Око за око Грей Мари

— Потому что нельзя! Ты удивился тому, что я сплю спокойно, хотя у менядом полон насмерть озлобленных рабов?

— Да!

— А яспросил, о чем думает этот подлый раб!

— Да...

— Думаешь, я это сделал случайно? И этот раб, и все те, что остались уменя дома и на вилле, день и ночь думают об одном: как бы убить меня, причемсамым страшным и мучительным образом. И, если они сговорятся, будь уверен — таконо и будет!

— Но ты сам сказал, что запрещаешь своим рабам разговаривать! — напомнилЭвбулид.

— Правильно, — согласился Квинт. — Но если эти сволочи из одного племени,они договорятся между собой жестами! И отруби им руки — глазами! Выжги глаза —все равно сговорятся на бунт или побег одним им известным способом!

— Но твои надсмотрщики...

— Надсмотрщики — те же рабы, только самые подлые и хитрые! Они первымипредадут тебя при удобном случае!

— Так почему же ты спишь спокойно?! — вскричал Эвбулид.

— А потому, — приблизил к нему лицо Квинт, — что у меня в доме и на вилле— рабы из самых разных племен, воюющих у себя на родине друг с другом, уводящихдруг у друга в плен жен и детей. Рабы, которые не понимают язык и никогда непоймут друг друга! Они следят один за другим, живут как кошка с собакой, а ятолько поощряю это. И верь, они никогда не объединятся против меня, как этослучилось в Сицилии, где мои друзья нарушили главное правило, которое сегоднянарушил и ты! Раб Евн, а теперь, говорят — царь Антиох! — сириец, его жена —сирийка, своих подданных, бывших рабов, он тоже называет сирийцами. В каждомсицилийском доме было по нескольку рабов из непокорной Сирии, и хозяева жестокопоплатились за это. Но скоро все это кончится — вот-вот на остров двинетсяконсульская армия. До чего дожил Рим — консульская армия против царства беглыхрабов! Я лично имею на этот счет свое мнение!

— Какое же? —уныло спросил Эвбулид.

Квинтусмехнулся.

— Еще как-то отец рассказывал нам с братом, что в одной стране, покагоспода воевали, оставшиеся у них дома рабы подняли бунт. Мерзавцы захватиливсе их имущество и жен. Вернувшимся господам, как ты сам понимаешь, ничего неоставалось другого, как отстаивать право на свою собственность мечом и копьем.Но у рабов тоже было оружие, и они недурно им владели. Неизвестно, чем бы всеэто кончилось, говаривал отец, если бы один из господ не догадался отложить всторону меч и взяться за плеть. Услышав знакомое щелканье, рабы побросалиоружие и бросились наутек. Вот как с ними надо разговаривать!

— А мне что теперь делать? — простонал Эвбулид.

— Одного сколота оставить, а остальных продать, пока не поздно! — отрезалКвинт. — Сдать их, в крайнем случае, внаем на лаврийские рудники!1

— Не могу...

— Тогда сделать все, чтобы они ни словом, ни жестом, ни даже взглядом немогли обменяться друг с другом! — подумав, сказал Квинт.

— Хорошо!

— Спать укладывать в разных местах!

— Я сделаю это!

— Залить уши воском!

— Залью, Квинт!

— Вырвать им языки и забить рты паклей!

— Это ужасно... но я сделаю и то, и другое!

— А главное, — Квинт вплотную приблизился к Эвбулиду. — Страх! Надовыявить того, кто способен организовать бунт или подбить остальных на побег, ина глазах у всех избить так, чтобы всю память вышибло из его непокорной головы!

— Кажется, я знаю, о ком ты говоришь... — медленно проговорил Эвбулид изакричал: — Армен!

Старый раб вошел в комнату, с опаской покосился в сторону Квинта.

— Слушаю, господин...

— Бегом на мельницу, скажи надсмотрщику, чтобы оставался там до утра! —приказал Эвбулид. — Пусть уложит сколотов спать во всех четырех углах и завяжетим рты, глаза и уши самой крепкой материей!

— Но рабов пятеро, господин... — осторожно напомнил Армен.

Квинт громко хмыкнул, всем своим видом выражая презрение к Эвбулиду зато, что тот позволяет своим рабам возражать ему.

— Не перебивай! — упрекнул Армена Эвбулид. — Пятого сколота надсмотрщикпусть привяжет за руки к петлям под потолком и бьет его...

— Истрихидой!2

— Хорошо, истрихидой, — согласился Эвбулид. — Но только предупреди, чтобне перестарался! Этот раб самый крепкий и выносливый — он еще будет нужен намельнице! А завтра утром я найму кузнеца, и он прикует всех пятерых к жерновамнавечно.

5.Месть Гермеса

Отпустив Армена, Эвбулид осушил еще один кубок вина и благодарно взглянулна Квинта:

— Дружище, ты снова спасаешь меня! Теперь, благодаря тебе, мои сколоты досамой смерти не отойдут от жерновов. Эти жернова отныне станут для каждого изних и алтарем, и обеденным столом, и ложем, и надгробием. Выпьем, Квинт, идавай продолжим наше веселье! Эй, повар! — хлопнул в ладоши хозяин. — Ты незабыл о своем обещании поразить моего лучшего друга кикеоном и знаменитымипирожками?

— Как можно, господин! — отозвался повар, внося новый столик, уставленныйпечеными яствами. — Прошу отведать вторую часть трапезы, которая называется унас, в Греции, симпосионом!

Раб-египтянин проворно выбежал из угла, полил на руки пирующим воду,сменил венки и быстро очистил пол от костей и объедков.

— Сим-по-си-он, говоришь? — с трудом выговорил длинное слово Квинт инадкусил пирожок. — М-мм!

— А вот этот — соленый, господин! — зарделся, увидев довольное лицо римлянина,повар. — А это, — пододвинул он новую миску, — на меду, с козьим сыром имаслом! А вот — кикеон!

— М-мм-ммм! М-м! А этот пирожок с чем?

— Господин никогда не догадается! В нем — заячья требуха с горным медом!

— Значит, ты можешь приготовить и такое блюдо, что гости, даже побившисьоб заклад, ни за что не угадают, из чего оно сделано?

— Конечно, господин!

— Это сейчас очень модно в Риме, — объяснил Эвбулиду Квинт и сказалповару: — Поедешь со мной!

— Конечно, господин! — обрадовался повар новому нанимателю. — Сзавтрашнего утра до самой полуночи — я в твоем распоряжении!

— Это само собой, — кивнул Квинт. — А после того, как я закончу все делав Афинах, поедешь со мной!

— Куда, господин?..

— В Рим.

— Как в Рим?!

Радость на лице повара сменилась недоумением, недоумение — ужасом.

— Господин! — взмолился он. — Позволь мне остаться в Афинах!

— Поедешь со мной, — повторил Квинт. — Будешь услаждать меня дома такимилакомствами! С таким поваром, Эвбулид, мне позавидует любой из сенаторов! Ногоре ему, если он утащит хотя бы кусок с моего стола!

— Но, господин, у меня здесь дом, семья... Я хоть и метек, но свободныйчеловек, я, наконец, у себя дома! — видя, что римлянин отрицательно качаетголовой, вскричал повар.

Квинт впервые с любопытством взглянул на него, как смотрят на диковиннуюобезьяну или породистую собаку. Изучив усталое лицо, блестящие от печного жараглаза, красные руки, он усмехнулся и посоветовал Эвбулиду:

— Дружище, объясни своему земляку, что в любом греческом доме — о жалкихметеках я уже и не говорю — настоящие хозяева мы, римляне, а вы — толькогостьи! Не хочет ехать свободным — поедет рабом!

Повар с мольбой посмотрел на Эвбулида, но тот отвел в сторону глаза.Мысли Эвбулида путались, язык плохо повиновался ему, — Эвбулид был пьян. Нодаже пей он не вино, а родниковую воду, что бы он мог возразить Квинту?

Он проводил глазами повара и взял в руки новую ойнохойю:

— Отведай, Квинт, этого вина! Мы называем его «молоком Афродиты». Неправда ли оно сладкое и благ...гоухает цветами? Под такое вино хорошо вестифилософские беседы. Ты готов вести со мной философскую беседу? Эй, Клейса! —закричал Эвбулид. — Где павлин?

— Да! — встрепенулся начавший было клевать носом Квинт. — Где павлин?

Дверь гинекея скрипнула. В мужскую половину, важно ступая, вошел яркийпавлин.

— А вот и наш павли-ин! — пьяно протянул Эвбулид. —Цыпа-цыпа... Птица Зевса, Юпитера, по-вашему — орел. Афины, или вашей Минервы,сова. А павлин — птица Геры! Между прочим, стоики говорят, что павлинысуществуют на свете ради своего красивого хвоста. И комары, утверждают они,живут только для того, чтобы будить нас, а мыши — чтобы мы учились лучшепрятать продукты. Насчет продуктов и комаров я еще могу согласиться.Действительно, для чего иначе комарам и мышам рождаться на свет? Но хвост... Тоесть я хотел сказать, павлин... Квинт!

Эвбулид перехватил взгляд римлянина в сторону двери,откуда во все глаза смотрели на него Гедита и Диокл с девочками:

— Ты неслушаешь меня! Это же не павлин, а моя жена и дети!

— Жена? — лицо Квинта растянулось в похотливой улыбке. — Ты никогда неговорил мне, что у тебя такая красивая жена. Да и старшая дочь, как я гляжу,совсем уже невеста! Кстати, почему ты не пригласил на ужин парочку гетер или —еще лучше танцовщиц? Мы бы с ними прекрасно по-об-ща-лись!

— Эй, вы! — махнул рукой на Гедиту и детей Эвбулид. — Кш-ш! Марш в свойгинекей! И ты тоже марш-ш! — бросил он остатком пирожка в павлина. — А ты,Диокл, стой! Иди сюда! Не забыл, что я  наказывал тебе перед уходом?

Диокл подошел к столику, не сводя с римлянина восторженных глаз. Золотоекольцо, богатая одежда так и притягивали его взгляд.

— Мой сын, — важно представил Диокла Эвбулид и сделал строгое лицо: —Начинай!

Диокл быстро кивнул и, как это было принято в школе, глядя на канделябр сизображением Гелиоса, торжественно стал рассказывать:

— Был у Солнца-Гелиоса от дочери морской богини, Климены, сын. Звали егоФаэтон. Надсмеялся однажды над ним его родственник, сын громовержца Зевса Эпаф.«Не верю я, что ты сын лучезарного Гелиоса, — сказал он.— Ты — сын простогосмертного!» Фаэтон тотчас отправился к своему отцу Гелиосу. Быстро достиг онего дворца, сиявшего золотом, серебром и драгоценными камнями.

«Что привело тебя ко мне, сын мой?» — спросил бог.

«О свет всего мира! — воскликнул Фаэтон. — Дай мне доказательство того,что ты — мой отец!»

Гелиос обнял сына и сказал:

«Да, ты мой сын. А чтобы ты не сомневался более, проси у меня, чтохочешь. Клянусь водами священной реки Стикса1, я исполню твоюпросьбу».

Едва сказал это Гелиос, как Фаэтон стал просить позволить ему проехать понебу вместо самого Гелиоса в его золотой колеснице.

«Безумный, ты просишь невозможного! — в ужасе воскликнул Гелиос. — Самибессмертные боги не в силах устоять в моей колеснице. Подумай только: вначаледорога так крута, что мои крылатые кони едва взбираются по ней. Посредине онаидет так высоко над землей, что даже мной овладевает страх, когда я смотрю нарасстилающиеся подо мной моря и земли. В конце дорога так стремительноопускается к берегам Океана, что без моего опытного управления колесницастремглав полетит вниз и разобьется. Наверное, ты ожидаешь встретить в путимного прекрасного. Нет, среди опасностей, ужасов и диких зверей идет путь. Узокон, если же ты уклонишься в сторону, то ждут тебя там рога грозного тельца, тамгрозит тебе лук кентавра, яростный лев, чудовищные скорпионы и рак. Поверь мне,я не хочу быть причиной твоей гибели. Проси все, что хочешь, я ни в чем неоткажу тебе, только не проси этого. Ведь ты просишь не награду, а страшноенаказание!»

— Но ничего не хотел слушать Фаэтон, — вздохнул, увлекшись рассказом,Диокл. — Обвив руками шею Гелиоса, он просил исполнить его просьбу.

«Хорошо, я выполню ее. Не беспокойся, ведь я поклялся водами Стикса», —печально ответил Гелиос. Он повел Фаэтона туда, где стояла его колесница. Залюбовалсяею Фаэтон: она была вся золотая и сверкала разноцветными каменьями. Гелиоснатер лицо Фаэтону священной мазью, чтобы не опалило его пламя солнечных лучей,и возложил ему на голову сверкающий венец.

«Сын мой, — сказал он. — Помни мои последние наставления, исполни их,если сможешь. Не гони лошадей, держи как можно крепче вожжи. Не подымайсяслишком высоко, чтобы не сжечь небо, но и не опускайся низко, не то ты спалишьвсю землю. Все остальное я поручаю судьбе, на нее одну и надеюсь. Бери крепче вожжи...Но, может быть, ты изменишь еще свое решение? Не губи себя!..»

Резкие удары в дверь оборвали Диокла на полуслове.

— Что? — вскинулся осоловелый Квинт. — Кто?!

Он обвел сонными глазами комнату, подозвал раба-египтянина и показалпальцем на дверь:

— Гони! Скажи, что в этом доме отдыхает благородный квирит, который нежелает дышать одним воздухом с афинскими бродягами!

Раб подскочил к двери, отворил ее и в испуге отпрянул.

На пороге стоял окровавленный человек. Хитон и гиматий его были изорваны.

Эвбулид с трудом узнал в вошедшем нанятого утром на сомате надсмотрщика.

— О, моя жалкая судьба! — завопил тот, валясь на пол. — Кто заплатит мнеза страшные раны и побои? Кто заплатит мне за одежду?

Хмель мгновенно вылетел из головы Эвбулида.

— Что стряслось? — подбежал он к надсмотрщику. Затряс его за плечи. —Почему ты здесь? Где мои рабы?

— Будь они прокляты, твои рабы! — всхлипнул надсмотрщик. — Я видел сотни,тысячи всяких рабов, но таких... Тот, кого я должен был бить истрихидой,оказался сильней самого Геракла! Он вырвал петли из крыши, проломил мне своимкулаком, как молотом, голову — о-оо, моя несчастная голова! Кто заплатит мнеза...

— Молчи! — замахнулся Эвбулид. — Иначе я вообще оторву ее вместе с твоимлживым языком! Говори толком: что с мельницей? Где мои рабы?

— Мельница цела! — завыл надсмотрщик. — А рабы... бежа-а-ли!..

— Как бежали? — опешил Эвбулид. — Куда?!

— К гавани, господин! Я видел, как тот... о-о, моя голова!.. как онпоказал сколотам рукой в сторону гавани и что-то крикнул на своем варварскомязыке! Я тоже поглядел туда — и увидел готовую к отплытию триеру!..

— Я же говорил, Эвбулид, что ты дур-р-рак! — грохнул кулаком по столуКвинт.

— О боги! Это все Гермес, его месть! — бормоча, заметался по комнатеЭвбулид. — Что же теперь делать... Что?.. Гедита, Фила! — вдруг закричал он.

— Отец! — подскочил к нему Диокл. — Разреши мне сбегать в вертеп! Всегоза несколько драхм грузчики живо изловят этих негодяев!

— Где? В море?! — дал затрещину сыну Эвбулид. — Теперь только однанадежда, что в гавани задержался еще какой-нибудь корабль, и мне удастсяуговорить его триерарха за оставшиеся полторы мины догнать сколотов... Гедита,Фила, где вы там? — вновь закричал он. — Развлекайте пока нашего гостя! Я —скоро!

— Не забудь, когда вернешься, рассказать про триумф в Риме! Ты обещал...— только и успел крикнуть вдогонку отцу Диокл.

ГЛАВАВТОРАЯ

1.Погоня

— Гребите живее! Еще! Еще!! По оболу каждому! По два обола! По три!!

Эвбулид бегал между скамеек потных гребцов-рабов, разбрасывая направо иналево медные монеты. То и дело он подбегал к келевсту1 ифлейтисту, прося задать самый быстрый темп гребле, какой только возможен.

            Триера«Афродита» со спущенными из-за наступившего безветрия парусами медленно уходилав открытое море. Истончились и растаяли за кормой бессонные огоньки Афин с ихремесленными мастерскими, пекарнями, кузнями. Напрасно Эвбулид с надеждойпоглядывал на марсовую площадку на верху мачты. Наблюдавший за морем матрос былнем, как разукрашенная резьбой деревянная голова Афродиты на акростолии.2

Несколько раз из каюты выходил триерарх — тот самый, с которым Эвбулидпознакомился утром в лавке цирюльников-метеков.

Задержавший отплытие триеры из-за последнего, третьего званого ужина, онсразу узнал Эвбулида, внимательно выслушал и, пьяно покачиваясь, всего за однуамфору вина согласился ему помочь.

Эвбулид тут же купил в портовой таверне большую амфору, и триерарх, немешкая, дал команду к отплытию.

Келевст с флейтистом честно отрабатывали обещанную Эвбулидом награду — подесять драхм каждому в случае поимки беглецов.

Флейта свистела пронзительно и быстро.

Бич келевста, почти не задерживаясь в воздухе, гулял по спинамприкованных к лавкам гребцов.

— Эх, ветра нет! — шумно зевнул триерарх. — На парусах мы давно бы ужедогнали «Деметру»!

— Если только сколоты укрылись на «Деметре»! — заметил Эвбулид.

— Другого судна, насколько мне известно, не выходило из гавани с самогообеда!

— Но даже если это так, мы давно могли разминуться с «Деметрой»!

— Мы идем прямо за ней! — успокаивающе положил руку на плечо Эвбулидатриерарх.

— Ты говоришь так, словно в море существует колея!

— Эх, Эвбулид! — засмеялся триерарх. — Если бы ты хоть раз водил кораблив Сирию, то знал, что по морю туда только один путь — такой же ровный и ясный,как тропинка на агору для какого-нибудь крестьянина!

— А если «Деметра» держит путь не в Сирию, а в Египет?! — продолжалсомневаться Эвбулид.

— В Египет с египетским стеклом и папирусом? — усмехнулся триерарх. —Идем лучше ко мне отпробуем вина из твоей амфоры!

— Пить вино? — вскричал Эвбулид. — Сейчас? Когда решается моя судьба?!

— Ну, смотри... Лично я в такую погоду предпочитаю общаться с Дионисомили Морфеем. А еще лучше — с обоими вместе!

Шумно зевая, триерарх направился к себе в каюту. С темного, задернутогонеподвижными тучами неба посыпал дождь, сначала робко, а потом — все сильнее,сильнее. Удары бича стали звонкими.

Гребцы, выбившись из сил, не обращали больше внимания ни на келевста, нина звуки флейты, ни на дождь. Они затянули бесконечную и унылую, как эта ночь,тягостную, как их жизнь, песню:

— Раз, два, три... Греби-греби... Три, четыре... По морю... по морю...Пять, шесть, семь... Греби-греби... Восемь, девять... По морю... по морю... — И снова, так как многие не знали счета после десяти: — Раз, два, три...Греби-греби... Три, четыре... По морю... по морю...

Прошел час. Миновал второй. Протянулся третий.

Дождь устал и затих. Сквозь тучи заблестела тонкая полоска новорожденногомесяца. Слабее стал плеск за бортом при каждом погружении весел в воду.

Наконец, выдохлась и ночь. Тучи на востоке зарозовели, словно там бушевалпожар.

Только теперь Эвбулид почувствовал, как он устал и продрог. Он вспомнил оприглашении триерарха и решил, что теперь самое время согреться кружкой вина.Обвел потерянными глазами палубу с храпящими гребцами — некоторые из них уснулипрямо в той позе, в которой их застало разрешение келевста сушить весла. Другиеспали, прислонившись плечами друг к другу. Келевст с флейтистом, вялопереругиваясь, играли под капитанским помостом в орлянку.

— Голова! — сообщал келевст, показывая на монету, упавшую головойМеркурия кверху и равнодушно зажимая в кулак медный римский асс.

— Корабль! — зевая, склонялся над новой монетой флейтист.

— Какой же это корабль? Голова!

— Корабль! Вот его нос, вот гребцы, весла...

— Стерто все — ничего не понять... В скольких уже городах побывал этотасс? Ну ладно, бросай дальше!

— Опять корабль!

— А это уже мое — голова...

Понаблюдав безо всякого интереса за игрой, Эвбулид вздохнул и шагнул ккаюте триерарха. И в то же мгновение застыл, услышав крик марсового:

— Корабль!

Роняя монеты, келевст с флейтистом вскочили и уставились на море.Разрезая звонким голосом тонкую утреннюю тишь, марсовый подтвердил то, во чтоуже отчаялся верить Эвбулид:

— Вижу корабль!

— Корабль?! — Сердце Эвбулида зашлось от радости. Он подбежал к мачте,поднял сияющее лицо и заторопил матроса:— Ну, говори же, где он, где? Даю тебепять драхм! Только скажи: это «Деметра», да, «Деметра»?!

Марсового, однако, почему-то не обрадовала щедрая награда. Не отвечая, онпринялся выгибать шею, вглядываясь в морскую даль.

Мачту быстро обступили сбежавшиеся на крик матросы.

— Эй, ты! — не выдержал келевст. — Слышишь, о чем спрашивает тебягосподин?

Матрос, перегнувшись через перила площадки, снова не ответил. Онпродолжал изучать горизонт. Лицо его беспрестанно меняло выражение.

— Ну, трезубец Посейдона тебе в глотку! — загремел голос подошедшеготриерарха. — Говори: быстро уходит от нас «Деметра»?

— Это не «Деметра», капитан! — вдруг завопил матрос, окончательноразглядев корабль. — Это военная пентера!1 И она не уходит, а идетпрямо на нас! Пираты, капитан! Это — пираты!!

— Пираты? — переспросил триерарх, туго соображая с похмелья.

 Лицо его неожиданно побледнело, в глазах мелькнул ужас, он нерешительнопереступил с ноги на ногу.

Но только миг длилась эта растерянность триерарха. Тот, кто смотрел в этовремя на море, даже не заметил ее.

Брови капитана сдвинулись к переносице, плечи напряглись, руки налилисьсилой. Властным голосом он закричал насмерть перепуганному рулевому:

— Разворачивай триеру! Назад! Живо! Живо!!! Всем по местам!!!

Очнувшийся келевст подтолкнул флейтиста к капитанскому помосту, выхватилиз-за пояса длинный бич и побежал между лавками гребцов, отпуская направо иналево свистящие удары.

Запищала флейта. Ее тут же заглушили ритмичные всплески воды и вскрикирабов.

Флейтист отложил бесполезную флейту и принялся задавать темп греблиударами колотушкой в тамбурин.

Низкие тревожные звуки поплыли над морем.

Триера медленно развернулась и, набирая ход, пошла в направлении спасительныхАфин.

— Лентяи! Боитесь набить мозоли на руках? — ревел келевст на испуганновтягивающих головы в плечи рабов. — Так заработаете у меня кровяные мозоли наспинах! Вот тебе за то, что держишь весло, как писец свой стиль! — воскликнулон, пробегая вперед.

Сыромятный бич с оттяжкой полоснул худощавого раба, надрывая кожу отплеча до самой поясницы. Эвбулид увидел, как кровь мелкими брызгами усеяласпину несчастного.

— Давно пора забыть, что ты поэт! — пригрозил келевст застонавшему гребцуи подскочил к следующей скамье, ударяя другого раба: — А это тебе за то, чтогребешь, словно метешь улицу веником!

— Еще быстрее! Еще!!! — прокричал триерарх келевсту и показал рукой напобелевшее небо на востоке и белые барашки на мелких волнах: — Через полчаса-часбудет шторм!

Келевст понимающе кивнул и стал подгонять гребцов пинками и ударамикулака с зажатой в нем плетью.

— Еще несколько минут — и можно будет поднимать паруса! — рассуждал сам ссобой триерарх. — Тогда уже мы будем иметь преимущество перед этой набитойгребцами пентерой!

Он кинул полный отчаяния взгляд на море и снова заторопил келевста:

— А ну еще наддай им! Они же у тебя спят!

Келевст с готовностью бросился выполнять распоряжение, через полминутыего бич уже ходил по спинам гребцов во втором, среднем ряду.

Эвбулид тоже посмотрел на море и увидел заметный уже с палубы пиратскийкорабль. Он рос буквально на глазах.

На скамьях гребцов послышался шум.

Эвбулид с трудом оторвал глаза от моря. То, что увидел он на ближней кнему скамье второго яруса, заставило его позабыть о пентере.

Один из гребцов лежал на боку, выпустив из рук весло. Подскочивший к немукелевст бил его, изрыгая проклятья, но раб не шевелился. Тогда келевстзапрокинул его на спину и наклонился над ним.

— Один готов! — разогнувшись, сообщил он триерарху и замахал бичом наостальных: — А вы чего уставились? Работать! Работать!!

— Сам и работай! — проворчал кто-то из гребцов.

— Что? — завертел головой келевст.

— То, что слышал! Работай, если не хочешь сам стать рабом! — послышалосьс нижнего ряда, и Эвбулид заметил, что это выкрикнул худощавый раб сокровавленной спиной.

— Что-о?! — взревел келевст, бросаясь вниз.

— Работай-работай! — крикнули уже сверху. — Нам-то все равно, а вот тыпомахай веслом!

— Только не держи его, как писец стиль!

— И не как веник!

Келевст, как затравленный зверь, кидался то в одну, то в другую сторону,но отовсюду слышались торжествующие крики и улюлюканье:

— Побегай, побегай! Недолго осталось!

— Посадят самого на цепь, как миленького!

— Отольются тебе тогда все наши муки!

— Нам все равно — что ты, что пираты!

—Может, пираты продадут еще нас в города или на пашни, где нет этихпроклятых весел! — выкрикнул изуродованный келевстом раб. — Бросай их, ребята!

Один за другим гребцы стали бросать весла и, звеня цепями, вскакивать сосвоих мест. Келевст, отбросив ненужную больше плеть, схватился за меч и замахалим перед лицами обезумевших рабов.

Капитан с помощниками обнажив оружие, тоже побежали к скамьям.

Судно заметно теряло ход.

Небольшой отряд греческих воинов, нанятых триерархом для охраны груза,теснил гребцов на свои места длинными копьями.

Эвбулид оглянулся на море, и с ужасом увидел, что расстояние междупентерой и «Афродитой» сократилось вполовину.

— Триерарх! — крикнул он. — Они догоняют нас!

— А-аа, трезубец Посейдона всем в глотки! — проревел триерарх. — Руби их,коли, только чтоб скорей садились за весла!

И первым вонзил короткий испанский меч в грудь худощавого раба.

Гребец, сдавленно вскрикнув, повалился на свою цепь, царапая ееслабеющими пальцами.

Воины с невозмутимыми лицами пронзили копьями еще несколько рабов.

Смерть товарищей и вид крови отрезвили остальных. Рабы в испугепопятились, расселись по своим местам. Весла вразнобой погрузились в воду.

— А ну, кто еще ищет смерть? — зарычал на гребцов триерарх и, давая знакфлейтисту снова бить в тамбурин, яростно замахал рукой: «И — раз! И — р-раз! И— р-р-раз!!»

Помощники триерарха и несколько воинов сбросили на палубу тела убитых,сами взялись за их весла.

«Афродита» снова стала набирать ход, но Эвбулид чувствовал, как что-тоизменилось в ее прежнем ритмичном движении, когда, казалось, что она идет наодном дыхании.

Пентера без труда нагоняла обреченное судно. До нее оставалось чутьбольше двух стадиев.1