Инферно Габриеля Рейнард Сильвейн
Джулия с наслаждением потерлась о его подбородок, успевший к утру стать щетинистым.
— Спасибо.
— Нет, дорогая, это я должен благодарить тебя. У меня как будто только сейчас включились чувства. Боже, сколько времени я потратил зря.
— Наверное, нам обоим нужно было дорасти до нашей любви. Главное, мы доросли.
— Мне стыдно за то, как я обращался с другими женщинами. Тебе это тоже понятно.
— Да. Я жалею, что столько времени потратила на него. Прошлое не заменить более удачной версией. Давай радоваться тому, что мы нашли друг друга.
— Жаль, что нам нельзя провести этот день в постели, — с откровенной грустью признался Габриель.
— Ну зачем же шокировать твоих родных? — засмеялась Джулия.
— Да. При всей моей любви к ним я бы не возражал, чтобы они куда-нибудь смотались на целый день.
Они смеялись, пока смех не перешел в поцелуи.
— Габриель, а можно тебя спросить?
— Конечно, — ответил он, но подумал совсем другое: «Пожалуйста, не надо расспросов о моих тайнах. Я готов рассказать тебе все, но только не в доме Ричарда».
— Скажи, а какое нижнее белье ты предпочитаешь видеть на своей женщине?
Габриель мгновенно расслабился, и его губы растянулись в улыбке.
— Ты что, собираешься анкетировать меня? — усмехнулся он, беря ее ладонь и прижимаясь губами к костяшкам ее пальцев.
Джулия посмотрела на их сплетенные руки.
— Я хотела бы заранее кое-что купить для нашей поездки. Вот я и спрашиваю, какое женское нижнее белье нравится тебе.
Вполне невинный вопрос вызвал у Габриеля испарину на лбу и дикое желание.
— Джулианна, я мужчина. Для меня самое лучшее нижнее белье — это его полное отсутствие на тебе… Не отводи глаза. Ты настолько красива, что, когда настанет время, я буду часами любоваться тобой. Твоим лицом, плечами, грудью, каждым уголком твоего тела. Нежное чередование кремово-белого и розового. Я буду поклоняться твоим совершенным линиям. — Габриель перевернул Джулию на спину и склонился над нею. — Надевай то, в чем тебе удобно и приятно. Никакое белье не сравнится с красотой твоего тела. Думаю, у тебя нет желания спорить.
— И ты не будешь возражать, даже если я лягу с тобой в костюме для фитнеса, как позапрошлой ночью?
— Джулия, мне, честное слово, не так уж важно, что с тебя снимать. Ну как я могу тебе говорить, какое белье покупать?
Чувствуя, что разговор заходит в тупик, Габриель переключился на поцелуи и ласки. Очень скоро они оба возбудились и шумно дышали. Габриель решил, что вопрос о нижнем белье уже покинул мозг Джулии, но ошибся.
— Какой цвет? — страстным шепотом спросила она. — А фасон?
— Джулианна, меня устроит любой цвет, но желательно, чтобы это был не красный и не черный.
— Я всегда считала их главными соблазняющими цветами.
Он повернулся на бок и шепнул ей прямо в ухо:
— Ты уже соблазнила меня и продолжаешь соблазнять даже сейчас. Я покорен, очарован, заколдован. Это чудо, что я еще могу говорить.
— Значит, не черный и не красный. И все-таки какие цвета тебе нравятся?
— Ну и упрямица же ты! Но давай отталкиваться не от меня, а от тебя. Ты будешь изумительно выглядеть в белье светлых тонов. В классическом белом. В розовом. В голубом. Ты еще спрашивала про фасон. Что-нибудь классическое и даже немного старомодное. Я уже представляю тебя в этом белье, с волосами, распущенными по плечам… Но я тебе повторяю: отталкивайся от своих вкусов. Создай образ, в котором хочешь предстать передо мной. И держи это в секрете. Помни о главном: я тебя люблю.
— И я тебя люблю.
Джулия улыбнулась ему, и у него растаяло сердце. Она водила пальцем по его щекам и подбородку. Габриель закрыл глаза и наслаждался ее прикосновениями.
Ему отчаянно захотелось Джулию.
— А ведь нам пора вставать и собираться, — спохватилась она. — В какое время будем выезжать отсюда?
— После (поцелуй) завтрака (поцелуй). Наш рейс около шести вечера (поцелуй), и нам желательно приехать в аэропорт заблаговременно (поцелуй), потому что мне еще нужно вернуть машину (двойной поцелуй).
Ричард кружился по кухне с проворством и неистовством танцующего дервиша, торопясь приготовить воскресный завтрак и накормить свое большое голодное семейство. Впрочем, по-настоящему голодным был только Скотт, уплетавший отцовские вафли. Эрон и Рейчел были сыты просмотром филадельфийских свадебных салонов на дисплее навороченного айфона.
— А вот и они, — сказала Рейчел, когда Габриель и прихрамывающая Джулия вошли на кухню.
— С благодарностью возвращаю тебе шарфик, — шепнула подруге Джулия и принялась его развязывать.
— Теперь он твой. Мама была бы только рада.
Джулия крепко обняла Рейчел и вдруг почувствовала: Грейс не покинула их. Она только перестала быть зримой и осязаемой.
