Венские кружева Федорова Елена
С того дня туман над болотами перестал подниматься и мох замедлил свой рост.
– Госпожа Марлен дождалась нашего сочувствия, – подумал тогда Хорхе. – Ей нужно было, чтобы наши каменные сердца стали живыми.
Он нарвал охапку цветов и отнес на могилу Марлен.
– Я любил вас, госпожа, – сказал он, положив букет на могильную плиту. – Мне жаль, что вы ушли от нас так рано. Мне хочется верить, что там, где вы сейчас находитесь, вас любят и ценят. Я верю, что вы обрели счастье, которого достойны.
Луч солнца высветил на могильной плите слово «да».
Все это пронеслось сейчас в сознании Хорхе и заставило съежиться от мысли:
– А вдруг и госпожа Луиза умрет? Никому неизвестно, как поведет себя дух реки: захочет ли он забрать Луизу или заберет кого-то другого. Неясно, какие новые потрясения готовит им провидение. Но обидно из-за того, что господин Ферстель не делает никаких выводов. Сколько еще невинных душ он погубит? Будет ли конец этим жертвам?
Хорхе посмотрел на Луизу. Она поправила воротничок платья, прикрыв след, оставленный мужем, встала.
– Идем, Хорхе, чтобы никто ни о чем плохом не подумал, – сказала она, размышляя о своем желании утопиться.
– Идите в дом одна, госпожа Луиза, чтобы господин Ферстель нас ни в чем не заподозрил, – сказал он, вспомнив жуткий вопль, который разбудил их этой ночью.
– Спасибо тебе, мой друг, – Луиза улыбнулась, пожала ему руку, убежала.
Хорхе взял горсть земли, бросил в реку со словами:
– Не забирай ее у нас, Миссисипи…
Река вспенилась и выбросила на берег серый круглый камень. Хорхе взял его, поцеловал и бросил обратно в реку. В тот же миг вверх взлетела стая бело-серых чаек. Хорхе улыбнулся, поклонился до земли.
– Благодарю тебя, дух реки. Мы будем беречь госпожу Луизу. Обещаю…
… Ферстель проснулся, потянулся, встал. Посмотрел с ухмылкой на красное пятно на простыни, прикрыл его одеялом.
– Не вышло… Ну, да ладно…
Оделся, пошел к реке. Ему захотелось смыть с себя все, что накопилось за эту ночь. Они с Луизой разминулись. Он вышел через парадный вход, а она вернулась через дверь для прислуги. Подошла к своей комнате, тихонько приоткрыла дверь. Обрадовалась, что комната пуста. Сорвала с кровати простынь, скомкала ее и замерла, увидев Хорхе и мужа стоящих у реки.
– Господи, только бы он ничего не сказал Ферстелю, – прошептала она, побледнев. – Только бы…
Хорхе поклонился и пошел к дому. Луиза побежала вниз.
– Что? – выдохнула она.
– Мы поздоровались, – ответил Хорхе. – Господин Ферстель велел приготовить для него лошадь. Он поедет в город.
– И все? – спросила Луиза с подозрением.
– И все, – ответил Хорхе. Чуть подался вперед, понизил голос. – Я ваш друг, госпожа. Ничего не бойтесь.
– Спасибо, – она тронула его за руку, пошла к себе.
За завтраком Ферстель сказал:
– Мы провели сегодня прекрасную ночь.
Она потупила взор. Он развеселился.
– Вижу, моя девочка, тебе тоже понравилось наше приключение. Рад, что не утратил способности удивлять юных красоток. Жди повторения, – рассмеялся.
Луиза хотела закричать: «Нет!», броситься на него с кулаками, расцарапать в кровь его лицо, но вместо этого она негромко проговорила:
– Буду с нетерпением ждать вас, мой вепрь…
– Нетерпение – это прекрасное чувство, моя девочка. Не растрать его до вечера, – сказал Ферстель, поднялся и ушел.
Луиза закрыла лицо ладонями, простонала:
– Господи, помоги мне выжить в этом аду. Помоги…
Чтобы отвлечься от горьких дум, Луиза решила заглянуть в сундуки, которые Ферстель назвал «твое приданое». Она не открывала их со дня приезда. Отец сказал ей:
– Откроешь, когда поймешь, что жизнь невыносима.
– Откуда он знал, что моя жизнь будет невыносимой? – спросила Луиза, проведя рукой по крышке одного из сундуков. Улыбнулась. – Три года я живу здесь и смотрю на три сундука, в которых хранится нечто, предназначенное для меня. А вчера я тоже назвала цифру три, попросив Ферстеля немного подождать. Выходит, что цифра три для меня магическая. Считаю до трех и открываю один из сундуков, наугад…
Внутри сундука лежало белое ажурное кружево Вотивкирхе. На фоне мореного дуба оно было похоже на снег на вершине гор. Воспоминание о горах и снеге здесь в жаркой Луизиане заставило Луизу расплакаться. Ей захотелось домой еще сильнее, чем прежде. Она готова была броситься вплавь через океан, лишь бы добраться до родных мест.
Луиза опустилась на колени, уткнулась лицом в кружева. Что-то кольнуло ее в щеку. Она подняла голову, потрогала рукой ткань, нашла письмо отца. Обрадовалась. Напутствия, наставления, утешения сейчас ей были нужнее всего. Луиза поцеловала конверт, встала с колен.
– Какое счастье, что я нашла ваше послание тогда, когда больше всего в нем нуждаюсь, – сказала она.
Села в кресло, развернула лист, улыбнулась, глядя на ровный почерк отца. Она всегда восхищалась его способностью красиво писать, старалась подражать, но не смогла добиться такой каллиграфической четкости. А вот в танцах Луиза преуспела. Но, кому нужны ее способности теперь?
Луиза вздохнула, углубилась в чтение.
– Дорогая моя девочка, если ты читаешь это письмо, значит тебе очень-очень плохо, невыносимо… Так бывает в семейной жизни. Хотя, о чем это я? Так бывает, когда люди женятся по любви. А ты, моя милая, принесла себя в жертву. Правда, отчасти это был и твой выбор. Ты верила в сказку, в чудо… Увы. Ты уже поняла, что чудеса, к сожалению, заканчиваются, и не у всех сказок бывает счастливый финал. Но огорчаться не нужно. Жизнь полна испытаний, за которыми следуют награды. Будь твердой и мужественной. Только тот, кто не свернет с пути, не сдастся, а пройдет через все преграды и не побоится спуститься в долину смерти, станет победителем…
– Откуда отец узнал про смерть? – спросила Луиза, оторвавшись от письма. Щеки покрыла краска стыда. – Когда я спускалась к Миссисипи, мне показалось, что я иду в долину смерти, и передо мной вовсе не вода, а черная земля, из которой торчат костлявые руки. Они манят меня и поют о вечной любви. Мне не было страшно. Мне хотелось узнать, насколько прекрасно то, о чем они поют. Я шла на их зов. Но упасть лицом вниз, как они меня просили, мне не дал Хорхе, наш управляющий. Он схватил меня за руку, вырвал из объятий смерти. Хорхе спас меня. Можно ли назвать это моей маленькой победой? Думаю, да, потому что я поняла, как прекрасна жизнь…
Луиза улыбнулась, продолжила читать:
– На твоем пути обязательно встретятся благословленные Богом люди, которые помогут тебе, сделают нечто особенное для спасения твоей души. Цени таких людей, Луиза. Будь всегда доброй, искренней. Помни, Господь с лукавым поступает по лукавству его и воздает каждому по делам его, а не по словам. Не будь многословной. Слушай и молчи. Знаю, что ты хорошо усвоила все эти уроки еще в детстве. Верю, что не забываешь о них и сейчас.
Милая, дорогая моя девочка, обнимаю тебя нежно. Уверен, ты чувствуешь мои объятия. А теперь возьми ткань, обмотайся ею с ног до головы и поверь, что все твои мечты сбудутся. Все до одной, Луиза! Не сомневайся, верь.
Луиза спрятала письмо. Обмоталась кружевами, как велел отец, завела патефон, закружилась в танце, рассмеялась:
– Я похожа на сахарный кокон, из которого вот-вот выпорхнет бабочка!
В таком виде застал ее Хорхе, пришедший доложить, что в доме гость.
– Вы – Мадонна, госпожа Луиза! – воскликнул Хорхе, поклонившись.
– Нет, – она отложила ткань в сторону. – Я – обычная женщина, которая тебя любит, Хорхе. Ты – мой спаситель, мой друг, мой брат.
– Красивые кружева, словно специально для вас сотканы, – проговорил Хорхе, неотрывно глядя на них. – Жены плантаторов сойдут с ума от зависти, увидев вас в таком наряде, – повернулся к Луизе. – Госпожа, эти кружева нужно отвезти в Новый Орлеан. В городе за них дадут очень много денег.
– Хорхе, ты гений! – воскликнула она, схватив его за руку. – Да, да, да! Если мы продадим венские кружева, мы спасены!
– Только не продавайте всю ткань. Оставьте для себя чуть-чуть, – Хорхе виновато улыбнулся. – Сначала сшейте платье себе, а потом…
– Потом удивляйте Орлеанских модниц, – договорила за него Луиза. – Я именно так и сделаю, мой дорогой. Ты мне что-то хотел сказать?
– Да, к вам пришел человек по имени Матиас Арджалеоне, – ответил он.
Глаза Луизы заблестели.
– Зови, – проговорила она. – Нет, подожди. Я сама спущусь к нему.
Спрятала ткань в сундук, захлопнула крышку, побежала вниз. Матиас стоял у дверей, держа в руках соломенную шляпу. Услышав звук ее шагов, поднял голову. Сегодня Луиза показалась ему еще прекраснее и моложе, чем вчера.
– Здравствуйте, господин художник, – пропела она, протянув ему руку. Он коснулся ее губами, отметив, что сегодня рука у нее теплая.
– Здравствуйте, госпожа Луиза, – сказал он. – Вы – само очарование.
– Спасибо. Но не стоит затруднять себя комплиментами. Вы ведь пришли по делу, – он кивнул. – Пройдемте в гостиную.
Как и прошлый раз, она указала ему на диван, сама села напротив. Шарфик на ее шее чуть сдвинулся, приоткрыв жуткий кровоподтек. Матиас уставился на него во все глаза, забыв о том, что этого делать ни в коем случае нельзя. Желваки на скулах напряглись, кулаки сжались, кровь прилила к лицу. Матиас почувствовал, как все внутри наполнилось ядом ненависти. Если бы сейчас Ферстель появился в доме, Матиас разорвал бы ему глотку, содрал бы с него кожу.
Луиза заметила перемену, произошедшую с гостем, встала, посмотрела в зеркало, поправила платок, осталась поодаль.
– Рада, что вы пришли… Вы пунктуальный человек. А я… не смогла вчера ничего обсудить с господином Ферстелем. Простите великодушно.
– Вам не в чем извиняться, – он опустил голову и увидел, что в зеркале, разделенном пополам узкой столешницей, отражается подол платья Луизы и туфельки с пряжками.
Новая волна захлестнула Матиаса. На смену ненависти пришла нежность. Ему захотелось защищать эту маленькую, хрупкую женщину, которая изо всех сил пытается казаться сильной. Матиас поднял голову, сказал:
– Я готов ждать столько, сколько потребуется. Я хочу быть вам полезен, Луиза, – поднялся. – Простите, я должен уйти.
– Не смею вас удерживать. Сейчас не лучшее время для всех нас. Мы на грани разорения… Поэтому… – вздохнула.
– Я все понял, спасибо, что были честны со мной. Я не стану вам докучать. Я найду способ узнать о том, настали лучшие времена для вас или нет, – поклонился, пошел к выходу. Ждал, что Луиза окликнет его, остановит. А она не сделала ни того, ни другого. Стояла со скрещенными на груди руками и не шевелилась.
– Если ты задумал что-то плохое, я тебя убью, – предупредил Хорхе, задержав Матиаса в дверях. – Госпожа Луиза – Ангел, запомни это.
– Я это знаю, – Матиас в упор посмотрел на Хорхе. – И еще я знаю то, что Ангел попал в лапы к Дьяволу, и ему нужна наша помощь.
С силой толкнул дверь, ушел. Хорхе долго смотрел ему вслед и улыбался. Он не ошибся, между этим молодым креолом и Луизой возникло чувство притяжения, которое поможет ей выжить. Она будет бороться со смертью ради любви, которая непременно разгорится в ее сердце. А уж женские сердца Хорхе знает.
Он хорошо изучил женскую природу, разбив при этом немало сердец. Но зато теперь он может с уверенностью знатока говорить о многом. Он рад, что у Луизы все складывается не так, как у бедняжки Марлен, которой стало незачем жить на этой земле. Поэтому она ушла так рано. А Луизе есть к чему стремиться и кого любить. Креол красив, молод, смел. Они с Луизой будут прекрасной парой.
Хорхе представил Луизу в белом кружевном платье, а рядом Матиаса в белоснежном костюме, щелкнул языком от удовольствия, так понравилась ему картина, созданная воображением.
– Dos almas enlace. Perfecto![1]
Луиза пошла к себе. Открыла два других сундука, залюбовалась кружевами, лежащими в них. Одна ткань была небесно-голубой, вторая – цвета топленого молока. Сочетание этих двух оттенков напомнило Луизе весну в Европе, когда зацветает черемуха, и воздух наполняется ароматом любви и зарождения новой жизни.
– Хорхе прав, – сказала Луиза. – Белые кружева я никому не отдам. А эти станут достоянием самых богатых луизианок. Нужно придумать историю для этих кружев, – закрыла сундуки, пошла гулять.
Она любила бродить в густой тени вековых платанов. Рядом с этими могучими деревьями Луиза чувствовала себя ребенком, переносилась в ту прекрасную пору, когда весь мир казался ей волшебным местом, полным чудес. В такие минуты ей хотелось смеяться и разговаривать с травой, с деревьями и даже с серым мхом, хранителем тайн Луизианы.
Луиза опустилась на траву, взяла в руки мох, разделила на пряди, сказала:
– Ты одинок так же, как и я. Ты так же, как и я растерзан… Ты так же, как и я не можешь все начать сначала… Но, я уверена, что ты так же, как и я безумно хочешь жить. Именно сейчас, после всего, что с нами случилось… После всего…
Она встала, отряхнула подол платья, пошла к дому…
Франц Ферстель
… Матиас появился в доме господина Ферстеля через несколько месяцев.
– Пришло твое время, малыш, – сказал Хорхе, пожав ему руку. – Господин Ферстель в прекрасном расположении духа, удачи.
Ферстель Матиасу ужасно не понравился, хотя встретил он его дружелюбно. Улыбчивость и словоохотливость господина плантатора не смогли скрыть от Матиаса злобный характер этого человека. Маленькие бесцветные глазки непрестанно бегали, словно искали в собеседнике изъяны. На бледном одутловатом лице читалось безразличие ко всему, кроме собственной персоны. Когда-то Ферстель был красивым, но со временем все лучшее в нем исчезло, открыв истинное лицо этого человека, одержимого жаждой богатства и власти.
– Расписать потолок – моя давняя мечта, – воскликнул он, внимательно выслушав Матиаса. – У меня есть набросок, который я сделал. Хотите взглянуть?
– Конечно.
– Сейчас я его принесу. Подождите.
Ферстель ушел. Оставшись один, Матиас, решил осмотреться. В прошлые свои визиты он не видел ничего, кроме горящих глаз Луизы. Дом господина Ферстеля был ему не интересен. Зато теперь, увидев вблизи это злобное существо, Матиас захотел узнать больше о привычках и пристрастиях Ферстеля. Он встал, прошелся по комнате, прикасаясь к каждому предмету, находящемуся в ней. Впитывал энергию, исходящую от них, анализировал. Мать научила его считывать информацию с предметов. Она говорила, что вещи рассказывают нам намного больше, чем люди, нужно просто научиться их слушать. Матиас научился. Он преуспел в этом мастерстве, но о своих способностях никому не говорил.
– Никому, никогда не раскрывай всего того, что ты знаешь, сынок, – наставляла его мать.
Он любил ее и беспрекословно следовал мудрым советам.
Матиас подошел к зеркалу, разделенному тонкой столешницей, на которой стояли два серебряных подсвечника в виде миниатюрных женских фигур с поднятыми вверх руками. Между ними лежал кружевной платочек Луизы.
Матиас спрятал его в нагрудный карман, подумав о том, что это – сброшенные одежды госпожи. Улыбнулся, добавил:
– Это продолжение темы пряжек и нижнего белья, – сел на диван.
– Извините, что заставил вас ждать, – проговорил Ферстель, появившийся минутой позже. – Мне пришлось потрудиться, чтобы найти свой шедевр. Вот, взгляните.
Матиас взял листок. Долго смотрел на него, думал о том, что у Ферстеля богатая фантазия, но рисовать на потолке подобную белиберду нет никакого смысла. Нужно было объяснить хозяину, что его шедевр никуда не годится, но сделать это надо тактично, чтобы не ущемить больное самолюбие этого самовлюбленного господина. Матиас не мог найти подходящих слов, поэтому молчал. Ферстель сам пришел ему на помощь.
– Этот набросок я сделал лет пятнадцать назад. Тогда он мне казался шедевром. Но теперь я вижу, что это вовсе не шедевр. Не шедевр, – забрал рисунок у Матиаса. – Времена меняются. Думаю, будет лучше, если вы сделаете свой эскиз и принесете его мне. Давайте обсудим финансовую сторону вопроса, – сел за стол. – Дела у нас идут не так хорошо, как пару лет назад, но кое-что у нас все же есть, поэтому мы можем сделать вам заказ. Сколько вы хотите за работу, господин Анджалеоне?
Матиас назвал сумму. Ферстель насупился, хотя знал, что такая работа стоит в три раза больше.
– Не могли бы вы сократить свои запросы? – спросил Ферстель.
Ему не хотелось платить художнику даже такую мизерную сумму. Он во всем старался найти выгоду. И сейчас надеялся, что, разжалобив гостя своими откровениями о трудном положении, сможет уменьшить затраты.
– Нет, господин Ферстель, – сказал Матиас, поднявшись. – Моя работа стоит в четыре раза больше той суммы, которую я вам назвал. И мне ее заплатит господин Терменсон. Простите, что отнял у вас столько времени.
– Сядьте, – сказал Ферстель дружелюбно.
Фамилия Терменсон сыграла свою роль. Два плантатора постоянно соперничали друг с другом, хоть и считались друзьями. Уступать пальму первенства соседу плантатору Ферстель не желал. Потолок распишут ему, а не Терменсону. Он улыбнулся.
– Вижу, господин художник, вы знаете цену своему труду.
– Знаю, господин Ферстель, – сказал Матиас с вызовом. Он разозлился на старого скрягу и чувствовал, что теряет самообладание. – Выслушав вас, я намеренно занизил сумму, которую хотел бы получить. Надеюсь, вы это поняли…
– Мне нравятся деловые люди, – Ферстель поднялся, протянул ему руку. – Завтра, когда вы мне принесете эскиз, я выплачу вам половину суммы…
Когда Матиас ушел, Ферстель долго рассматривал свой рисунок, ухмылялся, а потом спрятал его между страниц книги «Превратности любви» и пошел к Луизе.
Она сидела за письменным столом и что-то усердно писала.
– Сочиняешь новую сказку про венские кружева? – спросил он, поцеловав ее в шею.
– Нет, – ответила она. – Я занимаюсь каллиграфией. Хочу, чтобы мой почерк стал идеальным, как у моего отца.
– Каллиграфией? – Ферстель взял тетрадь, свистнул. – Луиза, ты даже не подозреваешь, каким талантом ты облагаешь! Люди с таким почерком – редкость. Им нет цены. Тебе нет цены, дорогая. Ты можешь вести не только наши приходные книги, но еще выполнять эту работу для соседей! Нет, лучше я покажу твою тетрадь банкиру в Орлеане. Думаю, он назначит тебе достойное жалование. Да. Ты сможешь приносить пользу, Луиза.
– Смогу, если вы захотите, – сказала она с сарказмом.
Он сарказма не уловил, был занят подсчетом будущей прибыли. Его порадовало то, что Луиза – курочка с золотыми яйцами. Венские кружева принесли им столько, что они могут безбедно жить лет пять или шесть. И если добавить сюда прижимистый характер самого Ферстеля, то это время можно растянуть еще на пару лет. А вот каллиграфические способности Луизы обеспечат им безбедную жизнь до конца дней. Мысль о том, что до самого последнего часа золотая курочка будет нести золотые монеты в его дом, образовала Ферстеля. Он обнял Луизу.
– Девочка моя, ты вернула мне радость жизни. Я снова молод, силен и удачлив, любим и влюблен, как безусый юнец. Мы с тобой свернем горы. Мы станем самыми богатыми людьми в Луизиане. Мы всем этим банкирам и плантаторам утрем носы, я уверен…
Он разошелся не на шутку. Фантазия нарисовала триумфальное шествие господина Ферстеля по улицам Нового Орлеана в мантии короля. Он расцеловал Луизу, пропел:
– Все неслучайно. Все предопределено. Луиза приехала в Луизиану, чтобы стать королевой! – рассмеялся. – Все, как в твоей истории про кружева Мари-Луизы Австрийской. Я повторил ее сотню раз и повторю еще раз сейчас. Малышке Мари-Луизе было два года, когда ее тетушка королева Франции Мария Антуанетта взошла на эшафот. Никто не мог подумать, что через семнадцать лет после смерти на гильотине «ненавистной австриячки» французы вновь заполучат в королевы австрийскую принцессу, племянницу казненной Марии Антуанетты. Мари-Луиза стала женой Наполеона, – привлек Луизу к себе. – Никто в наших местах не верил, что господин Ферстель оправится от горя, постигшего его. Никто и подумать не мог, что жизнь на плантации изменится с приездом милой австриячки Луизы Родригес, которая станет королевой французской колонии Луизианы, и покорит своей красотой Новый Орлеан.
Сделав новый виток, история повторяется на новом континенте. И даже цифра семнадцать имеет для меня особое значение. Семнадцать лет назад началось мое триумфальное восхождение на вершину богатства и величия. Меня можно назвать Наполеоном, новатором в достижении результатов любыми возможными и невозможными способами, – отстранил Луизу. – Надеюсь, мои старания не пройдут даром.
– Не пройдут, – повторила она. Ей наскучил монолог мужа. Она хотела поскорее остаться одна. Но у Ферстеля были другие намерения.
– Значит, я не напрасно тружусь над появлением наследника, – хохотнул, задрал ей подол.
У Луизы по спине пробежал холодок. Чувство омерзения, возникшее в ту злополучную ночь, напомнило о себе приступом тошноты. Когда же Ферстель попытался сорвать с нее одежду, фонтан рвотной массы вырвался наружу. Они оба испугались. Луиза закрыла лицо руками, опустилась на стул. Ферстель толкнул дверь и громко закричал:
– Все сюда, немедленно!
Слуги, заполнившие комнату госпожи, стояли с изумленными лицами. Никто, кроме Далии, не мог понять причины, заставившей хозяина позвать их сюда.
– О, Мадонна! – воскликнула Далия и выпроводила всех вон.
Она помогла Луизе снять испачканное платье, вытерла пол, проговорила с раздражением:
– Господин Ферстель ведет себя так, словно это он вынашивает ребенка, а не вы.
– Ребенка? – Луиза испугалась. – Какого ребенка? О чем ты, Далия?
– О, Мадонна! – Далия закатила глаза. – Госпожа Луиза, неужели вы ничего не замечаете, ничего не чувствуете?
– Я не понимаю тебя, Далия, – Луиза нахмурилась. – Что я должна замечать и чувствовать?
– Ваша грудь напружинилась, бедра округлились, – Далия подтолкнула ее к зеркалу. – Ну, видите теперь?
Луиза долго смотрела на свое отражение, не желая признавать того, что ее тело стало другим. Да, она заметила эти изменения, но не связала их с зарождением новой жизни. А Далия считает, что все происходящее с ней – признак беременности. Луиза побледнела.
– Далия, а мой приступ это…
– Подтверждение того, что я говорю правду, госпожа. Вы – беременны, – заявила горничная со знанием дела. – У госпожи Марлен тоже были приступы, когда она ждала ребенка.
– А где этот ребенок? – Луиза повернула голову.
Далия прикусила язык, поняв, что сболтнула лишнего.
Не стоило Луизе знать об этом. Но, вылетевшим словам не вернуться обратно. Хорошо, что она не сказала про Иссидору, у которой приступы тошноты длились полгода, а то бы госпожа Луиза совсем сникла.
– Что случилось с ребенком? – повторила свой вопрос Луиза.
– Мальчик умер, госпожа, – сказала Далия, сдавленным голосом. – Мир его праху.
– Как это произошло?
– Он родился мертвым, госпожа, – Далия отвернулась. Она не могла без слез вспоминать эту трагедию.
Ребенок мог бы жить, если бы не господин Ферстель. Незадолго до родов Марлен и Ферстель поспорили. Он не желал принимать ее сторону, рассердился и замахнулся на нее хлыстом. Она испугалась, хотела убежать, но оступилась и упала с лестницы.
– Кого будем спасать, мать или ребенка? – спросил, приехавший доктор.
– Спасайте Марлен, – сказал Ферстель и ушел.
Больше детей у них не было. А через восемь лет не стало и самой Марлен… Далия вытерла слезы, повернулась к госпоже.
– Далия, а вдруг мой приступ – это вовсе не беременность. Такое может быть? – с надеждой спросила Луиза.
– Я не знаю, госпожа. Нужно подождать, чтобы все стало ясно, – ответила Далия.
– Нужно подождать, – сказала Луиза, улеглась в кровать, свернулась калачиком, всхлипнула:
– Господи, как мне плохо…
Далия опустилась на колени, погладила Луизу по голове.
– Он не придет больше, обещаю. Я скажу, что вам нужен отдых, что вы уснули.
– Спасибо тебе, спасибо…
…Луизе приснился странный сон, словно она – Мари-Луиза, старшая дочь императора Австрии Франца I и его второй жены Марии-Терезии Бурбон – Неаполитанской, умершей при рождении двенадцатого ребенка. Смерть матери опечалила ее, сделала замкнутой, нелюдимой. Теперь ей больше нравится одиночество. Она блуждает по коридорам замка, стараясь избегать встреч с людьми. Во время одного из таких блужданий Мари-Луиза оказалась возле приоткрытой двери, за которой вели разговор ее отец и канцлер Меттерних. Она бы ни за что не стала подслушивать, если бы не назвали ее имя. Мари-Луиза замерла.
– Император Франции Наполеон Бонапарт изъявил желание взять в жены дочь Романовых или Габсбургов. Царь Александр сразу отказал этому низкорослому корсиканскому выскочке, заявив, что тот никогда не получит в жены русскую принцессу, – сказал Меттерних с усмешкой. – А это значит, что мы можем предложить корсиканцу свой товар.
– Ты хочешь, чтобы я выдал Мари-Луизу замуж за Наполеона? – спросил Франц I с долей раздражения.
– Этот брак послужит на благо Австрии, – заявил канцлер.
– Не слишком ли это жестоко по отношению к моей дочери. Она и без того много пережила. Ей было всего пятнадцать лет, когда не стало Марии-Терезии. Она видела позорное поражение Австрии и ее союзников в Аустерлице. Еще живо в ее, да и в нашей памяти победное шествие французских войск, захвативших Вену. Кроме того, Мари-Луиза люто ненавидит императора Франции. У нее есть кукла по имени Наполеон, на которой она вымещает всю свою злость. Она колотит куклу так, что мне становится страшно за бедного Наполеона, – улыбнулся. – Не думаю, что Мари-Луиза согласится на этот брак.
– Мой император, вам не нужно просить у дочери согласия. Вам нужно убедить ее в том, что по-другому поступать нельзя, – воскликнул канцлер. – Она должна выполнить вашу волю. Должна!
– Нет, Меттерних, нет, я не посмею принуждать свою девочку. Я знаю, что Мари-Луиза влюблена в брата моей нынешний жены Франческо Д’Эсте. Я хочу, чтобы она была счастлива в браке, – голос императора стал глухим. Он говорил искренне. Он не хотел, чтобы его дочь страдала. Но он прекрасно понимал, что канцлер прав, им нужно что-то делать, чтобы спасти Австрию.
– Мой император, ваша венценосная дочь рождена для спасения Австрии! Она должна с честью принять эту миссию. Подумайте, что значит счастье одной принцессы в сравнении с судьбой целой страны! – голос Меттерниха прозвучал так, что у Франца I не осталось аргументов для возражения. Он сдался.
– Ты, как всегда прав, – сказал император. – Для Мари-Луизы – это унизительный брак. Но он может приобрести иную окраску, если мы предложим принцессе выполнить особую миссию…
Мари-Луиза перестала дышать. Пауза, которую выдержал император, показалась ей такой длинной, что она чуть не сгорела от нетерпения, чуть не выдала себя. Меттерних спас Мари-Луизу, восклицанием:
– Да, Ваша милость, принцесса будет выполнять наше задание!
– Наше непростое задание, – дополнил император с улыбкой. – Мари-Луиза станет нашим помощником в борьбе с Наполеоном. Она измотает его любовными ласками, заставит забыть обо всем на свете, кроме наслаждения, сделает то, что не смогли бы сделать наши войска.
– Да, Ваше Величество, да! Более надежного оружия, чем женщина, еще никто не изобрел. Мы уничтожим этого безродного самозванца в собственной постели! – воскликнул канцлер. Оба рассмеялись.
Когда император вызвал дочь к себе, она знала, о чем пойдет разговор и дала согласие без лишних уговоров и слез. С ранних лет Мари-Луизу приучали к тому, что дочь императора должна заботиться о процветании и безопасности своей страны, ради этого она рождена на свет. В этом ее предназначение. Если обстоятельства складываются так, что дочери императора нужно принести себя в жертву, то она должна гордиться честью, выпавшей именно ей.
Мари-Луиза гордилась собой, но никому об этом не говорила. Она до ужаса боялась Наполеона, боялась неизвестности, с которой ей придется столкнуться. Немного ободрило ее то, что первая свадьба прошла заочно в Вене без жениха. Таким было требование Наполеона. В Париж Мари-Луиза въехала, как законная жена Наполеона. Выглядела она спокойной и даже счастливой. Никто не подозревал, что творится в душе юной принцессы. Она сама сравнивала свои чувства с извержением Везувия, о котором рассказывал ей Франческо Д’Эсте. Но ни о вулкане, ни о любимом Франческо Мари-Луиза предпочитала не думать, чтобы не сойти с ума. Она думала о Париже и Наполеоне, которых нужно покорить на благо Австрии.
И Париж, и Наполеон Мари-Луизу очаровали с первых же минут. Наполеон оказался милым, галантным соблазнителем с изысканными манерами. В его объятиях Мари-Луиза готова была проводить ночи и дни. Наполеон давно не испытывал такой страсти. Попав в плен к австрийской принцессе, он, всегда энергичный и деятельный, забросил все свои дела. Они ему стали не интересны. На первом месте теперь у него были любовные утехи. Несколько месяцев после свадьбы молодожены не покидали спальню. Наполеон называл Мари-Луизу своей жизнью, своей удачей, своей счастливой звездой и не сомневался в ответной любви и верности. Он был уверен, что стал еще неуязвимее с появлением в его доме Мари-Луизы и не подозревал о том, что удача от него отвернулась.
Советники предупреждали Наполеона о том, что враги набирают силы, что они готовят заговоры против Франции. Но император, веривший в свою удачу, не желал слушать их доклады. Он считал себя гениальнейшим человеком, перехитрить которого не сможет никто из ныне живущих. Он не догадывался о том, что Россия, Северная Италия, Испания и Германия извлекут уроки из своих поражений и начнут войну по своим новым правилам и сразу на всех фронтах. Одержать победу в таких условиях не смог бы никто.
Наполеон проиграл эту войну, и неудачи посыпались на него одна за другой. Единственной радостью стало рождение в 1811 году сына Наполеона И, которого он назвал Наполеон Франсуа Жозеф Шарль Бонапарт, король Римский, он же Франц, герцог Рейхштадский.
Через три года Наполеон Бонапарт отрекся от престола и был отправлен на Эльбу. Перепуганная Мари-Луиза забрала сына и сбежала в Австрию. Вена встретила свою принцессу ликованием. Австрийцы гордились Мари-Луизой и старались выразить ей свою благодарность и признательность. А французы возненавидели свою бывшую королеву, к которой прежде питали нежную привязанность. Они не смогли простить Мари-Луизе то, что она бросила Наполеона. Что не последовала за ним на Эльбу, забыла о прекрасном времени, проведенном в его объятиях. Что предала Париж, которому объяснялась в любви и присягала на верность…
…Луиза открыла глаза, пошевелилась. В комнате никого. Она одна. Далия сдержала слово. Ферстель не приходил. Луиза встала, подошла к окну. Было еще рано. Рассвет высветлял пространство неуверенными мазками. Луиза смотрела на эти всполохи и думала о странных переплетениях судеб. Казалось бы, между нею, живущей сейчас, и австрийской принцессой, жившей с 1791 по 1847 годы, не может быть ничего общего. Но получается, что общего между ними немало. Начинается оно с общего имени. Ее длинное имя Мари-Луиза Родригес специально укоротили по просьбе жениха Франца Ферстеля, который, как и Наполеон, не мог похвастаться своим знатным происхождением. Прошлое Ферстеля было настолько туманным, что родители Луизы запутались и решили принять на веру то, что им о нем рассказали.
На самом же деле, Франц родился в маленьком немецком городке в семье небогатого крестьянина. Его родители были людьми честными и очень добрыми. Своей преданностью они снискали любовь хозяина. Он выделил им небольшой кусок земли, дал свободу и позволил называть себя фермерами по фамилии Ферстель. Франц был старшим из десяти детей, рождавшихся с завидным постоянством. Он с ранних лет помогал родителям, не гнушался никакого труда, хотя верил, что судьба приготовила для него нечто большее. Лежа на циновке, он мечтал о королевском троне и молился, молился, молился… Услышав его мольбы, Фортуна сжалилась, потому что именно ее он молил о помощи. Через их городок проезжали люди, которые рассказали Францу о золотоискателях, отправляющихся на далекий континент. Он сразу же собрался в путь.
Родители не смогли отговорить сына от опасного путешествия. Он не желал отказываться от своей мечты, которая состояла в том, чтобы разбогатеть и встать на одну ступень с сильными мира сего. Несмотря на то, что Франц не получил хорошего образования, он был весьма амбициозным упрямцем. Он шел к цели, не замечая преград. Все они разбивались о его самоуверенное «я так хочу, значит будет именно так».
Он прекрасно понимал, что здесь, где всем известно его прошлое, стать великим не получится. Здесь ему постоянно будут напоминать о его корнях, которые не так глубоки, как у королевских особ. Зато там, за океаном, можно сочинить любую правдивую историю, в которую охотно поверят. Франц распрощался с родителями и забыл о них навсегда.
Перед женитьбой на Марлен, Ферстель придумал новую историю своего рождения, в которой его родители были богатыми, но разорившимися после пожара курфюрстами. Чтобы не отличаться от жителей Луизианы, он намеренно убрал все свои титулы, оставив только имя и фамилию. Отец Марлен был восхищен благородством будущего зятя и с радостью выдал за него дочь. Марлен полюбила Ферстеля с первых минут их знакомства. Было в нем что-то неуловимо мистическое, завораживающее, звериное. Именно этот зверь впоследствии вырвался наружу и убил Марлен. Но об этом Ферстель предпочитает не вспоминать.
Заключая брачный договор с Луизой, Ферстель попросил укоротить имя будущей жены и провести заочное венчание. Закон требует, чтобы Луиза прибыла в Луизиану в качестве его законной супруги. На самом же деле, Ферстель решил подстраховаться. Он опасался, что юная австриячка сбежит от него через несколько дней.
Заочное венчание Луизы Родригес и Франца Ферстеля проходило в небольшом соборе Святой Анны. Все было очень скромно, таинственно. Зато потом в Луизиане госпожу Ферстель встретили с королевскими почестями. Свадебная церемония была яркой, запоминающейся. После нее молодожены не выходили из комнаты несколько дней.
Но в отличии от Мари-Луизы Австрийской, у Луизы Родригес не было цели измотать мужа своими ласками. Мало того, ей все это не нравилось. Она не понимала, зачем вообще все это нужно и молила Бога, чтобы поскорее все домогательства Ферстеля закончились. Неизвестно, сколько бы времени продолжался их медовый месяц, если бы не лихорадка, которая избавила Луизу от мучений.
Она металась в горячке, вызванной болезнью, постоянно повторяя:
– Благодарю! Благодарю…
Слуги жалели бедную госпожу, боялись, что она потеряла рассудок. Винили во всем жуткий климат Луизианы, к которому европейцам не так-то просто привыкнуть. Ждали скорейшего выздоровления маленькой госпожи. Никому в голову не пришло, что Луиза выздоравливать не хочет. Лихорадка послана ей во спасение и продлится ровно столько, сколько нужно для усмирения плоти господина Ферстеля. Так и произошло. Страсти утихли, болезнь отступила.
Несмотря на то, что теперь Ферстель редко приходит в ее комнату, Луиза не может избавиться от чувства ненависти к этому человеку. К тому же, она боится, что ребенок станет причиной ее смерти. Этот страх парализует ее сознание, воскрешает в памяти все самое плохое. Она постоянно думает о том, что Марлен родила мертвого ребенка.
Мари-Луиза Австрийская чуть не умерла при родах. Наполеон II весил четыре с лишним килограмма. Его вытаскивали щипцами. Несколько минут он не подавал признаков жизни. Все думали, что он умер и с сожалением смотрели на мать, находящуюся в полуобморочном состоянии. Ребенок закричал в тот момент, когда она открыла глаза и спросила:
– Кого я родила?
– Сына, – ответил Наполеон. – Я люблю тебя, Мари-Луиза…
Вот и сейчас, стоя у окна, Луиза думает о том, что Ферстель вряд ли будет рядом и скажет ей с нежностью такие же слова. А, если и скажет, то она не поверит в их искренность. Не поверит…
Через пару месяцев Луиза поняла, что станет матерью и совсем сникла. А господин Ферстель обрадовался. Судьба к нему благосклонна, скоро он станет отцом. Луиза молода, полна сил, значит, ребенок родится крепким и здоровым. В том, что родится мальчик, Ферстель не сомневался. Он страстно желал появления наследника и непрестанно молил небо об этом. Ферстель окружил Луизу заботой, выполнял все ее желания, старался не выказывать свое негодование. Это ему давалось с огромным трудом. Несколько раз он чуть было не набросился на Луизу с кулаками. Остановило присутствие в доме постороннего человека, которому не прикажешь молчать, как слугам. Художник Матиас Анджалеоне расписывал потолок в одной из комнат. Ферстель сердился на медлительность мастера, торопил его, а тот пускался в рассказы о технологии письма, которую нарушать нельзя, иначе роспись не будет долговечной.
Матиас постоянно что-то подправлял в уже готовом рисунке, и этим еще сильнее раздражал заказчика. Но, когда центральная часть росписи была завершена, Ферстель понял, что сердился напрасно. Матиас написал его портрет так грамотно, что не к чему было придраться. Гордость переполнила сердце Ферстеля. Еще бы, он одет в императорскую мантию и смотрит с небес на землю, чтобы решить, кого казнить, а кого помиловать. От его воли зависит все в этом доме. Он – властелин, теперь это видно всем.
Ферстель пожал художнику руку и заплатил больше чем обещал…
Матиас
… Матиас Анджалеоне приходил в дом господина Ферстеля рано утром. Они пили чай и обсуждали детали, которые должны сегодня появиться на картине. Ферстель подписывал эскиз и уезжал, а Матиас закрывался в комнате, поднимался на леса и клал мазок за мазком на дощатый потолок. Иногда он сидел на лесах, свесив вниз ноги и смотрел на вековые платаны, на серые бороды мха, развевающиеся на ветру и думал о Луизе. За все время, что он здесь, они ни разу не встретились. Он слышал ее голос, стук каблучков, шорох длинной юбки, но все это казалось иллюзией, потому что в реальности госпожа Луиза появляться не желала.
Матиас не выдержал. Дождался, когда Ферстель уедет, пошел к ее двери, прислушался. Луиза негромко напевала. Он решительно распахнул дверь, замер. Луиза стояла к нему спиной в тонкой кружевной сорочке, расчесывала свои волнистые рыжие волосы и пела. Матиас вошел в комнату, закрыл дверь, прижался к ней спиной, выдохнул:
– Богиня…
Расческа выпала из рук Луизы.
– Уйдите, – приказала она, не поворачивая головы.
– Не уйду, – сказал Матиас. – Буду стоять здесь до тех пор, пока не получу от вас согласие на разговор со мной.
– Я приду к вам в мастерскую завтра, – сказала она, обхватив себя за плечи.
– Сегодня, – он не хотел сдаваться. Он крепко держался за ручку двери, чтобы не броситься к ней, не расцеловать ее волосы, руки, тонкую сорочку и розовые пяточки, так кокетливо выглядывающие из-под нее.
– Хорошо, Матиас, я зайду к вам сегодня, – она сдалась. Сдалась, потому что сама хотела его увидеть, но запрещала себе даже думать о юном красавце, чтобы не добавлять горечи в свое существование.
Читать бесплатно другие книги:
