100 стихотворений, которые растрогают самых суровых мужчин (сборник) Уайльд Оскар
© Новгородова М. И., 2016
© Пастернак Б. Л., наследники, 2016
© Видревич И., составление, комментарии, 2016
© ООО «Издательство «Э», 2016
* * *
Антон Дельвиг
6 (17) августа 1798, Москва –14 (26) января 1831, Санкт-Петербург
Разочарование
- Протекших дней очарованья,
- Мне вас душе не возвратить!
- В любви узнав одни страданья,
- Она утратила желанья
- И вновь не просится любить.
- К ней сны младые не забродят,
- Опять с надеждой не мирят,
- В странах волшебных с ней не ходят,
- Веселых песен не заводят
- И сладких слов не говорят.
- Ее один удел печальный:
- Года бесчувственно провесть
- И в край, для горестных не дальный,
- Под глас молитвы погребальной,
- Одни молитвы перенесть.
«За что, за что ты отравила…»
- За что, за что ты отравила
- Неисцелимо жизнь мою?
- Ты как дитя мне говорила:
- «Верь сердцу, я тебя люблю!»
- И мне ль не верить? Я так много,
- Так долго с пламенной душой
- Страдал, гонимый жизнью строгой,
- Далекий от семьи родной.
- Мне ль хладным быть к любви прекрасной?
- О, я давно нуждался в ней!
- Уж помнил я, как сон неясный,
- И ласки матери моей.
- И много ль жертв мне нужно было?
- Будь непорочна, я просил,
- Чтоб вечно я душой унылой
- Тебя без ропота любил.
Александр Пушкин
26 мая (6 июня) 1799, Москва – 29 января (10 февраля) 1837, Санкт-Петербург
«Я вас любил: любовь еще, быть может…»
- Я вас любил: любовь еще, быть может,
- В душе моей угасла не совсем;
- Но пусть она вас больше не тревожит;
- Я не хочу печалить вас ничем.
- Я вас любил безмолвно, безнадежно,
- То робостью, то ревностью томим;
- Я вас любил так искренно, так нежно,
- Как дай вам бог любимой быть другим.
«Дар напрасный, дар случайный…»
- Дар напрасный, дар случайный,
- Жизнь, зачем ты мне дана?
- Иль зачем судьбою тайной
- Ты на казнь осуждена?
- Кто меня враждебной властью
- Из ничтожества воззвал,
- Душу мне наполнил страстью,
- Ум сомненьем взволновал?
- Цели нет передо мною:
- Сердце пусто, празден ум,
- И томит меня тоскою
- Однозвучный жизни шум.
Пророк
- Духовной жаждою томим,
- В пустыне мрачной я влачился, –
- И шестикрылый серафим
- На перепутье мне явился.
- Перстами легкими как сон
- Моих зениц коснулся он.
- Отверзлись вещие зеницы,
- Как у испуганной орлицы.
- Моих ушей коснулся он, –
- И их наполнил шум и звон:
- И внял я неба содроганье,
- И горний ангелов полет,
- И гад морских подводный ход,
- И дольней лозы прозябанье.
- И он к устам моим приник,
- И вырвал грешный мой язык,
- И празднословный и лукавый,
- И жало мудрыя змеи
- В уста замершие мои
- Вложил десницею кровавой.
- И он мне грудь рассек мечом,
- И сердце трепетное вынул
- И угль, пылающий огнем,
- Во грудь отверстую водвинул.
- Как труп в пустыне я лежал,
- И бога глас ко мне воззвал:
- «Востань, пророк, и виждь, и внемли,
- Исполнись волею моей
- И, обходя моря и земли,
- Глаголом жги сердца людей».
Няне
- Подруга дней моих суровых,
- Голубка дряхлая моя!
- Одна в глуши лесов сосновых
- Давно, давно ты ждешь меня.
- Ты под окном своей светлицы
- Горюешь, будто на часах,
- И медлят поминутно спицы
- В твоих наморщенных руках.
- Глядишь в забытые вороты
- На черный отдаленный путь:
- Тоска, предчувствия, заботы
- Теснят твою всечасно грудь.
- То чудится тебе…………
«Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит…»
- Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит –
- Летят за днями дни, и каждый час уносит
- Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
- Предполагаем жить, и глядь – как раз – умрем.
- На свете счастья нет, но есть покой и воля.
- Давно завидная мечтается мне доля –
- Давно, усталый раб, замыслил я побег
- В обитель дальную трудов и чистых нег.
Евгений Баратынский
19 февраля (2 марта) или 7 (19) марта 1800, село Вяжля Кирсановского уезда Тамбовской губернии –29 июня (11 июля) 1844, Неаполь
Русская песня
- Страшно воет, завывает
- Ветр осенний;
- По поднебесью далече
- Тучи гонит.
- На часах стоит печален
- Юный ратник;
- Он уносится за ними
- Грустной думой.
- «О, куда, куда вас, тучи,
- Ветер гонит?
- О, куда ведет судьбина
- Горемыку?
- Тошно жить мне: мать родную
- Я покинул!
- Тошно жить мне: с милой сердцу
- Я расстался!»
- «Не грусти! – душа-девица
- Мне сказала. –
- За тебя молиться будет
- Друг твой верный».
- «Что в молитвах? я в чужбине
- Дни скончаю.
- Возвращусь ли? взор твой друга
- Не признает.
- Не видать в лицо мне счастья;
- Жить на что мне?
- Дай приют, земля сырая,
- Расступися!»
- Он поет; никто не слышит
- Слов печальных…
- Их разносит, заглушает
- Ветер бурный.
Разлука
- Расстались мы; на миг очарованьем,
- На краткий миг была мне жизнь моя;
- Словам любви внимать не буду я,
- Не буду я дышать любви дыханьем!
- Я все имел, лишился вдруг всего;
- Лишь начал сон… исчезло сновиденье!
- Одно теперь унылое смущенье
- Осталось мне от счастья моего.
Федор Тютчев
23 ноября (5 декабря) 1803, Овстуг, Брянский уезд, Орловская губерния – 15 (27) июля 1873, Царское Село
«Я очи знал, – о, эти очи!..»
- Я очи знал, – о, эти очи!
- Как я любил их – знает бог!
- От их волшебной, страстной ночи
- Я душу оторвать не мог.
- В непостижимом этом взоре,
- Жизнь обнажающем до дна,
- Такое слышалося горе,
- Такая страсти глубина!
- Дышал он грустный, углубленный
- В тени ресниц ее густой,
- Как наслажденье, утомленный,
- И, как страданья, роковой.
- И в эти чудные мгновенья
- Ни разу мне не довелось
- С ним повстречаться без волненья
- И любоваться им без слез.
«Ты долго ль будешь за туманом…»
- Ты долго ль будешь за туманом
- Скрываться, Русская звезда,
- Или оптическим обманом
- Ты обличишься навсегда?
- Ужель навстречу жадным взорам,
- К тебе стремящимся в ночи,
- Пустым и ложным метеором
- Твои рассыплются лучи?
- Все гуще мрак, все пуще горе,
- Все неминуемей беда –
- Взгляни, чей флаг там гибнет в море,
- Проснись – теперь иль никогда…
«Не раз ты слышала признанье…»
- Не раз ты слышала признанье:
- «Не стою я любви твоей».
- Пускай мое она созданье –
- Но как я беден перед ней…
- Перед любовию твоею
- Мне больно вспомнить о себе –
- Стою, молчу, благоговею
- И поклоняюся тебе…
- Когда, порой, так умиленно,
- С такою верой и мольбой
- Невольно клонишь ты колено
- Пред колыбелью дорогой,
- Где спит она – твое рожденье –
- Твой безыменный херувим, –
- Пойми ж и ты мое смиренье
- Пред сердцем любящим твоим.
Михаил Лермонтов
3 октября (15 октября) 1814, Москва – 15 июля (27 июля) 1841, Пятигорск
Сон
- В полдневный жар в долине Дагестана
- С свинцом в груди лежал недвижим я;
- Глубокая еще дымилась рана,
- По капле кровь точилася моя.
- Лежал один я на песке долины;
- Уступы скал теснилися кругом,
- И солнце жгло их желтые вершины
- И жгло меня – но спал я мертвым сном.
- И снился мне сияющий огнями
- Вечерний пир в родимой стороне.
- Меж юных жен, увенчанных цветами,
- Шел разговор веселый обо мне.
- Но в разговор веселый не вступая,
- Сидела там задумчиво одна,
- И в грустный сон душа ее младая
- Бог знает чем была погружена;
- И снилась ей долина Дагестана;
- Знакомый труп лежал в долине той;
- В его груди дымясь чернела рана,
- И кровь лилась хладеющей струей.
«Когда волнуется желтеющая нива…»
- Когда волнуется желтеющая нива,
- И свежий лес шумит при звуке ветерка,
- И прячется в саду малиновая слива
- Под тенью сладостной зеленого листка;
- Когда росой обрызганный душистой,
- Румяным вечером иль утра в час златой,
- Из-под куста мне ландыш серебристый
- Приветливо кивает головой;
- Когда студеный ключ играет по оврагу
- И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
- Лепечет мне таинственную сагу
- Про мирный край, откуда мчится он, –
- Тогда смиряется души моей тревога,
- Тогда расходятся морщины на челе, –
- И счастье я могу постигнуть на земле,
- И в небесах я вижу бога…
Молитва
- Я, матерь божия, ныне с молитвою
- Пред твоим образом, ярким сиянием,
- Не о спасении, не перед битвою,
- Не с благодарностью иль покаянием,
- Не за свою молю душу пустынную,
- За душу странника в мире безродного;
- Но я вручить хочу деву невинную
- Теплой заступнице мира холодного.
- Окружи счастием душу достойную;
- Дай ей сопутников, полных внимания,
- Молодость светлую, старость покойную,
- Сердцу незлобному мир упования.
- Срок ли приблизится часу прощальному
- В утро ли шумное, в ночь ли безгласную –
- Ты восприять пошли к ложу печальному
- Лучшего ангела душу прекрасную.
Завещание
- Наедине с тобою, брат,
- Хотел бы я побыть:
- На свете мало, говорят,
- Мне остается жить!
- Поедешь скоро ты домой:
- Смотри ж… Да что? моей судьбой,
- Сказать по правде, очень
- Никто не озабочен.
- А если спросит кто-нибудь…
- Ну, кто бы ни спросил,
- Скажи им, что навылет в грудь
- Я пулей ранен был,
- Что умер честно за царя,
- Что плохи наши лекаря
- И что родному краю
- Поклон я посылаю.
- Отца и мать мою едва ль
- Застанешь ты в живых…
- Признаться, право, было б жаль
- Мне опечалить их;
- Но если кто из них и жив,
- Скажи, что я писать ленив,
- Что полк в поход послали
- И чтоб меня не ждали.
- Соседка есть у них одна…
- Как вспомнишь, как давно
- Расстались!.. Обо мне она
- Не спросит… все равно
- Ты расскажи всю правду ей,
- Пустого сердца не жалей;
- Пускай она поплачет…
- Ей ничего не значит!
Афанасий Фет
23 ноября (5 декабря) 1820, усадьба Новоселки, Мценский уезд, Орловская губерния – 21 ноября (3 декабря) 1892,Москва
«Не отходи от меня…»
- Не отходи от меня,
- Друг мой, останься со мной!
- Не отходи от меня:
- Мне так отрадно с тобой…
- Ближе друг к другу, чем мы, –
- Ближе нельзя нам и быть;
- Чище, живее, сильней
- Мы не умеем любить.
- Если же ты – предо мной,
- Грустно головку склоня, –
- Мне так отрадно с тобой:
- Не отходи от меня!
Смерть
- «Я жить хочу! – кричит он, дерзновенный. –
- Пускай обман! О, дайте мне обман!»
- И в мыслях нет, что это лед мгновенный,
- А там, под ним, – бездонный океан.
- Бежать? Куда? Где правда, где ошибка?
- Опора где, чтоб руки к ней простерть?
- Что ни расцвет живой, что ни улыбка, –
- Уже под ними торжествует смерть.
- Слепцы напрасно ищут, где дорога,
- Доверясь чувств слепым поводырям;
- Но если жизнь – базар крикливый Бога,
- То только смерть – Его бессмертный храм.
«Я тебе ничего не скажу…»
- Я тебе ничего не скажу,
- И тебя не встревожу ничуть,
- И о том, что я молча твержу,
- Не решусь ни за что намекнуть.
- Целый день спят ночные цветы,
- Но лишь солнце за рощу зайдет,
- Раскрываются тихо листы,
- И я слышу, как сердце цветет.
- И в больную усталую грудь
- Веет влагой ночной… Я дрожу.
- Я тебя не встревожу ничуть,
- Я тебе ничего не скажу.
Николай Некрасов
28 ноября (10 декабря) 1821, Немиров, Подольская губерния –
27 декабря 1877 (8 января 1878), Санкт-Петербург
Прощанье
- Мы разошлись на полпути,
- Мы разлучились до разлуки
- И думали: не будет муки
- В последнем роковом «прости»,
- Но даже плакать нету силы.
- Пиши – прошу я одного…
- Мне эти письма будут милы
- И святы, как цветы с могилы, –
- С могилы сердца моего!
Мать
- Она была исполнена печали,
- И между тем, как шумны и резвы
- Три отрока вокруг нее играли,
- Ее уста задумчиво шептали:
- «Несчастные! зачем родились вы?
- Пойдете вы дорогою прямою
- И вам судьбы своей не избежать!»
- Не омрачай веселья их тоскою,
- Не плачь над ними, мученица-мать!
- Но говори им с молодости ранней:
- Есть времена, есть целые века,
- В которые нет ничего желанней,
- Прекраснее – тернового венка…
Алексей Плещеев
22 ноября (4 декабря) 1825, Кострома – 26 сентября (8 октября) 1893, Париж
«Нет! лучше гибель без возврата…»
- Нет! лучше гибель без возврата,
- Чем мир постыдный с тьмой и злом,
- Чем самому на гибель брата
- Смотреть с злорадным торжеством.
- Нет! лучше в темную могилу
- Унесть безвременно с собой
- И сердца пыл, и духа силу,
- И грез безумных, страстных рой,
- Чем, все тупея и жирея,
- Влачить бессмысленно свой век,
- С смиреньем ложным фарисея
- Твердя: «Бессилен человек»,
- Чем променять на сон отрадный
- И честный труд, и честный бой
- И незаметно в тине смрадной,
- В грязи увязнуть с головой!
«Ты помнишь: поникшие ивы…»
- Ты помнишь: поникшие ивы
- Качались над спящим прудом;
- Томимы тоской, молчаливы,
- С тобой мы сидели вдвоем.
- В открытые окна глядели
- К нам звезды с высоких небес;
- Вдали соловьиные трели
- Поля оглашали и лес.
- Ты помнишь – тебе я сказала:
- Мы много любили с тобой,
- Но светлых часов было мало
- Дано нам суровой судьбой.
- Узнали мы иго неволи,
- Всю тяжесть житейских цепей,
- Изныло в нас сердце от боли;
- Но скрыли мы боль от людей.
- В святилище наших страданий
- Не дали вломиться толпе –
- И молча, без слез и рыданий,
- Мы шли по тернистой тропе.
- Ты помнишь минуту разлуки?
- О, кто из нас думал тогда,
- Что сердца забудутся муки,
- Что рану излечат года,
- Что страсти былые тревоги,
- Все бури поры прожитой
- Мы, встретясь на новой дороге,
- Помянем насмешкою злой!
Иван Суриков
25 марта (6 апреля) 1841, д. Новоселово Углицкого уезда, Юхтинской волости, Ярославской губернии – 24 апреля (6 мая) 1880, Москва
«Вот моя деревня…»
- Вот моя деревня;
- Вот мой дом родной;
- Вот качусь я в санках
- По горе крутой;
- Вот свернулись санки,
- И я на бок – хлоп!
- Кубарем качуся
- Под гору, в сугроб.
- И друзья-мальчишки,
- Стоя надо мной,
- Весело хохочут
- Над моей бедой.
- Все лицо и руки
- Залепил мне снег…
- Мне в сугробе горе,
- А ребятам смех!
- Но меж тем уж село
- Солнышко давно;
- Поднялася вьюга,
- На небе темно.
- Весь ты перезябнешь, –
- Руки не согнешь, –
- И домой тихонько,
- Нехотя бредешь.
- Ветхую шубенку
- Скинешь с плеч долой;
- Заберешься на печь
- К бабушке седой.
- И сидишь, ни слова…
- Тихо все кругом;
- Только слышишь: воет
- Вьюга за окном.
- В уголке, согнувшись,
- Лапти дед плетет;
- Матушка за прялкой
- Молча лен прядет.
- Избу освещает
- Огонек светца;
- Зимний вечер длится,
- Длится без конца…
- И начну у бабки
- Сказки я просить;
- И начнет мне бабка
- Сказку говорить:
- Как Иван-царевич
- Птицу-жар поймал,
- Как ему невесту
- Серый волк достал.
- Слушаю я сказку –
- Сердце так и мрет;
- А в трубе сердито
- Ветер злой поет.
- Я прижмусь к старушке…
- Тихо речь журчит,
- И глаза мне крепко
- Сладкий сон смежит.
- И во сне мне снятся
- Чудные края.
- И Иван-царевич –
- Это будто я.
- Вот передо мною
- Чудный сад цветет;
- В том саду большое
- Дерево растет.
- Золотая клетка
- На сучке висит;
- В этой клетке птица
- Точно жар горит;
- Прыгает в той клетке,
- Весело поет,
- Ярким, чудным светом
- Сад весь обдает.
- Вот я к ней подкрался
- И за клетку – хвать!
- И хотел из сада
- С птицею бежать.
- Но не тут-то было!
- Поднялся шум-звон;
- Набежала стража
- В сад со всех сторон.
- Руки мне скрутили
- И ведут меня…
- И, дрожа от страха,
- Просыпаюсь я.
- Уж в избу, в окошко,
- Солнышко глядит;
- Пред иконой бабка
- Молится, стоит.
- Весело текли вы,
- Детские года!
- Вас не омрачали
- Горе и беда.
Иннокентий Анненский
20 августа (1 сентября) 1855, Омск –30 ноября (13 декабря) 1909,Санкт-Петербург
«Я думал, что сердце из камня…»
- Я думал, что сердце из камня,
- Что пусто оно и мертво:
- Пусть в сердце огонь языками
- Походит – ему ничего.
- И точно: мне было не больно,
- А больно, так разве чуть-чуть.
- И все-таки лучше довольно,
- Задуй, пока можно задуть…
- На сердце темно, как в могиле,
- Я знал, что пожар я уйму…
- Ну вот… и огонь потушили,
- А я умираю в дыму.
Дети
- Вы за мною? Я готов.
- Нагрешили, так ответим.
- Нам – острог, но им – цветов…
- Солнца, люди, нашим детям!
- В детстве тоньше жизни нить,
- Дни короче в эту пору…
- Не спешите их бранить,
- Но балуйте… без зазору.
- Вы несчастны, если вам
- Непонятен детский лепет,
- Вызвать шепот – это срам,
- Горший – в детях вызвать трепет.
- Но безвинных детских слез
- Не омыть и покаяньем,
- Потому что в них Христос,
- Весь, со всем Своим сияньем.
- Ну, а те, что терпят боль,
- У кого как нитки руки…
- Люди! Братья! Не за то ль
- И покой наш только в муке…
Братские могилы
- Волны тяжки и свинцовы,
- Кажет темным белый камень,
- И кует земле оковы
- Позабытый небом пламень.
- Облака повисли с высей,
- Помутнелы – ослабелы,
- Точно кисти в кипарисе
- Над могилой сизо-белы.
- Воздух мягкий, но без силы,
- Ели, мшистые каменья…
- Это – братские могилы,
- И полней уж нет забвенья.
Семен Надсон
26 декабря 1862, Санкт-Петербург –31 января 1887, Ялта
«Любовь – обман, и жизнь – мгновенье…»
- Любовь – обман, и жизнь – мгновенье,
- Жизнь – стон, раздавшийся, чтоб смолкнуть
- навсегда!
- К чему же я живу, к чему мои мученья,
- И боль отчаянья, и жгучий яд стыда?
- К чему ж, не веруя в любовь, я сам так жадно,
- Так глупо жду ее всей страстною душой,
- И так мне радостно, так больно и отрадно
- И самому любить с надеждой и тоской?
- О сердце глупое, когда ж ты перестанешь
- Мечтать и отзыва молить?
- О мысль суровая, когда же ты устанешь
- Все отрицать и все губить?
- Когда ж мелькнет для вас возможность
- примиренья?
- Я болен, я устал… Из незаживших ран
- Сочится кровь и (нрзб) прокляты сомненья!
- Я жить хочу, хочу любить, – и пусть любовь –
- обман.
«Как каторжник влачит оковы за собой…»
- Как каторжник влачит оковы за собой,
- Так всюду я влачу среди моих скитаний
- Весь ад моей души, весь мрак пережитой,
- И страх грядущего, и боль воспоминаний…
- Бывают дни, когда я жалок сам себе:
- Так я беспомощен, так робок я, страдая,
- Так мало сил во мне в лицо моей судьбе
- Взглянуть без ужаса, очей не опуская…
- Не за себя скорблю под жизненной грозой:
- Не я один погиб, не находя исхода;
- Скорблю, что я не мог всей страстью,
- всей душой
- Служить тебе, печаль родимого народа!
- Скорблю, что слабых сил беречь я не умел,
- Что, полон святостью заветного стремленья,
- Я не раздумывал, я не жил, – а горел,
- Богатствами души соря без сожаленья;
- И в дни, когда моя родная сторона
- Полна уныния, смятенья и испуга, –
- Чтоб в песне вылиться, душа моя должна
- Красть редкие часы у жадного недуга.
- И больно мне, что жизнь бесцельно догорит,
- Что посреди бойцов – я не боец суровый,
- А только стонущий, усталый инвалид,
- Смотрящий с завистью на их венец терновый…
Жизнь
- Меняя каждый миг свой образ прихотливый,
- Капризна, как дитя, и призрачна, как дым,
- Кипит повсюду жизнь в тревоге суетливой,
- Великое смешав с ничтожным и смешным.
- Какой нестройный гул и как пестра картина!
- Здесь – поцелуй любви, а там – удар ножом;
- Здесь нагло прозвенел бубенчик арлекина,
- А там идет пророк, согбенный под крестом.
- Где солнце – там и тень! Где слезы
- и молитвы –
- Там и голодный стон мятежной нищеты;
- Вчера здесь был разгар кровопролитной битвы,
- А завтра – расцветут душистые цветы.
- Вот чудный перл в грязи, растоптанный
- толпою,
- А вот душистый плод, подточенный червем;
- Сейчас ты был герой, гордящийся собою,
- Теперь ты – бледный трус, подавленный
- стыдом!
- Вот жизнь, вот этот сфинкс! Закон ее –
- мгновенье,
- И нет среди людей такого мудреца,
- Кто б мог сказать толпе – куда ее движенье,
- Кто мог бы уловить черты ее лица.
- То вся она – печаль, то вся она – приманка,
- То все в ней – блеск и свет, то все –
- позор и тьма;
- Жизнь – это серафим и пьяная вакханка,
- Жизнь – это океан и тесная тюрьма!
Федор Сологуб
17 февраля (1 марта) 1863, Санкт-Петербург – 5 декабря 1927, Ленинград
«Вот минута прощальная…»
- Вот минута прощальная
- До последнего дня…
- Для того ли, печальная,
- Ты любила меня?
- Для того ли украдкою,
- При холодной луне,
- Ты походкою шаткою
- Приходила ко мне?
- Для того ли скиталася
- Ты повсюду за мной,
- И ночей дожидалася
- С их немой тишиной?
- И опять, светлоокая,
- Ты бледна и грустна,
- Как луна одинокая,
- Как больная луна.
«Не трогай в темноте…»
- Не трогай в темноте
- Того, что незнакомо,
- Быть может, это – те,
- Кому привольно дома.
- Кто с ними был хоть раз,
- Тот их не станет трогать.
- Сверкнет зеленый глаз,
- Царапнет быстрый ноготь, –
- Прикинется котом
- Испуганная нежить.
- А что она потом
- Затеет? мучить? нежить?
- Куда ты ни пойдешь,
- Возникнут пусторосли.
- Измаешься, заснешь.
- Но что же будет после?
- Прозрачною щекой
- Прильнет к тебе сожитель.
- Он серою тоской
- Твою затмит обитель.
- И будет жуткий страх –
- Так близко, так знакомо –
- Стоять во всех углах
- Тоскующего дома.
«Хнык, хнык, хнык!..»
- «Хнык, хнык, хнык!» –
- Хныкать маленький привык.
- Прошлый раз тебя я видел, –
- Ты был горд,
- Кто ж теперь тебя обидел,
- Бог иль черт?
- «Хнык, хнык, хнык! –
- Хныкать маленький привык. –
- Ах, куда, куда ни скочишь,
- Всюду ложь.
- Поневоле, хоть не хочешь,
- Заревешь.
- Хнык, хнык, хнык!» –
- Хныкать маленький привык.
- Что тебе чужие бредни,
- Милый мой?
- Ведь и сам ты не последний,
- Крепко стой!
- «Хнык, хнык, хнык! –
- Хныкать маленький привык. –
- Знаю, надо бы крепиться,
- Да устал.
- И придется покориться,
- Кончен бал.
- Хнык, хнык, хнык!» –
- Хныкать маленький привык.
- Ну так что же! Вот и нянька
- Для потех.
- Ты на рот старухи глянь-ка,
- Что за смех!
- «Хнык, хнык, хнык! –
- Хныкать маленький привык.
- Этой старой я не знаю,
- Не хочу,
- Но ее не отгоняю
- И молчу.
- Хнык, хнык, хнык!» –
- Хныкать маленький привык.
Дмитрий Мережковский
2 (14) августа 1865, Санкт-Петербург –9 декабря 1941, Париж
Природа
- Ни злом, ни враждою кровавой
- Доныне затмить не могли
- Мы неба чертог величавый
- И прелесть цветущей земли.
- Нас прежнею лаской встречают
- Долины, цветы и ручьи,
- И звезды все так же сияют,
- О том же поют соловьи.
- Не ведает нашей кручины
- Могучий, таинственный лес,
- И нет ни единой морщины
- На ясной лазури небес.
Признание
- Не утешай, оставь мою печаль
- Нетронутой, великой и безгласной.
- Обоим нам порой свободы жаль,
- Но цепь любви порвать хотим напрасно.
- Я чувствую, что так любить нельзя,
- Как я люблю, что так любить безумно,
- И страшно мне, как будто смерть, грозя,
- Над нами веет близко и бесшумно…
- Но я еще сильней тебя люблю,
- И бесконечно я тебя жалею, –
- До ужаса сливаю жизнь мою,
- Сливаю душу я с душой твоею.
- И без тебя я не умею жить.
- Мы отдали друг другу слишком много,
- И я прошу, как милости, у Бога,
- Чтоб научил Он сердце не любить.
- Но как порой любовь ни проклинаю –
- И жизнь, и смерть с тобой я разделю,
- Не знаешь ты, как я тебя люблю,
- Быть может, я и сам еще не знаю.
- Но слов не надо: сердце так полно,
- Что можем только тихими слезами
- Мы выплакать, что людям не дано
- Ни рассказать, ни облегчить словами.
Константин Бальмонт
3 (15) июня 1867, сельцо Гумнищи, Шуйский уезд, Владимирская губерния –
23 декабря 1942, Нуази-ле-Гран
До последнего дня
- Быть может, когда ты уйдешь от меня,
- Ты будешь ко мне холодней.
- Но целую жизнь, до последнего дня,
- О друг мой, ты будешь моей.
- Я знаю, что новые страсти придут,
- С другим ты забудешься вновь.
- Но в памяти прежние образы ждут,
- И старая тлеет любовь.
- И будет мучительно-сладостный миг:
- В лучах отлетевшего дня,
- С другим заглянувши в бессмертный родник,
- Ты вздрогнешь – и вспомнишь меня.
Колыбельная песня
- Липы душистой цветы распускаются…
- Спи, моя радость, усни!
- Ночь нас окутает ласковым сумраком,
- В небе далеком зажгутся огни,
- Ветер о чем-то зашепчет таинственно,
- И позабудем мы прошлые дни,
- И позабудем мы муку грядущую…
- Спи, моя радость, усни!
- Бедный ребенок, больной и застенчивый,
- Мало на горькую долю твою
- Выпало радости, много страдания.
- Как наклоняется нежно к ручью
- Ива плакучая, ива печальная,
- Так заглянула ты в душу мою,
- Ищешь ответа в ней… Спи! Колыбельную
- Я тебе песню спою!
- О, моя ласточка, о, моя деточка,
- В мире холодном с тобой мы одни,
- Радость и горе разделим мы поровну,
- Крепче к надежному сердцу прильни,
- Мы не изменимся, мы не расстанемся,
- Будем мы вместе и ночи и дни.
- Вместе с тобою навек успокоимся…
- Спи, моя радость, усни!
Иван Бунин
10 (22) октября 1870, Воронеж – 8 ноября 1953, Париж
«…Зачем и о чем говорить?..»
- …Зачем и о чем говорить?
- Всю душу, с любовью, с мечтами,
- Все сердце стараться раскрыть –
- И чем же? – одними словами!
- И хоть бы в словах-то людских
- Не так уж все было избито!
- Значенья не сыщете в них,
- Значение их позабыто!
- Да и кому рассказать?
- При искреннем даже желанье
- Никто не сумеет понять
- Всю силу чужого страданья!
«И цветы, и шмели, и трава, и колосья…»
- И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
- И лазурь, и полуденный зной…
- Срок настанет – Господь сына блудного
- спросит:
- «Был ли счастлив ты в жизни земной?»
- И забуду я все – вспомню только вот эти
- Полевые пути меж колосьев и трав –
- И от сладостных слез не успею ответить,
- К милосердным коленям припав.
Матери
- Я помню спальню и лампадку,
- Игрушки, теплую кроватку
- И милый, кроткий голос твой:
- «Ангел-хранитель над тобой!»
- Бывало, раздевает няня
- И полушепотом бранит,
- А сладкий сон, глаза туманя,
- К ее плечу меня клонит.
- Ты перекрестишь, поцелуешь,
- Напомнишь мне, что Он со мной,
- И верой в счастье очаруешь…
- Я помню, помню голос твой!
- Я помню ночь, тепло кроватки,
- Лампадку в сумраке угла
- И тени от цепей лампадки…
- Не ты ли ангелом была?
«Шла сиротка пыльною дорогой…»
- Шла сиротка пыльною дорогой,
- На степи боялась заблудиться.
- Встретился прохожий, глянул строго,
- К мачехе велел ей воротиться.
- Долгими лугами шла сиротка,
- Плакала, боялась темной ночи.
- Повстречался ангел, глянул кротко
- И потупил ангельские очи.
- По пригоркам шла сиротка, стала
- Подниматься тропочкой неровной.
- Встретился Господь у перевала,
- Глянул милосердно и любовно.
- «Не трудись, – сказал Он, – не разбудишь
- Матери в ее могиле тесной:
- Ты Моей, сиротка, дочкой будешь», –
- И увел сиротку в рай небесный.
Валерий Брюсов
1 (13) декабря 1873, Москва – 9 октября 1924, Москва
В прошлом
- Ты не ведала слов отреченья.
- Опустивши задумчивый взор,
- Точно в церковь ты шла на мученья,
- Обнаженной забыла позор.
- Вся полна неизменной печали,
- Прислонилась ты молча к столбу, –
- И соломой тебя увенчали,
- И клеймо наложили на лбу.
- А потом, когда смели бичами
- Это детское тело терзать,
- Вся в крови поднята палачами,
- «Я люблю» ты хотела сказать.
Женщине
- Ты – женщина, ты – книга между книг,
- Ты – свернутый, запечатленный свиток;
- В его строках и дум и слов избыток,
- В его листах безумен каждый миг.
- Ты – женщина, ты – ведьмовский напиток!
- Он жжет огнем, едва в уста проник;
- Но пьющий пламя подавляет крик
- И славословит бешено средь пыток.
- Ты – женщина, и этим ты права.
- От века убрана короной звездной,
- Ты – в наших безднах образ божества!
- Мы для тебя влечем ярем железный,
- Тебе мы служим, тверди гор дробя,
- И молимся – от века – на тебя!
Максимилиан Волошин
16 (28) мая 1877, Киев – 11 августа 1932, Коктебель
«Обманите меня… но совсем, навсегда…»
- Обманите меня… но совсем, навсегда…
- Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда…
- Чтоб поверить обману свободно, без дум,
- Чтоб за кем-то идти в темноте наобум…
- И не знать, кто пришел, кто глаза завязал,
- Кто ведет лабиринтом неведомых зал,
- Чье дыханье порою горит на щеке,
- Кто сжимает мне руку так крепко в руке…
- А очнувшись, увидеть лишь ночь и туман…
- Обманите и сами поверьте в обман.
«В эту ночь я буду лампадой…»
- В эту ночь я буду лампадой
- В нежных твоих руках…
- Не разбей, не дыши, не падай
- На каменных ступенях.
- Неси меня осторожней
- Сквозь мрак твоего дворца, –
- Станут биться тревожней,
- Глуше наши сердца…
- В пещере твоих ладоней –
- Маленький огонек –
- Я буду пылать иконней…
- Не ты ли меня зажег?
Владислав Ходасевич
16 (28) мая 1886, Москва – 14 июня 1939, Париж
В сумерках
- Сумерки снежные. Дали туманные.
- Крыши гребнями бегут.
- Краски закатные, розово-странные,
- Над куполами плывут.
- Тихо, так тихо, и грустно, и сладостно.
- Смотрят из окон огни…
- Звон колокольный вливается благостно…
- Плачу, что люди одни…
- Вечно одни, с надоевшими муками,
- Так же, как я, так и тот,
- Кто утешается грустными звуками,
- Там, за стеною, – поет.
«О будущем своем ребенке…»
- О будущем своем ребенке
- Всю зиму промечтала ты
- И молча шила распашонки
- С утра до ранней темноты.
- Как было радостно и чисто,
- Две жизни в сердце затая,
- Наперстком сглаживать батиста
- Слегка неровные края…
- И так же скромно и безвестно
- Одна по Пресне ты прошла,
- Когда весною гробик тесный
- Сама на кладбище снесла.
Саша Черный
1 (13) октября 1880, Одесса –5 августа 1932, Ле-Лаванду, Прованс
Весна на Крестовском
А. И. Куприну.
- Сеть лиственниц выгнала алые точки.
- Белеет в саду флигелек.
- Кот томно обходит дорожки и кочки
- И нюхает каждый цветок.
- Так радостно бросить бумагу и книжки,
- Взять весла и хлеба в кульке,
- Коснуться холодной и ржавой задвижки
- И плавно спуститься к реке…
- Качается пристань на бледной Крестовке.
- Налево – Елагинский мост.
- Вдоль тусклой воды серебрятся подковки,
- А небо – как тихий погост.
- Черемуха пеной курчавой покрыта,
- На ветках мальчишки-жулье.
- Веселая прачка склонила корыто,
- Поет и полощет белье.
- Затекшие руки дорвались до гребли.
- Уключины стонут чуть-чуть.
- На веслах повисли какие-то стебли,
- Мальки за кормою как ртуть…
- Под мостиком гулким качается плесень.
- Копыта рокочут вверху.
- За сваями эхо чиновничьих песен,
- А ивы – в цыплячьем пуху…
- Краснеют столбы на воде возле дачки,
- На ряби – цветная спираль.
- Гармонь изнывает в любовной горячке,
- И в каждом челне – пастораль.
- Вплываю в Неву. Острова, как корона:
- Волнисто-кудрявая грань…
- Летят рысаки сквозь зеленое лоно,
- На барках ленивая брань.
- Пестреет нарядами дальняя Стрелка.
- Вдоль мели – щетиной камыш.
- Все шире вода, голубая тарелка,
- Все глубже весенняя тишь…
- Лишь катер порой пропыхтит торопливо,
- Горбом залоснится волна,
- Матрос – словно статуя, вымпел – как грива,
- Качнешься – и вновь тишина…
- О родине каждый из нас вспоминая,
- В тоскующем сердце унес
- Кто Волгу, кто мирные склоны Валдая,
- Кто заросли ялтинских роз…
- Под пеплом печали храню я ревниво
- Последний счастливый мой день:
- Крестовку, широкое лоно разлива
- И Стрелки зеленую сень.
Мой роман
- Кто любит прачку, кто любит маркизу,
- У каждого свой дурман, –
- А я люблю консьержкину Лизу,
- У нас – осенний роман.
- Пусть Лиза в квартале слывет недотрогой, –
- Смешна любовь напоказ!
- Но все ж тайком от матери строгой
- Она прибегает не раз.
- Свою мандолину снимаю со стенки, Кручу залихватски ус…
- Я отдал ей все: портрет Короленки
- И нитку зеленых бус.
- Тихонько-тихонько, прижавшись друг к другу,
- Грызем соленый миндаль.
- Нам ветер играет ноябрьскую фугу,
- Нас греет русская шаль.
- А Лизин кот, прокравшись за нею, Обходит и нюхает пол.
- И вдруг, насмешливо выгнувши шею,
- Садится пред нами на стол.
- Каминный кактус к нам тянет колючки,
- И чайник ворчит, как шмель…
- У Лизы чудесные теплые ручки
- И в каждом глазу – газель.
- Для нас уже нет двадцатого века,
- И прошлого нам не жаль:
- Мы два Робинзона, мы два человека,
- Грызущие тихо миндаль.
- Но вот в передней скрипят половицы,
- Раскрылась створка дверей…
- И Лиза уходит, потупив ресницы,
- За матерью строгой своей.
- На старом столе перевернуты книги,
- Платочек лежит на полу.
- На шляпе валяются липкие фиги,
- И стул опрокинут в углу.
- Для ясности, после ее ухода,
- Я все-таки должен сказать,
- Что Лизе – три с половиною года…
- Зачем нам правду скрывать?
Андрей Белый
14 (26) октября 1880 год, Москва – 8 января 1934, Москва
Один
Посвящается Сергею Львовичу Кобылинскому.
- Окна запотели.
- На дворе луна.
- И стоишь без цели
- у окна.
- Ветер. Никнет, споря,
- ряд седых берез.
- Много было горя…
- Много слез…
- И встает невольно
- скучный ряд годин.
- Сердцу больно, больно…
- Я один.
Любовь
- Был тихий час. У ног шумел прибой.
- Ты улыбнулась, молвив на прощанье:
- «Мы встретимся… До нового свиданья…»
- То был обман. И знали мы с тобой,
- что навсегда в тот вечер мы прощались.
- Пунцовым пламенем зарделись небеса.
- На корабле надулись паруса.
- Над морем крики чаек раздавались.
- Я вдаль смотрел, щемящей грусти полн.
- Мелькал корабль, с зарею уплывавший
- средь нежных, изумрудно-пенных волн,
- как лебедь белый, крылья распластавший.
- И вот его в безбрежность унесло.
- На фоне неба бледно-золотистом
- вдруг облако туманное взошло
- и запылало ярким аметистом.
Матери
- Я вышел из бедной могилы.
- Никто меня не встречал –
- Никто: только кустик хилый
- Облетевшей веткой кивал.
- Я сел на могильный камень…
- Куда мне теперь идти?
- Куда свой потухший пламень –
- Потухший пламень… – нести.
- Собрала их ко мне – могила.
- Забыли все с того дня.
- И та, что – быть может – любила,
- Не узнает теперь меня.
- Испугаю их темью впадин;
- Постучусь – они дверь замкнут.
- А здесь – от дождя и градин
- Не укроет истлевший лоскут.
- Нет. – Спрячусь под душные плиты.
- Могила, родная мать,
- Ты одна венком разбитым
- Не устанешь над сыном вздыхать.
Отчаяние
З. Н. Гиппиус.
- Довольно: не жди, не надейся –
- Рассейся, мой бедный народ!
- В пространство пади и разбейся
- За годом мучительный год!
- Века нищеты и безволья.
- Позволь же, о родина-мать,
- В сырое, в пустое раздолье,
- В раздолье твое прорыдать: –
- Туда, на равнине горбатой, –
- Где стая зеленых дубов
- Волнуется купой подъятой
- В косматый свинец облаков,
- Где по полю Оторопь рыщет,
- Восстав сухоруким кустом,
- И в ветер пронзительно свищет
- Ветвистым своим лоскутом,
- Где в душу мне смотрят из ночи.
- Поднявшись над сетью бугров,
- Жестокие, желтые очи
- Безумных твоих кабаков, –
- Туда, – где смертей и болезней
- Лихая прошла колея, –
- Исчезни в пространстве, исчезни,
- Россия, Россия моя!
Александр Блок
16 (28) ноября 1880, Санкт-Петербург –7 августа 1921, Петроград
«Мы встречались с тобой на закате…»
- Мы встречались с тобой на закате.
- Ты веслом рассекала залив.
- Я любил твое белое платье,
- Утонченность мечты разлюбив.
- Были странны безмолвные встречи.
- Впереди – на песчаной косе
- Загорались вечерние свечи.
- Кто-то думал о бледной красе.
- Приближений, сближений, сгораний –
- Не приемлет лазурная тишь…
- Мы встречались в вечернем тумане,
- Где у берега рябь и камыш.
- Ни тоски, ни любви, ни обиды,
- Все померкло, прошло, отошло…
- Белый стан, голоса панихиды
- И твое золотое весло.
Незнакомка
- По вечерам над ресторанами
- Горячий воздух дик и глух,
- И правит окриками пьяными
- Весенний и тлетворный дух.
- Вдали над пылью переулочной,
- Над скукой загородных дач,
- Чуть золотится крендель булочной,
- И раздается детский плач.
- И каждый вечер, за шлагбаумами,
- Заламывая котелки,
- Среди канав гуляют с дамами
- Испытанные остряки.
- Над озером скрипят уключины
- И раздается женский визг,
- А в небе, ко всему приученный
- Бесмысленно кривится диск.
- И каждый вечер друг единственный
- В моем стакане отражен
- И влагой терпкой и таинственной
- Как я, смирен и оглушен.
- А рядом у соседних столиков
- Лакеи сонные торчат,
- И пьяницы с глазами кроликов
- «In vino veritas!»[1] кричат.
- И каждый вечер, в час назначенный
- (Иль это только снится мне?),
- Девичий стан, шелками схваченный,
- В туманном движется окне.
- И медленно, пройдя меж пьяными,
- Всегда без спутников, одна
- Дыша духами и туманами,
- Она садится у окна.
- И веют древними поверьями
- Ее упругие шелка,
- И шляпа с траурными перьями,
- И в кольцах узкая рука.
- И странной близостью закованный,
- Смотрю за темную вуаль,
- И вижу берег очарованный
- И очарованную даль.
- Глухие тайны мне поручены,
- Мне чье-то солнце вручено,
- И все души моей излучины
- Пронзило терпкое вино.
- И перья страуса склоненные
- В моем качаются мозгу,
- И очи синие бездонные
- Цветут на дальнем берегу.
- В моей душе лежит сокровище,
- И ключ поручен только мне!
- Ты право, пьяное чудовище!
- Я знаю: истина в вине.
«О, весна без конца и без краю…»
- О, весна без конца и без краю –
- Без конца и без краю мечта!
- Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
- И приветствую звоном щита!
- Принимаю тебя, неудача,
- И удача, тебе мой привет!
- В заколдованной области плача,
- В тайне смеха – позорного нет!
- Принимаю бессоные споры,
- Утро в завесах темных окна,
- Чтоб мои воспаленные взоры
- Раздражала, пьянила весна!
- Принимаю пустынные веси!
- И колодцы земных городов!
- Осветленный простор поднебесий
- И томления рабьих трудов!
- И встречаю тебя у порога –
- С буйным ветром в змеиных кудрях,
- С неразгаданным именем бога
- На холодных и сжатых губах…
- Перед этой враждующей встречей
- Никогда я не брошу щита…
- Никогда не откроешь ты плечи…
- Но над нами – хмельная мечта!
- И смотрю, и вражду измеряю,
- Ненавидя, кляня и любя:
- За мученья, за гибель – я знаю –
- Все равно: принимаю тебя!
Россия
- Опять, как в годы золотые,
- Три стертых треплются шлеи,
- И вязнут спицы росписные
- В расхлябанные колеи…
- Россия, нищая Россия,
- Мне избы серые твои,
- Твои мне песни ветровые –
- Как слезы первые любви!
- Тебя жалеть я не умею
- И крест свой бережно несу…
- Какому хочешь чародею
- Отдай разбойную красу!
- Пускай заманит и обманет, –
- Не пропадешь, не сгинешь ты,
- И лишь забота затуманит
- Твои прекрасные черты…
- Ну что ж? Одной заботой боле –
- Одной слезой река шумней,
- А ты все та же – лес, да поле,
- Да плат узорный до бровей…
- И невозможное возможно,
- Дорога долгая легка,
- Когда блеснет в дали дорожной
- Мгновенный взор из-под платка,
- Когда звенит тоской острожной
- Глухая песня ямщика!..
Николай Клюев
10 (22) октября 1884, деревня Коштуги, Олонецкая губерния – между 21 и 23 октября 1937, Томск
«Я молился бы лику заката…»
- Я молился бы лику заката,
- Темной роще, туману, ручьям,
- Да тяжелая дверь каземата
- Не пускает к родимым полям –
- Наглядеться на бора опушку,
- Листопадом, смолой подышать,
- Постучаться в лесную избушку,
- Где за пряжею старится мать…
- Не она ли за пряслом решетки
- Ветровою свирелью поет…
- Вечер нижет янтарные четки,
- Красит золотом треснувший свод.
«Мне сказали, что ты умерла…»
- Мне сказали, что ты умерла
- Заодно с золотым листопадом
- И теперь, лучезарно светла,
- Правишь горным, неведомым градом.
- Я нездешним забыться готов,
- Ты всегда баснословной казалась
- И багрянцем осенних листов
- Не однажды со мной любовалась.
- Говорят, что не стало тебя,
- Но любви иссякаемы ль струи:
- Разве зори – не ласка твоя,
- И лучи – не твои поцелуи?
Велимир Хлебников
28 октября (9 ноября) 1885, Малые Дербеты, Калмыкия –28 июня 1922
«Когда умирают кони – дышат…»
- Когда умирают кони – дышат,
- Когда умирают травы – сохнут,
- Когда умирают солнца – они гаснут,
- Когда умирают люди – поют песни.
Николай Гумилев
3 (15) апреля 1886, Кронштадт – 26 августа 1921, под Петроградом
«Когда, изнемогши от муки…»
- Когда, изнемогши от муки,
- Я больше ее не люблю,
- Какие-то бледные руки
- Ложатся на душу мою.
- И чьи-то печальные очи
- Зовут меня тихо назад,
- Во мраке остынувшей ночи
- Нездешней мольбою горят.
- И снова, рыдая от муки,
- Проклявши свое бытие,
- Целую я бледные руки
- И тихие очи ее.
Наступление
- Та страна, что могла быть раем,
- Стала логовищем огня.
- Мы четвертый день наступаем,
- Мы не ели четыре дня.
- Но не надо яства земного
- В этот страшный и светлый час,
- Оттого, что Господне слово
- Лучше хлеба питает нас.
- И залитые кровью недели
- Ослепительны и легки.
- Надо мною рвутся шрапнели,
- Птиц быстрей взлетают клинки.
- Я кричу, и мой голос дикий,
- Это медь ударяет в медь.
- Я, носитель мысли великой,
- Не могу, не могу умереть.
- Словно молоты громовые
- Или волны гневных морей,
- Золотое сердце России
- Мерно бьется в груди моей.
- И так сладко рядить Победу,
- Словно девушку, в жемчуга,
- Проходя по дымному следу
- Отступающего врага.
Детство
- Я ребенком любил большие,
- Медом пахнущие луга,
- Перелески, травы сухие
- И меж трав бычачьи рога.
- Каждый пыльный куст придорожный
- Мне кричал: «Я шучу с тобой,
- Обойди меня осторожно
- И узнаешь, кто я такой!»
- Только дикий ветер осенний,
- Прошумев, прекращал игру, –
- Сердце билось еще блаженней,
- И я верил, что я умру
- Не один, – с моими друзьями
- С мать-и-мачехой, с лопухом,
- И за дальними небесами
- Догадаюсь вдруг обо всем.
- Я за то и люблю затеи
- Грозовых военных забав,
- Что людская кровь не святее
- Изумрудного сока трав.
Игорь Северянин
4 (16) мая 1887, Санкт-Петербург –20 декабря 1941, Таллин
Что видели птицы…
- Чайка летела над пасмурным морем,
- Чайка смотрела на хмурые волны:
- Трупы качались на них, словно челны,
- Трупы стремившихся к утру и зорям.
- Коршун кричал над кровавой равниной,
- Коршун смотрел на кровавые лужи;
- Видел в крови замерзавших от стужи,
- Трупы стремившихся к цели единой.
- Каркая, горя вещунья – ворона
- Села на куполе сельского храма.
- Теплые трупы погибших без срама –
- Памятник «доблестных» дел эскадрона.
«Пейзаж ее лица, исполненный так живо…»
- Пейзаж ее лица, исполненный так живо
- Вибрацией весны влюбленных душ и тел,
- Я для грядущего запечатлеть хотел:
- Она была восторженно красива.
- Живой душистый шелк кос лунного отлива
- Художник передать бумаге не сумел.
- И только взор ее, мерцавший так тоскливо,
- С удвоенной тоской, казалось, заблестел.
- И странно: сделалось мне больно при портрете,
- Как больно не было давно уже, давно.
- И мне почудился в унылом кабинете
- Печальный взор ее, направленный в окно.
- Велик укор его, и ряд тысячелетий
- Душе моей в тоске скитаться суждено.
«Бывают дни: я ненавижу…»
- Бывают дни: я ненавижу
- Свою отчизну – мать свою.
- Бывают дни: ее нет ближе,
- Всем существом ее пою.
- Все, все в ней противоречиво,
- Двулико, двоедушно в ней,
- И дева, верящая в диво
- Надземное, – всего земней.
- Как снег – миндаль. Миндальны зимы.
- Гармошка – и колокола.
- Дни дымчаты. Прозрачны дымы.
- И вороны, – и сокола.
- Слом Иверской часовни. Китеж.
- И ругань – мать, и ласка – мать…
- А вы-то тщитесь, вы хотите
- Ширококрайную объять!
- Я – русский сам, и что я знаю?
- Я падаю. Я в небо рвусь.
- Я сам себя не понимаю,
- А сам я – вылитая Русь!
Анна Ахматова
11 (23) июня 1889, одесское предместье Большой Фонтан –5 марта 1966 года, Домодедово
«Сжала руки под темной вуалью…»
- Сжала руки под темной вуалью…
- «Отчего ты сегодня бледна?»
- – Оттого, что я терпкой печалью
- Напоила его допьяна.
- Как забуду? Он вышел, шатаясь,
- Искривился мучительно рот…
- Я сбежала, перил не касаясь,
- Я бежала за ним до ворот.
- Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
- Все, что было. Уйдешь, я умру».
- Улыбнулся спокойно и жутко
- И сказал мне: «Не стой на ветру».
«Не с теми я, кто бросил землю…»
- Не с теми я, кто бросил землю
- На растерзание врагам.
- Их грубой лести я не внемлю,
- Им песен я своих не дам.
- Но вечно жалок мне изгнанник,
- Как заключенный, как больной.
- Темна твоя дорога, странник,
- Полынью пахнет хлеб чужой.
- А здесь, в глухом чаду пожара
- Остаток юности губя,
- Мы ни единого удара
- Не отклонили от себя.
- И знаем, что в оценке поздней
- Оправдан будет каждый час…
- Но в мире нет людей бесслезней,
- Надменнее и проще нас.
Мужество
- Мы знаем, что ныне лежит на весах
- И что совершается ныне.
- Час мужества пробил на наших часах,
- И мужество нас не покинет.
- Не страшно под пулями мертвыми лечь,
- Не горько остаться без крова,
- И мы сохраним тебя, русская речь,
- Великое русское слово.
- Свободным и чистым тебя пронесем,
- И внукам дадим, и от плена спасем
- Навеки!
«Забудут? – вот чем удивили!..»
- Забудут? – вот чем удивили!
- Меня забывали сто раз,
- Сто раз я лежала в могиле,
- Где, может быть, я и сейчас.
- А Муза и глохла и слепла,
- В земле истлевала зерном,
- Чтоб после, как Феникс из пепла,
- В эфире восстать голубом.
Борис Пастернак
29 января (10 февраля) 1890, Москва – 30 мая 1960, Переделкино, Московская область
«Февраль. Достать чернил и плакать!..»
- Февраль. Достать чернил и плакать!
- Писать о феврале навзрыд,
- Пока грохочущая слякоть
- Весною черною горит.
- Достать пролетку. За шесть гривен,
- Чрез благовест, чрез клик колес,
- Перенестись туда, где ливень
- Еще шумней чернил и слез.
- Где, как обугленные груши,
- С деревьев тысячи грачей
- Сорвутся в лужи и обрушат
- Сухую грусть на дно очей.
- Под ней проталины чернеют,
- И ветер криками изрыт,
- И чем случайней, тем вернее
- Слагаются стихи навзрыд.
Гамлет
- Гул затих. Я вышел на подмостки.
- Прислонясь к дверному косяку,
- Я ловлю в далеком отголоске,
- Что случится на моем веку.
- На меня наставлен сумрак ночи
- Тысячью биноклей на оси.
- Если только можно, Авва Отче,
- Чашу эту мимо пронеси.
- Я люблю твой замысел упрямый
- И играть согласен эту роль.
- Но сейчас идет другая драма,
- И на этот раз меня уволь.
- Но продуман распорядок действий,
- И неотвратим конец пути.
- Я один, все тонет в фарисействе.
- Жизнь прожить – не поле перейти.
Ветер
- Я кончился, а ты жива.
- И ветер, жалуясь и плача,
- Раскачивает лес и дачу.
- Не каждую сосну отдельно,
- А полностью все дерева
- Со всею далью беспредельной,
- Как парусников кузова
- На глади бухты корабельной.
- И это не из удальства
- Или из ярости бесцельной,
- А чтоб в тоске найти слова
- Тебе для песни колыбельной.
Зимняя ночь
- Мело, мело по всей земле
- Во все пределы.
- Свеча горела на столе,
- Свеча горела.
- Как летом роем мошкара
- Летит на пламя,
- Слетались хлопья со двора
- К оконной раме.
- Метель лепила на стекле
- Кружки и стрелы.
- Свеча горела на столе,
- Свеча горела.
- На озаренный потолок
- Ложились тени,
- Скрещенья рук, скрещенья ног,
- Судьбы скрещенья.
- И падали два башмачка
- Со стуком на пол.
- И воск слезами с ночника
- На платье капал.
- И все терялось в снежной мгле,
- Седой и белой.
- Свеча горела на столе,
- Свеча горела.
- На свечку дуло из угла,
- И жар соблазна
- Вздымал, как ангел, два крыла
- Крестообразно.
- Мело весь месяц в феврале,
- И то и дело
- Свеча горела на столе,
- Свеча горела.
Осип Мандельштам
3 (15) января 1891, Варшава –27 декабря 1938, Владивостокский пересыльный пункт Дальстроя во Владивостоке
«Сусальным золотом горят…»
- Сусальным золотом горят
- В лесах рождественские елки,
- В кустах игрушечные волки
- Глазами страшными глядят.
- О, вещая моя печаль,
- О, тихая моя свобода
- И неживого небосвода
- Всегда смеющийся хрусталь!
«Нежнее нежного…»
- Нежнее нежного
- Лицо твое,
- Белее белого
- Твоя рука,
- От мира целого
- Ты далека,
- И все твое –
- От неизбежного.
- От неизбежного
- Твоя печаль,
- И пальцы рук
- Неостывающих,
- И тихий звук
- Неунывающих
- Речей,
- И даль
- Твоих очей.
Ленинград
- Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
- До прожилок, до детских припухлых желез.
- Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
- Рыбий жир ленинградских речных фонарей,
- Узнавай же скорее декабрьский денек,
- Где к зловещему дегтю подмешан желток.
- Петербург! я еще не хочу умирать!
- У тебя телефонов моих номера.
- Петербург! У меня еще есть адреса,
- По которым найду мертвецов голоса.
- Я на лестнице черной живу, и в висок
- Ударяет мне вырванный с мясом звонок,
- И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
- Шевеля кандалами цепочек дверных.
«За гремучую доблесть грядущих веков…»
- За гремучую доблесть грядущих веков,
- За высокое племя людей
- Я лишился и чаши на пире отцов,
- И веселья, и чести своей.
- Мне на плечи кидается век-волкодав,
- Но не волк я по крови своей,
- Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
- Жаркой шубы сибирских степей…
- Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
- Ни кровавых кровей в колесе;
- Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
- Мне в своей первобытной красе,
- Уведи меня в ночь, где течет Енисей
- И сосна до звезды достает,
- Потому что не волк я по крови своей
- И меня только равный убьет.
Марина Цветаева
26 сентября (8 октября) 1892, Москва – 31 августа 1941, Елабуга
«Уж сколько их упало в эту бездну…»
- Уж сколько их упало в эту бездну,
- Разверзтую вдали!
- Настанет день, когда и я исчезну
- С поверхности земли.
- Застынет все, что пело и боролось,
- Сияло и рвалось.
- И зелень глаз моих, и нежный голос,
- И золото волос.
- И будет жизнь с ее насущным хлебом,
- С забывчивостью дня.
- И будет все – как будто бы под небом
- И не было меня!
- Изменчивой, как дети, в каждой мине,
- И так недолго злой,
- Любившей час, когда дрова в камине
- Становятся золой,
- Виолончель, и кавалькады в чаще,
- И колокол в селе…
- – Меня, такой живой и настоящей
- На ласковой земле!
- – К вам всем – что мне,
- ни в чем не знавшей меры,
- Чужие и свои?! –
- Я обращаюсь с требованьем веры
- И с просьбой о любви.
- И день и ночь, и письменно и устно:
- За правду да и нет,
- За то, что мне так часто – слишком грустно
- И только двадцать лет,
- За то, что мне прямая неизбежность –
- Прощение обид,
- За всю мою безудержную нежность
- И слишком гордый вид,
- За быстроту стремительных событий,
- За правду, за игру…
- – Послушайте! – Еще меня любите
- За то, что я умру.
Слезы
- Слезы? Мы плачем о темной передней,
- Где канделябра никто не зажег;
- Плачем о том, что на крыше соседней
- Стаял снежок;
- Плачем о юных, о вешних березках,
- О несмолкающем звоне в тени;
- Плачем, как дети, о всех отголосках
- В майские дни.
- Только слезами мы путь обозначим
- В мир упоений, не данный судьбой…
- И над озябшим котенком мы плачем,
- Как над собой.
- Отнято все, – и покой и молчанье.
- Милый, ты много из сердца унес!
- Но не сумел унести на прощанье
- Нескольких слез.
«Вот опять окно…»
- Вот опять окно,
- Где опять не спят.
- Может – пьют вино,
- Может – так сидят.
- Или просто – рук
- Не разнимут двое.
- В каждом доме, друг,
- Есть окно такое.
- Не от свеч, от ламп темнота зажглась, –
- От бессонных глаз!
- Крик разлук и встреч –
- Ты, окно в ночи!
- Может – сотни свеч,
- Может – три свечи…
- Нет и нет уму
- Моему покоя.
- И в моем дому
- Завелось такое.
- Помолись, дружок, за бессонный дом,
- За окно с огнем!
Владимир Маяковский
7 (19) июля 1893, Багдати, Кутаисская губерния – 14 апреля 1930, Москва
Послушайте!
- Послушайте!
- Ведь, если звезды зажигают –
- значит – это кому-нибудь нужно?
- Значит – кто-то хочет, чтобы они были?
- Значит – кто-то называет эти плевочки
- жемчужиной?
- И, надрываясь
- в метелях полуденной пыли,
- врывается к богу,
- боится, что опоздал,
- плачет,
- целует ему жилистую руку,
- просит –
- чтоб обязательно была звезда! –
- клянется –
- не перенесет эту беззвездную муку!
- А после
- ходит тревожный,
- но спокойный наружно.
- Говорит кому-то:
- «Ведь теперь тебе ничего?
- Не страшно?
- Да?!»
- Послушайте!
- Ведь, если звезды
- зажигают –
- значит – это кому-нибудь нужно?
- Значит – это необходимо,
- чтобы каждый вечер
- над крышами
- загоралась хоть одна звезда?!
Хорошее отношение к лошадям
- Били копыта,
- Пели будто:
- – Гриб.
- Грабь.
- Гроб.
- Груб. –
- Ветром опита,
- льдом обута
- улица скользила.
- Лошадь на круп
- грохнулась,
- и сразу
- за зевакой зевака,
- штаны пришедшие Кузнецким клешить,
- сгрудились,
- смех зазвенел и зазвякал:
- – Лошадь упала!
- – Упала лошадь! –
- Смеялся Кузнецкий.
- Лишь один я
- голос свой не вмешивал в вой ему.
- Подошел
- и вижу
- глаза лошадиные…
- Улица опрокинулась,
- течет по-своему…
- Подошел и вижу –
- За каплищей каплища
- по морде катится,
- прячется в шерсти…
- И какая-то общая
- звериная тоска
- плеща вылилась из меня
- и расплылась в шелесте.
- «Лошадь, не надо.
- Лошадь, слушайте –
- чего вы думаете, что вы сих плоше?
- Деточка,
- все мы немножко лошади,
- каждый из нас по-своему лошадь».
- Может быть,
- – старая –
- и не нуждалась в няньке,
- может быть, и мысль ей моя казалась пошла,
- только
- лошадь
- рванулась,
- встала на ноги,
- ржанула
- и пошла.
- Хвостом помахивала.
- Рыжий ребенок.
- Пришла веселая,
- стала в стойло.
- И все ей казалось –
- она жеребенок,
- и стоило жить,
- и работать стоило.
Лиличка
Вместо письма.
- Дым табачный воздух выел.
- Комната –
- глава в крученыховском аде.
- Вспомни –
- за этим окном
- впервые
- руки твои, исступленный, гладил.
- Сегодня сидишь вот,
- сердце в железе.
- День еще –
- выгонишь, может быть, изругав.
- В мутной передней долго не влезет
- сломанная дрожью рука в рукав.
- Выбегу,
- тело в улицу брошу я.
- Дикий,
- обезумлюсь,
- отчаяньем иссечась.
- Не надо этого,
- дорогая,
- хорошая,
- дай простимся сейчас.
- Все равно
- любовь моя –
- тяжкая гиря ведь –
- висит на тебе,
- куда ни бежала б.
- Дай в последнем крике выреветь
- горечь обиженных жалоб.
- Если быка трудом уморят –
- он уйдет,
- разляжется в холодных водах.
- Кроме любви твоей,
- мне
- нету моря,
- а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
- Захочет покоя уставший слон –
- царственный ляжет в опожаренном песке.
- Кроме любви твоей,
- мне
- нету солнца,
- а я и не знаю, где ты и с кем.
- Если б так поэта измучила,
- он
- любимую на деньги б и славу выменял,
- а мне
- ни один не радостен звон,
- кроме звона твоего любимого имени.
- И в пролет не брошусь,
- и не выпью яда,
- и курок не смогу над виском нажать.
- Надо мною,
- кроме твоего взгляда,
- не властно лезвие ни одного ножа.
- Завтра забудешь,
- что тебя короновал,
- что душу цветущую любовью выжег,
- и суетных дней взметенный карнавал
- растреплет страницы моих книжек…
- Слов моих сухие листья ли
- заставят остановиться,
- жадно дыша?
- Дай хоть
- последней нежностью выстелить
- твой уходящий шаг.
Сергей Есенин
21 сентября (3 октября) 1895, село Константиново, Рязанская губерния –
28 декабря 1925, Ленинград
Песнь о собаке
- Утром в ржаном закуте,
- Где златятся рогожи в ряд,
- Семерых ощенила сука,
- Рыжих семерых щенят.
- До вечера она их ласкала,
- Причесывая языком,
- И струился снежок подталый
- Под теплым ее животом.
- А вечером, когда куры
- Обсиживают шесток,
- Вышел хозяин хмурый,
- Семерых всех поклал в мешок.
- По сугробам она бежала,
- Поспевая за ним бежать…
- И так долго, долго дрожала
- Воды незамерзшей гладь.
- А когда чуть плелась обратно,
- Слизывая пот с боков,
- Показался ей месяц над хатой
- Одним из ее щенков.
- В синюю высь звонко
- Глядела она, скуля,
- А месяц скользил тонкий
- И скрылся за холм в полях.
- И глухо, как от подачки,
- Когда бросят ей камень в смех,
- Покатились глаза собачьи
- Золотыми звездами в снег.
Корова
- Дряхлая, выпали зубы,
- Свиток годов на рогах.
- Бил ее выгонщик грубый
- На перегонных полях.
- Сердце неласково к шуму,
- Мыши скребут в уголке.
- Думает грустную думу
- О белоногом телке.
- Не дали матери сына,
- Первая радость не прок.
- И на колу под осиной
- Шкуру трепал ветерок.
- Скоро на гречневом свее,
- С той же сыновней судьбой,
- Свяжут ей петлю на шее
- И поведут на убой.
- Жалобно, грустно и тоще
- В землю вопьются рога…
- Снится ей белая роща
- И травяные луга.
«Не жалею, не зову, не плачу…»
- Не жалею, не зову, не плачу,
- Все пройдет, как с белых яблонь дым.
- Увяданья золотом охваченный,
- Я не буду больше молодым.
- Ты теперь не так уж будешь биться,
- Сердце, тронутое холодком,
- И страна березового ситца
- Не заманит шляться босиком.
- Дух бродяжий! ты все реже, реже
- Расшевеливаешь пламень уст.
- О, моя утраченная свежесть,
- Буйство глаз и половодье чувств!
- Я теперь скупее стал в желаньях,
- Жизнь моя! иль ты приснилась мне?
- Словно я весенней гулкой ранью
- Проскакал на розовом коне.
- Все мы, все мы в этом мире тленны,
- Тихо льется с кленов листьев медь…
- Будь же ты вовек благословенно,
- Что пришло процвесть и умереть.
«Мне осталась одна забава…»
- Мне осталась одна забава:
- Пальцы в рот – и веселый свист.
- Прокатилась дурная слава,
- Что похабник я и скандалист.
- Ах! какая смешная потеря!
- Много в жизни смешных потерь.
- Стыдно мне, что я в бога верил.
- Горько мне, что не верю теперь.
- Золотые, далекие дали!
- Все сжигает житейская мреть.
- И похабничал я и скандалил
- Для того, чтобы ярче гореть.
- Дар поэта – ласкать и карябать,
- Роковая на нем печать.
- Розу белую с черною жабой
- Я хотел на земле повенчать.
- Пусть не сладились, пусть не сбылись
- Эти помыслы розовых дней.
- Но коль черти в душе гнездились –
- Значит, ангелы жили в ней.
- Вот за это веселие мути,
- Отправляясь с ней в край иной,
- Я хочу при последней минуте
- Попросить тех, кто будет со мной, –
- Чтоб за все за грехи мои тяжкие,
- За неверие в благодать
- Положили меня в русской рубашке
- Под иконами умирать.
Письмо матери
- Ты жива еще, моя старушка?
- Жив и я. Привет тебе, привет!
- Пусть струится над твоей избушкой
- Тот вечерний несказанный свет.
- Пишут мне, что ты, тая тревогу,
- Загрустила шибко обо мне,
- Что ты часто ходишь на дорогу
- В старомодном ветхом шушуне.
- И тебе в вечернем синем мраке
- Часто видится одно и то ж:
- Будто кто-то мне в кабацкой драке
- Саданул под сердце финский нож.
- Ничего, родная! Успокойся.
- Это только тягостная бредь.
- Не такой уж горький я пропойца,
- Чтоб, тебя не видя, умереть.
- Я по-прежнему такой же нежный
- И мечтаю только лишь о том,
- Чтоб скорее от тоски мятежной
- Воротиться в низенький наш дом.
- Я вернусь, когда раскинет ветви
- По-весеннему наш белый сад.
- Только ты меня уж на рассвете
- Не буди, как восемь лет назад.
- Не буди того, что отмечталось,
- Не волнуй того, что не сбылось, –
- Слишком раннюю утрату и усталость
- Испытать мне в жизни привелось.
- И молиться не учи меня. Не надо!
- К старому возврата больше нет.
- Ты одна мне помощь и отрада,
- Ты одна мне несказанный свет.
- Так забудь же про свою тревогу,
- Не грусти так шибко обо мне.
- Не ходи так часто на дорогу
- В старомодном ветхом шушуне.
«Да! Теперь – решено. Без возврата…»
- Да! Теперь – решено. Без возврата
- Я покинул родные края.
- Уж не будут листвою крылатой
- Надо мною звенеть тополя.
- Низкий дом без меня ссутулится,
- Старый пес мой давно издох.
- На московских изогнутых улицах
- Умереть, знать, сулил мне Бог.
- Я люблю этот город вязевый,
- Пусть обрюзг он и пусть одрях.
- Золотая дремотная Азия
- Опочила на куполах.
- А когда ночью светит месяц,
- Когда светит… черт знает как!
- Я иду, головою свесясь,
- Переулком в знакомый кабак.
- Шум и гам в этом логове жутком,
- Но всю ночь напролет, до зари,
- Я читаю стихи проституткам
- И с бандитами жарю спирт.
- Сердце бьется все чаще и чаще,
- И уж я говорю невпопад:
- – Я такой же, как вы, пропащий,
- Мне теперь не уйти назад.
- Низкий дом без меня ссутулится,
- Старый пес мой давно издох.
- На московских изогнутых улицах
- Умереть, знать, сулил мне Бог.
«Клен ты мой опавший, клен заледенелый…»
- Клен ты мой опавший, клен заледенелый,
- Что стоишь, нагнувшись, под метелью белой?
- Или что увидел? Или что услышал?
- Словно за деревню погулять ты вышел.
- И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу,
- Утонул в сугробе, приморозил ногу.
- Ах, и сам я нынче чтой-то стал нестойкий,
- Не дойду до дома с дружеской попойки.
- Там вон встретил вербу, там сосну приметил,
- Распевал им песни под метель о лете.
- Сам себе казался я таким же кленом,
- Только не опавшим, а вовсю зеленым.
- И, утратив скромность, одуревши в доску,
- Как жену чужую, обнимал березку.
Эдгар По
19 января 1809 года, Бостон – 7 октября 1849 года, Балтимор
Ворон
В переводе В. Брюсова.
- Как-то в полночь, в час унылый, я вникал,
- устав, без силы,
- Меж томов старинных, в строки рассужденья
- одного
- По отвергнутой науке, и расслышал смутно
- звуки,
- Вдруг у двери словно стуки, – стук у входа
- моего.
- «Это – гость, – пробормотал я, – там,
- у входа моего,
- Гость, – и больше ничего!»
- Ах! мне помнится так ясно: был декабрь
- и день ненастный,
- Был как призрак – отсвет красный от камина
- моего.
- Ждал зари я в нетерпеньи, в книгах тщетно
- утешенье
- Я искал в ту ночь мученья, – бденья ночь,
- без той, кого
- Звали здесь Линор. То имя… Шепчут ангелы его,
- На земле же – нет его.
- Шелковистый и не резкий, шорох алой
- занавески
- Мучил, полнил темным страхом, что не знал я
- до того.
- Чтоб смирить в себе биенья сердца, долго
- в утешенье
- Я твердил: «То – посещенье просто друга
- одного».
- Повторял: «То – посещенье просто друга
- одного,
- Друга, – больше ничего!»
- Наконец, владея волей, я сказал, не медля боле:
- «Сэр иль Мистрисс, извините, что молчал
- я до того.
- Дело в том, что задремал я, и не сразу
- расслыхал я,
- Слабый стук не разобрал я, стук у входа моего».
- Говоря, открыл я настежь двери дома моего.
- Тьма, – и больше ничего.
- И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я,
- одинокий,
- Полный грез, что ведать смертным
- не давалось до того!
- Все безмолвно было снова, тьма вокруг была
- сурова,
- Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его.
- Я шепнул: «Линор», и эхо – повторило мне его,
- Эхо, – больше ничего.
- Лишь вернулся я несмело (вся душа во мне
- горела),
- Вскоре вновь я стук расслышал, но ясней,
- чем до того.
- Но сказал я: «Это ставней ветер зыблет
- своенравней,
- Он и вызвал страх недавний, ветер, только
- и всего,
- Будь спокойно, сердце! Это ветер, только
- и всего.
- Ветер, – больше ничего!»
- Растворил свое окно я, и влетел во глубь покоя
- Статный, древний Ворон, шумом крыльев
- славя торжество,
- Поклониться не хотел он; не колеблясь,
- полетел он,
- Словно лорд иль лэди, сел он, сел у входа моего,
- Там, на белый бюст Паллады, сел у входа моего,
- Сел, – и больше ничего.
- Я с улыбкой мог дивиться, как эбеновая птица,
- В строгой важности – сурова и горда была
- тогда.
- «Ты, – сказал я, – лыс и черен, но не робок
- и упорен,
- Древний, мрачный Ворон, странник с берегов,
- где ночь всегда!
- Как же царственно ты прозван у Плутона?»
- Он тогда
- Каркнул: «Больше никогда!»
- Птица ясно прокричала, изумив меня сначала.
- Было в крике смысла мало, и слова не шли сюда.
- Но не всем благословенье было – ведать
- посещенье
- Птицы, что над входом сядет, величава и горда,
- Что на белом бюсте сядет, чернокрыла и горда,
- С кличкой: «Больше никогда!»
- Одинокий, Ворон черный, сев на бюст, бросал,
- упорный,
- Лишь два слова, словно душу вылил в них
- он навсегда.
- Их твердя, он словно стынул, ни одним пером
- не двинул,
- Наконец я птице кинул: «Раньше скрылись
- без следа
- Все друзья; ты завтра сгинешь безнадежно!..»
- Он тогда
- Каркнул: «Больше никогда!»
- Вздрогнул я, в волненьи мрачном, при ответе
- столь удачном.
- «Это – все, – сказал я, – видно, что он знает,
- жив года
- С бедняком, кого терзали беспощадные печали,
- Гнали в даль и дальше гнали неудачи и нужда.
- К песням скорби о надеждах лишь один
- припев нужда
- Знала: больше никогда!»
- Я с улыбкой мог дивиться, как глядит мне
- в душу птица.
- Быстро кресло подкатил я, против птицы,
- сел туда:
- Прижимаясь к мягкой ткани, развивал я цепь
- мечтаний,
- Сны за снами; как в тумане, думал я:
- «Он жил года,
- Что ж пророчит, вещий, тощий, живший
- в старые года,
- Криком: больше никогда?»
- Это думал я с тревогой, но не смел шепнуть
- ни слога
- Птице, чьи глаза палили сердце мне огнем
- тогда.
- Это думал и иное, прислонясь челом в покое
- К бархату; мы, прежде, двое так сидели иногда…
- Ах! при лампе, не склоняться ей на бархат
- иногда
- Больше, больше никогда!
- И, казалось, клубы дыма льет курильница
- незримо,
- Шаг чуть слышен серафима, с ней вошедшего
- сюда.
- «Бедный! – я вскричал, – то Богом послан
- отдых всем тревогам,
- Отдых, мир! чтоб хоть немного ты вкусил
- забвенье, – да?
- Пей! о, пей тот сладкий отдых! позабудь
- Линор, – о, да?»
- Ворон: – «Больше никогда!»
- «Вещий, – я вскричал, – зачем он прибыл,
- птица или демон?
- Искусителем ли послан, бурей пригнан ли сюда?
- Я не пал, хоть полн уныний! В этой заклятой
- пустыне,
- Здесь, где правит ужас ныне, отвечай, молю,
- когда
- В Галааде мир найду я? обрету бальзам когда?»
- Ворон: – «Больше никогда!»
- «Вещий, – я вскричал, – зачем он прибыл,
- птица или демон?
- Ради неба, что над нами, часа страшного суда,
- Отвечай душе печальной: я в раю, в отчизне
- дальной,
- Встречу ль образ идеальный, что меж ангелов
- всегда?
- Ту мою Линор, чье имя шепчут ангелы всегда?»
- Ворон: – «Больше никогда!»
- «Это слово – знак разлуки! – крикнул я,
- ломая руки, –
- Возвратись в края, где мрачно плещет
- Стиксова вода!
- Не оставь здесь перьев черных, как следов
- от слов позорных!
- Не хочу друзей тлетворных! С бюста – прочь,
- и навсегда!
- Прочь – из сердца клюв, и с двери – прочь
- виденье навсегда!»
- Ворон: – «Больше никогда!»
- И, как будто с бюстом слит он, все сидит он,
- все сидит он,
- Там, над входом, Ворон черный, с белым
- бюстом слит всегда!
- Светом лампы озаренный, смотрит, словно
- демон сонный.
- Тень ложится удлиненно, на полу лежит года, –
- И душе не встать из тени, пусть идут, идут
- года, –
- Знаю, – больше никогда!
Сон во сне
В переводе В. Брюсова
- В лоб тебя целую я,
- И позволь мне, уходя,
- Прошептать, печаль тая:
- Ты была права вполне, –
- Дни мои прошли во сне!
- Упованье было сном;
- Все равно, во сне иль днем.
- В дымном призраке иль днем.
- Но оно прошло, как бред.
- Все, что в мире зримо мне
- Или мнится, – сон во сне.
- Стою у бурных вод,
- Кругом гроза растет,
- Хранит моя рука
- Горсть зернышек песка
- Как мало! Как скользят
- Меж пальцев все назад…
- И я в слезах, – в слезах:
- О боже! как в руках
- Сжать золотистый прах?
- Пусть будет хоть одно
- Зерно сохранено!
- Все ль то, что зримо мне
- Иль мнится, – сон во сне.
Джордж Ноэль Гордон Байрон
22 января 1788, Лондон – 19 апреля 1824, Миссолунги
Прости!
В переводе М. Ю. Лермонтова
- Прости! Коль могут к небесам
- Взлетать молитвы о других,
- Моя молитва будет там,
- И даже улетит за них!
- Что пользы плакать и вздыхать?
- Слеза кровавая порой
- Не может более сказать,
- Чем звук прощанья роковой!..
- Нет слез в очах, уста молчат,
- От тайных дум томится грудь,
- И эти думы вечный яд, –
- Им не пройти, им не уснуть!
- Не мне о счастье бредить вновь, –
- Лишь знаю я (и мог снести),
- Что тщетно в нас жила любовь,
- Лишь чувствую – прости! прости!
Стансы к августе
В переводе А. Н. Плещеева
- Когда был страшный мрак кругом,
- И гас рассудок мой, казалось,
- Когда надежда мне являлась
- Далеким бледным огоньком;
- Когда готов был изнемочь
- Я в битве долгой и упорной,
- И, клевете внимая черной,
- Все от меня бежали прочь;
- Когда в измученную грудь
- Вонзались ненависти стрелы,
- Лишь ты во тьме звездой блестела
- И мне указывала путь.
- Благословен будь этот свет
- Звезды немеркнувшей, любимой,
- Что, словно око серафима,
- Меня берег средь бурь и бед!
- За тучей туча вслед плыла,
- Не омрачив звезды лучистой;
- Она по небу блеск свой чистый,
- Пока не скрылась ночь, лила.
- О, будь со мной! учи меня
- Иль смелым быть иль терпеливым:
- Не приговорам света лживым –
- Твоим словам лишь верю я!
- Как деревцо, стояла ты,
- Что уцелело под грозою,
- И над могильною плитою
- Склоняет верные листы.
- Когда на грозных небесах
- Сгустилась тьма и буря злая
- Вокруг ревела, не смолкая,
- Ко мне склонилась ты в слезах.
- Тебя и близких всех твоих
- Судьба хранит от бурь опасных;
- Кто добр – небес достоин ясных, –
- Ты прежде всех достойна их.
- Любовь в нас часто ложь одна;
- Но ты измене не доступна,
- Неколебима, неподкупна,
- Хотя душа твоя нежна.
- Все той же верой встретил я
- Тебя в дни бедствий, погибая,
- И мир, где есть душа такая,
- Уж не пустыня для меня.
Шарль Бодлер
9 апреля 1821 года, Париж – 31 августа 1867 года, Париж
Погребение проклятого поэта
В переводе И. Анненского
- Если тело твое христиане,
- Сострадая, земле предадут,
- Это будет в полночном тумане,
- Там, где сорные травы растут.
- И когда на немую путину
- Выйдут чистые звезды дремать,
- Там раскинет паук паутину
- И змеенышей выведет мать.
- По ночам над твоей головою
- Не смолкать и волчиному вою.
- Будет ведьму там голод долить,
- Будут вопли ее раздаваться,
- Старичонки в страстях извиваться,
- А воришки добычу делить.
Кот
В переводе Г. Шенгели
- Мой чудный кот, иди ко мне на грудь,
- Спрячь когти, острые как жала,
- И дай в твои глаза мне заглянуть –
- Сплав из агата и металла.
- Когда хребет я глажу гибкий твой,
- Перебирая шерсть несмело,
- И чувствую пьянеющей рукой
- Дрожь электрического тела,
- Мне женщина рисуется, чей взор,
- Как твой, холодный и глубокий,
- Как бы клинок разит и бьет в упор,
- И, с ног до головы, жестокий,
- Опасный запах, ядовитый мед,
- Вкруг тела смуглого плывет.
Оскар Уайльд
16 октября 1854 года, Дублин – 30 ноября 1900 года, Париж
Федра
В переводе Н. Гумилева
Саре Бернар.
- Как скучно, суетно тебе теперь со всеми,
- Тебе, которой следовало быть
- В Италии с Мирандоло, бродить
- В оливковых аллеях Академий.
- Ломать в ручье тростник с мечтами теми,
- Что Пан в него затрубит, и шалить
- Меж девушек у моря, где проплыть
- Мог важный Одиссей в своей триреме.
- О, да! Наверно, некогда твой прах
- Таился в урне греческой, и снова
- Ты в скучный мир направила свой шаг,
- Возненавидев сумрака оковы,
- Унылых асфоделей череду
- И холод губ, целующих в Аду.
Theoretikos
В переводе Н. Гумилева
Читать бесплатно другие книги:
Продолжение приключений Шамана…Еще недавно Дмитрию Махану, по кличке Шаман, казалось, что он соверши...
«Метро 2033» Дмитрия Глуховского – культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книг...
Что есть главный дефицит XXI века? Время. Время Твиттера и коротких сообщений.Николай Стариков – авт...
Магия – это не так уж сложно. Тем более если вы обладаете системным мышлением и умеете программирова...
НОВАЯ книга от автора бестселлеров «10 тысяч лет Русской истории. Запрещенная Русь» и «Велесова Русь...
Задавшись вопросом: «Почему некоторые люди удачливее других?», – автор обнаружил 12 универсальных фа...
