Прекрасные мелочи. Вдохновляющие истории для тех, кто не знает, как жить дальше Стрэйд Шерил

Обыкновенное чудо

Дорогая Лапочка!

Похоже, тайна становления – в широком смысле – является главной темой многих твоих колонок. Мол, человек не знает, чем обернется какое-то событие, пока не проживет его. И мне захотелось узнать больше. Можешь ли ты привести конкретный пример того, как некое событие сыграло свою роль спустя годы в твоей жизни, Лапочка?

Спасибо!

Большой Поклонник

Дорогой Большой Поклонник!

В то лето, когда мне было восемнадцать, однажды вместе с матерью я ехала в машине по проселочной дороге. Дорога проходила через деревенскую глушь округа, где я выросла. Здесь все местные дороги были проселочными, а дома разбросаны по сторонам на километры, поэтому соседи виделись редко. Когда едешь в машине, дорога превращается в сплошную ленту деревьев, полей и диких цветов. В то утро мы с матерью наткнулись на гаражную распродажу в большом доме, где в одиночестве жила престарелая женщина, муж которой умер, а дети выросли и разъехались по разным уголкам страны.

– Давай посмотрим, что у нее там есть, – предложила мама, когда мы проезжали мимо. Я свернула на подъездную дорожку, припарковалась, и мы вышли из машины.

Мы оказались единственными посетителями. Даже сама старушка, устроившая распродажу, не вышла из дома, а лишь помахала нам из окна. Был август – последний отрезок времени, который мне предстояло прожить с матерью. К тому времени я завершила первый год обучения в колледже и приехала домой на лето, потому что получила работу в соседнем городке. Через пару недель я вернусь в колледж, и мне больше никогда не доведется жить в том месте, которое называла своим домом, – конечно, тогда я еще об этом не знала.

На гаражной распродаже не было ничего примечательного. Я поняла это, пробираясь среди всякого барахла – старых кухонных кастрюль и потертых настольных игр, неполных наборов тарелок, разрисованных полинялыми, вышедшими из моды цветами, и воистину чудовищных полиэстровых трусов. Но, когда я повернула голову, собираясь предложить матери ехать дальше, что-то зацепило мое внимание.

Это было красное бархатное платьице, отделанное белым кружевом, сшитое на крохотную девочку, едва научившуюся ходить.

– Погляди-ка на это, – сказала я и подала платьице матери, которая воскликнула: «Ух ты, какая прелесть!» Я согласилась с ней, а потом положила платьице на место.

Через месяц мне исполнится девятнадцать лет. Через год я выйду замуж. Через три года буду стоять на лужайке, сравнительно недалеко от дома той старушки, держа в ладонях прах моей матери… В тот момент я была абсолютно уверена, что сама никогда не стану матерью. Дети – существа милые, но они ужасно раздражают, – так я тогда думала. Я хотела от жизни большего.

И все же – смешно, необъяснимо – в тот день, за месяц до моего восемнадцатого дня рождения, когда мы с матерью перебирали останки чьей-то чужой жизни, я продолжала снова и снова мысленно возвращаться к тому красному бархатному платьицу, сшитому на маленькую девочку. Не знаю почему. Не могу объяснить это даже сейчас – только скажу: в нем было нечто непреодолимо привлекавшее меня. Я хотела заполучить это платьице. Я пыталась отговорить себя от непонятного желания иметь его, разглаживая ладонями бархатную ткань. У воротничка был приклеен маленький кусочек малярной ленты с надписью:

1 доллар.

– Хочешь это платьице? – спросила мать, перестав перекладывать вещи и беззаботно взглянув на меня.

– Да зачем оно мне? – отрезала я, стесняясь скорее своего желания, чем ее слов.

– Как-нибудь потом пригодится, – ответила мать.

– Но я даже не собираюсь заводить детей, – возразила я.

– Можешь положить его в коробку, – сказала она. – Тогда оно у тебя будет, на всякий случай.

– У меня нет доллара, – решительно отказалась я.

– У меня есть, – сказала мать и протянула руку за платьицем.

Я положила его в шкатулку – сундучок из древесины кедра, принадлежавший моей матери. Я таскала его с собой по всему выжженному маршруту своих двадцати и тридцати «с хвостиком». Я родила сына, потом дочь. Красное платьице было тайной, известной только мне, на долгие годы похороненной среди лучших маминых вещей. Когда я, наконец, откопала его и снова взяла в руки, возникло ощущение, словно мне внезапно дали пощечину и одновременно поцеловали, будто громкость одновременно усилили до предела и свели на нет. Две вещи, говорившие правду о его существовании, оказывали противоположное воздействие, однако оставались одним и тем же единственным фактом:

Моя мать купила платье для внучки, которую она так и не увидит.

Моя мать купила платье для внучки, которую она так и не увидит.

Как прекрасно. Как страшно.

Как мало. Как много.

Как больно. Как сладко.

Мы почти всегда способны провести линию между тем и другим только спустя время, намного позднее. Никакая другая сила не причастна к этому таинству, кроме собственного желания, побудившего меня захотеть обладать этим платьицем. Его смысл открылся только со смертью матери и с рождением моей дочери. И тогда платьице стало значить многое. Это красное платьице было не только материальным доказательством моей утраты, но и свидетельством того, как любовь моей матери вынесла меня вперед, за ее пределы, за пределы прожитых ею лет в мою собственную жизнь – совершенно невообразимым образом. Это было становление, которое в тот момент я и представить себе не могла как знак своей жизни, когда это красное платьице зацепило мой взгляд.

Моя дочь соединяет меня с матерью не крепче, чем мой сын. И мать так же ярко живет в моем сыне, как и в дочери. Но вид дочери в том красном платьице во время второго Рождества в ее жизни подарил мне нечто, не выразимое словами. Чувство, которое я испытала, было сродни двойному потрясению, когда я вытащила это платьице из сундука, хранившего лучшие вещи моей матери, вот только теперь это было так:

Моя дочь одета в платье, которое бабушка купила для нее на гаражной распродаже.

Моя дочь одета в платье, которое бабушка купила для нее на гаражной распродаже.

Это так просто, что сердце разрывается. Каким обыденным этот факт кажется для многих, как привычно для внучки носить платьице, которое купила для нее бабушка, но как же это сверхъестественно для меня!

Полагаю, именно это я и имею в виду, говоря, что нам не дано знать, чт проявится в нашей жизни. Мы живем, получаем опыт, переживаем, покидаем любимых людей, а они бросают нас. Люди, которые, как мы думали, будут с нами всегда, уходят, а те, кого мы даже не знали, войдут в нашу жизнь и останутся в ней. Наша здешняя работа состоит в том, чтобы хранить верность происходящему, положить ее в шкатулку, ждать и верить: когда-нибудь мы узнаем, что оно значит, – чтобы, когда произойдет обыкновенное чудо, мы оказались в нужном месте в нужный час и стояли рядом с маленькой девочкой в красивом платьице, благодарные за самые малые мелочи.

ТвояЛапочка

Мы называем это «кранты»

Дорогая Лапочка!

Не так давно у меня был секс с парнем, у которого складывается сложная история с одной моей подругой. Если я пересплю с ним, это ранит чувства моей подруги, поэтому сказала ей, что не буду этого делать. Она не просила меня не спать с ним, но это как бы подразумевалось. Она намекнула, что он в меня «втрескался», и как-то раз спросила его, не хочет ли он устроить любовное трио. Короче говоря, я нарушила свое обещание. Когда я давала его своей подруге, Лапочка, то была намерена его сдержать, но не смогла.

Мужчина, о котором идет речь, – хороший человек. Я наслаждалась проведенным с ним временем. К тому же, скажем прямо, моя постель в последнее время по большей части пустует. Мое желание перевесило потенциальную обиду, которую, знаю, причинит мой поступок. Этот парень и моя подруга не раз выясняли отношения с тех пор, как я с ним переспала. Они вроде бы помирились, однако дружба с ней по-прежнему остается шаткой. Думаю, со временем все нормализуется, но мне кажется, что наша дружба для нее не так уж и важна. Я даже не уверена, важна ли она для меня самой.

Совсем недавно у моего отчима случился инфаркт. Уже второй по счету. Это заставило меня задуматься о серьезных вещах, их последствиях и о банальных мелочах; и если одна ночь сомнительного секса навеки меняет или отрицает то, что я была ей хорошей подругой во всех прочих отношениях, – что ж, так тому и быть. Если это действительно так, значит, нашей дружбе не суждено быть долгой, а у меня есть и более серьезные поводы для беспокойства. Но в то же время не могу не задаться вопросом: уж не теряю ли я постепенно свою человечность. На эту мысль меня навела сегодня одна моя бывшая подруга, которая призналась, что не смогла меня простить до конца за былую обиду шестилетней давности. Тогда я обманула ее как распоследняя тупая 22-летняя девица и с тех пор уже тысячу раз просила прощения. Мы какое-то время не общались, но со временем снова стали добрыми подругами. До сегодняшнего дня мне казалось, что у нас все в порядке. Это известие и ее недоверие ко мне сильно опечалили меня и разозлили. Как это понимать – когда человек прощает тебя, но так и не забывает твоего проступка?

Я чуствую себя ужасно, но при этом настроена решительно. Возможно, гнев спровоцировала нелицеприятная правда о себе самой, а именно: собственное желание для меня оказалось выше дружбы; неумение учиться на прежних ошибках; в глазах других людей я не заслуживаю доверия. Последнее уязвляет больнее всего, и вскоре после нашей интимной встречи я сказала об этом тому парню. «А она тебе никогда не доверяла», – ответил он, подтверждая мои опасения (если не сказать – неотвратимое пророчество).

Вероятно, я поступила бы точно так же, представься мне другая возможность. И не знаю, должно ли это беспокоить меня, делает ли это меня своего рода наркоманкой, зависимой от удовольствия, или просто я скверная подруга. Во мне нет сожаления о своем недавнем поступке, но, может быть, это должно меня насторожить? Действительно ли я отказываюсь от давней дружбы ради дурацкого сексуального удовлетворения? Какая-то часть меня чувствует себя эгоисткой уже просто потому, что пишу письмо и знаю: ты будешь называть меня «медовой булочкой» и поднимать мне настроение, хотя я этого и не заслуживаю.

Друг или Враг

Дорогая Лапочка!

У меня есть два друга, которых я нежно люблю. Один из них – мужчина, мы знакомы еще с тех времен, когда были подростками. Пару лет назад у нас с ним случился короткий немоногамный роман. Потом он влюбился в другую женщину, которую не без оснований предпочел мне. Хотя я знала, что нам суждено быть друзьями, а не романтическими партнерами, мои чувства к нему были глубоки, и сердце мое было разбито. Со временем боль утихла, а наши дружеские узы только окрепли.

Второй друг – женщина. Я безмерно восхищаюсь ею как писателем и человеком. Она остроумна, сексуальна, умна. Мы поддерживаем друг друга во время любовных неурядиц и веселимся всякий раз, когда бываем вместе. Она поддерживала меня, когда мой друг встретил другую женщину. Она сидела со мной, когда я беззастенчиво рыдала на глазах у толпы в самом центре Сан-Франциско.

Не так давно эти двое моих друзей познакомились и «запали» друг на друга. Он начал в шутку поговаривать насчет того, чтобы переспать с ней. (Сейчас у него нет подруги.) Я сказала ему, что эта мысль мне неприятна, но он лишь отмахнулся от меня. Я не стала раздувать эту тему, потому что моя подруга поклялась, что никогда не станет с ним спать. Она говорила это не раз и не два, убежденно подчеркивая свои намерения, хотя я ее об этом и не просила. Пусть я преодолела влечение к этому мужчине, но та история все еще слишком свежа в памяти, и душевная рана не затянулась. Она видела, что это по-прежнему меня гнетет. Я доверяла ей.

Но это все равно случилось. Они переспали. Когда мой друг сказал мне об этом, я очень расстроилась и накричала на него за то, что он не посчитался с моими чувствами. Мы несколько раз подолгу говорили по телефону, и в конце концов я почувствовала, что он слышит, ценит и уважает меня. Он также заставил меня примириться с собственной ревностью и пониманием того, что поступки других людей мне неподвластны. С тех пор мне пришлось как следует присмотреться к собственным комплексам и стремлению все контролировать.

Спустя две недели моя подруга извинилась за нарушенное обещание. Я ответила ей, что сама заблуждалась и у меня изначально не было права на подобное обещание, хотя действительно обиделась и рассердилась, когда узнала правду. Она сделала то, что считала правильным для себя, а теперь пришел мой черед разобраться, что будет правильно для меня, и дать себе время и пространство для маневра. Какая-то часть меня мирно восприняла этот вывод. Но к тому моменту меня настолько эмоционально измотала вся эта ситуация, и я питала такое отвращение к себе, что не была даже уверена, заслуживаю ли чьих-то извинений.

Лапочка, я в затруднении. Я знаю: то, что они сделали, не было морально неправильным. Мне и самой прежде случалось испытывать влечение к бывшим своих подруг и друзьям своих бывших. Между этими двумя моими друзьями возникли отношения, не зависящие от меня. И все равно мне было очень больно. А хуже всего то, что я стыжусь своей обиды. Я стыжусь ревности, продолжающей жить во мне (без моего ведома) еще полтора года после того, как наш роман завершился. Мне хочется видеть себя благородной личностью, способной порадоваться за дорогих людей, которые смогли получить совместное сексуальное удовольствие. Хочется верить, что вся эта обида – плод моей собственнической натуры, и мне нужно измениться и преодолеть ее. Единственное, чем я теперь занимаюсь, – самобичевание из-за любого сделанного мною выбора. Мой внутренний компас в этом вопросе отказал. Я нуждаюсь в твоих мудрых словах утешения.

С любовью,

Одна из Треугольника

Дорогие женщины!

Пару лет назад маленькие Лапочки устроили яростную драку из-за оторванной головы черноволосой пластиковой принцессы. У сына разве что пена изо рта не шла. Дочка вопила так долго и столь громко, что я начала опасаться, как бы соседи не вызвали полицию. Пострадавшая оторванная голова была размером с шарик жвачки, а вместо шеи было отверстие, в которое должны были вставляться взаимозаменяемые туловища. Дочка в кулаке держала туловище древней египтянки, а сын сжимал в руке знойную пиратку в короткой юбочке. Вот из-за чего был весь сыр-бор.

Ни одного из них нельзя было убедить отказаться от притязаний на оторванную голову черноволосой пластиковой принцессы, с какой бы мягкостью, строгостью или маниакальным бешенством я ни объясняла, что они могут играть только по очереди, прикрепляя ненадолго голову к «своему туловищу». Их ничто не могло успокоить из кучи тех бесчисленных предметов, которые захламляют их общую комнату: ни корзинка с агатами, ни деревянные кинжалы; ни плюшевые котята, ни алфавитные карточки; ни пенопластовые мечи, ни наполовину растерянные фломастеры; ни балерины, ни римские легионеры, ни мартышки, ни статуэтки фейри[33] на золотистых монетках, ни фигурки киногероев, ни единороги, ни гоночные машинки, ни динозавры, ни крохотные блокнотики на пружинках – ни какая другая проклятая вещь во всей долбаной вселенной, кроме оторванной головы черноволосой пластиковой принцессы, не могла их утешить.

«Она моя», – вопила дочь.

«Я первым стал с ней играть», – вторил ей сын.

«Она моя самая любимая», – завывала дочь.

«Ты все время играешь с моими любимыми игрушками», – ревел сын.

Я убеждала, приводила логические доводы, вносила предложения, вскоре превратившиеся в приказы; но, честное слово, в конечном счете ничего не могла поделать. Была одна голова и два туловища. Этот неоспоримый факт подобен буре, которую мы должны терпеливо пережидать, пока она не вырвет с корнем все деревья.

Я начала с этой аллегорической миниатюры из репертуара Лапочки не потому, что считаю ваши индивидуальные и общие трудности, касающиеся дружбы, такими же ребяческими, как драка из-за игрушки; но скорее потому, что это довольно познавательный опыт – поразмыслить как следует о нашем желании иметь не только то, что принадлежит нам, но и то, что принадлежит тем, кого мы любим, – не только потому, что мы хотим эти вещи для себя, но и потому что хотим, чтобы их не было у их обладателя. Страсть личного обладания стара как мир и так же бесконечна. Это зерно сути той проблемы (оно ничуть не больше шарика от жвачки), которую мы пытаемся здесь решить, и я предлагаю вам обеим об этом задуматься.

У всех нас есть обоснованные претензии на оторванную голову черноволосой пластиковой принцессы. Мы полагаем, что владеть ею можем только мы, и отказываемся выпускать ее из рук.

Прежде чем мы начнем по-настоящему распутывать вашу ситуацию, оговорюсь, что абсолютно уверена: если вы обе продолжите молчаливый диалог с самими собой об этой сомнительной и странной истории, что случилась с мужчиной, которого я осмелюсь назвать Соблазнительным Плутом, то обе об этом пожалеете. Более того, вы высидите целый выводок все более и более искаженных представлений о том, что произошло и что это значит; кто и что сказал и сделал – все это не просто сделает вас несчастными, печальными и озлобленными, но и лишит каждую из вас подруги, с которой вам, право слово, следовало бы посидеть на веранде спустя десяток лет и от души посмеяться, вспоминая, какими тупицами вы были в прошлом, то есть сейчас.

В глубине души вы обе осознаете, что совершили не слишком хорошие поступки. Ваши желания, страхи, недостатки, нелепые ожидания и вещи, в которых вы не желаете признаваться самим себе, сцепились друг с другом так же плотно, как пластиковая голова входит в пластиковое туловище, и, сложив их вместе, вы обе ощутили щелчок. Если всесторонне взглянуть на случившееся, то перед нами предстанет одно и то же событие. Кому нам следует посочувствовать? На чьи плечи падает бремя обвинения? В каком направлении летят стрелы ваших повествований? Как вам лучше всего выбраться из этой ситуации?

Эти вопросы я задавала самой себе, размышляя над вашими письмами. Всякий раз, когда я пыталась уложить эти истории в своей голове, они только запутывались. Я составляла таблицы и списки с ключевыми моментами. Взяв лист бумаги, я нарисовала таблицу и превратила вашу путаницу с Соблазнительным Плутом в пару математических уравнений того вида, которые научилась решать еще в школе (что дает мне полную свободу использовать их для собственных прихотливых литературных целей). Вот как они выглядят.

Друг или Враг: «Я торжественно клянусь, что никогда не буду трахаться с Соблазнительным Плутом, потому что моя подруга до сих пор испытывает нежные и собственнические чувства к нему, а я не хочу ее обидеть» + [я человек неравнодушный, и перетрах с Соблазнительным Плутом вынудит меня усомниться в собственном представлении о себе] + все равно трахнулась с Соблазнительным Плутом = ой/брр ² х [но, вероятно, если всерьез задуматься, то моя дружба с этой женщиной «не так уж и важна»] и все же было время, когда я сидела с ней в центре Сан-Франциско, а она беззастенчиво рыдала в три ручья > так что… да черт возьми! + как смеет она на меня злиться! + во всех остальных отношениях я была ей хорошей подругой! + Соблазнительный Плут даже не был ее бойфрендом вообще НИКОГДА! + меня к нему влечет! + его влечет ко мне! + мне еще и тридцати нет, а мое влагалище уже зарастает паутиной! + да кто она, блин, такая, чтобы указывать мне и Соблазнительному Плуту, с кем нам заниматься сексом? < я ужасный человек и эгоистичная сексуальная подруга [не будет ли любезна бывшая подруга прийти со своим свидетельством в суд?] обманывала, да + лгала, да + когда-то пользовалась доверием или была прощенной – нет, никогда, ни одной женщиной, совершенно ни по какой причине = знаете, что? Да пошли они, эти суки! + Вот возьму и непременно трахну Соблазнительного Плута еще раз!  Кроме. Ладно. [Черт…]

Одна из Треугольника: «Соблазнительный Плут – замечательный человек + [мы «расстались», хотя никогда по-настоящему не были вместе, никакой моногамии, хотя он и разбил мне сердце, но я его не виню, потому что у меня не было никаких ожиданий – да и с чего бы мне иметь какие-то ожидания? и т. д.] мне совершенно ясно, что он хочет трахнуть мою замечательную подругу, которая видела, как я беззастенчиво ревела белугой в центре Сан-Франциско, и от этого меня тянет блевать ² + [каково значение моногамии? Что такое любовь? Должны ли мы что-либо кому-нибудь, когда речь идет о сексе? Почему меня тянет блевать, если Соблазнительный Плут – «мне только друг»?] = принимаю твердые и многословные обещания моей замечательной подруги касательно ее планов не трахаться с Соблазнительным Плутом х [сестринство!] – позволяю Соблазнительному Плуту отмахнуться от меня, когда выражаю свое желание, чтобы он не трахал мою чудесную подругу = плачу и бешусь, когда им не удается не трахнуться + [как они могли? Она же обещала! Я думала, она моя подруга! Он никогда ко мне не прислушивался!] < долгий, трудный, в конечном итоге удовлетворительный разговор с Соблазнительным Плутом, который странным образом сближает меня с ним [и заставляет еще больше переживать из-за моего ничтожного, закомплексованного, помешанного на власти, ревнивого, неуравновешенного, тупого, завистливого, эмоционально зависимого «я»²] х короткий, непродуктивный, решительно холодный разговор с моей чудесной подругой [разве она не должна чувствовать себя чуточку более виноватой?/какое право я имею на извинения? С каких это пор я имею право указывать, кому с кем трахаться?/но она обещала!] фантазирую, что моя чудесная подруга согласится на долгосрочную командировку в Корею + слушаю эквивалент песенки Лизы Германо Cancer of Everything для моего поколения, раз за разом, свернувшись в маленький жалкий комочек + [перемежая это попытками жизнерадостно составить фразу «получить немного сексуального удовольствия» применительно к этим двум эгоистичным задницам] Кроме.

Ладно. [Черт…]

В не ведающем математики мире Лапочкаленда мы называем это кранты.

Вы обе неправы. Вы обе правы. Вы обе знаете, что могли поступить лучше, чем поступили. Тот факт, что вы не смогли этого сделать, совершенно ничего не стоит, если вы не сможете благодаря ему ничему научиться. Так что давайте выучим урок, горошинки мои.

Часть Треугольника, если тебе действительно причиняет боль и приводит в ярость то, что Соблазнительный Плут трахает твою подругу, то он не твой бойфренд, и тебе не следует вести себя с ним как с другом. Он – твой бывший, любовь, от которой ты еще не оправилась (ты так и не разобралась с самой собой); мужчина-запретная-зона для любой женщины, хоть как-то вхожей в твой внутренний круг. Отбрось всю эту чушь в стиле «но мы ведь сейчас просто друзья» / «свободная любовь» и признай то, что ты действительно чувствуешь: если Соблазнительный Плут с кем-то трахается, ты не хочешь поддерживать отношения с этой женщиной. Пока еще нет. Не сейчас. Может быть, вообще никогда. В самом крайнем случае – исцели свое сердце, прежде чем знакомить Соблазнительного Плута со своими подругами, особенно с теми, которых описываешь как «остроумных, сексуальных, блестящих». А потом соберись с духом.

Хотя может показаться, что решение Друга или Врага нарушить свое обещание и трахнуться с Соблазнительным Плутом и есть причина всей твоей боли, однако ее поступки не являются корнем твоих бед. Их корень – твоя неспособность признавать и уважать свои собственные границы. Ты пыталась усидеть на двух стульях. Тебе хотелось верить в дружбу с мужчиной, которого еще не разлюбила; но ты не такая женщина. Я понимаю, почему ты хочешь быть ею, милая. Она – этакая крутая кошечка. Звезда шоу, ничего не принимающая близко к сердцу. Но ты – не она. И это нормально. Ты – это твое собственное хрупкое, сильное, милое, ищущее «я». Ты можешь печалиться из-за того, что парень, в которого ты вроде как влюблена, не отвечает взаимностью. Ты не обязана «держать лицо». Тебе не нужно притворяться, что с тобой все в порядке, когда делишь своих интересных и прекрасных подруг с Соблазнительным Плутом, даже если чувствуешь себя ничтожной задницей из-за того, что тебе это не по нраву. Ты вправе сказать «нет».

Проблема в том, что ты должна это сказать. Ты должна стать той женщиной, которая способна возразить. Не только чудесной подруге, которая никак не может сдержать данных тебе обещаний, пока вы плаваете в общих водах своей нерешительной жажды самоутверждения и оргазмов, но и мужчине. Да-да, ему, Соблазнительному Плуту. Твоему другу, хоть он тебе вовсе не друг. Ты должна научиться жить в этой дискомфортной реальности: это для отдыха от него тебе нужно «время и пространство». А потом ты должна уйти в отрыв, как бы это ни было трудно, – и будь что будет.

Друг или Враг, ты сделала свой выбор, хотя знала, что причинишь боль доверявшему тебе человеку, – выбор, стоит заметить, который ты подчеркнуто поклялась не делать, – и впоследствии оправдала свое решение, а ведь могла бы заранее более вдумчиво обсудить ситуацию со своей подругой. Это не делает тебя ни «зависимой от удовольствий», ни «скверной подругой». Ты ведешь себя так, как ведет большинсто людей в этой ситуации на данном этапе жизни, – женщина, которая взяла то, чего хотела, вместо того, что ей было нужно.

Ты одновременно неповинна в этом и несешь за это полную ответственность. Часть Треугольника тебя, с одной стороны, вроде как подставила; а, с другой стороны, ты, в сущности, повела себя с нею как дрянь. Причина, по которой накопилось столько мусора в твоей голове после близости с Соблазнительным Плутом: твоя бывшая подруга; твое ощущение, что тебя будут вечно наказывать за то, что ты подвела ее; твое ощущение, что твоя подруга тоже никогда тебе не доверяла, – состоит в том, что, вопреки собственным утверждениям, ты не сожалеешь о сделанном, хотя знаешь, что могла поступить как-то иначе, повести себя лучше или вообще этого не делать. На кону в данном случае стоит не только твоя дружба с Частью Треугольника, но и собственная честность. Ты обещала, что не причинишь боли человеку, который тебе небезразличен. И все равно причинила ее. Что ты об этом думаешь? Что ты хотела бы вынести из этого опыта, булочка моя медовая? Хочется ли тебе всплеснуть руками и сказать «Ой да ладно!» – или ты осмелишься принять этот опыт и изменишь свои взгляды?

Всем нам нравится считать себя правыми в собственных представлениях о себе и о том, что является единственно правильными, самыми нравственными вещами, например «конечно, я бы никогда не стала трахаться с Соблазнительным Плутом, потому что это обидело бы мою подругу!». Нам нравится делать вид, что наши великодушные побуждения отражают нашу суть. Но в действительности мы часто становимся своим самым добрым, самым этичным «я» только тогда, когда побудем в шкуре эгоистичной стервы. По этой причине нам приходится так яростно сражаться за оторванную голову черноволосой пластиковой принцессы, прежде чем мы научимся мирно играть; по этой причине нашими самыми значимыми отношениями так часто оказываются те отношения, какие продолжились за перепутьем, на котором они ближе всего подошли к своему завершению.

Надеюсь, что вы сделаете это, дорогие женщины, даже если вам потребуется некоторое время, чтобы подняться и, спотыкаясь, брести вперед. Не знаю, сможет ли ваша дружба продержаться всю жизнь, но, точно, игра стоит свеч. Я вижу вас на той самой веранде десяток лет спустя.

ВашаЛапочка

Ты моя мама?

Дорогая Лапочка!

Год назад я переехал в другой город. За последние несколько месяцев, пережив поначалу приступы одиночества, прекрасно освоился и обжился здесь. Я познакомился с замечательными женщинами, с которыми вполне мог бы встречаться или, по крайней мере, некоторое время спать. В чем же проблема? Ну, дело в том, что я вдруг обнаружил, что меня тянет к женщинам скорее по привычке, нежели в силу потребности. Я беру то, что доступно, сразу, а потом быстро теряю интерес – иногда еще до того, как что-то начнется; но, поскольку я чувствительный и чувственный человек, мне трудно отказаться от этого.

Думаю, мой вопрос сводится к следующему: это состояние биологическое или эмоциональное? Мне около тридцати пяти лет, я только что начал многообещающую (вроде бы) карьеру, занимаюсь любимым делом. В моей жизни много любви и благодарности, и уже даже то, что я сейчас набираю на клавиатуре это предложение, поднимает мне настроение. Я очень, очень люблю женщин и не уверен, что когда-нибудь смогу от них отказаться. А еще не хочу превращаться в очередного отстраненного, трудного в общении, некоммуникабельного мужчину, не уверенного в собственных чувствах.

Думаю, отчасти проблема кроется в том, что, по-видимому, мне для счастья нужна физическая любовь, а без нее я комплексую. Может быть, мне нужно больше самоутверждаться? Нужно ли поддерживать в себе надежду встретить настоящую любовь, а не просто искать отношений с женщиной, потому что она доступна? Связано ли это как-то с моей матерью?

Аноним

Дорогой Аноним!

Ты когда-нибудь читал книжку П. Д. Истмана под названием «Ты моя мама?»? В этой книжке птенчик вылупливается из яйца, обнаруживает, что матери нет в гнезде, и отправляется на ее поиски. Он еще не умеет летать, поэтому пускается в путь пешком. Он идет, идет, идет все дальше от гнезда на своих крохотных младенческих лапках и постоянно задает один и тот же вопрос: «Ты моя мама?» Всякий раз, задавая этот вопрос, он убежден, что ответ будет положительным. Но он ошибается. Никто и ничто не является его мамой. Котенок – не его мама. Курица – не его мама. Собака – не его мама. Корова – не его мама. Лодка – не его мама. Самолет – не его мама. Паровой экскаватор по имени Фырк – тоже не его мама. Но, наконец, когда никакой надежды отыскать маму уже не осталось, птенчик возвращается в гнездо – и туда прилетает его мать.

Эта детская книжка повествует вовсе не о детях. Эта книжка о тебе, обо мне и о любом другом человеке, которому когда-либо было, есть или будет двадцать с хвостиком и который ищет внутри себя то, что позволит ему чувствовать себя в этом мире как дома. Это история о том, насколько невозможно бывает понять, кто мы есть, и где наше место, и кому мы принадлежим, и кто принадлежит нам. Это довольно точное описание пути, по которому идешь сейчас ты, Аноним, и я советую тебе почерпнуть из него мужество и осмотрительность.

Разумеется, ты спишь с женщинами, с которыми не очень заинтересован заводить настоящие отношения, пончик мой медовый! Кто бы сомневался! Когда ты одинок, и тебе чуть больше двадцати, заниматься сексом со всеми, кто под руку подвернется, – это практически твоя работа. Биологическая. Эмоциональная. Психологическая. Эгоманиакальная. И – да, некоторые из этих побуждений могут быть как-то связаны с твоей мамой (и с папой тоже, если уж на то пошло).

Твои противоречивые чувства и мысли по поводу любви и секса, а также твои порой противоречивые поступки в отношении женщин приемлемы с точки зрения развития. Они научат тебя жизни; так что не будь слишком уж суров к себе, но позаботься о том, чтобы не застрять в тупике. Не застрять в тупике – главное условие, если ты не хочешь «превращаться в очередного отстраненного, трудного в общении, некоммуникабельного мужчину, не уверенного в собственных чувствах», который спит с каждой условно интересной и заинтересованной женщиной, какая окажется на его пути. Да, мы учимся на опыте, но нет необходимости снова и снова зубрить одни и те же уроки и повторять одни и те же опыты, верно?

Ты знаешь, каково это – говорить «да» женщинам, которых ты в конечном счете не любишь. Так, может быть, стоит проверить, каково будет сказать «нет»? Какое пространство заполнено сексом со случайными женщинами и что наполняет это пространство, когда ты не заполняешь его ими? Если тебе хочется стать эмоционально развитым человеком, – а мне кажется совершенно очевидным, что ты на пороге становления, – тебе придется развиваться дальше и выше того уровня, на котором ты спрашиваешь каждую встречную кошечку, не она ли твоя мама.

Нет, не твоя. Твоя мама – ты сам. И как только ты это поймешь, ты окажешься дома.

ТвояЛапочка

Вспыльчивые подростки

Дорогая Лапочка!

Я мать двух прекрасных маленьких девочек, четырех и двух лет. Они – смысл моего существования. Я люблю их несказанно. Прежде даже не думала, что хочу стать матерью, и часто говорила, что меня не тянет к детям. Но, Боже мой, когда родилась моя первая дочка, все перевернулось на триста шестьдесят градусов! Я даже не поняла, что со мной случилось. Я влюбилась и мгновенно подпала под ее очарование. У меня быстро возникла взаимная привязанность к обеим дочерям, и я назвала бы себя «привязанной» матерью. Мы втроем очень близки и любим друг друга.

Я сознаю, как важно уважать чувства своих дочерей и учить их выражать собственные чувства, а не подавлять их. Но в последнее время я теряю контроль над своим темпераментом, позволяя этой демонической ТВАРИ вылезать из меня в моменты стресса. Не пойми меня неправильно: я не выхожу из себя из-за мелочей вроде недоеденного ужина или шумной возни в супермаркете. Это скорее похоже на кульминацию, когда я терплю одно, другое, третье – а потом взрываюсь.

Мне следует также пояснить, что мой муж и их отец, обожающий нас, работает по ненормированному и непредсказуемому расписанию. Это убивает его, потому что ему не хватает личного времени, но так уж сложилось. Он, я бы сказала, – чистая душа. Это мужчина, который спас меня, потому что до знакомства с ним я была компульсивной пессимисткой. Он – то самое чистое «добро», какое в наши дни редко встретишь. Он так мягок, и весел, и так любит наших дочерей! И я благодарна за это; но он слишком много работает, поэтому я нередко оказываюсь на положении матери-одиночки, и мое терпение скоро лопнет. Бльшую часть времени все идет неплохо, но когда я теряю голову, это чистое безумие.

Меня пугает, Лапочка, то, что я выросла в очень неблагополучной семье. Не в том смысле, что мои родители были кончеными алкоголиками или отпетыми насильниками. Но они несправедливо орали на нас, запугивали и часто давали волю рукам. Нам не позволяли принимать самостоятельные решения, и это порождало чувство полной беспомощности. Мать особенно часто срывалась на меня и моих сестер и братьев, и временами казалось, будто идешь по минному полю, никогда не зная, в какой момент мина взорвется. Она открыто говорила, что ей хочется сбежать от нас, и в такие вечера я лежала в постели без сна до тех пор, пока она не засыпала. Не думаю, что она на самом деле «паковала чемоданы». У нее имелись серьезные проблемы, о которых я узнала лишь недавно. У нее была неуравновешенная семья и другие обстоятельства, которые слишком долго пришлось бы здесь объяснять. Думаю, это и было причиной ее часовых монологов о том, какой отстой ее жизнь вообще и дети в частности.

Итак, вот моя предыстория вкратце. Я женщина с низкой самооценкой, которая «через не могу» окончила университет, получила довольно приличную работу, вышла замуж за чудесного мужчину, имеет прекрасную семью. Но теперь меня пугает собственный темперамент. Я прекрасно понимаю, что совершаю неприемлемые поступки. Сегодня я сгребла нашу старшую дочь в охапку, выдернула из автомобильного кресла и швырнула на лужайку перед домом. Она лежала в шоке, а потом начала плакать. Поводом к этому послужили истерические вопли взрослой женщины по пути домой. Такое ощущение, что я не в силах успокоиться, пока со мной не случится припадок ярости.

Я испытываю полнейшее отвращение к себе и считаю, что не достойна быть их матерью. Ведь я знаю, что вести себя так – неправильно, но остановиться не могу. Сегодня я взяла у своего врача направление к психотерапевту, чтобы обсудить с ним глубинные проблемы. Опасаюсь, что никогда не смогу измениться, потому что этот дурной нрав и потребность срываться заложены в моей натуре.

ТвояБеспомощная Мама

Дорогая Беспомощная Мама!

Не думаю, что ты беспомощна. Полагаю, ты хорошая мама, которая временами доходит до предела своей способности к толерантности, терпению и доброте, однако тебе необходимо научиться управлять своим гневом и стрессом. Ты совершенно точно способна это сделать. Меня особенно тревожат твои опасения, что никогда не сможешь измениться, – гораздо больше, чем твое обращение с дочерью, когда ты швырнула своего ребенка на лужайку в припадке ярости. Учитывая твое положение главного опекуна двух малолетних детей и скромную помощь со стороны партнера, меня не удивляет то, что ты время от времени срываешься на своих любимых детей. В моей жизни бывали периоды – правда, очень недолгие, – когда я сама воспитывала двух своих маленьких детей в сходных обстоятельствах, и это была сводящая с ума работа, несомненно, самая изнурительная в моей жизни.

Я тоже совершала по отношению к своим детям поступки, о которых сожалею. Попробуй-ка отыщи мать, которая так не делала!

Я говорю это не для того, чтобы позволить тебе «сорваться с крючка»; скорее – как ни парадоксально, – чтобы возложить ответственность за перемены целиком и полностью на твои плечи. Воспитание – дело серьезное. Оно выявляет и лучшее, и худшее в нас. Оно заставляет нас сталкиваться и с самыми яркими, и с самыми темными сторонами собственного «я». Твои милые дочери дали тебе возможность увидеть себя во всей полноте: с одной стороны, женщина, способная любить сильнее, чем когда-то считала для себя возможным, с другой стороны, мать, временами страдающая «истерическими воплями», направленными на двух человечков, которым еще нет и пяти лет.

Лучшее, что ты можешь сделать для своих девочек, – простить себя за прошлое и внутренне признать: твои яростные припадки помогли тебе понять важность предстоящей работы над собой, чтобы стать той матерью, которой заслуживают твои дети. Задействуй все имеющиеся ресурсы, и внешние, и внутренние.

Работа отнимает у твоего мужа много времени и сил, но наверняка он найдет время, чтобы регулярно давать тебе передышки от семейных забот. Не так ли? А ты ими пользуешься? Я знаю, как трудно бывает оторваться от семьи, особенно когда ты изголодалась по такому редкому совместному семейному общению; но призываю тебя найти пространство и для себя, даже если приходится выкраивать его с трудом. Просто удивительно, как может восстановить силы даже один-единственный час, проведенный наедине с собой, какую ярость способна утихомирить обычная прогулка! Есть и другие способы психологической разгрузки. Например, поочередное сидение с детьми по договоренности с другими родителями; детский садик для детей, хотя бы на пару дней в неделю, даже если у тебя нет «работы», требующей этого безоговорочно; членство в фитнес-клубе, где есть детская группа, пока ты тренируешься или сидишь в сауне, листая журнал, – все это вещи, которые помогли мне преодолеть самые трудные времена, когда каждый мой день представлял собой безбрежное море заботы о детях и рядом не было ни одного взрослого, готового протянуть мне руку помощи.

Конечно, тебе предстоит трудная внутренняя работа – приблизиться к пониманию собственного детства. Я рада, что ты прибегла к психологическому консультированию. Надеюсь, ты войдешь в этот процесс с ощущением силы, а не отчаяния, потому что именно твои сила и любовь ярче всего сияют мне со страниц твоего письма. Ты уже проделала немалый путь. Ты воспитываешь своих дочерей иначе, правильнее, чем воспитывали тебя, и это, пожалуй, наиболее значимое достижение в твоей жизни; но за пределами территории «я справляюсь лучше, чем они» лежат еще многие земли. Я безгранично верю, что ты осознаешь это и найдешь способы, как не дать разрастаться твоему гневу, – пусть он будет бурей, которая проходит сквозь тебя, не причинив никакого вреда, и рассыпается мелким дождиком, прежде чем окончательно развеяться под солнцем.

Как-то раз я отдала свое сердце десяти вспыльчивым мальчишкам. Хотя они, казалось бы, никак не связаны с тобой, со мной или с любой хорошей, по сути, мамой, опыт общения с ними обогатил мою жизнь и повлиял на собственное понимание своих обязательств как родителя. Я работала с раздражительными мальчишками в то же время, когда поддерживала девочек-подростков в средней школе. Официально в мои обязанности входила только работа с девочками; но поскольку у меня был свой кабинет в средней школе, моя должность называлась подростковый консультант, и участникам любой программы, чья задача – служить детям, живущим в бедности, неизменно приходится клянчить все, что только можно получить бесплатно, меня подрядили участвовать в своего рода эксперименте.

Эксперимент состоял в следующем: убедить родителей этих мальчишек, что их дети, все до единого, совершили какой-то скверный поступок, поэтому их исключили из обычных классов и перевели в специальный класс, в котором детей будут обучать управлять своим гневом. Они должны приходить в школу каждый четверг на протяжении десяти недель для проведения совместных семейных ужинов со своими детьми. Социальная программа предоствляла еду, а агрессивные мальчишки ее подавали. Каждая семья усаживалась за собственный столик, отдельно от других, чтобы поддержать семейное единство. После ужина каждый вспыльчивый подросток выбирал из тарелки одну из карточек и вслух зачитывал тему, которая была на ней написана, своим родным (например, «мое самое радостное воспоминание» или «мои мечты о будущем»). Членам семьи полагалось обсудить предложенную тему в течение пятнадцати минут. Затем родители вспыльчивых мальчишек уходили в класс, где команда социальных работников проводила сеанс групповой психотерапии, обсуждая трудности и радости воспитания. В это время младших сестер и братьев необузданных подростков уводили в другой класс, где двое стажеров присматривали за детьми. А сами разъяренные мальчишки и их старшие, порой еще более горячие братья и сестры, собирались в третьем классе вместе со мной, подростковым консультантом.

Ха!

Задумка состояла в том, что я буду руководить детьми в процессе игр, которые помогут им научиться сотрудничать друг с другом так, чтобы ни один из них не пытался придушить другого. В первый раз игровой час превратился в настоящую катастрофу. Один разгневанный мальчишка угрожал чьему-то брату стулом. Другой сильно ударил третьего по голове, когда мы играли в «серую уточку». Бинго переродилось в рукопашную. Тот час показался мне четырьмя.

К тому моменту, когда мы воссоединились с родителями и младшими детьми в школьном кафетерии, меня колотила дрожь. Остальные помещения школы были пугающе темны и безмолвны. Собравшись, мы встали в широкий круг – десять вспыльчивых мальчишек и их семьи, четверо социальных работников, два стажера и я. «Настало время заключительного ритуала», – гулким контральто объявила одна из социальных работников. «Мы будем исполнять его каждый раз на протяжении следующих девяти недель, – сказала она. – Вначале мы будем петь песню, а потом проделаем упражнение, которое называется «дождь».

Я понятия не имела, что это за «дождь» такой, а узнать, что это, времени не было. Я лишь последовала примеру остальной группы, подпевая (похоже, социальные работники специально сочинили ее) и ловя на себе принужденные взгляды родителей вспыльчивых подростков, пока мы, запинаясь, пробирались сквозь жизнерадостные слова, лишенные смысла. В помещении было мало мужчин – один настоящий отец и несколько бойфрендов матерей мальчишек. Большинство родителей составляли женщины примерно моего возраста (ближе к тридцати), хотя они не были похожи на меня ни лицом, ни платьем, ни чем бы то ни было еще. Они с ног до головы выглядели как матери необузданных подростков. Так, словно жили в мире крайностей: либо откровенно неряшливые; либо чрезмерно ухоженные, почти кукольные; либо слишком толстые; либо очень худые; либо возбужденные кокаином; либо потихоньку начинающие зевать.

Я чувствовала себя среди них самозванкой. Как мне убедить их сыновей не угрожать друг другу стульями?

Когда, наконец, пришло время «дождя», следуя примеру социального работника, мы коллективно изображали своими телами буйство стихии. Мы начали с безмолвной стойки с руками, округло поднятыми над головой и символизирующими солнце, потом стали потирать ладони, издавая легчайший шелест, потом принялись щелкать пальцами, имитируя звуки дождевых капель, потом захлопали в ладоши, а затем шлепали себя по бедрам громкими «водянистыми» шлепками. На пике бури мы уже топали ногами по полу, создавая громовой грохот, а потом повторили упражнение в обратном порядке – через шлепки к хлопкам и еще более тихому потиранию ладоней – пока не застыли безмолвно с округлыми руками.

– Ух ты, круто! – восхитился один из вздорных мальчишек в наступившей тишине. – А можно еще разок так сделаем? – спросил он, и все рассмеялись.

Это был тот самый парнишка, который сильно ударил по голове другого подростка, когда мы играли в «серую уточку». Я немного побаивалась его в первый вечер, и не только потому, что он был здоровенным, внушающим страх хулиганом-восьмиклассником. Я особенно пристально приглядывала за ним, поскольку знала его историю – социальные работники кратко просветили меня насчет каждого из мальчишек, – и его история стояла для меня особняком – еще более печальная, чем у большинства других подростков.

Двумя годами раньше, в шестом классе, он однажды пришел из школы и не смог попасть в запертый дом. Побарабанив в дверь и не получив ответа, он заглянул в окно и увидел на полу в гостиной своего мертвого отца – он умер от передозировки героина. Мальчик решил, что в полицию звонить нельзя. Дружбы между ним и полицейскими не водилось. Поэтому он уселся на ступеньки крыльца и стал ждать прихода матери, но та долго не возвращалась. Мать тоже была наркоманкой, к тому же проституткой. Мальчик был ее единственным ребенком. Он провел эту ночь на крыльце, скорчившись под курткой. Утром пришел в школу и рассказал одному из учителей, что его папа умер.

С тех пор он и стал вспыльчивым подростком.

Я буду называть его Брэндоном. После того первого «дождя» я перестала бояться его. Он начал заходить в мой кабинет в спокойные моменты, когда большинство других детей были на уроках. Он договорился со своим учителем из спецкласса: всякий раз, как почувствует приступы гнева, он может выйти из класса и походить взад-вперед по коридору, чтобы глубоко подышать. Этому упражнению его научили в школе, и оно ему помогало. Он ходил туда-сюда мимо распахнутой двери моего кабинета, туда-сюда… наконец, останавливался и спрашивал: «А что это вы тут делаете?» – демонстрируя наигранную беззаботность, от которой у меня щемило сердце.

– Ничего особенного, – отвечала я. – Заходи.

И он усаживался в кресло ужасных историй рядом с моим столом, где сиживали все девочки, поделившиеся своими ужасными историями, и рассказывал мне свои собственные, и не только ужасные. «Моя жизнь меняется к лучшему, – говорил он мне. – Я так рад, что мать согласилась участвовать в нашем школьном эксперименте. Она отлично справляется. Она бросила наркотики, и ее бойфренд тоже. А летом они заведут собаку».

Шли недели. Начинались и заканчивались вечера по четвергам. Пара-тройка семей перестала их посещать. К другим присоединились новые лица: беременные старшие сестры, новые бойфренды, пасынки и падчерицы. Каждую неделю мы проделывали одно и то же: ужин, обсуждение, запятия по группам, песня, упражнение «дождь». «Детям нужна структура» – эту фразу я часто слышала. Детям нравится, когда они заранее знают, что будет дальше.

Больше всего они любили «дождь». От этого ритуала у них захватывало дух. Они самозабвенно колотили по бедрам, вызывая бурю. Каждую неделю после четверга наступала тишина, приходившая как исцеление.

Даже не верилось, что эти мальчишки вспыльчивы. Я знала, что их обидели, и гнев был самым «спокойным» проявлением их горести. Они направляли его в русло, в котором могли бушевать их бессильные мальчишеские реки.

Брэндон был самым вспыльчивым, но он был и самым милым. Он гордился тем, что называл себя моим помощником. Он не уходил по четвергам домой сразу после занятий, как большинство других необузданных мальчишек. Он приходил в мой кабинет и разговаривал со мной, а когда наступало время, помогал мне готовить столы в кафетерии. Лучший стол он накрывал для себя, своей мамы и ее бойфренда, старательно расставлял и раскладывал приборы, а потом ждал их прихода.

В последний четверг семейных ужинов мы с Брэндоном прикрепили к столикам бенгальские огни, чтобы создать обстановку праздника. Мы собирались раздать сертификаты о пройденном обучении и сувенирные пакеты для семей мальчишек, в которые были разложены подарки типа зубных щеток, настольных игр и наборов стаканов. У нас был гигантский плоский торт с надписью «Поздравляем наши семьи! Вместе мы сильнее!»

И только когда кафетерий уже гудел от людских голосов, до меня дошло, что матери Брэндона и ее бойфренда в зале нет. Он сидел за своим столиком в одиночестве. Когда стало смеркаться и другие вспыльчивые мальчишки потянулись к тарелкам за своими карточками, он вышел и встал у главного входа в школу. Мы уже разделились на группы, а матери Брэндона по-прежнему не было. Спустя полчаса в дверь моего кабинета постучали, и одна из социальных работников попросила меня выйти в коридор вместе с Брэндоном. Оказалось, его мать арестовали в центре города – то ли за проституцию, то ли за наркотики, то ли за то и другое разом, точно не известно. «Ее не выпустят из тюрьмы по меньшей мере до завтра, – ровным голосом проговорила женщина. – Ее бойфренд приедет в школу, как только сможет. Он поживет с Брэндоном, пока его мать не вернется».

Выслушав новость, Брэндон лишь кивнул, но когда я прикоснулась к его плечу, он сбросил мою руку так яростно, что, казалось, сейчас ударит меня.

– Брэндон, – окликнула я его, когда он зашагал по коридору. – Пожалуйста, вернись!

Я пыталась говорить твердо, но мой голос дрожал.

– Ты не можешь уйти, – добавила социальный работник. – Мы несем за тебя ответственность.

Он шел, не останавливаясь, как будто не слышал нас. В классе меня ждали девять подверженных гневу мальчишек и их старшие братья и сестры. Я чувствовала, как там, по другую сторону двери, начинается тихое бурление, которое вот-вот забьет ключом.

– Брэндон! – окликнула я чуть резче, боясь, что он убежит из школы.

– Я ничего плохого не делаю! – выкрикнул он в ответ, развернулся и пошел по коридору мне навстречу. И тут до меня дошло, что он прав. Он даже не собирался никуда уходить. Он лишь делал то, чему его научили, опираясь на свои интуитивные и разумные побуждения. Он глубоко дышал и ходил взад-вперед. Он был гневным мальчишкой, контролирующим свою ярость.

Все в этом мальчике, мерившем шагами коридор, рассказывает историю, которую тебе необходимо знать: историю о том, что у нас нет права чувствовать себя беспомощными, Беспомощная Мама. Что мы должны помогать самим себе. Когда судьба подкидывает нам всевозможные сюрпризы, мы сами ответственны за свою жизнь. Выбор за нами: швырять ли наших детей на траву или глубоко дышать и ходить взад-вперед по коридору. И все, что касается матери Брэндона, тоже рассказывает некую историю. Мы так далеки от нее, правда? Во многих отношениях все мы – ты, я и остальные хорошие, по сути, мамы – даже живем на разных планетах с этой женщиной. Она падала, и снова падала, и снова…

Но так бывает и со мной. И с тобой.

Почему она не пришла в школу в тот вечер? Какая сила заставила ее сделать то, за что ее арестовали, когда ей следовало бы есть лазанью и торт в школьном кафетерии со своим милым мальчиком? За что она была не способна себя простить? В чем она считала себя беспомощной?

Этого я не знаю, зато мне известно другое. Когда речь идет о наших детях, мы не можем позволить себе роскошь отчаиваться. Если мы будем подниматься, они будут подниматься вместе с нами всякий раз, сколько бы раз нам ни пришлось падать. Надеюсь, ты вспомнишь об этом в следующий раз, когда разгневаешься. Надеюсь, я тоже об этом вспомню. Помнить об этом – самая важная родительская работа.

Ко времени окончания нашего эксперимента с подростками Брэндон перестал расхаживать по коридору. Он в одиночку получил свой сертификат и подарочный пакет для своей семьи. Съел кусок торта. Он стоял в кругу и пел песню, которую сочинили социальные работники, когда приехал бойфренд его матери.

В тот вечер, когда мы делали упражнение «дождь», эта церемония, казалось, была наполнена особым смыслом. Наши «солнца» были круглее; а ладони хлопали с большей энергией. Мы щелкали пальцами, и хлопали, и топали так громко, точно тучи выворачивались наизнанку. Мы проделали весь обратный путь от бури до штиля, но, вместо того чтобы затихнуть, она снова обуяла нас, и никто не желал останавливаться. Это было слишком здорово. Мы все продолжали и продолжали – от щелчков к хлопкам и обратно, бушуя и ярясь, пока, наконец, нам ничего не оставалось, кроме как, сдаваясь, поднять руки и признать, что дождь все-таки закончился.

ТвояЛапочка

Прекрасные мелочи

Дорогая Лапочка!

Я читаю твою колонку с религиозным рвением. Мне двадцать два года. Насколько могу судить по текстам, тебе чуть за сорок. Мой вопрос краток и прост: что ты сказала бы своему 20-летнему «я», если бы могла поговорить с ним сейчас?

С любовью,

Искательница Мудрости

Дорогая Искательница Мудрости!

Перестань тревожиться из-за того, что ты толстая. Ты не толстая. Или, скорее, ты временами бываешь немножко толстой, но кому, черт возьми, какое дело? Нет ничего более скучного и бесплодного, чем женщина, жалующаяся на свой круглый живот. Корми себя. Буквально. Люди, достойные твоей любви, будут еще больше любить тебя за это, горошинка моя.

Когда тебе будет двадцать пять и однажды посреди ночи твоя лучшая подруга прокрадется голышом в твою постель, оседлает тебя и скажет: «Лучше бы тебе сбежать от меня подальше, пока я тебя не съела всю!» – поверь ей на слово.

Ты не становишься ужасным человеком из-за того, что хочешь расстаться с тем, кого любишь. Тебе не нужно искать повода для ухода. Достаточно желания уйти. Уход вовсе не означает, что ты не способна на настоящую любовь или ты никогда никого больше не полюбишь. Это не означает, что ты – нравственный банкрот, психологический инвалид или нимфоманка. Это означает, что ты хочешь изменить условия конкретных отношений. Только и всего. Будь достаточно мужественной, чтобы разбить собственное сердце.

Когда одна очень милая, но испорченная парочка геев пригласит тебя в свою замечательную квартирку побаловаться вместе с ними психостимуляторами, скажи «нет».

Есть вещи, которые ты пока не понимаешь. Твоя жизнь будет великолепным и непрерывным развитием. Хорошо, что ты усердно работаешь над разрешением детских проблем в свои двадцать с хвостиком, но пойми, что к этим проблемам ты будешь возвращаться не раз. Снова и снова. Ты придешь к познанию вещей благодаря мудрости жизненного опыта и милосердию прожитых лет. Большинство этих вещей будет связано с прощением.

Однажды вечером ты будешь обниматься на деревянном полу своей квартирки с мужчиной, который скажет тебе, что у него нет презерватива. Ты улыбнешься отважной улыбкой, которую находишь сексуальной, и велишь ему все равно трахнуть тебя. Это будет ошибкой, и расплачиваться за нее предстоит тебе одной.

Не плачься по поводу того, как складывается твоя карьера. Нет у тебя никакой карьеры. У тебя есть жизнь. Делай свою работу. Не теряй веры. Будь верной. Ты – писатель, потому что пишешь. Продолжай писать и прекрати жаловаться. У твоей книги есть день рождения. Ты пока не знаешь, что это за день.

Ты не можешь заставить других людей любить тебя. Это непреложное правило. Никто никогда не подарит тебе любовь только потому, что ты ждешь такого подарка. Настоящая любовь свободно течет в обоих направлениях. Не разменивайся и не трать свое время ни на что другое.

Многое в твоей жизни постепенно придет в норму, но не все. Иногда ты будешь доблестно сражаться, но проиграешь. Порой будешь цепко держаться, но поймешь, что отпустить – единственный выход. Прими себя, свою маленькую тихую комнатку.

Однажды жарким днем в ту пору жизни, когда глупо увязнешь в героине, ты будешь ехать в автобусе и думать о себе как о бесполезном куске дерьма, и тут в автобус войдет маленькая девочка с двумя воздушными шариками в руке. Она протянет тебе один из них, но ты не возьмешь, потому что будешь уверена, что больше не имеешь права на такие прекрасные мелочи. Ты неправа. Имеешь.

Твои представления о жизни других взаимосвязаны с твоим наивным самомнением. Многие люди, которых ты считаешь состоятельными, на деле небогаты. Многим, по-твоему, все дается легко, на деле они трудились в поте лица, чтобы получить это. Тебе кажется, что многие люди непринужденно скользят по жизни, на деле они страдали и страдают. Люди, которые представляются тебе старыми и до глупости обремененными детьми, машинами и домами, когда-то были точно такими же классными и напыщенными, как ты.

Если в дверях мексиканского ресторанчика ты столкнешься с мужчиной, который захочет поцеловать тебя и заявит, что этот поцелуй «ничего не значит», потому что, как бы ты ему ни нравилась, он не заинтересован в данный момент в отношениях с женщинами, – просто рассмейся и поцелуй его в ответ. У твоей дочери будет его чувство юмора. У твоего сына будут его глаза.

Ничтожные дни будут складываться в месяцы. Противные дни работы официанткой. Записи в твоем дневнике. Долгие бесцельные прогулки. Часы чтения стихов, рассказов, романов, дневников уже ушедших людей, размышлений о сексе, Боге и о том, следует ли тебе брить подмышки или нет. Все это – твое становление.

Однажды на Рождество, когда тебе будет чуть за двадцать, твоя мать подарит тебе теплую куртку, на которую она копила деньги несколько месяцев. Не смотри на нее скептически, когда мать скажет, что эта куртка сшита как по меркам. Не держи ее на вытянутых руках и не говори, что тебя не устраивает длина, или фасон, или в ней будет слишком жарко. Твоя мать умрет еще до наступления весны. Эта куртка будет ее последним подарком. Ты будешь сожалеть о мелочах, которых не сказала ей, до конца своей жизни.

Скажи «спасибо».

ТвояЛапочка

Благодарности

Спасибо Стиву Элмонду за веру в меня и дружбу. Я всегда буду благодарна тебе за твои многочисленные добрые дела.

Спасибо тысячам людей, которые писали мне письма и читали колонку Дорогой Лапочки на сайте TheRumpus.net. Этой книги без вас не было бы.

Спасибо вам, Исаак Фицджеральд, Стивен Эллиотт, Джуди Грейсиус, Антония Крейн, Элисса Бассист, Нэнси Смит, Уолтер Грин и мои многочисленные коллеги из The Rumpus, за вашу поддержку, смелость, хорошую работу и любовь.

Спасибо тебе, Кристен Форбс (она же Капкейк), за помощь и очаровательность во всех отношениях.

Спасибо вам, Робин Дессер, Джанет Сильвер, Расселл Перро, Анжелина Венеция, Дженнифер Курдила и всем людям из Knopf, Vintage и Zachary Shuster Harmsworth Agency, которые помогли мне принести «Прекрасные мелочи» в этот мир.

Спасибо Playa за то, что дали прибежище в то время, когда я заканчивала эту книгу.

Спасибо тебе, Брайан Линдстром (он же мистер Лапочка), Бобби и Карвер Линдстромы (они же маленькие Лапочки) – за все, но прежде всего за вашу безграничную любовь.

И, наконец, спасибо моей покойной матери, Бобби Ламбрехт, которую Стив Элмонд верно назвал «истинной изначальной Лапочкой». Она была права: эта куртка действительно оказалась впору.