Лайзл и По. Удивительные приключения девочки и ее друга-привидения Оливер Лорен

Глава седьмая

Переговорив с Лайзл, привидение по имени По с большим облегчением скользнуло обратно на Ту Сторону. Явно повеселел и Узелок. Призрачная зверюшка прыгала и скакала впереди По, то и дело ныряя во все, что попадалось им на пути. Узелок исследовал, интересовался, совал нос, неожиданно раздувался бесформенным облаком и вновь становился собой – и все это затем, чтобы развеселить По.

А По все думало о Лайзл. Вначале привидение вовсе не собиралось ей врать. Ложь выскочила как-то сама собой… и тут-то пробудились давно позабытые привязанности и чувства. И даже вернувшись на Ту Сторону, в объятия беспредельной звездной ночи, скользя вперед по волнам легкого ветерка, между залитыми вечной тенью долинами и холодным светом темных звезд, привидение никак не могло отделаться от воспоминаний о личике Лайзл, которое так жалобно вздрогнуло, когда она выговорила: «Скажи ему, что я очень скучаю…» А какие глаза стали у нее, когда По произнесло свою ложь!.. Беззащитные, доверчивые и счастливые! Прямо как обрызганный росой луноцвет из тех, что в изобилии растут на Той Стороне, – белые, с лепестками-полумесяцами.

Было в этой девочке что-то такое, от чего воздушные струны, составлявшие существо По, начинали трепетать и свиваться, порождая давным-давно забытые чувства…

Не надо нам с тобой больше ходить на Эту Сторону, Узелок, – послало По Узелку внятную мысль. Звериный разум Узелка понял и выслал в ответ простое согласие. Узелок всегда соглашался со всем, что говорило По. Это был очень верный питомец.

Все как-то неправильно, – сказало По. – Это против природы. Мы с тобой как-никак мертвые. Нам там не место.

Мррав! – отозвался Узелок. Это означало: «Точно. Тебе лучше знать».

А живая девочка не пропадет, – подумало По. – Как-то же она без нас обходилась? Значит, обойдется и дальше…

Мррав! Как скажешь, хозяин.

Вот только рисунков не хватать будет… – подумало По.

Узелок не ответил, кувырком катясь впереди.

Кем он был при жизни, кошкой или собакой, – теперь невозможно было сказать. Иногда в любознательном наклоне головы, в подергивании хвоста и в манере настораживать уши сквозило что-то кошачье. А в других случаях привычка всюду сопровождать По и взволнованно «мрравкать» при виде падающей звезды или завитка облака вроде как изобличала в нем бывшего пса.

Как бы то ни было, ясно оставалось только одно: Узелок был великим исследователем. Его любимым занятием было выискивать непознанные закоулки Вселенной. Тогда он рассеивался, переносясь в заинтересовавшее его место, проникая в него и сливаясь с ним. А потом, удовлетворив любопытство, возвращал себе привычную туманно-косматую форму. Не обладая в посмертии ни обонянием, ни зрением, ни осязанием, Узелок использовал вот такую форму познания: он сливался.

Иногда, притомившись, Узелок рассеивался и смешивался с По. Поскольку он не мог забраться хозяину на колени (ввиду отсутствия оных), призрачный питомец проникал внутрь. Тогда он уютно сворачивался где-то в недрах сущности По, и привидение некоторое время ходило с тайным ощущением присутствия второго существа, мерцавшего где-то там, словно звездочка в темноте.

На самом деле именно это чудо – возможность вобрать другую сущность и нести ее в себе – казалось По самым удивительным из всех диковин, которых оно успело насмотреться на Той Стороне. Всякий раз, когда Узелок возвращался к обособленному существованию, По испытывало сосущую боль одиночества, и эта боль пробуждала смутную память о когда-то покинутом теле.

Пошли-ка на наше место, – мысленно обратилось По к Узелку.

Мррав! – отозвался питомец.

По с Узелком перевалили вершину мерцавшей в лунном свете горы и оказались там, где черная вода бежала между мягкими, как подушки, холмами в покровах облаков. Это было тихое, уединенное, спокойное место. Оба призрака хорошо знали и нередко посещали его.

И вот сегодня – поди ж ты! – там сидел кто-то другой. По замерло на месте, а Узелок «мрравкнул» от удивления. Это же было их тайное место, располагавшееся ровно в трети пути от бесконечного водопада к звезде номер 6.789. Ни разу за время своего посмертия По не встречало здесь посторонних. Ни единого разу!

Этот новый призрак сидел спиной к По с Узелком и что-то бормотал про себя. Было похоже, что он был из новеньких. Он еще не утратил четкости облика – даже со спины можно было понять, что при жизни он являлся мужчиной.

Подплыв ближе, По расслышало:

– Вот бы мне еще разок добраться к той иве! Оттуда, уверен, я разыскал бы дорогу домой… В пятнадцати футах от ивы раскинулся пруд, а наверху маленького холмика стоит дом. Там ждут меня маленькая Ли-Ли и ее мама…

По было попросту потрясено. Все атомы, составлявшие его, непредсказуемым образом заметались; это было что-то вроде дрожи, прокатившейся внутри и снаружи. По отнюдь не шутило, рассказывая Лайзл, что шансы снова встретить ее отца были ничтожно малы. А в итоге – с ума сойти можно! – вот он, пожалуйста. И не где-нибудь, а в их с Узелком тайном убежище!

От удивления По аж свистнуло. Звук получился довольно резким. Призрак отца Лайзл вздрогнул и обернулся.

– Здравствуйте, – проговорил он. – Я просто не услышал, как вы подошли.

По не стало ему объяснять, что вообще-то привидения перемещались бесшумно, попросту не имея ног, чтобы топотать ими. Этому новенькому и так было явно не по себе от внезапности всего с ним случившегося. Тем не менее его силуэт оставался удивительно ясным и четким, только волосы окутывала легкая клякса, как если бы он носил темную шляпу. Вот он поднес руку к щеке, что-то смахнул…

По никогда раньше не видело, чтобы призраки плакали. Да и откуда бы им взять настоящие слезы! Так, просто черные дрожащие пятнышки. Они как бы раздвигали атомы лица, создавая дырки, в которые заглядывали далекие звезды. Призраки не зря называются бесплотными, и к новеньким это тоже относится.

– Вы что тут делаете? – обратилось По к отцу Лайзл, а Узелок осторожно двинулся вперед. Призрачный зверек не стал сливаться с новичком, просто обернулся вокруг его ног. Так на Той Стороне выглядело обнюхивание.

– Я, кажется, заблудился… – Отец Лайзл тряхнул головой и посмотрел вниз, на полупрозрачного зверька у своих ног. Потом на реку, что текла черной пылью, и наконец – на медленно кружившиеся планеты за белыми холмистыми облаками. – Я вроде бы шел, шел, шел… а теперь дорогу назад найти не могу. – Тут он сощурился на По и спросил: – А вы кто?

– Меня зовут По.

– Простите, я как-то не особенно четко вас вижу. Я, кажется, позабыл дома очки… – И отец Лайзл ощупал нагрудный карман рубашки, благо та была еще видима. На Той Стороне первой растворялась одежда, ведь ее ничто не скрепляло, ни душа, ни сущность, ни суть. Одежда была всего лишь вещью, а вещи так легко теряются, обращаясь в ничто. – Меня зовут Генри Морбауэр. Если вас не затруднит подойти чуточку ближе…

По подплыло немного ближе, заранее зная, что толку от этого не будет.

– Ага, вот так куда лучше, – выдал Генри заведомую неправду, а потом неуверенно потряс ногой. – Кажется, я в какую-то грязь наступил…

– Это не грязь, – сказало По. – Это Узелок.

Генри вновь сощурился:

– Кто?.. Что это?

– Узелок. Он просто свернулся у вас под ногами. Ему, понимаете, все интересно. Поэтому я склонен думать, что когда-то он был собакой. С другой стороны, если учесть, как его притягивает созвездие Рыбы… Как тут не подумать про кошку?

– Да, да, конечно, – сказал Генри. – Вот именно. Я вижу…

Хотя на самом деле ничегошеньки он, конечно, не видел. Он просто решительнее толкнул ногой, и Узелок, отцепившись от него, вернулся к По.

– Так-то лучше, – сказал Генри, и По услышало, как Узелок мысленно отозвался неодобрительным Рифф! – Вы, то есть вы с Узелком, здесь часто бываете? – продолжал Генри. – Вы, должно быть, хорошо знаете эти места?

По подумало о дереве, с которого ветер обрывает листья. Эта мысль некоторым образом помогла привидению правдоподобно передернуть плечами.

– Да уж не хуже других, – сказало оно.

Лицо Генри озарилось так, что на него стало больно смотреть, уж очень он сделался похож на Лайзл.

– Отлично! – сказал он. – Так вы здешний! Пожалуйста, укажите мне, в какую сторону идти? Я хотел бы добраться домой…

Тут По решило покончить с недомолвками.

– Вы на Той Стороне, – твердо объяснило оно новенькому. – Вас больше нет среди живых. Вы пересекли черту.

Выслушав это, Генри некоторое время молчал, только на лбу у него образовалась черная трещина; сквозь нее По явственно видело завихрения космической пыли. Генри распадался – медленно, но верно. Он смешивался. Очень скоро он сделается таким же, как само По, – частью Всеобщности. Видя это, По испытало странную смесь грусти и облегчения. Пришлось даже напомнить себе, что подобный распад соответствовал природе вещей, а значит, ничего плохого в нем не было. Так уж устроен мир, и грустить тут не о чем.

Наконец Генри покачал головой.

– Все это я очень хорошо понимаю, – выговорил он твердо. – По пути сюда я встретил очень милую женщину… Кажется, ее звали Кэрол. Она мне все объяснила. Она сама недавно скончалась от гриппа после того, как холодной ночью отправилась украсть немного картошки. Потом еще был мужчина, которого зарезали в пьяной потасовке. Знаете, именно поэтому я никогда не злоупотреблял спиртным… Но, как бы то ни было, мне необходимо попасть домой. Я должен снова увидеть пруд, и большую иву, и супругу, и маленькую Ли-Ли. Они там, наверное, с ума уже сходят от беспокойства!

По не сразу нашлось, что на это ответить. Потом привидение решило, что переход через черту не слабо встряхнул все атомы у Генри в мозгу.

– Мне жаль, – медленно проговорило оно затем, – но вы, похоже, все-таки не понимаете. Вы умерли. У-мер-ли…

– Да все я отлично понимаю, – чуточку отрывисто произнес Генри. – Я вам о чем только что толковал?

– Но… но… – По тщетно подыскивало слова. Ему нечасто доводилось так помногу разговаривать вслух, и на какой-то миг оно даже пожалело, что нелегкая дернула его вообще вылезти в спальне Лайзл. – Домой вам нельзя, – сказало наконец привидение. – Дом – на Этой Стороне, там, где живые. Выглянуть туда можно, но вот насовсем – не получится. Даже и пытаться не стоит.

Генри поднялся на ноги. Вернее, призрак Генри распрямился в стоячее положение. Новичок или нет – он явно начинал привыкать к новому окружению. Узелок проворно юркнул внутрь сущности По, и привидение ощутило, как зажглась звездочка присутствия маленького зверька.

– Мальчик мой… – начал Генри, вновь подслеповато сощурился и поправился: – То есть, простите, девочка… В общем, кто бы вы ни были. Я, может, и умер, но мой дом – там, где я устраивал свою жизнь, и именно туда я хочу вернуться в посмертии. Дом – это место, где родилось мое дитя, это место, где упокоилась в сырой земле моя первая жена, моя истинная любовь. Ее, похоже, нету здесь, в этих пределах, которые вы называете Той Стороной. Потому что, будь она здесь, она бы меня немедленно разыскала. Однако ее нет среди тех, кто носится в здешних мглистых просторах, и я вам объясню, почему. Она просто ушла домой. Туда, где над прудом склонилась огромная ива. Мне все равно, жив я, мертв или болтаюсь где-то посередине. Я просто отправляюсь домой. Вы меня понимаете?

По мере того как он произносил эту речь, голос Генри становился все суровей и громче. По почувствовало себя маленьким и ничтожным, и ему сделалось стыдно. К нему даже начала возвращаться далекая-далекая, почти утерянная память. Запахи бумаги и мела, неудобство в коленках, втиснутых под слишком низкую парту… Узелок, устроившийся внутри его сущности, тоже зашевелился, обнаруживая глубоко похороненные воспоминания о постыдной луже между лапами, о резких голосах, о темном пятне, расплывавшемся по такому красивому ковру…

Стоило, однако, попробовать сосредоточиться на воспоминаниях, как они исчезали.

– И как вы думаете туда попасть? – обратилось привидение к Генри.

– Меня доставит туда моя дочь, – сказал Генри. – Она знает дорогу.

– Она по вам очень скучает, – вспомнив обещание, данное Лайзл, сказало По. – Она просила это вам передать.

– И мне тоже так не хватает ее… – вздохнул Генри, и его голос тотчас утратил всякую суровость. Горестно покачав головой, он прошептал: – А знаете, все дело было в супе. Зря я стал его есть…

– Что?.. – недоуменно переспросило По.

– Так, пустяки, не обращайте внимания. – Генри снова сложился в сидячую позу над молчаливой, быстро текущей рекой. Вид у него вдруг стал совсем потерянный и безнадежный, и По увидело, как тьма начала разъедать его плечи и верхнюю часть рук. Похоже, Всеобщность взялась за душу Генри всерьез. – Пожалуйста, оставьте меня, – сказал покойный профессор. – Я так устал…

– Ну хорошо, – отозвалось По, потом вспомнило еще кое-что, чему научила его Лайзл, и проговорило: – Мне жаль, что вы так устали.

– Это неважно, – проговорил Генри. Он больше не поднимал глаз на По. Он глядел на звезды, на небеса, на величественную картину распахнутой Вселенной. – Когда Лайзл принесет меня домой, там-то я отдохну…

Глава восьмая

Тем временем на Этой Стороне Уилл со всех ног мчался плохо освещенными переулками, спасая свою жизнь.

Он бежал и бежал, имея весьма смутное представление – куда. Именно это и называется – «куда глаза глядят». Он бросался то вправо, то влево, срезал углы, выбирая самые вонючие переулки и такие темные улицы, что бежать приходилось чуть ли не на ощупь.

План! – думалось ему. – Мне нужно придумать план!

Однако сердце так колотилось, что Уилл почти не слышал собственных мыслей.

Совершенно точно он знал только одно. Возвращаться к алхимику было ни под каким видом нельзя. Если он хотел жить, соваться в мастерскую не следовало. Потому что алхимик его сразу убьет, и всему настанет Самый Последний Конец.

Уилл давно привык к дурному нраву хозяина. Бывало, тот орал, срываясь на визг, и тогда лицо у него делалось багровым от ярости. Вот как в тот раз, когда Уилл спутал маранту с имбирем, – а речь шла об исключительно сложном оберегающем порошке, который из-за ошибки Уилла оказался ни на что не годен – разве что супы заправлять.

Но никогда прежде алхимик не пугал его до такой степени, как в эту холодную ночь! Помнится, Первая Леди вошла в свои личные покои и отослала прочь слуг. «Оставьте нас», – сказала она, и от этих слов комнату словно бы наполнила арктическая стужа.

По этому самому тону, по взгляду темных, яростных, сверкающих глаз стало ясно, что она вызвала к себе алхимика вовсе не затем, чтобы поздравить с успехом, поблагодарить и продвинуть в Официальные. Поняв это, алхимик обернулся к Уиллу с такой испепеляющей яростью, с такой ненавистью, что у мальчика буквально все внутри затрепетало и растеклось. И хотя в угловом камине вовсю бушевал огонь, его зубы вновь принялись отбивать чечетку.

«Он бесполезен!» – загремела Первая Леди, обращаясь к алхимику. При других обстоятельствах Уилла, быть может, даже позабавило бы знакомое оскорбление, адресованное хозяину… но только не теперь. Он мигом сообразил, что произошло нечто ужасное. И обвинят во всем, конечно же, его.

«Простите, не понял?..» – переспросил алхимик, и глаза у него полезли вон из орбит.

«Он бесполезен, я понятным языком говорю? Я велела вам доставить мне самое могущественное волшебство на свете, а вы мне присылаете какую-то золу!»

И, открыв деревянную коробку, она показала им бледно-серый пепел внутри. Никакой магии там не было и в помине – просто мертвая холодная пыль. Мертвая и холодная, точно засохший корень, выкопанный в самую глухую зиму.

Вот тут-то алхимик побелел на глазах, но это была белизна самой горячей сердцевины огня. На какой-то миг он даже говорить разучился. Он стоял столбом, разглядывая деревянный ящичек в руках у заказчицы. А потом он повернулся к Уиллу и выговорил один-единственный слог:

«Ты!..»

Тем не менее это коротенькое словечко вместило в себя все пять лет ненависти, разочарования и разбитых надежд. Уилл прямо ощутил, как оно обрушилось на него самым вещественным ударом, какой только бывает. Оно было точно кулак, врезавшийся под ребра. В тот миг Уилл понял, что его жизнь у алхимика кончилась сразу и бесповоротно. Не спать ему больше на зябкой и узкой лежанке под каминной трубой, не вставать до зари, чтобы покормить рыб головастиками, или под неусыпным взглядом алхимика перетирать сухую каменную пыль, или отмерять в кубок точное количество козьих слез, а потом добавлять к ним ровно две – ни больше ни меньше! – капли лунного света, чтобы получилась самая лучшая мазь от прыщей.

Алхимик попытался что-то объяснить взбешенной заказчице. Несомненно, произошла путаница, и к ней попал не тот ящичек. Тот, что она держала в руках, не имел ничего общего с тем, который он посылал… Вот тут все и вскрылось. То, что Уилл ослушался строгого приказа и вместо того, чтобы сразу идти к Первой Леди, отправился для начала к мистеру Грею, а когда пришел, то заснул, пригревшись возле огня. После чего ему, толком не проснувшемуся, сунули в руки тяжелую холщовую сумку, и еще он взял деревянную коробку… одну из двух, стоявших рядом на столе… и очень похожих… он тогда вышел за дверь, едва разлепляя глаза и не удосужившись проверить, правильную ли коробку унес…

Да кому были нужны его жалкие оправдания? Первая Леди яростно визжала, алхимик проклинал его страшными проклятиями, и тогда Уилл понял: надо бежать. Если этого не сделать, они его точно убьют.

И он рванул наутек. И сумел спрятаться в маленькой сторожке, когда, бросившись к воротам, обнаружил, что они заперты. Перелезть их никакой возможности не было, но зато в сторожке очень кстати обнаружилась дверца для кошки. В нее-то Уилл и протиснулся.

План! Нужно срочно придумать план… план… Заветное слово металось в закоулках сознания, отскакивая от стенок, точно шарик для пинбола[1]. Дыхание раздирало горло. Если прежде он мерз, то теперь обливался потом, да так, что воротник рубашки липнул к шее. Сердце болезненно колотилось, он понимал, что нужно передохнуть. Юркнув в узенький переулок, Уилл остановился перевести дух, а заодно и прислушаться – не слыхать ли звуков погони, громких выкриков, топанья ног… Однако все было тихо, если не считать возни потревоженных крыс. Ну и хорошо. Значит, хвоста за ним не было. По крайней мере, пока…

Уилл понимал: из города пора убираться. Куда угодно, лишь бы подальше от алхимика, от Первой Леди с ее бесчисленными слугами, приспешниками и прихлебателями. Идти ему вообще-то особо некуда, но какое это имело значение?

Уилл был сиротой, и у алхимика жил даже не на положении приемыша, а скорее как раб. Пожалуй, у него никогда в жизни не было места, куда захотелось бы вернуться. И никого, к кому он мог бы обратиться за помощью.

Он впервые задумался об этом только теперь, сгорбившись в грязном крохотном переулке. Странное дело, но вместо того, чтобы окончательно ввергнуть в бездну отчаяния, эта мысль подарила ему некое чувство свободы. Так бывает, когда входишь в комнату, и все вдруг замолкают, и ты понимаешь – да, они тут действительно перемывали тебе косточки и кто-то говорил, что у тебя ноги тухлой рыбой воняют… А ты думаешь об этом и понимаешь, что тебе вообще-то плевать.

Итак, из города ему придется бежать. Ну и что с того? Теперь он волен отправиться, куда только пожелает. Где-нибудь он рано или поздно себя обретет – да там и останется.

Потом он вспомнил, как, живя в сиротском приюте, они с мальчишками иногда удирали на путепровод и смотрели, как тяжело пыхтевшие паровозы тащили к станции составы. А еще возле железнодорожных путей обитал бродяга по имени Чокнутый Карл. Он собирал стеклянные бутылки. Чокнутый Карл устроил себе логово в проржавевшем вагоне, брошенном возле дороги. Там он кое-как укрывался от дождя, ветра и холода. Уилл невольно задумался, лежал ли на прежнем месте этот вагон. И жил ли в нем по-прежнему Карл?

Существовал только один способ выяснить это.

Когда сердце перестало отчаянно колотиться и вновь застучало как положено, Уилл выглянул из переулка и посмотрел в сторону железнодорожной станции и путепровода. Сегодня надо будет попробовать отоспаться. А завтра – сесть в поезд.

Глава девятая

Лайзл только-только заснула, когда возле постели наметилось какое-то движение. Длинный палец погладил ее по щеке, и на какой-то миг она вновь ощутила себя маленькой девочкой, жмущейся лицом к бархатистому мху на могиле матери – там, где над прудом склонялась рослая ива. Потом Лайзл открыла глаза и, конечно же, снова оказалась все там же, в чердачной комнатке, из которой ее так долго не выпускали. Прямо в лицо ей смотрели лунно-серебристые глаза Узелка, и она даже расслышала возле уха тихое «мррав».

А рядом с кроватью стояло По. Привидение выглядело довольно-таки бледным – если можно так сказать о существе, сотканном из сгущенных теней.

– Привет, – сказала Лайзл, садясь на постели. – Вот уж не ждала, что ты так скоро вернешься!

По не стало уточнять, что вообще-то совсем не собиралось возвращаться.

– Мы опять виделись с твоим отцом, – сказало оно. – Он услышал все то, что ты просила ему передать.

Лайзл так разволновалась, что попыталась схватить привидение за руки. Ее пальцы едва ощутили сопротивление чего-то чуть плотней воздуха, а привидение, кажется, содрогнулось.

– В самом деле? Ты правда рассказало ему? И как он выглядит там? Он что-нибудь говорил?..

По слегка попятилось прочь от кровати. Прикосновение до некоторой степени лишило его присутствия духа. По умело проходить сквозь кирпичные стены, ничего особенного при этом не чувствуя. Оно могло безболезненно растворяться в воздушных течениях. Но вот прикосновение рук девочки… Казалось, Лайзл способна была дотянуться до самой сущности По. Привидение хорошо понимало, что его сущность не имела отношения к материальному миру. К ней никто не мог прикоснуться и подавно – разрушить. Очень полезное свойство.

Люди могли пихать тебя и пинать, садиться тебе на шею, проверять на вшивость. Они могли даже разрушить тебя, быстро или медленно. И все равно – в твоем сердце, в душе что-то да останется неприкосновенным.

По ничего этого не знало, покуда было живо. Зато теперь все это было известно его призраку.

– Он сказал, что ему определенно не следовало есть какой-то суп, – припомнило По и стало ждать, будет ли это что-нибудь значить для Лайзл.

Однако она лишь задумчиво выпятила губы, почти коснувшись ими носа, и спросила:

– Суп?.. Какой еще суп?..

– Не знаю. Просто он так сказал.

– А еще он что-нибудь говорил? – жадно спросила Лайзл. Как же ей было обидно, что По смоталось в страну мертвых и обратно только затем, чтобы сообщить ей о какой-то невкусной еде!

– Да, – помедлив, ответило По. – Он сказал, что ему надо домой. В какое-то место, где растет ива. По его словам, там он сможет отдохнуть. Обрести покой. Еще он сказал, что ты сможешь доставить его туда.

Лайзл какое-то время сидела очень тихо… Она была так неподвижна и так бледна, что По даже несколько испугалось, хотя давным-давно уже отвыкло бояться живых. Живые – они ведь такие хрупкие, они так легко гибнут и распадаются… У них кости, способные ломаться, непрочная кожа и еще эти сердца, которые вдруг отказываются работать, испускают тихий вздох и переворачиваются верх тормашками…

Кажется, с Лайзл именно это и собиралось случиться. Она сидела в постели, скомкав у пояса тонкое одеяло, и была очень похожа на готовое вот-вот разбиться стекло. А привидению очень не хотелось, чтобы это произошло.

Кажется, Узелок тоже что-то почувствовал. По увидело, как расплывчатая косматая тень расплылась еще больше, снова обрела четкость, расплылась, опять уплотнилась… Это Узелок пытался слиться с Лайзл, только у него не получалось. За живыми такое водилось, они всегда были сами по себе – и никаких вариантов. Они не умели сливаться. Они умели быть только самими собой. Иногда, по правде говоря, у них даже и это толком не получалось.

– Значит, я должна отнести его прах к иве и пруду, – вдруг прошептала Лайзл, и в ее голосе звучала уверенность. – Я должна похоронить папу рядом с мамой, и тогда его душа отправится дальше… в Иную Жизнь.

Она смотрела прямо туда, где у По полагалось находиться глазам, не будь оно привидением. И вновь По ощутило, как самая сердцевина его сущности затрепетала в ответ.

– А ты мне поможешь, – докончила Лайзл.

Вот к этому привидение оказалось не готово.

– Я? – несчастным голосом выговорило оно. – С какой стати?

– С такой, что мы ведь друзья, – ответила Лайзл.

– Друзья, – повторило По. Слово показалось ему совсем незнакомым. Что-то шевельнулось в запечатанной глубине памяти, возникли смутные отзвуки внезапного смеха, запах толстой вязаной шерсти, что-то мокрое на щеке… Мы играли в снежки, внезапно сообразило По и даже удивилось, откуда всплыли эти слова. Оно целую вечность их не вспоминало. Так долго, что миллионы звезд успели разлететься пылью и вспыхнуть опять… – Ну ладно, – сказало По, никак не ждавшее, что во всей Вселенной у него снова заведется хотя бы один друг. – Я тебе помогу.

– Я знала, что ты мне не откажешь! – вскрикнула Лайзл и хотела обнять привидение, по ходу дела чуть не свалившись с кровати, потому что вскинутые руки не нашли опоры. Однако потом у нее внутри ни дать ни взять что-то поникло, она откинулась на подушки и с отчаянием проговорила: – Вот только зряшная это затея. Ничего у нас не получится. Как мне папу под ивой похоронить, если мне с чердака-то спускаться запрещено? Сколько месяцев я уже тут сижу под замком! Августа знай твердит, будто снаружи повсюду такая жуть, что меня тут держат ради моей же безопасности. А дверь запирается снаружи. И ее отпирают всего дважды в день, когда Карен мне приносит поесть…

Карен была одной из служанок, которых Августа наняла на денежки отца Лайзл. Дважды в день она одолевала винтовую лестницу, неся поднос, на котором зачастую красовался лишь крохотный обрезок слишком жесткого мяса – объедки, оставшиеся от трапезы самой Августы, – да чашка молока размером с наперсток.

Что касается Августы, она ни разу не посетила падчерицу за все тринадцать месяцев ее заключения на чердаке. У нее было целых три служанки, ей через день меняли прическу, но она только и жаловалась, как «объедала» ее падчерица; ей было положительно не по средствам кормить «этого крысенка на чердаке».

По некоторое время молчало. Потом поинтересовалось:

– В какое время она обычно приносит поднос?

– Перед рассветом, – ответила Лайзл. – В это время я еще сплю.

– Предоставь ее мне, – сказало привидение, и девочка поняла, что не ошиблась, наградив гостя с Той Стороны званием своего самого лучшего друга.

Глава десятая

Карен Мак-Лафлин очень не нравилось ходить на чердак. Чтобы добраться туда из кухни, приходилось одну за другой одолевать три лестницы и потом еще длинную череду узеньких деревянных ступеней. Да еще с подносом в руках!

А всего менее ей нравилось встречаться с Лайзл. Эта девчонка своим бледным-бледным личиком и огромными синими глазищами попросту нагоняла на нее оторопь. Она никогда не плакала и не кричала, не закатывала истерик, даже не жаловалась, что ее заперли на чердаке. Обычно она просто сидела и смотрела на Карен, и той делалось жутко. Все было как-то неправильно. Не так, как следовало быть!

С этим соглашалась даже Милли, кухарка.

«Неестественно это! – говаривала она, поливая кипятком бульонный кубик, чтобы получился супчик для Лайзл, или разбивая большим молотком жир и хрящи, чтобы девочка, по крайней мере, смогла их раскусить, не переломав зубы. – Маленькие девочки не должны содержаться на чердаках, словно летучие мыши на колокольне. Будет нам всем от этого большое несчастье, вот увидите!»

Еще Милли всякий раз говорила, что «с этим нужно что-то делать», правда, дальше благих намерений у нее дело не шло. Времена стояли нелегкие, работу поди подыщи, люди во всем городе либо голодали, либо были близки к тому. И если служанкам в доме Августы Морбауэр приходилось мириться с бледной синеглазой девочкой на чердаке – что ж, значит, и быть по сему. Худшие вещи с людьми иной раз происходят!

(Таков уж был мир, в котором все они жили. Когда людям есть чего бояться, они не всегда поступают так, как им кажется правильным. Они отворачиваются. Они закрывают глаза. Они говорят себе: Завтра. Завтра я постараюсь что-нибудь на сей счет предпринять… И так оно и тянется до самой их смерти.)

Про себя Карен полагала, что Лайзл – призрак. Служанка была отчаянно суеверна. Станешь тут суеверной, когда на дворе времена серости и темноты! Когда солнце давным-давно перестало ярко светить, а там и весь мир постепенно утратил яркие краски!

Другое дело, Карен слыхом не слыхивала о призраках, которые бы нуждались в еде, а Лайзл исправно очищала тарелку, какую бы еду туда ни клали на кухне, будь она даже вполне отвратительной и полугнилой. Кроме того, Карен несколько раз доводилось касаться девочки – естественно, не по своей воле. Два таких случая было, когда Лайзл подхватила лихорадку, и еще однажды Милли послала наверх испорченную рыбу, так что Лайзл потом целые сутки выворачивало наизнанку. Поэтому Карен доподлинно знала, что Лайзл была вполне материальной и даже теплой. Тем не менее при каждом посещении чердачной комнатки Карен ощущала очень неприятные мурашки по коже, о происхождении которых она сама не имела ни малейшего понятия. Примерно так она чувствовала себя, когда монахи застукали ее за похищением шоколадного печенья из коробочки для завтрака, принадлежавшей Валери Кимбл. Вот и теперь за ней словно бы следили. И взвешивали ее поступки.

Вот почему два каждодневных восхождения на чердак навевали на нее такую тоску. Вот почему она при малейшей возможности старалась приносить еду в такое время, когда девочка, скорее всего, спала.

Было пять тридцать утра, когда Карен полезла вверх по ступеням, удерживая поднос, на котором сегодня лежало немного черствого хлеба, размоченного в горячей воде – вот тебе и пирожок без начинки, вот и утренняя кашка, – и обычная чашка с несколькими глотками молока. Во всем доме царила удивительная тишина, только тени казались служанке несколько странными – очень уж большими и черными. Когда что-то мягко коснулось ее лодыжки, она так и подскочила, едва не выронив поднос. Но вот в темноте замяукала кошка, потом раздалось характерное царапанье когтей, удалявшееся вниз по лестнице, и Карен с облегчением перевела дух. Это был всего лишь Тунец, шелудивый кот, прижившийся на кухне и взявший привычку шататься ночами по всему дому, – благо Августа, у которой не заржавело бы мимоходом пнуть его в брюхо, в это время спала.

– Просто кот, – пробормотала Карен. – Вот мелкий паршивец!

Сердце, однако, тяжело стучало у самого горла, и под мышками щипало от проступившего пота. Сегодня в доме определенно творилось нечто странное. Карен чувствовала это печенкой. Она знала – и все!

Дело, должно быть, в прахе, – сообразила она в какой-то момент. Всему виной был пепел, деревянная коробка с которым покоилась на каминной полке. Плохо это, что его там поместили. Неправильно. Это же все равно что выставить покойника посреди жилых комнат! Ведь где тело, туда и дух, чего доброго, явится! Зря ли говорят, что привидения часто ошиваются вблизи своих тел! Вот и сейчас покойный хозяин дома, быть может, следил, как она на цыпочках поднимается по ступенькам. Следил, готовый вот-вот сомкнуть у нее на шее темные, ледяные, бесплотные пальцы…

Что-то коснулось ее щеки, и у Карен вырвался придушенный вскрик. Но нет, это был всего лишь сквозняк. Всего лишь обыкновенный сквозняк.

– Призраков не существует! – вслух прошептала она. – Не существует, и все тут!

Тем не менее последние ступени, что вели к чердачной комнатке, она одолевала на последнем градусе ужаса. Достигла двери и осторожно отперла замок особым «проходным» ключом, подходившим ко многим замкам этого дома.

И тут в очень быстрой последовательности произошло сразу много всякого разного.

– Доброе утро, – сказала ей Лайзл, которая, как оказалось, против обыкновения совсем даже не спала, а сидела в постели.

По, стоявшее с нею рядом, изо всех сил сфокусировалось на едва уловимом воспоминании о чем-то большом и белом, горевшем высоко в небе. От этого по краям его силуэта «включилась подсветка», словно где-то позади темноты затлела звезда. Глазам Карен все четче и четче представал детский силуэт, сотканный из темного воздуха.

– Бу-у-у-у! – сказало По.

– Гр-р-р-р, – подхватил Узелок.

Карен выронила поднос.

– Господи, спаси и помилуй! – громко завопила она.

После чего развернулась и кинулась с чердака прочь со всей быстротой, на которую была способна. Больше она не вопила, потому что в горле, перехваченном ужасом, раздавалось лишь негромкое бульканье.

И, конечно, она ни на миг не вспомнила о ключе, так и оставшемся торчать в замочной скважине.

– Поторопись, – сказало По, обращаясь к Лайзл. Та отбросила простыни и слезла с постели. Вместо тонкой ночной рубашки она была одета в брючки, великоватый, поеденный молью свитерок, почтенного возраста бархатную фиолетовую курточку и уличные ботинки. Лайзл так долго обувалась исключительно в шлепанцы, что поначалу ей оказалось даже трудновато идти.

– У нас мало времени, – сказало По, невесомо скользя впереди. Усилия, которые потребовались, чтобы показаться служанке, отняли массу энергии, и привидение радо было вернуться к своему обычному состоянию едва видимой тени. – Скорее, скорее, поторопись!

Узелок метался туда и сюда, пропадая из виду и возникая то в одном углу, то в другом. Маленький приятель По так разволновался, что его заносило даже на потолок.

– Да я спешу… – шепотом отозвалась Лайзл. Закинула на спину загодя собранный рюкзачок (там лежала смена одежды, рисовальные принадлежности и кое-какие мелочи с чердака) и опасливо двинулась к двери. Невзирая на всю решимость, девочке было жутковато. Она так давно никуда, совсем никуда не выходила со своего чердака, что теперь было даже страшно его покидать. Она толком уже и не помнила, что было там, по ту сторону вечно запертой двери, и как это – стоять снаружи, под открытым небом? И как она намерена обойтись без единого гроша в кармане, не говоря уже о четкой идее, куда и каким образом ей следовало отправиться?..

В общем, было мгновение, когда она чуть не сказала По: «А знаешь, я передумала».

Но Лайзл тут же вспомнила об отце, представила себе иву и мягкий мох на маминой могиле… И вместо малодушных слов у нее вырвалось только:

– Прощай, чердачок.

После чего, следуя за темной фигурой привидения, она вышла за дверь и стала спускаться по лестнице.

Карен уже вовсю повествовала Милли о своем ужасном приключении, а Милли, что называется, пускала пузыри и призывала ее успокоиться и говорить внятно, а то, дескать, ни словечка разобрать невозможно. При этом стряпуха мысленно спрашивала себя – ну вот почему что ни служанка, то либо пьянчужка, либо шарики за ролики в голове заскакивают?.. Так вот, пока все это происходило, маленькая девочка со своим приятелем-привидением и призрачным зверьком, крутившимся под ногами, забрали с каминной полки в гостиной деревянную коробку, в которой хранилось могущественнейшее волшебство, и очень тихо, никем не замеченные, покинули дом.

Часть II. Удивительные спасения и пугливые воробьи