Скотт, прервав поглощение вафель, налил Джулии апельсинового сока.
— Ты сегодня прямо светишься, — сказал он.
— Есть от чего светиться, — застенчиво улыбнулась она.
— Ты уверена, что с его стороны это… не игра? — шепотом спросил Скотт, наклоняясь к ее уху.
— Он очень изменился. Он… меня любит, — тоже шепотом ответила Джулия.
— Надо же, черт меня побери, — пробормотал Скотт. Он пододвинулся к Джулии. — Я вчера проворонил слушание об освобождении Саймона под залог. Семейный адвокат Тэлботов развил бешеную деятельность… Меня только сегодня… поставили перед фактом, — добавил Скотт, виновато глядя на Джулию.
Она не услышала ничего шокирующе нового. Еще вчера, узнав об аресте Саймона, она была почти уверена: деньги и связи Тэлбота-старшего склонят правосудие в нужную сторону. И все же от слов Скотта ей вдруг стало тревожно. Дрожащей рукой Джулия потянулась к стакану с соком, но стакан выскользнул у нее из пальцев. Круглая вафля на тарелке превратилась в клейкое месиво, а стакан, залив часть стола, упал на пол и разбился.
Джулия сразу почувствовала себя маленькой неуклюжей девчонкой, насвинячившей в чужом доме. «Габриель, наверное, уже устал от моих летающих стаканов. Ну почему я такая растяпа?»
Джулия не успела встать, как Габриель осторожно поднял ее и пересадил на другой стул, быстро поцеловав в лоб.
— Тебе ничего не угрожает, — прошептал он. — Саймон труслив и не захочет нарываться на меня еще раз. Думаю, теперь он понял, что я всегда выполняю обещанное.
Ричард сделал вид, что ничего не произошло, и стал готовить новые вафли. А размокшую Габриель бросил в мусорное ведро.
— Я сам уберу, — послышался у него за спиной угрюмый голос Скотта. — Посиди со своей девочкой. Успокой ее. И вообще… прости меня.
Никто не слышал этого краткого разговора между братьями — блудным сыном и праведным. Их глаза встретились, и во взгляде каждого мелькнуло… если не прощение, то хотя бы понимание. Габриель благодарно кивнул и сел рядом с Джулией. Он обнимал ее за талию и шептал разные успокоительные слова, пока ее не перестало трясти.
«Нужно поскорее увозить ее из Селинсгроува».
Селинсгроув остался позади. Джулия закрыла глаза и облегченно вздохнула. Утро было слишком уж эмоциональным. Ей всегда было трудно прощаться с Кларками. А сегодняшнее прощание почти лишило ее душевных сил.
— Грустишь, что мы уехали? — спросил Габриель, гладя ее по щеке.
— Часть меня не хотела уезжать. Но другая часть торопилась поскорее оставить все это позади.
— У меня такие же чувства.
— Что тебе сказал мой отец, когда вы прощались?
— Поблагодарил меня. Признался, что без меня все могло кончиться намного трагичнее. А еще он попросил меня присматривать за его девочкой. Ты — это все, что у него есть. Так он и сказал.
Джулия смахнула со щеки одинокую слезинку и отвернулась к окну. С ее отцом действительно произошла перемена.
В самолете, устроившись у Габриеля на плече, Джулия заставляла себя думать о диссертации и предстоящей встрече с Кэтрин.
— Нужно заказывать билеты во Флоренцию, — нарушил молчание Габриель.
— Когда мы вылетаем?
— Я планировал отлет на пятницу. Но нам придется дождаться, пока Кэтрин тебя аттестует. Моя лекция в Уффици намечена на десятое декабря. Как думаешь, мы сможем вылететь восьмого?
— Думаю, что да. В пятницу я сдам рефераты. Кэтрин ждет первую часть моей диссертации. Через несколько дней — во всяком случае, я так надеюсь — она выставит мне оценки. Так что к восьмому декабря я освобожусь. А когда мы вернемся обратно?
Габриель обнял ее.
— Рейчел требует, чтобы к Рождеству все были дома. Естественно, и ты тоже. Так что нам придется вылетать двадцать третьего или двадцать четвертого и прямо в Филадельфию. Если, конечно, ты не предпочтешь провести Рождество в Италии, со мной.
— Заманчивое предложение, — засмеялась Джулия. — Но я не рискну рассердить свою лучшую подругу. Отец тоже говорил, что будет ждать меня на Рождество… хотя он и знает, что у него в доме я больше не остановлюсь. — Она невольно вздрогнула.
— Теперь мы остановимся в гостинице. Я, конечно, уважаю принципы Ричарда, но больше не хочу, чтобы мы спали в разных комнатах.
Джулия одновременно покраснела и улыбнулась.
— Мы можем устроить себе потрясающие предрождественские каникулы. Хочешь — проведем все время во Флоренции. Хочешь — поедем в Венецию, в Рим. А можно снять виллу в Умбрии. Я знаю очень живописное местечко возле Тоди. Давно мечтаю тебе его показать.
— Пока я с тобой, любовь моя, мне все равно, где мы находимся, — прошептала Джулия.
— Будь ты благословенна за эти слова.
— Рейчел наметила свадьбу на конец августа. Даже не знаю, почему она выбрала такое время. Мне она ничего не сказала.
— Моей сестрице важно не только выйти замуж за Эрона. Она хочет, чтобы об этом узнало как можно больше влиятельных людей из массмедиа. Глядишь, сюжет о ее свадьбе попадет в Си-эн-эн.
Они оба засмеялись.
— Сдается мне, Рейчел хочет не только выйти замуж, но и поскорее стать матерью, — сказала Джулия. — Вот только что об этом думает Эрон?
— Он ее любит. Он сам мечтает поскорее на ней жениться. А если он узнает, что любимая женщина носит его ребенка, он запрыгает от счастья. — Габриель вдруг умолк, а когда заговорил снова, улыбки уже не было. — Джулианна, тебя не огорчает, что я не могу…
— Ни капельки. По крайней мере, сейчас я бы точно не хотела оказаться на месте Рейчел. Мне нужно закончить магистерскую диссертацию, затем браться за докторскую. Я хочу преподавать. Как ты… Видишь, когда ты встречаешься с женщиной на десять лет младше тебя, в этом есть свои преимущества.
— Я уже начинаю чувствовать себя «живым антиквариатом», — хмыкнул Габриель. — Не стану тебя переубеждать, но в тридцать ты будешь думать по-другому. Если не раньше. И когда это произойдет…
Джулия стиснула его руку.
— И что? Ты думаешь, я тебе скажу: «Все, ты мне больше не нужен»? Не дождешься! Я люблю тебя, Габриель. Люблю таким, какой ты есть. Пожалуйста, не отталкивай меня сейчас, когда мы наконец-то сблизились. Иначе мне будет больно.
— Любовь моя, прости. Больше не стану говорить об этом, — сказал он, целуя ей ладонь.
Джулия простила его и снова устроилась на плече, пытаясь отдохнуть от перенасыщенного эмоциями дня.
Габриель попробовал сосредоточиться и вдруг понял: он не может думать об этом, когда Джулия рядом. Это требовало времени. И пространства, в котором Джулии временно не будет.
«Только бы тебя не оттолкнул мой рассказ о Полине».
Первая неделя декабря была последней неделей занятий. Проходила она довольно тихо, поскольку Джулия и Габриель решили не мешать друг другу заниматься необходимыми делами. Вечерами он шлифовал тезисы будущей лекции, сидя в своей просторной и пустой квартире, а она столь же усердно работала над рефератами и диссертацией в «хоббитовой норе». Недостаток живого общения оба пытались компенсировать безостановочными эсэмэсками.
Дорогая, скучаю по тебе. Заглянула бы, а?
С любовью, Г.
Джулия так улыбалась, что даже ее айфон покраснел. Потом она написала ответ:
Г., я тоже по тебе скучаю. Заканчиваю реферат по идиотскому семинару.
Развлечения хватит на всю ночь. Профессор — милашка, но очень требовательная.
Я люблю тебя.
Джулия
Она вернулась к редактированию реферата, предназначенного для подачи Кэтрин. Через несколько минут ее телефон чирикнул о приходе нового сообщения.
Дорогая, тебе повезло. Я тоже специалист по Данте.
Почему бы не привезти реферат ко мне? Готов помогать тебе… всю ночь.
С любовью, Г.
P.S. Говоришь, профессор — милашка?
Джулия засмеялась и тут же написала ответ:
Дражайший специалист по Данте! Ты неплохо смотрелся бы в качестве ее младшего сына. У вас с ней и некоторые кулинарные пристрастия общие.
Я очень хорошо знаю, какие последствия имеет работа по ночам.
Как насчет повторного приглашения на пятницу?
Твоя Джулия.:)
Джулия долго ожидала ответа, но он пришел, когда она была в ванной.
Дорогая Джулия! Надеюсь дожить до пятницы. Твой отказ приехать сегодня низринул меня в пучину одиночества.
Я с трудом соорудил себе спасательный плот из порции виски и двух глав все того же романа Грэма Грина. Я люблю тебя.
Г.
P.S. Ты подобна солнцу. Такая же горячая и далекая.
Джулия улыбнулась и написала, что стремительно приближается к Земле и скоро войдет в профессорскую орбиту. Глаза у нее смыкались, но она твердо решила выполнить намеченный на сегодня план. Взбодрив себя крепким чаем, она продолжила дорабатывать реферат.
Последний раз они с Габриелем виделись на семинаре, отмеченном весьма странным поведением Кристы Петерсон. Ее словно подменили. Мисс Петерсон сидела тихо. Она по-прежнему была изысканно одета: кашемировое платье-свитер соблазнительно облегало ее грудь и ягодицы. Ее макияж был все так же безупречен, и длинные волосы красивыми локонами спускались на плечи. Но лицо у нее было кислым, и она ничего не записывала.
Когда профессор Эмерсон задал вопрос, на который она могла бы ответить с блеском, Криста не подняла руку. Габриель недоуменно посмотрел на нее поверх очков, но мисс Петерсон нахмурилась и отвернулась. Если бы в тот момент его голова не была занята Дантовым «Раем», ему стало бы не по себе.
