Чудесный нож Пулман Филип

— Благодарю вас. Я слышал от одного друга — пожалуй, не буду называть его имя; в законе о государственной тайне столько пунктов, под которые можно подвести все, что угодно, — так вот, по моим сведениям, ваша заявка была рассмотрена, и то, что я о ней услышал, весьма меня заинтриговало; должен признаться, что я даже попросил разрешения посмотреть кое-какие из ваших работ. Я знаю, это не мое дело, но я и теперь порой выступаю в роли неофициального консультанта и воспользовался этим в качестве объяснения. Ваши результаты и впрямь чрезвычайно впечатляющи.

— По-вашему, нам продлят финансирование? — спросила доктор Малоун, нетерпеливо подавшись вперед.

— К сожалению, нет. Буду откровенен. Вам не намерены продлевать грант.

Плечи Мэри опустились. Доктор Пейн смотрел на пожилого господина с осторожным любопытством.

— Зачем же тогда вы сюда пришли?

— Ну, видите ли, официальное решение еще не вынесено. Шансов у вас мало, и скажу вам честно: комиссия не видит оснований для финансирования подобных работ в будущем. Однако может статься, что вы найдете у кого-то серьезную поддержку, и тогда решение будет изменено в вашу пользу.

— Кто же нас поддержит? Вы имеете в виду себя? Я не знала, что все происходит подобным образом, — сказала доктор Малоун, выпрямляясь. — Я думала, они учитывают отзывы и так далее…

— В принципе да, — сказал сэр Чарльз, — но не мешает знать и то, как подобные комиссии работают на практике. И кто в них входит. Как бы там ни было, я весьма заинтересован в ваших исследованиях, считаю, что они могут оказаться очень полезными и что их, безусловно, следует продолжать. Позволите ли вы мне представлять вас неофициальным образом?

Доктор Малоун почувствовала себя как утопающий моряк, которому бросили спасательный круг.

— Но… Конечно! Боже ты мой, разумеется! Спасибо вам огромное… то есть… вы правда считаете, что это может изменить положение? Я не хочу сказать, что… Не знаю, что я хочу сказать. Но, конечно же, мы согласны!

— Что от нас потребуется? — сказал доктор Пейн.

Мэри посмотрела на него с удивлением. Разве десять минут назад Оливер не говорил, что собирается работать в Женеве? Но он, похоже, раскусил сэра Чарльза быстрее, чем она: между ними словно промелькнула искорка взаимопонимания, и Оливер тоже сел на стул.

— Рад, что вы уловили главное, — сказал пожилой господин. — Вы совершенно правы. Я искренне рад, что ваши мысли приняли именно такое направление. И при условии, что мы с вами договоримся, я, возможно, даже отыщу для вас дополнительный, совсем иной источник финансирования.

— Стоп, стоп, — сказала доктор Малоун, — подождите-ка. План наших исследований составляем мы сами. Я всегда готова обсуждать их результаты, но как нам действовать дальше, решаем только мы. Конечно, вы понимаете…

Сэр Чарльз развел руками — жест, выражающий глубокое сожаление, — и поднялся на ноги. Оливер Пейн, взволнованный, встал следом за ним.

— Прошу вас, не надо, сэр Чарльз, — сказал он. — Я уверен, что доктор Малоун вас выслушает. Мэри, бога ради, — если ты просто послушаешь, ничего плохого не случится, ведь так? А от этого может зависеть все.

— Я думала, ты переезжаешь в Женеву, — сказала она.

— В Женеву? — спросил сэр Чарльз. — Прекрасное место. Там такие широкие возможности! И денег сколько угодно. Не смею вам препятствовать.

— Нет-нет, это еще не решено, — поспешно сказал Пейн. — Обсуждение только началось — все это еще очень зыбко. Прошу вас, садитесь, сэр Чарльз. Может быть, кофе?

— Вы очень любезны, — сказал сэр Чарльз и снова сел с видом удовлетворенного кота.

Впервые доктор Малоун посмотрела на него внимательно. Перед ней сидел человек лет шестидесяти пяти или чуть старше, состоятельный, уверенный в себе, великолепно одетый, привыкший ко всему самому лучшему, привыкший вращаться в самых влиятельных кругах и нашептывать важные сведения на ухо самым могущественным персонам. Оливер был прав: гость действительно чего-то от них хотел. И они не получат его поддержки, если не сумеют ему угодить.

Она сложила на груди руки.

Доктор Пейн передал сэру Чарльзу кружку со словами:

— Простите, это довольно низкий сорт…

— Что вы, что вы. Так я продолжу, если позволите?

— Пожалуйста, — ответил Пейн.

— Итак, мне известно, что вы сделали ряд любопытных открытий в том, что касается сознания. Да, вы еще ничего не опубликовали, и эти открытия далеки — по крайней мере, внешне — от формального предмета ваших исследований. Однако слухами земля полнится. И меня особенно интересуют ваши результаты. Например, я был бы весьма доволен, если бы вы сконцентрировали ваши усилия на вопросах управления сознанием. Во-вторых, гипотеза о множественности миров — помните, Эверетта, году этак в 1957-м или около того; полагаю, вы напали на след того, благодаря чему эта теория могла бы получить значительное развитие. Исследованиями в этом направлении, пожалуй, заинтересовались бы даже оборонные ведомства, которые, как вы, наверное, знаете, и сейчас еще достаточно богаты; таким образом, всех этих утомительных процедур с заявками и комиссиями вполне можно было бы избежать. Не ждите, что я раскрою свои источники, — продолжал он, подняв ладонь в ответ на движение доктора Малоун, которая привстала, собираясь что-то сказать. — Я уже упоминал Закон о государственной тайне; скучнейший документ, что и говорить, но мы обязаны относиться к нему с уважением. Я убежден, что в области поиска других миров вскоре будут сделаны серьезные открытия. И сделать их должны именно вы. И наконец, в-третьих: есть проблема, связанная с одной конкретной личностью. С ребенком.

Тут он остановился, чтобы отхлебнуть кофе. У доктора Малоун отнялся язык. Она побледнела, хотя сама и не могла этого видеть; у нее было такое чувство, словно она вот-вот упадет в обморок.

— По различным причинам, — снова заговорил сэр Чарльз, — я поддерживаю контакты с разведывательными службами. Их интересует ребенок, девочка, имеющая при себе необычный прибор, старинный научный инструмент, очевидно, украденный, который был бы в большей сохранности в других руках. Есть еще мальчик примерно того же возраста — лет двенадцати, — которого разыскивают в связи с убийством. Конечно, способен ли ребенок в таком возрасте на убийство — вопрос спорный, но этот мальчик, без сомнения, убил человека. И его видели вместе с той девочкой. Так вот, доктор Малоун, возможно, вы случайно встречались с тем или другим из этих детей. Возможно также, что вы питаете вполне естественное намерение рассказать полиции обо всем, что вам известно. Но вы сослужите своему государству большую службу, если введете меня в курс дела частным образом. Я позабочусь о том, чтобы соответствующие органы выполнили свой долг быстро, эффективно и без дешевой газетной шумихи. Мне известно, что вчера вас навещал инспектор Уолтере и что девочка побывала здесь, — видите, я знаю, о чем говорю. Например, мне станет известно, если вы встретитесь с ней еще раз, а если вы умолчите об этой встрече, мне станет известно и это. Вы поступите очень умно, если как следует обдумаете мои слова и освежите ваши воспоминания о том, что именно она делала и говорила, когда была здесь. Это касается национальной безопасности. Надеюсь, вы меня понимаете. На этом я закончу. Вот моя карточка; вы можете связаться со мной, когда пожелаете. На вашем месте я не стал бы тянуть: как вы знаете, заседание комиссии по финансированию назначено на завтра. Но по этому номеру вы застанете меня в любое время.

Он протянул одну карточку Оливеру Пейну и, видя, что доктор Малоун по-прежнему сидит со сложенными на груди руками, положил другую на стол перед ней. Пейн отворил ему дверь. Сэр Чарльз надел на голову свою панаму, легонько прихлопнул ее сверху, одарил их лучезарной улыбкой и вышел из комнаты.

Когда дверь за ним закрылась, доктор Пейн сказал:

— Ты с ума сошла, Мэри! Разве можно так себя вести?

— О чем это ты? Неужто тебя охмурил этот старый мерзавец?

— Нельзя отвергать такие предложения, как это! Ты хочешь, чтобы наша лаборатория уцелела, или нет?

— Это было не предложение, а ультиматум, — пылко сказала она. — Либо делайте так, как я говорю, либо вас прикроют. Ради бога, Оливер, — все эти не слишком завуалированные угрозы, ссылки на национальную безопасность и так далее, — разве ты не видишь, куда это может завести?

— По-моему, я вижу это яснее, чем ты. Если ты им откажешь, они не закроют лабораторию. Они ее отнимут. Если они так в этом заинтересованы, как он говорит, они захотят продолжить работу — только уже на своих условиях.

— Но их условия — это… Господи боже, все эти разговоры насчет обороны… да они же просто ищут новые способы убивать людей! И ты слышал, что он сказал о сознании: он хочет управлять им! Нет уж, я не желаю иметь с этим ничего общего, Оливер.

— Они все равно своего добьются, а ты вылетишь с работы. А вот если останешься, возможно, тебе удастся повлиять на происходящее, изменить все к лучшему. И работа по-прежнему будет в твоих руках! Ты не превратишься в стороннего наблюдателя!

— Но тебе-то какая разница, в конце концов? — сказала она. — Я думала, что Женева — это дело решенное.

Он провел рукой по волосам и сказал:

— Да нет, не совсем. Ничего еще не подписано. Кроме того, тут ведь возникают совершенно другие перспективы, и мне было бы жаль уходить теперь, когда перед нами, похоже, действительно что-то забрезжило…

— Как это понимать?

— Я не говорю, что…

— Ты намекаешь. Куда ты клонишь?

— Ну… — Он прошелся по лаборатории, разводя руками, пожимая плечами, качая головой. — В общем, если ему не позвонишь ты, это сделаю я, — наконец сказал он.

Она помолчала. Потом сказала:

— Понятно.

— Мэри, я должен подумать о…

— Разумеется.

— Это не значит, что…

— Конечно.

— Ты не понимаешь…

— Отлично понимаю. Все очень просто. Ты обещаешь ему слушаться, получаешь финансирование, я ухожу, ты становишься заведующим. Что здесь непонятного? У тебя будет больший бюджет. Много замечательных новых приборов. Еще с полдюжины молодых специалистов под твоим началом. Прекрасно! Давай, Оливер. Действуй. А что до меня — я пас. Все это плохо пахнет.

— Ты не…

Но, взглянув ей в лицо, он замолчал. Она сняла с себя белый халат и повесила его на крючок, потом собрала в сумочку кое-какие бумаги и вышла, не сказав ни слова. Как только дверь за ней закрылась, Пейн достал карточку сэра Чарльза и взялся за телефон.

Несколько часов спустя — была уже почти полночь — доктор Малоун остановила машину перед своим институтом и вошла внутрь через боковой вход. Но как только она свернула на лестницу, из другого коридора вынырнул человек, испугавший ее так сильно, что она чуть не выронила портфель. На человеке была служебная форма.

— Куда вы идете? — спросил он.

Он преградил ей путь, массивный, широкоплечий; его глаза едва виднелись из-под козырька низко надвинутой на лоб фуражки.

— В лабораторию. Я здесь работаю. А вы кто? — сказала она, немного рассерженная, немного испуганная.

— Охрана. У вас есть удостоверение личности?

— Какая еще охрана? Я покинула это здание сегодня в три часа дня, и здесь, как обычно, был только дежурный. Это мне следует спросить у вас удостоверение. Кто вас сюда прислал? И зачем?

— Вот мое удостоверение, — сказал человек, показав ей карточку так быстро, что она не успела ее рассмотреть. — А где ваше?

Она заметила, что у него на поясе, в чехольчике, висит мобильный телефон. Или это пистолет? Нет, определенно, она превращается в параноика. Но он не ответил на ее вопросы! Если она будет настаивать, у него возникнут подозрения, но сейчас ей было очень важно добраться до лаборатории; надо задобрить его, как собаку, подумала она. Порывшись в сумочке, она достала бумажник.

— Это пойдет? — спросила она, показывая ему карточку, с помощью которой открывала шлагбаум на автостоянке.

Он мельком взглянул на нее.

— Что вам здесь понадобилось в такой поздний час? — сказал он.

— Я провожу эксперимент. Мне нужно регулярно проверять компьютер.

Он замешкался, словно ища причину, чтобы отказать ей, а может быть, просто демонстрируя свою власть. Наконец кивнул и отступил в сторону. Она прошла мимо, улыбнувшись ему, однако его лицо осталось бесстрастным.

Войдя в лабораторию, она заметила, что все еще дрожит. У них в институте никогда не было никаких охранников — им всегда хватало замка на двери да пожилого дежурного, — и она знала, чем вызвана эта перемена. Но это означало, что у нее очень мало времени: ей нужно было сделать все немедленно, потому что когда они поймут, что она задумала, у нее уже не будет шанса сюда вернуться.

Она заперла за собой дверь и опустила жалюзи. Потом включила детектор, вынула из кармана флоппи-диск и вставила его в компьютер, подсоединенный к Пещере. Не прошло и минуты, как она стала манипулировать цифрами на экране, руководствуясь наполовину логикой, наполовину интуицией и наполовину программой, над которой весь вечер проработала дома, — и действительно, добиться намеченной цели было так же сложно, как составить из трех половинок единое целое.

Наконец она откинула с глаз прядь волос, прилепила к голове электроды, а потом размяла пальцы и начала печатать. Ей было сильно не по себе.

«Привет. Я не уверена, что правильно делаю. Может быть, я сошла с ума».

Слова выстроились в левой части экрана, и это было первой неожиданностью. Она не использовала никакой программы-редактора, действуя практически в обход операционной системы, и форматирование текста на экране произошло как бы само собой. Волоски у нее на шее, сзади, зашевелились, и она вдруг словно кожей почувствовала все, что ее окружало, — темные коридоры, включенную аппаратуру, автоматически идущие эксперименты, компьютеры, запускающие тесты и записывающие результаты, систему вентиляции, проверяющую состояние воздуха и регулирующую его влажность и температуру, все трубы, воздуховоды и кабели, эти нервы и артерии здания, бодрствующего и внимательного… почти что разумного.

Она снова вернулась к клавиатуре.

«Раньше я просто концентрировалась, а теперь пытаюсь пользоваться словами, но…»

Не успела она закончить фразу, как курсор перескочил в правую часть экрана, и там появились слова: «Задай вопрос».

Это произошло почти мгновенно.

У нее возникло такое чувство, будто она ступила на твердое место, а под ногой вдруг оказалась пустота. Это был настоящий шок. Лишь через минуту-полторы она успокоилась настолько, что смогла продолжать. Ответы в правой части экрана вспыхивали сразу же — она едва успевала допечатать до конца.

«Вы — Тени?»

«Да».

«Вы — то же самое, что Лира называет Пылью?»

«Да».

«И то же самое, что невидимое вещество?»

«Да».

«Значит, невидимое вещество обладает сознанием?»

«Очевидно».

«То, что я сказала Оливеру сегодня утром насчет человеческой эволюции, — это…»

«Правильно. Но тебе нужно спрашивать дальше».

Она остановилась, сделала глубокий вдох, отодвинула стул, помассировала пальцы. Ее сердце неслось галопом. Происходящее было невероятно, как его ни объясняй; все ее образование, все ее мыслительные навыки, вся ее природа ученого молчаливо взывали к ней: не верь этому! Этого не может быть! Ты грезишь! Однако же вот они, на экране, — ее вопросы и ответы какого-то другого, неведомого разума.

Она собралась с духом и снова стала печатать, и снова ответы вспыхивали вслед за ее вопросами без всякой мало-мальски различимой паузы.

«Разум, который отвечает на мои вопросы, не принадлежит человеку, верно?»

«Да. Но люди всегда знали нас».

«Вас? Значит, вас много?»

«Мириады».

«Но кто же вы?»

«Ангелы».

В голове у Мэри Малоун зазвенело. Ее воспитывали в католической семье. Более того: как выяснила Лира, когда-то она была монашкой. Теперь веры в ней не осталось ни капли, но об ангелах она кое-что знала. Святой Августин сказал: «Ангел — имя их служения, а не их природы. Если ты ищешь имя их природы, это дух; если ты ищешь имя их служения, это ангел; по сути своей они духи, по тому, что они делают, — ангелы».

Дрожа, подавляя дурноту, она напечатала:

«Ангелы состоят из невидимого вещества? Из Пыли?»

«Да. Пыль образует структуры. Комплексы. Это мы».

«И частицы, которые мы называем Тенями, — это то же самое, что дух?»

«Наша природа — дух; но по своим деяниям мы вещество. Дух и вещество едины».

Она содрогнулась. Они слышали ее мысли.

«И вы вмешались в процесс человеческой эволюции?»

«Да».

«Зачем?»

«Месть».

«Месть за… ах, вот оно что! Мятежные ангелы! Война на небе… Сатана и райские кущи… но ведь это неправда? Так вот зачем вы… но почему?»

«Найди девочку и мальчика. Не теряй больше времени. Ты должна сыграть роль змея».

Она сняла руки с клавиатуры и протерла глаза. Когда она снова взглянула на экран, последние слова были еще там.

«Где…»

«Отправляйся на улицу под названием Сандерленд-авеню и найди палатку. Обмани часового и проникни туда. Запасись провизией для долгого путешествия. Ты будешь под нашей защитой. Призраки тебя не тронут».

«Но я…»

«Прежде чем уйти, уничтожь эту аппаратуру».

«Не понимаю… почему я? И что это за путешествие? И…»

«Ты готовилась к этому всю жизнь. Здесь твоя работа завершена. Последнее, что ты должна сделать в своем мире, — это помешать врагам заполучить ее результаты. Уничтожь аппаратуру. Сделай это немедленно и отправляйся в путь».

Мэри Малоун отодвинула стул и, дрожа, встала на ноги. Прижав пальцы к вискам, она обнаружила, что электроды все еще прикреплены к ее голове. Она рассеянно сняла их. Она могла бы еще сомневаться в реальности происшедшего и того, что до сих пор видела на экране, но события последнего получаса вывели ее за границы веры и сомнений. Что-то случилось, и она была готова к действию.

Она отключила детектор и усилитель. Затем обошла все предохранительные барьеры и отформатировала жесткий диск компьютера, начисто стерев с него всю информацию, а потом вынула интерфейс между детектором и усилителем, собранный на отдельной электронной плате, положила эту плату на стол и разбила каблуком своей туфли, поскольку ничего более удобного для этой цели под рукой не нашлось. После этого она разъединила кабели между электромагнитной защитой и детектором, нашла в шкафчике схему соединений и сожгла ее. Что еще она могла сделать? Конечно, не в ее силах было заставить Оливера Пейна забыть то, что он знал, но само оборудование она испортила основательно.

Она набила портфель бумагами из ящиков стола, а напоследок сняла с двери плакатик с гексаграммами из «И цзин», сложила его и сунула в карман. Потом потушила свет и вышла.

Охранник стоял у подножия лестницы и говорил по телефону. Когда она спустилась, он убрал телефон, молча двинулся за ней к боковому выходу и стал наблюдать сквозь стеклянную дверь, как она заводит машину и выезжает со стоянки.

Полтора часа спустя она остановила свой автомобиль на улице, соседней с Сандерленд-авеню. Ей пришлось искать нужное место на плане Оксфорда: она не знала этой части города. Вплоть до этой минуты ее подгоняло сдерживаемое возбуждение, но, выйдя из машины в предрассветных сумерках — ночь выдалась тихой и прохладной, — она ощутила вдруг вспыхнувшее дурное предчувствие. А если все это сон? Или чей-нибудь тщательно подготовленный розыгрыш?

Однако сомневаться было уже поздно. Она сама отрезала себе дорогу назад. Взяв с сиденья рюкзак, с которым она часто совершала походы по Шотландии и Альпам, Мэри подумала о том, что у нее хотя бы есть опыт жизни под открытым небом; если все сложится так, что хуже некуда, она всегда сможет сбежать, отправиться в холмы…

Смешно.

Но она закинула рюкзак на спину, заперла машину, повернула на Банбери-роуд и прошла по ней метров двести-триста до развязки, налево от которой уходила Сандерленд-авеню. Так глупо она не чувствовала себя еще никогда в жизни.

Однако, свернув за угол и увидев те странные, будто с детской картинки, деревья, на которые наткнулся приехавший в Оксфорд Уилл, она поняла, что по крайней мере какая-то правда во всем этом есть. На лужайке под деревьями, у дальнего конца дороги, стояла маленькая квадратная палатка из красно-белого нейлона — такими пользуются электрики, когда работают под дождем, — а неподалеку от нее, у обочины, был припаркован белый фургон с затемненными стеклами и без опознавательных знаков.

Лучше не медлить. Она направилась прямиком к палатке. Когда она была уже почти у цели, задняя дверца фургона распахнулась и оттуда вылез полицейский. Без каски он выглядел очень молодым, и фонарь под плотной зеленой листвой наверху светил ему прямо в лицо.

— Могу я спросить, куда вы идете, мэм? — сказал он.

— В палатку.

— Боюсь, это невозможно, мэм. У меня приказ никого близко не подпускать.

— Отлично, — сказала она. — Я рада, что вы охраняете это место. Но я с физического факультета — сэр Чарльз Латром попросил нас провести предварительный осмотр и составить отчет, прежде чем они займутся этим вплотную. Важно сделать это сейчас, пока вокруг не слишком много людей; надеюсь, вы понимаете причины такого решения.

— Понятно, — сказал он. — Но нет ли у вас какого-нибудь документа, удостоверяющего личность?

— Конечно! — ответила она и скинула со спины рюкзак, чтобы достать оттуда бумажник. Среди документов, которые она взяла с собой из лаборатории, была старая библиотечная карточка Оливера Пейна. Пятнадцать минут работы за кухонным столом — и благодаря фотографии, вырезанной из ее собственного паспорта, получилось нечто весьма похожее на подлинное удостоверение. По крайней мере, она на это надеялась. Полицейский взял ламинированную карточку и внимательно всмотрелся в нее.

— Доктор Олив Пейн, — прочел он. — Вы, случайно, не знаете доктора Мэри Малоун?

— Знаю. Мы коллеги.

— А где она сейчас, вам известно?

— Дома, в постели, если она в здравом уме. А что?

— Мне сообщили, что она уволена из вашей организации и ее нельзя допускать сюда. Вообще-то мы даже получили приказ задержать ее, если она здесь появится. Увидев женщину, я, естественно, подумал, что вы — это она, понимаете? Прошу прощения, доктор Пейн.

— Ничего страшного, — сказала Мэри Малоун. Полицейский еще раз посмотрел на карточку.

— Похоже, все в порядке, — сказал он и протянул ей документ. Ему явно было слегка не по себе и хотелось поговорить. — А что там внутри, вы знаете?

— Только с чужих слов, — ответила она. — Потому я и пришла сюда — чтобы увидеть это своими глазами.

— Да, разумеется. Пожалуйста, доктор Пейн.

Он отступил и позволил ей отстегнуть полог. Она надеялась, что он не заметит, как у нее дрожат руки. Прижимая к груди рюкзак, она шагнула внутрь. Обмани часового — что ж, с этим она справилась, но не имела ни малейшего понятия о том, что окажется в палатке. Она была готова найти там что-то вроде археологических раскопок, или мертвое тело, или метеорит; но ничто в ее жизни и снах не могло подготовить ее к этой квадратной, примерно метр на метр, дыре в воздухе и к тихо спящему городу у моря, который она обнаружила, ступив туда.