Комната с белыми стенами Ханна Софи

Глава 5

Четверг, 8 октября 2009 года

Я нахожусь в кабинете Лори, когда меня кто-то громко зовет по имени. Я думаю о Рейчел Хайнс и застываю на месте, как будто неподвижная поза может сделать меня невидимой. Крик раздается снова, и я узнаю голос – это Тэмсин.

Я шагаю в приемную и застаю самый конец некоего странного танца. Не будь я в курсе событий, я могла бы подумать, что Майя и Тэмсин исполняют некий хореографический номер – всякий раз, когда Тэмсин делает шаг вперед, Майя блокирует ей путь или выставляет руку, чтобы ее остановить.

– Флисс, скажи ей, что мне здесь положено быть! Она обращается со мною, как с самозванкой.

– Прекрати, Тэм, – на полном серьезе произносит Майя. – Ты ставишь всех нас в дурацкое положение. Мы же вчера договорились, что это был твой последний день.

– Это я попросила ее прийти, – поясняю я Майе. – Мне нужно, чтобы кто-то просветил меня насчет фильма, причем срочно. Когда я пришла сюда утром, Лори нигде не было, и я не смогла дозвониться до него ни по одному из телефонов. И в любом случае он… – Я умолкаю. Черт, что же мне сказать дальше? Так он уходит? Он рехнулся? – Мне нужен был надежный специалист, и поэтому я позвонила Тэмсин.

– Я предлагаю свои услуги бесплатно, – жизнерадостно подтверждает Тэмсин. Сегодня на ней облегающее розовое с оранжевым платье, которое выглядит новым и весьма недешевым. Черт, как бы тактично проверить, что в ее планы не входит ухнуть все свои оставшиеся денежки на дорогие шмотки в качестве этакой прелюдии к падению с обрыва. Я знаю Тэмсин: она побоится сорваться вниз, но в огромные долги точно залезет, прежде чем уцепится за новую безумную идею.

– Посмотрите, я даже захватила свою собственную воду, – говорит она. – Старая бутылка из-под минералки, еще с тех времен, когда я могла себе такое позволить. Я налила в нее простой водопроводной воды. – Она размахивает бутылкой перед лицом Майи. – Видишь? В ней никаких бомб или пистолетов.

– Спасибо огромное за столь ценную информацию, – цедит сквозь зубы Майя и дергает носом, как обиженный кролик, затем делает шаг назад в направлении своего кабинета. Она все утро дуется на меня. Я изо всех сил стараюсь угодить ей, сопровождая почти каждое слово самой ослепительной улыбкой, но в ответ получаю лишь холодный взгляд. Да, сегодня «Бинари Стар» не узнать. Все затаились, словно мыши, опасаясь встречаться друг с другом взглядом. Такое ощущение, будто сегодня у нас траур.

Траур по Лори.

Я хватаю Тэмсин за руку и тащу ее за собой по коридору в комнату, которая с сегодняшнего дня – мой новый рабочий кабинет, причем без чертова конденсата на окнах.

– Спасибо, что поддержала меня, – бормочу я, захлопываю дверь и закрываю ее на цепочку. Если Лори объявится и захочет сюда войти, ему придется нелегко. Он сказал, что я могу занять его место с понедельника. Я лишь передвинула это событие на два рабочих дня вперед. Пусть он вернется и застукает меня.

Пусть он вернется.

– Это тебе спасибо. – Тэмсин плюхается в кресло Лори и кладет ноги на тот самый глобус. Ее лицо омрачается. – Ты издеваешься надо мной, да?

– На твоем месте я бы обошлась без уловки типа «я слишком бедна, чтобы покупать минералку». Мне нужно работать, Тэм.

– Я думала, сегодня утром ты первым делом напишешь заявление об уходе.

– Я передумала.

– Как это?

У меня нет причин скрывать от нее правду, хотя я не уверена, что эта правда будет понятна кому-то кроме меня.

– Сегодня утром я позвонила матери. Сказала ей, что меня беспокоит, что мне будут платить больше, нежели я на самом деле стою. Сообщила ей о том, что Майя и Раффи злы на меня и все такое прочее.

– И она сказала тебе, мол, не будь идиоткой? – спрашивает Тэмсин.

– Не совсем. Она предложила, чтобы я сказала начальству, что мне неловко получать такие бешеные деньги. Может, мы сумеем договориться о сумме, которая будет где-то посередине между той, какую платят мне, и какую – Лори. Что-то такое, что устроило бы всех. Я выслушала ее и, честное слово, услышала, как сама говорю эти слова, так же разумно и скромно, как и она, тихо, достойно, непритязательно и… – Я пожимаю плечами. – Лори был прав. Никто не требует меньше денег. Мне наплевать, что думают обо мне Майя и Раффи, но… Я потеряю всякое уважение к самой себе, если не попытаюсь снять этот фильм. – Я чувствую, что должна добавить. – Хотя, сказать по правде, вряд ли я достойна ста сорока штук в год.

– У тебя, подруга, обратный синдром «Л’Ореаль», – говорит Тэмсин. – «Ведь я этого недостойна». Значит, ты собираешься взяться за эту документальную ленту?

– А ты думаешь, я не потяну?

– Если его можно снять, то да, это сможешь сделать и ты, – сухо произносит она. – Чем ты хуже других?

Сказать ей, что отличает меня от нее, или от Лори, или от любого сотрудника «Бинари Стар» и почему я не могу без содрогания слышать имена Ярдли, Джаггард и Хайнс?

Я не стала говорить матери про фильм Лори. Лишь про повышение на работе и прибавку к зарплате, но ни слова о том, над чем буду работать. Нет, она вряд ли попыталась бы меня остановить. Она скорее станцевала бы голой на улице, чем сказала что-то, способное привести к спору.

Тэмсин единственная в «Бинари Стар», с кем я готова поделиться секретами. Беда в том, что она неспособна долго хранить молчание. Вот и сегодня то же самое.

– Вопрос в другом: что, собственно, ты будешь снимать после того, как Рейчел Хайнс бросила тебя стоять на тротуаре, а сама укатила прочь? Ты разговаривала с Полом Ярдли? А с Сарой Джаггард?

– Я пока ни за что не бралась.

– Только раскидала по всей комнате содержимое пяти ящиков, – с сомнением в голосе произносит Тэмсин, разглядывая бумаги, что валяются на полу и на каждой свободной поверхности.

– Я кое-что искала – и не нашла. Тебе говорит что-нибудь имя Венди Уайтхед?

– Ничего.

– Каковы шансы откопать его в этой огромной массе бумаг? Я быстро их проглядела, насколько мне позволяло время, но…

– Не парься, – отвечает Тэмсин. – Любое имя, даже если оно всплыло всего один раз, я запомнила бы. Я знаю каждого свидетеля-эксперта, каждую патронажную сестру, каждого адвоката…

– А как тогда насчет просто Венди? Она могла выйти замуж и сменить фамилию. Или разойтись с мужем.

Тэмсин задумывается.

– Никаких Венди не было. Почему ты спрашиваешь?

– Она звонила мне вчера вечером.

– Венди Уайтхед?

– Рейчел Хайнс.

Тэмсин закатывает глаза.

– Знаю. Я ведь была там. Ты что, забыла?

– Я имею в виду, позднее. После того, как она уехала, так и не выйдя ко мне из машины. Почти сразу после этого. Она извинилась, сказала, что все еще хочет поговорить со мной, но мне нужно приехать к ней.

– Она сказала, почему уехала?

– Нет. Но она смотрела мне куда-то за спину, как будто… Не знаю, как будто там кто-то был. Но когда я обернулась, то никого не увидела. Я снова повернулась к ней, но она уже уехала.

– Ты думаешь, она увидела что-то такое, что ее напугало?

– Что она могла увидеть? Говорю тебе, там никого не было. Только я. Никто не проходил мимо, никто из соседей не выглядывал из окон.

Тэмсин хмурит брови.

– Так кто такая эта Венди Уайтхед?

Я медлю с ответом.

– Вдруг это что-то такое, чего лучше не знать…

– Неужели все так плохо?

Я не знаю, как ответить ей, ничего не сказав напрямую.

– Вдруг Джо потрахивает ее за моей спиной? – Тэмсин поддает ногой глобус, и тот падает. – Для полного счастья мне только этого не хватало.

Я невольно улыбаюсь. Джо никогда не изменит Тэмсин. Его главное хобби – никогда, ни при каких обстоятельствах не напрягаться. Я легко представляю себе, как он смотрит на других женщин и думает – даже не думайте, у меня уже есть женщина…

– Это никак не связано с тобой и с твоей личной жизнью, – отвечаю я. Терпеть не могу неопределенности, хотя в данный момент информацией располагаю я, а не жду, когда мне что-то расскажут. – Рейчел Хайнс сказала, что Венди Уайтхед убила ее дочь и сына.Тэмсин фыркает и откидывается на спинку кресла Лори. Точнее, моего кресла.

– Когда Марселла Хайнс умерла, в доме никого не было, кроме ее самой и Рейчел. То же самое было и с Натаниэлем четыре года спустя – когда малыш умер, он был один дома с матерью. Венди Уайтхед там точно не было, если она вообще существует. Интереснее другое: почему Рей Хайнс лжет и почему именно сейчас.

Открываю рот, но не успеваю ничего сказать.

– Я знаю почему, – произносит Тэмсин. – Чтобы сбить тебя с толку.

– И что мне делать? Поехать на встречу с ней? Позвонить в полицию? – Я почти всю ночь задавала себе эти вопросы, ворочаясь в постели и пытаясь уснуть.

– Обязательно съезди к ней, – говорит Тэмсин. – Мне любопытно. Я давно уже ломаю голову, пытаясь ее понять. Странная женщина. Она только и делала, что убегала от Лори, а теперь ее хлебом не корми – дай пообщаться с тобой.

Если это, пусть всего лишь на миллиграмм, правда, мне придется сообщить в полицию. А если Венди Уайтхед окажется реальным человеком, но не убивала Марселлу и Натаниэля Хайнсов? Ее могут допросить и даже арестовать, я же оклевещу невинного человека… Нет, на такое я не пойду, пока не выясню больше. Пока не буду уверена, чего именно хочет от меня Рейчел Хайнс.

Почему Лори не перезвонил мне? Я оставляла ему сообщения где только можно, мол, мне срочно требуется его совет. Марселла и Натаниэль. Теперь я знаю их имена. Я не горю желанием обзаводиться собственными детьми, но если б решила их завести, то уж точно не стала бы давать им подобные имена. Такое имя своему ребенку может дать лишь тот, кто привык раздувать щеки от собственной важности.

В голову приходит мысль – вдруг это во мне вновь говорит обратный синдром «Л’Ореаль»? Как бы я назвала своих детей? Неужели Уэйн и Трейси? Потому что я этого недостойна.

Уэйн Джупитер Бенсон Натрасс. О, Боже мой. Фелисити, когда же ты наконец повзрослеешь?

Почему Рейчел Хайнс так долго ждала и только сейчас упомянула про Венди Уайтхед? Почему она села в тюрьму, но не сказала правды?

– Расскажи мне о ней, – прошу я Тэмсин. – Все, что ты знаешь.

– О Рей? Когда дело коснулось выбора мужа, она вытянула короткую соломинку, это уже точно. Ты читала распечатки бесед Лори с Ангусом Хайнсом?

– Пока нет.

– Они где-то в этой куче. – Тэмсин кивает на груду бумаг. – Покопайся в ней, их стоит почитать. Невозможно поверить, что Ангус способен такое сказать, пока не прочтешь газетные вырезки, в которых он говорил то же самое. – Тэмсин качает головой. – С тобой когда-нибудь было, что ты слышишь, как кто-то своими устами говорит нечто такое, в чем ему нет нужды лгать, и все равно не можешь поверить?

– Чем он занимается? Кто по профессии?

– Он, типа, редактор в «Лондон он санди». Бросил Рейчел, как только ее обвинили в убийстве. Пол Ярдли и Гленн Джаггард были совсем другими. Они не бросили своих жен и всячески их поддерживали. Думаю, именно поэтому эта Хайнс такая странная. Если задуматься, она пережила серьезную психологическую травму. Хелен и Сару предала система, а не близкие люди. Мужья ни разу не усомнились в их невиновности. Когда ты прочтешь все эти записи, ты увидишь, как Хелен и Сара постоянно называют своих мужей надеждой и опорой, этакой нерушимой скалой. А вот Ангус Хайнс не то что на скалу – даже на камешек не тянет.

– Как насчет наркотиков? – спрашиваю я.

На лице Тэмсин появляется растерянность.

– Извини. Я должна была их тебе принести?

– Рейчел Хайнс – наркоманка, верно?

Тэмсин закатывает глаза.

– С чего ты взяла?

– Слышала разговор двух женщин в метро. Да и сама она где-то в этом призналась.

Я ищу взглядом нужную мне бумажку, но не могу вспомнить, в каком углу ее обронила и была ли она вообще.

– Ее интервью с Лори, – говорит Тэмсин. – Перечитай, если только отыщешь его в этом хламе, в который ты превратила мою некогда безупречную систему регистрации и хранения документов. Она там просто брызжет сарказмом. Камня на камне не оставила от того, что о ней думают. Она больше не…

Дверь открывается и входит Майя с подносом, на котором две чашки с какой-то горячей жидкостью.

– Предложение мира, – бодро поясняет она. – Зеленый чай. Флисс, у меня к тебе срочный разговор, так что, пожалуйста, поторопись. Тэм, прошу тебя, скажи, что мы с тобой друзья. Мы ведь по-прежнему можем отжигать с тобой в ночных клубах, верно?

Потеряв от удивления дар речи, мы с Тэмсин берем чашки.

– Дорогуша, я по ошибке забрала это на ресепшене.

Майя достает из-за пояса джинсов конверт и протягивает его мне. Одарив нас натужной улыбкой, она взмахивает подносом и уходит.

Кремовый рифленый конверт. Я узнаю почерк – такой же, как на двух предыдущих конвертах.

– Зеленый чай? – неожиданно рявкает Тэмсин. – Тина бывает зеленой. Сопли бывают зеленые. Чай должен быть…

– Расскажи мне о том, что Рей Хайнс никакая не наркоманка, – говорю я, откладывая конверт в сторону. Знаю, что в нем будет карточка с цифрами, но не знаю, что они означают, поэтому могу выбросить их из головы. Это чья-то шутка, и в конечном итоге она до меня дойдет. Не иначе как это дело рук Раффи. Он у нас известный приколист. Его конек – рассказывать нам, как он отпустил какую-нибудь остроту и как потом все над ней смеялись.

– Если она не наркоманка и никогда ею не была, то почему другие так думают? – спрашиваю я, как будто Рейчел Хайнс по-прежнему занимает мои мысли.

Тэмсин встает.

– Мне пора. Тебя позвали для разговора, и если я останусь, то точно кого-нибудь убью.

– Но…

– Лори написал статью под названием «Доктор, который лгал». Она где-то в этих бумагах. В ней ты найдешь все, что тебе нужно знать о Рейчел Хайнс.

– В какой газете ее искать?

– Статья еще не опубликована. Ее берет «Бритиш джорнализм ревью», а «Санди таймс» опубликует сокращенную версию, но оба издания ждут, когда Джудит Даффи проиграет слушания на Генеральном медицинском совете.

– А что будет, если она их выиграет?

Тэмсин смотрит на меня так, будто я ляпнула несусветную глупость.

– Почитай статью – и тогда поймешь, что этого не произойдет. – Она выходит из кабинета, пародийно повторив на пороге жест Майи. – Пока, дорогуша!

Я готова молить ее, чтобы она осталась, но сдерживаюсь. Тэмсин скрывается за дверью; я же безуспешно пытаюсь убедить себя, что должна, не вскрывая, бросить кремовый конверт в мусорницу. Но любопытство берет верх – надо мной и моими страхами.

Не смеши меня. Это просто глупые цифры на карточке. Только идиот может их испугаться.

Я вскрываю конверт и вижу верхнюю часть какого-то фотоснимка. Я вытаскиваю его, и в следующий миг мой желудок скручивается узлом. Это фото карточки с шестнадцатью цифрами, по четыре в каждом ряду. Кто-то поднес карточку к самому объективу, чтобы цифры были лучше видны. Видны также пальцы, держащие ее с обеих сторон. Они могут быть как мужскими, так и женскими. Трудно сказать.

2 1 4 9

7 8 0 3

4 0 9 8

0 6 2 0

Ищу имя или какую-нибудь надпись, но ничего не вижу. Засовываю фото обратно в конверт и кладу в сумочку. Меня так и подмывает выбросить конверт, но если я это сделаю, то как смогу сравнить пальцы, держащие фото, с пальцами Раффи или чьими-то еще?

Только не заводись. Кто бы это ни был, ему именно это и нужно.

Я вздыхаю и уныло смотрю на разбросанные по всему полу бумаги.

Конверт окончательно расстроил меня. У меня нет никакой надежды, что я доделаю фильм Лори. Я это знаю, и все это знают. Все эти интервью и статьи, медицинские отчеты, юридический жаргон… Все это выше моих сил. У меня уйдут месяцы, если не годы, чтобы во всем разобраться. При одной только мысли, что теперь все это взвалено на меня, мне делается дурно. Черт, я должна уйти отсюда, куда-нибудь подальше от этой горы бумаг…

Я закрываю за собой дверь и шагаю к кабинету Майи, наполовину надеясь, что она уволит меня.

– Ты – темная лошадка. – Сложив на груди руки, Майя оглядывает меня с головы до ног, как будто ищет дальнейшие свидетельства моей принадлежности к лошадиному племени.

– Вообще-то, нет, – отвечаю я и делаю глубокий вдох. – Майя, я не уверена, что я лучшая кандидатура на…

– Пару минут назад мне позвонила Рейчел Хайнс. Надеюсь, ты уже в курсе.

От ее стола поднимаются струйки дыма. Теория Тэмсин о курении и нижнем ящике стола, похоже, верна.

– Что… что она хотела? – спрашиваю я.

– Пропеть тебе похвалу.

– Мне?

– До этого она никогда мне не звонила и не отвечала на мои звонки. Странно, не правда ли? И вот теперь позвонила сама. Очевидно – хотя для меня это новость, – у нашей аристократки имелись сомнения в отношении Лори. Какая, однако, неблагодарная особа… – Майя улыбается – правда, слегка натужно. – Извини, Флисс, дорогуша, я не хотела вымещать на тебе свое дурное настроение, но, боже мой, тут недолго сойти с ума!

Боже, какие титанические усилия Лори приложил к тому, чтобы ей удалось выйти на свободу! И теперь ей хватает наглости заявлять, что она никогда не была о нем высокого мнения… Кто дал право на такие высказывания? Как будто Лори – какое-то нахальное ничтожество, а не самый известный в стране спец по журналистским расследованиям… Она сказала, что он якобы за деревьями не видит леса; правда, она так глупа, что переврала пословицу: «Он не видит за лесом деревьев», вот ее слова… Если б не Лори, она бы до сих пор сидела за решеткой. Как вообще такое можно забыть?

Я согласно киваю. Интересно узнать, что Рейчел Хайнс сказала обо мне, но я стесняюсь спросить.

– Ты, случайно, не знаешь, где Лори? – спрашивает Майя.

– Понятия не имею. Я весь день пыталась связаться с ним.

– Он ушел. Можно сказать, хлопнул дверью. – Майя фыркает и выглядывает в окно. – Ты у меня смотри – чтобы его духу здесь не было. Он должен был проработать до пятницы. – Она наклоняется и исчезает за своим столом. Когда же появляется снова, в одной руке у нее заваленная окурками стеклянная пепельница и хорошо различимая сигарета в другой. – Никому не говори, – пытается шутить она, но ее слова звучат скорее как предостережение. – Обычно я не курю в кабинете, но сегодня…

– Ничего страшного. Пассивное курение напоминает мне о том времени, когда я сама была активной курильщицей.

Это также придает мне чувство превосходства над безвольными придурками, которые не в состоянии завязать с этим делом, – и эти слова чуть не срываются у меня с языка.

Майя делает глубокую затяжку. Такую необычную внешность, как у нее, еще нужно поискать. В некотором смысле она очень даже сексапильна. У нее потрясающая фигура, огромные глаза и пухлые губы. Но у нее напрочь отсутствует прямой угол между шеей и подбородком, который у большинства людей находится между лицом и торсом. Эта часть ее тела похожа на телесного цвета воздушный шар, втиснутый в воротничок блузки. У нее длинные темные волосы, и она носит их одинаково каждый день: прямые наверху и тщательно завитые внизу, удерживаемые красной лентой, как у куклы викторианской эпохи.

– Признайся мне, лапочка моя, – мурлыкает она. – Ты просила Рейчел Хайнс, чтобы она позвонила и похвалила тебя?

– Нет. – Нет, мать твою, не просила, нахальная ты стерва.

– Она сказала, что вчера несколько раз говорила с тобой.

– Она позвонила мне и сказала, что хочет поговорить. Я собираюсь попозже связаться с ней и договориться о встрече. – Я обхожу молчанием Венди Уайтхед и на всякий случай ничего не говорю о несостоявшейся встрече вчера вечером. Пока я не узнаю, что все это значит, об этом лучше не распространяться.

– Она на шаг опережает тебя, – говорит Майя, беря со стола клочок бумаги. – Тебе зачитать приказ? Марчингтон-хаус, Редлендс-лейн, Твикенхэм. Она ждет тебя там завтра в девять утра. У тебя уже есть машина?

– Нет. Я…

– Но ведь ты сдала уже четвертый тест на водительские права, верно?

– Всего лишь второй. И – нет, я его не прошла.

– Вот незадача… Ничего, сдашь в следующий раз. Значит, возьмешь такси. Доехать до Твикенхэма на общественном транспорте просто немыслимо, быстрее добраться до Северного полюса. И еще – держи меня в курсе. Интересно узнать, о чем Рейчел так не терпится с тобой поговорить.

Венди Уайтхед. Ненавижу знать что-то такое, о чем не знают другие. Мой пульс учащается, он как будто начинает шагать все быстрее и быстрее, отказываясь, однако, признать, что хотел бы перейти на бег. Тэмсин права: Рейчел Хайнс решила втянуть меня в это дело и боится, что ее план сорвется. Я не стала перезванивать ей утром. Сейчас уже за полдень, а я до сих пор так и не связалась с ней. Поэтому она звонит Майе как управляющему директору, зная, что я не посмею ослушаться ее распоряжения.

Эта Хайнс умна, черт возьми. Такая вряд ли скажет: «Он не видит за лесом деревьев».

– Флисс!

– Что?

– Когда я сказала о разных «никто из ниоткуда»… Я не имела в виду тебя, даже если так могло показаться. – Майя одаривает меня снисходительной улыбкой. – Мы ведь все где-то начинали, разве не так?

Глава 6

Четверг, 8 октября 2009 года

– Что ты скажешь на то, если первую выпивку сегодня вечером куплю я? – спросил Крис Гиббс, не совсем понимая, зачем ему это делать.

– Нет.

– А вся выпивка за мой счет?

– Все равно нет, – ответил Колин Селлерс. Они сидели в полицейской машине, направляясь на Бенгео-стрит. За рулем был Селлерс. Гиббс задрал ноги, упираясь подошвами в дверцу «бардачка». В конце концов, машина не его и чистить ее не ему. В своей собственной он никогда бы так не сидел, Дебби тотчас выкинула бы его вон.

– У тебя получится лучше, чем у меня, – сказал он. – У тебя есть терпение, шарм. Ты умеешь подъехать к любому.

– Спасибо, но все-таки нет.

– Ты хочешь сказать, я пока не предложил тебе достойный стимул? Каждый человек имеет свою цену.

– Не поверю, что она настолько плоха.

– Она глуха как пень. В прошлый раз я охрип, пока кричал ей на ухо.

– Твое лицо ей знакомо. Она, пожалуй, согласится…

– Зато у тебя есть подход к старым дамам…

– Дамам, как же, – съязвил Селлерс.

О себе он был высокого мнения. Еще бы, ведь у него было две женщины. На одной из них он был женат, а на второй – нет, хотя знал ее так давно, что мог тоже считать женой. Две дамы, которые неохотно соглашались на секс с ним в тщетной надежде, что когда-нибудь он перестанет быть таким козлом, как сейчас. У Гиббса же была только одна – Дебби, его жена.

– Попроси ее вежливо, и она подрочит тебе. Она ведь когда-то училась игре на пианино, так что руки у нее ловкие.

– Ты охренел, – сказал Селлерс. – Сколько ей? Восемьдесят, не меньше?

– Восемьдесят три. А у тебя какой потолок возраста? Семьдесят пять?

– Слушай, заглохни!

– «Да ладно, подруга, утрись, вот тебе на такси. Сейчас четыре утра, заплатишь за себя сама». – Мнение Гиббса о Селлерсе не пользовалось популярностью у самого источника вдохновения и цели, чего не скажешь о других в их полицейском участке. С годами йоркширский акцент сделался даже сильнее, чем у самого Селлерса, а также прибавилась легкая одышка. Гиббс задумал внести несколько незначительных изменений, но опасался слишком далеко уйти от оригинала. – «Ладно, подруга, ты перекатись на то мокрое место и накрой его своим толстым задом». Если хочешь, чтобы я прекратил, сам знаешь, что нужно делать.

После нескольких секунд молчания Селлерс подал голос.

– Извини, ты все сказал? Я думал, что ты все еще изображаешь меня.

Гиббс усмехнулся.

– «Если хочешь, чтобы я прекратил, сама знаешь, что нужно делать»? Ты про это? У тебя и в самом деле язык повернется сказать это восьмидесятитрехлетней бабуле? – Он с притворным отвращением покачал головой.

– Давай оба сделаем и то и другое, – предложил Селлерс. В конечном итоге он всегда шел на уступку. Еще пара минут – и скажет, что сам, один, допросит Берилл Мьюри и Стеллу Уайт, а Гиббс тем временем отдохнет. Это напоминало финал шахматной партии: Гиббс видел все его будущие ходы еще до того, как поставить мат.

– Так ты согласен пойти к Мьюри? – спросил он.

– Да, вместе с тобой.

– Да что мне там делать? – возмутился Гиббс. – Ты бери Мьюри, а я беру Стеллу Уайт. Баш на баш. Чтобы не тратить зря времени. Или ты не отвечаешь за себя и боишься за старушку Мьюри?

– Если я скажу «да», ты заткнешься, наконец? – спросил Селлерс.

– Договорились, – ухмыльнулся Селлерс и протянул для рукопожатия руку.

– Я же за рулем, дубина, – ответил Селлерс и покачал головой. – И мы в любом случае напрасно тратим время. Мы уже взяли показания у Мьюри и Уайт.

– И это все, что у нас есть. Нужно чуток надавить на обеих дамочек; вдруг вспомнят что-то такое, о чем забыли рассказать в первый раз.

– Есть только одна причина, почему мы снова здесь, – заявил Селлерс.

– А куда нам еще податься? У всех людей из окружения Хелен Ярдли твердое алиби, ни на ком не обнаружено порохового следа. Мы ищем кого-то постороннего, не известного ни ей, ни нам, – самый страшный кошмар детектива. Убийца, никак не связанный с жертвой, безликий, анонимный тип. Просто он слишком часто видел ее лицо по телевизору и решил, что должен непременно ее укокошить. Его нам ни в жизнь не отыскать. Пруст это знает, но вслух никогда не признается.

Гиббс промолчал. Он был согласен с Саймоном Уотерхаусом: все не так просто. Не как обычно: кто-то свой или кто-то посторонний, – по крайней мере, не в случае с такой женщиной, как Хелен Ярдли. Она могла быть убита из-за того, что олицетворяла; убита сторонником противоположных взглядов. Похоже, обвинительный приговор Хелен Ярдли положил начало некоей войне. Хелен убил представитель враждующей стороны, кто-то из тех ненормальных, которым на каждом шагу видится насилие над детьми. Они убеждены: родители – по умолчанию изверги, истязающие и убивающие своих детей. И никто их в этом не разубедит. Гиббс ни с кем не делился своей догадкой. Начать с того, что по большому счету она не его собственная. Как и с другими лучшими его идеями, семя заронил Саймон Уотерхаус. Гиббс тщательно скрывал свое восхищение Уотерхаусом. Это был его главный секрет.

– На этот раз старикан перегнул палку. – Селлерс явно имел в виду Снеговика. – Запретил нам говорить – да что там! – даже думать о том, что эта Ярдли могла быть виновна. Я так не думал, а ты? Если приговор был неправомерный, значит, так оно и было. Но теперь он вкладывает эту мысль нам в голову, мол, думать иначе запрещено, и все внезапно задумываются: «Эй, минуточку, но ведь дыма без огня не бывает?», а ведь он требует, чтобы никто даже не смел так думать. В результате мы думаем, что он думает, как именно мы должны думать, – и, естественно, задаемся вопросом: почему? Возможно, есть какая-то причина, почему мы должны так думать.

– Все так думают, – сказал Гиббс. – Причем с самого начала. Просто никто не рискует говорить вслух, не будучи уверен, что думают остальные. Никто не хочет быть первым, кто скажет: «Да ладно, конечно, она это сделала, к черту ваш апелляционный суд!» Ты согласился бы встать и заявить это, после того как ее убили выстрелом в голову? А мы теперь бьемся как рыба об лед, пытаясь найти ее убийцу?

Селлерс повернулся и посмотрел на него. Машину повело в сторону.

– Ты думаешь, она убила своих детей?

Гиббс не любил объяснять очевидные вещи. Если б Селлерс его слушал…

– Я вижу, что вы все так думаете, так как я единственный, кто имеет иное мнение. Как там сказала эта баба Даффи – все это полная фигня.

– Кто такая Даффи?

– Ну, та врачиха. Когда обвинитель спросил ее, возможно ли, что в обоих случаях, и с Морганом и с Роуэном, имел место СВДС, она сказала, мол, это «крайне маловероятно, почти невозможно». СВДС – это синдром внезапной детской смерти, когда смерть имеет естественный характер, но нельзя установить ее причину.

– Это я и сам знаю, – пробормотал Селлерс себе под нос.

– Эти ее слова: «крайне маловероятно, почти невозможно». Она сказала, что очень похоже на то, что причина имеется, но она судебная, а не медицинская. Иными словами, Хелен Ярдли убила своих детей. Когда защита задала ей встречный вопрос, возможно ли такое, чтобы в одной семье имели место два случая СВДС, она ответила, несмотря на свое предыдущее заявление, что да, такое возможно. Но на присяжных это не произвело впечатления – во всяком случае, на одиннадцать человек из двенадцати. Они услышали лишь предыдущую фразу: «крайне маловероятно, почти невозможно». Оказывается, для таких заявлений нет статистической основы, это лишь ее домыслы. Старушка в следующем месяце предстанет перед Генеральным медицинским советом по обвинению в нарушении профессиональной этики.

– Ты хорошо информирован.

Гиббс собрался было сказать «тебе тоже не помешало бы, как и всем, кто расследует убийство Ярдли», но понял, что процитирует Уотерхауса. Причем дословно.

– Думаю, если б не Даффи, Хелен Ярдли оправдали бы еще в тот, первый раз, – сказал он.

– Тогда все газеты напечатали эту цитату: «крайне маловероятно, почти невозможно». Это первое, что приходит на ум большинству людей, когда они слышат имя Хелен Ярдли. И никакая успешная апелляция или обвинение Даффи в служебном преступлении никого не переубедят. Но это обычные люди. Наш брат полицейский еще хуже – мы запрограммированы на то, чтобы подозревать всех, кто попадает к нам в поле зрения. Мы вбили себе в голову: нет дыма без огня, какие бы юридические тонкости ни способствовали снятию обвинений с Хелен Ярдли. Я лишь потому думаю иначе, что знаю это по личному опыту Дебби.

– Твоей Дебби?

Стал бы он говорить о какой-то другой Дебби? Что он вообще знает о каких-то других Дебби? Селлерс идиот. Гиббс пожалел, что вообще завел этот разговор, и в то же время ждал подходящий момент, чтобы зайти с козырной карты. Кстати, козырь был его собственный, не имевший никакого отношения к Уотерхаусу.