Али Бабаев и сорок покойников Ахманов Михаил

– Охрана, – заметил Гутытку. – Тоже люди! Жаль!

– Жаль, – согласился Бабаев, поворачивая к западной стене. – Но если подтянутся к дому на помощь остальным, будут у нас лишние хлопоты. Лучше мы их сверху, чем они нас в спину.

До ворот в западной стене летели две минуты и появились над ними внезапно – эхо взрыва не успело отзвучать. Нажав кнопку пуска, Бабаев снова направился вниз, завис на дистанции прицельной стрельбы и послал сквозь огонь и дым пару скупых очередей. Боезапас был невелик, так что приходилось экономить.

Вертолет помчался к северу. Под ним мелькнуло озеро, затянутое вечерней дымкой, склон холма, обсаженная елями дорога, теннисные корты и мачта, на которой развевался флаг империи Полуды – скрещенные молоты на фоне земного шара. Бабаев сбил его двумя выстрелами, пробормотав:

– Не подавал ты заявки в наш комитет. Не хапай национальные символы!

У северных ворот суетились шестеро охранников – должно быть, гадали, что взорвалось, почему и где. Али Саргонович не стал пускать ракету, приложился из пушек, увидел, как попадали фигурки стражей, и повернул на юг. Главным в его атаке были внезапность и огневая мощь, и ни одно из этих преимуществ упускать не хотелось. Наверняка в замке слышали гром отдаленных разрывов, но слышать и связать с какой-то опасностью – разные вещи.

Покосившись на часы, Бабаев отметил, что прошло шесть минут с уничтожения первого поста. Сейчас охранники и слуги в замке спорят, то ли гроза надвигается, то ли что-то взорвалось на железной дороге… Скоро начнут звонить и объяснений требовать… конечно, не ВИП-персоны позвонят, а те, кто отвечает за безопасность… Хозяевам тревожиться нечего, у них на всякий чих помощник…

Они неслись над дорогой, обсаженной елями.

– К дому? – спросил Гутытку.

– К дому, – подтвердил Бабаев.

Странное спокойствие снизошло на него. Чудилось Али Саргоновичу, будто шепнули ему на ухо, что завершатся его земные пути в самом скором будущем, минут через двадцать или двадцать пять. Кто шепнул, было неясно – может, невидимый ангел явился или какой-нибудь пришелец из вселенских сфер, питавший лично к Бабаеву теплые чувства. Однако мысль о смерти не ужаснула Али Саргоновича, даже не расстроила. Месть, свершаемая им, была справедливой и, во многих отношениях, полезной, как полезен вывоз мусора или другой санитарный акт. Но для него – точнее, для жизни, которую он мог прожить, – месть не имела смысла. Мертвых не воскресишь! Можно только последовать за ними, избавиться от горестных воспоминаний, уйти дорогой в никуда.

Замок возник впереди нагромождением стали, камня и стекла. Центральное здание с башнями и стрельчатыми окнами, слева и справа – флигели-пристройки, будто руки великана, обнимающие двор, широкая лестница, а перед ней, на асфальтированной площадке, сгрудились машины. Много машин, много охранников… Значит, все здесь, никто не уехал, подумалось Бабаеву.

– Приготовься, – сказал он Гутытку. – Помнишь, что делать?

– Прикрывать тылы, – ответил джадид.

Бабаев выпустил ракеты. Три разорвались на площадке, смешав кровавой кучей обломки машин и трупы людей, последняя, скользнув над лестницей, вышибла двери. Вертолет подбросило вверх – сначала сильными толчками от взрывов, потом, когда начал полыхать бензин, «Команч» закружило в потоках жаркого воздуха. Не обращая внимания на тряску, Бабаев снизился. Ракетный удар был силен и внезапен, но живых врагов еще хватало: в окнах появились люди, и десятка полтора охранников, отхлынув от пылающих машин, карабкались по лестнице. Раздался треск автоматных очередей, посыпалось стекло, взвизгнула над ухом пуля, но Бабаев точно знал, что не ему она предназначена и не джадиду – их дела еще не завершились.

Он ответил из пушек и стрелял до тех пор, пока не опустели магазины. Внизу уже ничто не двигалось, не шевелилось, лестница была завалена телами, но окна огрызались огнем. Приземлив вертолет поближе к дому, Али Саргонович схватил оружие, крикнул Гутытку: «Пошли!» и вывалился из кабины. Они побежали по лестнице. Приклад «громобоя» колотил Бабаева по левому бедру, сумка с боезапасом – по правому. Добравшись до разбитой двери, он вытащил гранату, дернул за кольцо, швырнул снаряд, потом второй и третий. Три взрыва, жужжание осколков, чей-то вопль, и мертвая тишина…

Бабаев нырнул в дверной проем. В этом здании было сорок комнат, лестницы, лифты, коридоры, но он не колебался, он знал, куда идти и где искать. До данным Центра совещались в левом флигеле, в зимнем саду, в особо защищенной зоне, недоступной для прослушки. Перед ней было еще одно помещение – кажется, биллиардная – и Бабаев предвидел, что там его ждут. Впрочем, ждать могли где угодно – углов и закоулков здесь хватало.

Он пересек высокий холл с балконом, протянувшимся вдоль дальней стены. Холл носил следы разрушения – был завален обломками мебели и статуй, среди них лежали несколько тел, посеченных осколками, в потолке зияла большая дыра. Гутытку, прикрывавший Бабаеву спину, двигался осторожно, озирался, точно охотник в лесу. Внезапно он вскинул автомат, грянули выстрелы, и на перилах балкона повис охранник.

– Хорошо стреляешь, джадид, – сказал Бабаев, не оборачиваясь.

Он изучал коридор, ведущий в левое крыло. Шесть дверей, в простенках – монументы, по четыре с каждой стороны… Похоже, египетские, и наверняка поддельные… Зато большие, подходят для укрытия.

– Следи за дверями, – бросил Али Саргонович джадиду, перебежал к первой статуе, потом – ко второй. Это было изваяние богини Мут или, возможно, Сохмет – голова львицы, тело женщины. Очень кстати, подумал Бабаев; Мут и Сохмет считались божествами битв и воинов.

За спиной вспыхнула перестрелка. Он обернулся, выпустил очередь, стараясь не задеть Гутытку, быстро сменил магазин. Два стража корчились на полу, третий лежал неподвижно. Джадид вытирал кровь со щеки.

– Ранили? – спросил Бабаев.

– Ерунда. Мало-мало зацепили.

Они миновали коридор с египетскими изваяниями и очутились в зале с журчащим фонтаном и мраморной лестницей, что поднималась на второй этаж. Не биллиардная, успел подумать Бабаев. Раздался выстрел, в правый бок, под ребрами, ударило, раскаленное шило проткнуло плоть, заставив покачнуться. Навылет, определил Али Саргонович, швыряя гранату. Справа навылет, но печень, кажется, цела. Он держался на ногах и был вполне боеспособен, а с раной в печени много не навоюешь.

Фонтан, разбитый взрывом, уже не журчал, а выплескивал воду из обломка трубы. Вода была розоватой – стрелок, ранивший Бабаева, висел на бортике лицом вниз, кровь заливала его затылок и шею.

Стараясь ступать твердо, Али Саргонович обогнул фонтан. Дальше виднелось в проеме арки обширное помещение с массивными шкафами, столами, обтянутыми зеленым сукном, и полупрозрачной стеной из стеклянных плиток. Столы и шкафы были повалены на бок и походили на торопливо сложенную баррикаду. За стеной смутным фантомом маячили цветущие кусты и невысокие деревья – кажется, пальмы.

Бабаев ощупал бок, посмотрел на окровавленные пальцы. Почти добрались, мелькнула мысль. Теперь бы здесь пройти… Он чувствовал, как истекает его время. Оно уходило с каждой секундой, с каждым выстрелом, с каждой каплей крови. Рана и полегчавшая сумка напоминали, что времени осталось всего ничего.

– Гранаты, – сказал он Гутытку. – Расчистим путь.

Биллиардную наполнил грохот взрывов, сизый дым взметнулся в воздух. В ответ затрещали автоматы. Дубовые столы и шкафы были хорошей защитой для стрелков, и через секунду Бабаев понял, что выживших трое. Он пошарил в сумке. Гранат больше не было, остался один рожок для «кипариса».

Он повернулся к Гутытку.

– Кончились, – сказал тот, снимая с плеча «громобой». – Но мы пройдем, ата. Дед Мойше говорил…

Внезапно, не закончив фразы, он ринулся в комнату с ружьем наперевес. Грохнуло будто из пушки, выстрел опрокинул шкаф, кто-то застонал, раненый или придавленный тяжелой мебелью. Гутытку выпалил снова, потом его грудь перечеркнула автоматная очередь.

Бабаев не увидел, как погиб джадид – бежал вдоль стены, чтобы добраться до стрелков, сидевших за баррикадой. Вероятно, это были люди хладнокровные и опытные, и хоть Гутытку их отвлек, Бабаеву тоже досталось – в левую руку, у локтя. Но он успел их обойти, вскинул «кипарис», послал короткую очередь и попытался сменить магазин. Не удалось – левая рука висела плетью.

Впрочем, бой завершился: два охранника лежали с пробитыми затылками, третий, раненый, стонал и ворочался под шкафом. Бабаев бросил «кипарис», вытер пот со лба и потащил из кобуры пистолет. Затем направился к раненому.

Тот перестал стонать. Его лицо было бледным, на губах вздувались кровавые пузыри.

– Бабаев… – прохрипел раненый. – Теперь я узнал тебя, Бабаев…

Превозмогая боль, Али Саргонович склонился над ним.

– Встречались? Ты кто, хадидж?

– Литвинов… В академии вместе учились…

– Не помню такого, – сказал Бабаев, щелкая предохранителем. – Я учился с достойными людьми. А ты – верблюжий плевок!

– Убьешь меня, Бабаев? Вижу, убьешь… – Улыбка, похожая на гримасу, исказила лицо раненого. – Но и тебе не жить! Я вызвал помощь… С периметра сюда бегут и с территории… все, кто остался… а их немало… Прикончат тебя, Бабаев!

– Тогда нужно поторопиться, – молвил Али Саргонович и выстрелил Литвинову в лоб. Потом направился к двери в стеклянной стенке.

Воздух за нею благоухал сладкими ароматами. Слева мерцала и переливалась под светом ламп вода в бассейне, виднелись шезлонги и легкие столики, справа, за широким проемом, лежал тропический сад: пальмы, магнолии, рододендроны, усыпанные алыми бутонами, кактусы и прочая экзотика. Оттуда доносились голоса, то резкие, то визгливые – вроде бы спорили или ругались, перебивая друг друга и переходя на крик. Но, если не считать этого назойливого шума, сад был великолепен. Сверху свисали лианы, закрепленные на невидимых нитях, из-за кустов и древесных стволов выглядывали мраморные нимфы и фавны, у подножий статуй буйно и ярко пламенели розы, расстилались голубыми коврами гиацинты, и от запаха цветов и зелени кружилась голова. Вдаль, петляя и извиваясь, убегала дорожка, выложенная лиловыми плитками, и около нее стояли скамьи, тоже мраморные, старинные, помнившие средневековье, а может, и эпоху Рима. Дополняя чудесный вид, играли над зеленью водные струи и сиял подвешенный у потолка хрустальный шар.

– Райские сады, – пробормотал Бабаев. – Только не праведники в них, а демоны…

Он направился в сад, вошел и огляделся. В мягких креслах под пальмами сидели четверо. Он никогда их не видел, но помнил их лица, помнил каждую строчку досье и, вероятно, знал о них не меньше, чем о своих покойных родичах.

Одного не хватает, подумалось Бабаеву. Не дал Аллах полного счастья…

Они смолкли при его появлении. Злоба, перекосившая лица, сменилась ужасом. Трое поднялись, один остался в кресле – должно быть, ноги отказали.

Долгие секунды Бабаев смотрел на них, потом бросил пистолет и неловко потянул с плеча ружье. Левая рука висела, перебитая у локтя, под ребрами пульсировала боль, но это было не важно. Уже не важно. Он знал, что не промахнется.

Сидевший в кресле человек хрипло произнес:

– Мы можем договориться… можем обсудить любую компенсацию…

– Не можем, – ответил Бабаев.

– Но вы же не станете стрелять в безоружных! Это… это убийство!

– Ты все понял правильно, шармута-хаволь.

Он вскинул ружье и нажал на спуск. «Громобой» рявкнул – раз, другой, третий, четвертый…

Бабаев развернулся и покинул сад. В биллиардной постоял над телом Гутытку, шепнул: «Прощай, джадид…» – и потащился к выходу. Шел он медленно и трудно; перед глазами висел туман, под ребрами жгло, одежда промокла от крови. Должно быть, печень все-таки задели…

На площадке, среди мертвых тел, среди пылающих машин и бензиновых луж, метались охранники, вызванные Литвиновым. Лаяли псы, орали люди, гудело пламя, мелькали лучи фонарей, скрипели под башмаками обгорелые останки…

Бабаев этого не видел – мгла, застилавшая взгляд, сделалась гуще. За этой мглой его поджидала афсунгар. Стояла, улыбалась, манила…

На лестнице он бросил ружье, опустился на ступеньки и спустя минуту умер. Но охранники долго боялись подойти к нему.

Директор ФСБ и президент сидели напротив друг друга за маленьким столиком, приставленным к большому письменному столу. По традиции, не столь уж давней, зато прочной, это служило знаком доверия и взаимопонимания. В более официальных случаях, планируя разнос или мелкую выволочку, президент располагался за большим столом. В политике многое говорит без слов – в том числе, дистанция между собеседниками.

– Наградить посмертно, – сказал президент. – Я воздержусь от оценки его последних действий – я имею в виду… мм… прискорбный инцидент, случившийся в Пущино. Не исключаю, что это ошибка, но кто знает?… Ошибки иногда необходимы… особенно такие… – Помолчав, он произнес твердым голосом: – Наградить! Звание героя России и Золотая Звезда… Думаю, это будет верной оценкой его заслуг. Вы со мной согласны?

– Разумеется, Сергей Сергеевич, – откликнулся директор ФСБ. – Вот только кому вручим награду? У него ни семьи, ни родственников.

Президент секунду размышлял.

– Поищите. Если родственников – достойных родственников! – не найдется, вручить награду спикеру Думы на вечное хранение. Пусть передаст преемнику Бабаева вместе с его кабинетом и всеми незавершенными делами. Надеюсь, вы понимаете, что операция должна быть продолжена?

– В этом нет сомнений, – сказал директор ФСБ.

– Ваши рекомендации?

Наступила пауза. Затем директор произнес:

– Али Саргонович был ярким человеком, мужчиной колоритной внешности и превосходным стрелком. Трудно подобрать ему замену! Трудно, но можно. Я бы предложил Лопеса Петрова-Ибарурри, нашего резидента в Аргентине. Конечно, если вы не возражаете.

– Не возражаю. Вам виднее.

– В Думе есть вакансии, – сказал директор ФСБ. – После этого… как вы сказали?… прискорбного инцидента ряд депутатов сложили полномочия. Личности одиозные, но их округа…

– Не годится. – Президент покачал головой. – Проведем кандидата по тому же округу, где избирался полковник Бабаев. Не следует обижать талды-кейнаров. И не затягивайте с этим делом.

– Слушаюсь, Сергей Сергеевич.

– Еще одно. Вчера мне звонил Ножки Буша.

Так уже лет пятнадцать называли американских президентов разумеется, в доверительных беседах высшей политической элиты. Буш давно уже стал воспоминанием, куриные окорочка из Польши и Чехии вытеснили американский продукт, однако прозвище сохранилось.

Директор ФСБ усмехнулся, ожидая продолжения.

– Разговор носил конфиденциальный характер. Общались без переводчика.

Директор усмехнулся снова. Ножки Буша был не столь образован, как российский президент, путал геев с гейшами, суфражисток с суфле, Арктику с Антарктикой и, разумеется, знал на русском только слово «спутник». Но общению это не мешало. Наш президент, учившийся в Оксфорде и Кембридже, владел английским как своим родным.

– Он наслышан про эксперимент, который мы осуществили. Сказал, что это вполне в американских традициях. Заметил, что не мешало бы оздоровить Конгресс… – Президент побарабанил пальцами по крышке стола. – Словом, просит о содействии. Направьте ему материалы. Не все, разумеется, а что сочтете нужным.

– Будет исполнено, Сергей Сергеевич. – Директор ФСБ поднял глаза к потолку, подумал минуту и сказал: – Мы могли бы не ограничиться материалами. В таких делах главное – кадры, а наш резидент в Нью-Йорке полковник Пронин, он же Джексон, очень подходящая фигура. Если Ножки Буша проведет его в Конгресс…

– Интересная мысль, – согласился президент. – А этот Пронин хорошо стреляет?

– Великолепно, – заверил директор ФСБ.

Распоряжение главы Центризберкома К.К.Троеглазова

В связи с гибелью депутата А.С.Бабаева, назначить внеочередные выборы в нижнюю палату Госдумы по Талды-кейнарскому национальному округу на 31 мая 200… года. Регистрацию кандидатов провести в срок до 29 мая 200… года.