Дневная битва Бретт Питер
– Отец! – крикнул он. – Ты не можешь дозволить этому безумию продолжиться!
– Согласен, – подхватил Ашан, что стоял у подножия трона с Асукаджи.
Его чаяния были очевидны по ауре: Джардир, памятуя об их общей любви и верности, не обречет его глупую дочь на жизнь шарума.
– Ашан, я дал слово, – сказал Джардир. – Я не совершу клятвопреступления.
– Избавитель прав, он не может совершить клятвопреступления, – подал голос Альэверак.
Все изумленно посмотрели на него, не в силах поверить в способность консервативного Дамаджи одобрить происходящее.
Джардир любил Дамаджи Альэверака, хотя никогда не признал бы этого. Он не всегда соглашался с ним, но не знал человека, который больше ценил бы честь. Джардир оторвал Альвэраку руку, но не сумел нагнать страху на старого клирика. И в дальнейшем Альэверак исправно оспаривал решения Джардира.
Пока они не бывали приняты. После же, сколь бы глупыми он их не считал, Альэверак подчинялся приказам шар’дама ка и убил бы любого, кто выступил против. Джардир присмотрелся к его ауре и испытал подобие сыновних чувств. Дамаджи был самым грозным его противником на пути к Трону черепов, а ныне, возможно, единственным человеком на свете, кому он полностью доверял.
Ашан изготовился ответить, и Альэверак вскинул руку, упреждая. Он посмотрел на Джардира, и его аура охладилась.
– Если Избавитель считает уместным дозволить отдельным женщинам стать шарумами, быть по сему. Но твой указ не слагает предписанных в Эведжахе обязанностей дочери и жены. Разве сам Каджи не заповедал им послушания?
Аура Инэверы отразила веселость. Эверам свидетель – уж она-то какая угодно, но только не послушная. Джардир фыркнул и немедленно пожалел об этом, ибо увидел, как оскорбил гордого Альэверака.
– Мудрая речь, Дамаджи, – поспешил он сказать и расслабился, когда аура старика успокоилась. – Я и правда могу изменить мое слово, если пожелаю.
– Так измени! – крикнули через зал.
Джардир поднял взгляд, а Хасик запоздало провозгласил:
– Святая мать!
Кадживах, еще в ночном черном одеянии, ворвалась в зал, сопровождаемая его сестрами – Аймисандрой и Хошвах, все три ауры, как одна, пылали негодованием. Соседняя с ним аура, Инэверы, похолодела от страха, и всякое самодовольство улетучилось из нее.
«Любопытно, – подумал он, поглядывая на жену и наблюдая за эмоциональными нитями, которые связали ее с Кадживах. – Она считает, что мать способна согнуть меня там, где оказались бессильны советники».
Джардир вернулся взглядом к Кадживах и не смог отрицать, что у жены есть основания беспокоиться. Мать иногда сердилась на него, знакомое дело. Но он и представить не мог, что его божественная матушка изольет на него такую ярость.
– Это ты виноват, – произнесла Кадживах, и вокруг заахали. – Вот что бывает, если отказать племянницам в белом!
Асом кивнул:
– Хватило уже заявить всему свету, что они не достойны милости Эверама. Теперь ты прикажешь им взять копья и встать на стене обычными воинами?
Джардир почувствовал, что сдержанность изменяет ему. Он приподнял полу верхнего белого облачения и продемонстрировал черное, надетое под него.
– Я сам – обычный воин, сын мой. Как и твой старший брат.
Он глянул на ауру Джайана и не удивился тому, что юнца не волнует исход. Старший сын не хотел, чтобы ему на шею посадили женщин, но и не считал это достойным поводом перечить отцу. Он был рад постоять в стороне и полюбоваться на страдания Асома.
– В свое время и ты умолял сделать тебя воином, – напомнил Асому Джардир. – Я скорблю по тому мальчику. Его честь не имела границ.
– Я выводил людей в ночь, – ответил Асом.
Джардир пожалел об оскорблении, увидел, сколь глубоко оно врезалось в дух сына, но случай был не тот, чтобы миндальничать.
– Да, действовал из тыла, – уточнил Джардир. – Сын мой, ты отличный тактик и полководец, но не познал на своем лице мерзкого дыхания алагай. Иначе бы уважительнее относился к копью.
– Отец говорит дело, брат, – поддакнул Джайан.
Аура выдала его мотив: попытку показаться разумным, снискать отцовское расположение и пнуть удовольствия ради брата. Джардир хмуро покосился на него, и аура Джайана съежилась.
– Эверам благословил бы меня, сумей я сплавить вас в одно, как серебро и золото, и получить подходящего наследника.
– Сын мой, я всегда уважала копье, – встряла Кадживах. – И разве не воспитала того же в тебе? Эверам свидетель, без Хошкамина приходилось тяжко…
Аура Инэверы вопила, хотя уловил это только Джардир. У остальных сложилось впечатление, будто Дамаджах изучает накрашенные ногти, словно они намного занятнее происходящего. Она не собиралась принуждать Джардира к публичному выбору между нею и матерью.
– Но еще я учила тебя уважать женщин, – продолжила Кадживах. – Холить их и лелеять, защищать. Охранять в ночи и содержать. И теперь ты отправляешь их в бой? Что дальше – прикажешь взяться за оружие детям?
– Да, если это понадобится для победы в Шарак Ка, – отозвался Джардир, и тут осеклась даже Кадживах.
Он оглядел зал в поисках новой пищи для размышлений и сверкнул глазами на Шанджата. Он знал его с детства, еще с шараджа, и тысячу раз в ночи сражался и лил свою кровь рядом с ним. Аура кай’шарума отражала внутренний конфликт, но смысл его оставался скрытым без дополнительной информации.
– А ты, Шанджат? – спросил Джардир. – Что говорит тебе сердце? Хочешь, чтобы твоя дочь взяла копье?
Шанджат опустился перед троном на колени, положил копье рядом, уперся ладонями и уткнулся лбом в мраморный пол.
– Не мне обсуждать твой указ, Избавитель. Не мне и сомневаться как в чувствах Дамаджи Ашана к дочери, так и в чувствах дама Асома к его дживах ка. – Он оторвал лоб от пола, сел на пятки. – Что касается меня, задай ты мне этот вопрос вчера, я бы сорвался на крик при мысли о женщинах подле меня на стене или о том, что женщина прикроет меня на шараке. – Он посмотрел на Шанвах, и его аура исполнилась любви. – Но когда я наблюдал за действиями этих воинов, то восхищался ими. Я не знаю никого, даже среди Копий Избавителя, кто сражался бы лучше. Когда они сняли покрывала и я увидел лицо дочери, то испытал не потрясение и не гнев, а гордость.
Шанвах ответила отцу таким же взглядом. В чувствах, которые их соединили, Джардир увидел, что она едва его знала – заброшенная ради братьев и рано забранная из дома для муштры во дворце дама’тинг. До сих пор она мало что испытывала к Шараджу, но после его слов от нее к нему протянулась ответная нить любви.
Джардир кивнул, размышляя.
Инэвера прочистила горло.
– Муж мой, при всем уважении – ты посовещался с клириками и советниками. Ты посовещался с отцами, посовещался с матерями. Ты посовещался с мужьями, посовещался с братьями. Посовещался даже с алагай хора. Ты посовещался со всеми и всем, кроме самих женщин.
Джардир кивнул и знаком приказал вероятным шарумам выйти вперед.
– Мои возлюбленные племянницы, – проговорил он, когда они опустились перед ним на колени, – знайте, ваша доблесть безгранична как в глазах Шанджата, так и в моих. Но не могу отрицать, что меня пугает идея отправить вас в ночь. Если вы желали мне что-то доказать, то доказали. Если желали почтить меня и свой род – вы это сделали. Мое чувство собственного достоинства не нуждается в большем, и я не потерплю ни того, чтобы некоторые втолкнули вас в эту жизнь, – он глянул на Инэверу, – ни того, чтобы вы убежали в нее от других. – Он стрельнул глазами в сторону Асома. – А потому я спрашиваю: действительно ли вы этого хотите?
Обе женщины незамедлительно кивнули:
– Да, дядя.
– Подумайте хорошенько, – предупредил Джардир. – Если возьметесь за копья, ваша жизнь изменится навсегда. Возможно, вы смотрите на шарумов и видите только излишества, которые им дозволены, но за эти льготы приходится дорого платить. В ночи есть слава, но и боль, и потери. Кровь и жертва. Кошмары станут преследовать вас во сне и наяву.
Женщины кивнули, но он продолжил:
– Вам будет труднее, чем мужчинам. Шарумы-мужчины сочтут вас слабыми и не захотят подчиняться вашим приказам. Вам бросят вызов, и придется быть дважды бойцами по сравнению с вашими завенами мужского пола до тех пор, пока не заслужите их уважение. Если мужчины не решатся ударить вас, то лишь потому, что убоятся меня, а не из уважения к вам.
Ашия подняла взгляд:
– Я всегда знала, что Эверам уготовил мне особый путь, отличный от пути твоих дочерей. Теперь, когда побывала в ночи, я поняла. Если я позорю мужа, тогда расторгни наш союз, чтобы он нашел более достойную дживах ка. Мне суждено умереть на когтях алагай.
Шанвах кивнула, взяла Ашию за руку, и из окна на них пал первый луч солнца.
– На когтях алагай.
«Сегодня ночью ты приобретешь воинов, – сказала Инэвера, – но потеряешь других днем». Но что это значило? Он должен отказать им? Или его люди взбунтуются, не пожелают сражаться бок о бок с женщинами?
Джардир встряхнул головой. То же самое было сказано, когда он сделал шарумами хаффитов. Сейчас эти люди доблестно служат ему. Нет, он не откажется от воинов по личному произволу. Ребенком ему было нестерпимо взирать на позорное обращение, которому подвергалась его мать, не имевшая мужчины, способного за нее заступиться. Его ужасало, что и он умрет, а сестер заберут местные дама и продадут как дживах’шарум.
Джардир окинул взором двор:
– Я не хочу делать из женщин бойцов, но Шарак Ка близко, и я не откажу тем, кто сделает этот выбор. Каджи запретил женщинам копья, но у первого Избавителя была миллионная армия. У меня ее нет, но придется воевать ту же войну. – Он указал на коленопреклоненных женщин Копьем Каджи. – Нарекаю вас кай’шарум’тинг.
Кадживах завыла.
– Святой отец, – заговорил Асом, – если моя дживах ка ни во что не ставит данные мне обеты, я прошу развести нас сейчас же, как она просит.
Ашан ожесточенно взглянул на Асома. Союз дочери Ашана с сыном Ахмана укрепил связи между их семьями, и они потеряют лицо, будучи отсечены.
– Нет, – отказал Джардир. – Ты и моя племянница поклялись перед Эверамом, и я не позволю вам отречься. Она остается твоей дживах ка, а ты не запретишь ей общаться с юным Каджи. Сыну нужна мать.
– Значит, отныне мои внучки станут каждую ночь выходить на алагай’шарак? – негодующе осведомилась Кадживах.
– Это не обязательно, – вмешалась Инэвера.
Кадживах потрясенно уставилась на нее:
– Что ты имеешь в виду?
– У многих дама есть личная охрана – шарумы, которых призывают на алагай’шарак только в Ущерб. Если это порадует моего достопочтенного мужа, я возьму их в качестве таковых.
Джардир чуть заметно кивнул, и ему не понадобилось смотреть на ее ауру, чтобы знать: к жене вернулось чувство удовлетворения.
– Даже в Ущерб ошибочно пускать их на передовую, – заметил Асом. – Они будут отвлекать мужчин, которым нужно смотреть только вперед.
– Мои воины научатся приспосабливаться, – отозвался Джардир, хотя понимал, что задача не из легких.
– Возможно, – кивнул Асом. – Но так ли нужен этот урок, когда по земле шастает Алагай Ка?
Джардир поджал губы.
– Нет, – произнес он в конце концов. – Я не знаю, что принесет новая луна, и нынче не то время, чтобы насаждать перемены.
Асом ухмыльнулся, радуясь маленькой победе.
– Но то же самое относится и к дама, – сказал Джардир.
Глаза Асома расширились самую малость.
– Что?
– Без дама Дар Эверама сорвется в хаос. А потому я не рискну тобой в Ущерб, пока не пойму с чем мы ежемесячно сталкиваемся. С новой луной можешь присоединиться к жене и матери в подземном дворце.
Джайан подавил смешок, но недостаточно удачно, чтобы не услыхал брат.
«Осторожнее, муж мой, – подумала Инэвера, наблюдая за пикировкой Ахмана с Асомом. – Он все-таки твой сын, и у него есть гордость».
К счастью, взаимное сверление взглядами пресеклось шумом в дверях. В зал прорвался одинокий шарум. Он был измучен, черные одежды – в грязи, и от него воняло. Инэвера учуяла это через все помещение.
Воин упер копье в пол и пал на одно колено перед Троном черепов:
– Шар’дама ка, я принес срочное донесение от твоей первой дочери, святой Аманвах.
Ахман кивнул:
– Гилан асу Фахкин, если не путаю? Тебя послали на север охранять караван госпожи Лиши. Что случилось? Живы и здоровы ли моя дочь и суженая?
«Суженая».
Даже сейчас слово ужалило Инэверу.
– У обеих все было благополучно, когда я их покидал, Избавитель, – ответил воин, – но между ними произошел… раздор.
– Что за раздор? – нетерпеливо спросил Ахман.
Гилан мотнул головой:
– Я не знаю, но, думаю, все изложено в письме святой дочери. – Он поднял маленький свиток, запечатанный воском.
Ахман кивнул и подал Шанджату знак взять письмо. Шанджат был кай Гилана, но тем не менее воин вскочил на ноги и отпрянул.
– Что это значит? – спросил Ахман.
– Святая дочь взяла с меня клятву, шар’дама ка, отдать письмо лично вам в руки и никак иначе, – ответил Гилан.
Ахман поманил его к себе. Гилан взбежал по ступеням и снова упал на колено, едва достиг цели. Когда Ахман брал письмо, он опустил глаза. Заговорил тихо – так, что услышали только Ахман с Инэверой.
– Я скажу устно, Избавитель. По ее собственному признанию, госпожа Лиша отравила меня, чтобы не дать до тебя добраться.
– Блеф, – отрезал Ахман.
Молодой шарум покачал головой:
– Прости, Избавитель, но нет. Через два дня я начал слабеть. На третий упал с коня и пролежал несколько часов в ожидании смерти.
– Как ты выжил? – спросила Инэвера.
Шарум поклонился ей.
– Наступала ночь, Дамаджах, и я решил, что лучше умереть на когтях алагай, чем лежать в грязи и терять силы от женского яда.
Ахман кивнул:
– У тебя сердце истинного шарума, Гилан асу Фахкин. Что дальше?
– Я еле встал, – ответил Гилан, – но хорошо спрятался и ждал, когда ко мне дерзнет подобраться дурной алагай. Спустя время появился полевой демон, он пытался отследить мой запах. Когда он остановился у моего укрытия, я ударил.
– И стал сильнее, – догадалась Инэвера.
Гилан кивнул:
– На тех, кто убивает тварей Най, нисходит благословение Эверама. Мой конь исчез, и я охотился две ночи, пока не восстановил силы. Я прошу прощения за задержку, но прибыл быстро, как только мог.
Ахман положил руку воину на плечо:
– Я горжусь тобой, Гилан асу Фахкин. Знаю, что твоя доблесть безгранична. Ступай в великий гарем, и пусть дживах’шарум тебя выкупает и ублажит в долгожданном сне.
Воин кивнул и покинул зал так же спешно, как вошел. Ахман распечатал письмо, прочел и передал Инэвере.
– Сожалею, муж мой, – сказала она, когда ознакомилась с содержанием, – но я тебя предупреждала.
– Твои кости в очередной раз оказались правы, – отозвался Ахман. – Я приобрел двух шарум’тинг ночью, а утром лишился воинов Лощины.
– Меня это не радует, любимый, – ответила она, но не вполне честно. – Если в этом есть хоть какое-то утешение, то нельзя лишиться того, чего никогда не имел.
Ахман печально покачал головой:
– Жена моя, это не утешение.
Инэвера отодвинула камень, за которым скрывался очередной тайник Палаты Теней. Там хранилась шкатулка с холодовой меткой, укрепленная начинкой из демоновой кости. Ее поверхность покрывал тонкий слой инея.
Инэвера вынула из нее клочок затвердевшего шелка. Он был драгоценен. Но кости восстановленны, и поверженной госпожой Лишей наконец настало время сделать расклад на северную ведьму.
Шелк был одним из многих носовых платков Инэверы. Этим, в частности, она собрала кровь, пролитую Лишей во время схватки в покоях Инэверы. Она аккуратно вырезала окровавленные фрагменты и бросила в маленькую чашу с дымящейся жидкостью. Когда кровь полностью вымылась, Инэвера полила кости и встряхнула их.
– Всемогущий Эверам, – произнесла она, – дай мне знание о Лише, дочери Эрни из рода Свиток племени Лощины.
Инэвера встряхнула в последний раз. Бросила.
И задохнулась.
«Она твой завен и носит дитя».
Глава 27
Ущерб
– Как он устроен? – Ахман зачарованно сверлил глазами покрытый электрумом Трон черепов.
Инэвера задернула в тронном зале занавеси, дабы обеспечить ему коронное видение, хотя до захода солнца оставался еще час. От трона во всех направлениях расходились ровные потоки энергии. Середина, теперь подобная миниатюрному солнцу, жарко светилась от концентрированной магии.
– Отныне твой трон излучает… – начала Инэвера.
– …меточное поле, – закончил за нее Джардир. – И даже князья Най не подойдут к моему месту… – он повернулся и проследил за дорожкой магии, проник взглядом сквозь стены легко, как через стекло, – на многие мили.
Картина и правда завораживала. Да, Корона Каджи тоже не подпускает алагай. За последние недели Джардир овладел ее могуществом и научился продлевать защиту намного дальше, чем мог сделать физически. Если он не захочет, ни один алагай не подойдет к нему ближе четверти мили. Он способен защитить войско на поле боя, но это – это! – защитило весь внутренний город и сверх того. Демоны могут ударить по стенам и даже снести их, но ни за что не проникнут дальше.
Он снова посмотрел на Инэверу, его губы изогнулись в улыбке.
– Любимая, я не спрашивал, что он делает. Я спросил, как он устроен.
Аура Инэверы полыхнула изумлением, которое сменилось досадой из-за того, что торжество в честь изготовленного ею чуда не состоится и ей не удастся подразнить его демонстрацией, раскрывая секреты малыми порциями.
«В следующий раз пусть порадуется, – упрекнул себя Джардир. – Таким подарком она заслужила это тысячекратно».
К его удивлению, Инэвера рассмеялась. Не надменным смешком, который рассыпала повсюду, а подлинным смехом, искренним и заразительным. Во всем творении Эверама не существовало звука прекраснее.
– Ты не перестаешь меня поражать, Ахман, – изрекла Инэвера. – Всякий раз, как у меня возникают сомнения, ты напоминаешь, что и правда являешься шар’дама ка.
Джардир мог усомниться, но ее аура налилась гордостью, и он понял, что каждое слово произнесено всерьез. Он погладил ее по щеке и увидел дрожь, что пробежала через ее дух от его прикосновения.
– Я прекрасно понимаю… Дамаджах. – Он склонился, поцеловал ее и почувствовал, как сам вспыхивает от излучаемой ею страсти.
Инэвера могла лгать, когда считала это необходимым, но ее любовь подлинна. Чего еще можно желать мужчине от дживах ка?
Джардир прервал поцелуй, и она отступила на шаг, обуздывая чувства. Он подивился ее самообладанию, следя, как жаркий хаос в ее ауре стремительно остывает и упорядочивается. Сейчас не до того.
– К твоему священному трону добавлен череп князя алагай, что усиливает метки, которые веками украшали черепа шарум ка, принявших мученическую смерть, – объяснила Инэвера. – На трон пошел почти весь электрум…
– Почти? – с улыбкой переспросил Джардир.
Инэвера осклабилась в ответ и показала кости, надежно заключенные в ослепительно-белый металл.
– У тебя свои орудия, а у меня теперь – свои.
Судя по ауре, она одела не только кости, но пусть хранит свои секреты. Она – его Дамаджах, и ей подобает обладать личным могуществом.
– Прав я был, что отдал металл тебе, – заметил Джардир. – Аббан, несомненно, нашел бы ему толковое применение, но никогда не подумал бы ни о чем настолько…
– Бескорыстном? – предположила Инэвера, и он невольно рассмеялся.
– Неприбыльном, – согласился он.
– Я не доверяю хаффиту, муж мой.
– Аббан мне верен так же, как ты.
Инэвера покачала головой:
– Он верен в первую очередь себе, а тебе – во вторую.
– То же самое можно сказать и про тебя, невеста Эверама.
– Служить перво-наперво Создателю – совсем другое дело.
– Да, – согласился Джардир. – И нет. Ни один смертный не может по-настоящему верить другому, любимая. И все же нам придется найти способ, если хотим выиграть Шарак Ка. Ущерб – против нас. Настало время схватиться с тьмой, а не заботиться о нацеленных в спину отравленных клинках.
Инэвера открыла рот, чтобы ответить, но Джардир приложил палец к ее устам:
– Ты – невеста Эверама, жена моя, но и я не чужд веры. Не только в Создателя, но и в Его детей.
– «Верой корзину не сплетешь» – так говаривала моя мать, – заметила Инэвера. – Создатель помогает тем, кто этого заслуживает.
Ее аура назвала его храбрым болваном.
– Создатель помогает, – повторил Джардир. – Неужели ты считаешь, что мы случайно нашли священный металл Каджи за считаные недели до величайшего испытания моего правления? Мы сражаемся с Най не одни, даже если Эверам не убивает алагай собственноручно. И если я призван спасти мир, то обязан верить, что, несмотря на все наши различия, никто не желает отдать его алагай.
Инэвера воздержалась от продолжения спора, но аура показала, что она осталась не убежденной.
– Твоя мать была корзинщицей? – спросил он в попытке сменить тему. – А я думал, дама’тинг.
Аура Инэверы пошла вразнос. В ней светились и потрясение, и страх, и тайна. Достаточно, чтобы породить у него массу вопросов, но мало, чтобы ответить на них. Не то же ли самое испытывает она, когда читает по алагай хора?
– Ты никогда не говоришь о своей семье, – поднажал он, пристально наблюдая.
Аура выдала отчаянный поиск способа уклониться от ответа и переменить тему Распространила запах загнанного в угол зверя, готового скорее бежать, чем драться. Но вот грудь несколько раз мерно поднялась и опала, после чего по ауре прокатилась волна спокойствия.
– Большинство дама’тинг – дочери нашего ордена, – сказала Инэвера. – Некоторых – немногих – призывают кости во время Ханну Паш. Будучи призваны, мы разрываем все связи с близкими, и им неизвестна наша судьба с момента разлуки.
Поразительно. Каждое слово – правда, но в целом аура изобличила ложь.
– Но ты не оборвала.
Инэвера улыбнулась. Заученное отвлечение, пока она дышит и возвращается в состояние безмятежности. Ей интересно, как много он знает и не шпионил ли за ней. Она тщательно подбирала слова и не желала открывать больше, чем хочет.
Джардир утомился от этой игры.
– Хватит прикидываться, дживах.
Его тон оказался резок, и она уцепилась за это, дабы использовать в качестве повода озлиться и уклониться от предмета. Ее брови сошлись в грозовую тучу – прием, которым владела в совершенстве.
Джардир улыбнулся:
– И это тоже прекрати.
Он подошел и обнял ее. Она напряглась и притворно упиралась, когда он привлек ее ближе.
– Ты любишь меня, дживах?
– Конечно, муж мой, – не задумываясь ответила Инэвера.
– И доверяешь мне?
Аура выстрелила остроконечной волной, возникла кратчайшая пауза.
– Да.
Не совсем ложь, но и не правда.
– Я не знаю, что именно ты скрываешь о своей семье, – начал Джардир. – Но вижу, что секрет существует, и это бесчестит меня.
Инэвера отстранилась и собралась заговорить, но он покачал головой:
– После свадьбы между нами образовалось нечто большее, чем союз. Твоя семья стала моей, а моя – твоей. В чем бы ни было дело, я имею право знать.
Инэвера долго смотрела на него, и аура пришла в такой беспорядок, что он не смог угадать ответ. Но потом она вновь успокоилась.
– Мои родители живы, они в Даре Эверама. Для меня они и гордость, и позор, и я боюсь за них, если наше родство откроется. – Она встретилась с ним взглядом и поклонилась. – С моей стороны было ошибкой скрывать это от тебя, любимый. Я прошу прощения.
Джардир кивнул:
– Принято – с одним условием.
Инэвера выгнула бровь.
– Я хочу их увидеть.
– Муж мой, вряд ли это разумно. Они окажутся в опасности…
– Я – шар’дама ка, – возмутился Джардир. – У меня сотни родственников. По-твоему, я не сумею их защитить?
– Ценой того, что лишишь их простой жизни вдали от дворцовых интриг, которой они сейчас наслаждаются?
Джардир рассмеялся:
– Ты можешь внедрить моих племянниц в ряды шарумов, однако не в состоянии придумать, как познакомить меня с родителями подальше от хищных глаз? Нам обоим известно: ты найдешь способ, если захочешь.
Инэвера, по-прежнему настороженная, внимательно посмотрела на него:
– А если не захочу?
Джардир пожал плечами:
– Тогда я пойму, что занимаю в твоей жизни третье место, а не второе после Эверама, как ты утверждаешь.
Когда советники вошли в тронный зал, занавеси остались задернутыми. Несколько масляных ламп давали искусственный свет, и тот сохранил Джардиру коронное видение, пока он рассматривал Джайана и своих двенадцать Дамаджи. Рядом с каждым племенным вождем стоял его, Джардира, сын, а с Ашаном – племянник. Всем было по пятнадцать лет, за исключением восемнадцатилетних Асома и Асукаджи. Не совсем мальчишки, но и не мужчины, все еще в белых бидо най’дама с полоской белой материи, переброшенной через плечо.
Читать бесплатно другие книги:
