Полное собрание сочинений. Том 11. Друзья из берлоги Песков Василий
Еще. Сокращено число ведомств и организаций, обладающих правом самостоятельного издания литературы.
Кое-что дала нам борьба с «толстой книгой». Для некоторых видов изданий (монографии, научные сборники, учебники и т. д.) пришлось установить предельный объем.
Резерв экономии бумаги отыскался и в недрах самого производства. Всюду, где целесообразно, мы отказались от излишеств оформления. Во всякого рода справочных изданиях стали применять более емкие, убористые шрифты. Когда эта мера только еще обсуждалась, кое-кто говорил: «Ане испортим ли людям глаза?» Опасения эти излишни. Справочник — не роман, с полки мы берем его на несколько минут. Всюду в мире справочная литература издается предельно компактной. И вот наглядный пример экономии.
Предыдущее издание Большой Советской Энциклопедии состояло из пятидесяти томов. В новом издании тот же объем информации уместился в тридцати томах.
В.: Не рассмотреть ли, Борис Иванович, еще одну статью рационального использования бумаги? Вопрос деликатный, и я никого не хотел бы обидеть, но раздаются голоса о более экономном подходе к многотомным изданиям ныне здравствующих литераторов. Я имею в виду «собрания сочинений».
Если признано необходимым рассматривать каждый случай превышения установленного объема некоторых книг, то просто грешно не видеть: формируя «собрание», иные авторы включают в него произведения и проходные, малозначительные, весьма тощие по художественным достоинствам. Не разумнее ли было бы в некоторых случаях издавать не «собрание сочинений», а «избранное», куда входило бы лучшее, что написано автором?
О.: Вопрос этот обсуждался недавно Комитетом и Союзом писателей СССР. Выработано специальное положение, которым определены высокие критерии при отборе произведений, включаемых в собрания сочинений, наиболее рациональные объемы этих изданий. И сейчас наряду с собраниями сочинений больше стало выходить однотомников и двухтомников, в которых представлено все действительно лучшее, что создано тем или иным автором. В ближайшие годы именно такому типу изданий будет отдаваться предпочтение.
В.: Теперь о том, во имя чего так настойчиво экономится бумага. По каким каналам она направляется более щедро?
О.: Наша главная забота о том, чтобы читатель мог получить все, в чем он нуждается в первую очередь. Это художественная литература и издания для детей (при приросте фондов бумаги в 15 % тиражи этих книг за минувшую пятилетку увеличились на 32,4 %), это книги классиков марксизма-ленинизма, это учебники, книги по экономике.
Остро не хватает также изданий по медицине. Большая нужда в книгах по законодательству. Наконец, нужна обширная справочная литература. Планируем выпуск энциклопедий по различным отраслям знаний. В скором времени будет издан Советский Энциклопедический Словарь. Это будет очень емкая книга, напечатанная на тонкой бумаге, — энциклопедия в одном томе. (В БСЭ помещается сто тысяч статей, а в словаре — восемьдесят тысяч.)
Тираж? Несколько миллионов экземпляров.
Это тот случай, когда мы постараемся удовлетворить всех.
В.: Все ли у нас реализуется, что издается?
О.: Практически да. Неизбежный в книгоиздательском деле «осадок» у нас сведен до 1–2 %. Это намного ниже, чем в любой другой стране.
В.: Мы с Вами забыли о важнейшем источнике пополнения бумажных фондов — макулатуре. В ГДР я видел повсюду большие красные ящики для бумаги. Выяснил: более 40 % бумаги в этой стране вновь возвращается в оборот…
О.: Да. Примерно то же самое в Японии, Англии и ФРГ, всюду, где мало лесов. Мы же со старой бумагой обходимся не всегда по-хозяйски. Между тем возврат в оборот бумаги — это не только дополнительные миллионы книг или хотя бы оберточная бумага, это и сбереженный лес. Сбором макулатуры у нас заняты учреждения «Вторсырья». Традиционно им помогают школьники. Но сложившаяся практика теперь уже недостаточна. Нужны, возможно, и «красные ящики» в городских дворах, нужна четкая служба приема макулатуры, нужны специализированные заводы по ее переработке.
В.: А каков результат эксперимента со сдачей макулатуры за книжную премию?
О.: Он проводился Госснабом при нашем активном участии. Эффект эксперимента превзошел ожидания. Надо признаться, кое-что мы даже не могли предусмотреть и пришлось на ходу поправляться. А первый итог таков: собрано 450 тысяч тонн макулатуры. Это, условно, многие миллионы книг и 13,5 тысячи гектаров сбереженного леса. Как видим, игра стоит свеч.
И самое ценное — в ней нет проигравших. Выигрывают все.
В.: Коснемся теперь того, что называется «спросом». Недавно я был свидетелем такой сцены. Через головы толпившихся у киоска веселый парень протянул продавщице книг деньги: «На всю десятку!» Можно посмеяться, но больше тут грустного, чем смешного. Книгу нередко покупают не для того, чтобы, придя домой, впиться в нее глазами. Книгу покупают для того, чтобы только ее иметь. Сколько нетронутых, как говорили в старину, неразрезанных книг оседает на полках лишь из-за моды, из-за престижа — «вот, посмотрите, библиотека», мертвый, нетронутый, чистенький склад. Мы всегда радовались: люди заводят домашнюю библиотеку. Не пришла ли пора бороться с домашними библиотеками?
О.: Конечно, библиотека библиотеке рознь.
Деловая литература, три-четыре десятка любимых книг — это одно дело. Другое дело — алчное собирательство, когда к книгам не прикасаются, а держат в доме наравне с фарфоровыми сервизами, которые не подаются на стол. Это уже бедствие. Представьте себе фантастическую картину: завод выпускает, например, тракторы, их покупают, но на пашню не шлют, а ставят рядком в удобное, чистое помещение. Нелепость! А с книгой происходит нечто похожее.
Между тем книга, так же как трактор, должна работать. Книгу должны читать, в этом ее назначение. Собиратели книг — библиофилы, существующие, кстати, столь же давно, как и сама книга, — ущерба главному ее назначению не наносили, наоборот, взыскательным вкусом они способствовали повышению издательской культуры. Сегодня же «массовый собиратель» буквально опустошает книжный рынок. Полностью удовлетворить этот огромный спрос — задача непосильная: в самом деле не хватит леса и никакой самый совершенный печатный станок не поспеет за накопительством. Тут есть проблема. Но рациональное использование книжных богатств касается не какого-то одного ведомства. Это наша общая и важнейшая нравственная проблема.
В.: Совершенно с Вами согласен, Борис Иванович, но, возможно, и у самого Комитета есть какие-то рычаги, регулирующие создавшееся положение?
О.: Наша задача сейчас-содействовать повышению роли и значения общественных книжных фондов. Иначе говоря, создать условия, чтобы возможно большее число людей пользовались публичными библиотеками. Для пополнения библиотек новинками сейчас практикуется издание так называемых «Библиотечных серий».
В продажу эти книги не поступают, только в библиотеки.
Чтобы как-то тронуть с места осевшие без движения книги, расширяется сеть букинистических магазинов, значительно повышены закупочные цены на книги, вышедшие десять лет назад и ранее.
Думаю, и форма отдельных изданий будет способствовать тому, чтобы книги читались, а не задерживались на полках. Сейчас начат выпуск большими тиражами на дешевой бумаге и в мягкой обложке произведений отечественной и зарубежной классики, популярных книг советских авторов. Учитывая, что люди теперь подвижны — читают в поезде, в самолете, в трамвае, в метро, — будем больше издавать книг карманного формата. Вот, посмотрите, у меня на столе некоторые из них: стихи Роберта Бернса, тираж — пятьсот тысяч; Тургенев «Записки охотника», тираж — один миллион; М. Твен — семьсот пятьдесят тысяч…
В.: Борис Иванович, в издательской практике у нас и за рубежом получили распространение различные серии книг. Их много. Какие из них наиболее удачны, с Вашей точки зрения?
О.: Василий Михайлович, а можно и мне спросить? Что лично Вам нравится в этом смысле?
В.: Знатоком книжного дела, Борис Иванович, я себя не считаю. Могу сказать лишь то, что вот сейчас сразу пришло на ум. Мне кажется, лучшее наше издание книги за книгой осуществляет «Молодая гвардия». Я имею в виду серию «Жизнь замечательных людей».
Это издание выдержало длительную проверку временем и, по-моему, никогда не иссякнет, потому что пример яркой и хорошо прожитой человеком жизни — лучшее средство воспитания молодежи. Чего бы я пожелал, так это увеличения тиража этих книг.
О.: Согласен с Вами. И, в свою очередь, хотел бы обратить внимание на издание, уникальное не только в нашей стране, но не имеющее себе равных и в мировой практике. В этом году выходят последние из двухсот томов «Библиотеки всемирной литературы». Лучшее, что написано во все времена и у всех народов, вошло в эту серию. И это не элитарное издание. Когда, бывая за рубежом, говоришь, что тираж серии 300 тысяч, не сразу верят. 60 миллионов объемистых книг — таков общий итог начатого десять лет назад и успешно завершаемого издания.
В.: Следует ли ожидать столь же значительного издательского предприятия в ближайшее время?
О.: Да. Сразу же начинается новая серия «Библиотека классики». В нее также войдут лучшие произведения мировой литературы. Но это издание подписным не будет. Для каждой книги тираж будет определяться особо — от нескольких сотен тысяч до одного-двух миллионов экземпляров.
В.: В наш век все учитывается. Кого в мире чаще всего издают и читают?
О.: По данным ЮНЕСКО, на первом месте произведения Ленина, потом идут книги Шекспира, Толстого, Жюля Верна… Случайности в этом нет. Людей глубоко волнуют проблемы социального мироустройства, они стремятся к познанию глубин человеческой натуры, хотят мечтать и предвидеть.
В.: Общеизвестно: печатный станок — механизм равнодушный. Он может размножить и повесть о нежной любви героев Шекспира, и заснятое на высокого качества пленку «Кодак» скотское поведение человеческих особей. Книга — светоч, но книга может содержать под обложкой и яд…
О.: Да, и в самом деле, печатный станок бесстрастен. Он сеет добро, но может вершить и зло. Мы — на стороне добра. Задача наших издателей — просвещать и воспитывать, открывать человеку богатство и красоту жизни, утверждать идеалы Революции. В нынешнем сложном мире эти ценности очень важны, и советская книга является их надежным проводником. «Мы открыты для всего правдивого и честного… — говорил Леонид Ильич Брежнев. — Но наши двери будут всегда закрыты для изданий, пропагандирующих войну, насилие, расизм, человеконенавистничество».
В.: О книжном обмене, о том, что мы покупаем и издаем и что на Западе покупают и издают наше…
О.: Если совсем коротко, то так: мы ни у кого не в долгу. В нынешней обстановке мы, поверьте, хорошо изучили два этих встречных течения, и должен сказать: при любых разговорах с западными партнерами чувствуем себя уверенно, наши же оппоненты, познакомившись с фактами, притихают. А факты таковы: за годы Советской власти книг авторов любой зарубежной страны у нас издано в несколько раз больше, чем наших книг в той же стране.
О позитивных сдвигах последних лет… Наша книга за рубежом находит все возрастающий спрос. Вот цифры торговли. За минувшие пять лет книг продано в два с лишним раза больше, чем за предыдущее пятилетие. Мы на своем рынке тоже расширяем место для зарубежной книги. Растет сеть специализированных магазинов, где можно купить издания социалистических стран. В Москве, помимо магазина на улице Веснина, где и раньше продавались книги из капиталистических стран, планируется открыть новые отделы для продажи западной литературы. Только что такой отдел начал работать в Доме книги на проспекте Калинина.
Уместно сказать и о росте совместных изданий с зарубежными фирмами, о наших покупках прав на издания и о встречных покупках.
На хороших, укрепляющих дело мира началах мы готовы сотрудничать со всем книжным миром.
В.: Борис Иванович, пока мы беседуем, в который раз уже в этой комнате от Ваших сотрудников слышу слово «ярмарка»…
О.: Да, хлопот сейчас много, и с каждым днем они нарастают. Организуется громадное дело, для нас, книжников, оно подобно Олимпиаде.
Москва впервые является местом международной выставки-ярмарки. Участвуют более шестидесяти стран, полторы тысячи издательских фирм. На территории ВДНХ выставке-ярмарке отведены два вместительных павильона.
Задачи у этого форума книги — содействовать культурному сотрудничеству, популяризировать лучшие издания, способствующие укреплению мира и доверия между народами. Но выставка-ярмарка станет, конечно, и местом купли-продажи. Будут заключаться оптовые сделки на покупку и перевод книг. Мы тоже надеемся и купить, и продать.
Девиз выставки-ярмарки — «Книга на службе мира и прогресса». Всем, кто руководствуется этим девизом, прибывая в Москву, мы говорим: «Добро пожаловать!»
Выставка-ярмарка будет работать с 6 по 14 сентября. Вас, Василий Михайлович, я приглашаю в качестве почетного гостя и эксперта по книгам, связанным с биологией и охраной природы: нам надо возможно точнее выбрать, что стоит переводить.
В.: Спасибо, Борис Иванович. Это и почетно, и приятно. Но я надеюсь, Вы не истолкуете как черную неблагодарность такой вопрос: не пора ли нам подумать об учреждении специализированного издательства «Природа»? Вам ведь известно, как нужны и каким спросом, отнюдь не для «отягощения полок», пользуются книги о животном и растительном мире, об охране природы. К этому разговору, я думаю, нас обязывает и статья об охране природы в проекте Конституции. Эту статью, я заметил, люди приняли с каким-то особым удовлетворением и надеждой.
О.: Буду с Вами совершенно откровенен. Издательство нужное, важное. Но, пока мы находимся в стесненном положении с бумагой, учреждать его вряд ли разумно. Давайте немного подождем. Пока же в наших издательствах «Мысль», «Прогресс», «Колос», «Московский рабочий», в республиканских и краевых издательствах — всюду, где целесообразно, книги о природе мы издаем. И впредь будем об этом особо заботиться.
В.: Спасибо. И в заключение я прошу Вас сказать что сами найдете нужным для читателей нашей газеты. Это народ, Вы знаете, молодой и, конечно, самый читающий…
О.: Да, молодость хороша еще и тем, что есть время читать…
Я сказал бы в заключение, что молодой читатель у нас — самый привилегированный читатель. Когда верстаются планы изданий, мы стремимся всюду где можно прибавить детям и юношеству, хорошо понимая: что прочитано в этом возрасте, то нередко и составляет главный багаж человека. Более половины всех запасов бумаги идет у нас на книги для детей и юношества. И система издательств построена таким образом, что книга, как верный спутник, ведет человека в жизнь: издательство «Малыш», потом «Детская литература», потом «Молодая гвардия» — это все для растущего человека.
Самые большие тиражи у нас — у детских и юношеских книг. Самая нарядная энциклопедия — детская. Она выходит уже третий раз тиражом более полумиллиона экземпляров. Когда я вижу на столе очередной том, готовый к выходу в свет, при всей занятости обязательно его листаю и радуюсь: мы росли — такого не было. В производстве такие книжки недешево стоят. Но уместно тут будет сказать: проект Конституции предусматривает вовсе бесплатную выдачу учебников в школах.
Книг для молодежи издается много и будет издаваться еще больше. Читайте, дорогие друзья! Помните, иная вовремя прочитанная книга определяет судьбу человека.
В.: А в Вашей жизни такую книгу можно припомнить?
Стукалин: Одну, пожалуй, едва ли. Но всегда с благодарностью вспоминаю отца, который в кочевой жизни нашей семьи не считал за помеху возить со стройки на стройку сундучок с книгами. У керосиновой лампы я и прочел содержимое сундучка. Это были прекрасные книги: Джек Лондон, Чехов, Фенимор Купер, Толстой. Издано все это было на газетной бумаге, потрепано и зачитано почти до лохмотьев. Но именно этим книгам я благодарен как лучшим учителям. И очень желаю каждому встретить таких же учителей.
Песков: Спасибо, Борис Иванович.
25 августа 1977 г.
Лебяжьи острова
Если б не птицы, пять этих крошечных островков никто бы не знал. На картах в северо-западной части Крыма их метят еле заметными точками. Все пять можно пройти за час. Достоинство этого закоулка природы — покой, недоступность для зверя. И эта особенность островов давно замечена птицами. Тут они отдыхают во время дальних пролетов. А для цапель, чаек и уток лоскутки суши стали родильным домом.
Вопреки названию островов лебеди тут не гнездятся. Но летом их можно видеть поблизости: в тихий и мелководный залив Черноморья лебеди прилетают на линьку.
* * *
Приближение лодки рождает панику. Все, кто может взлететь, взлетают. Над нашими головами вертится пестрый зонтик из птиц — цапли, бакланы, чайки, покинув гнезда, с оглушительным криком вьются над островом.
Внизу у гнездовий тоже переполох. Похожие на монахов бакланчики покидают свой городок на песке и без оглядки семенят в воду.
В колонии крупных чаек птенцы-подростки укрылись в дебрях морской капусты, и надо идти осторожно, иначе наступишь на беглецов. Иные из них прячут под куст лишь голову.
Центром здешнего общежития является поселение цапель. Поразительное зрелище: шаг — и гнездо, шаг — и гнездо. Камыши нашпигованы гнездами. И это не домик, с кулак, какой-нибудь маленькой птички, это громоздкое сооружение, которое видишь обычно вверху на дереве. Тут же деревьев нет, и цапли селятся на земле.
1200 гнезд! Одно к одному. На вершине этих башен из веток и тростника — два-три птенца (бывает и до семи) — рыбьи глаза, клюв долотцом, поджатые длинные ноги, зеленого цвета тело покрыто пенечками будущих перьев и редким пухом.
Где-нибудь на равнинной реке, спугнув цаплю, долго провожают ее глазами. Интересная, крупная и не такая уж частая птица. Тут же видишь одновременно целое государство цапель. Кормиться птицы летают на сушу.
У пресной воды рисовых чеков цапля часами может стоять неподвижно, ожидая, когда лягушка или рыбешка окажутся на расстоянии удара клювом. Терпеливо дежурят цапли и у норы суслика. С добычей, сложив шею наподобие буквы S, неторопливо, но споро махая крыльями, цапли спешат к своим малышам.
В сложном сообществе птиц серые цапли защищают своим присутствием тех, кто слабее. Под их прикрытием тут поселились большие и малые белые цапли, пугливые темные каравайки.
…Продвигаясь по острову, видим, как сзади тревога стихает. Вернулись на гнезда бакланы, вернулся на сушу дружный «колхоз» нарядных черноголовых чаек. Опускаются в тростники цапли, серые и снежно-белые шеи частоколом торчат среди зелени. В бинокль хорошо виден настороженный взгляд рыбьих глаз.
А остров рядом пуст совершенно — ни крика, ни взмахов крыльев. Из похожего на зеленые волосы ситника поднялась пара уток. И это все.
Остров необитаем. Но почему? Мои спутники, крымские орнитологи, этого вопроса ждали. Оказалось, по замерзшему морю на острова приходят иногда лисы. По льду же они и уходят. Но в этом году одна зазевалась, лед сломало и унесло. Лисе-робинзону пришлось копать нору.
Тут же, на острове, у нее появились лисята. Догадались об этом поздно, когда увидели: обычно самый шумливый остров молчит. Облавой настигли восемь лисят. С девятым, схватив его в зубы, мать незаметно, вплавь, переправилась на другой остров. Однако там ее сразу же выдали птицы. Лису поймали. Но остров, где она выводила лисят, в этом году оказался без жизни.
И тут уместно сказать о главной опасности, какая грозит обычно колониальным птицам.
Они выживают лишь там, где их не тревожат: на скалах у моря, на высоких деревьях, на маленьких островах. Разные виды птиц могут жить в колониях по соседству — сложный механизм отработанных отношений всех тут мирит и всем дает выжить. Но этому хрупкому, напряженному равновесию нужен покой. В присутствии лисицы, оказавшейся пленницей острова, птицы не загнездились. Но и там, куда она перебралась с лисенком в зубах, жизнь была бы обречена. И вовсе не потому, что лисе ежедневно надо кормиться — пищевую дань большая колония птиц могла бы платить без большого ущерба, — необычно плотную жизнь родильного дома убило бы беспокойство.
И не лиса (редкий случай!), а человек в наши дни чаще всего несет беспокойство в природу.
Наше появление на островах птиц всполошило. Но ученые заповедника хорошо знают, где пройти и какое время можно остаться у гнезд. А представим, тут появился бы любознательный безответственный ротозей — за пятнадцать — двадцать минут беспокойства птенцы без родителей могут погибнуть от солнца, в ненастье от холода, могут покинуть гнезда, но самое главное, беспокойство ломает хрупкий и напряженный механизм общежития. Родители, плотным зонтом кружащие над гнездовьем, наконец устают и отлетают в сторону отдохнуть. А этого только и ждут соседи — крупные чайки-хохотуньи. Паника сообщает им хищный азарт. Всеядные, не щадящие даже птенцов в своих поселениях, у соседей при панике они учиняют полный разгром. Час беспокойства в этих колониях птиц подобен землетрясению — девяносто пять (!) процентов птенцов может погибнуть. Вот почему в период гнездовий посещать острова строжайше запрещено. Безусловно, «табу» для всех! Только ученые могут сюда заглянуть ненадолго.
* * *
Среди всякого рода загадок островной жизни одна особенно интересна. Вместе с цаплями, куликами и чайками тут обитает несколько видов уток. Одна из них — красивая и большая пеганка (пегая утка) взлетела почти из-под ног. Я впервые увидел: эти утки на яйцах сидят в глубоких норах.
— Откуда ж тут норы?
— Кролики накопали…
— А кролики как появились?
— Специально пустили — норы копать…
Шутка? Но темной окраски мелкие кролики в самом деле несколько раз попадались. Оказалось, не шутка. Оказалось, утки-пеганки селятся в норах, избирая нередко для этого норы лисиц.
— И всего интересней — нору не старую, а жилую!
— В одном месте лиса и утка?!
Егерь Петр Антонович Демьяненко побожился, что видел эту картину сам, а ученые подтвердили: «Все так и есть».
Как уживаются утка с лисою, можно только гадать. Что касается кроликов, то их в самом деле пустили на остров. Опасались сначала: сожрут всю морскую капусту и оголят сушу. Но этого не случилось. Хищные чайки нашли молодую крольчатину вкусной, не дают грызунам чрезмерно плодиться. Три сотни зверьков прилежно копают норы, а утки-пеганки столь же прилежно селятся в этих норах.
Интересна эволюция кроликов. Это были большие домашние серые великаны.
Естественный отбор очень скоро вернул изнеженных людьми грызунов к дикой исходной форме — теперь они небольшие, темной окраски, осторожные, резвые. В генетическом механизме домашних животных природа хранила дикую форму зверька и об ратным отбором удивительно быстро к ней и вернулась.
* * *
Вот такие они, острова, лоскутки суши у крымского побережья. Мне сказали: с самолета, идущего на Москву, их можно увидеть.
Я прижался к иллюминатору носом, наблюдая, как проплывает степная равнина, как появляется в дымке море, и увидел пять островков почти такими, как и на карте, — крупинки суши среди воды. Птичья память надежно хранит это место. Из дальних краев собираются птицы в убежище, чтобы продолжить жизнь.
Фото В. Пескова и из архива автора.
2 сентября 1977 г.
Фотография путешествует
600 цветных снимков из США полгода экспонировались в шести городах СССР. Выставку видело полтора миллиона людей.
* * *
Пуля пробила яблоко, и фотовспышка этот момент, длящийся три миллионные доли секунды, остановила.
Разглядывая фотографию, вспоминаешь забавный рисунок прошлого века «Купец перед фотографом».
Художник потешался и над купцом, и над фотографией. Человеку в то время пудрили мелом лицо, и десять минут он должен был терпеливо сидеть, упираясь затылком в деревянную вилку, помогавшую сохранить неподвижность.
И вот теперь миллионные доли секунды…
Снимок взят с выставки «Фотография в США», уже полгода путешествующей по Советскому Союзу и развернутой теперь в Москве. Выставка интересная, и устроителей можно поздравить с успехом: полтора миллиона посетителей — это хороший итог.
Выбор темы для выставки не случаен. Американца трудно представить без фотокамеры.
Если о норвежцах говорят, что они рождаются с лыжами на ногах, то американцы, несомненно, являются в эту жизнь с фотокамерой и не расстаются с ней до последнего часа: старушка-фотограф — явление повсеместное. Страсть фотосъемок нередко заходит так далеко, что известен, например, случай: молодая мамаша, рожая, несмотря на все муки, не выпускала из рук фотокамеру — запечатлела появление на свет своего малыша…
Фотографию изобрели не в Америке, но именно в этой стране предприимчивых изобретателей она всячески совершенствовалась и дошла до предела доступности, которую рекламируют так: «Нажмите на кнопку. Остальное мы за вас сделаем». Так коммерция заставила «нажимать кнопку» массу фотолюбителей.
Но в Америке работают и сто тысяч профессиональных фотографов. Часть из них — журналисты, львиная доля работают на рекламу, кое-кто промышляет на поприще порнографии, не обходится без фотографов и наука. И есть считаное число людей, которых кормит художественная фотография.
Эта выставка не могла показать все стороны «фотожизни» Америки, но самое характерное все же на ней представлено. Больше всего задерживают внимание снимки раздела, где фотография представлена как исследователь.
Снимок — пуля в яблоко; красноватая сыпь звездных галактик; человек на Луне; Земля-шар взглядом со стороны; снимок Сатурна и снимок головы насекомого, увеличенный в тысячу раз, — это все нельзя разглядывать без волнения.
Много людей привлекает, однако, и фотографический ширпотреб в образе очень распространенной в Америке камеры «Поляроид» — щелчок, и тут же снимавший достанет из ящичка твой портрет. Сколько-нибудь искушенный фотограф с улыбкой смотрит на эту игрушку для взрослых, освобождающую человека думать при съемке — «только нажмите кнопку».
И отнюдь не «Поляроидом» сняты шестьсот хороших цветных фотографий, привезенных на выставку. Это удачи любителей и результат кропотливого поиска профессионалов. У любителей всего понемногу: бытовые сценки, спорт, животные, натюрморты, пейзажи и человеческие лица — все схвачено в момент высшей их выразительности. Эти зерна удач из миллионов рядовых снимков отсеяны фирмой «Кодак», проводящей конкурс среди покупателей своей продукции. Улыбка удачи — таков девиз любительских снимков.
Но есть на стендах и снимки прославленных мастеров. Тут все не навалом — две-три работы, но ярких, заметных. Класс мастерства американских фотографов хорошо известен. Журнал «Лайф» некоторых из них поднял до уровня национальных знаменитостей. В беседах фотографы признаются: «С закрытием «Лайфа» мы полагали, что век фотографии в нашей стране миновал». Но это была ошибка. Фотография жива, развивается, новейшая техника открывает ей много новых возможностей.
Поиск возможностей — это, пожалуй, главное, чем отмечены снимки большинства мастеров.
Не все на выставке может понравиться, не все отмечено вкусом. Но в творческом поиске мастерам отказать невозможно. Иногда, правда, чувствуешь: увлечение электроникой, лазерным светом и другими новинками техники превращается в самоцель. Съемка, усложненная до предела, выглядит той самой горой, у которой рождается мышь.
Замечаешь также тенденцию нового подражания живописи. Черно-белая фотография этой болезнью страдала долго, но счастливо от нее излечилась. Теперь живописи (абстрактной) подражать начинает цветная фотография — все то же чередование цветовых пятен, одна лишь разница: рождено это все в химическом полумраке лабораторий. Возможно, и есть на этом пути какие-нибудь удачи, но слишком уж велико поле для ложной многозначительности, претенциозности и голой моды… Размышления эти вызывает не столько сама экспозиция, сколько литература, с какой знакомишься в библиотеке выставки.
Кроме самих фотографий, на выставке сравнительно много и фототехники. Но на главный вопрос — чем сделано большинство показанных снимков? — ответа нет. Фотокамер для мало-мальски серьезного фотографа Америка не производит, предпочитая покупать их в Японии.
«Наша продукция была бы в два-три раза дороже японской», — объяснила мне девушка-гид.
Выставку обслуживают двадцать три гида — энергичных, любезных, хорошо говорящих по-русски. Чувствуется: за время работы на выставке они узнали кое-что и о фотографии. Впрочем, есть в павильоне и фотограф-специалист. В случае сложных вопросов он всегда наготове.
Говорил я также с директором выставки Фрэнком Урсино. Выглядел он довольно усталым. «С марта месяца путешествуем: Киев, Тбилиси, Алма-Ата, Уфа, Новосибирск…»
Успехом выставки Фрэнк доволен. «Мы тут сделали все, что могли. И посетители были любознательны, доброжелательны. Теплоту их внимания мы ощущали все время. Это то, что надо для взаимного понимания». К этим словам можно только присоединиться.
В конце августа в Советском Союзе побывала делегация американских фотографов-профессионалов. В Доме дружбы и в Союзе журналистов СССР состоялись встречи, на которых в дружеской обстановке обсуждались пути фотографии в журналистике.
Фотография Гарольда Эджертона из архива В. Пескова.
3 сентября 1977 г.
Пеликаны поселяются в Лондоне
(Окно в природу)
Церемония была трогательной и немного забавной. На столе стоял пеликан, а серьезные люди говорили речи в честь пеликана. По-русски говорил заместитель министра сельского хозяйства Борис Рунов, по-английски — посол Великобритании в Москве сэр Говард Смит.
На территории зоопарка передавался подарок для Лондона — два розовых пеликана.
Традиция дарить диковинных животных существует давно. Следуя этой традиции и зная, как любят в Англии птиц, русский посол царя Алексея Михайловича привез англичанам подарок: несколько пеликанов. И, видимо, очень угодил и лондонцам, и королю Чальзу II — пеликанов поместили в лучшем городском парке, и они, давая потомство, жили там триста лет.
Постепенно, однако, род пеликанов иссяк, и англичане попросили подарить им парочку новых птиц.
Просьба была уважена. Этим летом биолог Герман Русанов на прикаспийских озерах отыскал гнезда и взял из них крепких здоровых птенцов. И вот на столе стоит уже сильная и красивая птица. Она полна достоинства, уважения к себе и совсем равнодушна к международному этикету: и послу, и заместителю министра пришлось поберечься ее массивного клюва…
Розовые пеликаны становятся редкими птицами. У нас в Прикаспии они уже не гнездятся в прежнем количестве, и надо было немало полазить, чтобы их разыскать.
Как долго живут пеликаны в природе, не ясно. Но в лондонском парке одна из птиц «посольского дара» жила пятьдесят с лишним лет. Пеликаны — преданные супруги. Заключенный однажды брачный союз навсегда сохраняется.
Род пеликанов в лондонском парке прекратился со смертью по старости птиц Полли и Питера. Сэр Говард Смит сказал, что эти же имена, скорее всего, получат и новоселы…
Вчера нам сообщили: пеликаны благополучно прибыли в Лондон и поселились в городском парке.
Фото автора. 7 сентября 1977 г.
Земля и небо
(Окно в природу)
На теплом бугре мы садимся перекусить и смотрим, как поднимаются самолеты.
Слышим сначала нарастающий гром, и сразу, едва успеешь повести головой, серебристая тяжесть проносится над бугром. Успеваешь все же заметить: у иных самолетов от бега по полосе продолжают крутиться колеса. И вот колеса уже не нужны, колеса — помеха, колеса самолет спрятал…
А если глядеть в это время на землю, видно, как упругий, осязаемый кожей грохот шевелит бурьяны, пригибает слюдяные крылышки стрекозы, с куста дикой груши срывает сизовато-красные листья, заставляет умолкнуть кузнечика.
По невидимой горке самолет забирается вверх. Представляя себя сидящим в кресле возле оконца улетающей птицы, пруд у леска видишь маленьким синим блюдцем, коров — мелькнувшими россыпью мелких козявок. А сами козявки, стрекозы, лягушки в пруду, кузнечик со своей погремушкой для летящего существует в памяти лишь потому, что он ходил по земле, валялся в травах, наклонялся к прозрачной толще воды… Проводив глазами затихающий самолет, с радостью видишь: весь этот мир сегодня с тобой.
Ползет по ботинку красная пуговка божьей коровки. В малиновой кисти татарника задремал, едва шевелится мохнатый шмель.
Комары-толкунцы маленьким государством висят над прогретой солнцем тропинкой. Кусты черемухи над оврагом шевелятся от множества птиц: цоканье, шорох в опавших листьях.
Коза с белой апостольской бородой удивленно взирает на заросли: что-то там происходит?
А там собрались пообедать дрозды и так увлеклись, что подпустили человека вплотную. С криком, роняя черные ягоды, птицы взлетают, заполняя собою полнеба.
Под пологом леса в укромном месте — гриб на сучке: то ли кто-то озорничал, то ли белка готовит запасы. Кротовые горки рыхлой земли на поляне… Разрытый зелеными дятлами муравейник… Канюк пролетел по своим серьезным делам в сопровождении взбудораженной стайки маленьких птиц.
Направление определяешь по звуку. Взлетная полоса где-то уже далеко сзади. Пробираясь сквозь заросли, ожидаешь увидеть знакомое поле. И оно начинает светиться между деревьями…
В деревне копают картошку. Пахнет дымом сожженной ботвы, яблоками, пылью, поднятой мотоциклом. В крайнем дворе настежь открыто окно кладовки. В корзине на подоконнике — лук.
Связки лука желтеют и во дворе на шестах вперемежку с пучками высохшей мяты и зверобоя…
Кружка холодной воды. Разговор с хозяином о погоде, о том, что день-то «вона как поубавился». И снова тропинка лесом. Поляны, изрытые кабанами, стожки погожего сена, мосток-бревно через ключ, буйство крапивы и лебеды на месте снесенной избы лесника. Неслышный низкий полет совы…
На дороге два грибника ожидают автобус.
Солнце зашло, и уже различаются звезды.
Высоко пролетающий самолет метит небо красными точками вспышек… Пять часов хождения по лесу, километров пятнадцать дороги.
Самолет, у которого от разбега на взлете крутились колеса, успел теперь долететь до Ташкента или даже и до Иркутска. И оттуда, издалека, к Москве долетели, снижаются самолеты. По красному полю зари они скользят и тихо ныряют в вечерний лес.
Представляешь идущих от самолета людей.
После гула моторов какой надежной и древней кажется песня сверчка, как сладко пахнет полынь у бетонки и как приветливо светятся окна… Во всяком полете самый хороший момент — вновь опуститься на землю, почувствовать ее подошвами ног.
Фото автора. 18 сентября 1977 г.
Наш праздник
Пробегите глазами колонку значительных дат. Открытие новых земель, рождение великих людей, войны, проникновение в тайны природы, полет в неземное пространство… Взвешивая, что в истории всего сильнее повлияло на судьбы людей, мы неизменно будем возвращаться к дате, образованной четырьмя цифрами — 1917.
Важнейшему событию на земле суждено было свершиться осенью, но ветер, дувший с Невы, в календаре человеческом был ветром весенним. И это чувство весны все мы испытываем каждую осень, когда под ногами шуршат опавшие листья или даже падает первый снег и когда главным повсюду становится красный цвет.
Вот в доме напротив дед с внуком прилаживают над дверью красный флажок. В азбуке жизни этот лоскут материи означает и праздник, и начало многих вопросов о человеческом бытии, интерес ко всему, что начиналось под красным флагом.
В красное полотно оделось и главное место нашего праздника — Красная площадь. Шуршаньем знамен и шагов, моторным и гусеничным грохотом, сиянием красок и звоном музыки в шестидесятый раз пройдет завтра по главной площади главный наш праздник — именины Отечества. В шестидесятый раз… Уже только по книгам, по фотографиям, по мерцающей кинохронике мы можем судить, какими были истоки этого торжества.
На столе у меня несколько сот фотоснимков — праздник на Красной площади в разные годы. Разглядывая их, видишь течение времени, видишь, как разливалась и набирала силу из родников, очищенных Октябрем, река нашей жизни.
Богатство духа несли на площадь первые демонстранты. Все остальное было до крайности бедным. Одежда, снаряжение воинства, символы хозяйственной жизни — все выражало нужду величайшую. Один из участников демонстрации тех лет вспоминает, как будущим командирам к годовщине Октября выдали новые летние рубахи. В этой обновке молодые ребята пошли на парад. Погода была холодная. По дороге на Красную площадь курсанты замерзли до посинения, но шинели решили не надевать.
Шли с гордостью в новых рубахах. С гордостью на параде 1919 года показали единственный отбитый у деникинцев танк. …Легко нам сейчас вынуть из кипы снимков и положить рядом с этим занятным, во Франции клепанным танком фотоснимки недавних парадов. Ракетная техника, войско в броне… Какими далекими кажутся годы, когда республику защищали те парни в рубахах, и как много всего с тех пор пережито, добыто, открыто, утверждено.
Снимок за снимком. Каждый праздник — приметы нового в жизни, приметы роста и возмужания. По надписям на полотнищах чувствуешь время, чувствуешь, как и за что боролась страна. «Не дадимся! Выстоим! Победим!» — это был год, когда революцию интервенты надеялись задушить в колыбели. И вот тот же лозунг, но звучит уже по-иному: «Не сдались!
Выстояли! Победили!» А позже на транспарантах — знакомые символы набирающей силы жизни. «Даешь советский мотор!», «Пятилетку — в четыре года!.» Днепрогэс, Магнитка, Чкалов, целина, Гагарин — сколько всего вместили эти простые слова, рожденные в буднях и звучавшие тут, на празднике!
Два снимка хочется рассмотреть особо. На первом мы видим Красную площадь 7 ноября 1918 года. В первый раз страна праздновала Октябрьскую победу. Люди в кепках, папахах, фуражках, шляпах, с бантами на шинелях и куртках. Трибуна, сколоченная из досок и обтянутая красной материей. Деревянная лестница на трибуну. Микрофонов и усилителей звука тогда еще не было. Обычный человеческий голос звучал над площадью. И его слышали!
1-я годовщина Октября. На трибуне В. И. Ленин.
Радость великой победы звучала на первом празднике. Но солнце обновления жизни еще только-только всходило. Первое торжество состоялось при свете зари.
Предстояло много боев, много труда, много жертв надо было еще принести, чтобы день 7 ноября утвердился праздником навсегда.
В первую годовщину революции на Красной площади прошло народное войско. По снимкам видно: шли пехотинцы, пулеметчики, конники, легкая и тяжелая артиллерия. Кружились над площадью самолеты. С них в ряды демонстрантов летели листовки. Так рождалась традиция главного нашего праздника. Ленин придавал большое значение этому торжеству и радовался, наблюдая, как оно проходило. Надежда Константиновна Крупская, вспоминая позже пройденный Лениным путь, говорила, что Октябрьские дни первой годовщины Советской власти были счастливейшими днями в жизни Владимира Ильича.
Страна готовится к обороне.
И еще один снимок. Его отделяют от первого двадцать три года.
Красная площадь, много раз расцветавшая красками торжества, в этот день до предела строга. 1941 год. Враг у порога Москвы. Он не думал, что этот традиционный парад мог у нас состояться. Он надеялся сам победителем прогреметь сапогами по Красной площади. В Берлине по снимкам площадь была размечена так, чтобы солдаты вермахта могли колоннами образовать на брусчатке гигантскую свастику. Операторы немецкой кинокомпании «Уфа» прикидывали, с какой из башен Кремля они снимут победное построение. Уже везли в Москву заранее приготовленный мрамор для монумента победителям, везли запасы железных крестов — награждать отличившихся, прикидывали, какие знамена пронести у Кремлевской стены. Близкой казалась победа для наших врагов. Смертельной была опасность для нашей столицы. В ней самой мало кто думал, что праздничное торжество на Красной площади состоится. Но оно состоялось.
Парад 41-го года.
Выпавший ночью снег сединами лежал на зубцах Кремлевской стены, на елях у Мавзолея, на темной брусчатке. В назначенный час военный парад начался. Все было иначе, чем в прежние годы. Припорошенные снегом войска проходили в полном боевом снаряжении и прямо с площади двигались к фронту на боевые позиции. Суровым и величавым было это шествие у Кремля. Все, кто помнит войну, говорят, что парад по силе воздействия на людей был равен известиям о победах в крупнейших сражениях… В музее у Красной площади грудой лежат сейчас потускневшие фашистские ордена. Мрамор, который везли фашисты — увековечить падение Москвы, пошел на облицовку московских домов. Знамена были брошены к Мавзолею в 1945 году.
Парад в ноябре 41-го года был единственным на Красной площади во время войны. Парад Победы, состоявшийся здесь, вернул традиции наших праздников, и по-прежнему каждую осень мы чувствуем здесь дуновение ветра, рожденного Октябрем.
Радость праздника.
Нам дорог наш праздник, одетый в красное. На нем мы видим, как вырастает страна, видим, чем стали богаче, на празднике видим мы силу, способную нас защитить, на нем вспоминаем былое и смотрим в грядущее. Наш праздник — это мгновение времени, начавшего бег с отметки 1917 год.
Фото из архива В. Пескова. 6 ноября 1977 г.
Моряк в седле
«Мир его очень велик — Море и Суша» — так кончался рассказ о капитане Захарове («Комсомольская правда», 22 августа 1976 года). Капитан говорил: «Многие, я в том числе, избрали море своей судьбой. Но если человек скажет, что высшее счастье — всегда видеть море, не верьте.
Море надоедает. Наибольшее счастье — после долгой воды увидеть землю… В отпуске совершенно необходимо пропитаться землей. Я понял это в самом начале службы…»
«Пропитаться землей» можно по-разному. Одному хватает домашней крыши над головой. Другой поглощает пространство в автомобиле — хочет как можно больше увидеть. Капитану Захарову этого мало. Мало в отцовском доме пилить дрова, носить воду, чинить крышу, чистить дорожки от снега. Мало, проезжая полем, попросить тракториста дать ему сделать круг-другой с плугом. Он хочет поглубже проникнуть во все, что связывает человека с землей. В один из отпусков в Ленинграде Евгений Иванович посещает курсы трактористов, а в прошлом году весной едет в целинный совхоз. О том, как выдержан был нелегкий для капитана экзамен на пашне и почему это «чудачество» моряку было нужно, мы рассказали в газете. Возможно, вы помните и этот снимок, сделанный в прошлом году, — Евгений Иванович Захаров с сыном на палубе корабля.
Второй снимок — продолжение сухопутного странствия моряка. В отпуск минувшего лета капитан снова приехал в целинный совхоз и попросился в отгон к пастухам. Директор совхоза попытался отговорить: «Трудное это дело, Евгений Иванович, наши люди не соглашаются, нанимаем пастухов пришлых». Капитан настоял. И через день шофер совхозного «газика» высадил его на «диких землях» в двухстах километрах от Целинограда.
«У деревянной кибитки, обшитой кошмой, паслась стреноженная лошадь. Над головой парила степная птица. «Ну вот, нас уже трое», — подумал я. Попрощавшись с шофером, попытался оседлать лошадь, но она меня укусила…»
Рассказ о трех неделях пастушьей вахты я слушал уже в Москве, за столом у сестры капитана. Евгений Иванович, как обычно, подтрунивал над собой.
Там, в степи, пастухи-чеченцы, три брата — Гамзат, Сибир и Кона — немало удивились, увидев вечером у кибитки незнакомого человека. Еще более удивились, когда узнали, в чем дело. Но капитан молодцом держался в седле, и братья обрадовались гостю: на два стада быков полагается четверо пастухов (один отдыхает-другой пасет), а их было трое. Нужным человеком сразу же оказался капитан в непьющем и некурящем семейном коллективе братьев-чеченцев.
И сразу же равную долю забот получил четвертый пастух. На восходе солнца надо было уже подниматься с кошмы, кипятить чай — и в седло.
Начиналось простое с виду пастушье дело. «Поначалу я думал: выберу холм, сяду и буду поглядывать. Опасаясь, что будет скучно, даже книжку сунул в карман. Но, оказалось, с бычками не заскучаешь».
У бычков свое понимание жизни. Стадо в холмистой степи немедленно разбивалось на группы со своим предводителем, и каждый вел свою группу возможно дальше от всех остальных. Полчаса пастух еще видит свое дробленое стадо, но скоро волны холмов начинают прятать бычков, и с этой минуты ни пастух, ни лошадь под ним покоя уже не знают. «Разыскал, подвинул в нужное место одну компанию, смотришь, другая как в воду канула. Знаешь: уйти далеко не могли. Но где они? Видишь на гребне точку, думаешь — бык. Скачешь — а это орел поднялся: обман зрения. Очень я там тосковал по морскому биноклю…»
После первого дня пастьбы новый пастух чувствовал себя матросом-салагой, попавшим в хороший шторм. «Пятнадцать часов в седле…
Как во сне дошел до кошмы, выпил чаю и тут же, не раздеваясь, уснул». На второй день пастух и лошадь его отдыхают, бычков угоняет напарник. А тот, кому полагается отдыхать, должен найти топлива для костра, сварить мясо, шурпу. «Убирая кибитку, с удивлением увидел я стопку учебников. Оказалось, старший из братьев, Гамзат, окончил техникум, был машинистом, теперь тут, в степи, готовится в институт».
Пастушье дело братья-чеченцы знали отменно. Отец у них был пастухом. И хотя каждый из его сыновей выбрал свою дорогу, отцовское дело на лето все-таки собирает их вместе. Полынная степь их вовсе не тяготила. Они были веселы, казались даже беспечными иногда.
«Сибир, — говорю, — ты сегодня семнадцать бычков потерял». «Ничего, Евгений Иванович, завтра найду». Просыпается утром раньше обычного, едет искать и находит. И меня попутно грамоте учит: «Если мокро — быки идут так, что дождь подгоняет их сзади. Но если ветер сухой, ищите их там, откуда он дует, быки на ветер идут».
Читать бесплатно другие книги:
