Ищущий битву Свержин Владимир

Пролог

– Это факт?

– Нет, это хуже, чем факт! Это так оно и было на самом деле!

«Тот самый Мюнхгаузен»

Капитан Брасид, мой старый добрый друг, начинал свое повествование с кокетливой оговорки: «Это не я». В свою очередь должен прямо заявить, что если что-то из описываемого здесь и происходило в действительности, то именно со мной.

Началось все несколько лет назад, когда вскоре после двадцать восьмой своей годовщины я окончательно и бесповоротно усвоил о себе несколько «слишком». Я «слишком» нагл и самонадеян, чтобы служить в столь прославленной части. «Слишком» склонен к авантюризму, чтобы работать в нашей фирме, гордящейся своими древними традициями. «Слишком» не желаю считаться с незыблемыми авторитетами, а также ни в грош не ставлю репутацию вполне достойных представителей нашего общества, чтобы работать в столь почтенной газете.

К этому остается добавить, что я «слишком» уважаю себя для серьезных занятий политикой, чтобы понять, что дела мои в те дни были, увы, отнюдь не «слишком». Конечно, устроиться телохранителем к какому-нибудь финансовому тузу по ту сторону океана или – совсем на худой конец! – завербоваться в Иностранный Легион не составляло для меня проблем, но мои многочисленные тетушки сочли бы это дерзким вызовом и моветоном для отпрыска такого древнего и знатного рода, как наш. Что, в свою очередь, толкало меня на тернистый путь достославного и незабвенного Айвенго, то есть на веки вечные делало «рыцарем, лишенным наследства».

В грустных раздумьях о тщете всего сущего я давился теплой колой в маленькой забегаловке форта Норич, где в заботах о хлебе насущном протекали мои дни, когда дверь с мелодичным звоном распахнулась и, словно ангел-искуситель, в лучах заходящего солнца в дверном проеме во весь свой немалый рост возник мой старый итонский однокашник и побратим полковник Джозеф Рассел.

– Я объехал почти всю Британию, разыскивая этого облезлого павиана, а он сидит здесь, словно памятник обломкам империи, и пьет какую-то бурду, – без всякого вежливого предисловия начал он. – Кстати, что именно ты пьешь? Колу?! Ты что, окончательно свихнулся в этой дыре? Брось сейчас же травиться этим унизительным для мужского достоинства питьем! У меня в машине ящик шартреза урожая тридцать второго года.

Он замолчал, выжидая, какую реакцию вызовет у меня его сообщение, но, не дождавшись должного эффекта, небрежно добавил:

– Тысяча восемьсот тридцать второго! Так, захватил с собой, чтобы сполоснуть нашу встречу.

Судя по изысканности оборотов речи, старина Зеф был действительно рад меня видеть. Честно говоря, я тоже. Мы с детских лет росли вместе. Вместе жевали гранит науки, вместе проводили часы в фехтовальных залах и на татами. Вместе желторотыми лейтенантами прибыли в батальон коммандос, где нам предстояло преумножить славу своих отцов во славу английской короны.

Правда, после десанта на Жарль-Жар нам пришлось надолго расстаться. Я отправился в госпиталь, он – в академию. Дальше – Генеральный штаб, а еще дальше ему присветило что-то уж такое непонятное, что его файл на компьютере однообразно высвечивал «Топ сикрет», не поддаваясь на многочисленные попытки подольститься к нему. И вот Джозеф возникает в нашей глухомани в одуренно дорогом костюме, кокетливо украшенном знаком коммандос, с ящиком коллекционного шартреза в багажнике своего новенького «ягуара».

– Что ты здесь расселся, как Папа Римский на приеме? Целования туфель не предвидится. Собирайся, мы уезжаем. – Это последовало сразу же за предложением сполоснуть встречу старых друзей ящиком шартреза.

– Да, но…

– Знаю я все твои «но»! Ты обучаешь этих молокососов, завтрашних лейтенантов Королевской морской пехоты, управляться с холодным оружием и без оного. Ты специально для этого ушел из Кембриджа?! Тоже мне, нашел себе работенку! На вот, читай. – Рассел бросил мне пакет, скрепленный печатью ее величества. – Приказ о переводе вас, мой любезный друг, как уникального мастера исторического фехтования и прочая, и прочая, в распоряжение Института экспериментальной истории. Пока что в качестве инструктора. Но скажу тебе прямо: я тебя вытягиваю совсем не для того, чтобы ты сушил мозги. Уяснил? Вопросы? Просьбы? Возражения? Нет? Отлично!

Вопросов и возражений в разговорах с Расселом возникнуть не могло – их просто некогда и некуда было вставить.

Я всегда восхищался вулканической энергией моего побратима. Если бы имелся способ поставить на ее пути турбину, то мощности хватило бы для иллюминации всего Лондона, пожалуй, даже с предместьями.

Как бы там ни было, а в одном дружище Зеф оказался прав. Я недолго ходил в инструкторах в этом странном заведении.

Глава первая

Есть много, друг Горацио, такого, что и не снилось нашим мудрецам.

Гамлет, принц Датский

аборатория рыцарства, к которой я был приписан, находилась в довольно неуютном длинном подвале со сводчатым потолком. Здесь же хранилось невероятное количество факелов, гобеленов, подставок и плошек для светильников, наконец, именно у нас почему-то решили устроить свалку доспехов и прочей ратной снаряги.

Готлиб Гогенцоллерн, шеф нашего отдела, восходящее научное светило, сделал стремительную карьеру благодаря изысканиям в сравнительной истории европейских монархий XIV–XV веков. Теперь в наше подземное царство светило спускалось исключительно по большим праздникам.

В эти светлые дни его представительная дородная фигура опасливо скользила между сваленных в груду испанскими алебардами и сундуками, забитыми всяким барахлом, то и дело обмахиваясь кружевным надушенным платком. Обычно же его лицо представало перед нами в магическом кристалле, подаренном Мерлином сэру Мердайну из Голстонборо, и просило прибыть к нему в апартаменты.

В тот день ничто не предвещало грозу. Только-только душа и радость нашей лаборатории Арви Эмрис, усевшись на дубовый стол, воткнула кипятильник в трофейный фламандский кубок, готовясь порадовать смертных чашечкой кофе, рецепт приготовления которого хранился ею построже, чем тайна вкладов в швейцарских банках, только-только кто-то из вернувшихся стал травить свежие парижские анекдоты, гулявшие при дворе Пипина Короткого, как пресветлый лик нашего мэтра возник в магическом кристалле и потребовал меня к себе.

– Милостивый государь, – начал мэтр бархатным голосом царедворца, предвещающим черную работу.

Я расслабился и сосредоточил свое внимание на каминной решетке за спиной шефа. Минут пятнадцать я мог полностью посвятить этому увлекательному занятию, пока начальство с самым благостным видом по-отечески терпеливо объясняло мне, что больших тунеядцев, чем моя группа, в Институте нет и что мы только и знаем, что шляться по турнирам в поисках никому не нужных приключений и просаживать казенное золото.

Это было весьма спорное заявление, но пререкаться с начальством – бесполезная трата времени и сил. Я уже изучил камин и все украшавшие его статуэтки и занялся портретом шефа работы Эль Греко, когда моего слуха достигли слова: «А график работы на следующий месяц еще не подали!» Судя по всему, это знаменовало завершение обличительной речи, теперь начинался конструктив.

– Знаете ли вы короля Ричарда Львиное Сердце? – безо всякого перехода продолжил наш вельможа.

Короля Ричарда я знал, и не одного. С несколькими из них бывал в крестовых походах, а с одним был даже дружен, в бытность мою шефом иоанитов. Готлиб, конечно же, находился в курсе моих похождений, и вопрос был задан для затравки разговора по делу.

Я выжидательно взглянул на шефа. Он достал из стола пергамент, исписанный размашистым почерком на старофранцузском. Судя по некоторым особенностям начертания букв, работать предстояло где-то у сопределов поблизости. Герба, жаль, на пергаменте не было, а по шрифту много не скажешь.

Гербы – другое дело. Это мой конек. В общем, протягиваю шефу пергамент обратно и говорю, глядя так понимающе: «Ну…»

Светило только хмыкнуло, сам-то полиглот, что ему старофранцузский, оно и по-этрусски болтает, как так и надо. Но все же выдало мне перевод. Это оказалось донесением от одного из наших стаци.[1] Там, у него на родине, местные феодальные уроды своего Ричарда сговорились грохнуть, и осталось жизни тому всего ничего. Цель моего выезда сразу стала понятна, поэтому то время, за которое шеф давал мне вводную, я провел, обдумывая план будущей операции.

– Как насчет Льежской конвенции? – спросил я.

– Спокойно, там будущее еще не наступило, – ответил шеф.

– Сколько человек отправляется со мной? – Я старался казаться кратким и деловым.

– Один, на твой выбор. – Лицо светила ничего не выражало.

Я горько усмехнулся. Задача, которую ставило передо мной начальство, была вполне под силу для небольшой армии. Найти, освободить, уйти благополучно. На все про все десять дней. От силы – две недели. Если Бог даст.

– Надеюсь, вы найдете союзников среди местного населения, – угадал мои мысли шеф.

Я тоже на это крепко надеялся. Что мне еще оставалось, как не рассчитывать на поддержку аборигенов, если собственное начальство таковую мне предоставлять не собиралось.

Дальше были сборы. В одном из закоулков наших катакомб, переоборудованном в спортзал, я, как и рассчитывал, обнаружил Лиса.

Сергей Лисиченко, прозванный так отчасти из-за фамилии, отчасти из-за схожести повадок, был моим неизменным напарником в подобного рода вылазках. Сейчас он развлекался, со зверским лицом вращая свои литые нунчаки. Гул стоял как от винта небольшого вертолета.

Я прислонился к дверному косяку, ожидая, когда мой напарник закончит свои экзерсисы. Но, похоже, ободренный моим вниманием, он и не думал останавливаться.

Подождав еще минуту, я тихонько окликнул его: «Ли-ис!» Стальные палки свистнули в последний раз и аккуратно сложились под лисовской правой рукой. Он ожидающе посмотрел на меня и с плохо скрываемой гордостью осведомился:

– Ну как?

Зрелище впечатляло, о чем я тут же сообщил. Сережа просиял.

– Лис, мы выезжаем!

Не могу сказать, чтобы эта новость его слишком обрадовала.

– Опять! Ты же знаешь, – начал он, – Рыжая завтра возвращается от родителей.

Я знал. Но вариантов не было.

– Ладно, – задумчиво произнес я, поворачиваясь к двери, – тогда, наверное, придется брать Виконта.

Этот крепкого вида юный стажер уже две недели слонялся по подземелью, пугая завезенных откуда-то призраков и захламляя спортзал банками из-под пива. Между лопаток, как и ожидалось, я почувствовал обиженный взгляд моего извечного боевого сотоварища.

Лис что-то недовольно пробормотал себе под нос и холодно осведомился:

– Куда?

Я изложил ему вводную, выданную мне Отпрыском. И началась суета сует.

Если вы когда-нибудь были новогодней елкой, то, думаю, меня поймете. Арви – не только душа лаборатории, но и редкий специалист в области исторического костюма – по-матерински хлопотала над нашим одеянием. Коллеги оживленно обсуждали предстоящую экспедицию, предлагая наперебой гениальные планы, один экзотичнее другого. Наконец мне удалось вырваться из этого кольца непрошеных советчиков, и я отправился в оружейную комнату. Здесь меня уже никто не трогал. Всякий в лаборатории знал, что выбор вооружения – дело святое.

Первым делом я, конечно же, отпер свой сейф, где хранились мечи. За каждый из них любой монарх с радостью отдал бы полцарства вместе с конем. Я вытащил лучший. Он носил имя Катгабайл, что означает «Ищущий битву».

Кованный гномами из «истинного серебра» атлантов, добытого в сердце земли, закаленный лучами полной луны, он некогда принадлежал асу Тюру, отважнейшему из богов викингов. И рубины в его рукояти были застывшими каплями крови из руки бесстрашного сына Одина. С тех пор у меча была еще одна особенность: никто из владевших этим мечом по праву не был побежден в бою. С тех же пор за ним водилось еще одно милое качество – из правой руки он выскальзывал.

Я владел мечом по истинному заслуженному праву. Правда, это уже другая история.

Обнажив клинок, я с трепетом взглянул на строчку рун, сбегавших по светлому с голубоватым отливом лезвию, и прикоснулся губами к холодному металлу. Тени славных воинов, владевших некогда этим мечом, плотным кольцом обступили меня. Я знал, что в час грядущей схватки они встанут плечом к плечу со мной.

– Фривэй! – радостно выкрикнул я свой боевой клич, и мощное эхо множеством голосов вернуло его ко мне…

Приладив ножны с мечом к поясу, я закрыл заветный сейф и занялся остальным снаряжением.

Лис уже ждал меня. Ей-богу, выглядел он недурно. С него можно было писать картину «Менестрель конца двенадцатого столетия» и помещать ее во всех школьных учебниках. Я оглядел его со всех сторон и слегка поморщился. При желании можно было угадать, где спрятаны его нунчаки, а в некоторой утолщенности «манжет» угадывались кассеты с сюрикенами.

Опирался Лис на длинный резной посох. Его я тоже знал. При изящном повороте из него появлялся чудный клинок – ниндзято. Да и остальные части были многофункциональны. Завершив осмотр, я вежливо протянул своему спутнику руку и церемонно представился:

– Вальдар из рода Камдилов, сьер де Камварон, зовущийся также Верная Рука.

– Рейнар из Гайрена, – серьезно доложился Лис, крепко пожимая протянутую руку.

Я хотел было спросить, уверен ли он, что в это время в этом месте применялись сюрикены, но передумал и лишь обреченно вздохнул.

Торжественные проводы у нас не в чести. После традиционного: «С Богом!» – народ занялся своими делами, и в келье, которую я из мелкого тщеславия величал кабинетом, остались лишь я, Лис и Ар-вешка.

– Удачи вам, ребята, – произнесла она своим колокольчиковым голосом. – Возвращайтесь скорей. – И она улыбнулась мне одной из тех потрясающих улыбок, от которых в комнате становится светлее.

Я картинно рухнул на правое колено и самым патетическим тоном изрек что-то по поводу того, что я непременно свершу сей великий подвиг, вернусь, увенчанный немеркнущей славой, и свалю все добытое к ее ногам. Что-то в таком роде. При этом, естественно, я прижимал руку к груди, где под кольчугой на плетеном шнурке висела ладанка с локоном ее рыжих волос.

– Иди ты к черту! – смущаясь, несколько притворно отмахнулась она.

– Похоже, именно туда мы и направляемся, – заметил дотоле молчавший Лис.

Глава вторая

«Итак» – слово, которое было вначале.

Свидетель

Если вы спросите меня, каким образом происходит переброска, говорю честно: не отвечу. Просто не знаю. Заходишь в помещение здесь и выходишь там. Если вам это действительно интересно, обратитесь к нашим транспортникам, а лучше всего – в отдел по науке. Уж эти умники точно должны знать.

А меня, по правде говоря, вполне устраивает мир, стоящий на трех китах, и я не вижу нужды придумывать что-либо иное. Итак, с тихим шипением отворилась дверь переходной камеры, тщательно закамуфлированная под базальтовую плиту, и новый мир радостно приветствовал нас свежестью раннего утра, еще не подозревая, чем грозит ему наше появление. Окружающая обстановка навевала лирические мысли о первобытных людях, недоеденных мамонтах, незавтракавших пещерных медведях и прочей тому подобной дремучести.

– Капитан, ты уверен, что мы попали по назначению? – подал голос Лис, мрачно оглядывая девственный антураж.

– С благополучным прибытием! – У входа в пещеру стоял невысокий, тщедушного вида мужчина в изрядно поношенной сутане, подпоясанной вервием. – Надеюсь, добрались удачно?

– Ах нет. В пути ужасно трясло и немного укачало, – съязвил Лис.

Уполномоченный по встрече улыбнулся – по-видимому, он знал, как работает камера перехода.

– Пойдемте, я живу здесь недалеко. – Он был настроен миролюбиво, поэтому как бы не заметил раздражения Лиса.

Мы зашагали через лес, не облагороженный творческой деятельностью гомо сапиенс и потому дышавший вольно и спокойно.

– А неплохо вы тут устроились, – заметил я, любуясь окрестным пейзажем.

– Неплохо, – согласился наш провожатый. – Только скучновато. «Видуху», что ли, прислало бы начальство… а то тоска смертная, хоть подыхай…

– Ага, – с энтузиазмом согласился мой напарник, – и телевизор. Как раз утренние новости сейчас посмотрели бы. Кстати! Что там у нас с новостями?

– Да как сказать… – святой отец замялся и повел плечами, – ситуация, прямо говоря, довольно сложная. Ричарда перевозят с места на место, и где он будет в следующий раз, сказать никто не может.

– Ну хоть какие-то сведения по этому вопросу имеются?

– Сведения? – Наш гид с некоторым сомнением почесал затылок… – Есть тут одно сведение. Как сообщил мой агент, лесные мыши сплетничают о том, что в Ройхенбахе в старой башне содержатся два англичанина. И что привезли их туда совсем недавно.

– Кто сплетничает? – переспросил я.

– Мыши. Лесные. Ну, знаете?..

– А те? – вступил в наш содержательный обмен мнениями Лис.

– А те слышали от полевок.

– А полевкам откуда знать? – не унимался Лис. Провожатый наш даже остановился и с удивлением посмотрел на нас.

– Естественно, от городских крыс.

– А… ну, конечно. Как это мне сразу в голову не пришло? – подивился собственной недогадливости Лис.

– А нельзя ли поговорить с вашим агентом? – спросил я.

– В общем-то, конечно, можно… – с некоторой долей скепсиса в голосе произнес монах, – он ждет нас. Вот мы, кстати, и пришли. – За кустами жимолости маячила грубо сложенная из дикого камня часовенка и некое подобие хибары возле нее. Следующий наш шаг был прерван неопределенным скрежещуще-рычащим звуком, от которого моя левая рука сама собой улеглась на рукоять меча, а Лис поудобнее перехватил свой посох.

– Спокойнее, господа! Свои, Гул! – крикнул радушный хозяин. На тропу выковыляло странное существо на кривых ногах, с бочкообразным туловищем, глобально мускулистыми руками и зверской рожей. Рожу особенно красили два клыка, способные заставить удавиться от зависти матерого вепря.

– Это что, местный житель? – с ужасом прошептал Лис.

– Обычный гоблин, – пожал плечами наш проводник, – недоросль, – добавил он почему-то с гордостью.

Он подошел к радостно оскалившемуся монстру и стал чесать его за длинным мохнатым ухом. Черные обсидиановые глаза страшилища вспыхнули жутковатым блеском.

– Да вы не волнуйтесь, он добрый. И страшно любит, когда его чешут за ухом. Попробуйте!

– Нет, спасибо. В другой раз. – Лис был настроен куда миролюбивее, чем в момент встречи. Его слова прозвучали стопроцентным обещанием непременно в следующий раз почесать за ухом этого «недоросля».

– Как хотите.

– Да, вернемся к нашему агенту, – пресек я затянувшуюся трогательную встречу.

– Да вот же он! – Святой отец нежно погладил гоблина по костистой макушке.

– Кто – он?

– Он. Агент.

– Чей агент?

Мы недоуменно уставились друг на друга.

– Давайте внесем ясность, – после продолжительной паузы заговорил Лис. – То есть вот это… То есть, простите, вот этот достойный гоблин… является нашим… То есть вашим… То есть агентом Института? – Со связной речью у него явно не ладилось.

– Ну да, – монаха заметно раздражало наше непонимание, – я нашел его в пещере, совсем маленьким. Вырастил, выкормил. Теперь он агент незаменимый – с любой тварью беседует и от лишних глаз бережет. – При этих словах гоблин, с позволения сказать, улыбнулся, обнажая ряд кинжалообразных зубов.

– Убедительно, – произнес я. – Ладно, с агентом разобрались. Что там англичане?

Монстр разнообразно загугукал, совершая при этом непристойные телодвижения. Святой отец вдумчиво наблюдал за этой ужасной пантомимой.

– Англичан двое. Один – молодой гигант, другой – почти старик. Приехали недавно, содержатся в старой башне. Кроме них, в башне стражники – больше четырех, но меньше восьми.

– Откуда такая точность в подсчетах? – поинтересовался я.

– Крысы не умеют загибать пальцы.

– А как он узнал, что это англичане? – спросил Лис.

Гоблин насупился и протяжно гукнул.

– Они пахнут, как англичане, – перевел отшельник.

– Ну что, Лис? – обратился я к своему напарнику. – Пока что это единственная имеющаяся у нас зацепка. Будем разрабатывать эту версию, авось что-то и выйдет… А далеко этот Ройхенбах?

– Да нет. Полдня лесом, а там по дороге… В общем, к закату поспеете. Да вы не волнуйтесь – лошади и снаряжение готовы, сейчас потрапезничаем – и в путь. Гул вас проводит до дороги.

И мы таки отведали приготовленных специально для нас деликатесов. Наш гостеприимный хозяин все время порывался сообщить нам пикантные подробности местной кухни:

– Вначале разрежьте зайца вдоль грудины, а если он забит недавно – день-два тому назад, – не мойте его, а сразу положите жариться на открытом огне хорошо разожженных углей или на вертеле.

– Хорошо-хорошо, – пытался пресечь я словоизлияния нашего постника.

– Нет уж, раз уж на то пошло, пусть продолжает, – устало возразил Лис, заливая рассказ монаха жутким пойлом, один запах которого был способен свести в могилу районное общество трезвости.

Однако всему хорошему на свете приходит конец, и наш обильный завтрак, грозящий перейти в ранний обед, благополучно завершился. Вернувшийся откуда-то Гул одним изящным движением лапы смел остатки пиршества в свою ямообразную пасть и довольно заурчал.

– Ну что ж, в дорогу, друзья мои! – воскликнул расчувствовавшийся отшельник, молитвенно складывая руки.

Судя по тому, как он растрогался прощанием с нами, он таки успел хорошо приложиться к источнику живительной влаги, столь обильно потребляемой Лисом.

– По коням! – сам себе скомандовал Лис; и наши Буцефалы резвой рысью припустились вслед за гоблином.

Дорога, которую избрал для нас Гул, была мало приспособлена для верховой езды. Большую часть пути нам приходилось спешиваться и вести коней в поводу. Гоблина эти неудобства ничуть не смущали, и он с завидным проворством перемахивал через стволы поваленных деревьев, кучи замшелого валежника и хитросплетения корней. То и дело он пропадал и снова появлялся то справа, то слева, то впереди нас, плотоядно гавкая. Похоже, обязанности проводника он успешно совмещал с продолжением завтрака.

– Где тебя носит нечистая, Гул?! – крикнул Лис, в очередной раз цепляясь плащом за сучковатое поваленное дерево.

– У-У-Р-р! – раздалось едва ли не под ногами моего напарника, так что от неожиданности он отпрянул. Из кустов выглядывала довольная рожа Гула со свежеубиенной крысой в зубах.

Внезапно гоблин насторожился, уши его встали торчком, крыса выпала из оскалившейся пасти.

– Э-э! Ты чего? – занервничал Лис. – Ешь свою крысу на здоровье, я ж только спросить хотел…

Но крыса гоблина, похоже, уже не интересовала. Он попятился, с недоуменно-испуганным видом прячась обратно в кустарник. Наши кони захрапели и встали на дыбы, пытаясь вырваться.

– Да что ж это такое? – раздраженно начал было Лис, безуспешно пытаясь успокоить своего скакуна.

Слова моего напарника удивительно громко прозвучали во внезапно наступившей неправдоподобной тишине, но фразу закончить он не успел. Высокий свистящий звук, нарастая и ширясь, заполнил собой весь лес. Едва не теряя сознание от боли в ушах и пытаясь удержать взбесившихся коней, мы силились понять смысл происходящего, когда звук, достигнув немыслимо высокой ноты, так же внезапно оборвался. В полнейшей тишине и безветрии мы потрясенно наблюдали, как склонилась к земле и пошла волнами трава, затрепетали и буквально зазвенели листья на деревьях и все видимое пространство озарилось пылающим серебристо-белым сиянием.

Что-то непостижимо-прекрасное, оставляющее смутное ощущение мощи и невесомости одновременно, ослепительным метеоритом пронеслось мимо нас дальше в лесную чащу. В глубине леса раздался глубокий чарующий звук, отдаленно напоминающий флейту и валторну.

Все замерло. В мире не осталось ничего, кроме этого звука. Меня заполнило непонятное томящее душу чувство. Я почувствовал себя мельчайшей частицей некоей вечной и могущественной стихии, неизъяснимая мощь которой, пронизывая меня, дарила жизнь всему сущему.

Тут звук оборвался. Лошади мгновенно успокоились и стали как ни в чем не бывало обмахиваться хвостами, отгоняя мух.

– Свят-свят-свят. Что это было, Капитан? – ошеломленно обратился ко мне Лис.

– Понятия не имею, – честно признался я.

– Единорог. Брачные игры единорогов, – услышал я вдруг за спиной низкий незнакомый голос.

Я резко обернулся, выхватывая меч. Не люблю, знаете ли, когда у меня за спиной раздаются низкие незнакомые голоса. За нами никого не было. Точнее, никого, кроме Гула.

– Что ты там скрежещешь, жертва генетического геноцида? – раздраженно пробурчал Лис, пытаясь освободить наконец свой плащ от проклятого сучка.

Порой мой друг бывает груб и несдержан. На его счастье, гоблин не был знаком с биологической терминологией.

– Он говорит, что это был единорог.

Лис удивленно воззрился на меня:

– Ты что, его понимаешь?

– Похоже, что да, – с немалым удивлением отметил я.

Треск разрываемой материи сопровождал мои слова.

– Черт побери! Хороший был плащ, – выругался мой досточтимый спутник Рейнар.

Глава третья

Здесь каждый играет в свою игру.

Наставление по игре в драконий покер

«Европа в большом долгу перед римскими военными инженерами, – размышлял я в то время, как наши кони мерной рысью гарцевали по дороге легионов, все еще сохранившей остатки былой проходимости. – Интересно, далеко бы ушла цивилизация, не доведись ей пользоваться такими хорошими дорогами?»

– Скажи мне, Капитан, – нарушил молчание Лис, скакавший рядом, – вот сегодня у нас новое задание. Сегодня мы вломились в мир, в котором все шло своим чередом, чтобы устроить тарарам и цирк с конями. Скажи мне, Капитан, кому и зачем это нужно?

Не знаю, то ли окрестные пейзажи располагали к патетике, то ли выпитое с утра горячительное наводило на мрачные мысли, но мой напарник был на редкость задумчив и, я бы даже сказал, печален.

– Ты же знаешь, стабилизация ноосистем, фокусирование цивилизационных процессов этногенеза… – начал было я.

– Да ладно, будет тебе эту муру втирать. Ты лучше скажи, вот мы два этаких Джеймса Бонда с лицензией на убийство решаем вопросы, которые ни к тебе, ни ко мне не имеют ни малейшего отношения. Ты когда-нибудь думал о тех, кого завтра положишь?

Загадочная славянская душа Лиса неумолимо делала свое дело – запутывала проблему до ее полной нерешаемости. Попытки проверить алгебру гармонией и наоборот время от времени доводили моего друга до приступов мистицизма и черной меланхолии. Я же с грустью думал, цитировать ли Лису выдержки из Льежской конвенции, хотя ее-то он знал не хуже меня.

Честно говоря, время от времени я тоже задавался подобными вопросами, но, в конце концов, попав сюда, мы сами становимся частью этого мира и задачи решаем для этого мира естественные и понятные, более того, принятым в этом мире способом. А то, что ставятся они в стенах нашей странной конторы, – так это, пожалуйте, обратитесь к разработчикам хроно-полиорбической теории цивилизации, а не к нам – исполнителям. Как говорит старина Зеф: «Есть такая работа – делать историю».

– А, черт! Монаха нам в начале дороги не хватало! – прервал мои размышления Рейнар из Гайрена, моментально забывая о тягостных метаниях своей загадочной души.

Далеко впереди, ярдах где-то в ста, дорога расходилась в разные стороны. Вросший в землю покосившийся крест, одиноко высившийся у развилки, напоминал путникам о необходимости помянуть Господа с благодарностью на путях своих. У подножия креста, погруженный, видимо, в благочестивые размышления, сидел человек в одеянии цистерианца.

– Мир тебе, святой отец, – приветствовал я.

– И вам мир, добрые путники. Куда путь держите?

Говоривший едва ли перешагнул двадцатилетний рубеж. «Послушник из какого-нибудь ближнего монастыря», – подумал я.

– Дружище, какая из этих дорог ведет в Рейхенбах?

– Ройхенбах, – поправил юноша, – вот эта. Через три лиги увидите Кадельсдорфский монастырь, оттуда дорога повернет налево, до берега Везера еще пару лиг, а там и сами увидите.

– Благодарим вас, отче. Быть может, проводить вас до аббатства? Дорога неспокойна.

– Что мне опасности, угрожающие бренному телу моему? Сказано ибо: «Вы не заточены в свои тела, и вас не удержат дома и поля. Все, что есть Вы, обитает над горами и странствует с ветром. Это не тварь, что выползает на солнце погреться или роет ходы во тьме, чтобы укрыться от опасности. Но нечто свободное, дух, который объемлет земли и движется в эфире».

От неожиданности я нервно дернул поводья:

– Святой отец цитирует Мудрого Джебрэна?

Брови послушника поползли вверх.

– Господин рыцарь читал труды отца левантийской премудрости?

– Это не странно. Я многие месяцы провел в местах, где строки Пророка у всех на устах. Но услышать Джебрэна здесь?

– Если угодно вашей милости, я смиренный послушник обители святого Салюстия в Мюнстере, где состою писарем при канцелярии его преосвященства епископа Арнульфа. Трудами святых отцов я обучен каллиграфии, языку алеманов и франков, а также латыни, греческому и арамейскому, левантийскому наречию и той дикой смеси саксонского, романского и валийского наречий, на которой говорят по ту сторону пролива. Храни их Господь. По повелению его преосвященства я переводил множество рукописей, привезенных из знаменитой Александрийской библиотеки. Так по малости своей и я отхлебнул толику премудрости из чаши предвечного знания.

– Что же делает светило учености в здешних лесах? – вмешался в наш разговор дотоле молчавший Лис.

– Господин епископ изволил направить меня с письмом в Кадельсдорфское аббатство…

– Что ж, у него гонца конного не нашлось?

– Нет, почему? Но после того, как настоятель, отец Гонорий, умер, упокой Всевышний его душу, его преосвященство сомневается, остался ли кто-нибудь в аббатстве, разбирающий латинские письмена.

– Ничего себе почта, – усмехнулся Рейнар, – сам пишешь, сам относишь, сам читаешь.

– Сейчас обратно в Мюнстер?

– Ах, господин рыцарь, если бы вы знали, как не хочется мне туда возвращаться. Всю жизнь свою я мечтал странствовать, наблюдая разные земли и изучая нравы народов, о коих только читал, и тех, о коих еще никто не написал ни строки. Но с детских лет я воспитывался у святых отцов, я не знаю мира, у меня нет ни дома, ни семьи, нет даже медного гроша, чтобы заказать похлебку в придорожной корчме. Я живу милостыней и не ведаю иной жизни. В тот час, когда вы застали меня, я молил Господа открыть мне пути моего предназначения.

– Скажи проще, – подвел итоги Лис. – К монахам возвращаться неохота, а денег нет.

Обескураженный столь циничным выводом, экзальтированный юноша запнулся на полуслове и беспомощно посмотрел на меня, как бы ища понимания и защиты.

– Прости моего друга, он груб, но все же говорит временами дельные вещи. Твоя душа принадлежит миру, а не матери нашей церкви. Да, в миру не обойтись без денег. Увы, мой друг. – Я скорчил подобающую случаю рожу.

– Что ты втираешь, – пробормотал Лис, – послушал бы ты себя, что ты несешь!

– Что ж, ступай в мир! – закончил я свой страстный монолог, удовлетворенно глядя, как умиротворенный покой отражается на лице юнца. – Рейнар, погляди, есть ли что-нибудь пристойное для такого молодца?

– Пристойное? Пожелание доброго пути. – Лис был явно не в духе. Что, впрочем, случалось с ним всегда при необходимости расставаться с деньгами.

– А из одежды?

– Он и так одет, не голый же…

– Эту одежду я у него покупаю! – Я стойко держал патетическую ноту.

– Что ты делаешь?

– Покупаю. Эту сутану, вервие, чернильницу, набор перьев и все прочее, что может найтись. Как ты думаешь, пять серебряных монет хватит?

При этих словах Лис едва не вывалился из седла.

– Капитан, скажи, пожалуйста, что я ослышался. Все это тряпье и все эти финтифлюшки стоят три медяка вкупе с благословением. Если ты намерен подобным образом заботиться о развитии здешнего просвещения, то бюджета Института надолго не хватит.

Я выразительно посмотрел на напарника, и тот, уловив наконец в моих глазах некий тайный смысл свершаемого действия, несколько поостыл.

– Пристойное? Ну, из твоей одежды ему, понятное дело, ничего носить не пристало. А из моей? Учитывая, что он на полторы головы ниже меня и на треть уже в плечах, ближайшее воронье пугало в сравнении с ним будет выглядеть сельским франтом. Хочешь, я, как святой Мартин, отрежу кусок своего плаща, чтобы бедолага прикрыл наготу? – Лис тщетно пытался подладиться под мою ноту.

– Зачем, лучше отдай весь плащ. Он у тебя все равно рваный.

Лис смерил меня недобрым взглядом.