Хождение Джоэниса Шекли Роберт

Серия «Эксклюзивная классика»

Robert Sheckley

THE JOURNEY OF JOENES

Перевод с английского В. Баканова, В. Бабенко

Публикуется с разрешения наследников автора при содействии Агентства Александра Корженевского (Россия).

© Robert Sheckley, 1962

© Перевод. В. Баканов, 2020

© Перевод, В. Бабенко, 2020

© Издание на русском языке AST Publishing, 2023

Введение

Невероятный мир Джоэниса существовал более чем тысячу лет назад, в глубоком и туманном прошлом. Мы знаем, что путешествие нашего героя началось около 2000 года и завершилось в начале современной эпохи. Мы также знаем, что время, в котором путешествовал Джоэнис, примечательно своими промышленными цивилизациями. Механическая артикуляция двадцать первого века породила странные творения, незнакомые современному читателю. И всё же большинство из нас рано или поздно узнало, что имели в виду древние под «управляемым снарядом» или «атомной бомбой». Детали некоторых из этих фантастических устройств можно увидеть во многих музеях.

Более скудны наши знания в области обычаев и законов того времени. И чтобы получить хоть какое-то представление о тогдашних религиях и этике, необходимо обратиться к «Хождению Джоэниса».

Без сомнения, сам Джоэнис был реальным лицом; однако мы никак не можем определить степень достоверности всех бытующих о нём историй. Некоторые из них – не изложение фактов, а, скорее, определённого рода моральные аллегории. Но даже те истории, которые считаются аллегорическими, всё равно отображают дух и характер той эпохи.

Настоящая книга, таким образом, – это сборник сказаний о путешественнике Джоэнисе и об удивительном и трагическом двадцать первом веке. Некоторые истории подтверждаются документально, фигурируют в летописях, но большая их часть дошла до нас в устной форме, передаваясь от рассказчика к рассказчику.

Если не считать нашей книги, единственное письменное описание «Хождения» появляется в недавно опубликованных «Фиджийских сказаниях», где, по очевидным причинам, роль Джоэниса отходит на задний план по сравнению с деяниями его друга Лама. Это существенно искажает содержание и совершенно не соответствует духу «Хождения». Руководствуясь вышеприведёнными соображениями, мы решили создать книгу, в которой все истории о Джоэнисе были бы правдиво изложены и сохранены для грядущих поколений.

Книга также содержит всё написанное о Джоэнисе в двадцать первом веке. К великому сожалению, эти записи весьма малочисленны и разрозненны и составляют лишь две главы: «Лам встречается с Джоэнисом» (из «Книги Фиджи», каноническое издание) и «Как Лам поступил на военную службу» (также из «Книги Фиджи», каноническое издание).

Все остальные истории о Джоэнисе или его последователях передаются из уст в уста. Наш сборник запечатлевает в письменном виде слова самых известных современных рассказчиков без малейших искажений, во всём многообразии их точек зрения, стиля, характеров, морали, комментариев и так далее. Мы хотим поблагодарить рассказчиков за любезное разрешение записать их сказания. Их имена:

Автор указывается в начале каждой главы. Мы приносим извинения многим блестящим рассказчикам, которых мы были не в состоянии включить в сборник: их труды будут использованы при составлении полного жизнеописания Джоэниса с комментариями и вариантами.

Для удобства читателя истории расположены в хронологическом порядке, как главы развивающегося повествования, с началом, серединой и концом. Но мы предупреждаем читателя, чтобы он не ожидал последовательного и цельного изложения, так как некоторые части длинные, а некоторые короткие, одни сложные, а другие простые, в зависимости от индивидуальности рассказчика. Редакция, безусловно, могла бы сократить или расширить определённые главы, приведя их к одинаковому объёму и наделив своим собственным качеством порядка и стиля. Но мы предпочли оставить притчи в оригинальном виде, чтобы читатель мог ознакомиться с описанием «Хождения», не прошедшим никакой цензуры. Это будет справедливо по отношению к рассказчикам и позволит передать правду о Джоэнисе, о людях, которых он встречал, и о странном мире, с которым он столкнулся.

Редакция дословно повторила повествования рассказчиков и без изменения привела два письменных памятника, ничего не добавив и воздержавшись от замечаний. Наши комментарии содержатся лишь в последней, завершающей главе.

Теперь, читатель, мы приглашаем тебя познакомиться с Джоэнисом и отправиться с ним в путешествие через последние годы старого мира и первые годы нового.

1. Джоэнис отправляется в путешествие

(Записано со слов Маубинги с Таити)

На двадцать пятом году жизни героя произошло событие, роковым образом повлиявшее на его судьбу. Чтобы пояснить значение этого события, сперва необходимо рассказать кое-что о нашем герое; а чтобы понять его, надо описать место, где он жил. Итак, начнём оттуда, стараясь как можно быстрее перейти к основной теме повествования.

Наш герой, Джоэнис, жил на маленьком острове в Тихом океане – на атолле в двухстах милях к востоку от Таити. Остров этот, имеющий две мили в длину и несколько сот ярдов в ширину, назывался Манитуатуа. Его окружал коралловый риф, а за рифом простирались синие воды Тихого океана. Именно сюда приехали из Америки родители Джоэниса для обслуживания электрооборудования, снабжавшего электричеством большую часть Восточной Полинезии.

Когда умерла мать Джоэниса, его отец стал работать один; а когда умер отец, Тихоокеанская электрическая компания потребовала, чтобы Джоэнис заступил на его место. Что он и сделал.

Судя по многим источникам, Джоэнис был высоким, крепкого телосложения молодым человеком с добрым лицом и хорошими манерами. Он взахлёб читал книги из богатой библиотеки отца и, будучи натурой романтической и чувствительной, предавался долгим размышлениям об истине, верности, любви, долге, судьбе, случайности и прочих абстрактных понятиях. В силу своего характера, Джоэнис представлял себе положительные моральные нормы как нечто обязательное и думал о них всегда только возвышенно.

Жители Манитуатуа, все полинезийцы с Таити, с трудом понимали таких людей. Они с готовностью признавали, что добродетели – это хорошо, но при малейшей возможности предавались порокам. Хотя Джоэнис осуждал подобное поведение, ему нравились весёлый характер, щедрость и общительность манитуатуанцев. Не утруждая себя размышлениями о добродетелях, они тем не менее умудрялись вести вполне достойную и приятную жизнь.

Постоянное общение с местными жителями не могло не оказывать влияния на характер Джоэниса, который постепенно менялся. Как считают некоторые, он сумел выжить лишь благодаря тому, что многое перенял у жителей Манитуатуа.

Но об этом можно лишь догадываться, влияние нельзя объективно измерить или оценить. Мы же ведём речь об исключительном событии, происшедшем в жизни Джоэниса, когда ему шёл двадцать пятый год.

Истоки этого события следует искать в конференц-зале Тихоокеанской электрической компании, расположенной в Сан-Франциско, на Западном побережье Америки. Солидные мужчины в костюмах, ботинках, рубашках и галстуках собрались там за круглым столом из полированного тикового дерева. Эти Люди Круглого Стола, как их называли, вершили в значительной степени человеческие судьбы. Председатель Совета Артур Пендрагон получил свой высокий пост по наследству, но сначала он выдержал тяжёлую борьбу, для того чтобы занять законное место. Прочно обосновавшись, Артур Пендрагон распустил прежний Совет попечителей и назначил своих доверенных людей. Присутствовали: Билл Лаунселот – финансовый воротила, Ричард Галахад – широко известный своей благотворительной деятельностью, Остин Мордред – человек с большими политическими связями по всему штату, и многие другие.

Финансовая империя, которую возглавляли эти лица, в последнее время пошатнулась, поэтому все они голосовали за единение сил и немедленную продажу всех владений, не дающих прибыли. Это решение, каким бы простым оно ни казалось, имело серьёзные последствия.

На далёком Манитуатуа Джоэнис получил указание Совета прекратить операции Восточно-полинезийской электростанции.

Таким образом, Джоэнис лишился работы. Что ещё хуже, рухнул его привычный уклад жизни.

Всю следующую неделю он размышлял о своём будущем. Полинезийские друзья Джоэниса уговаривали его остаться с ними на Манитуатуа или, если ему так больше понравится, переехать на один из больших островов, например на Хуахине, Бора-Бора или Таити.

Выслушав их, Джоэнис удалился в уединённое место, чтобы поразмыслить над предложениями. Через три дня он вернулся и объявил всем собравшимся о своём намерении отправиться в Америку, на родину предков, чтобы увидеть собственными глазами чудеса, о которых читал, и, возможно, найти там свою судьбу. Если окажется, что судьба его не там, он вернётся к народу Полинезии с чистой душой и открытым сердцем, готовый к исполнению любых обязанностей, которые на него возложат.

Люди оцепенели от ужаса, когда услышали об этом, ибо американская земля слыла более неведомой и опасной, чем сам океан, а обитатели её считались колдунами и магами, способными хитроумными заклятьями изменить даже образ мышления человека. Им казалось невероятным, что можно разлюбить коралловые побережья, лагуны, пальмы, каноэ с балансирами и всё такое прочее. Тем не менее подобное случалось и раньше. Некоторые полинезийцы, отправившиеся в Америку, попадали под её чары и никогда оттуда не возвращались. Один из них даже посетил легендарную Мэдисон-авеню, но что он там нашёл, осталось тайной, ибо тот человек больше не заговорил. Тем не менее Джоэнис твёрдо решил ехать.

Он был помолвлен с Тонделайо – манитуатуанской девушкой с золотистой кожей, миндалевидными глазами, смоляными волосами, невероятно пикантной фигурой и манерами, говорившими о хорошем знании мужчин. Джоэнис предполагал послать за Тонделайо, как только обоснуется в Америке, или вернуться к своей невесте, если судьба окажется к нему неблагосклонной. Ни одно из этих предположений не встретило одобрения у Тонделайо, и она обратилась к Джоэнису на преобладавшем в те времена местном диалекте со следующими словами:

– Эй ты, глупый белый парень, хочешь плыть в Мелику? Зачем, эй? Разве в Мелике больше кокосовых орехов? Длинней пляжи? Лучше рыбалка? Нет! Ты думаешь, может быть, там лучше чумби-чумби? Так нет! Будет лучше, если ты останешься здесь, со мной, клянусь!

Вот таким образом красавица Тонделайо воззвала к разуму Джоэниса. Но тот ответствовал ей:

– Любимая, ужель ты думаешь, что я хочу покинуть тебя, воплощение всех моих грёз и средоточие желаний?! Нет, зеница ока моего, нет! Отъезд наполняет меня скорбью, ибо я не ведаю, какой рок поджидает меня в холодном мире на востоке. Знаю лишь, что долг мужчины толкает меня вперёд, к подвигам и славе, а если велит судьба, то и к самой смерти. Только поняв великий мир, смогу я вернуться и провести остаток дней своих здесь, на островах.

Прекрасная Тонделайо внимательно выслушала эти речи и глубоко задумалась. И обратилась девушка к Джоэнису со словами простой народной мудрости, передаваемой от матери к дочке с незапамятных времён:

– Послушай, малый, я думаю, все вы, белые, одинаковы. Сперва вы делаете чумби-чумби с маленькой вахиной, и это хорошо, а потом вас тянет на сторону, я думаю, чтобы делать чумби-чумби с белой женщиной. Клянусь! И всё же пальмы растут, и кораллы тоже растут, но такой мужчина должен умереть.

Джоэнис мог лишь склонить голову перед древней мудростью островитянки. Однако решимость его не дрогнула. Он знал, что ему суждено посетить Америку, откуда прибыли его родители, принять уготованную судьбу и смириться с непостижимым роком, который лежит в засаде для всех мужчин. Джоэнис поцеловал Тонделайо, и она заплакала, поняв, что слова её бессильны тронуть этого человека.

Окрестные вожди устроили пир в честь Джоэниса, где подавались островные деликатесы – консервированная говядина и консервированные ананасы. Когда на остров пришла торговая шхуна с обычным еженедельным грузом рома, они печально простились с любезным их сердцу Джоэнисом.

На этой шхуне Джоэнис, в ушах которого всё ещё звучали туземные мелодии, прошёл мимо Хуахине и Бора-Бора, мимо Таити и Гавайских островов и наконец прибыл в город Сан-Франциско на Западном побережье Америки.

2. Лам встречается с Джоэнисом

(Рассказано самим Ламом и записано в «Книге Фиджи», каноническое издание)

Ну, вы знаете, как это бывает. Ещё Хемингуэй говорил: «Выпивка ни к чёрту, и девчонка дрянь, и что вам тогда делать?» Вот я и торчал в порту, поджидая еженедельную партию мескалина, и, можно сказать, бил баклуши: слонялся и глазел на толпу, на большие корабли, на Золотые Ворота. Вы знаете, как это бывает. Я только что прикончил сэндвич – итальянская салями на настоящем чёрном тминном хлебе – и надеялся на скорое прибытие мескалина, а посему чувствовал себя не так уж паршиво. То есть я хочу сказать, что необязательно чувствовать себя паршиво, даже если девчонка – дрянь.

Ну так вот, тот корабль пришёл из дальних краёв, и с него сошёл парень. Такой, знаете, поджарый, высокий, с настоящим загаром и нехилыми плечами. Полотняная рубашка, обтрёпанные штаны и вовсе никакой обувки. Я, естественно, решил, что он в порядке. То есть я имею в виду, он выглядел в порядке. Я подошёл к нему и спросил, пришёл ли груз.

Этот тип посмотрел на меня и сказал:

– Меня зовут Джоэнис. Я здесь впервые.

Так я и понял, что он не в деле, и попросту отвёл взгляд.

– Не знаете, где можно найти работу? – продолжал он. – Я первый раз в Америке и хочу узнать, что Америка может дать мне и что я могу дать Америке.

Я снова посмотрел на него, потому что теперь уже не был уверен, что он в порядке. В наши дни не каждый работает под хипстера, а иногда, если молотишь под простачка, прямиком можешь угодить в ту Чайную на Небесах, где заправляет Величайший Торговец Наркотиками из всех. То есть на вид-то он был простофилей, а вдруг за этим скрывается дзен? Иисус вот тоже казался простофилей, но он был в тренде, и все мы были бы горой за него, если бы эти старпёры оставили его в покое.

И я сказал Джоэнису:

– Ищешь работу? А что ты умеешь?

– Я разбираюсь в электрических трансформаторах.

– Потрясно, – сказал я.

– И играю на гитаре, – добавил он.

– Эй, парень! – воскликнул я. – Что же ты сразу не сказал, вместо того чтобы болтать о каком-то электричестве! Я тут знаю одно капучиновое местечко, где ты мог бы играть, а всякие старпёры тебе башляли бы. Монета есть?

Этот Джоэнис едва лопотал по-английски, и мне приходилось ему всё растолковывать. Но он быстро схватывал насчёт монеты и остального, и я предложил ему на некоторое время обосноваться в моей халупе. Когда девчонка всё равно дрянь, почему бы и нет? Этот Джоэнис одарил меня улыбкой и сказал, что, конечно, он согласен. Ещё он поинтересовался обстановкой и как тут можно поразвлечься. Он казался вполне в норме, даром что иностранец, и я его успокоил, что девчонки есть, а насчёт других развлечений пускай пока держится меня, а потом видно будет. Он вроде усёк, и мы двинули на хату. Я дал ему сэндвич из настоящего ржаного хлеба с этими маленькими семечками и с куском швейцарского сыра – из Швейцарии, а не из Висконсина. Джоэнис был абсолютно на нуле, и мне пришлось ссудить его бренчалкой, так как свою гитару он оставил на островах, не знаю уж, где эти острова. И в тот же вечер мы выступили в кофейне.

Надо сказать, что Джоэнис наделал переполоху своей гитарой и песнями, хотя пел на никому не понятном языке и мелодии были малость занудливы. Туристы пришли в поросячий восторг, будто им задаром отвалили акции «AT&T». Джоэнис сорвал восемь долларов 30 центов, чего хватило на пузырь русской – только не надо зудеть мне про патриотизм – и кое-какую закусь. И к нему приклеилась одна крошка почти шести футов роста, потому что таким уж был Джоэнис. То есть он был высокий и здоровый, с широченными плечищами, да ещё копна выгоревших волос. Для такого, как я, это посложнее, потому что, хотя у меня и борода, я малость коротковат да и толстоват, и порой мне приходится тратить на поиски цыпочек немало времени. А к Джоэнису их тянуло прямо как магнитом. Лезли к нему и всякие бойкие курицы, с вопросами, курил ли он когда-нибудь травку, но я их всех отшил, потому что мескалин уже пришёл, и зачем менять расстройство желудка на головную боль?

И вот Джоэнис, и эта крошка по имени Дейрдра Фейнстейн, и ещё одна подружка, которую она взяла на мою долю, – все пошли ко мне. Я показал Джоэнису, как разминать зёрнышки и всё прочее, мы наширялись и забалдели. То есть это у нас был нормальный приход, а вот Джоэнис засверкал, как тысячеваттная лампочка. И хоть я предупредил его о фараонах, которые бродят по улицам и аллеям Сан-Франциско, ища, кого бы упрятать в свои новенькие расчудесные тюрьмы, Джоэнису было море по колено. Забрался он на кровать и стал толкать речь. Речь получилась потрясная, потому что этот жизнерадостный улыбчивый парень из далёкого захолустья действительно растрогался до глубины души. И сказал он так:

– Друзья мои, я пришёл к вам из земли пальм и песка в надежде сделать славные открытия. Я считаю себя счастливей всех смертных, ибо в первый же вечер был представлен вашему кумиру, Королю Мескалину, и возвышен им, а не унижен. Мне явились чудеса этого мира, которые сейчас розовеют перед моими глазами и низвергаются радужным водопадом. Своего дорогого друга Лама я могу лишь бесконечно благодарить за это блаженство. Моей новой возлюбленной, сладчайшей Дейрдре Фейнстейн, я позволю себе сказать, что вижу разгорающееся внутри меня великое пламя и чувствую сотрясающую меня бурю. Подружке Лама, чьё имя я, к сожалению, не разобрал, спешу поведать, что люблю её любовью брата, страстной и в то же время невинной, как новорождённый младенец. И наконец…

Надо сказать, что голос у Джоэниса был неслабый, то есть он ревел как морской лев в брачный период, а такой звук никто из вас не упустит послушать. Но это было немножко чересчур для моей хаты, потому как соседи сверху – старпёры, которые встают в восемь утра, чтобы заниматься всякой ерундой, – принялись стучать в потолок и объявили, что эта вечеринка уже перебор и что они вызвали полицию, то есть фараонов.

Джоэнис и девочки были в отрубе, однако я всегда сохраняю ясную голову на случай опасности, что бы ни клубилось в лёгких и ни струилось в венах. Я хотел спустить оставшийся мескалин в туалет, но Дейрдра, которая без ума от этого зелья настолько, что это даже пугает, потребовала спрятать зёрнышки в самом интимном месте её тела, где, по её словам, они будут в полной безопасности. Я поволок их всех на улицу, причём Джоэнис не пожелал расстаться с моей гитарой, которую он сжимал в своём загорелом кулаке, и мы вывалились как раз вовремя, потому как тут подкатил фургон, полный фараонов. Я настропалил свою команду идти прямо, как солдатики, потому что лучше не шутить, если при тебе шмаль. Правда, я не учёл, насколько далеко зашла Дейрдра.

Мы зашагали вперёд, а фараоны двинулись рядом и стали смотреть на нас, как только фараоны могут смотреть, и ещё начали бросать нам замечания насчёт битников, аморального поведения и всего такого. Я старался, чтобы мы топали как ни в чём не бывало, но с Дейрдрой было не совладать. Она повернулась к фараонам и выложила всё, что о них думала. Это очень неразумно, если у вас такое богатое воображение и такой лексикон, как у Дейрдры.

Их старший, сержант, сказал:

– Ладно, сестрица, пошли-ка с нами. Мы тебя забираем, усекла?

И они поволокли отбрыкивающуюся Дейрдру к своему фургону. Я заметил, что лицо Джоэниса принимает задумчивое, фараононенавистническое выражение, и понял, что беды не миновать, потому что он, по уши в мескалине, очень уж сильно возлюбил Дейрдру и вообще всех на свете, кроме фараонов.

Я сказал ему:

– Парень, ты не вздумай что-нибудь выкинуть. Нашему веселью пришёл конец, а Дейрдре не привыкать. Я имею в виду, она вечно не в ладах с фараонами, с тех пор как приехала сюда из Нью-Йорка изучать дзен. Дейрдру забирают всё время, и ей это совершенно по нулям, потому что её отец – Шон Фейнстейн, который владеет всем, что ты успеешь перечислить за пять секунд. Она очухается и выйдет. Так что и пальцем не шевели, даже не оглядывайся, потому что твой отец – не Шон Фейнстейн и вообще не кто-нибудь, о ком я слыхал.

Вот так я пытался успокоить и урезонить Джоэниса. Но он встал как вкопанный – эдакая героическая фигура, весь в свете уличного фонаря, кулак сжимает мою гитару, а в глазах – выражение всезнания и всепрощения, то есть прощения всех, кроме фаронов. И повернулся к полицейским.

– Чего тебе надо, малыш? – поинтересовался сержант.

– Уберите руки от этой юной леди! – потребовал Джоэнис.

– Эта наркоманка, которую ты называешь юной леди, нарушила статью четыреста тридцать один точка три Уголовного кодекса города Сан-Франциско, – пояснил полицейский. – Так что не суй нос не в своё дело, приятель, и не вздумай бренчать на этой укулеле после двенадцати ночи.

Я хочу сказать, что на свой лад этот сержант вёл себя совсем неплохо.

Но здесь Джоэнис толкнул речь, то есть не речь, а конфетку. К сожалению, я сейчас не припомню дословно, однако смысл её сводился к тому, что законы создаются людьми и, следовательно, должны учитывать дурную натуру человека и что подлинная мораль заключается в следовании истинным требованиям просвещённой души.

– Значит, коммуняка, так? – уточнил сержант. И в мгновение ока, а то и быстрее, они затащили Джоэниса в фургон.

Само собой, Дейрдру на следующее утро выпустили – может, из-за отца, а может, и из-за её неотразимого поведения, известного всему Сан-Франциско. А вот Джоэнис, хоть мы и перерыли всю округу вплоть до Беркли, как в воду канул.

Говорю вам, как в воду канул! Что случилось с этим светловолосым, обожжённым солнцем трубадуром с сердцем большим, как мир? Куда он пропал с моей гитарой (настоящей «Висенте Татай») и с моей почти самой лучшей обувкой? Полагаю, одни фараоны знают, а они-то уж не скажут. Но я навсегда запомнил Джоэниса, который, как Орфей у врат ада, вернулся на поиски Эвридики и тем самым разделил судьбу златоголосого певца. То есть, конечно, это не совсем так, и всё же похоже. И кто знает, в каких дальних краях странствует сейчас Джоэнис с моей гитарой?

3. Сенатская комиссия

(Рассказано Ма’аоа с Самоа)

Джоэнис никак не мог знать, что в то время в Сан-Франциско проводила расследование Сенатская Комиссия Американского Конгресса. Но полиции это было известно. Интуитивно почувствовав в Джоэнисе потенциального свидетеля для этого расследования, полицейские привели его из тюрьмы в зал заседаний Комиссии.

Председатель Комиссии, сенатор Джордж У. Пелоп, сразу спросил у Джоэниса, что тот может сказать о себе.

– Я ничего не сделал, – выпалил Джоэнис.

– Ага, – отреагировал Пелоп, – но разве вас обвинили в чём-то, что вы сделали? Может быть, обвинил я? Или кто-нибудь из моих славных коллег? Если так, то я хотел бы немедленно об этом услышать.

– Нет, сэр, – молвил Джоэнис. – Я просто подумал…

– Мысли не принимаются в качестве свидетельства, – заявил Пелоп.

Затем он поскрёб лысину, поправил очки и торжественно повернулся к телевизионной камере.

– Этот человек, по его собственному признанию, – сказал Пелоп, – не был обвинён ни в каком преступлении, совершённом злонамеренно или же по заблуждению. Мы всего лишь предложили ему говорить, согласно привилегии и обязанности Конгресса. И всё же каждое его слово выдаёт сознание вины. Я считаю, джентльмены, мы должны расследовать это дело.

– Я желаю видеть адвоката, – сказал Джоэнис.

– Вам не полагается адвокат, так как это не судебный процесс, а слушание Комиссии Конгресса, только устанавливающей факты. Но мы обратим самое пристальное внимание на ваше требование. Могу я поинтересоваться, зачем предположительно невиновному человеку требуется адвокат?

Джоэнис, прочитавший немало книг на Манитуатуа, пробормотал что-то о законности и своих правах. Пелоп ответствовал ему, что Конгресс является гарантом его прав, так же как создателем законов. Следовательно, Джоэнису нечего бояться, если он будет отвечать правдиво. Джоэнис принял это близко к сердцу и дал обещание говорить правду.

– Благодарю вас, – кивнул Пелоп. – Хотя обычно мне не приходится просить, чтобы отвечали правду. Впрочем, возможно, это не имеет значения. Скажите, господин Джоэнис, вы действительно верите во всё то, о чём упомянули в своей речи прошлым вечером на улице Сан-Франциско?

– Я не помню никакой речи, – ответил Джоэнис.

– Вы отказываетесь отвечать на этот вопрос?

– Я не могу ответить на него. Я не помню. Полагаю, на меня влиял алкоголь.

– Помните ли вы, с кем были прошлой ночью?

– Кажется, с одним человеком по имени Лам и ещё с девушкой по имени Дейрдра…

– Нам не нужны их имена, – торопливо перебил Пелоп. – Мы всего лишь спросили вас, не помните ли, с кем вы были. Вы ответили, что помните. Должен сказать, господин Джоэнис, что у вас весьма удобная память, которая фиксирует одни факты и отвергает другие, имевшие место в течение одного отрезка времени.

– То не факты, – возразил Джоэнис. – То люди.

– Комиссия не просит вас шутить, – сурово отчеканил Пелоп. – Официально предупреждаю вас, что шутливые, уклончивые, безответственные и вводящие в заблуждение ответы, а также молчание, будут рассматриваться как неуважение к Конгрессу, что является нарушением федеральных законов и влечёт за собой тюремное заключение сроком до одного года.

– Я не хотел сказать ничего такого, – поспешно заверил Джоэнис.

– Очень хорошо, господин Джоэнис, продолжим. Вы отрицаете, что прошлой ночью произносили речь?

– Нет, сэр, не отрицаю.

– В таком случае не отрицаете ли вы, господин Джоэнис, что суть вашей речи касалась так называемого права каждого человека низвергать государственные законы? Или, другими словами, отрицаете ли вы, что подстрекали к бунту тех инакомыслящих, кого могли сбить ваши состряпанные за границей воззвания? Или, чтобы вам стало абсолютно ясно, что вы пропагандировали насильственное свержение правительства, опирающегося на свои законы? Можете ли вы оспаривать тот факт, что содержание и смысл вашей речи сводились к нарушению тех свобод, которые дали нам наши Отцы-Основатели и которые вообще позволяют вам говорить, каковой возможности вы, безусловно, не имели бы в Советской России? Смеете ли вы утверждать, что эта речь, замаскированная пустыми словечками из жаргона богемы, не является частью обширного плана, направленного на подрыв изнутри и прокладывание пути для внешней агрессии, в каковой цели вы пользуетесь молчаливым одобрением, если не явной поддержкой определённых лиц в нашем государственном департаменте? И что, наконец, эта речь, замаскированная под состояние опьянения, была произнесена при полном сознании вашего так называемого права на подрывные действия в условиях демократии, где возможности возмездия, по вашему мнению, ограничены Конституцией и Биллем о правах, которые существуют не для помощи стоящим вне закона элементам, как вам думается, а, напротив, для охраны свобод народа от таких наёмников, как вы? Так это или не так, господин Джоэнис? Я прошу дать простой и однозначный ответ.

– Мне бы хотелось прояснить…

– Пожалуйста, отвечайте на вопрос, господин Джоэнис, – ледяным тоном отрезал Пелоп. – Да или нет?

Джоэнис лихорадочно соображал, вспоминая всё, что читал на родном острове об американской истории.

– Ваши утверждения чудовищны! – наконец воскликнул он.

– Мы ждём ответа, господин Джоэнис! – провозгласил Пелоп.

– Я настаиваю на своих конституционных правах, а именно на Первой и Пятой поправках, – сказал Джоэнис, – и, со всем уважением к вам, отказываюсь отвечать.

Пелоп зловеще улыбнулся.

– Этот номер у вас не пройдёт, господин Джоэнис, поскольку Конституция, за которую вы сейчас так цепляетесь, была пересмотрена или, точнее, обновлена теми из нас, кто дорожит её неизменностью и оберегает её от выхолащивания. Упомянутые вами поправки, господин Джоэнис, – или, может быть, мне следует называть вас товарищем Джоэнисом? – не позволяют вам хранить молчание по причинам, которые с радостью объяснил бы любой член Верховного Суда, – если бы вы удосужились спросить его!

Эта сокрушительная речь в корне подавила любое возражение. Даже видавшие виды репортёры, присутствующие в зале, были поражены до глубины души. Лицо Джоэниса стало красным, как свёкла, а затем лилейно-белым. Поставленный в безвыходное положение, он всё же раскрыл рот, чтобы отвечать, но был спасён вмешательством одного из членов Комиссии, сенатора Зарешёткинга.

– Прошу прощения, сэр, – обратился сенатор Зарешёткинг к Пелопу, – прошу прощения также у всех, кто ждёт ответа на вопрос. Я хочу лишь кое-что сказать и требую, чтобы мои слова занесли в протокол, потому что иногда человек должен говорить прямо, несмотря на то, что это может причинить ему боль и даже нанести политический и материальный ущерб. И всё же такой человек, как я, обязан высказаться, когда долг велит ему высказаться, невзирая на последствия и полностью сознавая, что это может противоречить общественному мнению. Таким образом, я желаю сказать следующее: я – старый человек и многое повидал на своём веку. Мой долг заявить, что я – смертельный враг несправедливости. В отличие от некоторых, я не могу мириться с резнёй в Венгрии, с незаконным захватом Китая и коммунизацией Кубы. Я стар, меня называют консерватором, но мириться с этими вещами я не могу. И как бы меня кое-кто ни называл, я надеюсь, что не доживу до того дня, когда русская армия займёт город Вашингтон, округ Колумбия. Таким образом, я выступаю против этого человека, этого товарища Джонски, но не как сенатор, а скорее как тот, кто ребёнком резвился в холмистой местности к югу от Соур-Маунтин, кто ловил рыбу и охотился в глухих лесах, кто постепенно взрослел и наконец постиг, что значит для него Америка, кто осознал, что соседи послали его в Конгресс для того, чтобы он представлял там их и их близких, и кто теперь считает своим долгом сделать настоящее заявление. Именно по этой и только по этой причине я обращаюсь к вам со словами из Библии: «Зло есть грех!» Некоторые умники среди нас, возможно, посмеются, но так уж оно есть, и я глубоко в это верую.

Члены Комиссии разразились бурными аплодисментами. Хотя они много раз слышали речь старого сенатора, она неизменно будила в них самые высокие и благородные чувства. Председатель Пелоп, сжав губы, повернулся к Джоэнису.

– Товарищ, – спросил он с лёгкой иронией, – являетесь ли вы в настоящее время членом коммунистической партии и имеете ли членский билет?

– Нет! – воскликнул Джоэнис.

– В таком случае назовите ваших сообщников в то время, когда вы являлись членом коммунистической партии.

– У меня не было никаких сообщников. Я имею в виду…

– Мы отлично понимаем, что вы имеете в виду, – перебил Пелоп. – Так как вы решили не называть своих сотоварищей-предателей, не признаётесь ли вы нам, где находилась ваша ячейка? Нет? Тогда скажите мне, товарищ Джонски, не говорит ли вам что-нибудь имя Рональд Блэк? Или, проще выражаясь, когда вы в последний раз встречались с Рональдом Блэком?

– Я никогда с ним не встречался, – ответил Джоэнис.

– Никогда? Это очень смелое заявление, господин Джоэнис. Вы пытаетесь заверить меня, что ни при каких обстоятельствах ни разу не встречались с Рональдом Блэком? Не сталкивались с ним самым невинным образом в толпе, не сидели в одном кинотеатре? Сомневаюсь, что кто-нибудь в Америке может вот так категорически утверждать, будто бы он никогда не встречался с Рональдом Блэком. Желаете ли вы, чтобы ваше заявление было занесено в протокол?

– Ну, знаете, возможно, я встречался с ним в толпе, то есть я хочу сказать, что я мог оказаться в одной толпе с ним; я не утверждаю наверняка…

– Однако вы допускаете такую возможность?

– Пожалуй, да…

– Прекрасно, – одобрил Пелоп. – Наконец-то мы добираемся до сути. Причём я прошу вас ответить, в какой именно толпе вы встречались с Блэком, что он вам сказал, что вы сказали ему, какие документы он вам передал и кому вы отдали эти документы…

– Я никогда не встречался с Арнольдом Блэком! – вскричал Джоэнис.

– Нам он был известен как Рональд Блэк, – сказал Пелоп. – Но мы, безусловно, заинтересованы в выяснении его псевдонимов. Заметьте, пожалуйста, что вы сами признали возможность связи с ним, а ввиду вашей установленной партийной деятельности эта возможность перерастает в вероятность столь значительную, что может рассматриваться как факт. Более того, вы сами выдали нам имя, под которым Рональд Блэк известен в партии, – имя, которого мы до сих пор не знали. Полагаю, этого достаточно.

– Послушайте, – взмолился Джоэнис. – Я не знаю ни этого Блэка, ни того, что он сделал.

– Рональд Блэк был обвинён в хищении чертежей новой малогабаритной двенадцатицилиндровой модели «Студебекера» повышенной комфортности и в продаже этих чертежей советскому агенту, – сухим голосом констатировал Пелоп. – После объективного суда, в соответствии с законом, приговор был приведён в исполнение. Позже был разоблачён, осуждён и казнён тридцать один его соучастник. Вы, товарищ Джонски, станете теперь тридцать вторым членом самой крупной шпионской организации из всех нами раскрытых.

Джоэнис попытался что-то сказать, но обнаружил, что трясётся от страха и не может выдавить ни слова.

– Данная Комиссия, – подытожил Пелоп, – наделена особыми полномочиями, поскольку она устанавливает факты, а не карает. Как ни обидно, нам приходится следовать букве закона. Поэтому мы передаём секретного агента Джонски в ведомство Генерального прокурора, с тем чтобы он предстал перед справедливым судом и понёс наказание, которое соответствующие органы правительства сочтут нужным наложить на изменника, заслуживающего только смерти. Заседание объявляется закрытым.

Таким образом, Джоэниса быстро перевели в карательный орган правительства и передали в руки Генерального прокурора.

4. Как восторжествовала справедливость

(Рассказано Пелуи с острова Пасхи)

Генеральный прокурор, к которому попал Джоэнис, был высоким человеком с орлиным носом, узкими глазками и бескровными губами. Вообще, его лицо казалось выкованным из чугуна. Сутулый и молчаливо презрительный, величественный в своей чёрной бархатной мантии с гофрированным воротничком, Генеральный прокурор являлся живым воплощением своего ужасного ведомства. Поскольку он был слугой карательного органа правительства, его долг заключался в том, чтобы никто из попавших к нему в руки не ушёл от возмездия, и Генеральный прокурор добивался этого всеми доступными средствами.

Резиденция Генерального прокурора находилась в Вашингтоне, но сам он происходил из города Афины, штат Нью-Йорк, и в годы молодости водил знакомство с Аристотелем и Алкивиадом, чьи произведения считаются высшим достижением американского гения.

Когда-то Афины были одним из городов Древней Эллады, откуда возникла американская цивилизация. Рядом с Афинами находилась Спарта – милитаристское государство, главенствующее над городами Лакедемона в северной части штата Нью-Йорк. Ионические Афины и дорическая Спарта вели между собой смертельную войну и утратили независимость, перейдя под власть Америки. Но они до сих пор сохранили большой вес в американской политике, особенно с тех пор, как Вашингтон стал средоточием Эллинского могущества.

Пока всё выглядело достаточно просто. У Джоэниса не было влиятельных друзей или политических соратников, и казалось, кара постигнет его без вреда для карающего. Соответственно, Генеральный прокурор организовал Джоэнису всяческую возможную юридическую помощь с тем, чтобы его дело слушалось в знаменитой Звёздной палате. Таким образом, буква закона будет выполнена наряду с приятной уверенностью в вердикте присяжных. Ибо педантичные судьи Звёздной палаты, бесконечно преданные идее искоренения зла в любом его проявлении, никогда за всю свою историю не выносили другого решения, кроме решения о виновности.

После оглашения приговора Генеральный прокурор намеревался принести Джоэниса в жертву на Электрическом Стуле в Дельфах, тем самым снискав благосклонность богов и людей.

Таков был его план. Однако в ходе расследования выяснилось, что отец Джоэниса был дорийцем из Механиксвилла, штат Нью-Йорк, да к тому же ещё был членом муниципального совета. А мать Джоэниса была ионийкой из Майами – афинской колонии в глубинах Территории Варваров. Поэтому определённые влиятельные эллины потребовали прощения оступившегося отпрыска уважаемых родителей во имя эллинского единства – немаловажной силы в американской политике.

Генеральный прокурор, сам уроженец Афин, счёл за лучшее удовлетворить эту просьбу. Поэтому он распустил Звёздную палату и послал Джоэниса к Великому Оракулу в Топсайдере, что встретило всеобщее одобрение, ибо Оракул Топсайдера, так же как Оракулы Дженмотора и Дженэлектрика, славился объективностью суждений о людях и их делах. Оракулы вообще так вершили правосудие, что заменили многие суды страны.

Джоэниса привезли в Топсайдер, и вскоре с дрожью в коленках он предстал перед Оракулом. Оракул был огромной вычислительной машиной весьма сложного устройства, с пультом управления, или алтарём, которому прислуживало множество жрецов. Все жрецы были кастрированы, дабы они не имели других помыслов, кроме заботы о машине. Верховный жрец был к тому же ещё и ослеплён, чтобы он мог видеть грешников лишь глазами Оракула.

Когда вошёл Верховный Жрец, Джоэнис пал перед ним на колени. Но жрец поднял его и сказал:

– Не страшись, сын мой. Смерть ожидает всех людей, и нескончаемые муки присущи их эфемерной жизни. Скажи мне, есть ли у тебя деньги?

– Восемь долларов и тридцать центов, – ответил Джоэнис. – Почему вы об этом спрашиваете, отец?

– Потому, – молвил жрец, – что среди просителей существует обычай добровольно жертвовать деньги Оракулу. Если у тебя нет денежных средств, равно принимаются недвижимость, облигации, акции, закладные и любые другие бумаги, которые считаются ценными в бренном мире.

– У меня нет ничего подобного, – печально ответствовал Джоэнис.

– А разве у тебя нет земель в Полинезии? – спросил жрец.

– Нет, – сказал Джоэнис. – Мои родители получили землю от правительства, и к нему она должна вернуться. Не владею я и никаким другим имуществом, ибо этим вещам в Полинезии не придают значения.

– Значит, у тебя ничего нет? – разочарованно спросил жрец.

– Ничего, кроме восьми долларов и тридцати центов, – сказал Джоэнис, – да гитары, которая принадлежит вовсе не мне, а человеку по имени Лам из далёкой Калифорнии. Но, отец, неужели это действительно необходимо?

– Разумеется, нет. Однако и кибернетикам надо на что-то жить, и щедрый дар от просителя рассматривается как благое деяние, особенно когда приходит пора толковать слова Оракула. Некоторые также полагают, что бедный человек попросту мало трудился, раз не накопил денег для Оракула на случай судного дня, и, следовательно, недостаточно благочестив. Впрочем, сейчас мы представим твоё дело и испросим решение.

Жрец взял заявление Генерального прокурора и защитную речь адвоката Джоэниса и перевёл их на тайный язык, каким Оракул общался с людьми. Вскоре пришёл ответ.

Вот суждение Оракула:

«ВОЗВЕДИТЕ ЭТО В ДЕСЯТУЮ СТЕПЕНЬ И ВЫЧТИТЕ КВАДРАТНЫЙ КОРЕНЬ ИЗ МИНУС ЕДИНИЦЫ.

НЕ ЗАБУДЬТЕ КОСИНУС, ИБО ЛЮДЯМ ДОЛЖНО ВЕСЕЛИТЬСЯ.

ДОБАВЬТЕ «X» КАК ПЕРЕМЕННУЮ, СВОБОДНО ВЗВЕШЕННУЮ, НЕВЛЮБЛЕННУЮ.

ВСЁ ПРИДЁТ К НУЛЮ, И Я ВАМ БОЛЬШЕ НЕ НУЖЕН».

Получив это решение, жрецы собрались вместе на толкование слов Оракула. И вот что они сообщили:

ВОЗВЕСТИ – значит исправить зло.

ДЕСЯТАЯ СТЕПЕНЬ – есть условия содержания и срок, в течение которого проситель должен работать на каторге, чтобы исправить зло, а именно: десять лет.

КВАДРАТНЫЙ КОРЕНЬ ИЗ МИНУС ЕДИНИЦЫ – будучи мнимым числом, представляет воображаемое состояние благоденствия; также обозначает возможность обогащения и прославления просителя. В связи с этим предыдущий приговор объявляется условным.

«X» ПЕРЕМЕННАЯ – представляет воплощение земных фурий, среди которых будет обитать проситель и которые покажут ему невозможные ужасы.

КОСИНУС – знак самой богини, оберегающей просителя от некоторых ужасов, уготованных фуриями; он обещает ему определённые земные радости.

ВСЁ ПРИДЁТ К НУЛЮ – значит, что в данном случае соблюдается равенство между святым правосудием и человеческой нуждой.

Я ВАМ БОЛЬШЕ НЕ НУЖЕН – означает, что в дальнейшем проситель не должен обращаться к этому или какому-либо другому Оракулу, поскольку решение окончательное и обжалованию не подлежит.

Таким образом, Джоэниса приговорили к десяти годам условно. И Генеральный прокурор вынужден был исполнить решение Оракула и освободить Джоэниса.

Оказавшись на свободе, Джоэнис продолжил путешествие по земле Америки. Он торопливо покинул Топсайдер и добрался на поезде до великого города Нью-Йорка. О том, что делал он там и что с ним приключилось, пойдёт рассказ в следующей истории.

5. История Джоэниса, Вчёмда и полицейского

(Рассказано Ма’аоа с Самоа)

Никогда не видел Джоэнис ничего подобного великому городу Нью-Йорку. Бесконечные толкотня и спешка такого множества людей были ему незнакомы, они поражали воображение. Лихорадочная жизнь города не утихла и с наступлением вечера. Джоэнис наблюдал за ньюйоркцами, спешащими в погоне за развлечениями в ночные клубы и варьете. Город не испытывал недостатка и в культуре, ибо огромное число людей отдавало своё время утраченному ныне искусству движущихся картинок.

К ночи суматоха стихла. Джоэнис увидел множество стариков и молодых людей, неподвижно сидящих на скамейках или стоящих у входа в метро. Их лица были ужасающе пусты, а когда Джоэнис обращался к ним, то не мог разобрать их вялых, невнятных ответов. Эти нетипичные ньюйоркцы вызывали у него беспокойство, и он был рад, когда наступило утро.

С первыми лучами солнца возобновилось бурление толпы. Люди толкали друг друга, в судорожной спешке стараясь куда-то попасть и что-то сделать. Джоэнис решил узнать причину всего этого. Он выбрал в толпе одного прохожего и остановил его.

– Сэр, – обратился к нему Джоэнис, – не могли бы вы уделить минуту вашего ценного времени и рассказать страннику о великой и целенаправленной деятельности, которую я наблюдаю вокруг?

– Вчёмдело? Ты что, псих? – буркнул прохожий и заторопился прочь.

Но следующий, кого остановил Джоэнис, тщательно обдумал свой ответ и произнёс:

– Вы называете это деятельностью?

– Так мне кажется, – ответил Джоэнис, глядя на бурлящую толпу. – Между прочим, меня зовут Джоэнис.

– А меня – Вчёмд, – сказал прохожий. – Это как «Вчёмдело?», только короче. В ответ на ваш вопрос я скажу вам: то, что вы видите, – не деятельность. Это паника.

– Чем же вызвана такая паника? – поинтересовался Джоэнис.

– В двух словах объяснить можно так, – сказал Вчёмд, – люди боятся, что если они прекратят суетиться, то кто-нибудь предположит, что они мертвы. Это очень скверно, если вас сочтут мёртвым, потому что тогда вас могут выкинуть с работы, закрыть ваш текущий счёт, повысить квартплату и отнести в могилу, как бы вы ни отбрыкивались.

Джоэнису ответ показался неправдоподобным, и он сказал:

– Господин Вчёмд, эти люди не похожи на мёртвых. Ведь на самом деле, без преувеличений, они не мертвы, правда?

– Я никогда не говорю без преувеличений, – сообщил ему Вчёмд. – Но так как вы приезжий, постараюсь объяснить проще. Начнём с того, что смерть есть понятие относительное. Некогда определение её было примитивным: ты мёртв, если не двигаешься в течение длительного времени. Современные учёные внимательно изучили это устаревшее понятие и добились больших успехов. Они обнаружили, что можно быть мёртвым во всех важных отношениях, но все же передвигаться и разговаривать.

– Что же это за «важные отношения»? – спросил Джоэнис.

– Во-первых, – сказал Вчёмд, – ходячие мертвецы характеризуются почти полным отсутствием чувств. Они могут испытывать лишь страх и злобу, хотя иногда симулируют другие эмоции, подобно тому как шимпанзе неумело притворяется читающим книгу. Далее. Во всех их действиях сквозит какая-то роботообразность, которая сопутствует прекращению высших мыслительных процессов. Часто наблюдается рефлексивная склонность к набожности, что напоминает спазматическое дёрганье цыплёнка, которому только что отрубили голову. Из-за этого рефлекса многие ходячие мертвецы бродят вокруг церквей, а некоторые даже пытаются молиться. Других можно встретить на скамейках, в парках или возле выхода метро…

– А-а, – перебил Джоэнис, – гуляя вчера поздно вечером по городу, я видел таких людей.

– Совершенно верно, – подтвердил Вчёмд. – Это те, кто уже не притворяется живыми. Зато остальные копируют живых с умилительным старанием, в надежде остаться незамеченными. Но они частенько перебарщивают, и их легко определить либо по слишком оживлённому разговору, либо по чересчур громкому смеху.

– Понятия не имел, – признался Джоэнис.

– Это прискорбная проблема, – продолжал Вчёмд. – Хотя власти изо всех сил стремятся её решить, она чудовищно разрослась. Я хотел бы поведать вам и о других чертах ходячих мертвецов, а также о том, как они напоминают старых добрых неходячих мертвецов, ибо уверен, что это вам будет интересно. Впрочем, к нам приближается полицейский, и, стало быть, мне лучше откланяться.

С этими словами Вчёмд пустился бегом и исчез в толпе. Полицейский погнался было за ним, но вскоре бросил эту затею и вернулся к Джоэнису.

– Проклятье! – пожаловался он. – Опять я его упустил.

– Он преступник? – удивился Джоэнис.

– Самый ловкий вор в наших краях, специалист по краже драгоценностей, – сказал полицейский, вытирая пот с широкого красного лба. – Обожает притворяться битником.

– Со мной он разговаривал о ходячих мертвецах, – заметил Джоэнис.