Собравшиеся отметили не только странную молчаливость Кристы, но и ее неприкрытую враждебность по отношению к Джулии, на которую она бросала откровенно злобные взгляды.
После семинара Джулия шепотом поинтересовалась у Пола, какая муха сегодня укусила Кристу. Пол усмехнулся:
— Похоже, до нее дошло, что Эмерсон не утвердит тему ее диссертации, и она подумывает о смене амплуа. На Янг-стрит есть стриптиз-клуб. Наверное, прикидывает свои шансы устроиться туда.
Джулия тоже усмехнулась.
— Шарфик у тебя симпатичный. Явно французский, — сказал Пол, добродушно улыбаясь. — Подарок твоего парня?
— Нет. Это от моей лучшей подруги.
Они оба собрали книги и вышли на улицу, где падал мелкий снежок. Пол взялся проводить Джулию до дома. Они шли, рассказывая друг другу, как провели праздники. Естественно, из обоих рассказов были тщательно убраны все нежелательные эпизоды.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
К пятнице настроение профессора Эмерсона окончательно испортилось. Почти всю неделю он провел без Джулианны. Ему было невыносимо видеть, как после семинара она ушла вместе с Полом и даже не взглянула в его сторону. Умом он понимал: Джулия строго соблюдает конспирацию. То же самое должен был делать и он. Должен… когда ему хотелось при всех крепко ее обнять и громко крикнуть, что это его любимая женщина. По ночам одинокая спальня Габриеля наполнялась демонами и кошмарами. Они были страшны только для него, поскольку до смерти боялись Джулию, одно присутствие которой рассеивало тьму. Ее свет был ярче самой яркой из звезд… И эту недавно обретенную звезду своей жизни он теперь мог потерять.
Еще в Селинсгроуве Габриель решил: прежде чем они поднимутся на борт самолета, он расскажет ей все свои тайны. Он очень жалел, что эту, возможно последнюю, неделю провел не с нею. Он поменял дату своего вылета, заказал второй билет для Джулии. Но все это делал механически. Габриель даже внес сумму страховой неустойки на случай отказа от второго билета. Он с ужасом ждал момента, когда ее большие невинные глаза из карих станут черными и она отвергнет его. Пусть лучше это, чем позволить ей отдать свою девственность тому, кого она считала падшим ангелом. Возможно, после его рассказа он станет для нее исчадием ада. Она была и останется Психеей, но демон не имеет права разыгрывать из себя Купидона.
Вечером, когда пришла Джулия, Габриель встретил ее с нескрываемой холодностью. Он поцеловал ее в лоб и отступил, давая ей войти.
«Оставь надежду», — подумал он.
Джулия сразу поняла: что-то случилось, иначе Габриель не стал бы слушать «Мадам Баттерфляй». Раньше он всегда крепко обнимал ее, осыпая поцелуями, и только потом вспоминал, что не снял с нее пальто. Сегодня он молча стоял, избегая смотреть ей в глаза, и ждал, когда она заговорит первой.
— Габриель, что-то случилось? — спросила Джулия, проводя пальцами по его щеке.
— Нет, — соврал он и тут же отвернулся. — Хочешь чего-нибудь выпить?
Джулия едва поборола желание тут же пристать к нему с расспросами и взяла предложенный бокал вина. Она надеялась, что за обедом Габриель станет более разговорчивым.
Ее надежды не оправдались. Габриель молча угощал ее обедом, и когда она, чтобы хоть как-то его расшевелить, завела разговор о разных способах приготовления ростбифа, он ограничивался сухими односложными ответами. Тогда она заговорила о реферате, который полностью подготовила. Если его не волнует кулинарная тема, то обещание Кэтрин аттестовать ее до восьмого декабря наверняка должно заинтересовать. Габриель лишь кивал, глядя в свой быстро пустеющий бокал.
Джулия никогда не видела, чтобы он столько пил. Сейчас Габриель был почти так же пьян, как тогда, в «Лобби», откуда она его увозила, спасая от поползновений Кристы. Однако сегодня его настроение было совсем иным. Никакой игривости, никакого смеха. Похоже, сегодня он пил, чтобы заглушить страдания. С каждым выпитым им бокалом ее тревога нарастала, но всякий раз, когда она пыталась начать откровенный разговор, на его лице мелькало выражение глубокой печали, мешавшее ей открыть рот. С каждым бокалом Габриель становился все холоднее и отчужденнее. Терпеть это дальше было невозможно. Когда он поставил на стол домашний яблочный пирог, испеченный его экономкой, Джулия покачала головой. Она сама выключила музыкальный центр. Голос Марии Каллас умолк. В квартире стало пронзительно тихо.
Габриель тоже удивился внезапной тишине. Пирог и опера Пуччини воспринимались им как кульминация сегодняшнего обеда, который он про себя называл своей «Тайной вечерей».
— Габриель, что все-таки случилось?
— Ничего.
— Прошу тебя, не надо мне врать. Я же вижу, ты чем-то не просто расстроен. Ты подавлен. Пожалуйста, расскажи мне.
«Ну почему она так отзывчива? Так заботлива? Почему ее интересует, что со мной? Ей бы бежать от меня, потому что сейчас я для нее страшнее, чем шесть лет назад, когда она увидела меня на заднем крыльце».
Ее слова лишь острее заставили Габриеля ощутить груз своей вины. Какое счастье, что он не поддался ни своим, ни ее порывам и между ними не было телесной близости. Ей будет легче оправиться и восстановить душевное равновесие. Они ведь не так уж и много времени провели вместе. Считаные недели. Слез, наверное, она прольет много. Но слезы высохнут, и она найдет себе спокойного, надежного парня вроде Пола.
От этой мысли Габриелю стало совсем тошно.
Он молча принес хрустальный графин, налил себе порцию шотландского виски, половину тут же влил в себя, после чего отставил стакан. Рот и горло обожгло знакомым огнем, и Габриель ждал, когда жжение утихнет, а крепость виски придаст ему смелости. Но чтобы заглушить тупую боль в сердце, понадобится не одна порция.
— Тебя ждет очень неприятный рассказ, — глубоко вздохнув, начал Габриель. — Когда я его закончу, то, скорее всего, потеряю тебя.
— Габриель, не надо меня пугать. Я…
— Пожалуйста, не прерывай меня. — Он запустил руку себе в волосы и больно потянул за прядь. — Я должен рассказать, пока у меня хватает духу.
Он закрыл глаза и медленно втянул в себя воздух. Когда его глаза открылись снова, он был похож на раненого дракона.
— Джулианна, перед тобой сидит убийца.
Слова ударили ей в уши, но не проникли в сознание. Джулия подумала, что ослышалась.
— Я не только убийца. Я забрал невинную жизнь… Ты имеешь полное право уйти прямо сейчас. Но если ты согласишься выслушать меня, я расскажу, как все случилось. — Он замолчал, ожидая ее реакции, но Джулия сидела спокойно, и Габриелю не оставалось ничего иного, как начать свое повествование: — Я приехал в Оксфорд, чтобы пройти магистратуру в колледже Святой Магдалины. Это ты уже знаешь. Но до сих пор ты не знала, что там я встретил американскую девушку, которую звали Полина.
Сама того не желая, Джулия шумно вздохнула. Габриель замолчал. Сколько раз она пыталась расспросить у него про эту Полину, но он отказывался. Убеждал ее, что Полина ничем не угрожает их отношениям, однако Джулия ему не верила. Нет, эта женщина — серьезная угроза. Джулия хорошо помнила, как в октябре звонок Полины сорвал Габриеля с места. Растерянный, взъерошенный, он тогда стоял и бормотал слова из «Макбета». Джулия задрожала в ожидании жуткой правды.
— Полина училась на предпоследнем курсе. Эффектная высокая блондинка. Она любила говорить, что происходит из русской аристократической семьи. Мы быстро подружились и часто вместе проводили свободное время. Но интимных отношений между нами не было. Я встречался с другими девушками, у нее тоже кто-то был… — Габриель несколько раз кашлянул, прочищая горло. — Я окончил магистратуру и переехал в Гарвард. Больше года мы с Полиной переписывались по электронной почте. Писали от случая к случаю, под настроение. И вдруг она с гордостью сообщает, что принята в магистратуру и тоже будет учиться в Гарварде. Она хотела специализироваться по Достоевскому. Полина попросила меня помочь ей найти жилье. В доме, где я тогда жил, была свободная квартира. Я договорился с владельцем. В августе Полина приехала в Гарвард. — Габриель испытующе посмотрел на Джулию. Та кивала, давая понять, что внимательно слушает. — Год, когда она приехала, был едва ли не самым тяжелым в моей жизни. Я писал докторскую диссертацию и параллельно работал ассистентом преподавателя у одного очень требовательного профессора. Я постоянно недосыпал. Вот тогда я и начал нюхать кокаин. — Он опустил глаза и принялся барабанить по столу. — У нас подобралась теплая мужская компания таких же амбициозных парней. Все мы за неделю порядком уставали, а в выходные не находили ничего лучше, как напиться и при случае выяснить отношения с «профанами». Так мы называли тех, кто не входил в наше «братство». — Он невесело рассмеялся. — Я был далеко не пай-мальчиком и часто получал по морде, но и сам в долгу не оставался. Правда, кое-что из прежних навыков недавно пригодилось… в общении с Саймоном.
Габриель подался вперед и положил руки на колени. Джулия заметила, как нервно подрагивают его ноги. С каждой произнесенной им фразой росло беспокойство Габриеля, которое выдавало, что он неумолимо приближается к краю пропасти, где находится его тайна.
— Однажды парень из нашей компании принес кокс и предложил попробовать. Меня поразил результат: я проработал всю ночь, сделал больше, чем обычно, но совершенно не чувствовал усталости. И тогда я решил, что иногда буду взбадривать себя кокаином, чередуя его с обычной выпивкой. Я убеждал себя, что я гарвардский докторант, человек с сильной волей, умеющий контролировать свои потребности. — Он сокрушенно вздохнул. — Я был не прав. Как-то само собой сложилось так, что Полина стала проводить больше времени у меня, чем у себя. Она умела не мешать своим присутствием. Я писал, а она сидела на кушетке и читала или заваривала чай по-русски. Видя, что я питаюсь всухомятку, она вызвалась готовить для меня. Кончилось тем, что я сделал ей второй ключ. Кокаин начисто отбивал аппетит. Если бы не Полина, я бы вообще сутками ничего не ел. — Голос Габриеля стал мрачным, словно его вина пыталась выбраться наружу. В глазах Джулии Габриель прочел вопрос. — Она знала про кокаин. Первое время я пытался скрывать от нее свое пристрастие. Но когда живешь с человеком практически под одной крышей, трудно скрыть что-нибудь. И я перестал таиться, поскольку ее не волновало, что я сижу на наркотиках. — Габриель отвел глаза. Ему было стыдно. — Полина была девушкой чистой и довольно наивной. Наркотики и многие другие неприглядные стороны жизни находились за пределами ее мира. Но мое присутствие, мое влияние, словно ржавчина, разъедало этот мир. Как-то вечером она разделась и предложила вдохнуть «дорожку» с ее тела, а потом попробовать и само тело. — Он медленно выдохнул, потряс головой и уставился на свои дрожащие руки. — Мне нет оправданий. Вина целиком была моей. А Полина, при всей ее наивности, привыкла всегда получать желаемое. А хотела она меня — опустившегося наркомана. — Он поерзал на стуле. — На следующее утро я сказал ей, что совершил ошибку. Признался, что отношения только с одной женщиной не для меня. Кокс пагубно действует на секс. Он растормаживает желания, делая человека все более ненасытным, а потом почти полностью их гасит. Я честно сказал Полине, что каждые выходные провожу в постели с новой женщиной. Но она ответила, что это мое личное дело. Она как будто не замечала ни моих издевательских слов, ни моего предельного к ней безразличия. Она продолжала готовить мне еду, убирала квартиру. Словом, вела себя так, будто она моя подруга и мы живем вместе. А я… я относился к ней как к обычной «подстилке». Я вообще о ней не думал. Меня интересовали лишь собственная персона, диссертация и кокаин.
У Джулии сжалось сердце. Она и раньше знала, что Габриель не испытывал недостатка в женском внимании. Обаятельный мужчина, опытный любовник. Таким не нужно завоевывать внимание женщин, зато женщины будут лезть из кожи вон, только бы он на них посмотрел. Джулии это очень не нравилось, но таково было прошлое Габриеля. Приняв его, она приняла и его прошлое.
Но Полина занимала в его жизни совсем иное место. Джулия поняла это сразу же, едва услышав ее имя. Она верила, что сейчас у Габриеля с Полиной нет интимных отношений, однако что-то продолжает их связывать. Едва ли какая-нибудь «однократная женщина» могла бы своим внезапным звонком до неузнаваемости изменить настроение Габриеля. Не зря она тогда почувствовала в спальне призрак Полины. Джулия вдруг поймала себя на том, что ревнует Габриеля к этой женщине.
Габриель встал и начал ходить взад-вперед.
— Все резко изменилось, когда она объявила, что беременна. Я стал обвинять ее в попытках захомутать меня и потребовал, чтобы она избавилась от ребенка, пока срок беременности это позволяет. — Его лицо превратилось в сплошную гримасу боли. — Она заплакала, встала на колени и призналась, что любит меня со времен Оксфорда и хочет от меня ребенка. Я и слушать не желал. Порылся в карманах, вытащил деньги, какие у меня были, сунул ей в руку и вытолкал из квартиры. Можно сказать, вышвырнул, как рваную, ненужную тряпку. — При этих словах из горла Габриеля вырвался не то стон, не то плач. Он принялся тереть глаза.
Дрожащей рукой Джулия прикрыла рот, чтобы тоже не застонать. Этого она никак не ожидала услышать, но несколько кусков головоломки, называемой профессором Эмерсоном, встали теперь на свои места.
— Потом мы с нею долго не виделись. Я решил, что она сделала аборт. Я вообще забыл о ее существовании. Представляешь, какой скотиной я тогда был?.. Однажды утром не в самом лучшем состоянии я вылез на кухню и вдруг увидел прикрепленный к дверце холодильника снимок. Чуть ниже была приписка, сделанная рукой Полины. — Габриель тяжело опустился на стул и обхватил голову руками. — Она написала: «Это твоя дочь Майя. Правда, она чудо?» — Эти слова он произносил вперемешку со сдавленным рыданием. — Я вгляделся в снимок. Я смотрел на ее головку, носик, ручки и ножки. Маленькие ручки и маленькие ножки. Девочка в чреве Полины была просто красавицей. Маленькой, хрупкой красавицей. Моя малышка. Майя. — Он снова подавил рыдания. — Все словесные описания были бы для меня пустым звуком, чем-то далеким и нереальным. Но теперь… я увидел первый портрет своей дочери и… — Габриель плакал. Совсем как тогда, в кабинете, узнав о смерти Грейс. Слезы катились по его щекам. Джулия и сама была готова заплакать. Она хотела подойти и обнять его, но Габриель поднял руку и покачал головой. — Я сказал Полине, что помогу ей с родами. Это были только слова. Денег у меня не было. Все, что появлялось, я тратил на наркотики и уже успел задолжать наркоторговцу кругленькую сумму. Полина знала, что я собой представляю, но не бросала меня. Она снова перебралась ко мне. Как и раньше, я занимался своей диссертацией, а она сидела на кушетке и читала. К наркотикам она не притрагивалась и вообще старалась заботиться о себе и Майе. Я пробовал завязать с кокаином, но безуспешно. — Габриель вскинул голову и в упор посмотрел на Джулию. — Ну как, хочешь дослушать до конца? Или уже готова бежать из моей квартиры?
Джулия встала, подошла к нему и крепко обняла за плечи:
— Ты дослушал мою историю. Я дослушаю твою. Иначе и быть не может.
Габриель тоже обнял ее, но лишь на мгновение. Потом он отстранил ее от себя и тыльной стороной ладони неуклюже вытер слезы. Джулия встала в нескольких шагах от него, приготовившись выслушать конец истории. Сердце подсказывало ей, что эта история будет намного трагичнее ее собственной.
— Родители Полины жили в Миннесоте. Люди небогатые, они все же исправно посылали ей деньги. Грейс тоже мне присылала, когда я звонил и просил. Это позволяло нам более или менее держаться на плаву. Правильнее сказать, позволяло отсрочить неминуемое. Но почти все деньги я пускал на наркотики. — Он мрачно рассмеялся. — Как тебе мужчина, который отбирает деньги у беременной женщины и тратит их на кокаин? — Затем Габриель быстро продолжил: — Это произошло в сентябре. Я ушел в загул. Два дня меня не было дома. Когда вернулся, то повалился спать прямо в гостиной, на кушетке. В спальню даже не заглянул. Утром проснулся с жуткой головной болью, вышел в коридор и вдруг увидел кровь на полу. — Габриель прикрыл глаза ладонями, будто старался заслониться от страшной картины. Затаив дыхание, Джулия ждала продолжения его исповеди. — Кровавые следы привели меня в ванную. Полина лежала на полу в луже крови. Я пощупал у нее пульс и обомлел. Пульс не прощупывался. Я подумал, что она мертва. — Несколько минут он молчал. — Загляни я в спальню вечером, все могло быть по-иному. Я вызвал бы «скорую». Но и в тот вечер я думал только о себе. Врачи спасли Полину, но ребенка она потеряла. Вина целиком лежала на мне. Смерть Майи можно было предотвратить… Это все равно что я убил бы ее собственными руками. — Габриель не торопился отнимать руки от лица, а когда отнял, долго на них смотрел, словно видел впервые. — Джулианна, я убийца. Убийца, которому наркотики оказались дороже собственной дочери.
Джулия попыталась возразить, но не успела.
— Полина несколько недель провела в больнице. Сначала ее лечили от последствий маточного кровотечения, потом — от депрессии. Мне пришлось взять академический отпуск. Я настолько отравил себя наркотиками и алкоголем, что уже не мог работать. Я задолжал тысячи долларов наркоторговцам, и мне начали угрожать. В больнице Полина попыталась покончить с собой. Я хотел перевести ее в частную психиатрическую клинику с внимательным персоналом. Обратился к ее родителям за помощью, но услышал сплошные упреки. Они считали, что я опозорил их дочь, и не желали говорить ни о какой помощи, пока я на ней не женюсь. — Габриель снова замолчал. — Я бы и женился, но она была не в том состоянии, чтобы даже говорить с ней на такие темы. И тогда я решил, насколько возможно, выполнить свои обязательства перед нею, а потом свести счеты с жизнью. Это положило бы конец всем нашим проблемам. — Габриель смотрел на нее холодными, мертвыми глазами. — Вот такой я человек, Джулианна. Проклятый. Обреченный. Мое преступное безразличие повлекло гибель не успевшего родиться ребенка и навсегда поломало жизнь молодой женщине, «…тому лучше было бы, если бы повесили ему жерновный камень на шею и бросили его в море».[36]
— Это был несчастный случай, — тихо возразила Джулия. — Ты не виноват.
Габриель горестно рассмеялся:
— Не виноват, что зачал с Полиной ребенка? Не виноват, что обращался с нею как со шлюхой, приучил к наркотикам и требовал сделать аборт? Или скажешь, я не виноват, что, ввалившись домой, даже не заглянул в спальню? А я ведь был не настолько пьян.
Джулия крепко сжала его ладони.
— Габриель, послушай. Твое обращение с Полиной — это одно. Но в гибели ребенка ты не виноват. Это был несчастный случай. Если у нее открылось маточное кровотечение, значит ее организм не справлялся с беременностью. А если бы утром ты не вызвал «скорую», Полина умерла бы. Ты спас ее.
Габриель попытался отвернуться, но теперь уже Джулия обхватила его подбородок, заставив смотреть ей в глаза.
— Ты спас Полину. Ты же сам говорил: увидев снимок, ты захотел, чтобы этот ребенок родился. Ты согласился помогать Полине и заботиться о ребенке. — Габриель вздрогнул, но Джулия не отпускала его подбородок. — Ты не убийца. Это был всего лишь трагический несчастный случай.
— Ты так ничего и не поняла, — холодным, безжизненным голосом возразил Габриель. — Я такой же, как он. Он использовал тебя, а я использовал Полину. И не только использовал. Я обращался с нею как с игрушкой. Приучал к наркотикам. Не оберегал, а тянул вслед за собой в бездну. Что же я за дьявольское отродье?
— Ты совсем не похож на него, — сердито прошептала она, давая выход своим эмоциям. — Он ни разу не раскаялся в том, как обращался со мной. И в Селинсгроуве все едва не повторилась. Он стал не лучше, а значительно хуже… — Она глубоко вздохнула. — Габриель, ты не безгрешен. Ты наделал ошибок. Ужасных ошибок. Но ты раскаиваешься в них. Они не дают тебе покоя. Год за годом ты пытаешься исправить их последствия. И твои раскаяния искренни. Разве это ни о чем не говорит?
— Всех денег мира не хватит, чтобы заплатить за одну-единственную жизнь.
— Жизнь, которую ты не отнимал, — возразила Джулия.
Габриель в отчаянии заслонился от нее. Их разговор происходил совсем не так, как он ожидал.
«Почему она еще здесь? Почему до сих пор не убежала?»
Джулия смотрела на него, отчаянно ища хоть какой-то способ пробить густое облако вины, которым он себя окутал.
— Ты читал роман Гюго «Отверженные»? — спросила она.
— Конечно. А с чего ты о нем вспомнила?
— Главный герой оставляет путь греха и вступает на путь покаяния. Он заботится о чужой девочке, как о своей дочери. Но префект полиции не верит, что закоренелый преступник может исправиться, и продолжает охотиться за ним. Ты сейчас похож на того префекта. А может, пора осознать себя раскаявшимся грешником?
Габриель молчал.
— Ты считаешь, что за свои грехи обречен на вечные муки?
Снова никакого ответа.
— Я слушала твой рассказ и поняла: ты не позволяешь себе быть счастливым. Ты лишил себя возможности иметь детей. Ты считаешь, что потерял душу. А как же искупление грехов? Их прощение?
— Я не заслуживаю ни того ни другого.
— Ты ставишь себя в положение особого грешника? — Джулия недоверчиво покачала головой. — Когда я рассказала о себе, ты убеждал меня простить себя за прошлое и позволить себе быть счастливой. Почему мне это можно, а тебе нельзя?
— Потому что ты была жертвой, а я — убийцей, — глядя в пол, ответил Габриель.
— Согласна. Но какое искупление ты бы счел для себя соразмерным своим грехам? Что, по-твоему, восстановило бы справедливость?
— Око за око, — глухо ответил Габриель.
— Отлично. Иными словами, ты должен был бы спасти жизнь какому-нибудь ребенку. Если ты считаешь себя повинным в смерти Майи, справедливость восторжествует, когда ты подаришь жизнь другому ребенку. Не деньги, не подарки. Жизнь.
Он сидел не шевелясь, но Джулия знала, что он ее слушает.
— Ты спас жизнь Полины, но почему-то не считаешь это спасением. Тебе обязательно нужно спасти жизнь ребенка. Это искупит твой грех? Или хотя бы будет достойным воздаянием?
— Конечно, это не вернет Майю. Но это в какой-то мере уменьшит зло, сотворенное мной. — Он сидел ссутулившись, с понуро опущенной головой.
Джулии казалось, что от боли в его голосе у нее разорвется сердце. Но желание помочь Габриелю придавало ей смелости.
— Если я тебя правильно понимаю, осталось найти ребенка… желательно девочку… которой бы грозила смертельная опасность, и спасти. Это явилось бы искуплением.
Габриель кивнул, сопроводив свой кивок негромким стоном.
Джулия встала на колени, взяв его руки в свои.
— Разве ты до сих пор не понял? Габриель, я и есть тот ребенок.
Габриель поднял голову и посмотрел на Джулию так, словно она внезапно свихнулась. Его глаза были мокрыми от слез.
— Саймон вполне мог меня убить. Если моя пощечина его разозлила, то удар ногой в пах превратил в обезумевшего зверя. Он сорвал бы дверь с петель, вломился в спальню и убил меня. И никакая служба девять-один-один меня бы не спасла. Они никогда не приезжают вовремя. Но ты спас меня. Такого отпора он еще никогда и ни от кого не получал. Если бы не ты, я бы здесь не сидела. Я ребенок Тома Митчелла. Его маленькая девочка, которую ты спас.
Габриель молчал.
— Как ты сказал: жизнь за жизнь. Ты уверен, что погубил Майю, пусть и не своими руками. Так поверь, что ты спас другую жизнь… Ты должен себя простить. Попроси прощения у Полины. У Бога. Но ты должен себя простить.
— Этого недостаточно, — прошептал Габриель, его глаза были полны слез.
— Это не вернет твою дочь. Но подумай, какой дар ты преподнес Тому. Ты спас его единственную дочь. Преврати наш долг в покаяние. Дьяволы людей не спасают. Ты ангел. Мой ангел.
Габриель долго смотрел на нее, пытаясь что-то прочитать в ее глазах и даже на губах. Потом он протянул к ней руку и усадил себе на колени. Его слезы падали ей на плечо. Время остановилось.
— Я виноват перед тобой, — прошептал он. — Виноват, что заставил тебя так долго ждать моего рассказа. Виноват, что все услышанное тобой не выдумка, а жестокая правда. Я убил твою веру в меня.
— Я по-прежнему тебя люблю.
Читать бесплатно другие книги:
