Идеаль Бегбедер Фредерик

5

Что-что, мое startchestvo? Охотно тебе верю. Открыв для себя существование Господа, ты понял, что экстаз не обязательно должен быть плотским. С тех пор, как в одно прекрасное утро ты с необычайной силой ощутил Его любовь, тебе ведомы иные виды оргазма. Аминь. Я лично верю в Нее. В Лену Дойчеву, которая сидит на скамейке в белизне полуденного света, задрав подбородок в сторону Балтийского моря. Стоит мне закрыть глаза, как я вновь ощущаю аромат ее духов, еще немного — и я упаду в обморок. Святая Елена, Дщерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. Лена-сильфида в радужной волне шумного водопада, на фоне плакучих ив, почтительно склонившихся перед ее грацией. Спаси меня от этого ангела смерти. Знаешь песню Элвиса «The Devil in Disguise»?[93] Окажи мне такую любезность: немедленно вызови сюда Лену. Если позвонишь ты, она придет, я точно знаю. Это мое единственное требование. Как только она появится, я уберусь отсюда вместе с ней, и никто не будет даже ранен. Я объясню, что был слишком влюблен, чтобы дотронуться до нее. Она поймет, что я был чист ее чистотой. Наяда, благословенна ты между женами. Мы поймаем машину под снегопадом, и больше она меня никогда не бросит. Мы состаримся вместе в доме с большим садом, на берегу далекого озера, где будет царить вечное лето, дни не будут становиться короче и сентябрь не наступит никогда. У вас тут что ни машина, то такси — за пару скомканных рублей незнакомец за рулем увезет нас и спрячет среди урало-алтайских народностей. Она рассказывала мне о Ташкенте, я знаю, что ей хочется там жить. Я ответил тогда, что готов водить ее в ресторан «Узбекистан» при условии, что меня не будут за каждой едой пичкать пловом. Да мне плевать, я за ней хоть в Чечню поеду! Kharasho, отец, я подожду тут, но смотри, у меня палец не сдвинется с детонатора. Сделай так, чтобы я тут все не взорвал. Жизнь утратила смысл, меня вовсю глючит, но, клянусь, я готов совершить большой прыжок. У тебя есть пять минут. Spasiba, о верховный диакон с обильной растительностью. А все из-за тебя: вольно ж тебе было открывать мне доступ к вечной любви.

6

Пока священника нет, позволю себе небольшой технический перерыв.

(трехсотсекундная пауза, со мной никого, кроме моего дыхания.)

Вот о чем я думаю сейчас.

Заключительная книга Библии, Апокалипсис, преподносит нам конец света как благую весть. 2005 год был самым жарким за 12 000 лет — ура. Вскоре Москва окажется на берегу моря и в Петербург можно будет добраться только на батискафе. Гренландия становится легче минимум на 100 миллиардов тонн в год. Не понимаю, почему земляне так боятся таяния льдов Гренландии, наступления пустыни, глобального потепления, поднятия уровня моря и вырубки амазонских лесов: им бы радоваться, что они присутствуют при Прощальном Поклоне Истории. Более шестидесяти процентов экосистем нарушено, половина видов рыб мирового океана исчезнет в ближайшие пятьдесят лет. Выбросы газа с парниковым эффектом растут, риск развития рака в молодом возрасте продолжает увеличиваться, показатель плодовитости женщин падает. Человечество самоуничтожается. Мир, возможно, близок к гибели, но это еще не катастрофа, так как конец означает начало. (В моей молодости «Апокалипсисом» назывался ночной клуб в Париже на улице Колизе… Потом его переименовали в «Les Planches», и средний возраст посетителей там — пятнадцать лет, равно как и в освенцимской дискотеке «System». Знали бы наши дети, на какой истории они отплясывают!) Наш образ жизни ускоряет движение к финишу, а нефтяные лобби только способствуют этому. Возможно, гендиректорам транснациональных корпораций, так же как и мне, не терпится посмотреть на Финальный Апофеоз. Либо

7

Вот и ты наконец! А я как раз собрался покончить со множеством жизней. Со своей и твоей в том числе. Меня бы это страшно огорчило, но сможет ли разорванный на куски труп позволить себе роскошь огорчаться? Вот оно что: у нас есть хорошая и плохая новость?! Начинай с хорошей, на случай, если мы умрем до того, как ты договоришь. Хорошая новость — это то, что Лена уже в пути! Отлично! Batiushka, я тебя обожаю, я дрожу от счастья, я умираю, у меня поджилки трясутся от радости. Аллилуйя, father! Как бы я хотел, чтобы у этой истории оказался счастливый конец. А плохая новость? Понял, спецназовцы окружили здание. Я так и думал, но нам плевать. Мы их тактику знаем — дождутся, чтобы я заснул, и пустят в ход химическое оружие, а боевики Spetsnaz закидают нас гранатами. Но я так загрузился, что часов десять у нас в запасе есть. Да благословит тебя Господь! Полагаю, Он частенько это делает, ведь ты этого достоин. Лена едет, я весь горю… Ну так подождем ее!

Я должен рассказать тебе о единственной ночи, которую мы провели вместе. Я спросил Лену, что она изучает в школе. Снимая грязные сапоги, она завела разговор о ядерной физике:

— Вчера мы проходили парадокс Шрёдингера.

— Да что ты?

— Вы не слышали про кошку Шрёдингера?

— Нет, но ты можешь быть со мной на «ты».

— Дело было в 1935 году. Шрёдипгер представил себе, что сажает кошку в ящик, где идет распад уранового ядра. И делает вывод, что состояние объекта описывается суперпозицией живой кошки и мертвой кошки. Мы по физике это изучаем.

Я знал, что русские эрудированнее французов, поэтому не слишком удивился ее знаниям на уровне научного работника CNRS.[94] Описывая мне опыт Шрёдингера, она расстегивала одну за другой пуговицы своей торчавшей на груди кофточки.

— Я ничего не смыслю в квантовой механике… Лена, ты не обязана раздеваться, мы можем просто выпить по стаканчику, и потом я провожу тебя домой…

— У атома нет определенного состояния. Он одновременно и возбужден, и мертв. Это линейная комбинация двух состояний. Макроскопическое ведет себя иначе, чем микроскопическое.

Я уже видел ее на фотографии, но теперь она бросилась мне в глаза своей белизной, планетной округлостью и царским пренебрежением к законам тяготения. Незапятнанная чистота, нежная обнаженная шарообразная плоть, подвешенная к детскому тельцу… я имел бледный вид, не решаясь притронуться к этому розовому, мягкому, жаркому чуду…

— С ума сойти, какая она у тебя крепкая!

— Ну, знаешь, если уж в моем-то возрасте она не будет крепкой, это вообще!

Я ужасно сочувствовал живо-мертвой, словно расщепленной пополам кошке Шрёдингера. Женщина-ребенок взяла меня за руку, положила ее на радиоактивные бутоны своей груди, и я вознесся в рай покойников, очутившись в толпе подзуживавших меня собратьев по полу. Все мужские желания со всех ревнивых улиц мира, словно электроны, вращались вокруг меня, оседая в моей руке, которая дрожала, трепетала, щупала, щипала, обволакивала и тискала самое сердце расплавленной галактики сосков. Солнечная система — это атом. Лена — Солнце. Никогда я столько не мяукал, как в тот вечер.

8

Я мог бы рассказать тебе, как в питерском «Fashion Lounge» Лена впивалась в губы своей подружки Луизы, как в Москве она, сидя в ресторане на последнем этаже, смотрела на солнце, которое никак не хотело садиться в реку, как на «Zabava-boat» с эротическим шоу она пожирала глазами стриптизерш, которые раскачивали корабль своими длиннющими ногами, как Лена, распахнув глаза размером с Зимний дворец, выходила в халате из ванной комнаты в моем гостиничном номере со стаканом грейпфрутового сока в правой руке и зубной щеткой в левой, как она переключалась с одного кабельного канала на другой, сидя в одних розовых трусиках, или бесконечно слушала на своем айподе «I Just Don't Know What to Do with Myself» (перепевка хита Дасти Спрингфилд дуэтом «White Stripes»), или как, схватив оливку из мисочки и зажав ее между большим и указательным пальцем, она поднесла ее к губам, а выплюнув косточку, спросила, чего это я застыл, разинув рот… или как, засунув палец в баночку с вареньем, она облизала его, потом снова погрузила в варенье и снова обсосала, я просто дурел от этих жестов… я мог бы описать комнату Лены на Гражданской улице, с бесчисленными открытыми тюбиками и баночками, потому что завинтить колпачок она не в состоянии, равно как и убрать одежду, там все валяется прямо на полу, или вспомнить, как она просит посчитать у нее пульс, чтобы я понял, как быстро колотится у нее сердце, когда мы, чуть не задохнувшись, сжимаем друг друга в объятиях, или как она вдруг начинает говорить по-русски, подражая актрисе из порнофильма: «Da, da, ebi menia, kak bliad! Mne nravitsa tvoi bolshoi francuzski huy! Trakhni menia, как suku! Da, da!» Дело в том, что, раздеваясь, она говорила по-английски, но уверяла, что кончить может только по-русски. Я не смог (пока что) проверить эту информацию. Ей не надо было выбривать себе лобок, потому что у нее волоски еще толком не выросли. Только над ушком золотился шелковистый пушок, и думаю, это было самое нежное место в мире, я утыкался туда носом, и мне казалось, что я вдыхаю аромат только что вылупившегося цыпленка (минус вонь курятника).

— Октав, what is your favorite drug?[95]

— Мой любимый наркотик? Обожаю нюхать твои волосы.

— What?[96]

— Я бы хотел, чтобы меня похоронили в твоей шевелюре.

— Ты влюбился в мои духи!

— Сколько тебе лет, Лена?

— Четырнадцать, но я выгляжу на двенадцать.

— Я вампир, сосущий твою молодость. Я не смогу полюбить тебя, не уничтожив.

— О, князь Влад Дракула! Выпей моей девственной крови вместо аперитива!

— Не издевайся. Данте влюбился в тринадцатилетнюю девочку. А Джон Касабланка женился на пятнадцатилетней.

— Знаю. А кто такой Данте?

— Он написал «Ад».

— Это портрет его невесты?

— Очень остроумно. Удивительно, что Канта ты знаешь, а Данте — нет.

— У меня второй язык — немецкий. А откуда ты знаешь, что влюбился?

— Я все время голоден, и мне не бывает холодно.

Не помню, чтобы я кого-нибудь так любил.

А, черт, дорогой мой поп в запасе, стоит мне только подумать о ней, как я начинаю реветь, spasite, izvinite. Я и не знал, что мое сердце еще бьется так сильно, отец, ты же сам бросил меня в ее объятия. Боже мой, я предпочитаю любить, нежели быть любимым. Какое наслаждение так страдать! Ты никогда ничего подобного не испытывал, и мне тебя жаль. Что? А, в Париже… Подавальщица, да, как же, помню, но я не думал, что она так много для тебя значила… Извини, что плачу, это черт знает что. Мне придется вытереть слезы рукавом пиджака, боюсь, что если выну носовой платок, то нечаянно нажму на детонатор, в моем состоянии это простительно. Я еще не рассказал тебе, почему Лена убежала от меня, выиграв конкурс «Aristo Style». Сергей устроил классный праздник на своей черно-белой даче с огромными окнами, выходящими на красный бассейн. И зачем я только ее туда привез!

9

— Поддай газу, и баррель скоро зашкалит за сто долларов!

Сергей коллекционировал большие автомобили, потому что они работали на его бензине.

— Стоит мне завести мотор, как на меня проливается золотой дождь! Чем нефти меньше, тем стремительнее она дорожает и тем больше я кладу себе в карман. В России мы перешли прямо от пауперизации к приватизации. Планета глобально теплеет вместе с моим счетом в швейцарском банке! Сжигай ко всем чертям это mother fucking топливо!

Ты знаешь лучше меня, что по причине коммунизма в России нет старых богачей, у вас одни только новые состояния, зачастую их раздают власти предержащие во избежание продажи крупных корпораций американцам. Я уже говорил тебе: самые красивые женщины в стране вращаются вокруг стайки олигархов, разбогатевших на мгновенной приватизации девяностых. И не общаться с ними было бы профессиональной ошибкой с моей стороны. Но должен сказать, мне было очень приятно в их компании. Нечасто приходилось мне видеть, чтобы богатые люди так правильно тратили деньги. Когда меня познакомили с Сергеем Орловым, я, конечно, никак не мог предполагать, что из-за него потеряю Лену. Это вульгарный низкорослый человек, обожающий, как и я, литературу (он у себя на даче выстроил веранду по образу чеховской в Мелихове) и настолько циничный, что это даже забавно. Во время нашего первого с ним разговора он сказал:

— Я люблю Россию, как свою мать-алкоголичку.

— У тебя мать алкоголичка?

— Да, но я ее люблю. Она киряет и надирается так, что валяется в грязи, но она моя мать! Я бы не прочь уехать, как Березовский или Абрамович, но не могу. У меня не получится жить нигде, кроме этой старой вонючей промерзшей дыры — моей блядской родины.

Он все время повторял слово «positiv».

— Мне нужно что-то positiv, вечеринка была positiv, будь positiv, старайся говорить мне только positiv.

Сергей был убежден, что русские — самый мазохистский народ в мире и пришло время изменить его менталитет. Он видел себя гуру будущей России; новое предназначение скрашивало пустые дни этого почтенного бизнесмена, потомки которого еще в двенадцати коленах смогут жить припеваючи. Он был искренне убежден, что избавит ваш narod от заточенности на фатализм. Как любой нормальный натурал, он охренел, увидев Лену, и я не мог с ним тягаться. Он запал на нее — еще бы, ее ангельский лик на редкость positiv.

— Sweetheart, make my desire reality! Oooo she so kicks ass![97] Хватит залупаться, Октав, знаешь, почему видно, что ты иностранец?

— Потому что у меня прикид лучше?

— Ты vabshe! Потому что ты пьешь водку не только во время еды и всегда умудряешься не платить по счету.

— Так ты сам не даешь мне платить!

— А зачем? Все рестораны, куда мы ходим, принадлежат мне.

Сергей наверняка затеял весь этот разговор только для того, чтобы покрасоваться перед Леной.

Русские тузы ничуть не противнее французских — не вижу, почему с Романом Абрамовичем стыднее тусоваться, чем с Бернаром Арно.[98] Россия, не обладает монополией на скороспелые состояния, сколоченные при помощи государства. Своим подъемом Франсуа Пино[99] обязан властям не меньше, чем Михаил Ходорковский. Но только последний парится в радиоактивных сибирских застенках Краснокаменска: 15 миллиардов долларов не уберегли его. Кстати, в 1989 году мы встречались с Ходорковским «У Кастеля» и в «Палетт». Он занимался тогда импортом компьютеров па пару с Мишелем Леборнем, моим старым приятелем по ночным гулянкам. Открыв на улице Морне офис «Менатепа», Ходорковский рулил по Парижу на «порше», но мы смотрели на него свысока, как на простого русского медведя. В то время в Париже было меньше русских, чем сейчас. Еще там ошивался Эдуард Лимонов, сотрудничавший с «Idiot International».[100] Мне все еще трудно свыкнуться с мыслью, что те немногие рашены, с которыми я был знаком в восьмидесятые годы, попали за решетку за неповиновение Путину, которому, кроме всего прочего, принадлежат четыре процента акций «Газпрома» (то есть четыре процента от 300 миллиардов долларов, посчитайте сами, я в математике не силен, да и жить еще хочется). Я помню Мишу Ходорковского в очках в тонкой металлической оправе, с симпатичным лицом советского ботаника, сидящим перед бокалом белого вина на террасе кафе на улице Сены. Его небось ломает шить тапочки в исправительной колонии ЯГ-14/10 аж с 22 сентября 2005 года. А потому что не надо финансировать оппозиционные партии («Яблоко» и СПС), — только с каких пор это считается преступлением? Никогда не верьте тому, что пишут газеты: Россия, типа, стала демократической страной и так далее… Наши с вами державы похожи: они оплакивают невозвратно утраченное прошлое, потому что, попытавшись, каждая по-своему, перейти на рыночную экономику, они столкнулись с горькой реальностью. Франция и Россия связаны между собой, потому что и там и там экономика регулируется государством, делая при этом вид, что совершенно свободна. Предприниматели, во многом зависящие от государственных заказов, владеют основными СМИ, так уж повелось в наших с вами краях. Во Франции глава строительной компании Мартин Буш приобрел Первый канал телевидения, торговец ракетами Арно Лагардер — самую крупную в Европе медиагруппу, производитель истребителей «Рафалъ» Серж Дассо не отказал себе в удовольствии купить «Фигаро». В России «Газпром» хватанул ежедневную газету «Известия», таблоид «Комсомольская правда», радиостанцию «Эхо Москвы» и телеканал НТВ. Металлургический магнат Алишер Усманов, не чуждый вышеуказанному ОАО, оторвал «Коммерсантъ». Что касается Романа Абрамовича, то он понял намек после дела Ходорковского и теперь ссориться с Путиным не собирается — он продал свою нефтяную компанию «Сибнефть» «Газпрому» и не выеживался. Лучше плевать в потолок яхты, чем карцера.

Я помню, как Сергей кидал понты, сидя на заднем сиденье джипа, ехавшего по миллионерскому шоссе:

— Вы, французы, вроде украинцев: любите свободу только при условии, что из-за нее не повысятся ваши счета за газ.

— Легче на поворотах, Франция — это большая богатая страна.

— Ну, ты сказал! Девочки, вы слышали? Хеллоооу! Октав, проснись, у меня есть для тебя интересная новость: Франция — это МАЛЕНЬКАЯ БЕДНАЯ СТРАНА! Сейчас я тебе назову три состоятельные державы: Россия, Китай, Индия, понял? Вы, французы, по-прежнему держите нас за побирушек, а сами в долгу как в шелку. Золотовалютные резервы нашего Центробанка могут пять раз покрыть дефицит вашего бюджета. Скоро придет наш черед подавать вам на пропитание: мы уже погасили досрочно 23 миллиарда долларов долга Парижскому клубу и вскоре выкупим все авиастроительные и медиахолдинги. Еще неизвестно, оставим ли мы вас в совете директоров, я лично в этом не уверен, с другой стороны, мне нравятся ваши лысые старперы с их приставками к фамилиям, они будут очень неплохо смотреться на экранчике моего BlackBerry Pearl… Ладно, так и быть, всех вас мы не вытурим, обещаю, сохраним парочку свадебных генералов.

Я не особенно защищал свою родину. Справа по борту проплывала Барвиха, московский Нейи, со своим «Luxury village» во главе с «Феррари». Кто знает, может, Франция тоже умерла, как и все остальные коммунистические страны.

— С 1998 года ВВП России растет на шесть и восемь десятых процента в год.

— Да, но средняя продолжительность жизни мужчин на три года сократилась. Алкоголизм, драки, убийства, автомобильные аварии… В 2004 году Россия потеряла восемьсот тысяч человек, что соответствует числу жителей такого города, как Марсель, например. Хорошо, бизнес-класс в «Аэрофлоте» гораздо роскошнее эр-франсовского, но ваше агрессивное государство не хочет делиться тем, что зарабатывает на эксплуатации недр, и вы не рожаете детей.

— Поэтому и богатеем!

— И с чеченцами вы ужасно себя ведете. — Я сказал это погромче, чтобы Лена прикинулась оскорбленной. — Двести тысяч убитых из восьмисот тысяч жителей.

— Представь себе, что корсиканцы захватят заложников во французских школах и театрах. Как отреагирует правительство Франции?

— Плохо, но мы не такие расисты, как вы… И в иммигрантах вы нуждаетесь больше, потому что численность населения у вас падает.

— Да что ты говоришь? А в какой, интересно, стране лепеновский Национальный фронт получил двадцать процентов на выборах? Чтоб ты знал, Жириновский еле-еле дополз до трех процентов, при том что у нас тут проживает двадцать миллионов мусульман!

В любом случае с Сергеем никто не спорил. Как и все царьки местного разлива, он привык толкать речи, не встречая никаких возражений. Да я был и не против, чтобы последнее слово оставалось за ним, при условии, что он оплачивает счета.

— Классно задумано! Мировая шахматная доска перевернулась: американцы поддерживают высокие цены на нефть, чтобы укрепить позиции России по отношению к Китаю. Сечешь фишку? США занимают у Китая сотни миллиардов, покупают на них арабскую нефть и сжигают ее, загрязняя атмосферу, — а все, чтобы подпереть нас! Гениально, правда?

Сергей был гораздо забавнее, когда упрекал меня в пристрастии к старым теткам.

— Сколько лет твоей последней? Двадцать два? Октав, кончай дурить. С этой минуты ты должен зажигать только с целками вроде Лены. Девственницы же тоже святые, по вашей французской религии, да?

— Зато я не святой, нимбы у меня только под мышками.

— Пользуйся дезодорантом «Ethiaxyl», сын мой.

Сергей спал только с девочками от 15 до 18 лет. У него была целая теория о неверности:

— В основе всех разводов лежит брак. Не будь семьи, было бы гораздо меньше убийств. Людское отчаяние вызвано общеизвестными причинами — супружескую пару по-прежнему позиционируют как модель счастья, тогда как она уже давно не жилица в современной цивилизации. Мы упорно впариваем людям недостижимый идеал. Мир от этого подыхает!

— И все же, Сергей, нельзя менять женщин каждую ночь. Должен существовать способ сдерживать «адское дыхание желания». Вот Блаженный Августин преуспел на этом поприще.

— Ну, это он из любви к Богу.

— И Будда тоже.

— Будда был тот еще жиртрест, что ему оставалось, никто его не хотел!

— Если людям приятно жить в паре, значит, тому есть причина…

— Реклама. Кино. Женские журналы. И те, и другие, и третьи вдалбливают нам чудовищно реакционные идеи, как будто шестидесятых годов и в помине не было.

— Нет. Это любовь. Люди мечтают о том, чтобы любовь длилась как можно дольше. И супружеские пары держатся не только на желании. Даже секс лучше, когда любишь. Женщинами нельзя вот так кидаться. Ведь бывает, что привязанность возникает постепенно, ты думаешь, что тайна любимого существа тебе известна, но потом замечаешь, что она непостижима, и эта радость взаимопонимания и постоянные открытия рождают в душе ощущение, что чувство вечно. А ежевечерняя смена одного половозрелого тела на другое, да еще неопытное, — это всего лишь идиотская гонка за наслаждением, которое становится все более неуловимым и иллюзорным… Это путь к преступлению. Убийцей становятся не от супружеской жизни, а в погоне за удовольствием. Человеку необходимо строить что-то вдвоем, вместе с родственной душой…

Пауза. Сергей обалдело смотрит на меня:

— Октав, ты с дуба рухнул?

— Нет, я серьезно… От любви можно умереть.

— Ты правда говоришь что думаешь?

— Совсем охренел?! Ха-ха-ха, хорошо я тебя наколол!!

— Сука! Француз поганый! Нет, вы слышали, девочки, что он мне тут заливал, этот mother fucking frantsuzik?

Я не мог долго сопротивляться светскому цинизму, даже если он мне надоел. Искренне влюбленный человек на такого рода тусовке может только обосрать всю малину, а я меньше всего хотел показаться Лене робким и липучим тормозом.

— Знаешь разницу между браком и разводом? Свадьбу празднуют только один раз, а развод — каждый день!

— Поэтому разводиться гораздо утомительнее, чем жениться.

— Верность — единственное средство трахаться без резинки.

— А еще — деньги.

— К вопросу о деньгах: на ближайших выборах тебе придется выбирать между двумя кланами: Абрамовича — Путина и Березовского — Ходорковского.

— ЗАТКНИСЬ, ОКТАВ! Клянусь головой Стивена Сигала, лучше тебе никогда не произносить эти имена в моем присутствии, понял? — Он тискал мой прадовский пиджак своими бешеными красными ручищами. — Поговорим о чем-нибудь еще, мой друг, не то я тебя спалю напалмом.

Мы отлично ладили с Сергеем, пока речь не заходила о продырявленных нефтепроводах и внутренней политике. Как правило, русские крутышки не любят, когда им задают много вопросов, они и сами себе стараются их не задавать. Как и всякому уважающему себя миллиардеру, Сергею нравилось окружать себя начинающими модельками и обдолбанными джетсеттерами, он тусовался не переводя дыхания, как будто ссылка в Сибирь уже назначена на завтрашнее утро… Когда мы, как из пушки, проносились по Москве на его бронированном джипе, за нами всегда следовала машина телохранителей при полной боевой выкладке и лимузин, забитый до отказа обкуренными телками. Я подсоединял свой айпод к авторадио и играл в диджея на колесах (вот мой плей-лист: «2 Many DJ's», «The Methadones», «Prodigy», Джастин Тимберлейк, «Aerosmith» и «ABBA».) Я худо-бедно помогал ему увеличить поголовье дырок и щелок, но мы с ним одинаково нуждались друг в друге. Так зарождается настоящая дружба. Кинув ключи от тачек парковщику во фраке, мы ныряли в толпу вышибал с «ухом» и физиономистов в черных футболках с выпяченной кобурой. Поначалу девочки обалдевали от количества горилл, которых нам приходилось раздвигать на своем пути, просто чтобы поужинать в новомодном ресторане. Всякий раз, входя в очередной холл, выполненный в песочных тонах, Сергей кричал:

— Есть ли в зале чеченские сучары? Вали отсюда, пиздюк!

Наши спутницы деланно пугались, шокированные суммой чаевых, брошенных прямо на пол. Но по прошествии нескольких дней они запросто заказывали жеробоам шампанского «Cristal» по 20 ООО евро за бутылку и участвовали в групповухе на корабле, как все нормальные люди. Сергей продумывал все до мельчайших деталей: в Сен-Тропе его ждали на рейде три яхты, на двух маленьких были установлены прожектора, освещавшие главную. Мы летали туда на одну ночь на его самолете. Девочки быстро приноровились к такому образу жизни. Одна, я помню, сказала:

— Я не тусуюсь с парнями, у которых price/earning ratio[101] ниже восьмидесяти.

А другая, когда я спросил, за кого она собирается голосовать на президентских выборах 2008 года, ответила:

— Ж'адор[102] «Диор».

Вытянувшись у низких, запорошенных снежком столиков в «Шатуше», клубе «Opera» или «7», они сравнивали под звуки balkan groove размер своих часов, критиковали кондиционер в самолете и все лето сморкались. Подсаживались они быстро, и тем больнее им было падать.

— Блин! Опять суп из омара!

Ужасно, как некоторые женщины быстро портятся. Из-за наркотиков они теряют килограммов десять за две недели, щеки впадают, груди пустеют. Румяные лица сереют. Они уже не улыбаются или, что еще хуже, улыбаются все время, скаля искусственные фосфоресцирующие зубы. На наших глазах они постепенно превращаются в бомжих. Посреди ужина вдруг вскрикивают: «Черт! Забыла своего шофера!» Блюют в вертолетах, насосавшись розового шампанского. Зря они так быстро страшнеют, потому что их тут же выкидывают без всякой жалости.

Проблема состояла в том, что моя была не такая. Я благоразумно не выставлял ее на всеобщее обозрение и поэтому все время боялся двух вещей: что у меня ее уведут или что она престанет быть самой крутой. Я пристально за всеми следил: за мужиками, представляющими для меня угрозу, и за потенциальными соперниками. Не знаю, чего я больше опасался: что Лена уйдет к другому или что окажется хуже своей соседки. Я постоянно был начеку. Моя жизнь превратилась в череду вытаращенных глаз и взглядов исподтишка. Я был парнем лучшей телки мира, то есть самый недоверчивый человек в России. Я так легко поддаюсь чужому влиянию, святой отец, просто ужас. Помню, как-то раз меня свела с ума одна классная дылда. Ну, конечно, Таня из Нижнего, я говорил вам о ней в начале года. Стоило двум моим приятелям заметить, что это тетя лошадь и ступни у нее слишком длинные, и улыбается она одними деснами, как я перестал с ней даже разговаривать. Я не выбираю, кого любить, предоставляя другим решать за меня, и так было всегда. Я вообще ничего сам не выбираю — ни работу, ни женщин. Я никогда никому не говорю «нет», это слишком неприятно. Плыву по воле волн, мне хочется, чтобы все меня любили и я бы никого не разочаровывал. Я ближе, в каком-то смысле, к поплавку, чем к человеческому существу.

10

Леди и джентльмены, welcome to the official Saint Petersburg's «Aristo Style of the Moment Contest»![103]

Режиссер погасил свет в зале, чтобы зрители наконец зааплодировали. За сценой девушки, трясясь от холода, растирали друг другу руки в ожидании своего выхода. Иногда мамы или тети щипали их за щечки, чтобы они лучше выглядели, или поднимали им грудки, затянутые в боди, в стиле «не проходите мимо». У некоторых конкурсанток вокруг глаз чернели круги, потому что они всю ночь нажирались в «Забава-баре» или в «Онегине»; эти вылетят первыми. Украинец Омар Арфуш требовал выгнать кандидаток, жующих жвачку. У нас у всех свои тараканы. Я приказал Лене потихоньку выплюнуть мне в руку свою абрикосовую «Bubble Yum», и с высокомерным видом ступать прямо, словно по воображаемой проволоке. «Смотри вдаль, ищи горизонт. Никогда не размахивай руками, как орангутанг, лучше положи их на бедра. Шагай широко, словно ты самая счастливая девушка, которую они видели в своей жизни. Главное, не ходи вперевалку, лучше ставь носки немного внутрь, типа девочка только что вышла из школы, все педофилы будут твои, и это поднимет аплодиметрические показатели — их тут целая толпа в зале. Be determined, be fierce.»[104]

Журналисты задавали ей страшно оригинальные вопросы: «Where do you come from?», «How old are you?», «Why do you want to become a model?»[105] (хотя единственное, что надо было бы спросить: «What is your room number, angel?»[106]). Церемония протекала очень просто. Первый выход в одежде, второй в бикини, жюри ставит отметки, парочка сальных замечаний в микрофон, и дело в шляпе. Мне не пришлось даже мухлевать с результатами: Ленина невинность, столь же деланная, как и национальность, обеспечила ей победу, это было ясно, тут, как говорится, и к бабке не ходи. (А столько баб вокруг нее бывает нечасто.) Я оказался прав, женские ноги — это ножки циркуля, вонзенные мне прямо в глаза.

Победив в конкурсе, Лена представила меня своей матери Ольге — миловидной блондинке лет сорока. У меня было такое чувство, что я ее уже когда-то видел, но я не успел с ней даже перемолвиться, — она была так взволнована триумфом дочери, что разрыдалась и убежала за кулисы. Тогда в гримерку вошел Сергей и все испортил, пригласив Лену к себе:

— Russian Federation ready for discussion! Everybody, come to my house for huge party![107] О, дети родины, вперед! Настал день славы!

Я попытался воспротивиться:

— Заедем к тебе на десять минут, и все…

— Как это, ты ж мой кореш. Если уж приедешь, то останешься минимум на десять часов.

Я чувствовал себя куском мяса в лагмане (это узбекский суп на кошачьем бульоне с плавающей вермишелью). Мой ненавязчивый друг протягивал мне пакетик с белым порошком:

— Октав, use Colombian sodium to wake up![108]

11

12

Лена в гостиничном номере 403, в трусиках с глубоким вырезом и котоновой розовой маечке:

— Значит, будешь продавать мою рожу фабрикантам злокачественных опухолей? Странная идея.

Я: Буду, но бери выше: они еще производят меланомы и метастазы… Остерегайся Идиота, он замурует тебя на своем заводе по изготовлению слез или сделает тебе ребенка, чтобы выдоить материнское молоко. Он-то и торгует необходимыми компонентами для омолаживающей косметики «Л'Идеаля». И заражает раком потребительниц вечной юности.

Лена: Так зачем ты знакомишь свою лауреатку с этим психопатом? Ты точно меня любишь?

Я: Да, любовь моя.

Лена: Точно-точно?

Я: Да, любовь моя.

Лена: Точно-точно-точно?

Я: Да, любовь моя.

Лена: Точно-точно-точно-точно?

Я: Ну нет, это уж чересчур. Никто не может быть уверен точно-точно-точно-точно, не требуй слишком многого. Твое лицо спасет западный мир. Большому капиталу требуются твои глаза и зубы! Ты можешь помочь Западу поцарить на планете еще несколько месяцев! Твоя челка, твои мочки, веки…

Лена: Прекрати влюбляться в какие-то физические мелочи! Люби душу!

Я: Красота и Добро — суть одно. Платон говорит это в «Федре».

Лена: Знаю, я сама тебе это сказала.

Я: У нас то лицо, которого мы заслуживаем, даже в четырнадцать лет. Мне нравится твоя внешность, поэтому все остальное я тоже люблю. Твой ум, твою глупость, твои твердые, словно искусственные, грудки, и твое противное нетерпение, и честолюбие, воспламеняющее твои щечки, и попку, упругую, как резиновый мячик, твою страсть к неуловимым мужикам, сияющие синие глаза и эластичную кожу, — все в одном флаконе.

Я долгое время считал, что желание можно вызвать в себе рациональным путем и что меня должна привлекать самая красивая девушка в мире. Я ошибся: со мной произошло прямо противоположное. С тех пор как я с тобой познакомился, увидел твои обгрызенные ногти и острый клык, твое юношеское одиночество, косолапые ножки и неимоверные глаза, твое сиротливое чтение и ямочку на левой щеке, ты стала для меня самой классной девочкой на свете. Красота не терпит объективности. Только субъективность может указать нам верный путь, со всем тем, что она в себя включает: мои воспоминания, твое будущее, весь мир и его разбившиеся самолеты, твою любимую песню и страны, где мы побывали и побываем еще…

Лена: Ты что-то глубоко вздыхаешь, странно.

Я: Ты часто повторяешь «странно». Лена: Чудно.

Я: Прекрати жевать жвачку, когда я влюбляюсь, это невыносимо, в конце концов. А может, родим ребенка?

Лена: Не, ты слишком старый! Он ненадолго тебя застанет.

Я: Спасибо.

Она водила по верхней губе кофейной ложечкой. Я рассмешил ее, намазав себе зубы шоколадным муссом. Она была так прекрасна, что ничего, кроме белой футболки, ей надевать не требовалось.

Я: Ты сможешь меня когда-нибудь полюбить?

Лена: Любовь — это долгая, тяжелая работа… Ты цитируешь Платона, но плохо его помнишь. В «Федре» Лисий советует больше угождать тому, кто не влюблен.

Я: ОК, я тебя ненавижу и никогда тебя не полюблю!

Лена: Поздно!

Я: Именно. Я думаю, ты явилась, чтобы заполнить собой пустоту в моем сердце. Ты даже не догадываешься, насколько совершенна.

Лена: Не догадываюсь… Говорят… как посмотреть… И что мне с того? Это только отпугивает самых классных мужиков.

Я: Именно.

Моя болтовня уже даже не смешила ее. Я был слишком неповоротлив. Стоило нам приехать к Сергею на вечеринку в честь ее победы, как я понял, что все пропало. Входная дверь с системой распознания по отпечаткам пальцев и голосу, электронный глазок, камеры наблюдения, вооруженная охрана на вышках — загородный дом Идиота произвел неслабое впечатление на фальшивую чеченку. Она забавлялась, как влюбленный ребенок, — открывала окно в машине, чтобы подставить лицо ветру, а я повторял, приложившись к бутылке: «Такая девка мне не по зубам. Не по зубам». Через пять минут она начала говорить с Сергеем и его коллегами по-русски. Пламя свечей плясало в ее зрачках. Я остался за бортом ее жизни. Они говорили на языке, которого я не понимал, она заводила его (наверно, чтобы я приревновал, либо хотела возбудить меня, а может, просто запала на его лысый череп и жестокую улыбку). Я старался принять беззаботный вид, но внутри у меня все кипело. Я оказался пленником этой девчонки, она ускользала от меня, при том, что я сам задумал ее побег. Мне бы выразить свое неодобрение, но я повел себя как последняя блядь, капитулировав перед властью денег. И даже пошел откупорить им бутылку «Dom Ruinart», тоже мне лакей на побегушках. Я сидел как мешок с дерьмом и дулся в своем углу, массируя спину близлежащим шлюшкам. Надеялся вызвать в ней ревность. Я снова стал иностранцем — в личном и общественном плане, и Лена с каждым мгновением все безнадежнее забывала меня. Никогда я с такой отчетливостью не ощущал, как уходит время, — Сергей стирал мое существование дежурной славянской шуткой.

На ней было декольтированное платьице телесного цвета, так что трудно было понять, где кончается материя и начинается кожа, и это сводило меня с ума. Я чувствовал, что меня захлестывает яростная ревность, как будто я вдруг осознал смысл слова «забвение». Я опрокинул несколько рюмок «Путинки» в надежде, что алкоголь послужит мне общим наркозом. У меня заплетались ноги от еле сдерживаемой боли и холодного бешенства. Я улыбался, как оглушенный боксер, который, несмотря на град ударов, отказывается признать, что он в нокауте. Я ждал гонга. Ну не падать же мне было на колени со словами: «Леночка, я тебя люблю, уйдем отсюда!» Как же я сейчас сожалею, что не сделал этого, опасаясь, что меня поднимут на смех. Боже, как смешон страх показаться смешным! Мне стыдно было признаться в своей влюбленности перед этими жлобами. Я снобировал Лену, я открыто презирал ее, я неуважительно обращался с ней, чтобы показать всем, что мне насрать (но, оставшись с ней наедине, я превращался в жидкую субстанцию и бежал от нее, как Гёте от Фредерики Брион).

Сергей обзывал меня по-русски, повторял «ne sluchaino», свита стояла за него горой, Лена отдалялась от меня, сближаясь с ним, он ничего не делал, чтобы помешать этому, а она ничего не предпринимала, чтобы защититься. Он затащил ее в свой секс-салон, где девушки стояли на коленях с голым бюстом. Я зажмурился, еле сдерживая слезы ярости, развернулся и ушел… Лена спросила вслед, не хочу ли я уехать. Я ответил: «Спокойной ночи». Мне было грустно грустить, Лене грустить нравилось. Непонимание между мужчинами и женщинами возрастает, если они не знают, что любят друг друга. Я не хотел, чтобы она заметила мои муки. У современных Вальмонов грудь стоит колесом от разбитого сердца, просто они сменили парик на мобильник с гарнитурой bluetooth. Больше мы не встречались. В окно мне было видно, как девушки, заломив ей назад руки, похотливо раздевали ее и целовали в язык, заставляя ее вылизывать мужиков снизу доверху. Сергей отдавал команды, и Лена покорно исполняла их. Я, пятясь, наблюдал за этой сценой. Я надеялся услышать крик о помощи, но она уже расслабилась и получала удовольствие. Может, она и звала меня, но я был слишком далеко и не услышал, я злился, что она поехала со мной, ненавидел себя за трусость, я хотел, чтобы она вспомнила обо мне и взмолилась: «Октав, забери меня отсюда, что мы тут делаем?» Но моя девочка охотно включилась в игру, томно прикрыв глаза и забыв обо всем. Да она и не смогла бы меня позвать, — у нее был занят рот. Может, ей нравилось, что ей отдают приказы. Может, меня вообще никогда не было. Вот последняя картинка, которая стоит у меня перед глазами: Лена нагибается, зажмурившись, чтобы облизать Сергею пальцы. В парке, окружавшем дачу, на водной глади бассейна плавали 500-долларовые купюры. Официанты, встав на четвереньки, пытались выловить бумажки, застрявшие в пластиковой решетке.

Достоевский был убежден, что красота спасет мир, а вдруг она, наоборот, разрушит его? В одном из эпизодов «Частей тела» серийный убийца говорит, что красота — это проклятье нашего мира (а доктор Трой спокойно трахает какую-то страхолюдину, натянув ей на башку бумажный мешок). Отец мой, эта минута имеет огромное значение. Как в «Преступлении и наказании», я могу либо нажать на детонатор, и тогда все взлетит на воздух, либо решить не делать этого, но это решение зависит не только от меня, но и от тебя, и от Лены, и, возможно, от Бога, если он соблаговолит обратить на нас внимание. Если я нажму, то не буду единственным виновником взрыва, это будет коллективное преступление. Я за коллективизацию преступности. Я коммунист.

13

Не по зубам. Я узнал, чем кончилась та вечеринка. Все так напились, что начали потрошить подушки. Выпустив гусиные перья в воздух, они стали поливать своих девушек медом и обваливать их в пуху. Оргия превратилась в курятник с человеческим лицом. Говорят, на следующий день прислуга попросила прибавки к зарплате. Ленин, вернись, они сошли с ума!

Такому типу, как Сергей, красота не нужна, но — и это еще хуже — он ищет новизны (как Казанова: «Новизна — тиран моей души»). Ему просто нужно занести еще одно имя в список своих охотничьих трофеев. После того как я ушел с его пати, Идиот прекратил крышевать меня. Он знает, что я ему больше не друг. Эти люди ненавидят тех, кто оказал им услугу. Друг, представивший ему идеальную производительницу слез, может стать только его врагом. Ну и ладно, зато он научил меня пользоваться взрывчаткой. Электрические кабели, подрывной заряд, детонаторы, управляемые с мобильного телефона, нет, правда, я ему обязан по гроб жизни. Сечешь? Если тут все рванет к чертям, то только благодаря ему. Он коллекционирует огнестрельное оружие. У него на даче хранится целый арсенал: «узи», гранаты, базуки, тротил… Когда власть распределяет госсобственность, она снабжает новых владельцев необходимыми средствами ее защиты, у нее просто нет иного выхода, если ей не хочется, чтобы заводы снова попали в лапы восставшего народа. В тот вечер, когда я сбежал и ушел в подполье, я кое-чего прихватил в его оружейном подвале и увел «хаммер», набитый взрывчаткой. Я обменял Лену на автомобиль, достойный «Платы за страх». Его с лихвой хватит, чтобы подорвать твою «чернильницу»!

Лена сейчас придет… Я возьму ее за руку и попрошу прощения, словно на помощь позову. Пойми меня, старец, я совершил непростительную ошибку — я все время просил ее убегать от меня, и она послушалась! Гуляя по Летнему саду после нашей восхитительно ужасной первой ночи, мы присели на скамейку под дубами, и тут я решил закинуть удочку:

— В тот день, когда ты станешь моей, я заскучаю, и ты мне очень дорого за это заплатишь.

— Да ну?

— Так уж я устроен. Я буду тебя любить, пока ты меня не полюбишь.

— Зачем столько пафоса? Вы весь дрожите, успокойтесь…

Она пила пиво из горла, и ногти у нее были синие, как зрачки.

— Лена, если тебя не затруднит, не называй меня больше на «вы».

— Ну, я ж не говорю по-французски!

— Да… По-английски «ты» и «вы» существуют и не существуют одновременно, как кошка Шрёдингера.

— Странный вы человек, Октав. Говорите всякие злые и романтические слова, хотя мы всего-то одну ночь вместе провели.

— Ночь может быть длиною в несколько жизней.

— Это нереально.

— Реальность скучна.

— В сказках одна сплошная выдумка.

— Напротив, это единственное, что существует на самом деле. Надо просто набраться мужества и нырнуть в сказку. Поверить в Перро и братьев Гримм, как верят в Бога и Деда Мороза, поверить в любовь и счастье, в перераспределение доходов и всеобщую справедливость, в мировое правительство, возрождение плоти и в бессмертие души. И еще в людоедов.

— Ты мне только спать мешал. Мне понравилось с тобой целоваться, знаешь, я вот уже год как не девочка, и я могла бы привыкнуть к тебе, мне даже хотелось бы узнать вас поближе.

— Продолжай ускользать от меня, о близкое и странное создание. Поверь мне, так для нас обоих будет лучше.

— Отлично, тогда da svidania.

Она рывком вскочила с места, я даже закашлялся. Наверняка в мире существует нечто еще более прекрасное, но мне оно не попадалось. Я задрал голову к вершинам елок, где надрывно кричала чайка. В пруду, хоть и заросшем тиной, отражались переливчатые кусочки Санкт-Петербурга. Я схватил ее за руку, по всем правилам мачо (косил в ту минуту под Михаила Строгова). Она печально взглянула на меня:

— Ты как все мужики, стоит мне уйти, как вы за мной бежите. Я разочарована.

— А я нет.

— Я не ты, я могу полюбить. I can love. You are just pretending.[110]

Потом она добавила по-французски:

— Ты правда хочешь, чтобы мы были все же на «ты»?