Дневная битва Бретт Питер
– Хочу прогуляться и побыть наедине с мыслями. – Он махнул рукой в сторону спальни. – Согрей мне постель.
Сиквах осталась недовольна, однако Рожер приказал ясно, а она знала, что на подобный тон лучше не возражать без основательной причины или кивка Аманвах, но ни того ни другого не было.
– Как пожелаешь, муж.
Он вышел и застал в коридоре Энкидо и Гареда. Евнух в золотых кандалах стоял навытяжку перед дверью Аманвах и не моргнул глазом при виде Рожера.
Гаред, наоборот, блаженствовал на стуле, качался на задних ножках и швырял карты в шляпу, которую положил в нескольких шагах. Оружие он поставил к стене в пределах досягаемости.
– О, Рожер! Я думал, ты уже лег. – Он подмигнул и захохотал, будто удачно сострил.
– Гар, тебе незачем караулить всю ночь, – нахмурился Рожер.
Гаред пожал плечами:
– Незачем, но я обычно дожидаюсь, когда ты ляжешь, а уж потом ищу, где залечь самому – Он кивнул на Энкидо. – Не пойму, как он может стоять столбом всю ночь напролет. По-моему, он вообще не спит.
– Идем вниз, – позвал Рожер. – Хочу пошарить под стойкой, – может, найдется что-то покрепче чая, укрывшееся от дама.
Гаред крякнул и встал. Рожер с натренированной скоростью собрал карты и направился, тасуя их, к лестнице.
В пивном зале находился только хозяин, Дарел. Он подметал пол. Повторилась история с другими гостиницами на дороге вестников в Даре Эверама: постояльцев изгнали, чтобы караван Лиши заночевал со всеми удобствами. Ей самой, ее близким, Гареду, Уонде и Рожеру с женами выделили отдельные комнаты, как и даль’шарумам с их половинами. Женщины, дети и ха’шарумы спали в повозках, поставленных снаружи в круг.
Дарел – крепкий тип, но давно уже не призывного возраста, и борода у него была больше седой, чем естественно-песочной.
– Достопочтенные господа, – поклонился он. – Чем могу служить?
– Сплюнь для начала это демоново дерьмо! – рявкнул Рожер. – Здесь только чины.
Хозяин откровенно расслабился и пошел за стойку, а Рожер и Гаред взяли себе стулья.
– Извините. Сейчас повсюду глаза и уши.
– Честное слово, – кивнул Гаред, – как будто боишься, что где-то стоит негодная метка.
– Выпить найдется? – спросил Рожер. – У меня жуткая жажда, и мне нужна не вода. Причем так давно, что сойдет и обеззараживающее средство.
Дарел харкнул в глиняную плевательницу.
– Когда город взяли, дама разбил все мои бочки с вином. А тем, что покрепче, облил все «грешное» в городе и поджег. Отобрал у моей внучки тряпичную куклу. Заявил, что платье на ней непристойное. – Он снова сплюнул. – Девчушка ее любила. Повезло небось, что саму не забрали.
– Неужто все так плохо?
Тот пожал плечами:
– В первую неделю пришлось туго. Дама явился с бумагой от пустынного демона, где говорилось, что город отныне принадлежит его племени. Кое-кто с этим не согласился, и шарумы жестоко обошлись с недовольными. После чего большинство смирилось.
– Значит, сдались? – рыкнул Гаред.
– Мы не бойцы – не то что вы, из Лощины, – ответил Дарел. – Я видел, как самому здоровому здешнему бугаю дама, который вдвое меньше, переломил руку, словно прутик, только за то, что он отказался кланяться. Мне пришлось поберечь себя и родных, мертвым-то это не сделаешь.
– Никто тебя не винит, – успокоил Рожер.
– Когда усвоишь правила, не так уж и скверно, – заметил тот. – Священная книга красийцев очень похожа на Канон, и среди них попадаются особо дотошные, как и у нас.
Он выдавил улыбку и перешел на шепот:
– А некоторые – лицемеры. – С этими словами он извлек маленькую глиняную фляжку и две крохотные чашки. – Вы пробовали кузи, ребята?
– Угу, – буркнул Гаред.
– Наслышан, – кивнул Рожер.
Дарел хмыкнул.
– Песчаный народ болтает о греховности пития, а сам гонит зелье, от которого с крыльца слезает лак.
Рожер и Гаред с любопытством взяли чашки. Рожер легко удержал свою даже увечной рукой. Чашка напоминала игрушечную для кукольного чаепития.
– Тут и глотка не наберется. Распробовать или залпом?
– Первые две залпом, – посоветовал Дарел. – Дальше легче пойдет.
Они опрокинули в рот содержимое чашек и выпучили глаза. Рожер пил с двенадцати лет и считал себя способным выдержать что угодно, но сейчас ему показалось, что глотнул огня. Гаред закашлялся.
Дарел лишь улыбнулся и снова наполнил чашки. Они повторили, и – хозяин оказался прав – пошло легче. А может, попросту онемели глотки и языки.
Гаред сосредоточенно пригубил третью.
– Похоже вкусом на…
– …корицу, – докончил Рожер, гоняя жидкость во рту.
– Красийцы любят кузи, – Дарел дернул себя за бороду, – а еще, побери их Недра, эти колючие лохмы, которые они заставляют отращивать всех мужчин. Приходится привыкать, но потом становится вроде и ничего. Мне разрешают вести дела, пока я плачу подати и соблюдаю их законы, а если захочу выдать замуж внучку, когда она закровит, мне можно будет не бояться, что белые ведьмы решат за нее.
Он вдруг побледнел и остро взглянул на Рожера.
Тот улыбнулся и поднял искалеченную руку:
– Не мочи штаны. Я женился на дама’тинг, но меньше их бояться не стал. Впрочем, придется, наверное, избавиться от привычки называть их белыми ведьмами. Все тайное рано или поздно становится явным, как говорил мой мастер.
– Точно, – согласился Дарел. – Истинно и справедливо.
– Так что ты сказал? – подтолкнул его Рожер. – Красийцы не столь уж плохи?
– Трудновато проглотить, – вставил Гаред. – Это как заявить, что сапог на хребтине не так уж плох.
Дарел налил себе и с умелым проворством выплеснул в рот.
– Не скажу, что не тоскую по старым временам, а многим теперь гораздо хуже, чем мне, но в целом красийцы никого не трогают, если не забываешь кланяться и ладишь с законом. Поспорил с соседом – идешь, как и раньше, к гласному, а тот уже, если не может разобраться, передает дело дама. Дама, как правило, справедливы, но слишком буквально понимают Канон. Я знаю дровосека, который лишился руки за кражу курицы, а другой изнасиловал девку, и ему пришлось наблюдать, как то же самое делали с его сестрой.
– И это, по-твоему, не так уж плохо? – Гаред сжал кулаки.
Дарел осушил очередную чашку.
– Плохо, но я не краду кур и никого не насилую. И думаю, в будущем такого станет намного меньше. Закон Эведжана суров, но ему не откажешь в действенности.
– Мальчишек тоже пускай гребут подчистую? – насупился Гаред. – У меня сын, я этого не потерплю!
Дарел вдумчиво выпил третью.
– У меня внука забрали. Хорошего мало, но в каждое новолуние его отпускают домой. На Ущерб, как они выражаются. С мальчиками обращаются жестко, они приходят с синяками и переломами, но красийским опять же не слаще. Они быстрее, чем мы, усваивают язык и правила, а дама говорят, что те, кто заслужит черное, станут полноценными гражданами, как шарумы-господа. А тех, кто не заслужит, вышвырнут и превратят в хаффитов. – Он улыбнулся и почесал шею. – Это не сильно отличается от моего удела, разве что заставляют носить колючую бороду.
Рожер выпил четвертую – или пятую? – чарку В голове зашумело.
– Сколько же мальчишек забрали из… А где мы находимся, кстати?
– Раньше был Эпплтон, – ответил Дарел, – а теперь – длинная абракадабра на песчаном наречии. Мы называем его просто Шарахвилль – по имени нашего, стало быть, племени. Здесь жило тридцать мальчиков, которые годами подошли для Ханну Паш, или как там его.
Рожеру пришлось опереться на Гареда, когда они поднимались по лестнице. Он хлопнул здоровую кружку воды и пожевал дурнолиста, но вряд ли удастся одурачить жен, если споткнется по пути к постели. К счастью, Рожер работал подмастерьем Аррика Сладкоголосого и хорошо насобачился казаться трезвым, будучи пьяным в стельку.
– Они набирают армию больше, чем у всех Свободных городов, вместе взятых, – произнес он тихо. – Лактону не выстоять.
– Надо действовать, – отозвался Гаред. – Найти Меченого, сражаться – что угодно. Нельзя сидеть сиднем и позволять им захватывать все, что южнее Лощины.
– Первым делом нужно предупредить Лактон, – решил Рожер. – У меня есть пара мыслей, но нужно выспаться, а перед этим, наверно, понадобится горшок, чтобы сблевать.
Проходя мимо Энкидо, он призвал на помощь все мастерство шута и акробата, чтобы двигаться ровно. Если великан-евнух что-нибудь и заметил, то вида не подал. Аманвах все еще сидела в личных покоях, из-под ее двери лился зловещий меточный свет. До постели Рожер дошел успешно. Сиквах ждала его, но ничего не сказала, когда он ничком повалился в подушки. Он чувствовал, как его разувают и раздевают, не противился, но и не имел сил помочь. Воркуя, она ласково погладила его по спине, и он мгновенно заснул.
Глава 14
Песнь о Лунном Ущербе
Рожер проснулся за час до рассвета. Голова раскалывалась. Сиквах, которая всегда оставалась начеку, готовая встрепенуться по первому зову – мыть его, подбирать одежду, одевать, – начала утомлять, но сейчас он был ей благодарен. Казалось, что мул лягнул его в череп, а рот набили ватой.
– С Энджирса так не надирался, – пробормотал он.
– Что? – подняла глаза Сиквах.
Он мотнул головой:
– Ничего. Сегодня с утра, как поедем, займи чем-нибудь Эрни с Элоной. Мне надо поговорить с Лишей.
– Это неприемлемо, муж мой. – Аманвах проскользнула к ним из своей комнаты с черным, до блеска отполированным деревянным ящичком в руках.
Провела там всю ночь? Рожер не помнил, чтобы жена ложилась, но он и сам отключился.
– Дочь Эрни не замужем и обручена с моим отцом, а ты женатый человек. Тебе нельзя…
Сиквах застегивала ему манжету, но Рожер так резко выдернул руку, что она вскрикнула.
– Демоново дерьмо! Я поклялся быть хорошим и верным мужем, и слово мое честное, но это не значит, что я отказался от права беседовать с друзьями наедине! Если ты считаешь иначе, у нас появилась проблема.
Сиквах поразилась, а Аманвах долго молчала, рассматривала свой ящичек и постукивала им по ладони. Рожер понял, что это признак предельного раздражения, дальше которого некуда, – сейчас она ударит его ножом в глаз или велит Энкидо переломать ему пальцы.
Но в эту минуту Рожеру было все равно. «Брак гибелен для свободы», – говаривал его мастер. Он встряхнул головой и подчеркнуто застегнул манжету. «Это не мой случай. Провалиться мне в Недра, если ошибаюсь».
Наконец Аманвах подняла глаза и встретилась с ним взглядом:
– Как пожелаешь, муж.
Лиша слегка удивилась, когда Рожер попросился к ней, но возражать не стала. Она внушала себе, что продолжает досадовать на его решение жениться, хотя в действительности отчаянно по нему тосковала. Рожер больше года был ее лучшим другом и ближайшим наперсником, и без него она осталась в пустоте.
Аманвах и Сиквах воздвигли непроницаемую стену не только пением и воплями. Они смолкали на ночь, но караулили Рожера, как львы – убоину. С начала путешествия нынче выдался первый раз, когда Лиша осталась с ним наедине, но им пришлось раздернуть шторки, чтобы отдать должное красийским приличиям. Шарумы постоянно подъезжали и даже не пытались скрыть слежки – проверяли, остаются ли они с Рожером одетыми и сидят ли друг против друга.
Тем не менее им удалось уединиться. Гаред и Уонда ехали по бокам и не подпускали никого, а Лиша выбрала кучера, который ни слова не понимал по-тесийски. Большинство красийцев, что знали не только «пожалуйста» и «спасибо», хранили это в секрете, как некогда Сиквах и Аманвах, но выходцы из Лощины уже разгадали трюк и за последнюю неделю избавились от большей части таких. Особенно преуспела Элона, которая говорила возмутительные вещи и пристально следила за лицами.
– Похоже, матери слишком полюбилась твоя карета, – заметила Лиша. – Глядишь, и не захочет вылезать на привал к завтраку.
– Сейчас там прохладное настроение, – ответил Рожер. – Аманвах и Сиквах не понравилось наше уединение.
– Придется им это переварить. – Лиша кивнула на окно, за которым проехал Каваль. – Ахману тоже. Я отказалась вычеркнуть из жизни всех мужчин, когда спала с ним, независимо от мнения его народа.
– И я так думаю, – согласился Рожер, – но это превратится в бесконечную войну.
– Брак и есть война, насколько я понимаю, – улыбнулась Лиша. – Жалеешь?
Рожер покачал головой.
– Никто не пляшет задарма. Я бросил в шляпу монет, но провалиться мне в Недра, если переплачу.
Лиша кивнула.
– Итак, ради чего же ты рискнул гневом своих жен? Что хочешь обсудить?
– Твоего суженого.
– Он не… – начала Лиша.
– Ты помыкаешь красийцами не хуже, чем он, – перебил ее Рожер. – Так кто чей суженый?
Лишу кольнуло в висок, и она потерла его, притворившись, будто откинула волосы.
– Тебе-то какое дело? Ты не советовался о своей помолвке.
– Мои жены не похищают скопом здоровых мальчишек младше пятнадцати, – парировал Рожер. – Если хоть половина пройдет через Ханну Паш…
– …то через несколько лет у Ахмана появится армия тесийских фанатиков, с которой он завоюет весь край – отсюда до Форта Милн, – закончила Лиша. – Я не слепая, Рожер.
– И что нам делать?
– Набирать свою. Пусть Лощина расширяется, а лесорубы – закаляются в бою. Ахман назвал нас соплеменниками и не нападет, пока мы не атакуем первыми.
– Ты всерьез в это веришь? Я допускаю, что он не такой, как я думал, но неужели ты ему доверяешь?
Лиша кивнула.
– Ахман многолик, но честен. Он не скрыл планов завоевать всех, кто не присоединится к нему добровольно для Шарак Ка, но из этого не обязательно следует, что все должны ему поклоняться.
– А если следует? – спросил Рожер.
– Тогда, наверно, он возьмет меня как символ победы, – равнодушно проговорила Лиша. – Не самый приятный выход, но лучше, чем открытая война между соседями.
– Это может спасти Лощину, но Лактон остается на грани гибели. Город может продержаться дольше, чем Форт Райзон, но хутора беззащитны. Скоро красийцы начнут их поглощать.
– Согласна, – ответила Лиша. – Но с этим нам ничего не поделать.
– Можно предупредить их, – подал идею Рожер. – Пусть уходят. Предложить им укрыться в Лощине и заняться подготовкой – сейчас, пока проходимы дороги.
– И как это сделать?
– Сыграй принцессу, – улыбнулся Рожер. – Когда поедем через Лактон, требуй, чтобы каждую ночь над головой была крыша и никого не гнали с постоялых дворов. Я готовлю премьеру новой песни, и мне нужна публика.
– По-моему, мысль неудачная, госпожа, – проворчал Каваль.
Красное покрывало старшего шарума было опущено на полуденном солнце. Они сделали привал – подкрепиться и размять ноги. Наставник говорил учтиво, но скрывал недовольство. Он не привык отчитываться перед женщинами.
– Мне безразлично твое мнение, шарум, – ответила Лиша. – Я не буду спать на обочине с камнями под головой вместо подушек, когда впереди полно отличных гостиниц, которые закончатся всего за два дня пути до Лощины.
Каваль нахмурился:
– Мы покинули владения шар’дама ка, и безопаснее…
– …разбивать лагерь на дороге, где по ночам шастают разбойники? – осадила его Лиша.
Каваль сплюнул в пыль.
– Трусливые чины не посмеют напасть ночью. Их растерзают алагай.
– Разбойники или демоны, а все равно не собираюсь ночевать под открытым небом, – отрезала Лиша.
– Раньше госпожа не боялась алагай, – заметил Каваль. – Меня больше тревожат копья, припрятанные в незнакомой деревне чинов.
– В чем дело? – осведомилась подоспевшая Аманвах.
Каваль опустился на колено.
– Дама’тинг, госпоже угодно ночевать в деревне. Я сказал, что это неразумно…
– Конечно она права, – воскликнула Аманвах. – Мне не больше, чем ей, хочется спать в открытой ночи. Если ты боишься горстки местных чинов, – она с издевкой выделила последнее слово, – разумеется, можешь бросить нас в гостинице, поставить в лесу палатку и спрятаться там до рассвета.
Лиша подавила улыбку, когда Каваль склонился ниже, чтобы не показать, как стиснулись его зубы.
– Мы ничего не боимся, дама’тинг, – ответил наставник. – Если такова твоя воля, то мы изымем…
– Ничего подобного, – перебила его Лиша. – Ты сам сказал, что эта земля не принадлежит Избавителю. Мы не станем отбирать постели под угрозой копья и заплатим за них. Мы не воры.
Лиша могла поклясться, что различила зубовный скрежет. Каваль быстро взглянул на Аманвах – в надежде, что та отменит приказ, но девушка мудро промолчала. К ней отчасти вернулась былая надменность, но обе помнили, что произошло, когда она вздумала перечить Лише.
– Созови шарумов. Всех, двадцать одну штуку, и пусть сядут здесь, – указала Лиша на небольшую поляну. – Они будут есть, а я – говорить. Я объясню, что такое приличное поведение и гонцам, которых мы высылаем вперед, и основному отряду, который войдет в город следом.
Сказав это, она направилась к котлам, где даль’тинг готовили завтрак под зорким присмотром Шамавах. Большинству достанется густая мучная похлебка с говядиной, картофелем и овощами да полкраюхи хлеба. Шарумы питались лучше – получали к похлебке кускус и здоровенные ломти баранины на шампурах. Лиша, ее родители и Рожер с женами уже пировали: им полагались жареный фазан с корочкой и каре барашка, а кускус приправлялся специями и щедро сдабривался маслом.
Лиша подошла к Шамавах.
– Во время еды я обращусь к шарумам. Ты будешь переводить.
– Разумеется, госпожа, – поклонилась Шамавах. – Это большая честь.
Лиша указала на место, где уже собирались воины.
– Усади их полукругом и раздай миски.
Шамавах кивнула и поспешила исполнять.
Лиша подошла к женщине, которая готовила шарумам похлебку, взяла у нее черпак и попробовала.
– Приправ маловато, – заявила она и бросила в котел несколько пригоршней специй из тех, что выложили стряпухи.
А заодно и трав из своего фартука.
Затем притворилась, будто пробует снова.
– Отлично.
Закрыв глаза и чувствуя, как гудит корпус скрипки, Рожер долго держал последнюю ноту «Песни о Лунном Ущербе». Он резко оборвал ее, и Сиквах с Аманвах без труда подчинились, тоже умолкли.
Аррик называл это затишьем перед бурей – драгоценный момент тишины между последней нотой блистательного исполнения и рукоплесканиями толпы. Тяжелые шторки задернуты, и глухо звучали даже мириады караванных шумов.
У Рожера сдавило грудь, и он осознал, что задерживает дыхание. Никто не хлопал, но жонглер все равно услышал аплодисменты и мог, не покривив душой, утверждать, что их трио превзошло все, чего он когда-либо достиг в одиночку.
Он медленно выдохнул и открыл глаза одновременно с Аманвах и Сиквах. Их прекрасные очи сказали, что и они ощутили величие содеянного.
«Знали бы вы, – подумал Рожер. – Скоро, любови мои. Скоро я вам покажу».
«Любови мои». Он взял привычку называть их так если не вслух, то мысленно. Задумал это как шутку – назвать «Любовями» женщин, которых почти не знал, но ничего смешного не вышло. Иногда фраза звучала страстно, а в других случаях, как прошлым вечером и нынешним утром, – горько.
Порой же получалось как сейчас: пустота, оставшаяся по стихании музыки, заполнялась настоящей любовью, сильнее которой он не мог вообразить. Рожер взглянул на жен, и все, что он испытывал к Лише Свиток, померкло в сравнении с сиюминутным чувством.
– Мой господин считал, что в музыке не бывает совершенства, – произнес Рожер, – но провалиться мне в Недра, если мы к нему не приблизились.
В исходной «Песни о Лунном Ущербе» насчитывалось семь куплетов по семь строк в каждом и по семь слогов в строке. Аманвах объяснила, что это соответствует семи Небесным столпам, семи землям Ала и семи уровням бездны Най.
Перевод превратил его былой триумф, «Битву за Лесорубову Лощину», в дешевую песенку «Песнь о Лунном Ущербе» повелевает и людьми, и подземниками; ее мелодия способна провести демона по всему диапазону реакций, а слова сообщат лактонцам все, что им нужно знать.
Меченый хотел набрать новых волшебных скрипачей, но Рожер не просто не сумел никого научить – усомнился, что можно вообще передать талант. Ему показалось, что он застрял на месте, достиг пика и выдохся в свои восемнадцать зим. Но сейчас наткнулся на нечто новое и ощутил, что в нем зарождается неведомая сила. Не та, которую искали они с Меченым. Мощнее.
При условии, конечно, что жены выступят с ним, а красийцы не поймут, что он делает, и не убьют его.
Аманвах и Сиквах поклонились.
– Для нас честь сопровождать тебя, муж, – сказала Аманвах. – С тобой, как речет мой отец, говорит Эверам.
Эверам.
Рожера начинало тошнить от этого имени. Никакого Создателя нет, зовись он так или иначе. «Разница между праведниками и жонглерами невелика, Рожер, – говаривал Аррик, когда напивался. – Они повторяют одни и те же маревниковые байки, морочат голову деревенщине и недоумкам, чтобы те позабыли о жизненных скорбях».
А после горестно смеялся: «Правда, им лучше платят и больше почитают!»
В памяти Рожера вспыхнул образ – зловещий красный свет еженощно льется из-под двери личных покоев Аманвах. Провела там всю ночь?
«Твоя дживах ка совещается с костями, чтобы проторить тебе путь».
Рожер не притворялся, что понимает магию дама’тинг, но Лита объяснила достаточно, чтобы он убедился в одном: в ней нет ничего сверхъестественного. Разве наука старого мира не укротила «небесную молнию, и ветер, и дождь»? Он не знал, о чем говорили кости, но это не слова Создателя, и ему не хотелось плясать под их дудку.
– Согласны ли твои кости? – спросил он, стараясь выдержать нейтральный тон.
Сиквах резко втянула воздух, но маска Аманвах не дрогнула и ничем не выдала ее истинных чувств. В Рожере возмутился жонглер. Обычным развлечением в доме гильдии было по ходу репетиции рассмешить собратьев по ремеслу или как-то иначе разрушить личину. Рожер считал себя докой в таких делах.
Он склонил голову набок. «Мне что же, всю жизнь вытягивать из тебя истинные чувства?»
– Алагай хора не бывают категоричными, муж. Они лишь подспорье.
– И что говорят обо мне?
– Об этом нельзя спрашивать! – шикнула Сиквах.
– В Недра ваше «нельзя»! – ответил Рожер. – Я не буду плясать под выдуманную мелодию.
Аманвах взялась за большой бархатный мешок, в каком дама’тинг хранят кости. Тяжелые шторки задернуты, и в карету не проникал естественный свет – идеальная обстановка для магии хора. Рожер обмер, жалея, что не пристегнул к запястью нож.
Но Аманвах просто вынула сверток и с поклоном вручила ему.
– Кости говорят о тебе и много и мало, муж. Твое могущество неоспоримо, но жизненный путь извилист. Есть будущее, в котором под твою музыку танцуют орды алагай, а есть и другое, где твой дар расточен. Величие и падение.
Рожер размотал яркую ткань и обнаружил внутри тот самый деревянный ящичек, который Аманвах держала утром.
– Но когда я спросила, выходить ли за тебя замуж, кости ответили утвердительно, а когда захотела узнать, какой свадебный подарок поможет тебе возвыситься, они посоветовали этот.
Рожеру стало стыдно. Она провела столько времени в одиночестве, чтобы приготовить ему свадебный подарок! Создатель, а что же он? Должен вручить ответный? Ему не сказали. Когда они остановятся на ночлег, надо справиться у Шамавах, есть ли такой обычай и что подарить, если да.
Аманвах поклонилась низко, как никогда, и чуть не коснулась лбом пола кареты, застланного ковром.
– Прошу простить меня за то, что долго не делала подношения. Я начала работу две недели назад; думала, в моем распоряжении месяцы. Кости не предсказали, что ты так быстро перейдешь к обетам.
Рожер погладил гладкий ящик тремя пальцами правой руки, почувствовал, что метки сначала выжгли, а после покрыли лаком. Некоторые были защитными, но большинства он не знал. Рожер никудышный метчик.
«А что внутри? – задумался он. – Что поручили изготовить демоновы кости? – Внезапно он представил Энкидо. – Если там пара золотых кандалов, я схвачу мешок с чудесами и выскочу из кареты, пусть даже на ходу».
Он открыл ящик и вытаращился. На шелковом ложе лежал скрипичный подбородник из полированного палисандра с литой золотой середкой и прилаженным золотым зажимом. Его покрывали метки, которые были выгравированы на золоте, четко вырезаны на лаковом покрытии дерева и тоже вызолочены. Красивая вещь.
Все современные скрипки, Аррика и Джейкоба в том числе, оснащены подбородниками, но древний инструмент, изъятый Роджером из сокровищницы Меченого, оказался без него, будучи изготовлен, наверное, в те времена, когда это новшество еще не появилось. Подбородник позволял удерживать скрипку лишь шеей, а руки освобождались для других действий.
– Он изготовлен мастером герцога Идона и предназначался для королевского герольда, – пояснила Аманвах, когда Рожер благоговейно дотронулся до подарка. – У меня ушло много ночей на метки и добавление хора.
Рожер отдернул руку, как от горячего чайника, и отпрянул.
– Хора? В нем демонова кость?
Аманвах рассмеялась мелодичным смехом, который он слышал, увы, не часто. «Искренне или это по-прежнему маска?» – подумал Рожер.
– Муж мой, она тебе не повредит. Злая воля Най умирает вместе с алагай, но в их костях сохраняется магия Ала, сотворенная Эверамом задолго до того, как Най создала бездну для ее извращения.
Рожер поджал губы:
– Все равно…
– От кости там только тоненький ломтик, – утешила Аманвах. – Встроенный в метки и цельное золото.
– И что он делает? – спросил Рожер.
Аманвах улыбнулась так широко, что это стало видно сквозь прозрачное покрывало и даже опытному глазу Рожера показалось искренним. И вызвало трепет.
– Попробуй, – шепнула Аманвах и подала скрипку.
Рожер поколебался секунду, пожал плечами, взял инструмент и приладил зажим к подгрифку для большего резонанса. Осторожно закрутил бочонки, стараясь не повредить дерево, и придержал скрипку подбородком, без рук. Подбородок слегка кольнуло, как мурашками.
Рожер немного выждал.
– Что должно произойти?
Аманвах снова рассмеялась:
– Играй!
Рожер взялся увечной рукою за смычок, здоровой – за лады и быстро исполнил короткую мелодию. Резонанс поразил его. Инструмент зазвучал вдвое громче.
– Потрясающе.
Читать бесплатно другие книги:
