Солдаты Омеги (сборник) Глумов Виктор

Глава 6

Лето выдалось жарким

Откуда на ферме взялся Зяма, никто не знал и знать не хотел. Просто однажды пришел полудурок, щербато улыбнулся и попросился на работу. Смекнули, что манисов ему доверить нельзя, думали прогнать, но тут выяснилось, что Зяма — прекрасный дежурный, ну просто лучше не сыскать. Он мог торчать на вышке сутками, всегда готов был подменить любого, только бы сидеть выше всех и смотреть не отрываясь вдаль. Спускался он только поесть, попить, отлить. Вообще Зяма был странный. Вроде говорил нормально, очень любил сочинять стишки-потешки, бессмысленные песенки… А вот умным или хотя бы сообразительным его не назвал бы и манис. Туповат был Зяма. Или скорее жил в каком-то своем мире, сверкающем и прекрасном, полном смешного и замечательного.

Второй пришлый — Курганник, коновал, Зямой по первости очень заинтересовался. Искал в нем «народную мудрость», нашел, но воспользоваться не сумел — принципы Зяминой жизни годились только для Зямы.

У вечного дежурного была мечта. Как только приезжали грузовики Омеги, он развивал бурную деятельность: колотил в рынду, орал, созывал всех и в первых рядах бежал смотреть на наемников. Даже дети столько интереса к черной форме не проявляли. Зяма мечтал однажды сесть в грузовик с этими прекрасными людьми и уехать в Замок. Он как-то рассказал Артуру о своей мечте, тот посмеялся, поправив: не в Замок, а в Цитадель Омега.

И вот мечта сбылась.

Зяму привезли в гарнизон, Зяма маршировал со всеми вместе, Зяму побрили и научили приветствовать командира, и вскоре Зяма должен был совершить подвиги и тем заслужить офицерское звание.

Он радовался до вечера. Ретиво выполнял команды, всем улыбался, мелко кивал, даже песенки напевал про себя, не вслух. А вечером офицер (имени Зяма не помнил) вдруг выделил его из толпы мужиков, сгрудившихся в казарме.

— Он у вас больной, что ли? — спросил офицер.

— Никак нет, сержант Глеб, — отрапортовал Артур, вызвав восхищение Зямы, — здоров. Дозорный наш.

— А что все время лыбится? Придурочный? Эй, как тебя там?

Зяма, погрузившийся в сладкие мечты, откликнулся моментально:

— Маршал Зяма!!!

Вокруг неуверенно заржали. Сержант Глеб налился дурной кровью, подступил к нему и замахнулся:

— Ш-шуточки!

Смех смолк. Зяма часто заморгал, озираясь и продолжая улыбаться.

— Сержант Глеб, разрешите обратиться! — шагнул Артур вперед. — Я неправильно вас понял, сержант. Он здоров. Но дурак. Совсем дурак.

— С оружием обращаться сможет? Ползуна тебе в зад, фермер, не мог сразу предупредить?! Думаешь, нам тут твои идиоты нужны? Издеваешься, манисово дерьмо?! Я тебе покажу!

— Да не сердись, сержант, — пробасил Курганник, — что мы тебе — лекари, придурка от умника отличать?

— Р-разговорчики! — Сержант Глеб на каблуках повернулся к Курганнику, хотел ударить, но спасовал перед размерами противника и только зашипел от ярости.

Зяма понял, что жизнь его меняется, судьба летит под откос, увлекая за собою мечту. И заплакал.

Угомонились измученные тяжелым днем мужики. Артур лежал в темной казарме на узкой койке и смотрел в потолок. Зяма никак не мог успокоиться, рыдал, валялся в ногах у Глеба, и его уволокли лазарет, а утром должны были выставить из гарнизона — пусть топает домой. Артур завидовал Зяме. Утром начнутся тренировки, фермеров разобьют на взводы, и хорошо бы не попасться Глебу, существу мстительному и мелочному. Сожрет. Сегодня Глеб струсил, Курганника бить не стал, а значит, затаил обиду на всех свидетелей унижения.

За последние сезоны Артур отвык засыпать один. Всегда рядом была Ника, а потом Лана в колыбельке плакала, и вставать надо было по очереди, укачивать. Эта размеренная счастливая жизнь оказалась миражом… И морок тот развеяло ураганом большой войны.

На построении Артур не стал напоминать, что служил, — Отто и так его заметил… Значит, есть шанс получить звание, например сержанта. Великая заслуга — командовать деревенскими увальнями не у себя на ферме, а в гарнизоне. Пусть каждый мальчишка на Пустоши умеет управляться с хаудой или самопалом, но пулемет, граната — уже вещи для большинства новые, незнакомые. А хуже всего у диких с субординацией и подчинением. Артур люто ненавидел приказы, не умел выполнять их, отключив голову. Потому и ушел. Свободы захотел. Семью захотел. Ферму решил поднять.

И даже во двор не выйдешь размяться, проветриться, сбежать от мыслей. Простыня горячая и шершавая, матрас комковатый, повернуться бы, но койка скрипучая, а товарищей тревожить — последнее дело.

Скрипнула слева койка, и над Артуром склонился Курганник.

— Спишь? — прошептал он. — Слушай, Артур, тикать нам надо. Дурное дело — за таких, как этот Глеб, пропадать. Ты здесь все знаешь, вот и придумай, как выбраться.

— Мы уйдем — они наши семьи перебьют.

— В общем, ты придумай. Не уйдем — все равно перебьют, ты помяни мое слово, типун мне на язык, конечно. Но ты подумай. — Снова скрипнув койкой, коновал улегся на место.

Артур и рад был подумать, но тут же представлял Нику с отрезанными ушами и Лану… Лучше не представлять. Лучше не мечтать о побеге. Отслужить сколько придется, тихо и мирно, и вернуться к семье. А после забрать своих и бежать далеко-далеко, в места, где реки глубоки, а луга зелены, где нет Омеги, нет кетчеров, нет наркоманов… Он засыпал и видел во сне чудесные города с высокими домами, в стеклах которых отражалось безоблачное голубое небо.

После подъема и завтрака Артура вызвал к себе Отто, накануне получивший звание капитана. На столе перед старым знакомым лежала папка с личным делом Артура, и капитан нависал над ней падальщиком. Уши Отто просвечивали розовым.

— Вот, — он постучал по папке тонким пальцем, — с возвращением тебя, Артур. Сразу ввожу в курс событий. Видишь, я теперь капитан. Повысили. Заслужил, как считаешь? Ты нос не морщи, заслужил и еще как. Но бардак, такой бардак! Мужики эти дикие ничего не умеют, право от лева не отличают. Будем учить… Тебя учить не надо. Ты у нас был ефрейтором, а теперь, гордись, будешь сразу сержантом, над своими же деревенскими увальнями начальником. Только сейчас пока на взводы этот сброд не разбиваем, так что тебя на прием поставим. Новеньких вот-вот привезут — надо побрить, отмыть, одеть и все такое прочее. Осознаёшь?

— Осознаю, капитан Отто, — вяло отозвался Артур.

— Славно. — Отто потер сухие ладони. — Вливайся в струю, служи хорошо, может, и лейтенанта дадут. И почести всяческие. И награду… Общее дело делаем, сержант!

— Так точно!

Улыбка у Отто была отеческая. Как у покойного Шакала.

— Значит, топай к Глебу, принимай у него диких. А Глебу скажи, пусть ко мне зайдет. Потом, как всех отмоем, руководство решит, что с ними делать. Я так думаю, тебя поставим над твоими же охламонами…

— Разрешите обратиться?

Отто милостиво кивнул.

— Мой человек, Зяма. Что с ним?

— А, псих? Да что с ним? Ночь в изоляторе провыл, утром накормили, за ворота вытолкали и пинка отвесили. Сказали, если рядом с гарнизоном увидят — выпорют. Он и потопал к твоей ферме. Так, ладно, некогда мне тут с тобой. Ты все уяснил?

— Так точно! Разрешите идти?

Отто разрешил, и Артур убрался из кабинета. Повышения он ожидал, но ничего, кроме мутного раздражения, звание сержанта не принесло. Ладно бы поставили своих учить — у Артура авторитет… Но Отто прав — преподаватель из него никакой. Значит, придется командовать растерянными мужиками, загонять их на помывку, выдавать одежду, искать койки. По дороге к воротам, где ждал новую партию Глеб, Артур отловил прапорщика Рицку, шустрого кругляша неопределенного возраста и внешности.

— Ничего не знаю! — сразу заорал прапорщик. — Нет у меня больше формы! И нашивок нет! И одежды нет! Склад пустой! Скоро с голоду передохнем!

— Погоди, Рицка, ты меня-то не дури. Всё у тебя есть. Уж один комплект формы сержантской — точно, да?

— Нету! Сказано тебе — нету! И не было! И вообще я тебя не помню! Что вы все с утра меня дергаете!

— Рицка, — проникновенно начал Артур, — я тебе когда-нибудь отказывал? Я же тебе из отпуска всегда пива привозил и мяса.

— А… а! — Лицо прапорщика просветлело. — Фермер! Артур! Прости, мужик, загоняли, задергали, сладу с ними нет. Всех вдруг повысили, диких пригнали сотни полторы. А мне что делать? Откуда я им всем одежду возьму? Мне что, свои подштанники на портянки рвать? Но для тебя, конечно, есть форма. Тебе срочно? Или пока так походишь?

— Срочно. Пока я в этой мерзости, — Артур оттянул на животе серую рубаху, — меня слушать никто не будет.

— Ладно, — решился прапорщик, — пойдем на склад. Только быстро. Просто одна нога здесь, другая там. Пока меня еще кто-нибудь не поймал… Загоняли же.

Склад был у ворот, и, спеша за Рицкой, Артур увидел маячившего под козырьком Глеба. Конечно, можно было сразу передать поручение Отто, но Артур решил рыжеусого таракашку помариновать, зато предстать перед ним сразу в новенькой форме.

Значит, в гарнизоне уже сто пятьдесят «диких». И привезут еще. Артур понимал отчаяние прапорщика Рицки: Омега затеяла что-то грандиозное, ресурсов не хватает, что делать — не понятно, повышения и кадровые перестановки привели к разброду. Пройдет несколько дней, и всё, конечно, устаканится, но пока что гарнизон напоминал разворошенный холмовейник.

Натянув новенькую форму, Артур почувствовал себя уверенней и к потному красномордому Глебу подошел вразвалочку. Увидев нашивки, тот помрачнел.

— Тебя Отто вызывает, — бросил Артур. — А новеньких я встречу. И скажу тебе как сержант сержанту: тронешь кого с моей фермы — усики повыдергаю. Понял?

— Ты мне не указывай! — зашипел Глеб. — Я тебя, сосунка…

— Это я — тебя. Я здесь давно служил, потом уволился. И брат у меня — капитан. Боевой. Уяснил, мутафаг?

Видно было, как хочется Глебу выругаться. Но Артур в форме выглядел внушительным, а лицо у него никогда особенно ласковым не было. И Глеб сдержался, только сплюнул на дорогу и ушел.

Артур спрятался от солнца под козырек, потрепался с дежурными, отказался от предложенной сигареты. Караван с дикими ждали вот-вот и надеялись, что этот будет последним. На плацу орали, надрываясь:

— На-ле-во! Лево! Ле-во, придурки! Мутафага в жопу! Ты что, не знаешь, где лево?! Я тебе сейчас ухо левое оторву! Мигом запомнишь! Стоять! Смир-рна! Это что за «смирно»?! — Незадачливый учитель сорвал голос и зашелся кашлем.

— Да-а-а, — протянул рядовой, стоявший рядом с Артуром, — этак мы навоюем… Прислали юнцов командовать.

— Разговорчики, — без особой, впрочем, агрессии оборвал его Артур. — Старик тоже нашелся.

Рядовой обиделся и даже на шаг отступил. Тем временем на плацу продолжалось развлечение.

— Рекруты! — рявкнул уже другой командир. — Внимание сюда! На меня гляди, мутант! Вот эта, ЭТА рука ЛЕВАЯ! Все поняли? однять левую руку!

Артуру было плохо видно, но он ни на секунду не усомнился, что все рекруты по команде подняли правую руку — командир стоял к ним лицом. Раздался разочарованный вопль:

— Дебилы! Ур-роды! Другую!

«Ты их еще будешь учить маршировать и строем ходить, — не без злорадства подумал Артур, — и невдомек тебе, сосунку, что все рекруты многое знают, вот Курганник, к примеру, поумнее тебя будет. Но тебе, малыш, этого не понять. Потому что никто тебя не слушает, дурака они валяют и надеются, что их, как Зяму, домой отправят».

Раздался протяжный рев сирены: к воротам подъезжала колонна. Тяжелые бронированные створки медленно распахнулись, и в гарнизон въехали четыре грузовика. Остановились, обдав Артура запахом дизельного перегара. Из кабины ближайшего выпрыгнули двое омеговцев, открыли двери кузова.

— По одному — на выход! — скомандовал сопровождающий, второй поднял автомат и прицелился.

Новенькие сопротивления не оказывали. Ругаясь, кряхтя, они по очереди спрыгивали на щебенку. Артур подошел к омеговцам, представился, рявкнул на растерянных мужиков:

— В колонну по двое!

Началась суета. Это были обычные фермеры, точно такие же, как земляки Артура: одетые кто во что, бородатые и патлатые, от кряжистых мужиков до сопливых юнцов. Они не понимали, куда и зачем их привезли, злились, чесались, рыгали. На Артура косились с ненавистью. Знакомых лиц он не заметил — видно, не торговала его ферма с их деревней.

Когда все новенькие выгрузились и Артур расписался в ведомости, пришло время вести рекрутов в баню. Он надеялся, что вшей или клопов ни у кого из них нет, как и заразных болезней. Еще подхватишь почесуху или лишай… Кое-как, постоянно нарушая строй, новенькие дотопали до санблока, где уже ждал замученный рядовой-брадобрей.

Конечно же мужики уперлись: бород и волос им было жалко. Только юноши безропотно расставались с шевелюрами. Артур орал, чуть не срывая голос, пытаясь перекричать ропот:

— Таков порядок! Вы теперь на службе! Ты, борода, верещать перестань! Волосы отрастут! А если на тебе вши?!

— Вшов нетути, — хмуро отозвался обладатель черной с проседью бороды. Зарос он по самые скулы, еще и волосы отпустил, тоже черные, кучерявые. И только синие глаза яростно сверкали, да нос пунцовел. — Вшов нетути, и бороду не дам. В бороде самая стать. Вернусь без волосьев — меня баба не признает.

— Баба! — У этого было гладко выбритое лицо, изрезанное глубокими морщинами, серокожее. — Баба тебя и так не признает, деревня… Они никого не признают… Если и вернемся — кто тебе сказал, что баба твоя жива и в уме будет? После этих, — он ткнул в сторону сержанта пальцем, — зверей.

И тут Артур узнал серого: это был Яшка, сосед с юга, земледелец. Когда дней пятнадцать назад он видел Яшку в последний раз, тот не переставая хохмил, шутил. Теперь его будто подменили.

— Яшка, — прошептал Артур. — Это ты?!

Сосед окинул его пустым взглядом. В цирюльне стало тихо. Артур ухватил серого за рукав и вытащил в коридор.

— Артур… Я-то думаю, рожа знакомая. Что, крови захотелось? Убивать нравится?

— Яшка, да что с тобой?! Меня загребли так же по мобилизации, а я раньше в Омеге служил, вот сержанта и дали…

— Дали…

Артур тряхнул Яшку за плечи, и тот вроде очнулся, зашептал горячечно:

— Слушай, ты Нику свою в деревне оставил? Оставил?! Ох, мужик… Это же звери, Артур, это не люди! Да я мутантам теперь в ноги поклонюсь, любого кетчера расцелую. Утром вчера пришел приказ по радио: всячески омеговцев привечать. Бабам, значит, под них ложиться. А тут эти едут… А мы их чуть не вилами! Чуть не погнали! Их же мало, пять грузовиков. И как на беду — пыль, рев, целая рота катит. На помощь или просто мимо ехали… Убивать не стали. Поколотили, мужиков собрали. И на глазах… — Тут Яшка заплакал.

Артур ждал, пока знакомый успокоится. В груди нехорошо кололо, дыхание сбилось, как после бега, он уже понимал, что ему дальше расскажет Яшка, и не ошибся:

— Жен, дочерей… Их же много, солдатни. У меня дочка… помнишь? Доченька… И ее… А ты Нику оставил… Эх, Артур, звери это, не люди!

— Молчи об этом. Понял? Никому ни слова. И своим скажи: молчать. Вести себя тихо. Ждать моей команды.

— Ты что ж, — Яшка перешел на еле слышный шепот, — как расквитаться знаешь?!

— Молчи, сказал. Всё. Мы вообще не знакомы. Топай бриться. — Артур втолкнул Яшку в комнату, крикнул охране: — Мне по личной надобности! Сейчас вернусь!

И выбежал прочь. Так быстро и хладнокровно он не действовал никогда в жизни.

В радиоузле не было никого, кроме одного связиста, к счастью младше по званию. Артур подошел к ефрейтору, напустив на себя важный вид:

— Освободи помещение, связь нужна.

— Не положено, — проблеял тот.

— Ты мне еще тут повозражай! Война идет, ефрейтор! Война во славу Омеги!

Глаза у парня стали стеклянными, и он рявкнул:

— Славься! — вскинув руку в традиционном приветствии. После чего уступил Артуру место за передатчиком, но из комнаты не ушел.

Артур выбрал частоту своей фермы и нажал вызов, мечтая только об одном: лишь бы Высь был на месте. Еле заметно дрожали руки, и пересохло во рту. Артур раз за разом повторял про себя кодовую фразу, но никто не отвечал, а ефрейтор, постепенно выходя из патриотического ража, ел сержанта глазами. Наконец в динамике щелкнуло и сквозь помехи пробился далекий, еле слышный голос Выся:

— Прием, прием, не слышно вас…

— Славься! — гаркнул Артур. — Лето выдалось непривычно жарким! Действуйте по плану, повторяю: действуйте по плану. Как поняли? Прием!

— Артур? Лето? Что, уже пора?

— Приказ генерала, — веско, специально для ефрейтора, сказал Артур и дал отбой.

Ефрейтор выпучился пустынным крабом.

— Запомни, — горло саднило, и Артур говорил хриплым шепотом, — ты ничего не слышал. Военная тайна. Совершенно секретно. Как понял?

— Так точно! — Неизвестно, что подействовало сильнее, — тон или угроза, но ефрейтор проникся.

Не тратя на него времени, Артур четким шагом вышел на улицу и направился к плацу. Ему необходим был Курганник.

Всего сутки прошли с того момента, как забрали взрослых мужчин, а на ферме уже все разваливалось и дела шли из рук вон плохо: женщины не справлялись с манисами, тяжелую работу переложили на таких, как Высь, подростков. Понятно стало, что сезон селение не переживет: некому будет пополнить скудные запасы, некому торговать, да и не с кем. Оставалось надеяться, что войска пройдут стороной, не разграбив последнее и не тронув женщин.

Сегодня, когда поступил вызов, Высь возился на улице, приводил в порядок старый сендер, остроносый, спаянный из разнокалиберных труб. У сендера барахлил движок. Заслышав сигнал, Высь чуть не заплакал — ясно уже, что по радио будут сообщать о новых и новых напастях… Шлюхам-то хорошо, они трепещут, солдат ждут. А вот честных девушек, на которых Высь только-только начал заглядываться, жаль.

Поэтому он не спешил — не мог решиться, страшно было услышать о приближении войск или о чем-то таком.

Но на связи был Артур, и все оказалось хуже, чем парнишка предполагал. Когда хозяин фермы отключился, Высь еще некоторое время сидел, глядя прямо перед собой. Ответственность, свалившаяся на него за последние два дня и сделавшая из шпыняемого шлюхиного сына взрослого мужчину, защитника, теперь грозила раздавить. Вывезти в безопасное место Нику с малышкой… Нет, лучше пешком. Ведь нельзя больше никого с собой брать… А как в схроне с припасами? Нужно ли тащить на себе еду и воду? И как незаметно выскользнуть из поселка, сколько у них времени?..

Высь встряхнулся, с силой растер уши и побежал искать Нику.

Посадив Лану на тряпку у ограды фермы, жена Артура, повязавшая волосы косынкой, мешала в корыте корм для манисов: вареные зерна кукурузы, объедки, остатки мяса, скорлупу яиц. Лицо раскраснелось и покрылось капельками пота. Высь окликнул ее, Ника разогнулась и посмотрела на парня.

— Лето выдалось жарким, — пробормотал Высь, приближаясь к ней, — нужно уходить. В место, про которое Артур говорил.

Ника вскрикнула и зажала рот руками. Вокруг не было ни души.

— Артур сказал?

— Да. Ника, уходить нужно сейчас. С собой только самое необходимое, и собираемся быстро, тихо. Там еда есть?

— Еда? Артур постоянно следил. Запасы там… и вода тоже. У него семья в схроне от мутантов пряталась, давно еще. Это на свалке, где панцирники. Высь, а как же мы доберемся? Поедем?

— Пешком пойдем. Оружие прихватим, что там тебе для маленькой нужно — и бежим. Давай, бросай все и собирайся.

Ставшая сосредоточенной и спокойной Ника, не говоря больше ни слова, подхватила на руки Лану и пошла к дому. Она двигалась размеренно, безмятежно, чтобы никто ничего не заподозрил. Высь знал, что Ника сумела выжить, когда ферму заняли враги Артура, сумела дождаться. В этой хрупкой на вид женщине таилась великая сила. Он следом вошел в ее жилье.

И тут самообладание оставило Нику: сунув Высю дочь, она заметалась, причитая. Хватала вещи, прижимала к груди, отбрасывала, зачем-то сдернула с кровати покрывало, швырнула на пол, принялась наваливать на него одежду, посуду.

— Ника… — окликнул ее Высь, — Ника, мы столько не унесем.

Она заплакала. Вторя матери, разревелась Лана. Высь беспомощно наблюдал, как женщина бестолково собирается, как в отысканный заплечный мешок кидает какую-то ерунду. Наконец Высю это надоело, и он принялся командовать. Ника подчинилась, по его указке взяла минимум одежды, хауду Артура, патроны, зажигалку, фонарь. Своего Высь решил ничего не брать: он не женщина, чтобы наряжаться.

— Лекарства, — подсказал, — все, что есть.

Ника мелко закивала, полезла в шкаф. Еще недавно уютный, дом выглядел разграбленным.

На плацу надрывался Глеб. Артур постоял в стороне, наблюдая за рыжеусым сержантом. Ну и рожа: глазки бегают, с губ срываются брызги слюны. Новенькие учились маршировать, получалось у них гораздо хуже, чем можно было ожидать. Такое чувство, что эти мужчины и ходить-то не умеют… Артур заприметил Курганника, коричнево-красного под наливающимся зноем солнцем. Свежеобритая голова коновала обгорела, кожа лоскутами сойдет. Рядом с Курганником были и остальные ребята с фермы. Выползень. Курганник взгляда с него не сводил.

Глеб пока не замечал Артура, надрывался, орал:

— Правой! Левой! Придурки! Манисово дерьмо! Ползуновья отрыжка!

Вдруг Курганник нарушил строй, не обращая внимания на эти вопли, пошел к Выползню, раздвигая мужиков. Чужие косились удивленно, покрикивали вслед; свои улыбались. Охотник Маклай, тоже с Артуровой фермы, пристроился в след коновалу. Артур дернулся: остановить, удержать! Их же сразу повесят за самоуправство! Их же… Не успел. Глеб поперхнулся очередным воплем и принялся слепо шарить по поясу в поисках кобуры.

Руки у коновала были сильные. Он свернул шею бугаю Выползню одним движением, как куренку. Выползень даже понять ничего не успел.

Мужики заорали в восторге: многим то, что омеговцы пощадили Выползня, пришлось не по душе.

Артур переместился за левое плечо сержанта. Придется убить. Вот ведь идиоты, самонадеянные идиоты, спасай их теперь… Плац не охранялся: поручив новеньких заботам Глеба, разбежались и наставники, и рядовые. Это Артура устраивало. Глеб что-то почувствовал, обернулся — Артур молча ткнул его в шею справа.

Рыжеусый закатил глаза и осел на землю. На Артура выпучились онемевшие новенькие.

— Ну ты даешь, Артурка, — пробасил Курганник. — Ты бы хоть предупредил.

— Ты бы сам предупредил! Ты что творишь?! Ты же нас всех подвел под трибунал! Ладно. Значит, надо уходить. Люди! — Артур заговорил быстро, обращаясь сразу ко всем: — Пока вы тут топчете плац, как стадо манисов, омеговцы грабят наши дома и насилуют наших женщин. Мне только что сообщили. Наших жен, наших дочерей насилуют. Последнюю еду отбирают. Уйдете со мной или останетесь?

— Уйдем, — из молчащей толпы вышел Курганник. — Говорил я тебе — тикать пора. Не знаю, как кто, а мы с тобой. На ферму пойдем. Командуй.

Закивали незнакомые люди, загудели одобрительно. Плана как такового у Артура не было, пришлось импровизировать. Недобитого Глеба подхватили за ноги и за руки, отволокли в тень, посадили — вроде как отдыхать. Рядом пристроили труп Выползня. Артур перерезал Глебу сонную артерию — фонтаном забила кровь. Стоявшие рядом отшатнулись. Он вытер нож о куртку мертвеца, вынул из кобуры пистолет Глеба. Пригодится.

— На склад, — прохрипел Артур, — за мной. Возьмем оружие. В живых никого не оставлять.

Куда только девались деревенские увальни: за ним короткими перебежками двигались бывалые охотники, шаги их были беззвучны, а движения уверенны. Артур надеялся, что встречные подумают о тренировке и останавливать не станут. На случай же лишнего интереса у него был пистолет Глеба. Пустошь любопытных не любит… Рядом пыхтел Курганник, встраиваясь в ритм.

— Охрана?

— Должна быть. Вы остановитесь за углом. Я зайду. Конечно, дежурные заметят с вышек, тревогу поднимут. Но на складе оружие — берем его, бежим в гараж. Уводим технику. На танкере никто не умеет… Есть сендеры, грузовики. А ворота… Там посмотрим.

Дыхание сбилось, и Артур замолчал. Подать знак ребятам: стойте! Не оглядываясь, нырнуть за угол склада. На вышках уже заметили, но недоумевают: вдруг сержант гоняет новичков. Пусть подумают еще. Пусть растеряются. За дверью склада — рядовой. Сидит за конторкой, пишет в амбарную книгу. Улыбнуться. «Вольно». Куда он смотрит? В правой руке — пистолет… Это я виноват, парень, прости. Стрелять нельзя — громко. Шагнуть вперед. Рукоятью ударить в переносицу. Подхватить, положить на пол. Отдохни. Дальше — еще одна дверь. За ней двое рядовых играют в карты. Зря, ребята. Запрещено уставом. Не стрелять. Столкнуть лбами, чтобы хрустнуло. Дальше. Рицка, а ты что здесь делаешь?!

— Артур? — Прапорщик выпучился на него. — Артур, ты что?!

Артур поднял пистолет на высоту лица прапорщика и прицелился промеж глаз. Один раз нажать на спуск — и Рицки не будет. Омеговец. Враг. В живых не оставлять никого.

— Не стреляй! Парень, ты что?!

Хороший пистолет, спусковой крючок поддается плавно. Отдача бьет в руку. Рицка заваливается на спину, так и не получив ответа на свой вопрос. Вернуться назад. Распахнуть дверь. Курганник его заметил: толпа втягивается внутрь. Дежурные пока в растерянности. Может, новенькие получают на складе обувь или одежду?.. Захлопнуть двери. Засов. Первый рядовой начинает стонать. Добить. Двух других душат без команды. Правильно. Артур же приказывал не оставлять в живых. Никого. Труп Рицки — вокруг головы вязкая лужа крови. Кто-то вляпался, и по полу тянутся следы.

Это — война.

Стеллажи с оружием. Снаружи пока что тихо.

— Берем оружие. Только то, чем умеете пользоваться. Сколько унесете. Без жадности. Гранаты не забудьте.

Артур осмотрелся: тусклая лампочка освещала полки, оружие, разгоряченные лица соратников. Окон на складе не было, уходить придется через дверь, а на нее — все внимание с двух вышек у ворот. Только бы пересечь дорогу, снять часовых и вбежать в гараж… Все равно будут потери. За всю историю Омеги ни разу не было бунта, но натасканные часовые сориентируются.

— Выходим. Снимаем дежурных у ворот. На башнях — автоматчики. Их тоже. Кто стреляет метко?

— Я стреляю, Артур, да ты не волнуйся, перебьем, как ползунов. — Курганник примерился к винтовке, передумал и взял автомат. — Ты, главное, командуй.

Меткими стрелками назвались еще четверо. Быстро, будто всю жизнь грабили склады, люди подобрали себе оружие. Артур распахнул дверь склада и прыгнул на раскаленный гравий.

Дежурных у ворот он снял одной очередью. Слева, справа и сзади начали стрелять по вышкам, прикрывая отступление к гаражу. Вслед за Артуром люди бросились через дорогу. Этот десяток шагов дался ему труднее всего. Каждый миг он ожидал нападения. Вот-вот ударят превосходящие силы Омеги…

Отворяя двери гаража, Артур вспомнил: Яшка и другие мужики остались в цирюльне. Что ж, всех не спасешь.

Технику никто не охранял. Только механик возился с движком грузовика — нырнул по пояс в капот. Артур застрелил невезучего сзади.

— Проверить, где достаточно топлива! Остальным грузовикам пробить колеса.

Танкер — штука медленная, хоть и надежная. За грузовиком не угонится.

— Баки пробить, — поправил Курганник. — Уходить будем — подожжем. Пусть попляшут у костра.

Снаружи стреляли: из дверей гаража палили дезертиры, с вышек — солдаты Омеги. Артур отобрал пять грузовиков, назначил водителей из добровольцев.

— На вышках, похоже, готовы, — крикнули от двери, — достали мы солдатиков.

— Грузимся!

Едкий запах топлива из пробитых баков наполнил гараж. Артур загрузился последним: когда четыре автомобиля выползли на дорогу, он прыгнул в кабину пятого, к Курганнику. Коновал, улыбаясь, протянул ему прикуренную самокрутку, и Артур бросил ее в окно. Полыхнуло. Люди Артура уже распахнули ворота гарнизона. Курганник дал газу, и колонна дезертиров вырвалась на волю.

Сзади раздались взрывы и крики, Артур, рискуя поймать пулю, выглянул в окно: гараж полыхал, черный дым поднимался к белесому небу. Значит, у дезертиров есть фора, омеговцы не скоро смогут организовать погоню.

Кажется, их никто не заметил. Высь вывел Нику с Ланой через дыру в заборе, что у манисовика, о ней знали только мальчишки. Мешок получился тяжелым, Высь забрал его у Ники: ей еще малышку нести. Девочка молчала, молчала и Ника. Высь потел под грузом, самопал на кожаном ремне оттягивал плечо. Обычно к свалке ездят на сендерах, но сегодня нужно не только от чужих таиться — от своих же. И уходить пришлось пешком, тихо, как ворам.

Ника оделась по-походному: свободные штаны ниже колена, рубаха без рукавов, тяжелые высокие ботинки. Голову повязала косынкой. Высь косился на жену Артура с любопытством: железная девка. Поплакала-поплакала, взяла себя в руки, снова стала взрослой и собранной. А ведь молодая, немногим старше Выся. Только седая вся. На ферме разное болтали о прошлом Ники, ужасы рассказывали. А спросить ее, что — правда, а что — враки, стыдно.

Скрипела под ногами, рассыпаясь пылью, потрескавшаяся земля Пустоши. Редкие пучки сухой травы белели на холмах. Впереди чернела свалка. Иногда Высь удивлялся: сколько же их было, Древних, сколько всяких штук они производили, если остались по всей Пустоши груды мусора? Сколько у них было самоходов, легковушек, грузовиков, если множество сезонов люди строили из них дома, целые поселки ставили, а металл все не кончался?

На этой свалке тоже были кузовы, покрышки, двери, битое стекло, арматура, обломки бетонных плит — как везде. Жили здесь панцирные волки, крысы, а вот кетчеров повышибли омеговцы. Панцирников не видно, не слышно — чересчур жарко, они ближе к ночи появятся, и тогда вся надежда будет на самопал. Сожрут же. Их толпой загоняют, на сендерах едут. Еще и не каждая пуля возьмет волка.

Стали попадаться машины Древних, изржавленные, сплющенные и смятые. Показались покосившиеся столбы. Ника свернула в глубь свалки, прижимая дочку к груди, запетляла между грудами хлама, потом полезла прямо по железу и бетону, рискуя оступиться и покалечиться. Высь полз следом. Наконец Ника остановилась у бронированного самохода без колес, забралась внутрь. Пахло крысиным пометом, было душно. Ника откинула люк в днище самохода, открыв лаз в тесную нору.

Под землей было прохладней, воздух поступал сквозь отверстия в дощатом потолке, как и дневной свет. Распрямиться Высю не удалось: убежище было низким, неуютным. Три отсыревших тюфяка, покрытый плесенью стол, припасы в коробах, бак с водой.

— Вот, — тихо сказала Ника. — Сверху не видно, навалено всякой дряни. И землей присыпано… Можно даже огонь ночью жечь, видишь — очаг. Раньше, Артур говорил, было хуже, он все уже после возвращения оборудовал. Здесь долго жить можно. И панцирники не достанут. Только крысы…

Высь заметил, что сундуки обшиты железом. Баюкая уснувшую в пути малышку, Ника опустилась на тюфяк. Высь сел за стол, представил, как будет жить здесь долго-долго, может, сезон. Выходить на охоту. Заботиться о чужой жене и дочери. Когда опасность минует, Артур придет за ними, если выживет, конечно. А если нет? Что ж, Высь будет выбираться на разведку и сам поймет, можно ли возвращаться на ферму. Артур всегда был добр к нему, всегда защищал. Пришло время платить добром за добро.

Глава 7

Офицерская честь

Научники говорили, что у Древних были приборы, с помощью которых предсказывали погоду за неделю и даже за две. Да, такая цивилизация достойна восхищения! Ничего, скоро на Пустоши воцарится порядок, генерал Бохан по крупицам соберет утерянные знания, и человечество обретет прежнее величие. «Сейчас бы не помешал чудный прибор», — думал Лекс, глядя на коричневое небо. Похоже, грядет пустынная буря.

Вскоре по радио поступило подтверждение: на юге уже свирепствовал ураган. Колонне, расположившейся на привал, было приказано в срочном порядке сниматься, чтобы укрыться в ближайшей деревне. Это в десяти минутах езды. Лекс вынул хронометр, глянул на подвижные стрелки и попытался прикинуть, сколько это — десять минут. Ничего, освоит прибор. У всех Древних были такие штуки. Даже малыши умели ими пользоваться.

— Скоро здесь будет, — проговорил Глыба, вглядываясь в темнеющий горизонт.

— Живо по машинам! — рявкнул Лекс. — Пять минут на сборы. Быстро!

Засуетились сержанты, подгоняя рядовых. Почти никто не успел доесть ужин, бойцам приходилось глотать мясо на ходу. Те, кто с едой расправился, сворачивали палатки, волокли чугунный котел. Повар, причитая, сваливал грязные миски на брезент, завязывал его узлом, чтобы помыть посуду в деревне.

Глыба, торчащий из люка танкера, махнул капитану: иди, мол. Лекс хозяйским взглядом окинул рычащие танкеры и устремился к Глыбе.

Опять жара, духота и вонь кабины. Ничего, если немного потерпеть, то в деревне можно помыться. Вряд ли дикие откажут офицеру в маленьком удовольствии.

Тонко вскрикнул валяющийся на полу Кусака, засучил ногами. Открыл глаз, зыркнул непонимающе и снова захрапел. Лекс склонился над ним и поморщился от выхлопа, перебивающего вонь машинного масла.

— Опять налакался! Откуда он берет выпивку?

Глыба вел танкер и потому не отреагировал, Барракуда дернул плечом, гнилозубо улыбнулся и отцепил от пояса флягу, потряс ею, будто Лекс мог услышать, как там булькает бормотуха, и заорал, стараясь перекрыть рев мотора: