Мэйфейрские ведьмы Райс Энн

– Отлично сказано, дорогая, – с улыбкой произнесла она. – Семьдесят пять лет назад мама говорила мне, что греческие боги зарыдали бы от зависти, увидев, как прекрасен он в постели. – Карлотта на миг поджала губы и вновь улыбнулась. – Однако он никогда не запрещал ей встречаться со смертными молодыми людьми. Кстати, она предпочитала мужчин того же сорта, что нравятся и тебе.

– Элли и об этом вам рассказала?

– И много о чем еще. За исключением того, что больна… Она и словом не обмолвилась, что умирает.

– Приближение смерти вызывает у людей страх. Они остаются с нею один на один, потому что никто не может умереть вместо них.

Карлотта опустила взгляд и надолго застыла в задумчивости. Потом рука ее вновь потянулась к коробочке, пальцы погладили нежный бархат. Резким движением она щелкнула замком, откинула крышку и чуть повернула коробочку на столе – так чтобы свет пламени упал на лежащий внутри изумрудный кулон с золотой цепочкой. Драгоценный камень такой величины Роуан видела впервые.

– Я уже давно мечтаю о смерти, – тихо заговорила Карлотта, не сводя глаз со сверкающего изумруда. – И молю Бога, чтобы она поскорее пришла.

Она вновь обратила на Роуан оценивающий взгляд, и глаза ее слегка расширились, а по лбу над седыми бровями пролегла глубокая морщина. Охваченная печалью, Карлотта словно забыла о необходимости прятать свои мысли и эмоции и на какой-то миг приоткрыла перед Роуан душу, таившую, как выяснилось, не только злобу и хитрость.

– Идем. – Она тяжело поднялась со стула. – Я должна кое-что тебе показать, а времени у нас, похоже, осталось не так уж много.

– О чем вы? – шепотом спросила Роуан. Резкая перемена в поведении старухи почему-то испугала ее. – И почему вы на меня так смотрите?

Карлотта улыбнулась.

– Иди за мной, – сказала она. – И если тебя не затруднит, возьми свечу. Кое-где лампы еще остались, но большинство давно перегорели, да и старая проводка постепенно выходит из строя.

Аккуратно сняв со спинки стула свою палку, Карлотта неожиданно уверенной походкой прошла мимо Роуан, которая следила за ней удивленным взглядом, прикрывая ладонью колеблющееся пламя свечи.

Они вышли в полутемный холл, и вдруг Роуан вздрогнула и остановилась. В тусклом свете один из висевших на стене портретов словно ожил, и ей показалось, что изображенный на нем мужчина пристально смотрит прямо на нее.

– В чем дело? – не оглядываясь, спросила Карлотта.

– Нет-нет, все в порядке… Просто мне показалось… – Роуан внимательно смотрела на мастерски написанный портрет улыбающегося темноглазого мужчины, явно очень старый, поскольку лак на нем сильно потрескался.

– Что показалось?

– Не имеет значения… – Роуан двинулась дальше, опять загородив рукой крохотный язычок пламени. – Свет упал так, что мне вдруг показалось, будто человек на портрете шевельнулся.

Роуан остановилась рядом с Карлоттой, та обернулась и пристально взглянула на портрет.

– Тебе предстоит столкнуться в этом доме с множеством странностей, – сказала она. – Не удивляйся, если, войдя в пустую комнату, увидишь вдруг там движущийся силуэт или встретишь устремленный на тебя взгляд. – В голосе Карлотты не слышалось ни веселого ехидства, ни злорадства – это был голос одинокой усталой женщины, задумчивый и грустный. – Ты не боишься темноты?

– Нет.

– Ты хорошо видишь даже во мраке. – Последние слова прозвучали не как вопрос, а как простая констатация факта.

– Да, гораздо лучше, чем большинство людей.

Карлотта вновь повернулась и направилась к высокой двери у основания лестницы. Она нажала на кнопку, раздался глухой щелчок, и лифт двинулся вниз. Как только он в последний раз дернулся и остановился, пожилая женщина повернула ручку, открыла дверь и с трудом отодвинула закрывавшую вход решетку.

Внутри кабины тускло горела лампочка. Роуан увидела давно потемневшую обивку на стенах и вытертый коврик, покрывавший пол.

– Закрой дверь, – попросила Карлотта. – Кстати, тебе не помешает заодно научиться пользоваться тем, что отныне тебе принадлежит, – добавила она, после того как Роуан молча выполнила просьбу.

От одежды Карлотты исходил сладковатый, тяжелый запах каких-то духов – похоже, это были «Шанель» – и пудры. Старуха нажала на маленькую черную кнопку справа от себя, лифт дернулся и быстро поехал вверх. Скорость подъема и несомненная мощь мотора удивили Роуан.

В коридоре второго этажа было еще темнее, чем внизу, но заметно теплее. Закрытые ставни окон и запертые двери не пропускали сюда ни единого лучика уличного света. Маленький язычок свечи выхватывал из мрака белые панели дверей и уходящую вверх лестницу в самом конце коридора.

– Сюда. – Карлотта открыла одну из дверей по левой стороне и вошла первой, глухо постукивая палкой о толстый ковер на полу комнаты.

Роуан увидела темные шторы, такие же ветхие, как и в столовой, и узкую деревянную кровать с высоким резным балдахином, украшенным изображением орла. Аналогичный рисунок был вырезан и на спинке кровати.

– На этой кровати умерла твоя мать, – сказала Карлотта.

Бросив взгляд на голый матрас, Роуан заметила на нем большое пятно, странно, почти ослепительно блестевшее в темноте. Тараканы! Роуан едва не лишилась чувств от отвращения. Черные твари, деловито облепившие пятно, бросились врассыпную, как только она подошла и поднесла ближе свечу.

Но Карлотта, погруженная в собственные мысли, казалось, не замечала, сколь отвратительно это зрелище.

– Неслыханно! – воскликнула Роуан. – Кто-то должен навести здесь порядок!

– Наводи, если хочешь. Теперь это твоя комната.

Духота и жуткая картина, представшая глазам, лишили Роуан сил. Она попятилась к двери и прислонилась лбом к косяку.

– Что еще вы хотите мне показать? – Голос ее прозвучал почти спокойно.

«Умерь свой гнев, – уговаривала себя Роуан, окидывая взглядом обшарпанные стены и маленький ночной столик, заставленный гипсовыми фигурками и свечами. – Боже, как здесь мрачно, грязно, отвратительно! Умереть здесь! В этой грязи! В полном забвении!»

– Нет, не в забвении, – возразила Карлотта. – А что касается обстановки и всего остального… Она давно уже не обращала внимания на то, что ее окружало. Если не веришь, почитай записи врачей в ее медицинской карте. – С этими словами она вышла из комнаты и направилась к лестнице. – Подниматься придется пешком. Лифт работает только до второго этажа.

«Моли Бога, чтобы в будущем тебе не понадобилась моя помощь», – мысленно бросила ей вслед Роуан. Ей не хотелось даже касаться этой старухи. В полном смятении она пыталась собраться с мыслями, но чувствовала, что вот-вот может упасть в обморок от царящей повсюду духоты и затхлой вони, пропитавшей, казалось, всю ее одежду, волосы и даже кожу.

Карлотта медленно, но вполне уверенно преодолевала ступеньку за ступенькой.

– Следуй за мной, Роуан Мэйфейр, – приказала она, не оборачиваясь. – Здесь без свечи не обойтись. Старые газовые лампы давно отключены.

Между первым и вторым, более коротким, маршами лестницы была небольшая площадка. По мере подъема воздух становился все теплее и теплее, и когда они наконец достигли третьего этажа, впечатление было такое, что здесь годами скапливалась жара.

Сквозь ничем не занавешенное окно справа от Роуан проникал белесый свет уличного фонаря.

На этом этаже было всего две двери – одна прямо перед ними, другая слева. Ее-то и открыла Карлотта.

– Там на столе должна быть масляная лампа, – сказала она. – Зажги ее.

Поставив свечу, Роуан сняла с лампы стеклянный колпак. В нос ей ударил не слишком приятный запах масла. Она поднесла свечу к полусгоревшему фитилю и поставила на место колпак. Яркий свет лампы залил довольно просторную комнату с низким потолком. Повсюду лежала пыль, пахло сыростью, по углам висела паутина. Здесь тоже было полно тараканов. И все же в этой комнате дышать было значительно легче – возможно, запах дерева и тепло делали воздух более приятным.

Вдоль стен стояли многочисленные чемоданы и сундуки, дорожные корзинки в беспорядке валялись на кровати с латунными спинками, стоявшей в дальнем углу возле прямоугольной формы окна. Всего окон в комнате было два, и стекла обоих с внешней стороны наполовину скрывали заросли лиан. Их влажные листья отражали свет фонаря и отчетливо вырисовывались на фоне темного неба. Оконные занавески давно упали и теперь смятыми комьями лежали на подоконниках.

Всю левую стену занимали стеллажи с книгами, уступив лишь небольшую ее часть камину с маленькой деревянной полкой. Книги кипами лежали и на старинных стульях с продавленными сиденьями.

Потускневшая латунь старой кровати слабо поблескивала в свете лампы. Возле камина Роуан увидела пару мужских кожаных ботинок и продолговатый тюк, который молото было принять за неровно скрученный ковер.

Это тряпье и стоявшие рядом ботинки произвели на Роуан странное впечатление. Ей показалось необычным, что тюк перевязан не веревкой, а давно проржавевшей цепью.

– Это комната моего дяди Джулиена, – пояснила Карлотта, все это время внимательно наблюдавшая за Роуан. – А вот окно, из которого выбросилась твоя бабка – Анта. Она упала сначала на крышу террасы, а уже оттуда скатилась и насмерть разбилась о каменные плиты внизу.

Роуан ничего не ответила и только крепче сжала пальцы, державшие лампу.

– А теперь открой сундук – тот, что стоит первым справа от тебя.

С минуту поколебавшись (хотя причину этих колебаний она едва ли смогла бы объяснить), Роуан опустилась на колени, поставила рядом с собой на голый, покрытый толстым слоем пыли пол лампу и внимательно осмотрела крышку и сломанные замки сундука. Сундук был сделан из брезента, перетянутого широкими полосами кожи с латунными креплениями. Без труда подняв крышку, она осторожно откинула ее, чтобы не повредить штукатурку на стене.

– Ты видишь, что лежит внутри?

– Куклы. Куклы из… – Роуан внезапно запнулась. – Из кости и волос.

– Правильно. Из кости, человеческих волос, кожи и даже обрезков ногтей. Они – копии твоих предков женского пола. Некоторые так стары, что сейчас уже никто не вспомнит имен тех, кого они изображают, и если ты их тронешь, то они рассыплются в прах.

Роуан не могла отвести взгляд от кукол, аккуратно разложенных ровными рядами на старой марле: тщательно нарисованные лица, длинные пряди волос, палочки вместо рук и ног… Самая новая и красивая была одета в шелковое платье, украшенное жемчугом, на отполированной, блестящей кости темно-коричневыми чернилами нарисованы нос, рот, глаза… Странные чернила… Или это… Кровь?

– Да, именно. Кровь, – подтвердила догадку Карлотта. – Это твоя прабабка. Стелла.

Роуан показалось, что кукла улыбается ей. Черные волосы были приклеены каким-то блестящим клеем, из швов шелкового платья кое-где выступали острые кончики кости.

– А кость откуда?

– Это кость Стеллы.

Роуан опустила было руку в сундук, но тут же отдернула и сжала пальцы в кулак. Она не в силах была заставить себя дотронуться до кукол. Осторожно, неуверенным движением она приподняла марлю. Под верхним слоем кукол лежал еще один, явно более старый. Поднять этот слой можно было, наверное, только вместе с марлей, иначе фигурки превратятся в бесформенные комочки костной пыли.

– Они все здесь, вплоть до тех, которые жили в Европе. Залезь внутрь и найди самую старую. Ты знаешь, какая из них?

– Невозможно. Стоит ее коснуться, и она развалится на мелкие кусочки. К тому же я не знаю, какую из них брать.

Роуан опустила на место марлю и осторожно, едва ли не робко, разгладила верхний слой. Но когда ее пальцы случайно коснулись кости, она ощутила резкую вибрацию, перед глазами вдруг вспыхнуло яркое пятно света, а в голове вереницей пронеслись медицинские термины: повреждение височной доли, судороги… Однако она не видела между ними никакой связи – диагноз выглядел идиотским, словно эти термины пришли из другого мира…

Она всмотрелась в крохотные личики:

– Но зачем? Ради чего?

– Чтобы иметь возможность побеседовать с ними в случае необходимости, попросить у них помощи и совета и через них связаться с силами ада. – Карлотта поджала губы и ехидно усмехнулась. В бликах света лицо ее сделалось злым и неприятным. – Как будто они и впрямь способны вернуться из адского пламени, чтобы исполнить чей-то приказ.

С глубоким вздохом Роуан иронически пожала плечами и вновь взглянула на ужасное, ярко раскрашенное лицо Стеллы:

– И кто же их делал?

– Да все по очереди. Когда умерла моя мать, Мэри-Бет, Кортланд ночью прокрался к гробу и отрезал ее ступню. Он же добыл и кости Стеллы. Она недаром хотела, чтобы церемония прощания была проведена в особняке, – знала, что Кортланд непременно сделает все необходимое. Ведь твоя бабка, Анта, была еще слишком мала.

Роуан содрогнулась от ужаса и отвращения. Медленно закрыв сундук, она поднялась с пола, стряхнула с себя пыль и вновь взяла в руки лампу.

– А этот Кортланд… Тот, кто сделал это? Кто он? Неужели дед того самого Ранена, с которым я познакомилась на похоронах?

– Да, моя дорогая, это он и есть. Тот самый красавец Кортланд, порочный до мозга костей, который много лет служил послушным инструментом в руках существа, веками владеющего этой семьей. Тот самый Кортланд, который изнасиловал твою мать, когда она бросилась к нему в поисках помощи и защиты. Человек, совокупившийся со Стеллой и ставший отцом Анты, а после давший жизнь Дейрдре. Тот, кто называл себя и твоим отцом… То есть ты приходишься ему и дочерью и правнучкой одновременно.

Роуан долго стояла неподвижно, пытаясь разобраться в хитросплетениях семейных связей, потом повернулась к Карлотте. В ярком свете лампы лицо старухи показалось ей мертвенно-бледным.

– А кто сделал куклу моей матери?

– Никто. Пока. Разве что ты отважишься пойти на кладбище, вскрыть склеп и украсть из гроба ее руки. Как думаешь, способна ты на такое? Он с радостью поможет тебе – я имею в виду того, кто уже являлся тебе однажды. Стоит тебе надеть на шею кулон с изумрудом и позвать его, он непременно придет.

– Ну почему? Почему вы все время стараетесь уколоть меня побольнее? – тихо спросила Роуан. – Ведь я не имею никакого отношения ко всему этому кошмару.

– Я лишь говорю тебе то, что знаю. Черная магия всегда была их стихией. Ты должна знать, чтобы сделать свой выбор. Согласна ли ты склонить голову перед всей этой мерзостью и продолжить их непристойное занятие? Готова ли принять столь отвратительное наследие? Будешь ли ты во имя достижения собственных целей призывать всех мертвецов ада и играть в куклы с дьяволом?

– Я не верю, что такое возможно, – ответила Роуан. – Думаю, что и вы тоже.

– Я верю собственным глазам. Я доверяю своим ощущениям. Они источают зло, подобно тому как священные реликвии излучают святость. Голоса, которыми все они разговаривают, на самом деле принадлежат только ему – дьяволу. Разве сама ты не веришь тому, что видела, когда он посетил тебя?

– Я видела лишь темноволосого мужчину, точнее даже не мужчину, а призрака. Это была своего рода галлюцинация.

– Это был сатана. Конечно, он никогда в этом не признается. Он будет называть тебя красивыми, ласковыми именами, читать стихи. Но на самом деле он сущий дьявол. Он лжет. Он уничтожает всех, кто встает на его пути. Ради достижения собственной цели он не задумываясь уничтожит тебя и твоих потомков, ибо лишь его желания и цель имеют для него значение.

– Но в чем они состоят?

– В том, чтобы жить. Быть живым, как все мы. Видеть и ощущать то же, что видим и ощущаем мы.

Опираясь на палку, Карлотта прошла мимо Роуан, остановилась возле лежащего у камина странного тюка и обвела взглядом полки с книгами.

– Здесь собрана история, – сказала она. – История жизни всех наших предков, написанная Джулиеном Эта комната служила ему убежищем. Здесь он писал свою исповедь. О том, как переспал с собственной сестрой, Кэтрин, дабы зачать мою мать, Мэри-Бет, а после вместе с Мэри-Бет подарил жизнь Стелле. Когда же пришла моя очередь лечь с ним в постель, я плюнула ему в лицо и чуть не выцарапала глаза, да еще пригрозила убить его. – Карлотта обернулась и буквально впилась взглядом в Роуан. – Черная магия, дьявольские заклинания, рассказы о ничтожных победах над теми, кто осмеливался ему перечить, о мести врагам и обольщении многочисленных любовниц… Его вожделение и жажда власти не имели границ, их не под силу было удовлетворить всем райским серафимам, вместе взятым…

– И обо всем этом он написал?

– Об этом и о многом другом. Хотя, признаюсь, я никогда не читала эти книги – и не стану читать. Мне достаточно было прочесть его мысли, когда он день за днем просиживал в библиотеке и писал, писал, давая волю своей фантазии… С тех пор прошло не одно десятилетие. Поверь, я очень долго ждала этого момента.

– Но почему эти книги до сих пор хранятся здесь? Почему вы их не сожгли?

– Потому что знала, что если ты когда-нибудь сюда приедешь, то непременно должна будешь увидеть их собственными глазами. И прочесть то, что было собственноручно написано им самим. Ибо ни одна книга не обладает такой силой, как сожженная книга. Его признания – лучшее доказательство его вины. – Карлотта помолчала несколько мгновений и почти шепотом продолжила: – Прочти их. Прочти и сделай свой выбор. Анта не смогла. И Дейрдре тоже. Но ты сильнее их. Ты умнее и мудрее. Да-да, ты еще очень молода, но уже мудра.

Она обеими руками оперлась на палку и задумалась, краешком глаза косясь куда-то в сторону, потом тихо и печально продолжила:

– Я в свое время этот выбор сделала. После того как Джулиен осквернил меня своими прикосновениями и попытался соблазнить льстивыми и лживыми речами, я бросилась в часовню, упала на колени и принялась молиться нашей Богоматери Заступнице, прося ее о защите и наставлении на путь праведный. И вот тогда мне открылась великая истина. Не важно, в какого именно Бога мы верим – католики мы, протестанты или буддисты. Важно другое: наша вера в добро, основанная на утверждении ценности жизни, на неприятии насилия и разрушения, на убеждении в том, что человек не имеет права унижать и оскорблять другого человека, не имеет права распоряжаться чужой жизнью. – Карлотта посмотрела Роуан прямо в глаза. – Я молилась Святой Деве и Господу нашему Христу, дабы они не оставили меня и поддержали в борьбе против пособников дьявола, дабы помогли одолеть их и выиграть страшную битву.

Карлотта опустила глаза и надолго погрузилась в размышления – возможно, перед ее мысленным взором проносились в тот момент картины прошлого, – затем заговорила снова:

– Уже тогда я отчетливо сознавала, какая тяжкая задача стоит передо мной, и год за годом училась тому, что было необходимо, – пользоваться дарованной мне силой и теми средствами, которыми пользовались они. С помощью заклинаний я вызывала мелких духов, которые легко поддавались управлению и которых столь же легко можно было отправить обратно в ад, когда отпадала нужда в их услугах. Иными словами, я боролась с ним его же оружием.

Голос Карлотты звучал словно издалека и, быть может, поэтому казался особенно зловещим. В течение всего своего рассказа она исподтишка следила за реакцией Роуан.

– Я заявила Джулиену, что никогда не рожу от него ребенка, что не желаю слушать его лживые речи и что его дьявольские средства обольщения на меня не подействуют. «Ты можешь сколько угодно раз принимать облик молодого красавца, – сказала я ему, – но я не брошусь в твои объятия, ибо всегда буду знать, что ты стар, и видеть перед собой твою морщинистую плоть. Даже если бы ты действительно был самым прекрасным мужчиной на свете, то и тогда не смог бы меня соблазнить. Неужели ты думаешь, что внешность имеет для меня хоть какое-то значение?» Я пообещала, что, если он еще хоть раз осмелится ко мне прикоснуться, я использую всю силу своего дара, все свои способности, чтобы уничтожить его и вернуть туда, откуда он пришел, то есть в ад. И тогда я увидела страх в его глазах. Он знал, что я обладаю достаточно большой силой и непременно выполню свою угрозу. Хотя, возможно, страх его имел совсем другие истоки: это был страх перед женщиной, которую он не смог соблазнить, сбить с пути истинного и подчинить своей воле. – Карлотта вдруг широко улыбнулась, открыв ровный ряд вставных зубов. – А это, да будет тебе известно, действительно может привести в ужас существо, живущее только за счет обольщения.

Карлотта замолчала, охваченная воспоминаниями.

Роуан глубоко вздохнула. Она не замечала ни жара, исходящего от лампы, ни струившегося по лицу пота. Глядя на стоявшую в нескольких шагах от нее старую женщину, она словно вместе с ней заново переживала горечь потерь, годы мучительных страданий, одиночества и… веры, безграничной отчаянной веры, которая способна убить…

– Да, убить, – подтвердила Карлотта. – Я сделала это. Во имя спасения живых, во имя избавления их от того, кто никогда не жил и непременно завладел бы ими, будь ему позволено…

– Но почему он выбрал нас? – недоуменно спросила Роуан. – Почему из всех живущих на этой земле именно нам суждено было стать игрушками в руках того, о ком вы говорите? Ведь способностью видеть призраков и духов обладаем не только мы.

Ответом ей был лишь долгий тяжелый вздох.

– Вы когда-нибудь разговаривали с ним? – не унималась Роуан. – Вы говорили, что он являлся вам в детстве и нашептывал слова, которые могли слышать только вы. А сами вы спрашивали, кто он и чего добивается?

– Неужели ты думаешь, он сказал бы мне правду? Запомни, правды ты от него не услышишь. А заговорив с ним, ты только умножишь его силу, ибо беседы с нами для него все равно что пища для голодного или масло для этой лампы.

Карлотта подошла ближе.

– Он сумеет найти в твоих же собственных мыслях такой ответ, который больше всего тебя устроит и поможет ему обрести над тобой власть. Он сплетет вокруг тебя такую густую паутину лжи, что сквозь нее ты никогда не увидишь ни единого проблеска истины. Он нуждается в твоей силе и потому скажет и сделает все, чтобы ее получить. Разорви эти путы, дитя мое. Ты самая сильная из всех. Разорви цепь и отправь его в ад, ибо для него нет места на этой земле. И нигде больше не найдет он силы, сравнимой с твоей. Ведь ты – его создание! Неужели ты не понимаешь, что он – творец твоего дара. Ради появления на свет столь могущественной ведьмы, как ты, он заставлял совокупляться брата с сестрой, дядю с племянницей, сына с матерью… Да-да, не удивляйся, бывало и такое. Иногда он терпел поражения на этом пути, но уже в следующем поколении продолжал начатое и стократ восполнял потерю. И разве значили для него хоть что-то Анта или Дейрдре, если впоследствии он мог получить Роуан?!!

– Ведьма? Я не ослышалась? Вы произнесли именно это слово?

– Да. Все они были ведьмами и колдунами. Разве ты до сих пор этого не поняла? – Карлотта пристально вглядывалась в лицо Роуан. – Твоя мать, мать твоей матери, ее мать… – и так далее. И Джулиен, этот порочный и жалкий Джулиен, чьим сыном был твой отец, Кортланд… Та же участь ожидала и меня, но я взбунтовалась.

Роуан так сильно сжала в кулак пальцы левой руки, что ногти глубоко впились в ладонь, и удивленно уставилась на Карлотту, которая, словно не замечая этого взгляда, продолжала:

– Инцест, моя дорогая, далеко не самый тяжкий из их грехов, хотя и служит для них одним из главнейших средств продолжения рода и умножения силы – с его помощью они очищают кровь и из поколения в поколение обеспечивают рождение все более могущественной ведьмы. А род Мэйфейров корнями уходит в такую глубь веков, что истоки его теряются где-то в далекой истории Европы. Но об этом пусть тебе расскажет англичанин. Он знает историю лучше меня. Я имею в виду того джентльмена, который пришел под руку с тобой в церковь. Попроси его назвать имена кукол, которые лежат в этом сундуке. Ему они хорошо известны.

– Я не могу больше оставаться в этой комнате, – прошептала Роуан. Она резко повернулась, чтобы уйти, и луч света от лампы скользнул по площадке лестницы.

– Ты знаешь, что это правда, – спокойно произнесла Карлотта за ее спиной. – В глубине души ты всегда сознавала, что внутри тебя таится зло.

– Я не согласна с вашим выбором слов. Вы говорите о потенциальной готовности творить это зло.

– Что ж, в твоей власти покончить с этим. Ты обладаешь большей силой, чем я, а значит, сможешь гораздо успешнее бороться с ним. Точнее, с ними…

Она протиснулась мимо Роуан, царапнув ее подолом платья, и направилась к лестнице, сделав знак Роуан следовать за собой.

Едва Карлотта открыла вторую выходившую на площадку дверь, в нос Роуан ударил такой отвратительный запах, что она едва не задохнулась и невольно попятилась. Однако быстро взяла себя в руки, сделала глубокий вдох и следом за ним несколько глотательных движений. Она знала, что только так можно будет вытерпеть эту вонь.

Подняв повыше лампу, она увидела, что узкое помещение, в которое они вошли, представляет собой нечто вроде кладовой, забитой склянками и бутылками. Они стояли на самодельных полках и были заполнены густой темной жидкостью, в которой плавало нечто полуразложившиеся и отвратительное на вид. Запах химикатов и спирта не мог заглушить мерзкую вонь гниющей плоти. Невыносимо было даже представить, что произойдет, если кто-то разобьет или откроет хоть одну из этих емкостей.

– Они принадлежали Маргарите, – пояснила Карлотта, – матери Джулиена и Кэтрин, моей бабки. Тебе нет нужды запоминать всех. Их имена ты найдешь в книгах, хранящихся в соседней комнате, и в тех, что стоят в библиотеке на первом этаже. Однако ты должна знать вот о чем. Маргарита превратила эти склянки в хранилище жутких кошмаров. Позже, открыв их, ты сама в этом убедишься. И еще. Если не хочешь неприятностей, сделай это сама, без свидетелей. Подумать только! Она, целительница, – и такие ужасы!.. Целительница! – Это слово Карлотта повторила с таким презрением, будто плюнула кому-то в лицо. – Она обладала не меньшим даром целительства, чем ты, умеющая сшивать и заживлять даже самые страшные раны или излечивать от рака. Но, вместо того чтобы избавлять от недугов страждущих, занималась вот этим!.. Поднеси-ка поближе лампу.

– У меня нет желания смотреть на это сейчас.

– Вот как? Но ты же врач, если не ошибаюсь? Разве тебе не приходилось производить вскрытие покойников любого возраста? Ты и сейчас этим занимаешься. Или я не права?

– Я хирург. Я оперирую людей, чтобы спасти их и продлить им жизнь. И не хочу видеть…

Роуан оборвала себя на полуслове и уставилась на самый большой сосуд, жидкость в котором еще не до конца утратила свою прозрачность и позволяла увидеть, хоть и не очень отчетливо, что внутри плавает какой-то округлый предмет. Он напоминал… Нет, это невозможно! Внутри сосуда находилась голова человека! Роуан отпрянула, как от ожога.

– Расскажи мне, что ты видела.

– Ну почему, зачем вы меня мучаете? – тихо спросила Роуан, не в силах отвести взгляд от склянки, от темных полуразложившихся глаз, плававших в жидкости, от волос, напоминавших морские водоросли. Наконец она отвернулась и прямо взглянула в лицо Карлотте: – Я видела, как сегодня похоронили мою мать. Чего вы от меня хотите?

– Я уже объяснила.

– Неправда, вы мстите мне за то, что я приехала, хотите наказать за желание узнать правду и за то, что я расстроила ваши планы…

По лицу Карлотты скользнула мимолетная усмешка.

– Как вы не понимаете? – продолжила Роуан. – Ведь я осталась там совсем одна и хочу познакомиться наконец со своими родственниками. Вам не удастся подчинить меня своей воле.

Ответом ей было молчание. От жары, духоты и вони Роуан едва не теряла сознание и не знала, долго ли еще сможет выдержать весь этот кошмар.

– Именно так вы поступили с моей матерью? – Голос ее зазвенел от бессильной ярости. – Вы заставляли ее делать то, что было нужно вам?

Она попятилась, как будто гнев отталкивал ее от Карлотты. Пальцы, сжимавшие лампу, напряглись почти до белизны, хотя стекло так нагрелось, что терпеть становилось невмоготу.

– Все, хватит! – воскликнула она. – Я ухожу отсюда!

– Бедная девочка, – заговорила наконец Карлотта. – Да, в этом сосуде действительно мужская голова. Рассмотри ее получше, когда придет время. И все остальное в этой комнате тоже.

– Но все они давно разложились, сгнили и ни на что уже не годятся! Если вообще годились хоть на что-нибудь. Я хочу поскорее выбраться отсюда!

И все же она не удержалась и напоследок, дрожа от ужаса, еще раз взглянула на сосуд. В полупрозрачной жидкости виднелся широко открытый рот, почти безгубый, внутри которого сверкали белизной два ряда зубов; студенистая масса глаз поблескивала, отражая свет лампы. Зажав рукой рот, Роуан перевела взгляд на соседнюю склянку. В ней что-то шевелилось… Черви! Печать на крышке была сломана…

Роуан выскочила из комнаты и, закрыв глаза, прислонилась к стене, по-прежнему сжимая в руке лампу. Кровь стучала в ушах, и в какой-то момент Роуан показалось, что она больше не выдержит и ее стошнит прямо здесь, на площадке лестницы, на глазах у старухи. Как сквозь вату она услышала шаги Карлотты, которая медленно прошла мимо нее и теперь спускалась по ступеням.

– Иди вниз, Роуан Мэйфейр, – окликнула ее Карлотта. – Погаси лампу, но прежде зажги свечу и принеси ее сюда.

Роуан постепенно приходила в себя. Она провела рукой по волосам, откинула их с влажного лба, потом, изо всех сил борясь с новым приступом тошноты, направилась в спальню. Все ее движения были замедленными, как во сне. Поставив на столик лампу – как раз в то мгновение, когда ей показалось, что пальцы больше не вынесут жара, – она поднесла руку к губам, чтобы хоть чуть-чуть унять боль, потом взяла свечу и сунула ее в отверстие колпака, стараясь не коснуться раскаленного стекла. Как только вспыхнул фитилек свечки, она погасила лампу, подняла повыше свечу и на минуту застыла, пристально глядя на бесформенный тюк возле камина и приставленные к нему ботинки.

Нет, они не были приставлены… Нет! Все также медленно она подошла к камину и кончиком туфли слегка толкнула ботинок, который чуть сдвинулся с места. Однако было совершенно очевидно, что его что-то держит, не давая упасть или сдвинуться дальше. Присмотревшись, Роуан увидела чуть высунувшийся из скрученного ковра край брюк, а между краем и ботинком блеснула белым кость человеческой ноги.

Парализованная ужасом, Роуан несколько мгновений смотрела на кость, потом перевела взгляд на продолговатый тюк, действительно оказавшийся скрученным в рулон ковром. Как только она вновь обрела способность двигаться, Роуан прошла несколько шагов в сторону противоположного края рулона и увидела то, что прежде оставалось скрытым от ее глаз, – тускло поблескивавшие темные волосы. Внутри рулона был мертвец! Причем пролежал он здесь очень долго. А вот и темное пятно на полу и такое же темное пятно на ковре, ближе к ногам, там, где засохли вытекшие из покойника соки. Она сумела разглядеть даже каких-то насекомых, попавших в эту липкую когда-то жидкость и высохших вместе с ней.

«Роуан, никогда не езди туда. Помни о том, что ты мне обещала. Не возвращайся туда, Роуан».

Откуда-то издалека, снизу, до нее едва слышно донесся голос Карлотты:

– Спускайся, Роуан Мэйфейр!

Роуан Мэйфейр… Роуан Мэйфейр… Роуан Мэйфейр…

Не в состоянии двигаться хоть немного быстрее, Роуан вышла из спальни и еще раз оглянулась на страшную находку – на завернутого в ковер покойника и торчащую из рулона тонкую белую кость. Потом резко захлопнула дверь и, пошатываясь, стала спускаться по ступеням.

Старуха молча ждала ее возле открытой двери лифта.

– Вы знаете, что я там нашла, – сказала ей Роуан. Она держалась за перила, чтобы не упасть. Свеча в дрожащей руке плясала, бросая отблески на темный потолок.

– Ты нашла там мертвеца, завернутого в ковер.

– Господи! Что же творилось в этом доме? Вы что, все сумасшедшие?

В свете лампы, горевшей внутри кабины лифта, Роуан видела, что Карлотта совершенно спокойна. Во всем ее облике чувствовалась даже некая отрешенность, если не сказать – безразличие.

– Следуй за мной, – повелительным тоном произнесла она. – Я показала тебе все, что должна была показать, но еще не все рассказала…

– О, рассказать вы должны мне еще очень и очень многое, – ответила Роуан. – И прежде всего вот что. Показывали ли вы все это моей матери? Я имею в виду кукол, жуткие сосуды и…

– Не я свела ее с ума – если тебя интересует именно это.

– Мне кажется, любой, кому пришлось вырасти в этом доме, нормальным человеком быть не может.

– Полностью с тобой согласна. Вот поэтому я и настояла, чтобы тебя увезли подальше отсюда. А теперь нам пора идти.

– Расскажите, что случилось с моей матерью.

Роуан следом за Карлоттой вошла в кабину и сердито хлопнула дверью. Пока лифт спускался, она внимательно изучала профиль стоявшей рядом женщины: «Стара, да, очень стара. Желтая, как пергамент, кожа, такая прозрачная, что под ней отчетливо проступают все вены. Тонкая, высохшая шея, кажущаяся совсем хрупкой… Хрупкой…»

– Расскажите, что все-таки с ней случилось, – повторила она свою просьбу, глядя в пол и не осмеливаясь больше в упор рассматривать Карлотту. – Не о том, как он трогал ее во сне, а о том, что произошло с ней на самом деле.

Лифт дернулся и остановился. Карлотта вышла первой.

Едва Роуан закрыла за собой двери, лампочка внутри погасла и все вокруг погрузилось в прохладную тьму, пахнущую сыростью и дождем. Входная дверь по-прежнему оставалась открытой, и можно было видеть, как поблескивают в свете уличных фонарей мокрые листья, и слышать доносившиеся снаружи тихие звуки южной ночи.

– И все же расскажите, что случилось, – в который уже раз попросила Роуан. Голос ее был тихим и печальным.

Они оказались в длинном зале. Карлотта шла впереди, опираясь на палку и указывая дорогу, Роуан молча и покорно следовала за ней.

Слабый свет свечи медленно плыл вместе с ними, но даже в этом свете можно было разглядеть некоторые детали, хотя большая часть их сейчас тонула в густой тени. Несмотря на царящее везде запустение, зал с его мраморными каминами и высокими зеркалами над ними, с окнами от пола до потолка был еще красив. Зеркала в противоположных его концах располагались одно против другого. Многократные отражения хрустальных люстр создавали своего рода анфиладу, уходившую в бесконечность. Роуан успела заметить и множество собственных отражений.

– Да, интересный эффект, – подтвердила Карлотта. – Эту иллюзию создал Дарси Монехан. Он сам купил и зеркала. Дарси готов был на все ради Кэтрин, ради того чтобы оградить ее от того зла, которое их окружало. Но он умер от желтой лихорадки – здесь, в этом доме. Кэтрин оплакивала его всю жизнь. А вот зеркала остались на своих местах, там, где распорядился укрепить их Дарси, – и на стенах, и над каминами.

Она со вздохом остановилась и обеими руками оперлась на палку.

– Все мы когда-то… каждый в свое время… отражались в этих зеркалах. Теперь вот пришла и твоя очередь… быть пойманной в них…

Роуан не ответила. Она с грустью размышляла о том, как хорошо было бы увидеть этот зал ярко освещенным, сияющим, рассмотреть резьбу на мраморе каминов и лепнину, украшающую потолок, вдохнуть свежий воздух, врывающийся в открытые окна и колышущий шелковые портьеры…

Карлотта подошла к ближайшему из двух боковых окон.

– Подними, пожалуйста, раму, – попросила она. – У тебя хватит на это силы.

Она взяла у Роуан свечу и поставила ее на маленький столик возле камина.

Роуан дотянулась до простого по конструкции замка и с удивительной легкостью подняла массивную, с девятью стеклами раму.

Окно выходило на затянутую сеткой террасу. Роуан с наслаждением и благодарностью вдохнула свежий, наполненный запахами цветов и дождя воздух теплой южной ночи и почувствовала, как легкий ветерок нежно касается ее лица и рук. Чуть сдвинувшись в сторону, она молча пропустила вперед подошедшую Карлотту.

Язычок пламени оставленной на столике свечи какое-то время боролся со сквозняком, но в конце концов сдался и потух. Роуан шагнула в темноту и вновь почувствовала знакомый уже одурманивающий сладкий аромат.

– Ночной жасмин, – пояснила Карлотта.

Плети вьющихся растений густо опутали перила террасы, их тонкие побеги и листья, словно крылышки бабочек, бились о сетку снаружи, а прекрасные белоснежные цветы светились во тьме.

– Вот на этой террасе много дней сидела твоя мать, – вновь заговорила старуха. – А внизу, на плитах, умерла ее мать. Она упала туда из окна комнаты, которая сейчас прямо над нами и которая когда-то принадлежала Джулиену. Это я загнала ее туда, к самому окну, и, наверное, вытолкнула бы из него собственными руками, не прыгни она сама. Я едва не выцарапала ей глаза, как когда-то и Джулиену.

Карлотта умолкла, всматриваясь в ночь сквозь проржавевшую сетку. Темные силуэты огромных деревьев четко вырисовывались на чуть более светлом фоне неба. Холодный свет уличных фонарей заливал ближнюю к ограде часть разросшегося сада и высокую траву давно не стриженных газонов. Он отражался даже от высокой спинки белого кресла-качалки, стоявшего на террасе.

И вдруг ночь показалась Роуан чересчур жуткой и даже зловещей, а сам дом превратился в ее воображении в мрачную черную бездну, готовую засосать ее в свою неизмеримую глубину. Как ужасно жить и умереть в таком доме, провести много дней и ночей в этих страшных запущенных комнатах, чтобы потом окончить свои дни среди мерзости, грязи и нестерпимой вони. Невыносимо! Внутри у нее все дрожало от отвращения, густой волной поднимавшегося к горлу, готового вот-вот лишить ее возможности дышать. Нет, это невозможно выразить словами. Ни ее чувства, ни степень той ненависти, которую она испытывала сейчас к стоявшей рядом старухе.

– Это я убила Анту. – Голос Карлотты звучал глухо. Она стояла спиной к Роуан, и та с трудом разбирала тихо произнесенные слова. – Я убила ее, все равно как если бы действительно собственноручно выбросила из окна. Я желала ей смерти! Когда я вошла, она качала Дейрдре в колыбели, а он стоял возле нее, совсем близко… Он смотрел на малютку и заставлял ее смеяться! И она позволяла ему веселить свое дитя! Она разговаривала с ним и своим жеманным тихим голоском заверяла, что теперь, после смерти мужа, он ее единственный друг на всем белом свете. А мне заявила, что это ее дом и она в любой момент может выгнать меня отсюда.

И тогда я пообещала выцарапать ей глаза, если она не прогонит его. «Ты не сможешь видеть его, лишившись глаз, – сказала я. – И избавишь от этого зрелища свою дочь».

Карлотта замолчала. Потрясенная ее признанием, Роуан не проронила ни слова. Она неподвижно застыла в мучительном ожидании еще более ужасных откровений, прислушиваясь к приглушенным звукам ночи, доносившимся из сада.

– Приходилось ли тебе когда-нибудь видеть, как бьется о женскую щеку человеческий глаз, вырванный из глазницы и висящий лишь на нескольких окровавленных ниточках? – Голос женщины звучал глухо, но ровно. – Я выполнила свою угрозу. Она рыдала и всхлипывала, как малое дитя, но меня это не остановило. А когда она помчалась наверх, обеими руками придерживая выпавшее глазное яблоко, я бросилась следом. И ты думаешь, он хотя бы попытался меня остановить?

– Я бы попыталась, – ответила Роуан. – Скажите, зачем вы все это мне рассказываете?

– Затем, что ты хочешь знать, что случилось! А чтобы понять, что произошло с одной, необходимо знать, что произошло с той, которая была до нее. И еще. Я хочу, чтобы ты знала, что все это я совершила с одной-единственной целью: разорвать адскую цепь.

Старуха повернулась к Роуан лицом. Холодный белый свет уличного фонаря отразился в стеклах ее очков, превратив их в непроницаемые зеркала.

– Я совершила это ради тебя, ради меня, ради самого Господа Бога, если он таки существует. Я подтащила ее к открытому окну и заставила высунуться. «Посмотрим, – кричала я, – сумеешь ли ты увидеть его теперь, когда ты слепа! Сможешь ли заставить его прийти?!» И все это время твоя мать надрывалась от крика в своей колыбели. Мне следовало убить ее тогда же, пока Анта лежала бездыханная на плитах. Но Господь не дал мне смелости сделать это…

Она опять помолчала немного, потом слегка вздернула подбородок, и холодная улыбка чуть тронула тонкие губы.

– Я ощущаю твой гнев и осуждение, – сказала она.

– А разве в этом есть что-то удивительное? Карлотта опустила голову, и лицо ее оказалось в тени – свет теперь падал только на волосы, отчего они казались совсем белыми.

– Я не посмела лишить жизни столь крохотное существо, – устало проговорила она. – Не нашла в себе сил принести подушку и положить ее на лицо Дейрдре. Я вспомнила старинные легенды о том, как на своих шабашах ведьмы приносили в жертву детей и после размешивали в котлах младенческий жир. Мы, Мэйфейры, тоже ведьмы. Так неужели и мне суждено было принести в жертву это невинное создание? Нет, я не смогла уподобиться им и совершить такое злодеяние!

Конечно, он был уверен, что все произойдет именно так, что я не решусь… В противном случае он разнес бы этот дом в щепки, лишь бы не позволить мне…

Она не закончила фразу.

Роуан долго не могла прийти в себя. Она буквально задыхалась от переполнявших ее ненависти и гнева.

– А что вы делали с ней потом? – наконец спросила она охрипшим голосом. – Что еще вы делали с моей матерью, чтобы, как вы выражаетесь, разорвать цепь?

Карлотта не ответила.

– Я хочу знать! – настаивала Роуан.

– С самого раннего детства, – со вздохом заговорила Карлотта, глядя куда-то в сторону сквозь ржавую сетку террасы, – я уговаривала ее противостоять дьяволу, умоляла не смотреть на него, учила прогонять его прочь. И я выиграла эту битву! Вопреки всему – ее приступам меланхолии и безумной ярости, рыданиям и шокирующим признаниям в том, что она в очередной раз позволила ему лечь с ней в постель, – я выиграла! Но потом… Потом Кортланд изнасиловал ее. И мне не оставалось ничего другого, кроме как забрать тебя и сделать все возможное, чтобы она никогда не смогла тебя найти.

Я сделала все, чтобы помешать ей сбежать из дома и отправиться на поиски, а потом предъявить на тебя права и вернуть сюда, в этот дом, в мир безумия и порока. Если в клинике отказывались лечить ее электрошоком, я переводила ее в другую, а если и там не считали необходимым давать ей успокоительное, везла в третью, четвертую… и так далее. Я знала, что и как следует говорить, чтобы ее привязывали к кровати, назначали соответствующие лекарства или сеансы электрошоковой терапии. Я знала, как разговаривать с ней, чтобы довести до очередного приступа, заставить рыдать и биться в истерике…

– Все! Хватит! Я не желаю вас больше слушать!