда мучила, а ни рассола, ни минералки в доме не было. Значит, надо идти в магазин.

Придя к такому выводу, Балваныч вздохнул. В свое время завод ему предлагал квартиру на выбор – на втором этаже и на пятом. Молодой он был, глупый, взял на пятом. «Ты посмотри, какой вид из окна!» – говорил он недовольной Катьке, показывая рукой на разворачивающуюся перед ними синюю ширь Волги. Что такое семьдесят ступенек для здорового тридцатилетнего мужика? Ерунда! Разве думал он о том, что семьдесят ступенек превратятся в семьсот, когда ему стукнет шестьдесят пять?

Спустившись ко двору, Балваныч отдышаться не успел – расчихался. Да как! Громко, смачно, раз-другой-третий! Сидевшие на лавочке у подъезда соседки-пенсионерки ехидно осведомились:

– Опять похмельный синдром, ПалВаныч?

И, склонив головы поближе, засудачили что-то тихо меж собой. Балваныч уловил «запойный» и «пьяница» – и обиделся. И ответом пенсионерок не удостоил. Хотя мог бы сказать, что, во-первых, никакой это не похмельный синдром, просто пух в нос попал; как наступает июнь, спасу нет от тополиного пуха! А во-вторых, никакой он не пьяница. Да у него ни разу белой горячки не было! И чужое не пропивает, и из дома не несет. Правда, нечего оттуда нести, из дома-то. Как Катька умерла, он уж всё, что можно, давно вынес… И в запои он не уходит, не то что Борисов с третьего этажа. Тот месяц-другой не пьет, зато потом срывается – и неделями, без просвета. А он, Балваныч, пьет аккуратно. К тому же не за ради выпивки, а исключительно в оздоровительных целях; когда-то давно он услышал о том, что в алкоголе есть полезные для организма ферменты, и свято в это уверовал. И ни регулярное похмелье, ни отсутствие знаний о том, кто такие эти самые ферменты, не могли поколебать его веру. С тех пор Балваныч стал трепетно относиться к своему здоровью, укрепляя его ферментами почти ежедневно.

Впрочем, объяснять это языкастым пенсионеркам – это всё равно что метать бисер перед свиньями. Потому Балваныч прочихался, медленно, с достоинством вытер нос ладонью, а ладонь – о засаленный пиджачок, и деланно равнодушно прошествовал мимо кумушек. Не спеша миновал выкрашенный зеленым короб – пункт приема стеклотары. Очередь нетерпеливых мужиков и шумных детей со звенящими авоськами, к окошку пока не выстроилась, зато позади короба уже стоял ЗИЛ, и грузчики в грязных темно-синих халатах таскали в кузов тренькающие ящики.

В кирпичном доме сразу за коробом и находился универсам «Волжанка», где продавалась спасительная минералка. Балваныч повернул за угол и направился было к стеклянным дверям «Волжанки», да так и замер на месте, увидев рядом с облупленной телефонной будкой его.

Рассматривал Балваныч пристально и недоверчиво. Всё честь по чести: прорезь для монет, выемка для сдачи, квадратики с надписью «с газом – 1 коп.» и «с сиропом – 3 коп.», окошко с носиком крана слева и перевернутым вверх дном граненым стаканом справа. И крупными печатными буквами надпись наверху – «Газированная вода».

Нерешительно протянув руку, Балваныч надавил на стакан. Граненые края послушно утонули в резиновом дне, и оттуда прыснули струи воды. Балваныч ошарашенно покачал головой. Надо же, автомат с газировкой! А ведь их вот уж лет десять как перестали ставить – перешли на газировку в бутылках, с бутылками ведь проще, их ни ремонтировать не надо, ни брошенные в прорезь деньги собирать, ни сироп доливать.

При мысли о холодной шипучей газировке пересохшее горло спазматически сжалось. Позабыв о минералке, Балваныч зашарил в карманах, размышляя, откуда этот автомат здесь взялся.

В карманах нашелся только мятый рубль и пятнадцать копеек.

Балваныч с досадой саданул кулаком по боку автомата – вот ведь!

Кулак противно заныл, зато в окошечке для возврата монет послышался редкий звон. Балваныч торопливо пошарил в крошечной нише и выудил добычу: одну трехкопеечную монету и пару копеек. Балваныч тут же бросил копейку в прорезь, нажал на кнопку. Автомат тихо фыркнул, и шипучая газировка вмиг наполнила запотевший стакан. Балваныч выпил ее одним махом. Эх, хороша! Куда лучше, чем в бутылках! И жажда враз прошла, и голова прояснилась. И вроде как сил сразу прибавилось. Даже поясница ныть перестала.

Балваныч довольно крякнул. Перебрал монетки, выудил трехкопеечную, задумчиво повертел в руках. Пить больше не хотелось, но очень хотелось узнать, какой в автомате сироп. Хорошо бы, апельсиновый…

Он почти чувствовал сочный цитрусовый вкус во рту. Ему было двадцать, и он первый раз оказался в Москве, на всесоюзном концерте комсомольской самодеятельности. На сцене в Сокольниках шли представления, ребята волновались перед выступлением, а он тогда впервые встретил Катю… Они гуляли вдвоем по аллеям парка, украдкой беря друг друга за руку. Зелень деревьев была яркой, музыка с танцплощадок – зажигательной, жизнь – прекрасной. А газировка – апельсиновой.

«Не стану сейчас. Какая нужда? Я ж одним стаканом напился», – решил Балваныч и пошел домой.

До квартиры поднялся – и не заметил, только у двери спохватился, что одолел лестничные пролеты одним махом, без остановок, и за сердце не хватался. Какое же это, оказывается, удивительное и позабытое ощущение, когда ничего не болит!

Дома Балваныч учинил обыск на предмет копеечных и трехкопеечных монет. Пока он их искал, за окном промелькнула большая тень – будто птица пролетела. Только вот слишком уж большая. И силуэт какой-то квадратный…

«Почудилось», – решил Балваныч и продолжил поиски. И был вознагражден, найдя на полу за холодильником и в щели трюмо в прихожей несколько монет. Ссыпав их в карман пиджачка, Балваныч помялся немного – и решил вернуться к автомату. Пить не хотелось, но ему не терпелось узнать, какой же там сироп.

Дойдя до голубоватого автомата, Балваныч опустил три копейки в прорезь и нетерпеливо уставился на зашипевшую струю. Принюхался. Ну, точно, сироп апельсиновый!

Пил Балваныч не спеша, смакуя каждый глоток. Крякнул с удовольствием, сполоснул стаканчик, шаг сделал – и тут его как скрутило! В поясницу вступило, сердце зашлось, перед глазами пошли круги. Ослабевший Балваныч согнулся в три погибели и, тяжело дыша, привалился к автомату.

Мимо прошаркал, прихрамывая, дядя Коля – в мятой дачной панамке и грязной майке, завязанной на загорелом пузе узлом.

– Эге, ПалВаныч, как тебя скрутило! – сочувственно покачал головой он. – Может, тебе ферментов принять надо? – спросил он, доставая из кармана вытянутых трико початую чекушку; как и все, он знал про крепкую веру Балваныча в оздоровительное действие ферментов алкоголя.

Балваныч схватил чекушку, торопливо глотнул. В горле обожгло, внутри загорелось – но не полегчало. Только сильнее желудок заболел. И мысль о минералке из «Волжанки» показалась вдруг не просто заманчивой, а спасительной. Хотя зачем же в «Волжанку», когда есть автомат с газировкой?

Трясущимися руками Балваныч бросил в автомат копейку, дождался, когда наполнится стакан, и насилу сделал глоток, другой. А едва допил – как рукой всё сняло.

Чудеса!

Дядя Коля тем временем с любопытством наблюдал за Балванычем.

– Отпустило, что ли?

– Отпустило, – ответил Балваныч и, нахмурившись, задумался. А надумав, решительно выдохнул и бросил в автомат еще три копейки. Недрогнувшей рукой взял полный стакан и выпил до дна.

Снова скрутило, да так, что свет не мил.

Балваныч, задыхаясь, кинул копейку. Газировка в горло уже не лезла – это ж четвертый стакан! Но эксперимент важнее! И Балваныч мужественно, глоток за глотком, влил в себя всё до дна. И снова с последним глотком вмиг отпустило, и такая ясность в голове и легкость в ногах – ну будто заново родился!

Интересно…

– Колян, – немедленно решил проверить свои подозрения Балваныч, – ты вроде жаловался, ноги у тебя болят.

– Болят, – буркнул в ответ дядя Коля и рассеянно почесал выглядывающее из-под узла майки пузо. – А тебе-то что?

– Да так, – Балваныч бросил в прорезь копейку и протянул дяде Коле полный стакан. – На-ка, выпей.

Дядя Коля поначалу отнекивался, не хочу, мол, но, уступив настойчивости Балваныча, все-таки тяпнул стакан.

– Ну, как? – поинтересовался Балваныч.

– Нормально, – пожал плечами дядя Коля. – Ладно, пора мне.

Балваныч провожал удаляющегося приятеля внимательным взглядом. Правда, что ли, дядя Коля прихрамывать перестал, или ему только кажется?

От размышлений его отвлек организм. Четыре полных стакана газировки – это вам не шутка. И Балваныч заторопился домой.

Под вечер, так и не добравшись до неуловимого Приволжска, Игорь понял, что вот-вот заснет прямо за рулем и остановился в первом же населенном пункте. Им оказалось зажатое между асфальтовым и железнодорожным полотнами село.

Сочная, свежая зелень лугов, среди которых живописно раскинулись высушенные горячим летним солнцем домишки, приятно контрастировала с четырьмя грязно-желтыми, забытыми в железнодорожном тупике вагонами. Под густым налетом копоти на железных боках можно было разглядеть строгую надпись «С горок не спускать». Вытоптанная в траве песочная проплешина у самых рельсов знаменовала собой местную станцию.

За проплешиной проглядывала почти погрузившаяся в почву асфальтовая клякса, а за ней стояло одноэтажное здание из некогда белого, но уже давно уныло посеревшего кирпича. В трех больших окнах можно было разглядеть засиженные мухами занавески, не знавшие стирки несколько лет, а над ними – запыленную, с белесыми следами частого птичьего пребывания вывеску «Кафе». Повертев головой, Игорь, за неимением альтернатив, направился туда.

В кафе было два стола, горшок с тощим алоэ, выцветший красный флаг на стене, Ленин в рамке в углу и скучающая продавщица с химией на голове и фартуком в горошек за прилавком. Редким посетителям здесь предлагали на выбор сосиски в тесте, чай, кофе и беляши в налете побелевшего жира. Несмотря на куцее меню, Игорь мучительно долго размышлял, что бы ему заказать. В итоге решился на чай и сосиски.

