На пороге Никитин Юрий
– Колдун древних времен? – спросил я. – Таких сжигали?
– Или погибали сами, – ответил он. – Это ж такая нагрузка на мозг… Да и сам человек, не понимая, что с ним, мог либо сойти с ума, либо прыгнуть в пропасть, считая себя одержимым дьяволом. Со временем природа выработала защиту, наложив на этот ген заплатку.
Я пробормотал невесело:
– Которая все равно быстро изнашивается.
– Да, – согласился он, – но природа продолжает накладывать все более прочные. Думаю, сперва изнашивались за сутки, это ни на чем не основанное предположение, потом за неделю, месяц, год… За несколько десятков тысяч лет срок возрос, как видишь, до двадцати девяти лет, что просто здорово!
Я буркнул:
– Природа не торопится.
– Это ее стиль работы, – согласился он. – К счастью для тебя. Лазаренко уже прочесал миллионы букв твоей ДНК в поисках двадцатичетырехбуквенной последовательности, входящей в состав патологического гена. Бодрись. Ребята по его результатам спешно готовят новую, ну просто бронебойную заплатку!.. Как только будет готова, тут же тебе и вколю… Ну разве что буду пьяным или на футболе… Или уеду на рыбалку…
Я спросил с надеждой:
– А они успеют?
– Ребята и спят в лаборатории, – ответил он с мягким упреком. – Думаю, за неделю все сделают. И повторим. Мы не дадим тебе отбросить копыта! Кто же будет бегать за кофе?
Дверь открылась, Лазаренко вошел на цыпочках и воровато огляделся.
– Только поменьше болтайте, – сказал он свистящим шепотом. – Это и противозаконно, и даже… аморально.
Медведев громко хрюкнул, вытаращил глаза.
– Чего? Какая-такая мораль? Па-а-адумаешь… Лет через десять о ней вообще забудут.
Лазаренко, как более консервативный, а еще и администратор, что обязан стоять на страже законов и морали, проворчал:
– Какая-то мораль да будет. Изменится, но совсем без нее как жить?
– Ха, – сказал Медведев. – Сейчас какой год?.. Две тысячи двадцатый!.. Помните? Курцвейл на две тысячи тридцатый предсказывал бессмертие, но потом сдвинул на две тысячи сорок пятый. Еще через год посчитал лучше и назвал две тысяча семидесятый год. На этот раз с ним согласились все эксперты. Да, в семидесятом станем бессмертными. Это всего через пятьдесят лет!.. Вы хоть представляете, что начнется, когда приблизимся?.. Сейчас никто об этом не думает, а когда до бессмертия останется год-два?.. Да человек на любое преступление пойдет, чтобы заполучить бессмертие! Какая мораль?..
На нас пахнуло космическим холодом. Лазаренко беспокойно подвигал плечами, впереди поднимается в кровавом закате пожаров страшноватое время переходного периода. Да, когда все будут бессмертными – это одно, но страшное время, когда станет понятно, что все люди бессмертие получить не могут.
Хлопнула дверь, осторожно вошла Моника, держа перед собой картонную коробку с десятком чашек ай-петри. Подчеркнуто модная, вся расцвечена татуировкой, и хотя теперь это не только у зэков, но в моих глазах еще при первом появлении передвинуло ее в разряд дешевых шлюх. Дешевых не в том смысле, что роются в помойках, дешевыми могут быть и бабищи, щеголяющие бриллиантами в миллионы долларов, а дешевых в том, правильно понимаемом.
Вообще-то не могу себе представить леди, которая украсила бы себя татуировкой, а вот актрису – да, особенно, если взяли с помойки Детройта.
Она ощутила с моей стороны нечто, женщины все-таки близки к животным, что лучше нас, людей, чувствуют колебание атмосферы, магнитные и солнечные бури, а также приближение землетрясений.
– Не нравлюсь? – поинтересовалась она с холодной неприязнью.
– Напротив, – ответил я галантно, – восторгаюсь женщинами, у которых настолько развита интуиция…
– …что мозги таким незачем? – договорила она. – Ладно-ладно, тысячу раз такое слышала. Вы мне тоже не нравитесь, так что квиты.
– Убьюсь ап стену, – пообещал я.
Медведев жизнерадостно заржал.
– Вы чего? Такая конфронтация говорит, что скоро окажетесь в одной постели!
Она фыркнула, взяла приготовленный для нее набор инструментов и ушла, не удостоив нас ответом.
– Хороша, – сказал Медведев оценивающе. – Так и тянет к плохим девочкам… но все же я их боюсь. А вот тебе все равно, так что вперед!
– Свинья, – сказал я беззлобно.
– А что, – ответил он. – Умереть в ее постели романтичнее, чем…
Он заржал еще громче и тоже удалился, колыхая животом и объемными боками.
Через полчаса явился еще один из наших, Краснокутский, деликатнейший и мягкий, он вздыхал и мялся, даже краснел как-то пятнами, наконец проговорил, глядя в сторону:
– Володя, придется повторить…
Я спросил вяло, уже зная от Медведева, что случилось не совсем то, на что надеялись, несмотря на мизерные шансы:
– А что не так? Белок не отыскал поврежденный ген?
– Отыскал, – ответил он хмуро. – И разрезал…
– И что? Не удалось регенерировать?
Он вздохнул.
– Понимаешь… должна была регенерировать та половина, что со здоровыми генами…
Я проговорил:
– Знаю, рекомбинировалась мутантная. Медведев тебя выдал с потрохами.
Он сказал быстро:
– Ты какая-то странная дрозофила! У тебя все не так. У них так, а у тебя не так. Но ты не волнуйся. Мы ищем варианты!
– Какие? – сказал я с тоской. – Теперь если разрезать, то какая бы половинка ни восстановилась, будет та же мутантная.
– Лазаренко сейчас работает над цельной заплаткой, – сказал он торопливо. – Просто наложим сверху на весь участок. И все!
Я смолчал, да и он отводит взгляд, заплатка закроет часть генов, то есть выведет их из строя. Фактически уничтожит. А все гены, даже так называемые мусорные, со временем оказываются для чего-то просто необходимы. Отсутствие их открывает дорогу всяким разным и неизлечимым болезням, так называемым генетического происхождения.
– Хорошо, – сказал я, – самую скучную работу сбрасывайте мне. Я теперь сплю плохо, могу поработать и ночью.
Он кивнул и торопливо ушел, а я подумал, что не везло всегда именно мне. И даже сейчас, когда у всех в подобных случаях здоровая половинка ДНК разрастается и на другую половину, у меня почему-то больная повела себя, как доминант, вытеснив здоровую полностью.
Хотя, конечно, «у всех», сказано громко, пока что только пятерым дрозофилам сумели исправить испорченную ДНК. Слишком уж долгий и трудный процесс, только-только отдельные энтузиасты начинают переходить к опытам на мышах, но там и труднее, да и ждать приходится намного дольше, потому что мыши живут два года, а дрозофила считаные дни.
Перед обедом распахнулась дверь, через порог грузно переступил Медведев, привычно бодрый, толстый, румяный и со щеками на плечах, в руке гигантский гамбургер.
Зав. сектором по приборам и оборудованию, чуть ли не администратор, что не мешает ему оставаться кандидатом наук в едва ли не самом перспективном направлении исследований, генное модифицирование, особенно в CRISPR, а также самым толстым во всем нашем центре.
– Будешь? – спросил он и сделал вид, что в самом деле предлагает мне бутерброд. – Правильно, тебе вредно… А мне можно. Слушай, я вот что подумал… Та заплатка, что тебе хотят поставить на дырку в геноме, очень подавит твой иммунитет…
– Еще и это, – сказал я вяло. – А что-нибудь хорошее брякнуть можешь?
– Да, – ответил он счастливо. – Ты будешь еще и уязвим для любого вируса! Это же здорово, понимаешь? А их, представляешь, сотни миллиардов только в этой комнате. Тебе придется всю жизнь принимать препараты сенгердил и акваперд.
– Блин, – сказал я. – Дорогие штуки… Обе.
– А мы их тут и синтезируем, – заверил он и подмигнул. – Все путем. Зато есть и замечательные возможности!
– Ну-ну?
– Если тебе вдруг понадобится, – сообщил он, – пересадить сердце или печень, то твой ослабленный организм не станет их отторгать, как поступает любой здоровый, а просто смирится.
Я сказал безнадежным голосом:
– У меня все вроде бы в порядке, пересадки не нужны. Блин, что у нас за жизнь, от одного не удается спастись, как прыгаешь прямо в пасть чему-то еще более страшному.
Он повздыхал, развел руками.
– Эта странная матрица называется жизнь.
Я сказал сварливо:
– Но ты же не так просто пришел?
Он сказал виновато:
– Знаешь, я тут подумал, тебе же теперь все равно…
– Ну спасибо, – сказал я саркастически.
– Прости, – быстро сказал он, но по виду не заметно, что извиняется, настоящие ученые думают прежде всего о деле, он ожидает, что и я таков даже на пороге смерти, – я имел в виду, что у тебя эти… сроки. Есть одна революционная идея… Думаю, мир перевернет! Даже если не получится. Ну, не перевернет, так тряхнет. Или трахнет. Если ты, конечно, согласен. Что-то да успеем понять. А если все сложится, то может быть и вообще…
Я сказал с тяжелым сарказмом:
– Ну спасибо за «успеем понять». Мне так приятно, что успею помочь с набором материала для твоей докторской.
– Ты настоящий друг, – сказал он с жаром. – А на титульной я напишу что-то вроде благодарности безвременно почившему другу, который помог личным вкладом в мое гениальное открытие.
– Гад ты, – сказал я беззлобно. – Как можно смеяться над вопросами жизни и смерти, над которыми ломали головы Карл Маркс и Ларошфуко?
Он спросил:
– А кто такой Ларошфуко?
– Не знаю, – ответил я, – но фамилия такая яркая, запоминается.
– Это имя, – предположил он. – Ларош – по-венгерски Иван, а Фуко – французский министр тайной полиции. Тоже имя… наверное. Хорошо, я тут кое-что подготовил, давай сразу и начнем? Вот только бутерброд дожру.
Он не бессердечный, просто нормальный ученый, а в нашем мире нормальность то, что в широком мире называется сдвинутостью. Мне считаную пару месяцев топтать зеленый ряст, и он рассчитывает, что я такой же фанат, как и он, потому и. Вообще-то я в самом деле малость фанат, но все-таки было бы легче, если бы свои эксперименты проводил не на мне под бодрым лозунгом «Тебе же все равно!».
Дескать, ни червяк, ни даже мышь не расскажет, что чувствует, а ты сможешь, дружище, перед тем, как склеить ласты, ты же разговорчивый.
Глава 4
При той слабости, что одолевает в последнее время, я начал оставаться в лаборатории и на ночь. Никого не удивило, многие время от времени, заигравшись с митохондриями и аксонами, не успевают к ночи вернуться домой, звонят, объясняются с родными и женами, а потом с облегчением поработав еще, обустраиваются на короткий сон где-нибудь на диване, если повезет, или в одном из кресел в холле.
Вокруг меня и группы моего сектора повисла завеса молчания. Никто официально вроде бы не знает, что со мной была операция на CRISPRе, опыты над людьми запрещены, умирать нам можно, но пытаться спасти вот такими методами низзя.
В лаборатории все понимают, что переступаем границы не морали, она за нас, а закона, потому делают вид, что вообще нас почти не видят, и не интересуются, как там у нас дела. И тут тоже.
Стресс вроде бы полезен, так утверждают специалисты, а вот сильный стресс может как убить, так и сдвинуть что-то на пользу. В теории, конечно, пока еще не было случая, чтобы стресс что-то сделал заметно полезное, кроме случаев исцеления от рака, но рак вообще-то пустяки, нейродегенерация звучит не так страшно, но средства от нее пока нет, хотя вроде совсем ерунда: изменить всего лишь один ген…
Сперва я чувствовал только жар и нарастающую усталость, потом как-то отключился вовсе прямо за столом в лаборатории, бредил, очнувшись уже на диване, встревоженное лицо Лазаренко нависало надо мной частенько, что-то выпытывал, я отвечал в полузабытьи, снова отрубался.
Когда наконец пришел в себя, надо мной стояли Лазаренко, Лелекин и Медведев, встревоженные и почти осунувшиеся.
Лазаренко первым увидел, что я очнулся, сказал с облечением:
– Ты как? Есть хорошая новость, воспаление сняли… Вроде бы. По показаниям. Представляешь, у тебя воспламенилась вся кора головного мозга!.. Ну, почти вся. Может быть, и не только головного, но я не проктолог, это ты мне скажи, как там глубже по ощущениям… наверное, интересно? Знаешь, вроде бы гепатоцеребральная дистрофия идет на убыль, но общую нейродегенерацию пока остановить не удалось… пока, конечно.
– Дай прийти в себя, – проговорил я слабым, как у мелкой мыши голосом. – Меня не кормили, да?
– Голод полезен, – заявил он. – У тебя как бы лечебное голодание!
– Посмотри в зеркало, – посоветовал я. – А теперь возьми у Медведева и неси сюда всю его корзинку с бутербродами.
Медведев сказал встревоженно:
– А ты что, их есть будешь?.. Нет, не дам уничтожать продукты. Тебе же все равно, зачем еще и продукты переводить?
– А тебе жрать можно?
– Я не жру, – ответил он с достоинством, – и даже не ем. Есть – это грубо. Я смакую, тем самым выказывая им высшую степень восторга и восхищения.
– Жадина ты, – сказал я. – Ладно, вызови мне такси. Чувствую, на своей не смогу.
Лазаренко кашлянул и сказал с сочувствием:
– Я довезу. Нам же почти по дороге! Завезу тебя, а потом на магистраль и через полчаса уже у себя дома.
– Нет, – возразил Медведев, – я отвезу. Он живой материал для моей диссертации!.. Давай поднимайся, дохлячок… Какие у тебя верхние конечности тоненькие… Наверное, задние вообще…
Он поддерживал меня все дорогу до лифта, в самой кабинке и чуть ли не на руках вынес к машине. Охранник проводил меня тем особым взглядом, что, дескать, больше не увидимся, на кладбище придут самые близкие, а он в их число не входит. К счастью.
Медведев бережно усадил меня на соседнее кресло, захлопнул дверцу и, обойдя машину спереди, сел за руль.
– Пристегнуться сможешь? А то рассыплешься при резком торможении… Нет, давай я сам тебя… Может быть, ремень сразу на горло?
– Добрый ты, – ответил я слабым голосом. – Фаталити…
Он хохотнул.
– И гуманный!.. Прямо с ног до головы. Весь из себя гуманист. Всех бы перебил, лишь бы войны не было… Упрись ногами, впереди крутой поворот.
– Зачем? – спросил я.
– Люблю крутые повороты, – заявил он с лихостью в голосе. – Жить надо лихо!..
– Лихо, – сказал я слабо, – это плохо. Не буди лихо, пока спит…
Он хохотнул снова.
– Интересная штука жизнь? Лихо – плохо, а лихой – хорошо!.. Вот так и живем на противоречиях.
Он гнал автомобиль на большой скорости, но в центре компьютер перехватил управление, повел авто почти так же быстро, но математически точно просчитывая дорогу, препятствия, скорость и массу соседних машин, а когда проскочили запруженные улицы, позволил человеку снова взять управление на себя.
Я вздохнул, Медведев покосился на меня с живейшим интересом.
– Не знаю, – сказал он наконец, – насколько это сработало, но ты чуть не склеил ласты, а сейчас вон уже румянец во всю щеку!.. Или это моя езда тебя так взбодрила?
– Лихорадка, – ответил я вяло.
– Лихорадка, – заявил он, – это хорошо. Это здорово! Выздоравливаешь, вот что. Организм борется. Чувствует, что надо, иначе потеряет все. Достоевский с азартом делал бомбу, чтобы убить царя, и не думал о ценности жизни ни своей, ни чужой, но когда стоял на виселице с петлей на шее и до смерти оставались секунды, понял, насколько много теряет!..
Я пробормотал:
– Да теперь это многие понимают. Не так остро, как Достоевский, но достаточно отчетливо, чтобы стараться продлить себе жизнь. Даже ценой отказа от сладкого, жирного, поджаренного…
– Но-но, – сказал он предостерегающе. – И не начинай. Не стану отказываться от сладкого, жирного, поджаренного, печеного, вареного и тушеного… А также соленого и перченого. Да, а еще со специями! Знаешь, я такой себе вчера аэрогриль купил!.. Курицу за четыре минуты готовит! И такая нежная, сочная, в своем соку, корочка хрустящая, коричневая, тает во рту…
– Заткнись, – прервал я, – уже слюнями захлебываюсь. Но все равно к тебе не поеду.
– Что так?
– В прошлый раз чуть не лопнул! – сказал я обвиняюще. – Мне у тебя питаться вредно. Я на твоей диете за месяц бы двести килограммов добавил сверху.
Он довольно заржал, крупный и чем-то похожий на профессора Челленджера.
– А я вот больше не набираю, – добавил он победно. – Сколько ни жру, а все те же двести кило!.. Организм понимает, что для красоты больше и не надо.
Дома пришлось отключить рободока, дурень дважды вызывал «Скорую», а что могут сделать простые и очень простые врачи? Я извинялся за дурака, что реагирует на скачки давления и резкое учащение пульса, что всего лишь эхо процессов, происходящих в моем мозгу.
А ночью ближе к утру пришла странная ясность, ушла тупая давящая боль, что достает уже несколько месяцев, я ощутил, как начинаю вспоминать всякую давно позабытую хрень, вроде того как ходил в детский сад, как ловил в детстве пескариков…
Вообще-то у меня дисциплинированный мозг, и немногими ресурсами, все еще оставшимися у меня, распоряжался экономно, воспоминания детства давно стерты, так что даже и не знаю, что сейчас за воспаление, сумевшее воскресить из глубин памяти старые образы.
Пролежал все утро, наслаждаясь странным состоянием, когда мозг восстанавливает угасшие было нейроны, воскрешает даже бесполезные мелочи. В самом мощном компе, установленном в Аризоне, сто триллионов байт, это единица с четырнадцатью нулями, в мозгу же легко размещается столько байт, что понадобится единица с восемью тысячами четыреста тридцатью двумя нулями.
Конечно, почти все заполнено такой хренью, что даже дураку было бы стыдно хранить подобное, но в мозг записывается без нашего разрешения, а сейчас, как я ощущаю в каком-то странном озарении, вроде бы пошел рост аксонов, дендриты начнут просыпаться чуть позже, даже нейроны восстанавливаются, утолщаются…
Ничем другим не могу объяснить свое состояние, но этот неконтролируемый рост может как остановиться в любой момент, так и привести к гипертрофии, что гораздо вероятнее, и я кончусь гораздо раньше, чем получилось бы при дистрофии нейронов.
Голова внезапно разболелась так сильно и неожиданно, что я попытался встать, у меня в столе наготове сильные обезболивающие, но перед глазами все поплыло, ноги подкосились, и рухнул рядом с кроватью.
Пробуждение было тяжелым, голова налита горячим свинцом, но мозг работает. Я попытался мысленно прогнать пару простеньких тестов, получилось, вспомнил посложнее, тоже получилось.
– Еще не маразматик, – пробормотал я. – Еще человек…
Инет врубился по взмаху руки, движением пальцев в воздухе быстро отыскал тесты посложнее, с трепетом в груди начал проходить… Легко, а этот еще легче, тоже простенький…
Голод заставил двинуться к холодильнику, я сам не ожидал от себя, что начну не есть, а именно жрать, как дикая свинья, которую не кормили неделю.
Вообще-то мозг потребляет четверть всей энергии организма, так что моему еды сейчас нужно даже больше, а лучше еще больше. Как же все-таки хорошо чувствовать себя с полноценным, надеюсь, мозгом! Раньше приходилось для активной работы буквально отключать в себе все отделы, чтобы хотя бы один мог в полную силу…
После еды навалилась дикая сонливость, я дотащился до постели, все верно, спать необходимо, во сне мозг восстанавливается, наращивает новые нейроны или хотя бы восстанавливает связи между существующими.
Еще два дня я ел, спал, снова ел, продукты заказывал в службе доставки, снова ел и все так же, лежа в постели, шарил по инету. Вообще-то технический прогресс ускоряется уже так, что даже я не успеваю следить за новинками. Не только вообще, а за прорывами в медицине, биотехнологиях, где мое поле, а железячники вообще в раже, каждый день создают что-то апгрейденное, улучшенное, мощное, компактное.
Словно ветерком пахнуло в лицо, на экране начали сменяться страницы с новостями хай-тека в биологии. Я задержал дыхание, страница с описанием, как ускорить рост аксонов, застыла, но едва я выпустил воздух, как тут же сменилась другой.
– Да что же за хрень, – проговорил я охрипшим голосом, – я не шевелил и пальцем…
У меня тренированный мозг, все-таки доктор наук, но сейчас с трудом поверил, что перелистываю не движениями пальцев, не гримасами или морганием, как делал раньше, а именно мысленно, что умеют делать самые чуткие из добровольцев после недель тренировок.
Передохнул, сходил на кухню, поел, напился горячего кофе и снова принялся экспериментировать. Да, перелистываю с легкостью. И не только перелистываю, а нахожу все быстрее и быстрее информацию по своей теме церебральной атрофии головного мозга.
Правда, могу и другие темы, просто по своим темам проще, многие адреса мозг запомнил и сразу же выдает страницы научных журналов и специализированных изданий.
Поздно вечером тихо звякнул сигнал вызова, нарочито приглушенный на тот случай, если вдруг сплю, я же тяжело больной.
Я чиркнул по воздуху справа налево указательным, экран засветился, там озабоченное лицо Лазаренко, но пока меня не видит, связь работает только в одну сторону на случай, если общаться не возжелаю.
Согнув указательный, я включил соединение, Лазаренко всмотрелся в меня и сказал бодро:
– О, хорошо выглядишь!..
– Желтый, – поинтересовался я, – или уже зеленый?
Он хохотнул.
– Еще и шутишь!.. Прекрасно. Завтра придешь?
Я проговорил вяло:
– Наверное, у меня депрессия… Никогда даже не знал, что это такое, а вот сейчас… Лежу и думаю, а нужна ли наша мокрохвостая работа вообще…
Он охнул, вытаращил глаза.
– Ты что?.. Мы спасаем людям жизни! Через десяток лет сможем выращивать не просто внутренности, как уже начали, а с легкостью руки и ноги целиком!..
Я пробормотал:
– Но железячники уже почти догнали. Там Ицков их кнутом и пряником… Потом пойдут с нами ноздря в ноздрю. Только вот, если честно, у них перспективнее.
Он поморщился.
– Рука человека – целая вселенная!.. А заменить ее простой железкой?
– Если честно, – ответил я, – простому человеку как-то без разницы, сколько сотен миллиардов там клеток, какие нервы… Ему нужно, чтобы работала и не капризничала… Но ты прав, что-то я какой-то не такой. На всякие депрессии мы права не имеем. Приду! Работать все равно надо.
– Ждем, – сказал он. – Значит, пока отменить сбор денег? А то Медведев уже ходит с шапкой по лаборатории и собирает тебе на венок… Скотина, точно отщипнет половину в свой карман.
– Отменить, – ответил я. – Временно. До прояснения.
– Хорошо, – сказал он, – хотя, конечно, уже и надпись прочувствованную придумали!
– Приду, – пообещал я, – отредактирую.
– А Лелекин голову ломает над пышным некрологом… Сколько работы зря сделано… Ну да ладно, живой так живой… Ждем!
Экран погас, я вздохнул и вышел на балкон, чего уже давно не делал. Шуточки грубые, но как раз они к месту больше, чем жалостливые взгляды и перешептывания за спиной на тему, как ужасно выгляжу.
Мой дом считается высотным, а квартиру снимаю под самой крышей, так что взгляд скользит над постройками вдаль. Там еще один спальный район, за которым такой древний лес, что вот-вот из него выйдут древние славяне или еще более древние тевтоны.
Свежий ветерок со стороны леса, всю западную часть неба охватил красочный закат. Я поймал себя на мысли, что вот мазнул взглядом и через мгновение думаю о другом. А сперва, когда сюда переехал, каждый вечер любовался в диком восторге, щелкал фотоаппаратом, снимал на видео, отбирал лучшие моменты и постил в фейсбуке, инстаграмме, помещал в дропбокс и другие хранилища, чтобы не потерять такую дивную красоту.
Но закаты ладно, привык, потерялась острота ощущений, зато и помимо них много интересного, но… если жизнь будет все удлиняться, новинок не остается, и неужели мир станет таким же безразличным, как вот сейчас эти закаты?
А когда люди станут бессмертными, то и вовсе… Или смогут любоваться дивным зрелищем расщепления бозонов?
Глава 5
Среди ночи проснулся от дикой боли в черепе. Перед глазами дрожит и трясется какая-то мерцающая пелена, в висках стучат молотки, сердце колотится так, что вот-вот выпрыгнет.
Сполз с кровати, чувствуя, что задыхаюсь в душной комнате, толкнул дверь на балкон. Внизу панорама ночного города, везде огни, но перед глазами поплыло, я торопливо ухватился за перила.
Голова все еще кружится, глаза плотно закрыл, однако там продолжает мельтешить калейдоскоп из цифр, строк, графиков, наложенных одно на другое фото, и все в таком жутком темпе, что вижу только призрачный и трепещущий блюр.
– Спокойно, – проговорил я с бешено стучащим сердцем, – это же дополненная реальность сообщает обо всем на свете, хотя я эту заразу и не спрашивал… Заткнись… отключись, дура!.. Фу, плюнь!
Мельтешение исчезло, только кровь продолжает шуметь в ушах, успокаиваясь настолько медленно, что продрог на продуваемом всеми ветрами балконе и начал стучать зубами.
Наконец все как-то замедлилось, и тогда только попытался взять весь этот хаос под контроль могучего мозга, единственного, что у меня еще не затронуто нейродегенерацией, так как мозг сдается последним.
С одной стороны, как же здорово, что не требуется экран дисплея или телевизора, все картинки прут неорганизованным стадом сразу в мозг, с другой стороны – дисплей выключаю, когда изволю, а в мозг прет и прет, его можно выключить только, если разогнаться и головой в стену.
– Возьми себя в тощие руки, – велел я зло. – Организм борется, а ты на закаты смотришь, дурак?.. Давай, пока не рехнулся!..
Отключив в квартире все, даже свет, я с закрытыми глазами пытался так и эдак управлять тем, что сейчас творится в моем черепе. Пару раз удалось отключить этот белый шум, уцепился за ниточку, пошел по ней, еще и еще попытки, наконец отрубил его окончательно…
…но все равно получаю полную информацию о том, на что смотрю, будь это скользящие далеко внизу автомобили, стена балкона или звездное небо.
Конечно, всего лишь ту скудную информацию, что размещена в сетях, инете, от правдивой картины мира вообще бы рехнулся. Некомфортно даже на секунду представить себе, что состою практически из пустоты, в которой размещены на огромных расстояниях друг от друга атомы, что как бы и создают то, что называется «я».
Потащился, усталый и трепещущий, на кухню, сварил себе чашку кофе, но с первым же глотком у мозгов сорвало башню, хотя как у них может сорвать башню, ну тогда слетели все заглушки, фильтры, запоры, и теперь мозг сам по себе начал подключаться не только к инету, но вообще к электрическим сетям, если правильно понял эти странные ощущения, а в мозгу снова пошел шум от тысяч смешавшихся в кучу телефонных разговоров.
– Стоп, – велел я и с силой сжал голову обеими ладонями. – Стоп!.. Пока не лопнула. Стоп!.. Прекрати!.. Мало ли что дорвалась!.. Потом разрешу. Но понемногу…
Однако изголодавшийся по информации мозг упорно сопротивляется, я так и эдак пытался установить над ним контроль, вроде бы удалось, но как же много, оказывается, всего в инете! Вот посмотрел на стул, и тут же перед глазами сотни и даже тысячи статей: стулья офисные, барные, рабочие, кофейные, обеденные, кабинетные, компьютерные, от разных фирм, разных моделей и фасонов, разброс цен, различная обивка, деревянные, пластиковые, металлические и даже керамические, простенькие, как табуретки, и роскошные, как королевские троны…
– Возьми себя в руки, – велел я вслух. – Издохнешь, дурак, если вот так позволишь нести себя по течению.
Но все-таки я в самом деле научный сотрудник с великолепным дисциплинированным мозгом, который приучен работать, выполнять команды и добиваться результата, это доказал сам себе, когда к рассвету, истерзав себя усиленной дрессировкой, заставил мозг выдавать себе только ту информацию, которую запрашиваю, а с кем спит Аня Межелайтис в этом сезоне, пусть даже не ищет, не то что не показывает.
То ли потому, что ночь не спал, то ли из-за нервов, но сожрав обычный диетический завтрак, ощутил себя как пес, что поймал на лету и слопал муху, вроде бы мясо, но как-то не впечатлила такая добыча.
В холодильнике обнаружились рыба, икра и три куриные тушки. Пара кур сразу отправились в духовку, какие это куры, просто крупные цыплята, да и не такие уж и крупные, а пока готовились, намазал на большой ломоть хлеба икру слоем потолще и сожрал, а потом сделал еще такой же бутерброд, только побольше и поувесистее, сожрал и поймал себя на том, что шарю на нижних полках, где с ликованием обнаружил расфасованный тонкими ломтиками сыр.
Пока расправлялся с сыром, духовка пропикала и доложила, что цыплята прожарились, все готово, можно доставать.
Я открыл дверцу и чуть не задохнулся от одуряюще смачного аромата, нет, мощного запаха, аромат всего лишь аромат, а запах это запах, я торопливо перебросил обе обжигающие пальцы коричневые тушки на тарелки, себе и тому парню, дрожащими руками ухватил нож и вилку, пальцами не сцапать такое горячее, а вот жевать и глотать почему-то можем, хотя в ладони ни за что не удержим…
После завтрака оделся достаточно бодро, даже голова не кружилась, когда наклонялся и завязывал шнурки на кроссовках.
Звякнул сигнал вызова, на стене появилось лицо Синтии, прекрасное и одухотворенное, я сам делал снимки, выбрал лучший, все-таки во мне где-то живет художник.
Я кивнул, экран ожил, Синтия отыскала меня взглядом.
– О, ты выходишь?
– На работу пора, – ответил я.
Она прощебетала легким голосом:
– Тогда я как раз тебя перехвачу. Я уже почти рядом, в двух минутах.
Связь оборвалась, я перевел дыхание и поднялся, к своему удивлению, легко, даже не хватаясь за спинку стула.
Когда вышел из лифта внизу, чувствовал себя практически в норме, нужно только стараться ни с кем не сталкиваться, потому что чувствовать одно, а быть – другое.
Консьержка, завидев меня в окошко, сказала участливо:
Читать бесплатно другие книги:
