Дети Силаны. Паук из Башни Крымов Илья

– Ты навсегда останешься в этой камере, ты сгниешь в тюрьме. Никакой больше радости. Никаких стремлений, ты проиграл. Бойся меня, тварь, ведь я Паук.

Отравленный рассудок трясущегося человека, которого я буквально вывернул наизнанку в эмоциональном плане, сыграл с ним злую шутку. Не знаю, что он увидел, взглянув мне в глаза, но в следующее мгновение тюремные подземелья огласил вой безграничного ужаса. Зинкара завизжал, закричал, зарыдал, по его бороде потекли струйки вязкой слюны, а по смуглому лицу пролегли дорожки слез. Его расстроенный разум мало-помалу погружался в зыбучие пески безумия, а я продолжал тыкать в него хирургическим ножом своего Голоса, расчленяя волевые сухожилия, делая его мягким, податливым. Я уже был близок к завершению процесса, после которого этот человек никогда больше не сможет стать чем-то большим, чем овощ, не способный скрывать свои мысли…

Дверь камеры распахнулась:

– Л’Мориа, немедленно прекратите это изуверство!

Голос знакомый, сильный и неприятный. Неужели Аррен л’Калипса спустился в мою маленькую преисподнюю? Я отнял ладонь от горла Зинкара и взял у своей горничной влажное полотенце, чтобы стереть с пальцев чужой пот.

– Что вы здесь делаете, тан л’Калипса?

– Вопрос в том, что вы здесь делаете?!

– Я веду допрос.

– Ментальная пытка это не допрос! Это акт зверства, позорящего весь наш народ!

– Ну, знаете, кто-то испепеляет, кто-то замораживает, кто-то бьет молниями, а я вот копаюсь в чужих эмоциях. Голос не выбирают, верно? К тому же вряд ли звери делают друг с другом нечто подобное. Это наша прерогатива.

Безупречный тан прошел в глубь камеры, игнорируя негостеприимные взгляды моих людей, приподнял голову бесчувственного малдизца.

– Он в шоке и, кажется, обмочился.

– Если бы вы не мешали, он бы уже говорил.

– У него нет языка, л’Мориа! Вы совсем рехнулись?!

– Отсутствие языка не помешало ему предречь мне возмездие Санкаришмы несколько часов назад.

– У вас есть свидетели?

– У меня есть уверенность в собственной правоте, и этого достаточно. Этот человек – враг Мескии, л’Калипса, и я в шаге от того, чтобы вскрыть все его секреты! Вы действительно хотите мне помешать?

Гнев, страх, ненависть. Он зол на меня, он боится меня, он ненавидит меня. Все те же чувства, отовсюду направленные на меня. Как это утомительно! Они считают меня чудовищем – пусть! Но они не могут мешать мне работать!

– У вас нет права на эти аморальные пытки, л’Мориа, и я не позволю вам их продолжить! Даже если бы он был преступником, нет преступления, которое оправдало бы ваши действия!

– Право мне дал Им…

– Вам было дано право арестовать этого человека, а не пытать его до полусмерти! Из-за ваших действий в Танда-Тлуне малдизская диаспора встала на дыбы! За эти паршивые несколько часов в Старкраре произошло двенадцать, двенадцать самосожжений! Один малдизец поджег себя перед зданием Парламента, еще трое превратились в живые факелы перед воротами в Императорский парк! Город на грани истерики, и за это мы обязаны вам!

– Какое мне дело до их смехотворных протестов? Пусть хоть все сгорят, но я должен сделать свою работу.

– Тогда вы делаете ее плохо, потому что от ваших действий страдает Меския! Я прибыл из дворца с приказом его величества прекратить любые насильственные действия против этого человека и его телохранителя! Завтра их перевезут в охраняемое жилище и будут держать под стражей в подобающих условиях. Это воля лично Императора, она не подлежит обсуждению или обжалованию!

Будто я могу начать оспаривать его волю.

– Поступайте, как знаете, а я найду способ вернуть этого человека на это самое место и продолжить свое дело.

– Не надо искать способы, л’Мориа, – угрожающе ответил безупречный тан. – Ищите доказательства.

Я надел пиджак и плащ, но прежде чем уйти, внимательно посмотрел Аррену в глаза:

– Знаете, что меня сейчас тревожит, тан л’Калипса? Откуда малдизцы узнали, что их дражайшего представителя подвергают пыткам? Или они начали жечь себя лишь потому, что я его арестовал? Странно, очень странно. Идем, Себастина. Господа, все свободны, вы хорошо поработали сегодня.

Тем же днем я узнал, что пока продолжался допрос Зинкара, а Махтар Али сидел в соседней камере, Кожевенник средь бела дня убил троих горожан. Произошедшее имело последствия как от взрыва бомбы! Тела нашли почти сразу, весть разлетелась по всему Старкрару. Это дало начало массовой истерии, которую чуть позже подстегнули горящие заживо люди. Беспорядки удалось предотвратить благодаря быстрым и своевременным мерам, принятым Скоальт-Ярдом. Ош-зан-кай заняли все стратегически важные позиции, блокировали мосты через Эстру и ввели в юго-восточные районы отряды сдерживания. Морку хватило ума, чтобы дать подчиненным однозначный приказ – никакого насилия. К счастью для всех, после отмены всех рейсов парома единственным путем из Танда-Тлуна стала дорога через Пустой лес в Доки Зэфса. Люпсы закрыли оба моста на свой остров, дав людям понять, что потворствовать беспорядкам они не намерены. К тому моменту, как малдизцы оказались на мосту, соединяющем доки и Дно, их пыл изрядно поостыл, а отряды специального назначения самим своим видом не располагали к заигрыванию с судьбой. Говорят, из леса вышел один из оок, чтобы узнать, кто издает весь этот шум, и это положило конец малдизским беспорядкам. Пока. Однако не менее важным было то, что беспорядки происходили не только в Танда-Тлуне. Вспышки насилия и антиправительственных настроений были отмечены в Гари, Низинах, Черни и даже в Клоповнике, не так далеко от стен Черепа-На-Костях. Разошедшийся убийца всколыхнул волну страха, накрывшую неблагополучные районы, а их жители обвинили власть в неспособности исполнять свой долг. Марши недовольных удалось быстро разогнать, однако властители Старкрара получили тревожный сигнал. С этого дня они начали чувствовать неприятный жар, обдающий их задницы.

– Куда теперь, хозяин?

Я страшно проголодался, и руки мои налились свинцовой тяжестью от усталости, но об отдыхе не могло быть и речи. Инчиваль пропал из своего дома, а я, прежде чем искать его, должен был разделаться с Зинкара. Теперь осталось реализовать единственную догадку о том, где должен быть мой друг сейчас.

– Мы едем в Блакхолл, на перекресток Приблудной и Красного фонаря.

Юго-восток Блакхолла, увеселительные кварталы, в которых Император позволил ставить игорные дома и открывать прочие спорные с позиции морали увеселительные заведения. Такие, например, как «Розовый бутон», элитный бордель, занимающий эльмерианский палаццо семнадцатого века на перекрестке Приблудной и Красного фонаря. Мы вышли из кареты к глухим воротам, единственному входу за высокий забор. Запугав сторожа инсигнией, я прошел через небольшой внутренний парк к парадному входу. Двери заперты, что нестранно, поскольку днем «Розовый бутон» закрыт, его работницы отсыпаются.

– Мы закрыты! – послышался тонкий голосок из-за двери после моего стука.

– Ночная Стража! Открой дверь или я ее выломаю!

– Тан л’Мориа?

Дверь немедленно распахнулась.

– Зачем же так пугать, мой любезный тан! – возмутилась карлица, пропуская нас внутрь. – Достаточно было просто назваться!

– Веди к хозяйке, Инреш, да пошевеливайся!

Для нее мой тон словно удар кнута, ведь обычно я предельно вежлив со всеми девочками «Розового бутона», однако сейчас мне не до любезностей! Чувствую, что готов сорваться на ком угодно, лишь бы избавиться от тяжелого злого страха и гнева, который он порождает! Если я пришел зря, то у меня не останется ни единой зацепки, чтобы искать Инчиваля.

– Госпожа появится через минуту, – пропищала Инреш, со страхом глядя на Себастину. – Располагайтесь!

Я опустился в огромное мягкое кресло, снял очки, прикрыл веки и стал массировать глаза.

– Не желаете ли яичного ликера, хозяин?

– Нет.

– Вина?

– Нет.

– Коньяка?

– Я не хочу ничего. Просто стань рядом. Твое присутствие немного успокаивает меня.

Вдыхая запах пионов, благоухающих из напольной вазы, и слушая тиканье часов, я прождал хозяйку несколько минут, за которые немного успокоился. К счастью, она не любит испытывать мое терпение, хотя и знает, что ей я готов простить многое. Наконец вторая пара дверей открылась, и ко мне вошла она, тани с восхитительными синими волосами и благородным серебряным блеском очей. На ней дорогое платье с декольте, слишком открытым, чтобы считаться одеянием истинно благородной особы, но какое еще платье должна носить бордель-маман самого дорогого публичного дома в Старкраре?

Я поднялся ей навстречу.

– Просто скажи мне, он здесь?

– Он здесь, – ответила она. – И он жив.

Лишь после этого я смог вдохнуть полной грудью и прижать ее к себе.

– Я тосковала по тебе, Бри. А ты совсем не хотел навестить меня?

– В последнее время я был слишком занят тем, что носился по Старкрару и пытался разобраться в том безумии, что творится вокруг. Но довольно, мы еще успеем наговориться, Ким. Я хочу его видеть.

– Ступайте тише, девочки должны выспаться, иначе ночью они будут плохо выглядеть.

Она повела нас по пустым коридорам палаццо, и мы действительно постарались не шуметь. С ночи в них держался тяжелый запах вина, духов и непристойностей, происходивших в этих стенах. Остатки похоти и стыда, похожие на хрупкие прозрачные паутинки, все еще витали в воздухе. Краем глаза я заметил движение. По боковой галерее удалялись люди, мужчина в пальто с высоким воротником и цилиндром и женщина в черном платье и чепце. Они скрылись за поворотом, а я так и не увидел их лиц.

– Ты начала принимать клиентов днем?

– Посетителей, – мягко поправила меня Ким. – Среди них есть те, кто не может показаться здесь даже ночью, в маске, но кому тоже хочется вкусить нежность и тепло от моих девушек и юношей. Поэтому изредка я делаю исключения и впускаю в «Розовый бутон» особых клиентов. За особую плату, разумеется.

– Мое появление кого-то спугнуло?

– Бри, милый, ты знаешь золотое правило моего заведения.

– Прости.

Золотое правило «Розового бутона» гласит: «Все, что происходит в заведении, остается в заведении». И точка. Как верховный дознаватель я могу затребовать какую-то информацию и вынудить Ким говорить, но тогда я потеряю ее навсегда, а у меня нет решительности для такого поступка. К тому же я совсем не нуждаюсь в списке особо щепетильных чиновников, которые так тщательно скрывают свои визиты в публичный дом. Мой предшественник обязательно бы схватился за этот маленький рычажок, но я неважный Паук.

– Здесь. – Ким остановилась возле самой дальней двери в самом тихом краю палаццо. – Прежде чем я пущу тебя внутрь, знай, что он плохо выглядит, но его жизни ничто не угрожает.

– Я видел его с обломком бедренной кости, торчащей наружу под немыслимым углом. Думаю, я готов.

Как только дверь открылась, мне в нос ударил сильный запах лекарств и горелой плоти. В небольшой чистой комнате на кровати лежит мой друг. Большую часть его тела покрывают зеленоватые от мазей и эликсиров бинты, из-под которых виднеются ожоги. Левая половина головы полностью закрыта повязками, а правый глаз прикрыт. Я посмотрел на него при помощи Голоса и не увидел почти никаких следов эмоций. Его разум дремлет.

– Если бы это был человек, я бы сказал, что ему осталось жить не более суток. С такими ранами не живут, с ними долго и мучительно умирают.

Я так пристально рассматривал повреждения Инча, что не заметил второго обитателя комнаты. Старый худой мужчина, человек белой расы, морщинистый, с всклокоченными седыми волосами и такими же бакенбардами. Потертый зеленоватый костюм-тройка, железная цепочка карманных часов, растянутый замусоленный галстук. Выцветшие серые глаза, налитые кровью, смотрят на нас поверх очков-половинок, перевитые вздутыми венами тонкие ладони покоятся на подлокотниках кресла-качалки.

– Если бы это был человек, я бы сказал, что он навсегда останется уродом. Но вы, тэнкрисы, имеете необычайный жизненный потенциал. Мой пациент не только будет жить, но и приобретет свой прежний вид. Здоровая кожа, восстановленный волосяной покров, зрячий глаз, обновленные мускулы и внутренности. Поистине велик потенциал организма тэнкриса!

– Бри, это мэтр Оркрист, – представила человека Ким. – Я пригласила его, чтобы он помог Инчивалю.

– Маг-целитель?

– Профессиональный, – кивнул человек.

– С лицензией?

– Будь у меня лицензия, я имел бы собственную практику на дому и сообщал бы о пациентах с такими ранами властям. Но я здесь, а Скоальт-Ярд ничего не знает. Желаете отказаться от моих услуг, тан верховный дознаватель?

Старик не боится меня. Ни капли. Он спокоен настолько, что…

– Сколько вам осталось жить, мэтр?

– Аневризма головного мозга. – Он коснулся своей головы немного выше левого уха. – Вот здесь. Могу умереть в любой момент. Во всей империи есть только один маг-целитель, способный провести операцию. Знаете кто?

– Не имею представления.

– Я, – ответил старик, ухмыляясь. – Иронично, не правда ли?

– Действительно. Себастина, покарауль снаружи. Мэтр, каковы повреждения?

– Ну. – Оркрист несколько раз качнулся в кресле, собираясь с мыслями. – Сильные ожоги, несколько ребер сломано, внутреннее кровотечение, один глаз слеп, тепловые повреждения кровеносной системы, внутренних органов, обширные повреждения мышечных тканей. На фоне всего этого я бы сказал, что три пули, которые я из него извлек, это так, мелочь. Основные повреждения все-таки получены от огня. Ну, и для полноты списка можно упомянуть легкие повреждения на пальцах правой руки, но это даже ранами назвать нельзя. Так, укус.

– Правда? Кто же его укусил?

– Кто ж его знает. Может, собака, может, ратлинг, может, он сам. Мне было неинтересно, откуда взялись укусы, я их просто обработал и зашил.

– Он без сознания.

– Да, митан. Я поместил его разум в псевдостазис, чтобы не мучился, иначе пришлось бы колоть много обезболивающих, что дало бы осложнения на печень и почки, которые и так повреждены.

– Поле можно снять?

– Сами знаете, что можно, митан, но тогда ему будет очень, очень больно. Хотите его разбудить?

– Не стоит. Вы наблюдаете его круглосуточно?

– Нет, обычно я сплю по два-три часа в сутки. Если хотите знать, он будет способен говорить, не умирая от боли, примерно через пяток дней. Еще через два дня он сможет ходить. Чудесно, не правда ли?

Несколько минут назад это действительно было бы чудесно, потому что я не знал, выживет ли мой друг или нет. Теперь я знаю, что он выживет, и у меня другие заботы, я должен узнать, что произошло. А когда я узнаю это, достигнутая цель вновь померкнет, и я устремлюсь к новой цели. Мне необходимо узнать, что произошло в доме Инчиваля!

– Так мне его будить?

– Я уже сказал, что не стоит. Ким, все расходы я беру на себя. Надеюсь, ты не против?

– Нисколько. Оплата услуг мэтра слишком сильно ударила бы по моим финансам.

– Тогда решено. Я пришлю людей для охраны…

– Даже не заикайся об этом! – Бровки синевласой тани сошлись на переносице, а меня обожгло опасным холодком. – Никаких черных плащей в моем доме, Бри. Клиенты разбегутся в ужасе и больше никогда не вернутся!

– Посетители, ты хотела сказать.

– В Темноту твои поправки, Бри! Ты хочешь остаться рядом с другом?

– Я не могу себе этого позволить. В столице все становится с ног на голову. Пойдем, я не хотел бы обременять мэтра своими проблемами.

Оставив мага, мы поднялись на третий этаж, в покои хозяйки заведения. Себастина заняла вахту у двери.

– Присядь и расскажи, что тебя тревожит.

– Обычная рабочая рутина. Я просто выбиваюсь из сил, потому что этой рутины становится слишком много.

– Неправда, Бри. – Она вложила в мою руку пузатый бокал белого вина, хотя я и не просил, а потом села в ногах и прижалась щекой к моей ладони. – Никакая рутина не сможет окрасить твое лицо тенями усталости. Ты нашел по-настоящему опасного противника?

– Это не партия в королевскую свечку, Ким, в которой чемпион ищет себе достойных противников. Мне кажется, что происходит нечто грандиозное, а я, как муравей, который не видит человека.

– Что? – Она непонимающе посмотрела на меня.

– Муравей настолько мал, что не может увидеть огромное существо, человека, например. Муравей не понимает таких чудовищных масштабов, ведь его мирок ограничен, и он может увидеть лишь крошечную часть человеческого тела за один раз. Тогда муравей атакует эту часть, намереваясь защитить муравейник. Он не видит… не понимает, что человек столь огромен, что его не остановить. Я, как этот муравей, вижу разрозненные куски чего-то огромного то тут, то там, но не вижу целого, не могу связать их между собой, потому что целое вне моего понимания. А это значит, что мой лимит полезности выработан. Пора на свалку.

– Лишь опустив руки, ты окажешься на свалке, Бри. А я знаю, ты этого не сделаешь, потому что ты настоящий л’Мориа! Ты воин, который будет бороться, пока бьется сердце и горячая кровь течет в венах.

– Я такой же настоящий л’Мориа, как ратлинги в ближайшей мусорной куче.

– Глупость, сказанная умным таном, глупа вдвойне. Хоть они и не принимают тебя, ты воплощаешь все, чем они гордятся. Это неодолимое упорство в достижении поставленной цели. «Костьми поляжем, долг исполнив лишь».

– Я не…

– Очнись, Бри. Ты действительно уверовал в собственное бессилие или просто хочешь, чтобы тебя успокаивали и переубеждали как маленького ребенка? Если первое, то ты жалок, если второе, то идем в постель, и я буду менять твое отношение к миру, пока ты не ринешься в бой с пламенным сердцем и холодным разумом. Хочешь?

Я закрыл глаза, будто стыдясь смотреть на нее, а она обжигала своей щекой мою ладонь, тани, которая знает, кто я и чего хочу, лучше меня. В жизни и в постели.

– Мне кажется, как бы безумно это ни звучало, Ким, что кто-то пытается уничтожить империю. Как тебе такое?

– Звучит как бред безумного проповедника из Края.

– Да.

– Но знаешь что, Бри, чем безумнее проповедник, тем страшнее его бред, а если проповедник не так уж и безумен, то наступает время бояться. Ты не безумен, Бри. Значит, у твоих выводов есть основания. Значит, грядет время страха.

Она умолкла надолго.

– Это хорошее вино.

– Ты знал, что каждый смотрит на мир по-своему?

– Правда?

– Да. Каждый тэнкрис, человек, люпс, все смотрят на мир по-своему. Ты знаешь, что каждый видит цвета по-своему? Но их нельзя описать, и все смотрят на один и тот же цвет, видят его, узнают, одинаково называют, но каждый видит его по-своему.

– И лишь ты одна во вселенной знаешь разницу. Ты удивительна, Ким.

– Мне нравится смотреть на себя твоими глазами. Ты видишь меня красивой, такой, какой я сама себя не вижу.

Ее щека греет мою ладонь. Мне кажется, что я прикасаюсь к раскаленной печи, но почему-то это приятно.

– Ты и сейчас это делаешь?

– Да. В твоих глазах я так красива…

– Не могу представить, кто может не видеть твоей красоты.

– Бри, идем. Я задвину шторы и раздену тебя.

– Почему ты постоянно это делаешь?

– Раздевать мужчин забавно. Таков мой ритуал. А какой у тебя ритуал?

– Никакого.

Это неправда. Мой ритуал – быть за спиной, прятаться от ее взгляда, чтобы она не смотрела мне в глаза, ведь всякий, кто смотрит мне в глаза, становится моим врагом.

Позже, когда любовная лихорадка спала и захотелось говорить, мы говорили. Ким рассказала мне, как утром прошлого дня, когда «Розовый бутон» уже закрылся, к воротам подъехал стимер, едва не врезавшись в кованые створки. За рулем сидел Инчиваль, на которого страшно было смотреть. Его перенесли внутрь, обеспечили уход, а стимер надежно спрятали. Ким решила, что если за таном л’Файенфасом кто-то гнался, то не стоит оставлять ему лишних наводок. Конечно же Ким не пожелала сообщать никому о произошедшем, даже мне, хотя знала, что я буду искать друга. Она правильно рассудила, что первым делом я сам приду к ней, а посыльного всегда могут перехватить. Поэтому никто не смог найти угнанный стимер господина Грачека. Еще Ким отдала мне сумку, которая была на пассажирском сиденье. По ее словам, никто так и не смог открыть застежку, а самому пострадавшему сумка ни к чему.

Уходя, я еще раз зашел к Инчивалю. Меня все еще терзали сомнения, я хотел окружить тут все своими людьми, но понимал, что Ким никогда в жизни этого не допустит, а толку может оказаться люпс наплакал. Овчинка выделки не стоила.

– Муки совести терзают вас, тан л’Мориа? – спросил старик, продолжая медленно раскачиваться в кресле.

– Думаете, мэтр?

– Не обязательно быть вами, чтобы видеть чужие чувства, митан. Достаточно быть очень старым. Уверены, что в бедах ваших близких виновны вы?

– Чушь. Мои близкие могут катиться в Темноту. Большинству из них я сам придам ускорение хорошим пинком.

– Большинству. Но если есть большинство, то есть и меньшинство, и чем оно меньше, тем оно ценнее. Рано или поздно понимаешь, что можешь остаться в мире, в котором никому не нужен. И тогда, будь их хоть сотня, хоть тысяча, людей, которые вам дороги, все равно будет слишком мало. И тогда становится страшно.

Посмотрев на Инча, я вытянул из кармана плаща сверток с осколком камня Акара.

– Мэтр, я могу попросить вас о небольшой услуге?

– Зависит от того, насколько эта услуга будет затруднительна и сколько вы мне за нее заплатите.

– Затруднительность услуги определите сами. Как и цену. Вот сверток. Возьмите его в руки и скажите, что ощущаете.

– И все? – Маг с подозрением посмотрел на сверток. – Сами-то вы что чувствуете?

– Ничего. Я намеревался отдать это на изучение Инчивалю, но сейчас у него более насущные проблемы. Так как, беретесь?

Оркрист протянул руку, и я положил в нее сверток. Спустя короткий миг мой дар упал на пол, а маг отдернул руку, будто от раскаленного металла.

– Ни за какие деньги мира я больше не возьму эту штуку в руки, – прошептал он яростно, буравя меня бешеным взглядом.

– Что вы почувствовали?

– Убирайтесь!

– Что вы почувствовали?

– Ничего! Я ничего не почувствовал, я перестал чувствовать!

– Магию?

Маг, пышущий гневом, вдруг словно бы потерял силы, развалился в кресле, разбитый старческой немощью.

– Даже на один момент… это было страшно. А я-то, дурень, решил, что ничто в этом мире меня уже не напугает. Нет, митан, если подыхать, то подыхать магом, а не каким-то бессильным старым слизняком. Уходите, прошу.

– Себастина, забери.

Мы покинули «Розовый бутон».

Вернувшись домой, я зарылся в самые новые отчеты по слежке и, постоянно теребя застежку на сумке Инчиваля, начал впитывать информацию. Я провел с Ким весь день и на этот момент не спал уже больше суток. Не такое уж большое напряжение для тэнкриса, если только не приходится постоянно метаться из одного конца столицы в другой, пытать людей, искать пропавшего друга и оказываться причиной народных восстаний. Ответом всем невзгодам стали ударные дозы кофе.

– Вам необходимо поспать, хозяин.

– Знаешь, что меня раздражает, Себастина?

– Усталого тана раздражает многое.

– Меня раздражает, что я не могу знать, когда спят мои враги. Если бы я знал это, я бы мог спать в то же время, не боясь, что даю им фору. А сейчас меня преследует страх того, что засну я в своей стране, а проснусь на ее руинах, потому что мои враги не спали… Враги никогда не спят, это условие диктует мне страх, диктует паранойя! Почему они напали на дом Инчиваля? Он ничего не знает, а его светлый ум не пригоден к ведению расследований или чего-то подобного. Оружие, которое я у них украл? Эта дурацкая поделка? Стоила ли она того, чтобы убивать его? Хотели ли они убить его или просто похитить? Шантажировать меня? Но зачем? Если они не хотят, чтобы я собирал обломки этой головоломки, то не логичнее ли убить меня? Они не могут? Они знают, кто ты, и понимают, чем закончится любая лобовая атака?

– Слишком много переменных, хозяин, и слишком усталый ум пытается найти ответы. Вам необходим сон.

Она права. Сон. Самое желанное сокровище для усталого существа.

Я валяюсь в кровати среди раскаленных одеял, а сон боится идти ко мне, потому что я боюсь засыпать. Подобное бывает у больных лихорадкой или отравившихся плохой пищей, которых мучит сильный жар и тошнота. Любые попытки заснуть тщетны, потому что в воспаленном уме пляшут безумные картинки, обрывки каких-то мелодий, невнятных фраз. То и дело мелькает обезображенная морда покойного Вольфельда, семейство угольщиков отплясывает среди безымянных надгробий, а люди, которых я не видел лично, но которые исчезли, валяются кучей в сторонке. Работники таможни, большинство из них так и не удалось найти, ни одного из тех, кого де Моранжак подозревал во взяточничестве. К слову о нем, верховный обвинитель тоже тут, в моей голове, посреди мучительного жара. Он и вся его семья обедают за большим столом, не замечая танцующих мертвецов и люпса, рыщущего меж могил.

– Господин де Моранжак, – сказал я, приближаясь, – простите, что мешаю вашей трапезе. Сам не знаю, зачем приехал к вам сегодня!

– Не извиняйтесь, дорогой тан, не извиняйтесь! – рассмеялся человек, поднимаясь мне навстречу. – Вас я всегда рад видеть в своем доме!

– Вот как?

– Присаживайтесь!

Мертвые слуги мгновенно накрыли для меня место за общим столом.

– Чем же я обязан такому дружелюбию вашей милости, господин де Моранжак? – спросил я, принимая хрустальный на серебряной ножке бокал с вином.

– Вы, дорогой тан, едва ли не единственный из столичных чиновников, в чьих карманах не появляются чудесным образом новенькие империалы! А еще вы не злоупотребляете своей властью, и это достойно восхищения!

Приняв комплимент, я поднес бокал ко рту, но из-за важного вопроса помедлил:

– Скажите, Сильвио, за что вас убили?

Он ответил не сразу, некоторое время проковырялся в своей тарелке.

– За что убивают таких, как мы, Бриан?

– Порой мы просто…

– Нет, Бриан, главная причина.

Я пожал плечами:

– Находится более умелый и беспощадный интриган, и тогда мы погибаем.

– Да, таков порядок при мескийском дворе. Но что, если меня убили не как чиновника, а как человека? За что убивают людей?

– Хватит, Сильвио. Причин, почему одни живые существа убивают других, тысячи, и у меня нет желания перебирать их все ради вашего удовольствия.

– А жаль, – ответил он кисло. – Угощайтесь, тан л’Мориа.

Передо мной поставили серебряную тарелку с глазами, ушами и языками, изрядно подгнившими и заплесневелыми, а в бокале моем тихо закипала густая темная кровь.

– За что убивают людей, тан л’Мориа? – спросил Сильвио де Моранжак, смотря на меня кровоточащими ранами вместо глаз. – За то, что люди видят слишком многое, слышат слишком многое и, увы, могут слишком многое разболтать!

Он открыл рот, показывая мне обрубок языка, после чего неуловимо преобразился в Мирэжа Зинкара.

– Пейте, тан, пейте! Букет просто восхитителен!

Я столкнул бокал на пол, но малдизец злобно ухмыльнулся, дернул кистью, и моя рука ухватила вилку.

– Глаз? Язык? Или ушной хрящ?

– Я бы, наверное, все-таки выпил крови, – ответил я. – Жаль, что она вся разлита по полу.

– Крови. – Зинкара откинулся в кресле и укоризненно качнул лысой головой. – Жаль. Крови. Крови. Крови. Крови. Крови. Крови.

– Да, крови. – Мои пальцы разжались, выпуская вилку, она упала на пол с громким лязгом. И я проснулся в утренней темноте и липком поту. – Крови!

Я сполз на пол и пошаркал к двери своей спальни, а когда открыл ее, в комнату просочился свет от подсвечника, который держала Себастина. Моя горничная там, где нужна, и тогда, когда нужна. Как всегда.

– Хозяин?

– Который час?

– Почти семь.

– Набери мне ванну и приготовь костюм.

– Слушаюсь, хозяин.

Закрыв за ней дверь, я вернулся к кровати и положил на нее сумку Инчиваля. Мне подумалось, что все хотят моей крови, даже мой лучший друг, и это странно рассмешило меня.

– Собака его укусила, как же!

Я вонзил клыки в свой указательный палец и провел им по застежке. Раздался щелчок, и сумка открылась. Внутри обнаружился пояс с прикрепленными к нему взрывными камнями и растрепанный блокнот. Пролистав его, рассмотрев чертежи и с трудом разобрав текст, я узнал, что Инч решил назвать эти штуки взрывашками. А когда отсмеялся, вписал слово «гранады». Я изучил типы цветовой маркировки гранад. Инчиваль тщательно их доработал. Заменил состав металла, из которого был отлит корпус, чтобы добиться большего количества осколков, заправил их мощным мескийским порохом и дополнил новым поражающим элементом. Он отметил красным цветом гранады противопехотные, такие опасные, что их можно кидать только из-за укрытия, потому что зона поражения слишком велика и покинуть ее за отведенное время невозможно. Желтым были отмечены гранады с прочным корпусом и мощной взрывчаткой. По задумке они должны были создавать взрыв настолько мощный, чтобы наносить повреждение постройкам. Зеленым цветом Инч промаркировал самые слабые гранады, с корпусами из обожженной глины, а вместо поражающего элемента добавил порошковую смесь нескольких ядов, в основе которой была ударная доза горького дурмана. Да, он не пожелал церемониться с потенциальным врагом, никаких снотворных наполнителей или не смертельного наполнителя вроде дроби. По три гранады каждого типа – это все, что он оставил для меня. Думаю, их было больше, но Инчиваль использовал несколько гранад как угощение для похитителей, напичкал их осколками… Как же его прижало, если не хватило собственных боевых заклинаний!

– Ванна готова, хозяин.