Тщательно разжевывая резиновое тесто, Игорь читал «Краснопартизанские провинциальные известия» четырехдневной давности. Из них он узнал, что в Подшибаловке прошел районный фестиваль симфонической самодеятельности, что председатель колхоза пообещал дояркам достать для коровника произведенные по новым чудо-технологиям доильники, а глава местного облисполкома Римско-Корсаковки, Залётный Ярополк Олимпиадович, пошел на повышение по партийной линии в Москву. Когда новости закончились, Игорь, допивая чай, до мельчайших подробностей изучил вид из окна – на ухабистую улицу, покосившиеся сараюшки, переделанную в зернохранилище облупленную церковь, шустрых куриц, ленивых коров и деловито копошащихся на грядках баб. За всё это время он так и не увидел ни одного мужика, не считая двух чумазых пятилетних пацанов в огромных семейных трусах, заменяющих летние комбинезончики, и дрыхнувшего в теньке под забором старика.

А потом, когда ночь окончательно сменила длинный летний вечер, Игорь устроился поудобнее на заднем сиденье своей «шестерки», опустил стекла и долго смотрел в высокое темное небо, усыпанное звездами, так редко посещающими ночные просторы густо электрифицированной столицы. Над железнодорожным тупиком искрил одинокий фонарь и ярко горела какая-то звезда. Может, Полярная, Игорь наверняка не знал. Откуда-то издалека время от времени доносился протяжный гудок пересекающего бескрайние просторы страны поезда, и звук этот казался единственным признаком жизни на всю округу – с наступлением темноты село замерло и затихло какой-то неуютной, неживой тишиной. И Игорю на миг даже показалось, что вырвавшаяся чудо-энергия прожгла дыру именно здесь, и что в наступившей ночи село медленно погружается в эту дыру, выпадает из реальности, вымирает прямо у него на глазах…

Несмотря на то, что ему вот-вот стукнет восьмой десяток, дядя Коля был пенсионером работающим. И не сторожем каким, и не дворником, а самым что ни на есть начальником. Единственной в городе спасательной станции.

Больные ноги, конечно, мешали работать. Ну, если честно, мешали не столько работать, сколько рыбачить. Какая уж теперь работа! Пусто на берегу. Это раньше, когда еще работал в городе НИИ геофизики Поволжского отделения Академии наук СССР, в Приволжске летом за городскими пляжами нужен был глаз да глаз. Но когда буквально в ста километрах к северу от города обнаружили скважину, народ массово подался на чудобычу. Развитие чудо-технологий давно было в приоритетах партии, и работникам этой отрасли доставалось больше привилегий. Вот и на чудобыче платили заметно больше, чем в любом НИИ, к тому же жильем обеспечивали почти сразу.

И вот уж несколько лет как переквалифицировались в чудобытчиков лаборанты, инженеры и старшие с младшими научные сотрудники, уехали из Приволжска, увезли с собой семьи. Город опустел, и спасать из воды стало особенно некого.

Но «спасалка», как ласково называл станцию дядя Коля, пока стояла. Он подозревал, что ее еще не закрыли просто потому, что в горисполкоме про спасалку забыли – ведь расходов-то на нее почти нет. В штате всего трое, не считая приблудной дворняги: начальник, то есть он, дядя Коля, с окладом в восемьдесят один рубль, моторист Василий, военный пенсионер с окладом в шестьдесят девять рублей, и спасатель-водолаз Серёга, Василию двоюродный племянник, с судимостью за хулиганство и окладом в пятьдесят рублей. Итого – двести рублей. В бюджете почти и незаметно.

Дядя Коля только радовался, что спасалку не закрыли – ведь, как никак, чуть не четвертак он на ней проработал. Знавала станция и лучшие времена – ну да что ж теперь? Главное, пока она есть, дядя Коля вроде как при деле, и деньжат ему маленько перепадает. Рыбешка, опять же. И, что особенно важно, спасалка дает законный повод уходить из дома – в четырех стенах «хрущевки» он бы давно уже с ума сошел от скуки и особенно от ворчания его Шурки.

Вот и пропадал дядя Коля на Волге – и в будни, и в праздники, и зимой, и летом. Раньше, пока ноги не болели, на велосипеде ездил, теперь – пешком. Косточки и объедки из дома в стеклянных банках носил, дворнягу прикармливал. Рыбачил помаленьку, помаленьку рыбку коптил.

Спасать из воды давно уже некого, но Волга-то в кровь въелась, так и манит. Про Кулигина дядя Коля, если и слышал когда, то давно позабыл. Иначе удивился бы, что, глядя на реку, возле которой провел всю жизнь, думает он ну слово в слово как герой Островской «Грозы»: «Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и всё наглядеться не могу». Правда, так ладно сказать он в жизни бы не смог. И только когда уж совсем переполняли его чувства, вслух дядя Коля мог только выдохнуть тихонько: «Эх, мать твою, вот ведь!» – и зачем-то оттянуть воротник рукой.

Из пяти судов, что когда-то были на спасалке, два катера и одна моторная лодка долго валялись на берегу, умирая от рака железа – ржавчины. Но осталась еще одна «моторка» и одна «вёселка». Дядя Коля из своих скромных средств покупал бензин, заправлял моторную лодку и ездил рыбачить. Вот где больные ноги ему мешали. Столкнуть вёсельную лодку на воду, грести, перелезть потом из нее в моторку, вытянуть сети, перебрать их и закинуть обратно – мочи нет. Да еще и станция, приземистая деревянная изба с широченной верандой, стояла на самом верху берега, а берег здесь был высокий и крутой! Длинная деревянная лестница от избы до пляжа спускалась вниз почти отвесно, и каждый подъем давался дяде Коле из раза в раз всё тяжелее.

Однако в этот раз длинную деревянную лестницу дядя Коля преодолел с давно позабытой легкостью. И не запыхался почти. И настолько этому удивился, что даже обернулся и внимательно рассмотрел ступени. Да нет, всё такие же отвесные и крутые. А ноги не болят. Будто молодой силой налились. Чудеса!

Дядя Коля осторожно, с опаской порадовался, отмахнулся от мыслей, надолго ли ему такое счастье, и решил просто наслаждаться давно позабытым ощущением, которое по молодости совсем не ценил – когда ничего не болит.

Летом моторка стояла на якоре метрах в ста от берега, подальше от хулиганов и ворья. В прошлом году у дяди Коли на даче даже бак для поливки уперли. Здоровый бак, литров на пятьсот. Ну а если уж такую махину свистнули, то и моторку заберут, не задумаются. Вот и держал ее дядя Коля на воде, а сам до моторки на вёселке добирался.

Подойдя к пошарпанной лодке со следами бледно-голубой краски на боках, дядя Коля увидел, что волны прибили рядом с ней к берегу оранжевую строительную каску. «Откуда это?» – удивился он про себя, подняв находку. Неужто со стройки принесло?

Лет двадцать назад затеяли в Приволжске строить через реку новый мост. Да не мост – мостище: двухуровневый, железнодорожное и автомобильное полотно внизу, а наверху – скоростные трамваи. Нагнали кранов, раскурочили ковшами экскаваторов весь берег, загадили заводь, распугали пляжников, на подъеме финансов и амбиций поставили первый пролет, и…

За двадцать лет принимались за мост неоднократно. Как власть в исполкомах менялась, так прибавлялось к мосту по одному пролету. Нынешний председатель горкома возводил сейчас шестой пролет. Оставалось еще пятнадцать…

В общем, каску наверняка кто-то из строителей потерял, рассудил дядя Коля, повертел в руках да и бросил в лодку – сгодится в хозяйстве.

Выплыв на середину реки, дядя Коля отыскал заброшенные им сети, проверил две и только вытянул третью, как вдруг нахмурилось небо, откуда ни возьмись налетел ветер, а вслед за ним послышался гром. На такие случаи у дяди Коли был припасен хороший кусок брезента, чтобы, если что, от дождя спрятаться. Только сейчас брезента не было – дядя Коля всю лодку обшарил. «В вёселку, что ли, переложил прошлый раз – да там и забыл?» – подумал он.

Тем временем гроза разошлась, реку взволновала – на легонькой моторке до берега сейчас не добраться. Дядя Коля устроился на корме и, вздохнув, водрузил на голову оранжевую каску. Вот и сгодилась находка. От дождя она, конечно, не спасет, но зато хоть голова сухой останется.

Гроза бушевала. Среди раскалывающих небо молний дяде Коле как-то раз привиделся летящий меж набухших туч странный самолет – без крыльев и хвоста, полностью квадратный.

«Неужто НЛО?» – подумал дядя Коля, вспомнив статьи про неопознанные летающие объекты, которые он читал как-то в «Спутнике» и «Технике – молодежи».

Новая вспышка молнии на миг ослепила, а когда мир снова проявился перед глазами, никакого НЛО в небе уже и не было. «Померещилось», – решил дядя Коля, крепко держась за края раскачивающейся на высоких волнах моторки.

Вскоре гроза унялась, тучи рассеялись, нерешительно выглянуло солнце, огляделось и, приободрившись, принялось деловито сушить дядю Колю. А дядя Коля осмотрелся, увидел, что от сети-то его почти и не отнесло, и принялся деловито ее тащить. Пара лещиков, судак, еще один судак, покрупнее. А что это там такое показалось? Ба, никак сом! Вот это улов так улов! Царский! Дядя Коля нетерпеливо потащил тяжелую мокрую сеть на себя. Да так увлекся созерцанием идущей к нему в руки солидной усатой рыбины, что шум мотора приближающегося катера услышал только когда тот подошел совсем близко.

Рыбнадзор. Эх, вот невезенье!

Дядя Коля бросил сеть обратно за борт – хотя что толку, всё равно найдут! – и прищурился. Не сам ли Петр Андреич там? С Андреичем у него давно всё улажено – дядя Коля с ним уловом делился, лещей копченых передавал, на уху приглашал, а тот взамен не замечал его сетей.

Нет, не Петр Андреич. Серёга со своими парнями. Эти рыбинспектора – из молодых, да наглых. Рыбу конфискуют (чтоб потом самим слопать), а штраф вё равно выпишут.

Дядя Коля, усевшись на корму, с горя нахлобучил поглубже каску и угрюмо уставился под ноги – поджидать вымогателей. Когда те подъехали к моторке, он даже головы не поднял.

– Никак лодка со спасалки? – донесся до него резкий Серёгин голос.

– Вроде она. Похоже, грозой сорвало. Вернуть, что ли? – задумчиво предложил другой голос.

– Оно тебе надо? – фыркнул Серёга. – Слушай, а мне казалось, в ней сидел кто-то. А сейчас никого.

– Может, за борт во время грозы свалился?

– Если свалился – значит, сам дурак.

– А если утонул? – взволновался второй голос.

– Старый пердун со спасалки? – уточнил резкий Серёгин голос. – Утонул – ну, и черт с ним, с браконьером! Зато сети остались. Давай-ка проверим, что там в них?

Когда рыбнадзор, перебрав сети и прихватил с собой всю оставшуюся в них браконьерскую рыбу, уехал, дядя Коля еще долго провожал недоуменным взглядом удаляющихся рыбинспекторов. Ну, не бывает же, чтобы с двух шагов среди бела дня – и человека не увидели! Чудеса…

Игорь успел уже дать хорошего кругаля – утром до самого Волгограда добрался, развернулся и поехал обратно. Городище и Дубовка остались позади, а синие таблички раз за разом показывали, что до неуловимого Приволжска около ста километров. А Игорь, между прочим, уже вторые сутки ехал.

Миновав Быково, Игорь решил, что скорость тут не поможет, и поехал медленнее, глядя на проплывающие мимо пейзажи. Заброшенные, почти поглощенные лесами и лугами деревни, развалины каменных часовенок, железнодорожные тупики, поросшие высокой, по пояс, полынью, и ржавые скелеты, да такие обглоданные, что и не сразу разберешь, что это было – трактор ли, запорожец или тарелка пришельцев.

А какие поселки, какие названия! Сколько в них народного духа, сколько фольклорной поэтики! Сначала Антиповка, Поповка и Сестренки. За Камышинском – ботанические Липовка, Терновка, Дубовка, за которыми пустились вскачь Галка и Бутновка, Верхняя Добринка и Нижняя Добринка, Щербатовна, Щербаковна, ну и, конечно, село Воднобуерачное. За селом пролегала граница между творчеством народным и творчеством советским – впереди лежали Гвардейское, Красноармейск, Чкаловское и Октябрьское, Красный Текстильщик и, наконец, Энгельс и Маркс. Не люди, конечно, а города.

Четырежды за всю дорогу возникали перед Игорем надписи «Приволжское – 1 км», и он преждевременно радовался, путая очередной поселок Приволжский с городом Приволжском.

К вечеру у четвертого села Приволжского у него запищала смзс-ка.

– Да, Лексей Лексеич, никак не получается, – сообщил Игорь в зеркальце усам начальника. – Я доехал аж до самого Волгограда и теперь обратно еду… Да куда уж дальше – до Ульяновска, что ли?

– А сейчас ты где? – поинтересовался начальник.

– Я у Приволжского, – ответил Игорь. И, увидев, как удивленно подпрыгнули усы в зеркальце смзс-ки, пояснил: – Не у Приволжска. У поселка Приволжское. Который между Марксом и Энгельсом. Городами, ясное дело, – зачем-то пояснил он.

– Оставайся там, жди курьера, – приказал начальник. – Придется принимать крайние меры.

– Мне? – напрягся Игорь.

– Нет. Нам. Нам придется принимать крайние меры, чтобы попасть в город. Там уже явно прожжены солидные дыры, якоря наверняка выброшены, и через них Приволжск затаскивает в чудо-реальность. Собственно, похоже, что уже наполовину затянуло. Значит, и попасть туда теперь получится только с помощью чудо-технологий.

– А у нас такие есть? – удивился Игорь.

– Как раз на днях Кировский НИИ чудо-технологий представил прототип валенок-скороходов. Еще, правда, непроверенный. Вот и опробуешь их в деле.

После побоев голова гудела немилосердно.

«Может, сотрясение?» – вяло подумал Сенька, докурил сигарету, аккуратно завернул окурок в газету, вышел на улицу и поплелся к мусорным бакам.

Три мусорных контейнера стояли у дальнего угла дома, прямо у веранды, надстроенной деловыми жильцами, недовольными тем, что планировка «хрущевок» не предусматривала для первых этажей балконов. Рядом с мусорными баками на протянутой к дереву веревке сушилось и пропитывалось ароматом плавящейся в полуденном зное помойки мокрое белье.

Сенька едва не задел розовую наволочку и, воровато оглянувшись, выбросил сверток. Однажды его за этим делом чуть не застукала тетя Маруся с четвертого этажа. Любознательная соседка банным листом цеплялась к любому мало-мальски подозрительному событию и не успокаивалась, пока не узнавала всю подноготную. Не хватало только, чтобы она до правды докопалась и матери рассказала. А мать знать не должна – это было Сенькиным железным правилом. Сеньке было двенадцать, когда их бросил отец. Тогда, глядя на плачущую мать, Сенька пообещал себе со всей яростью подростка, который уже всё понимает, но еще ничего не может изменить, что из-за него мать плакать не будет… Именно поэтому он старательно скрывал от нее, что курит. Как и то, что играет в карты. И проигрывает. Много.

Правда, скрывать становилось всё сложнее. Уже два раза Сеньку поджидали подручные Фитиля, требовали возвращения карточного долга, и уже два раза он получал по зубам. Сегодня его избили в третий раз. Крепче, чем в предыдущие. И пригрозили еще более жестокой расправой. Вопрос «чем покрыть долг» становился всё острее.

Сенька давно уже продал кассетный магнитофон, смсзс-ку и радиоприемник. Потом вытащил из-под плинтуса в прихожей завернутые в отрезанную колготку две пластмассовые коробочки, в которых хранились «фамильные драгоценности» – золотая цепочка с крестиком, серьги с поддельной бирюзой и два массивных перстня с крупными искусственными камнями, на которые была мода во времена юности его родителей. Драгоценности Сенька тоже отдал в счет покрытия набежавшего долга, и совесть его почти не мучила: мать не скоро обнаружит пропажу. Она работала дворником и не наряжалась вот уж лет пять и, пожалуй, столько же не заглядывала в тайник под плинтусом в прихожей.

За что его совесть мучила, так это за утащенный из дома пыльный бархатный футляр с медалями деда. За что именно они были получены, Сенька не знал – он был слишком мал, чтобы запомнить военные рассказы ветерана. А после и не расспрашивал – ему было неинтересно. Но зато он знал, что воинские награды Великой Отечественной ценятся.

Фитиль оценил их в счет одной задолженности.

Сегодня, вернувшись домой и остановив кровь из разбитого носа, Сенька еще раз обыскал квартиру на предмет чего-нибудь ценного и не используемого регулярно в хозяйстве. Чего-нибудь такого, чем можно было бы погасить часть долга. Обыскал, хотя знал, что ничего не найдет.

Голова гудела, как будто внутри разожгли газовую колонку. Доковыляв до третьего этажа, Сенька остановился перевести дух и прижался лбом к пыльному стеклу окна в подъезде. Что делать? Если он не покроет хотя бы часть долга, подручные Фитиля в следующий раз его так разделают, что он в больнице окажется!

«И зачем я только сунулся с ними в карты играть? – в который раз подумал Сенька, в отчаянии тычась лбом в стекло. – И зачем возвращался играть в надежде отыграться?»

Мимо окна промелькнула какая-то тень. Сенька поднял голову и с удивлением уставился на стремительно удаляющийся квадратный силуэт.

«Ну, точно, сотрясение, – решил он про себя. – Вот уже и всякие летающие паласы чудятся».

Тут что-то ярко вспыхнуло, поймав луч солнца, и Сенька, позабыв о галлюцинации, принялся разглядывать крышу над подъездом, пока не увидел, что среди пыли, осколков пивных бутылок и птичьего помета сверкала какая-то железка.

Сенька немедленно спустился на второй этаж, с трудом приподнял рассохшуюся раму окна и протиснулся на козырек. Проведя последние дни в раздумьях, где бы раздобыть что-нибудь ценное для покрытия долга, он бросался на всё, что блестело.

Миг спустя Сенька уже вертел в руках раскаленный солнцем тяжелый кастет, прикидывая его ценность. Разочарованно вздохнул – выручки находка не сулила. Сенька уже собрался было его выкинуть, но в последнюю секунду передумал. Мало ли, вдруг сгодится. Сенька даже примерил кастет на руку, сжал кулак, размахнулся, представив, как должен ужаснуть его вид воображаемого противника, – и тут вдруг голова закружилась.

«Однозначно у меня сотрясение», – отстраненно подумал Сенька. Иначе чем объяснить, что у него опять начались галлюцинации? Правда, на этот раз ему не привиделись крылатые чудища. Сеньке отчетливо мерещилось, будто он превратился в волка. Стены лестничной площадки стали выше, многообразие цветов растворилось в черно-белой гамме, а нос сходил с ума от бомбой взорвавшегося запаха мочи и щей из кислой капусты.

Голова перестала болеть, во всем теле забурлила энергия. Сенька пружинисто вскочил на все четыре лапы и перемахнул через лестничный пролет. Задержался у стекла окна, с любопытством глядя на свое отображение. Поджарый, мускулистый, морда суровая, мех благородного серого оттенка со стальным отливом, глаза зеленоватые и холодные. Сенька довольно улыбнулся, и зверь в стекле жутко ощерился клыкастой пастью ему в ответ.

«Вот бы меня сейчас Фитиль увидел. Он бы вмиг в штаны наложил со страху», – подумалось Сеньке. И картина побелевшего от страха Фитиля так захватила его, что он решил немедленно разыскать своего кредитора.

Сенька выскочил во двор и рванул к Фитилю. Бродячие псы поспешно убирались с его пути, бездомные кошки улепетывали в подвалы и ныряли в мусорные баки, играющие во дворах дети испуганно жались к родителям.

У двери квартиры, до боли знакомой всем местным картежникам, Сенька притормозил, столкнувшись с неразрешимой задачей – кнопка звонка оказалась непривычно высоко, а попытки постучать окончились полным провалом. Тут, на его счастье, дверь открылась сама – ровно настолько, чтобы выпустить очередного незадачливого игрока, явившегося в надежде отыграться. Сенька прошмыгнул в узкий проход прежде, чем его смогли остановить, и уже миг спустя стоял перед замершим от неожиданности Фитилем.

Умом Сенька понимал, что перед ним Фитиль, но в этот раз он видел его как-то по-другому. Фитиль, которого он знал, был модно одетым и надменным, с высокомерно приподнятыми бровями и взглядом, который давил на Сеньку почти физически. Сейчас же глаза волка видели перед собой просто гладколицего худого парня с прищуренными глазами. Фитиль сидел за массивным письменным столом; перед ним лежали аккуратные пачки денег, счетная машинка и новенькие колоды карт.

Фитиль вздрогнул всем телом. Сенька прижал уши к голове и раскрыл рот, собираясь торжествующе спросить: «Ну, что, испугался?» Вместо этого у него вырвалось тихое, угрожающее рычание.

– Хорошая собачка, – неестественно-спокойным голосом проговорил Фитиль и, не шевелясь и не меняя интонации, спросил у кого-то из своих подручных: – Чей это кабысдох?

– Ничей, – отозвался приглушенный голос из коридора. – Забежал с площадки, когда Тюлька уходил.

– Ну, так выведите его кто-нибудь отсюда. Может, он бешеный.

– Не похоже. Уж больно он для беспризорного чистый, – поощренный молчанием Фитиля, голос из коридора окреп и продолжил уже увереннее: – И не отощавший. И, гля, у него на лапе какая-то хреновина типа браслета.

Сенька опустил глаза и с удивлением обнаружил, что правую лапу и впрямь плотно обхватывает кольцо из блестящего металла. Фитиль тем временем осторожно привстал. Сенька мгновенно вскинул голову и зарычал.

– Хорошая собачка, – пробормотал Фитиль, плюхаясь на место.

Патовая ситуация – бледный Фитиль, окаменевший на стуле, и Сенька напротив него, оскалившийся клыкастой пастью, – длилась несколько долгих минут. Наконец Сенька решил, что попугал Фитиля достаточно и пора уже и восвояси. И тут его взгляд скользнул по широкому подоконнику. Среди окурков и пустых пивных банок валялся пыльный бархатный футляр, в котором несколько недель назад он принес дедовы медали.

Не успев даже толком подумать, Сенька рванул к подоконнику и попытался схватить футляр. Когти лап бестолково царапнули бархатную поверхность, но находку не захватили.

«Прикольно, конечно, быть собакой, но сейчас мне нужны нормальные руки», – рассердился про себя Сенька.

Стоило только об этом подумать, как позади раздался громкий «ах» вперемешку с матом. Сенька обернулся и встретился глазами с порядком испуганным, но при этом здорово разозленным Фитилем.

– Ты?! – выдохнул тот. – Как ты?.. Да я тебя!..

Не дожидаясь окончания фраз, явно не обещающих ничего хорошего, Сенька схватил футляр, выскочил в коридор, легко оттолкнул всё еще не пришедшего в себя от изумления помощника Фитиля и бросился вон из квартиры. Серебристый кастет больно впивался в кожу.

В том, что за ним побегут, Сенька не сомневался. В том, что догонят, – тоже. Но он продолжал бежать со всех ног.

Впереди, в прорехах густой зелени тополей, показались стеклянные витрины универсама «Волжанка», и Сенька струхнул не на шутку. Да, он почти добежал до дома – а дальше что? За хлипкой дверью их с матерью квартиры от Фитиля не спрячешься!

Не надо было отвлекаться! Споткнувшись, Сенька полетел на землю и больно ударился головой о какую-то голубоватую металлическую махину, вспугнув прислонившегося к ней дремавшего алкаша.

– Гад! Тварь! – посыпались на Сеньку ругательства нагнавшего его Фитиля. Вслед за ругательствами посыпались удары и пинки.

Сенька скорчился на земле, пытаясь таким образом уменьшить объем тела, которому достаются побои, и крепко прижимал к животу бархатный футляр. Мысли о сопротивлении, возникшие было на миг от больно вонзившегося в руку кастета, почти немедленно исчезли.

Увлекшийся Фитиль остановился, только полностью выдохнувшись. Сенька, не шевелясь, лежал на земле.

– Ну, урод, говори, как ты это сделал? – приподнял его с земли кредитор, схватив за отворот футболки.

– Что сделал? – просипел Сенька, повиснув кулем.

– Сам знаешь что. Как ты в собаку превратился?

«А я реально в собаку превратился?» – удивился Сенька, сплевывая идущую носом кровь.

Он зажмурился, вспоминая то восхитительное ощущение свободы и смелости, когда он был волком, – и вдруг услышал, как Фитиль резко выдохнул.

Сенька открыл глаза – и понял, что мир снова стал черно-белым, а запахи очень резкими. Он вскочил на крепкие лапы и с упоением зарычал, глядя на Фитиля.

– Всё, всё, тихо… Я уже ухожу… – зашептал вмиг побледневший Фитиль, испуганно пятясь прочь от Сеньки, и пятился, пока не скрылся за углом.

Балваныч встряхнул головой, не веря своим глазам – вместо избитого паренька на его месте появился то ли волк, то ли большущий пес! А потом тот снова превратился в избитого парнишку – и рухнул на асфальт.

Балваныч подхватил парня под мышки и волоком утащил его в сторонку. Опустился рядом, зашарил по карманам.

– Сейчас, сейчас, – торопливо приговаривал он, – сейчас найду это зеркальце и милицию вызову.

– Не надо милицию, – с трудом вымолвил избитый парнишка.

– Да, верно, лучше скорую, – взволнованно согласился Балваныч, продолжая искать по карманам смзс-ку.

Ее подарили ему на заводе, когда он выходил на пенсию, и Балваныч, хоть никогда ей и не пользовался, таскал смзс-ку с собой. Только вот сейчас Балваныч никак не мог вспомнить, а не продал ли он часом чудо-зеркальце, когда трубы особенно горели, чтобы прикупить себе бутылочку ферментов.

Вместо смзс-ки рука нашарила монеты.

Точно! Зачем скорая, если у него есть газировка!

Балваныч подошел к автомату, бросил в прорезь копейку. Автомат заурчал, послышался звук льющейся газировки. Через несколько мгновений Балваныч уже подносил к губам парнишки стакан с прозрачной шипучей жидкостью.

– Ты пей, пей, – приговаривал он, поддерживая пареньку голову. – Как звать-то тебя?

Парнишка с трудом осушил стакан до дна и бессильно откинулся на землю, пробормотав:

– Сенька я.

Но уже через пару минут он осторожно, с опаской поднялся на ноги, удивленно ощупал себя и затем уставился на Балваныча круглыми глазами.

– Эй, ПалВаныч! – закричал тут кто-то издалека.

Это был дядя Коля; в одной руке он нес пакет с рыбой, распространяющий крепкий копченый аромат, в другой – мятую оранжевую каску.

– Чего тебе? – откликнулся Балваныч.

Дядя Коля подошел, поставил пакет на горячий асфальт, подозрительно посмотрел на взъерошенного Сеньку и повернулся к Балванычу.

– Ты зачем у меня давеча про ноги выпытывал?

– Проверить кое-что хотел.

– Чего?

– Теорию одну, – важно надул щеки Балваныч.

– Ты не темни, ПалВаныч, говори как есть.

– Значит, такое дело, Колян. Видишь газировку? Вот от нее все болячки и проходят. От той, что без сиропа. А от газировки с сиропом тут же хужеет.

– Да ну тебя, – сердито отмахнулся дядя Коля.

– Не хочешь – не верь. Только вот парень этот, – и Балваныч, не глядя, махнул рукой на Сеньку, – совсем недавно избитый был, да так, что рукой не шевельнуть. Зато после газировки – как новенький. А если с сиропом хлебнуть, то тебя так скрутит, что свет будет не мил. Наверное, там какие-то особенные ферменты…

Дядя Коля собрался было открыть рот и во всеуслышание заявить, что таких чудес на свете не бывает, да так и застыл с раскрытым ртом, глядя на что-то позади Балваныча.

Балваныч обернулся и увидел, что Сенька вертел что-то блестящее в руке и через каждые несколько секунд то пропадал, и на его месте возникал волк, то снова появлялся.

– Во дела, – пробормотал дядя Коля. – Тогда и мне удивляться нечего! Ну-ка, Балваныч, посмотри!

С этими словами дядя Коля водрузил поверх своей дачной панамки оранжевую каску – и исчез. Потом появился – уже с каской в руках.

– Ничего не понимаю, – заявил дядя Коля, вертя в руках каску.

– А я, кажется, понимаю, – задумчиво протянул Балваныч, вспоминая, как газировка без сиропа лечила и его, и ноги дяди Коли и даже избитого Сеньку. – Похоже, это волшебные вещи.

– Да нет, – недоверчиво откликнулся дядя Коля. – На чудо-продукции обязательно должна стоять особая печать ГОСТа, марка изготовителя и штамп Министерства по чуделам. А на этих – ничего!

– Ты что же хочешь сказать – что наши вещи не волшебные? – спросил Балваныч.

Дядя Коля промолчал. Спорить с тем, что вещи волшебные, было трудно – слишком уж давили очевидные факты.

– Тогда откуда они тут взялись? – продолжил через минуту он. – И почему на них ни штампов, ни печатей? Неужто кто-то подпольно делает чудо-вещи? Ну, как паленую водку самогонщики. А тут получается – чудогонщики.

– Нет, – вмешался в их разговор незнакомый голос. – Никаких чудогонщиков не существует.

Балваныч обернулся и увидел, что к ним направляется молодой мужчина в легких летних брючках и рубашке с короткими рукавами. В руках у него пищал непонятный прибор, а на ногах… Балваныч разинул рот – на ногах у того почему-то были валенки!

– А ты кто такой будешь? – осведомился дядя Коля, хмуро разглядывая незнакомца.

– Скребцов Игорь Дмитриевич, я из отдела чудо-реагирования, – новоприбывший оглядел вытянутые лица, бросил короткий взгляд на тихо попискивающий у него в руках прибор и продолжил: – В соответствии с пунктом шестым, подпунктом «г» постановления Министерства по чуделам, гражданские лица, в непосредственном владении которых оказались волшебные предметы, обязаны оказывать полное содействие сотруднику отдела в изъятии этих предметов.

– Чего? – отозвался Балваныч.

– На Поволжской чудобыче произошла утечка сырой энергии, – пояснил Игорь, поняв, что формализмом тут не отделаешься. – И вся эта энергия ударила по Приволжску.

– И чем это нам грозит? – обеспокоился дядя Коля.

– Эта энергия прожигает дыры в чудо-реальность, и оттуда в наш мир забрасываются так называемые якоря, за которые кусочек нашего мира утягивает туда. Волшебные вещи, которые оказались у вас в руках – каска-невидимка, кастет-оборотень, живая и мертвая вода, – они совсем не такой природы, как вещи, которые мы изготовляем здесь по нашим чудо-технологиям. Это как раз те самые якоря. И Приволжск уже наполовину засосало.

– Да ладно сказки рассказывать, – отмахнулся дядя Коля.

– Это не сказки, – покачал головой Игорь. – В Китеж-граде, например, именно это и произошло.

– Так это когда было! – вмешался тут Сенька. – Давно!

Игорь мог бы рассказать, что схожий инцидент случился всего пару лет назад в закрытом северном поселке Красногвардейский-433, просто его исчезновение удалось скрыть. Скрыть исчезновение целого города не выйдет.

На асфальт упала тень. Игорь поднял голову и увидел – в небе над ними пролетело что-то, здорово похожее на палас.

– Вот вам и доказательство! – воскликнул Игорь. – Уже и ковер-самолет появился! Явный признак того, что город самое малое наполовину утянуло в чудо-реальность.

– И что же делать? – всполошился Балваныч.

– Нужно срочно уничтожить волшебные вещи, – просто ответил Игорь.

Сенька крепче сжал в руке кастет, дядя Коля с Балванычем переглянулись.