Сновидения Робертс Нора

– Ах, счастливые воспоминания… – проговорил Рорк. – Помнится, в декабре всегда была самая работа, когда я мальчишкой за этими бумажниками гонялся.

– Воображаю… Когда я еще трудилась на земле, в декабре, бывало, только успевай разгребать рапорты о разбоях, карманных кражах и вырванных из рук сумочках.

Она пристроила на елку веселого пузатого Санта-Клауса.

– Потом, по мере приближения Рождества, растет число бытовух, пьяных ссор и хулиганства, неудачных самоубийств, убийств и на десерт – убийств с последующим самоубийством.

– Легавый ты мой, – с нежностью проговорил он. – До чего же жизнеутверждающие мысли посещают эту женщину в преддверии праздника!

– А мне нравится.

– Убийство с последующим самоубийством? Извини, дорогая, но вынужден тебя разочаровать. Может, на следующий год?

– Нет, мне Рождество нравится. А раньше не нравилось. Ну… в детстве, после Ричарда Троя, – уточнила она. – Он обычно уходил, снимал какую-нибудь бабу, трахался с ней. И если подумать, это еще было счастье. А потом… В приемной семье Рождество всегда было каким-то странным периодом, а в приюте оно повергало меня в глубочайшую депрессию. Так что в числе любимых праздников оно у меня никогда не было.

– У меня тоже Рождество никогда не ассоциировалось с жареным гусем и сливовым пудингом. Обычно я заваливался к какому-нибудь дружку либо мы компанией просто болтались по улицам.

– И охотились за очередными лопатниками.

Он весело взглянул на жену.

– Ну, надо же было как-то праздник отметить!

– Да, без этого нельзя. Я обычно брала дежурство, чтобы сотрудники, у которых были семьи, могли встретить праздник дома. А уж когда мы подружились с Мейвис, мы всегда что-нибудь придумывали. – Она внимательно посмотрела на серебристого оленя. – Почему это называется оленьей упряжкой? Что это за слово такое?

– Чтобы Санта мог управлять санями, ему требуется оленей запрячь. Это называется упряжка.

Ева покосилась.

– Точно. В общем, для нас с Мейвис Рождество всегда означало в первую очередь обильные возлияния.

– Можем возродить традицию. – Рорк подлил ей шампанского.

– Однажды она вытащила меня на каток. – От воспоминаний Ева рассмеялась и – какого черта? – выпила еще. – Мы уже успели изрядно поднабраться, иначе ей было бы ни за что меня не уговорить.

– Я много дал бы, чтобы на это посмотреть.

– Она, надо сказать, каталась лихо. А какое на ней было пальто! Розовое с фиолетовыми цветами по всему подолу – с ума сойти! А волосы она покрасила в красный и зеленый – цвета Рождества.

– В этом она и сейчас не изменилась. Я все думаю: ведь надо же было раздобыть себе это жуткое серое пальто, которое ты у нее тогда одолжила! – Он достал из кармана пуговицу, с которой не расставался, ту самую, что отлетела от злополучного пальто, когда они впервые встретились.

– Наследие тех времен, когда она была воровкой. Она называла его «растворись в толпе и не выделяйся».

– А… Тогда все ясно. – Рорк убрал пуговицу назад. – И как ты, лейтенант, чувствовала себя на льду?

– Главное – держать равновесие и двигаться. Я не падала. Мейвис тоже не падала бы, если бы ее не тянуло на все эти вычурные вращения, из-за которых то и дело она плюхалась на попу, а то и лицом вниз. Она вся была в синяках, но даже через час этого катания мне пришлось уводить ее силком. Лед, кстати, такой холодный!

– Да, я слышал. Надо как-нибудь попробовать.

– Покататься на коньках? – Она взглянула с неподдельным ужасом. – Ты? Со мной?

– То есть мы с тобой. Как-то зимой мы с Брайаном и еще кем-то из ребят стащили несколько пар коньков. Лет нам было по четырнадцать-пятнадцать. Вздумали поиграть в хоккей. По дублинским правилам. Что означает – без всяких правил. Господи, какие у меня потом были синяки!

– Ну, разве что в хоккей, – задумалась Ева, продолжая наряжать елку. – По крайней мере, в этом есть какой-то смысл. А просто катание – это значит привязать на ноги пару лезвий и выписывать круги по замерзшей воде. Какой в этом смысл?

– Как какой? Расслабиться, потренироваться, повеселиться.

– Кажется, мы тогда изрядно повеселились. Но мы были пьяны. Во всяком случае, под градусом. Помнится, в довершение всего мы вернулись ко мне и наклюкались по полной. Теперь это ее квартира, она там живет. Вместе с Леонардо и Беллой. Если подумать, это даже как-то странно.

– Жизнь не стоит на месте, она меняется. – Рорк помолчал, чокнулся с ней шампанским. – Точнее сказать, мы сами ее меняем.

– Наверное. – Она поняла, что тоже немного пьяна, и это было чудесно. – Взять нас с тобой. Мы наряжаем елку. Наверное, и они купили елку себе в дом, который когда-то был моим. Она и в те времена притаскивала жиденькую искусственную елочку, из года в год, и не отставала, пока я не соглашалась ее поставить. А потом сразу уносила – знала, что иначе я ее просто выкину на помойку. Но я сейчас думаю, она была права: это добавляло в атмосферу немного праздника.

Рорк обнял ее за плечи.

– Надо их пригласить. Выпить по случаю скорых праздников. Посидим вчетвером, только мы и они. Нет, впятером, у них же ребенок.

– Было бы здорово. – Она прижалась к нему, рассматривая зажженную гирлянду и макушку. – И елка у нас получилась хорошая. Мы с тобой не хуже эльфов. Мы ведь позовем гостей, да? Закатим гулянку с кучей близких друзей, вкусной едой и таким количеством выпивки, чтобы все танцевали как безумные.

– Позовем. Если ты заглянешь к себе в календарь – который ты так упорно игнорируешь, – то увидишь, что гости туда уже внесены.

– Если, как ты говоришь, я игнорирую календарь, откуда, по-твоему, я знаю про гостей?

– Догадалась.

Поскольку он был прав, Ева просто рассмеялась и развернулась к нему лицом, обхватив за пояс.

– А знаешь, что мне после всего этого хочется? После елки, после воспоминаний… При мысли о предстоящей грандиозной вечеринке? Мне хочется заняться с тобой сексом, да еще каким…

Она запрыгнула на него, обхватив ногами, и повалила на постель. Галахад проснулся, смерил их возмущенным взглядом и спрыгнул на пол.

– И каким же? – поинтересовался Рорк.

– Сейчас увидишь. Скажи, если будет больно.

Она завладела его ртом – лучшее начало, – легонько куснула, едва коснувшись зубами, после чего жадно впилась в губы, и их языки встретились.

Это было все, что ей нужно от жизни.

Можно было отбросить все неудачи и разочарования прошедшего дня, даже скорбь, которую она носила в себе и изо всех сил держалась, чтобы не дать этой скорби выйти на поверхность и помешать расследованию. Здесь, с ним, эмоциональное истощение, которое она испытывала с момента обнаружения двенадцати несостоявшихся жизней и неосуществленных надежд, немного отступило. Здесь было счастье. И она возьмет его и не упустит. И только будет смотреть, как оно распускается подобно цветку.

Ощущение под собой его сильного тела. Быстрые, умелые прикосновения его рук. И долгий, прожигающий насквозь поцелуй.

Он почувствовал, как она расслабилась, как из нее ушло напряжение, тревога, не покидавшая ее даже когда они наряжали елку. С нее словно пали оковы, слетели в сторону. Теперь это была просто его Ева, его женщина, теплая и пылкая. Пьющая его любовь и отдающая свою.

Он выдернул ее рубашку из-под ремня, сгорая от нетерпения добраться руками до ее кожи – такой гладкой кожи на этой длинной, узкой спине. И, к своему изумлению, обнаружил, что она так и не сняла кобуры, а они этого даже не заметили.

– О черт! – проворчал Рорк, ища застежку.

– Фу ты! Забыла. Погоди! Сейчас.

– Нашел. – Он высвободил ее плечи. Проигнорировал ее недовольное выражение, когда скинул кобуру на пол. – Теперь вы безоружны, лейтенант.

– Оружие сейчас нужно тебе.

Он рассмеялся и перекатился, меняясь с ней местами.

– Когда ты со мной, оружие у меня всегда наготове. Мой любимый коп.

Теперь уже он покусывал ей губы, одновременно расстегивая ее рубашку.

– Да ты все еще в костюме! – возмутилась она и стала стягивать с него пиджак. – Сколько же на тебя надето!

– Спешить нам некуда.

– Это ты за себя говори.

– Ах, вот так, значит? – Он с готовностью подчинился, просунул руку в ее расстегнутые брюки и мигом довел ее до оргазма.

Когда она вскрикнула от удивления и блаженства, он приник губами к ее шее.

– Никакой особой спешки.

Он нащупал губами ее трепещущий пульс, затем переместился к груди, такой крепкой, такой гладкой, под которой отбивало ритм ее сердце.

Ее тело всегда доставляло ему неизъяснимый восторг и изумление. Такое стройное, крепкое. Тренированные мышцы под шелковистой кожей. Он знал, где прикоснуться, чтобы заставить ее затрепетать, и где поцеловать, чтобы у нее перехватило дыхание.

Сейчас он проделывал и то и другое, одновременно сдергивая с себя одежду, пока она судорожно освобождалась от своей.

Вот он, мой мужчина, подумала она, вот он, обнаженный и жадный до ее тела. Знакомый до последней клеточки – и оттого еще более желанный. Роскошные волосы, рассыпавшиеся по ее коже, могучие плечи, узкие бедра.

Она обхватила пальцами его «оружие» и готова была направить в себя, но он вместе с ней приподнялся. Ее руки тесно сомкнулись вокруг его шеи и крепче притянули к себе.

И она слилась с ним.

По ее телу проходили блаженные вибрации, она опустила голову и прижалась лицом к его плечу. Ее охватила непередаваемая гамма чувств, и казалось, что отдать – и взять – больше того, что уже отдается, уже невозможно.

Потрескивающий огонь отбрасывал тени и озарял спальню приглушенным светом. Елка мерцала радостными огоньками.

И снова их губы встретились и застыли.

Она двигалась с ним в такт. Она была вся вокруг него. Потом ладонями обхватила его лицо, отчего сердце его забилось еще чаще.

Только с ней у него происходило это слияние любви и вожделения. Только она умела предугадать любое его желание, исполнить любую прихоть, даже такую, о какой он и сам не помышлял.

Она изогнулась дугой, охваченная экстазом. Свет очага пронизывал ее волосы и придавал глянцевый блеск коже. Он в последний раз приник губами к ее шее – чтобы ощутить ее вкус, унести его с собой на вершину блаженства. И достиг пика одновременно с ней.

Все симпатичные девочки сидели на полу кружком, скрестив ноги. Трех она узнала – Линь, Лупа и Шелби. На всех остальных были маски. С изображением ее, Евиного, лица.

– Мы все равно все одинаковые, – обратилась к ней одна. – Под маской. Мы все одинаковые, пока ты все про нас не узнала.

– Мы узнаем, как вас звали. Как вы выглядели, кем были. И найдем, кто вас убил.

– Я всего лишь хотела немного поразвлечься. Мои предки такие строгие, такие старомодные! – Линь надула губы, пожала плечами. – Мне надо было показать им, что я больше не ребенок. Это не должно было случиться. Это нечестно!

– Вера – такой отстой! Высшая сила какая-то… – Шелби презрительно фыркнула. – Жизнь тоже дерьмо. А смерть – дерьмо в квадрате. Верить нельзя никому, – поведала она Еве. – Такие дела. Да вы и сами знаете.

– А кому ты верила? – спросила Ева.

– Людям надо верить! – возразила Лупа. – Беда может случиться даже с хорошим человеком. А большинство людей хорошие.

– Большинство людей – сволочи и думают только о себе, – заявила Шелби, но по щекам ее текли слезы. – Будь у меня нож, как у тебя, я бы сейчас здесь не сидела. Тебе просто повезло. А у меня и шанса-то не было, причем никогда. Всем на меня наплевать.

– Мне не наплевать! – сказала Ева. – Мне совсем не наплевать.

– Это только работа. Мы – твоя работа.

– Я потому и делаю свою работу хорошо, что мне не наплевать. И я – все, что у тебя есть, девочка.

– Да ты такая же, как мы! И даже хуже, тебе еще до нас далеко! – огрызнулась Шелби. Сколько горечи, подумала Ева. – Тебе даже имени не дали. Ты носишь придуманное имя.

– Давно уже нет. Теперь это мое настоящее имя. Я сама сделала себя такой, как сейчас.

Все сидящие кружком девочки уставились на нее. И хором произнесли:

– А у нас уже не будет шанса сделать из себя что-то стоящее.

Она вздрогнула и проснулась. На кровати бочком сидел Рорк, полностью одетый, и гладил ее по щеке.

– Проснись же!

– Уже. Я уже проснулась. – Ева села, стряхивая с себя остатки печального сна и испытывая облегчение от того, что Рорк рядом. – Кошмар приснился. – И все равно ей было приятно, что он ее утешает и что кот тычется ей головой в бедро и пробирается на колени. – Игры подсознания. Немного бреда для промывки мозгов с утра пораньше. Я в порядке.

Рорк взял ее за подбородок и вгляделся в лицо, легонько поглаживая милую ямочку. Убедившись, что с ней действительно все в порядке, кивнул.

– Тогда – кофе.

– Это как глоток воздуха.

Он встал, чтобы принести кофе, а заодно дать ей минутку окончательно прийти в себя.

Ева села и, поглаживая кота, стала проигрывать в уме свой сон.

– Все жертвы сидели кружком, – стала она рассказывать, когда Рорк опять вошел. – Те, кого мы еще не опознали, были в масках с моим лицом.

– Неприятно.

– Странно, но… пожалуй, объяснимо. Пропавшие и безымянные. Я и сама была такая. – Она взяла из его рук кофе и отпила. Кофе был черный и крепкий. – Говорила в основном Шелби Стубэкер, очень зло говорила. Кому она доверилась? Кому она верила настолько, что позволила усыпить свою бдительность? Потому что я убеждена, что и бдительность, и инстинкт самосохранения у нее были очень развиты.

– Кому-то, кому верила. Или про кого думала, что сможет манипулировать. Как она манипулировала Клиппертоном.

– В расчете на порцию дури? Да, такое возможно.

Ева обернулась на экран, на котором беззвучно бежали финансовые отчеты.

– Давно на ногах?

– Не очень.

– Пожалуй, и мне пора. Спасибо за кофе! – Она перевернула кота на спину, почесала его толстое брюхо и встала.

Выйдя из душа, вся теплая после сушильной колонки, в кашемировом халате, она застала Рорка за телефонным разговором. На столе стояли две накрытые тарелки и кофейник – а по экрану продолжали ползти строчки цифр и символов.

Просто гений по части нескольких дел сразу, подумала Ева.

Она села рядом и аккуратно сняла с тарелки выпуклую крышку. При виде толстых французских тостов[4] и плошки с разными ягодами, а не овсянки, чего она больше всего опасалась, Ева, глотая слюнки, поерзала на стуле.

Она подцепила малинку, налила себе еще кофе – а Рорк тем временем завершил разговор.

– Я решил, что после утренней промывки мозгов ты заслужила французские тосты.

– Пожалуй, надо каждый день так просыпаться. Ну что, уже прикупил какую-то солнечную систему?

– Всего лишь небольшую планету. – Он протянул ей сироп и смотрел, как она макает в него поджаренный хлеб. – На самом деле я говорил с Каро – надо было кое-какие изменения в график внести.

Его сверхэффективная помощница умела корректировать его график в любое время суток и в любом положении, хоть балансируя на огненном шаре.

– Только ради моих дел свои не отменяй, ладно?

– Мне надо было освободить немного времени утром. Как я понимаю, ты сегодня сначала поработаешь дома?

– Собиралась.

– Вот и я собираюсь. Если от меня будет толк, можно будет и еще кое-какие дела отложить. Все равно мы не можем начать работы в здании, пока идет следствие, – добавил он. – А если не столь прагматично, то я и сам не мог бы там ничего начать, пока ты работаешь над делом. Конечно, мне эти девочки не настолько близки, как тебе, но…

– Ты же их нашел.

– Вот именно. И не меньше твоего хочу знать, как их звали, как они выглядели. И видеть, как их убийца получает по заслугам. В этом здании мы хотим учредить заведение, призванное давать приют подросткам, всем униженным и оскорбленным. Чтобы им было где почувствовать себя в безопасности. И двенадцать погибших девочек словно служат олицетворением этой миссии.

Она почувствовала, что обязана раскрыть дело. Обязана не только убитым девочкам и тем, кто их потерял, но и Рорку.

Ему хочется создать что-то хорошее, что-то действенное и нужное. А ей хочется раскрыть дело, чтобы он мог осуществить свою затею.

– Тот, кого мы ищем, жил там или работал. Это, конечно, догадки, но они имеют под собой основания. Выбор у нас не слишком велик. К тому же если прикидки Девинтер и Членоголового окажутся верны и все останки были замотаны в пленку и спрятаны пятнадцать лет назад, то мы знаем, когда примерно убийства прекратились. Стало быть, поиски надо сфокусировать на тех воспитанниках или работниках Обители, кто вскоре после этого умер, переехал или сел в тюрьму.

– Либо стал прятать свои жертвы в другом месте.

– Я об этом думала. – Ева завтракала, а кот бросал на нее взгляды, исполненные надежды вперемежку с возмущением. – Но зачем ему было это делать? Все же было отработано. Здание опечатано, покупателей на него нет, никто с ним ничего делать не собирается. И этим девочкам оно не чужое. Именно сюда шли эти униженные и оскорбленные. Он знал, как туда проникнуть, ему там все знакомо. Зачем искать другое место, ведь более подходящего ему не найти?

– Будем надеяться, что ты права.

– Если по какой-то причине он переехал, то стал бы искать себе что-то подобное в новом месте. Но пока что я не нашла в базе никаких схожих преступлений. И не думаю, что он соорудил еще один мавзолей.

Нет, подумала Ева, второй раз он бы с этим не справился.

– Это место ему фактически с неба свалилось, – заметила она. – Такие удобные варианты так просто не найдешь. Но я согласна, в этой версии есть еще белые пятна, – добавила она, жуя хлеб с сиропом. – Возьмем хотя бы Лемонта Фрестера. Он заработал кое-какие деньжата, повсюду разъезжает. Если он больной на всю голову маньяк, он вполне мог бы злодействовать по всему миру.

– Эта мысль меня радует.

– Я к нему приглядываюсь, но сомневаюсь, чтобы кто-то мог проделывать такие штуки на протяжении долгого времени. Да еще такой, как он – то есть человек публичный, который сам себя выставил на всеобщее обозрение. Верится с трудом. Я не говорю, что это невозможно, но больно уж сложно.

– Ты его сегодня допрашиваешь?

– Собираюсь. А еще хочу потеребить Девинтер и ее ребят, потом известить родственницу Лупы Дайсон и посмотреть, не потянется ли оттуда какая ниточка. Еще хочу поглубже покопать в БВСМРЦ… Да много чего я хочу. А самое главное – установить личности остальных девяти жертв. Так что я, пожалуй, примусь за дело.

Она встала и направилась к гардеробной.

– Черные брюки типа джинсов. Облегающие, – подсказал Рорк. – С черной курткой – той, короткой, с кожаной отделкой и молниями на рукавах. Черная майка без рукавов и с глубоким вырезом. И черные ботинки типа мотоциклетных. Брюки заправь в них.

Она остановилась перед гардеробной, слушая его рекомендации.

– Хочешь, чтобы я была вся в черном? Любишь ты на мне игру цвета, ничего не скажешь.

– В данном случае играть будут линии кроя и фактура, а также абсолютно черный цвет. Будешь, в некотором роде, источать опасность.

– Да? – Она оживилась. – Это как раз по мне.

– Когда оденешься – я буду у себя в кабинете.

Она схватила порекомендованные мужем вещи, оделась, после чего с любопытством оглядела себя в зеркале. Да уж, Рорк, как всегда, попал в точку. Вид и впрямь был несколько угрожающим.

Внутренне надеясь, что ей представится шанс сыграть на этом образе, Ева вошла к себе в кабинет. Села за стол и вывела на экран результаты автоматического поиска. Пробежав глазами список из остававшихся шестидесяти трех имен, она выяснила, что четверо скончались в течение четырех лет после убийств, а значит, их можно было считать вероятными кандидатами в подозреваемые. Потом она выделила всех, кто отбывал срок, а уже из них, в отдельную категорию, – осужденных за насильственные преступления.

После этого она стала искать любые указания на какие бы то ни было строительные навыки, затем отметила среди них тех, кого Пибоди с Рорком установили как бывших сотрудников центра.

– Мог быть и не один, – сказала она, когда вошел Рорк. – Кто-то убивает, а кто-то подчищает, или то и другое вместе. Мне эта версия не нравится, потому что двоим труднее на протяжении долгого времени подавлять желание убивать и держать потом рты на замке.

– А может быть так, что один уже умер или сидит.

– Да, это стоит рассмотреть. Обычно в таких парах один доминирует, а второй ему подчиняется. – Ева побарабанила пальцами по столу. – Скажем, старший по возрасту, вызывающий доверие сотрудник играет на темных сторонах какого-то парня. Такое может быть. Но это, опять-таки, предполагает сохранение тайны на протяжении длительного времени, а, как правило, двоим это не всегда хорошо удается, особенно если кто-то из них в тюрьме. С другой стороны, двое действуют эффективнее одного. К девочкам надо подобраться, потом убить и спрятать. Это большая работа.

– Если в радость, то это и не работа вовсе.

– Да, тут ты прав. А он наверняка ловил кайф. Невозможно делать что-то из раза в раз, если тебе это не нравится. Или если тебя не принуждают. Вот ты и делаешь, пока что-то или кто-то тебя не остановит.

Она махнула на экран, куда вывела изображение трех лиц и три имени.

– Три хронические беглянки. Одна точно наша. Конечно, это всего лишь гипотеза, но думаю, по меньшей мере одна находится сейчас у Девинтер в лаборатории. Пошлю антропологу, вдруг да поможет.

– Может, дашь мне часть из списка воспитанников мужского пола? Я бы к ним повнимательнее пригляделся. В течение дня, как выдастся свободная минутка.

– Ладно. Перегоню тебе несколько фамилий с их данными. Если руки не дойдут – дай мне знать. А сейчас я побежала. Я сговорилась с Пибоди, что мы встретимся у Розетты Вега. Оповестим ее о находке и посмотрим, вдруг ей будет что сказать.

– А Фрестер сегодня днем выступает в главном банкетном зале отеля «Рорк-палас». Зал заказан.

Ева подняла задумчивый взор.

– Правда?

– Поразительное совпадение, да? Это лекция на официальном ланче, мероприятие будет идти с двенадцати до двух. Я понятия не имел. В такие мелочи, как бронирование помещений под мероприятия, я не вникаю, но я решил поинтересоваться, чем он намерен заняться в Нью-Йорке, – и вот пожалуйста. После его выступления предусмотрено двадцать минут на вопросы и ответы.

– Очень кстати. Вопросы к нему у меня как раз есть. Спасибо. Ну, я пошла.

– Как будут появляться новые имена жертв, присылай мне, хорошо?

– Ладно. – Она положила руки ему на плечи. – Иди покупай свою солнечную систему.

– Надо еще подумать, куда я ее втисну.

– Это правильно. – Она поцеловала мужа и отправилась сообщать несчастной женщине, что она может распрощаться с последними надеждами, за которые столько лет отчаянно держалась.

Ева втиснула машину в ряд машин, запаркованных вдоль тротуара. Зажиточный район, отметила она. Симпатичные, чистенькие таунхаусы и кондоминиумы, сверкающие витрины магазинов, кафе и ресторанов. Собачники, няньки, прислуга уже вовсю занимались своими обычными для этого часа делами, наряду со спешащими на работу немногочисленными мужчинами и женщинами в дорогих пальто и дорогой обуви.

Одно из дорогих пальто скользнуло в пекарню, и до Евы донесся запах свежей выпечки. Слуха коснулся гомон бегущих на занятия школьников, многие из которых были в щегольской форме.

Тут из-за угла вывалилась Пибоди в своем мешковатом фиолетовом пальто и ковбойских сапогах розового цвета.

– Вроде и не так холодно… – были ее первые слова. – Может быть. Морозно, но жить можно. Не думаю, что… – Она замолчала и, как какой-нибудь ретривер, повела носом. – Чуешь? Это вон из той пекарни. Господи, ты чувствуешь этот запах? Мы должны…

– Нельзя приходить к человеку, чтобы сообщить о смерти племянницы, и приносить с собой запах сдобных булочек.

– Скажи уж – сдобную задницу. У меня такое ощущение, что я от одного этого запаха уже пару фунтов прибавила.

– Тогда давай спасем твою задницу от лишних фунтов и сделаем то, зачем пришли.

Ева подошла к двери одного из тех самых симпатичных таунхаусов и нажала кнопку звонка.

Вместо обычного электронного контроля безопасности практически сразу распахнулась дверь. Перед ними стояла приятная, привлекательная женщина в сером костюме.

– Забыла свой… – начала она и осеклась. – Ой, прошу прощения. – Она пригладила черные вьющиеся волосы. – Я думала, дочь вернулась. Вечно что-нибудь забудет, как в школу идет, вот я и… Ой, простите, – снова сказала она со смехом. – Чем могу вам помочь?

– Вы – Розетта Деладжо?

– Да, это я. Вообще-то, мне самой через несколько минут уходить, иначе на работу опоздаю. Так что…

– Я лейтенант Даллас, а это детектив Пибоди. – Ева достала жетон. – Управление полиции и безопасности Нью-Йорка.

Женщина взглянула на жетон и медленно подняла глаза на Еву. Беспечный смех в ее глазах потух и уступил место старому, вспыхнувшему с новой остротой горю.

– О… О, Лупа. – Она поднесла руку к сердцу. – Вы насчет Лупы, да?

– Да, мэм. Мне очень жаль, но…

– Пожалуйста, не нужно. Не надо ничего говорить мне здесь. Входите, пожалуйста. Давайте присядем. Я сейчас кликну мужа, и мы присядем. И вы мне расскажете, что случилось с Лупой.