Корона для «попаданца». Наш человек на троне Российской Империи Орлов Борис

Рассказывает Олег Таругин

И что только некоторые находят в этом Париже? Питер, по-моему, в сто раз красивее! Нет, разумеется, Лувр и Нотр-Дам великолепны, но вот что, к примеру, нашли в этом самом Монмартре? Трущоба, она и в Париже трущоба…

Трудно сказать, что подумали мои тонтон-макуты, когда, выходя из воспетого Гюго собора, я замурлыкал себе под нос арию, в русской версии исполняемую Питкуном. Ну то есть что подумали Шелихов с Махаевым – это понятно: государь – гений! А вот остальные? Ведь как ни крути, Гюго они должны были читать: больно уж славный писатель. Интересно, что они решили?

Георг-то попроще. Да-да, греческий принц отправился с нами в путешествие. Ну что ж, парень он вроде неплохой. Да и ко мне проявляет неподдельный интерес. Даже начал заниматься с нами рукопашным боем по утрам. Правда, мне кажется, он не совсем бескорыстен. Ну в самом деле, что его ожидает в родной Греции? Графом каким-то местным будет… А тут – простор для карьеры! Россия, господа, она всяко-разно побольше Греции. Вот и старается паренек, может, удастся прилепиться к наследнику и будущему императору. Да ладно, я не против: пусть будет. Похоже, неглупый малый… Да и в реальной истории спас-таки непутевого Ники от самурайской катаны. Положительно, его прибытие ко мне на службу – почти находка.

Вот разве что его свита мне не по вкусу. Нет, против греков я ничего не скажу: ну обычные южане. Хвастливые, задиристые, импульсивные – все как и полагается у южан. Но к этому легко привыкаешь. Да и гонора южного у греков значительно поубавилось после первого же занятия «русской гимнастикой». Так окрестил наши ежедневные тренировки Ренненкампф. Ну пусть так и будет, жалко, что ли?!

Но в свите Георга пятеро поляков. Ума не приложу: каким ветром этих панов надуло в Грецию? Не должно их тут быть. Но факты – упрямая вещь: вот они – собственными персонами, ясновельможные до тошноты!

Гонору у той пятерки – как у всей Греции. Даже больше. А уж нахальства да наглости – как и у всего Балканского полуострова. Вот он, один из этой пятерки: пан Войцеховский. Собственной персоной пожаловали. Так-с: судя по помятой физиономии – пан вечерял с французскими шлюхами, запивая удовольствие французским же коньячком-с. Причем и то и другое было дешевеньким. Ну а откуда этим нищебродам взять денег на что-то поприличнее?

– Ваше императорское ясновельможство! Пшепрашем, но я вынужден обратиться к вам с нижайшей просьбой.

– Ну-с, и какого рожна вам надобно, любезный?

– Дело чести. Вы поймете меня как мужчина мужчину…

Понятно… Опять кто-то из этой шантрапы проигрался в пух или не может заплатить проститутке. Положим, здесь их принято называть куртизанками, но от названия суть не меняется…

– И почем же сейчас польская честь? – Как же вы меня, выражаясь языком ХХ столетия, достали, паны драные!

– Ваше Высочество! – Ишь ты, обиделся! – Честь польского дворянина не имеет цены! Но вот наш Анжей… – Боже ж ты мой! Как меня раздражают все эти Кшипшицюльские![48] – Он… он познакомил меня вчера с очаровательной, совершенно очаровательной особой. Возможно, вы, ваше ясновельможство, помните… в театре…

А? Да, вроде помню. Такая вот миленькая девица, очень даже во вкусе конца ХIХ столетия. Пела еще очень ничего себе…

– Ну-с, и что же?

– Она запросила за свидание тысячу франков. Я не сдержался и пообещал. Но теперь я ума не приложу: где мне взять такую пшклентую кучу пенензов?..

Понятно. Наврал девчонке с три короба, а теперь поджал хвост и в кусты. Знакомая ситуация. Господи! Ну почему все поганцы так похожи, хоть в ХIХ веке, хоть в ХХ, хоть до Рождества Христова?!

– Девица где?

– Здесь, пся крев! Явилась требовать…

– Ну что же. Я сейчас встречусь с ней и заплачу ваш долг. Но прошу учесть: в следующий раз я попросту сдам вас парижским ажанам, и тогда уж разбирайтесь с ними: почем там польская честь…

Так. Вот и девица. Вроде бы не та, которая была вчера, но тоже очень симпатичная. Эх, если бы не Моретта… отставить! Благо Родины прежде всего! Да и подло это будет: любит ведь меня эта девочка.

Шелихов подает мне портмоне.

– Сударыня, вот ваша тысяча франков. И на будущее: польская честь – такая эфемерная штуковина, что…

О-па! А что это у нас глазки загорелись?!

– Государь!!! – Истошный вопль сзади, и тут же девица выхватывает из ридикюля короткорылый револьвер.

– Ще польска не сгинела!

Твою мать! Я шлепаюсь на пол и пытаюсь перекатом уйти с линии выстрела. Сзади меня Егор в прыжке выбил ногой револьвер из рук Войцеховского, и теперь ногами же выбивает из него сознание. Но мне не до них. Проклятая девица палит из своего «бульдога» как заведенная. Уй, сука! Попала, тварь такая! Плечо сразу налилось свинцом, и в него словно вонзили раскаленную спицу. Одно утешает: у этой гадины вроде должны были кончиться патроны…

– Государь! Государь! – на разные голоса крики с лестницы. Это мои бравые сподвижники несутся вниз с грохотом горного обвала. И вовремя, черт возьми! В коридоре еще двое поляков. Они одновременно выхватывают револьверы…

Грохочут выстрелы. Один из ляхов, выронив оружие, сламывается пополам и оседает на пол. Ренненкампф и Эссен остановились и открыли огонь, прикрывая меня, грешного. Шелихов тут же включился в перестрелку, заставив второго поляка укрыться за углом. Возле меня появляются тяжело дышащие Махаев и Васильчиков, которые тут же ощетиниваются стволами и прикрывают меня собой. Хабалов красивым прыжком выскакивает из-за кадки с пальмой и в два выстрела кладет польского террориста. Ну что, Бен Ладены недоделанные: не знали, что за зверь такой – контртеррористическая подготовка?

– Государь, все в порядке? Вы ранены? Не двигайтесь, сейчас наложу повязку, – галдят мои друзья-защитники. Да все в порядке, ребята, не поднимайте паники. Лучше вон проконтролируйте, чтоб Шелихов в простоте душевной пленного не прикончил… Мама моя, императрица!..

Некий человечек во фраке, коего я счел кем-то из обслуги отеля, с разбегу бросает в нас НЕЧТО. И пусть меня повесят, если это нечто – не бомба!..

Время словно замедляется. Я отчетливо вижу, как, кувыркаясь, летит к нам тяжелый сверток, из которого тоненькой струйкой тянется дымок от химического запала. Вот сейчас она прилетит, и все…

Великие небеса! Такое я видел только однажды, в далекой прежней жизни. В старой кинохронике вот так же Лев Яшин…

Хабалов прыгает под невероятным углом и, извернувшись, в полете ногой отправляет бомбу назад, отправителю. Вот это да! Фантастика! Если у нас когда-нибудь в этом мире будет футбол, то я точно знаю, кому стоит доверить тренировать нашу сборную!

Тяжелый грохот разрыва ватной кувалдой толкается в уши. Мимо нас пролетает обломок стойки портье. И, кажется, сам портье тоже. Фрагментами… А что ж это так дышать-то тяжело?

– Махаев, братишка! И вы, князь, убедительно прошу вас: слезьте с меня! Я же сейчас задохнусь.

– Государь, вы живы? – Васильчиков.

– Цел, батюшка? – Махаев.

– Жив и цел. Но если вы немедленно не слезете с моих ребер, последнее утверждение может оказаться ложным. Да и первое тоже – дышать не могу!

Через пару минут я, заботливо перевязанный, присутствую при первом допросе пленного Войцеховского. Учитывая тот факт, что пленника, скорее всего, придется отдать сотрудникам Сюрте[49], прибытие которых ожидается с минуты на минуту, допрос идет в бешеном темпе, с полным и абсолютным несоблюдением норм гуманности и права.

Войцеховский выглядит сейчас… Ну, в общем, раньше он выглядел лучше. Намного. Шелихов и Махаев на полном серьезе обсуждают возможность посажения оного Войцеховского на кол, собираясь использовать для этой цели ножку рояля. Технически подкованный Эссен бурчит что-то о возможности применения гальванизма, в то время как кавалеристы Ренненкампф и Хабалов стоят за старые надежные хлысты и нагайки. И только умница Васильчиков, не отвлекаясь на внешние раздражители, гонит допрос в темпе allegro vivacious[50].

– Кто послал? От кого получены деньги? Как держали связь? Говори! Говори! – И хлесткие удары.

– Батюшка, дозволь… – Шелихов просительно смотрит на меня.

– Не дозволю. Не мешайте Васильчикову работать.

– Да мы ж помочь хотим…

– От вашей «помощи» поляк загнется, как хрен на сковородке, а нам сведения нужны. – Эх, ладно, помощь-то все же требуется. В общем, есть у меня кое-какой опыт…

От полученного совета Васильчиков изумленно кашляет, но потом, совладав с собой, берется за дело. Через секунду пан Войцеховский уже без штанов и прочей одежды ниже пояса, а еще через мгновение он пронзительно визжит, сообразив, для чего его мучитель собирается использовать замечательную клинковую бритву.

– Не! Не надо, панове! Прошу, не!

– Говори, курва, а то живо выхолощу!

В подтверждение своих слов Васильчиков чуть-чуть ведет бритвой там, где поляк и ожидает. Истошный визг подрезанного поросенка только что не взрывает парижский отель. Но сразу же после визга Войцеховский начинает выкладывать такое…

Через два часа, когда поляк уже увезен сотрудниками Сюрте, а с нас с предельной вежливостью сняты самые подробные показания, мы все вместе снова собираемся в зале у камина. Разумеется, без Георга и его греков, которые битых двадцать минут ломились к нам, дабы выразить свои самые искренние соболезнования и заверить в том, что они к этому безобразию не имели ни малейшего отношения. Но сейчас не до них. Надо переварить все то, что мы услышали от пленного.

– Ну вот, князь, и наступил тот самый момент, о котором я вам говорил ранее. Думаю, вам следует подумать об адекватном ответе.

– Непременно, государь. – Васильчиков встает. – Ваше Императорское Высочество. Дела службы вынуждают меня отправиться в Лондон. Прошу выдать мне соответствующие документы.

Интерлюдия

Вновь уютно потрескивает камин. Те же бокалы, те же сигары, те же голоса:

– Итак, господа, из вашей затеи ничего не вышло, не так ли? – в одышливом голосе слышалась неприкрытая ирония.

– Увы, милорд, увы! Этому проклятому cesarevitch’у опять удалось избежать опасности. Правда, он ранен…

– Легко! – вмешался скрипучий, точно несмазанная дверь, дискант. – Легко, и его жизни ничего не угрожает. А я уже в первый раз предлагал вам, сэр, рассмотреть вопрос о привлечении Королевского флота. Вот поплывет этот византиец куда-нибудь, – в скрипучем дисканте появились мечтательные нотки, – а тут наш крейсер, например «Шах»[51], и р-р-раз!

– Сэр, простите, но вы порете чушь! Нам достоверно известно, что морское путешествие наследник российского престола собирается совершать на новейшем русском броненосном крейсере «Адмирал Нахимов»[52]. Который, кстати, уже прибыл в Брест. Вы совершенно уверены, что «Шах» справится?

– Ну так эскадру послать!..

– А если ему удастся уйти? Получить в свой адрес обвинение в пиратстве – бр-р…

– Джентльмены, мы не о том говорим! Нужно немедленно решать, что предпринять, пока этот cesarevitch не решил вдруг внезапно вернуться в Россию…

– Вот что, джентльмены! – Одышливый голос налился металлом. – Я полагаю, что этот вопрос необходимо обсудить непосредственно с премьером.

– А разве маркиз Солсбери еще не знает? – Изумление было неподдельным.

– Он знает, но не официально. В настоящий момент нет необходимости официально информировать премьера…

Осторожный стук в дверь прервал начавшуюся было тираду.

– Что вам, Джеймс?

– Чрезвычайное известие, милорд. Только что принесли телеграмму.

– Давайте сюда. – Пальцы нетерпеливо схватили бумажный квадратик с серебряного подноса. – Не может быть! Этого просто не может быть!!!

– Что? Что случилось?! Да не томите же, говорите! – гомон всех голосов разом.

Прерывающийся голос зачитал то, что держали дрожащие пальцы:

– Только что на Даунинг-стрит неизвестными застрелен премьер-министр, третий маркиз Солсбери…

Из сообщений «Таймс»

Передовица:

«Вчера в шесть часов вечера у входа в свою резиденцию был злодейски убит премьер-министр, третий маркиз Солсбери.

Выйдя из дверей, лорд Солсбери направлялся к экипажу, который должен был отвезти его в Адмиралтейство, на совещание по вопросам морского бюджета на следующий год. В тот самый момент, когда премьер-министр подошел к карете, двое неизвестных, мужчина и женщина, выхватили оружие и открыли огонь.

Премьер-министр получил восемь огнестрельных ранений и скончался на месте. Воспользовавшись паникой, нападавшие вскочили в ожидавший их кэб и скрылись в неизвестном направлении. Скотленд-Ярд ведет активные поиски…»

Последняя страница:

«В районе доков обнаружено мертвое тело, принадлежащее молодой женщине, приблизительно 25 лет. Среднего роста, волосы светлые. Одета в твидовый костюм парижского производства. Смерть наступила, вероятно, в результате взрыва, так как лицо, руки, грудь сильно изуродованы. При ней найден разряженный револьвер и отпечатанная типографским способом карточка, содержащая следующее высказывание: «Все чувства хороши, когда они взаимны, не так ли?» Полиция просит всех, кто может сообщить что-либо об этой девушке, обратиться по адресу…»

Рассказывает Олег Таругин

– Князь, поздравляю!

– Рад стараться, государь!

– Молодчина, так держать! Списки представляемых к наградам принесете мне завтра. Я очень вами доволен, Сергей… Но послушайте… – Нет, ей-богу – молодец! – Послушайте, князь, зачем было подбрасывать труп этой несчастной польки?

– Чтобы было непонятнее и, стало быть, страшнее. Вы же меня сами учили, государь…

Верно, было такое, учил. Молодец ученик, схватывает на лету. Далеко пойдет…

Рассказывает Олег Таругин

Из-за польской эскапады и ответного вояжа Васильчикова нам пришлось задержаться в la belle France значительно дольше предполагаемого. Новейший крейсер «Адмирал Нахимов», выделенный мне для морских вояжей, бестолково простаивал в Бресте, а мы все никак не могли отправиться в путь. Уже и Новый год не за горами – да и осень в столице Франции довольно далека от описанной и восхваленной бесчисленными ордами пиитов. Почти беспрерывно идет дождь. Скучно и тоскливо.

Но все на свете конечно, кроме человеческой глупости. А так как князь Сергей Илларионович у нас далеко не дурак, то вот и он явился пред светлые наши очи. Ну, пора, уже пора… А то в Ле-Крезо[53] были, Бертло[54] нашли (кстати, ничего уж такого интересного), и впору было уже волком завыть от тоски, но…

Но тут на меня свалилось «огромное, ничем не замутненное счастье», которое в виде Моретты примчалось инкогнито к «одру умирающего жениха»! Вас никогда не лечила влюбленная девушка? Тогда вам меня не понять…

Во второй половине ХХ века стали весьма популярны фильмы ужасов о врачах-маньяках. Так я могу вам с уверенностью сказать: любой, самый страшный маньяк в белом халате бледнеет перед влюбленной женщиной!

Атаманцы-ординарцы во главе с Шелиховым, который уже с пятого на десятое понимает по-немецки, сбились с ног, пытаясь угодить этому тайфуну по имени Моретта. Я чуть не умер от обилия самых разнообразных лекарств, лакомств, бурных объятий, поцелуев и не менее бурных изъявлений чувств. Нужно заметить, что деятельность Моретты вовсе не стала менее бурной после того, как она наконец поняла, что жизни и здоровью ее «несравненного Ники» ничего не угрожает. Тут же начались бесконечные прогулки, вылазки в «живописнейшие предместья Парижа», походы в театры и варьете и, разумеется, набеги на магазины, сравнимые по воздействию на мой золотой запас разве что с татаро-монгольским нашествием…

Но, как я уже отмечал, все на свете имеет свой конец, и теперь мы отправляемся в САСШ. Собственно говоря, осталось только подняться в Бресте на борт «Адмирала Нахимова» (как-то я неспокоен по поводу этого названия, в голову лезут очень неприятные ассоциации!) и – в путь!

Сегодня наш последний вечер в Париже. Моретта уютно уткнулась носом в мое плечо и лежит тихо-тихо, как мышка. Да, да, да! Вот уже пять дней, как она послала куда подальше «облико морале», и теперь мы наслаждаемся радостями любви на всю катушку. Нельзя сказать, что моя избранница была абсолютно неграмотной в области секса, но по неписаным канонам XIX столетия вплоть до последнего момента не имела практических познаний в этой области человеческих взаимоотношений, довольствуясь углубленным изучением теории. Нужно заметить, что новое молодое тело великолепно справилось с возложенными на него задачами. Да и забавно было дополнить рассказы фрейлин и прочих «специалисток» прусского двора познаниями, почерпнутыми в другом времени из Камасутры, «Энциклопедии современного секса» и многочисленных фильмов категории «Das ist fantastischer!». Плюс основательный практический опыт…

Я курю, по неистребимой привычке конца ХХ века отмечать очередную победу на ложе любви хорошим табачком.

– Милый, – страстно шепчет Моретта. – Милый…

В голове вспыхивает голос волка-Джигарханяна из замечательного мультика: «Шо, опять?»

– Да, счастье мое…

– Милый, давай больше никогда не разлучаться.

Слегка приобняв ее за плечи, я нежно воркую:

– Жизнь моя, клянусь: как только я вернусь в Россию – сразу же начнем готовиться к свадьбе…

– Нет, ты не понял, – жаркое дыхание обдает шею, – я не хочу быть без тебя. Давай поедем дальше вместе, а?

М-да. Значит:

Нет, это она здорово придумала. Просто замечательно! Как же мне тебе отказать-то, чтобы ты не обиделась? Ну или чтоб не очень обиделась?..

– Дорогая, – предельно честный взгляд в глаза, голос чуть дрожит (то ли от волнения, то ли от страсти). – Жизнь моя, счастье мое! Ничего на свете я не хотел бы так, как никогда больше не расставаться с тобой… Но… – Теперь попробовать отвести глаза или чуть прикрыть их. – Ты же видишь: рядом со мной – небезопасно. Мне даже страшно подумать, что, если бы ты тогда была рядом, эти негодяи могли причинить тебе… они могли тебя…

Голос срывается и дрожит. Моретта смотрит на меня своими светлыми прусскими глазами, на которых уже блестят слезы:

– Ты не хочешь, чтобы я поехала с тобой? Ты не хочешь, чтобы мы были вместе?

– Хочу, счастье мое, но я боюсь за тебя…

Она разражается рыданиями, которые прерываются примитивными домыслами о том, что я разлюбил ее, что я никогда ее не любил, что… Да в самом деле! Любой мужчина средних лет, не слишком гнусного нрава и не самой крокодильей внешности хоть раз в жизни да слышал эти попреки, на которые так щедра прекрасная половина человечества!

Утешение прекрасной немки слегка затянулось. Но «все проходит, и это пройдет!». И вот мы уже третий день идем по бескрайним просторам Атлантики. Морская болезнь, начавшаяся в первый день путешествия, так и продолжает терзать меня. Тем не менее дела я не бросаю и сейчас я стою на мостике в картинной позе как минимум Христофора Колумба, слушая пространные объяснения Эссена об устройстве корабля. Но мысли мои далеко. Я пытаюсь решить одну загадку или ребус, что ли. Вроде бы и незначительную, но…

В Бресте, на прощальном обеде в мою честь, ко мне подошел, путаясь в ногах и отчаянно краснея, невысокий жилистый человек, оказавшийся членом магистрата. А по совместительству – страстным охотником. С трудом подбирая слова, он наконец родил просьбу посодействовать ему в приобретении замечательной русской винтовки. В качестве подкрепления своей просьбы он преподнес мне великолепную шкуру тигра, которого подстрелил где-то в джунглях Индокитая.

Умиленный его просьбой, я послал пару атаманцев с Хабаловым во главе и уже через сорок минут протянул лягушатнику новенькую берданку, которую мои орлы позаимствовали из оружейки «Нахимова». Но вот тут и начались непонятки. Галл заявил, что имел в виду совсем другое оружие.

Быстро перебрав в уме все, что у нас было на тот момент, я сообщил ему, что винтовка Крнка значительно хуже, а Карле – вообще анахронизм. Но он настаивал на том, что у нас в России, где-то в Нижнем Новгороде, производят замечательный охотничий штуцер – малокалиберный, магазинный да еще и под названием… «Печаль»!!! Интересно, кто же это печалится: дичь или охотник? Да и о производстве стрелкового оружия в Нижнем я впервые слышу. Хотя… Ну не могу же я все помнить! Нет, все-таки странно: в Нижнем вроде бы никто не делал винтовок… Может, какая-нибудь мелкосерийка?..

Интерлюдия[55]

В кабинете Его Императорского Величества кайзера Германии сидели два старика, реликта ушедшего века, сам кайзер и его верный канцлер. На ковре перед письменным столом топтался молодцеватый молодой человек с военной выправкой. Последней, впрочем, кого-либо в Пруссии удивить крайне трудно, так уж исторически сложилось. Пруссаков очень часто пробовали на зуб решительно все соседи, и, за редким исключением, означенный зуб обламывался. Исключение презрительно взирало на всех троих с картины русского живописца Сурикоффа… но не стоило забывать, где и при каких обстоятельствах скончалась жертва русско-прусского союза.

– Значит, Вилли, ты уверен, что наш друг Ники искренне влюблен в девочку? – Голос одного из стариков, первого императора совсем недавно объединенной Германии, слегка дрожал, но именно что слегка. Ничего здесь не было от трусости или сомнений – просто за последний год император здорово сдал. И то сказать – приближался конец девятого десятка прожитых лет.

– Абсолютно, мой кайзер. – Бравировать родством внук не стал. Это он в семейных отношениях – внук. А сейчас – как и обычно, доверенное лицо двух самых выдающихся в истории страны людей. Лицо, будем честны, ПОДЧИНЕННОЕ. Испытуемый, так сказать. – Ники и Моретта… да в конце концов, что я в десятый раз распинаюсь! – чуть не грохнул по столу кулаком молодцеватый тезка старика. – Просто поговорите с ним вот так же приватно, у него же сейчас такое состояние, что он даже репортерам САСШ будет во всех подробностях рассказывать о своих отношениях. А если слегка подпоить – не исключено, что расскажет и об иных подробностях в Бресте, где инкогнито находится…

– Нет, Вилли. Я этого знать не хочу, – устало прервал император. – Со всем этим будешь иметь дело уже ты, нам это просто не интересно. Тут другое. Дело в том, что Ники НИКОГДА не видел девочку до этой вашей истории в духе Дюма. Это установлено достоверно.

– Невероятно, – осунулся наследник. Сразу вспомнилась дурацкая импровизация – клятва на мече, сестра, которую с трудом удалось уговорить дать, скажем так, неофициальную аудиенцию кузену… да в конце концов, доклады из Парижа, недвусмысленно свидетельствовавшие о знакомстве милой Виктории с иными областями человеческой деятельности. Тут особо и следить не надо, да и не утаить ничего – уж больно характерные вздохи доносятся по ночам из одной комнаты покоев русского наследника, находящегося в кругосветном путешествии. – Неужели все это – гнусная ложь?

– Не спеши с выводами, Вилли, – подал голос второй собеседник. Первый канцлер единой Германии был в некоторых отношениях фигурой легендарной и уж всяко куда более весомой, чем тот, кто в перспективе когда-нибудь должен наследовать отцу. – Я вот, каюсь, по-стариковски приглядывал за Ники и Мореттой. Определенно, наш друг и впрямь в восторге от девушки. И ничего, признаться, удивительного – мне бы сбросить лет сорок, и уж прости, Вилли, но красотки двора на тебя и не глянули бы даже. А уж нашей девочке я бы особое внимание уделил, и не побоялся бы повторить подвиг того kazak’a. Кажется, он чуть не побил нашего болгарина? Так что… уж поверь старику, я бы не стеснялся.

В это верилось охотно. Даже сейчас грузный старикан выглядел человеком, вполне способным отправить в нокаут проклятого болгарского выскочку. Разумеется, хватит его на пару полноценных ударов – но если уж НАЧНЕТСЯ, Его Высочество Вильгельм не замедлит продолжить. А тренировки с этим казаком, милостиво одолженным Ники, дают результаты, так что…

– У меня складывается впечатление, что этот шустрый парень разом подстрелил двух куропаток, – вновь вступил в разговор Его Императорское Величество. – Он собрался жениться по расчету, а в ходе знакомства с Викторией попросту влюбился – дело молодое, дело хорошее. Девочка, Отто прав, и не такого сопляка может с ума свести. Сдается мне, на него надо было обратить внимание еще во время той дурацкой выходки с гессенской принцессой. Мальчик недвусмысленно дал понять, что хочет дружить. И это замечательно, Вилли. Ты, внучек, дружи с ним, дружи обязательно.

Тот, кому было суждено стать третьим и последним (впрочем – последним ли?) императором Второго Рейха, содрогнулся. Яснее и сказать нельзя. «Внучек», надо же. Это ведь не просто наставление, это – ЗАВЕЩАНИЕ.

– Мой фюрер, – проникся моментом старый канцлер. Мой вождь, мой повелитель… Бисмарк обращался так к императору считаное число раз – хватит пальцев одной руки, даже если парочка невесть где потеряна. – Мой фюрер, быть может, нам…

– Нет, Отто, я не хочу встречаться с этим юношей. Вражда, нейтралитет, союз, торговые отношения с империей Николая – это уже дело Вилли… впрочем, точно известно, что…

– Да, Ваше Величество. Совершенно достоверно. Интересующая вас персона не…

– Вот и славно, Отто, вот и славно.

Этого диалога наследник не то чтобы не понял – ему попросту не положено было понимать. Ну да, краем уха он слышал, что отец на этом свете не задержится, но радоваться скорой смерти будущего кайзера Фридриха и даже знать о таковой наследнику официально не полагалось. Благо разговор свернул в сугубо практические эмпиреи.

– А вот скажи мне, старый друг, чем кончился твой разговор с Ники? Ты носишься с этим договором перестраховки как дурень с писаной торбой… так, кажется, говорили твои знакомые на Певческом мосту?

– Весьма… интересно закончился, мой император. – Да, «железный канцлер» выглядел изрядно озадаченным. Но будущий Вильгельм II понимал: это – спектакль для одного зрителя. Для него. – Большую часть разговора юноша прилепился взглядом к милой Виктории и на намеки о союзе с Германией отвечал так, как будто ему предлагают немедленно с Мореттой уединиться. А вот в конце… он пообещал, представьте, надавить на медведя. Но в ответ попросил целевой кредит русским промышленникам – как довесок к соглашению.

– Мальчик знает такие сложные слова? – слегка оживился император. – Отто, а ты уверен, что это ты с ним говорил, а не он с тобой… если ты меня понимаешь.

– Не уверен, – немедленно отреагировал канцлер. Чувствуется, что он долго думал над ответом на подобный вопрос… и чувствуется, что весь этот диалог – одно из последних наставлений юному тезке императора. – Он, представь себе, довольно подробно расписал, чего хочет. Кредиты в машиностроение, угольную и нефтяную промышленность. В обмен на льготы и выгодные проценты – обязательное строительство заводов по производству оборудования в России. Освобождение от налогов тех средств, что пойдут на обучение работников. И…

– Отто, Отто, перестань, – приподнял ладонь кайзер. – Я и так понял. Мальчик очень симпатизирует… своей будущей жене – это решено, так что если болгарин будет сопротивляться… – Император не закончил, а наследник поспешно отвел взгляд. Такие вещи, знаете ли, не обсуждаются, они просто улавливаются всеми собеседниками. Надо думать, примерно так в неизвестном им (именно неизвестном – догадки не в счет) кругу обсуждалась судьба третьего лорда Солсбери. – Но и своей выгоды он упускать не намерен. Как ты думаешь, Вилли, мы сможем пойти Ники навстречу?

Очередной экзамен двух стариков – сразу видно, с канцлером этот вопрос обговорен, то-то он так расслабленно откинулся на спинку кресла.

– Думаю, сможем, Ваше Величество. Особенно если вы доверите мне разговор с Круппом и…

– Это уже ТВОЕ дело, Вилли. И только твое. Мы с Отто – всего лишь задержавшиеся на этом свете статисты, поверь, мой мальчик. Подумай, сынок, с кем нужно поговорить, на кого нужно надавить, кому и что пообещать. А когда подумаешь – делай. Отто мне все уши прожужжал, что с Россией ни в коем случае нельзя воевать.

Статный молодец в прусской военной форме дисциплинированно прищелкнул каблуками, кивнул и отправился в свою резиденцию. У Вилли там, в одном неприметном шкафчике – подробнейшая подборка данных по немецким банкирам и промышленникам. С разбивкой по отраслям промышленности и стоимости основных средств… вроде бы что-то еще, Вилли как-то объяснял, но император в подробности вдаваться не стал – уж слишком мало осталось времени. А в другом шкафчике – похожая разбивка по вооруженным силам всех европейских и кое-каких азиатских стран. И это, право, не единственные шкафчики… что и говорить, Вильгельм вполне готов не просто сидеть на троне, но и править.

– Знаете, Ваше Величество, меня все же кое-что беспокоит.

– Да, Отто? – Сейчас император ничем не напоминал одного из могущественнейших людей Европы. Так, военный пенсионер, сдавший решительно все дела своему сменщику и твердо намеренный в кои-то веки выспаться как следует. То есть хотя бы часа четыре.

– Как бы наш Ники не стал большей проблемой, чем мы думаем. Уж очень он непрост для юноши. И больно непросты те, кто за ним стоит…

– Отто, ты все же недолюбливаешь этих славных восточных ребят, – ворчливо отозвался Вильгельм-старший. – Одно дело – слегка осадить их, как десяток лет назад на конгрессе, нечего им делать на Балканах, право… и совсем другое – ловить блох в чешуе змеи. У них всегда была неплохая разведка…

«Железный канцлер» сжал кулаки и слегка побагровел.

– НАСТОЛЬКО неплохая, Ваше Величество, чтобы совершенно точно знать то, что знаем только мы с вами и доктор… впрочем, теперь уже только мы. Юноша смотрит на кронцпринца как на ходячий труп. Он готов часами слушать воркование нашей милой Моретты, брататься с Вилли, беседовать с Круппом, Сименсом… черт побери, даже с их инженерами… но вот к Фридриху он даже неприязни не испытывает – просто игнорирует, прах побери!

– Ты слишком много говоришь, Отто, – тихий голос кайзера уверенно перекрыл рык начинающего закипать фон Шёнхаузена. – Да, мальчик ЗНАЕТ. И в отличие от тебя он ценит время, не желая общаться с мертвым человеком. Что ж, в конце концов, Вилли мог и проговориться… возможно, наш будущий кайзер Вильгельм Второй тоже готовится править и ищет союзников. Попомни мои слова, Эдуард Леопольд, он и тебе уже подбирает сменщика.

– Возможно, – как-то невесело отозвался канцлер. – А эти его встречи с промышленниками, его поиск инженеров и технологов?

– А с этим-то что не так, Отто? – резко выпрямился в кресле император. Впрочем, не оттого, что встревожился, – просто пора было идти, впереди была аудиенция с французским послом. – Положительно, старый друг, тебе стоит съездить на воды, успокоить нервы. Русские уже лет пятьсот нанимают иностранных инженеров, архитекторов, кораблестроителей.

– Цесаревич Николай, – канцлеру вновь удалось чисто выговорить проклятые «ц» и «ч», – не искал «инженеров» и «архитекторов». Он искал конкретных людей. У него, полное впечатление, есть такой же шкафчик, как у нашего Вилли, только по известным ученым и специалистам. И если он не мог найти по списку номера один (например, герра Даймлера, которого кто-то из русских миллионеров уже перекупил), он переходил к номеру два, три и так далее. А это значит – за ним… ну-у, если и не личная разведка, то нечто близкое к тому. Группа толковых приближенных, подготовивших ему нужные данные. Значит – весьма разветвленная сеть контактов в Европе. И весомые позиции в армии, флоте и гвардии – вы помните, Ваше Величество, когда правящая особа поссорилась с наследником, дело чуть не кончилось переворотом. И отборные головорезы, способные покрошить как террористов, так и…

Договаривать не стоило. Есть, знаете ли, догадки, что недавнее досадное происшествие с премьером Солсбери планировалось и готовилось людьми, говорившими на русском.

– Кстати, Отто, мы предупредили наших английских… хм… «друзей», что еще одна попытка…

– Две недели назад этот их так называемый «советник по культуре» в Берлине получил неофициальную, но очень весомую просьбу не делать того, чего делать не стоит. В противном случае… ну тут наш агент слегка увлекся. Он пообещал… хм… адекватный ответ.

– Какое досадное совпадение. – Вот только ничего досадного на лице императора не отразилось – напротив, этакое подобие хищной усмешки. – Впрочем, так даже лучше. Пусть островитяне слегка успокоятся, право… и пусть окончательно решат, что Ники – НАШ! Тем сложнее ему будет с ними о чем-нибудь договориться. Что до того, что ты перечислил… – На долгих полминуты Вильгельм замолчал, уставившись, как сыч, в лицо картинного Наполеона. – Резон в этом есть. Нужно перетрясти наш русский сектор агентуры. Что-то этакое они определенно упустили. А так – сам знаешь, Отто, нам просто некуда деваться. С Ники надо дружить, отдать ему в жены Викторию, не жадничать с кредитами… в общем, сделать все, чтобы русских олухов не переманили на свою сторону лягушатники или англичане. И вот тут Ники ведет себя просто образцово. Ладно, все это – уже не моя печаль. Я уже слышу шаги старухи с косой… мне остались даже не месяцы – дни, Отто, дни. Постарайся не тревожить меня всякими мелочами…

Рассказывает Олег Таругин

Когда наконец после трехнедельного «круиза» по зимней, беспрерывно штормящей Атлантике наш «Адмирал Нахимов» уверенно вваливается в Нью-Йорк, единственное, что мне хочется сделать, – так это отслужить благодарственный молебен моему ангельскому терпению. Я настолько измотан морской болезнью, что готов вплавь отправиться к берегу, не дожидаясь швартовки. Хорошо, что время в переходе через океан не пропало зря! До скуки не дошло! Я в сотрудничестве с Пашей Ренненкампфом почти закончил писать «Боевой устав регулярной кавалерии». Книжица получилась весьма солидная. Основным постулатом являлся тезис с определением кавалерии как совершенно самостоятельного вида войск, призванного решать любые оперативные и даже стратегические задачи. С Эссеном мы усиленно занимались отработкой тактики и оперативных приемов крейсерской войны. Имея в виду действие именно на коммуникациях «владычицы морей». По утрам вся моя уже довольно многочисленная команда дружно отрабатывала на палубе приемы рукопашного боя (махать руками и ногами, находясь на асинхронно качающейся опоре, – увлекательнейшее занятие!). А вечерами казаки и матросы устраивали замечательные концерты, попеременно исполняя песни из «сухопутного» и «морского» репертуара. Только перед самым сном, уже опустив голову на подушку, меня убаюкивал ставший привычным рефрен: «Печаль… Печаль… Пе-чаль… Штуцер. Охотничий. Неизвестный…»

Но вот наконец и Нью-Йорк. Если бы хоть кто-нибудь сказал мне, что я буду счастлив, узрев тетку с факелом, и чуть не вприпрыжку рвану в «Большое Яблоко», я б даже смеяться не стал. Отправил бы бедолагу на Обухов мост, в «желтый дом», и вся недолга. А вот поди ж ты…

Во главе своей свиты я сгружаюсь на берег, под многократный салют крейсера и береговых батарей. Э-эх, ведь просил же без лишнего афиширования. Что-то у меня на душе неспокойно после парижских событий…

Но все идет более или менее спокойно. Встреча в мэрии преславного Нового Амстердама прошла удовлетворительно. Я не напился до посинения и, соответственно, не выложил янкесам все то, что я о них думаю, знаю, буду думать и знать. И слава богу. Несколько двусмысленных фраз, оброненных мной в ходе торжественного банкета, кажется, остались без внимания. Так что гуляйте, братцы, наслаждайтесь «воздухом свободы»…

Собственно говоря, в САСШ мне делать-то особенно и нечего. Форда еще нет, промышленность пока – на стадии развития и подъема, наука – все еще в Европах обитается… Вот разве что Майкельсона прихватить, который, как я помню из курса физики, определил скорость света и вообще – был физиком-теоретиком, да еще и не слабым. Вот обживусь здесь как следует, глядишь, к пятидесятилетию Ники первый взрыв в Семипалатинске произведем. Если доживем, конечно… И разумеется, ухватить за бока Николу по фамилии Тесла. Вот его я повидать хочу. Я уже поручил Васильчикову и Гревсу организовать нам встречу, да такую, чтобы Тесла не смог отказаться от моих предложений…

– …Государь!

– Слушаю вас, Павел Карлович…

– Васильчиков только что прислал телеграмму: на 5-й авеню горит компания Теслы…

– Хорошо горит?

– Сергей написал: тушат, тушат – не потушат, заливают – не зальют! – Короткий смешок из-под нафабренных усов. Удивительно, как быстро прижились в этом мире детские стихи XX столетия. – Государь, а чего он нам сделал-то, сербияшка этот?

– Да ничего такого, друг мой. Просто ему надо помочь сделать правильный выбор…

– …Ваше Императорское Высочество, я глубоко польщен вашим столь сердечным участием в судьбе бедного ученого…

Худощавый человек склоняется в неумелом поклоне. Ну вот и он, чернокнижник от науки. После вчерашнего пожара, который уничтожил все его невеликое достояние, присланные мною шесть тысяч червонцев оказались куда как кстати. И, разумеется, он тут же кинулся выражать мне свою благодарность и преданность…

– Помилуйте, господин Тесла, что за странные речи? Как всякий образованный современный человек, я пекусь о всемерном развитии науки и техники. Мне доводилось слышать о ваших идеях по поводу переменного электрического тока, я читал ваши статьи…

– Мои статьи, Ваше Высочество?!

В его голосе сквозит такое удивление, что я даже не обращаю внимания на то, что он перебил меня. «Статьи!» А он уже написал хоть одну?! Эк я ляпнул-то, не подумавши. Но Тесла тут же успокаивает меня следующим вопросом:

– Обе мои статьи? Но ведь это совершенно специальные работы, предназначенные только для инженеров и физиков…

– Но, милейший господин Тесла! Я уже говорил вам, что отношу себя к числу образованных людей.

Он польщен и растроган. Он горит желанием доказать мне свою благодарность. Предложение переехать в Россию встречает не без внутреннего содрогания, но и без особых противоречий. Вот так: выиграна еще одна пешка в большой игре…

Уговорить Майкельсона переехать в Россию было значительно проще. Не знаю, для чего в начале ХХ века может потребоваться скорость света, но там видно будет. Куда-нибудь да приспособим. И вот мы всей компанией покидаем Нью-Йорк и движемся «на запад, к морю». Главным объектом моего интереса в САСШ стали владельцы газет и их главные редакторы. Еще со времен советского детства и отрочества в моем мозгу укрепился стандартный оборот «продажная буржуазная пресса». Дальнейшая жизнь при «капитализме» подтвердила абсолютную верность данного определения. И вот теперь я просто вербую себе помощников на будущее. «Washington Post», «New York World», «Chicago Tribune», «New York Times» и «Los Angeles Times» – вот мои будущие союзники в информационной войне с янки. Так что сейчас есть прямой смысл прикормить издателей и журналюг, а также наиболее активных борзописцев. Глядишь, пригодятся. По крайней мере, Джозеф Пулитцер принял мое малое подношение и согласился на сотрудничество. Идею о премии поддержал и приятно покраснел, когда я сообщил ему о моем желании назвать премию его именем. Забавно будет, если премию означенного Пулитцера будут вручать только по согласованию с русским цесаревичем, а? Самое главное: все эти херсты, пулитцеры и гулды берут деньги и оставляют расписки о получении. Пусть только кому-то из них придет потом идея написать о России что-то плохое. Васильчиков и Гревс постараются, чтобы расписки оказались где надо и у кого надо!..

Ну и конечно, никто не забывает о промышленности. Посмотреть, пощупать, как у них и что. В Чикаго мы разжились клятвенными заверениями о вложении немалых средств в мясохладобойни и консервную промышленность России, в Питтсбурге – как следует посидели на банкете стальных королей и договорились о поставках стали. Правда, смутило одно: называли янки какую-то незнакомую фамилию – Рукавишников. Вроде бы этот молодчик пинками выгнал иностранцев с отечественного рынка стального литья и скобяных товаров. Что-то я такого не помню: кто таков? Откуда взялся? Да ладно, там разберемся. Толковый – поможем, нет – уберем…

Стучат колеса поезда, везущего нас с восточного побережья на западное. Бизонов нет, индейцев – тоже. Скука… И пробивается сквозь стук колес: «Печаль… Печаль… Пе-чаль… Штуцер. Охотничий. Магазинный. Малокалиберный. Неизвестный…»