Манна небесная Мартин Джордж

Толли Мьюн остановилась как вкопанная.

– Я нашел вашего кота, – сказал Таф.

– Я вижу, – холодно ответила она.

Таф осторожно передал ей огромного серого Черныша, коснувшись ее руками.

– Его похождения нисколько ему не повредили, – сказал Таф. – Я позволил себе провести его медицинский осмотр – убедиться, что с ним не произошло никаких неприятных недоразумений – и нашел его в полном здравии. Представьте себе мое удивление, когда я обнаружил, что все бионические штучки, о которых вы мне говорили, куда-то загадочным образом исчезли. Я затрудняюсь это объяснить.

Толли Мьюн прижала кота к груди.

– Это я приврала, – сказала она. – Он телепат, как Дакс. Может быть, не такой хороший. Но это все. Я не могла позволить ему драться с Даксом. Может быть, он бы и победил, а может и нет. Я не хотела, чтобы его запугали, – она криво улыбнулась. – А вместо этого вы его просто убрали. Где он был?

– Преследуя свой предмет страсти, он вышел из зала с манной через запасной выход, а потом обнаружил, что дверь запрограммирована так, что обратно она его не впустит. Так что все эти часы он провел, бродя по «Ковчегу» и знакомясь с другими представителями кошачьего племени на моем корабле.

– Сколько у вас сейчас кошек? – спросила она.

– Меньше, чем у вас, – ответил Таф, – хотя не могу сказать, что это было для меня неожиданностью. Но вы-то в конце концов с'атлэмка.

Тепло Черныш, сидевшего у нее на руках, подействовало на Толли Мьюн успокаивающе, и вдруг ее осенило, что Дакса нигде не видать. У нее снова было преимущество. Она почесала Джека за ухом. Он обратил свой ясный взор на Тафа.

– Вы меня не проведете, – сказала она.

– Я и не думал, что мне это удастся, – согласился Таф.

– Манна, – продолжала она, – это ведь ловушка, да? Признайтесь, вы все нам наврали?

– Все, что я рассказал вам о манне, правда.

Черныш пискнул.

– Правда, – сказала Толли Мьюн, – о, черт возьми, правда. Значит, вы рассказали нам не все.

– Вселенная изобилует разнообразными сведениями. В сущности, этих сведений так много, что для того, чтобы узнать все, просто не хватит людей – факт поразительный, если учесть, что в общее число людей во Вселенной входит и население С'атлэма. Я не надеюсь рассказать вам все об интересующем вас предмете, каким бы малым он ни был.

Она фыркнула.

– Что вы собираетесь с нами сделать, Таф?

– Я собираюсь разрешить ваш продовольственный кризис, – сказал он.

Голос у него был холодный и неподвижный, как ледяная вода в омуте, и так же предполагал скрытые глубины.

– Черныш мурлычет, – заметила она, – значит, вы говорите правду. Но как, Таф, как?

– При помощи манны.

– Чушь собачья, – сказала она. – Мне плевать на то, какая она вкусная и как быстро растет. Никакое растение не решит наш кризис. Вы же все испробовали, черт возьми. Были у нас и омнизерно, и стручки, и ветропланеры, и грибные фермы. Вы что-то скрываете. Ну-ка, выкладывайте.

Хэвиланд Таф с минуту смотрел на нее молча. Их взгляды встретились, и ей на какой-то миг показалось, что он видит ее насквозь, как будто он тоже умеет читать чужие мысли.

Возможно, он прочитал что-то еще; наконец он ответил:

– Когда это растение будет посеяно, его уже нельзя будет полностью уничтожить, как бы вы ни старались. Оно распространится с неумолимой скоростью и повсюду, за исключением некоторых климатических зон. Манна будет расти не везде; она не выносит мороза, холод для нее неблагоприятен. Но она покроет все тропические и субтропические районы С'атлэма, и этого будет достаточно.

– Достаточно для чего?

– Плоды манны чрезвычайно питательны. За первые несколько лет они намного облегчат ваш продовольственный кризис и, таким образом, улучшат условия жизни на С'атлэме. В конечном счете, истощив своим мощным ростом почву, растения погибнут, и вы несколько лет будете вынуждены сеять свои обычные культуры, пока на этих землях снова не сможет расти манна. Но к тому времени, Первый Советник Мьюн, манна уже сделает свое дело. Пыльца, которая скапливается с обратной стороны каждого листика – это не что иное, как симбиоз микроорганизмов, необходимых для опыления манны, но обладающих и некоторыми другими свойствами. Ее разнесет ветер, вредители или люди, и она покроет всю планету С'атлэма.

– Пыльца, – пробормотала она. Эта пыльца осталась у нее на пальцах, когда она трогала растение манны…

Черныш зарычал так тихо, что она не услышала это, а скорее, ощутила телом.

Хэвиланд Таф сложил на груди руки.

– Пыльцу манны можно считать своего рода профилактическим средством, – сказал он. – Ваши биотехнологи увидят, что она оказывает сильное и постоянное воздействие на мужское либидо и на женскую плодовитость. Механизмы этого воздействия для вас интереса не представляют.

Толли Мьюн в изумлении уставилась на него, открыла рот, потом закрыла и поморгала ресницами, чтобы сдержать слезы. Слезы отчаяния, гнева? Она не знала. Но только не радости. Она не могла позволить себе радоваться.

– Это замедленный геноцид, – с трудом произнесла она. Голос звучал хрипло и грубо.

– Едва ли, – возразил Таф. – У части с'атлэмцев окажется естественный иммунитет к воздействию пыльцы. По моим расчетам, их будет от нуля целых семи сотых до нуля целых одиннадцати сотых населения. Они, разумеется, будут размножаться, и иммунитет будет передаваться из поколения в поколение. Но уже в этом году с'атлэмская кривая рождаемости перестанет ползти вверх и начнет снижаться.

– Вы не имеете права, – медленно проговорила Толли Мьюн.

– Природа с'атлэмского кризиса такова, что здесь требуется только одно, но длительное и эффективное решение, – сказал Таф. – И я говорил вам об этом с самого начала.

– Может быть, – сказала она. – Ну и что? А как же свобода, Таф? Как же право на выбор? Может быть, мои люди эгоистичны, глупы и недальновидны, но они все-таки люди, Таф, такие же, как вы. Они вправе сами решать, иметь ли им детей и сколько. Кто вам дал право решать за них, черт возьми? Кто вам дал право стерилизовать наш мир? – с каждым словом в ней все сильнее кипела ярость. – Вы ничуть не лучше, чем мы, Таф. Вы всего лишь человек. Чертовски странный человек, будьте уверены, но всего лишь человек – не больше и не меньше. Кто дал вам право распоряжаться нашим миром и нашей жизнью как Бог?!

– «Ковчег», – просто ответил Таф.

Черныш, вдруг забеспокоившись, заерзал у нее на руках. Толли Мьюн выпустила его на пол, не сводя глаз с белого бесстрастного лица Тафа. Внезапно ей захотелось ударить его, причинить ему боль, как– нибудь попортить эту маску безразличия и самодовольства, оставить какую-то отметину.

– Я вас предупреждала, Таф, – сказала она. – Власть разлагает, а абсолютная власть разлагает абсолютно, помните?

– Память мне не изменяет.

– Жаль, что этого не скажешь о вашей паршивой нравственности, – язвительно заметила Толли Мьюн. Черныш вторил ей у ног рычанием. – И какого черта я помогла вам сохранить этот проклятый корабль? Какой же я была дурой! Вы слишком долго один пользуетесь властью, Таф. Вы наверно думаете, что кто-то назначил вас господом богом?

– Назначают чиновников, – ответил Таф. – Богов, если они вообще существуют, выбирают другими процедурами. Я не претендую на роль бога в мифологическом смысле. Но все же я утверждаю, что я действительно держу в своих руках власть бога, и я полагаю, что вы поняли эту истину давным-давно, когда впервые попросили у меня хлебов и рыб, – когда она начала было отвечать, он поднял руку. – Нет, пожалуйста, не перебивайте. Я постараюсь быть немногословным. Мы с вами не так уж отличаемся друг от друга, Толли Мьюн…

– У нас ничего общего, черт бы вас побрал! – выкрикнула она.

– Мы не так уж отличаемся, – спокойно и твердо повторил Таф. – Вы когда-то признались, что не религиозны; я тоже не из тех, кто боготворит мифы. Я начинал как торговец, но когда я нашел этот корабль под названием «Ковчег», то обнаружил, что меня стали на каждом шагу преследовать боги, пророки и демоны. Ной и всемирный потоп, Моисей и его казни, хлеба и рыбы, манна, огненные и соляные столпы – волей-неволей я узнал все это. Вы говорите, что я объявил себя богом. Я на это не претендую. И все же, должен вам сказать, первое, что я сделал на этом корабле, – оживил мертвого, – он задумчиво показал на рабочую станцию в нескольких метрах от них. – Вон на том самом месте я и совершил свое первое чудо, Толли Мьюн. Более того, я действительно обладаю властью бога и могу влиять на жизнь и смерть миров. Могу ли я, пользуясь такими божественными возможностями, отказаться от ответственности, от тяжкой ноши моральных обязательств? Думаю, что нет.

Она хотела ответить, но не смогла вымолвить ни слова. Он сошел с ума, подумала Толли Мьюн.

– Более того, – продолжал Таф, – природа с'атлэмского кризиса такова, что она допускает лишь божественное вмешательство. Представим на минуту, что я согласился продать вам «Ковчег», как вы просили. Неужели вы действительно полагаете, что ваши экологи и биотехнологи, как бы они ни были опытны и преданы делу, сумеют найти ответ, который решил бы проблему на долгое время? Думаю, вы слишком умны, чтобы впасть в подобное заблуждение. Я не сомневаюсь, что эти мужчины и женщины – чей интеллект и образование намного превосходят мои – имея в своем распоряжении все ресурсы этого биозвездолета, конечно же, придумают множество гениальных решений, временных мер, которые позволят с'атлэмцам плодиться еще одно столетие, может быть, два, а может быть, даже три или четыре. И все же в конечном итоге эти меры тоже окажутся неудовлетворительными, как и мои скромные предложения пяти– и десятилетней давности, как и все прорывы, которых достигали ваши технократы в прошлые века. Толли Мьюн, на проблему населения, растущего в неразумной геометрической прогрессии, нет ответа – ни рационального, ни справедливого, ни научного, ни технического, ни гуманного. Ее можно решить только с помощью чуда – хлебов и рыб, манны небесной и тому подобного. Дважды я потерпел поражение как инженер-эколог. Теперь я надеюсь одержать победу как Бог, так нужный С'атлэму. Если бы я и в третий раз подошел бы к вашей проблеме как простой человек, я бы опять ничего не добился. И тогда ее решили бы другие боги, более жестокие, чем я – чума, голод, война и смерть. Следовательно, я должен отбросить на время свою человеческую природу и действовать как Бог, – Таф замолчал и, моргая, посмотрел на Толли Мьюн.

– Вы уже давным-давно отбросили свою человеческую природу, – набросилась она на него. – Но вы, черт возьми, не бог. Дьявол – это может быть. Больной манией величия – это уж точно. Чудовище! Вы чудовище, а не бог.

– Чудовище, – повторил Таф. – Несомненно. – Он моргнул. Его длинное белое лицо оставалось как всегда неподвижным, но в голосе его появилось нечто странное, чего она никогда раньше не слышала, и это встревожило и испугало ее. Это нечто было похоже на чувство. – Вы глубоко ошибаетесь, Толли, – возразил он.

Черныш тоненько, жалобно мяукнул.

– Ваш кот лучше понимает холодную реальность, которая вас окружает, – сказал Таф. – Может быть, мне объяснить все сначала?

– Чудовище, – сказала она.

Таф моргнул:

– Вечно мои благие намерения недооценивают и встречают лишь незаслуженными обвинениями.

– Чудовище! – повторила она.

Таф быстро сжал правую руку в кулак, потом медленно разжал.

– Очевидно, какой-то нервный тик резко сократил ваш словарный запас, Первый Советник.

– Нет, – ответила она, – просто это единственное слово, которое вам подходит, черт возьми.

– Несомненно, – сказал Таф. – В таком случае, раз я чудовище, мне и поступать следует, как чудовищу. Учтите это, Первый Советник, когда будете принимать свое решение.

Черныш вдруг дернул головой и уставился на Тафа, словно увидал на его длинном бледном лице что-то, не видимое другим. Кот зашипел и попятился назад; густая серебристо-серая шерсть встала дыбом. Толли Мьюн нагнулась и взяла его на руки. Кот шипел и дрожал.

– Что? – встревоженно спросила она. – Какое решение? Все решения приняли вы. О чем это вы говорите?

– Позвольте мне сообщить, что пока в атмосферу С'атлэма не выпущено ни одной споры манны, – сказал Хэвиланд Таф.

Она фыркнула.

– Ну и что? Вы же заключили эту паршивую сделку, мне вас не остановить.

– Несомненно. Прискорбно. Может быть, вы все-таки найдете способ. А сейчас прошу вас ко мне. Дакс ждет ужина. Для своей трапезы я приготовил отличное пюре, еще могу предложить вам холодное могаунское пиво – достаточно крепкий напиток, пригодный и для богов, и для чудовищ. И, разумеется, в вашем распоряжении мои системы связи, если вы захотите что-нибудь сообщить своему правительству.

Толли Мьюн открыла было рот, чтобы сказать что-нибудь язвительное, но передумала.

– Вы действительно имеете в виду то, что я подумала? – изумилась она.

– Трудно сказать, – ответил Таф. – Кошка-телепат сейчас есть только у вас, мадам.

Затем было бесконечно долгое возвращение в полном молчании и бесконечно долгий, неловкий ужин.

Они сидели за столом в углу длинного, узкого зала связи в окружении пультов, телеэкранов и кошек. Таф, держа на коленях Дакса, методически поглощал свой ужин. С другой стороны стола Толли Мьюн ковырялась в своей тарелке. У нее не было аппетита. Она чувствовала себя усталой и сбитой с толку. И испуганной.

Ее замешательство отразилось и на Черныше: он съежился у нее на коленях и лишь изредка поднимал над столом голову, чтобы предостерегающе порычать на Дакса.

И наконец наступил тот момент, которого она ждала. Зазвенел звонок, замигала синяя лампочка – кто-то хотел с ними связаться.

Толли Мьюн вздрогнула и быстро обернулась. Черныш испуганно спрыгнул с колен. Она сделала движение, чтобы встать, но застыла в нерешительности.

– Я ввел в программу строгую инструкцию, чтобы меня ни в коем случае не беспокоили во время еды, – сказал Таф. – Следовательно, это вас.

Синяя лампочка вспыхивала и гасла.

– Вы не бог, – сказала Толли Мьюн, – и я, черт возьми тоже. Я не желаю этого проклятого бремени, Таф.

– Может быть, это командующий Вальд Обер, – заметил Таф. – Думаю, вам лучше ответить, пока он не начал обратный отсчет.

– Права нет ни у кого, – продолжала Толли Мьюн, – ни у вас, ни у меня.

Он задумчиво пожал плечами.

Лампочка все мигала.

Черныш завыл.

Толли Мьюн сделала два шага по направлению к пульту, остановилась и повернулась к Тафу.

– Бог – это созидание, – с появившейся откуда-то уверенностью сказала она. – Вы можете разрушать, Таф, но не можете создавать. Поэтому-то вы и чудовище, а не бог.

– Создание жизни в чанах для клонирования – ежедневное и обычное дело в моей профессии, – возразил Таф.

Лампочка продолжала мигать.

– Нет, – сказала она. – Вы воспроизводите жизнь, но не создаете. Она должна была когда-нибудь и где-нибудь существовать, и у вас должны быть образцы клеток или ископаемые остатки, что-нибудь – иначе вы беспомощны. Да, черт возьми! О, конечно, вы можете создавать – так же, как и я, как и любой мужчина и любая женщина во Вселенной. Деторождение, Таф. Вот где настоящая власть, вот где настоящее чудо – это единственное, что делает нас, людей, сродни богам, и именно это вы предлагаете отнять у девяносто девяти целых и девяти десятых процента населения С'атлэма. К черту! Никакой вы не создатель, никакой не Бог!

– Несомненно, – бесстрастно согласился Таф.

– Так что вы не имеете права принимать такие решения, – сказала она, – и я тоже, черт возьми.

Она быстро и уверенно подошла к пульту и нажала кнопку. По экрану побежали разноцветные пятна, из которых возник зеркальный боевой шлем, украшенный стилизованным изображением глобуса. Под темной пластико-стальной маской светились два красных сенсора.

– Командующий Обер, – обратилась Толли Мьюн.

– Первый Советник Мьюн, – сказал Вальд Обер, – я беспокоился. Союзные послы говорят репортерам какие-то невероятные вещи. Мирный договор, новый расцвет. Это правда? Что происходит? У вас все в порядке?

– Да, – ответила она. – Послушайте меня, Обер, и…

– Толли Мьюн, – перебил ее Таф.

Она резко повернулась к нему:

– Что?

– Если деторождение – признак божества, то тогда кошки тоже боги. Они тоже воспроизводят себе подобных. Позвольте мне заметить, что за очень короткое время возникла такая ситуация, что у вас стало больше кошек, чем у меня, хотя вы начинали с одной пары.

Толли Мьюн бросила на него сердитый взгляд:

– Я вас что-то не понимаю, – она отключила звук, чтобы Обер не услышал слов Тафа. Вальд Обер беззвучно открывал рот и жестикулировал.

Хэвиланд Таф сжал пальцы.

– Я просто говорю вам, что хотя я и люблю кошек, я все же принимаю меры по контролю за рождаемостью. Я принял это решение, взвесив все за и против. В конце концов, как вы увидите, есть только два выхода. Вы должны или смириться с необходимостью обсуждать плодовитость своих кошек, причем, должен добавить, без их согласия, или же в один прекрасный день вам наверняка придется спускать целый мешок новорожденных котят через тамбур в холодный вакуум космоса. Если вы не сделаете выбора, он будет сделан за вас. Непринятие решения – потому что у вас нет права – это тоже решение, Первый Советник. Воздерживаясь от голосования, вы тоже голосуете.

– Таф! – страдальчески воскликнула она, – не надо! Я не хочу этой проклятой власти.

Дакс вспрыгнул на стол и обратил на нее свой золотистый взор.

– Профессия бога еще труднее, чем профессия эколога, – сказал Таф, – хотя, должен заметить, что когда я взвалил на себя эту ношу, я знал, что это рискованно.

– Нет, – вздрогнула она. – Не говорите так. Дети не котята. Они люди, они, они… у них есть власть ума, власть сердца… Они рациональны, и это они должны сделать выбор – они, а не я. Я просто не могу сделать его за них – за миллионы, миллиарды людей!

– Несомненно, так, – заметил Таф. – Я забыл о замечательном народе С'атлэма и о его многовековой истории рационального выбора. Разумеется, они заглянут в лицо войне, голоду и чуме, а потом, миллиард за миллиардом, изменят свои привычки и бодро разведут тучи, которые сгущаются над С'атлэмом и его величественными башнями. Как странно, что я этого не понял.

Они пристально смотрели друг на друга.

Дакс замурлыкал. Потом он подобрался к тарелке Тафа и стал лакать из нее грибное пюре. Черныш потерся о ногу Толли Мьюн, подозрительно поглядывая на Дакса.

Толли Мьюн медленно-медленно повернулась к пульту; ей казалось, что это движение длится целый день – неделю, год, всю жизнь, сорок миллиардов жизней. Но между тем прошло одно мгновение, и когда она взглянула на экран, все эти миллиарды забылись, как будто их и не было.

Толли Мьюн посмотрела на холодную немую маску, глядевшую на нее с экрана, и в этом темном блестящем куске пластика она, как в зеркале, увидела все безликие ужасы войны. Под маской горели мрачные, лихорадочные глаза голода и болезни. Она снова включила звук.

– Что у вас происходит? – спрашивал Вальд Обер. – Первый Советник, я вас не слышу. Какие будут распоряжения? Вы меня слышите? Что происходит?

– Коммандующий Обер, – сказала Толли Мьюн. Она заставила себя широко улыбнуться.

– Что случилось?

Она проглотила слюну.

– Случилось? Ничего. Абсолютно ничего. Черт возьми, да все просто прекрасно. Война закончилась, и кризис тоже, Командующий.

– Вас принудили силой? – рявкнул Вальд Обер.

– Нет, – быстро ответила она. – Почему вы это спросили?

– Слезы, – объяснил он. – Я вижу у вас слезы, Первый Советник.

– Это от радости, Командующий. Слезы радости. Манна, Обер, – так он это называет. Манна небесная, – она легко рассмеялась. – Звездная еда. Таф гений. Иногда… – она прикусила губу. – Иногда я даже думаю, что, может быть, он…

– Что?

– …Бог, – сказала она и нажала кнопку. Экран погас.

Ее имя было Толли Мьюн, но в историях, которые о ней рассказывали, обзывали ее по-разному.